Текст книги "Романовы"

Автор книги: Игорь Курукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 40 страниц)

Государеву невесту в 1623 году «реабилитировали» – признали здоровой; но упрямая мать царя на брак категорически не соглашалась – и он опять уступил. Скандальная история в царской семье, как и нынешняя «светская хроника», широко обсуждалась – о горькой судьбе несостоявшейся царицы рассуждали даже сидельцы можайской тюрьмы.

Попытки взять в жёны принцесс из Дании и Швеции не удались – тамошние короли не собирались обсуждать вопрос о смене веры ради московских «варваров». В сентябре 1624 года 29-летний царь всё же женился: «...взял за себя государь [дочь] боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукого, царицу Марию Владимировну. А радость его государева была сентября в 18-й день, а тысяцкий был у государя боярин князь Иван Борисович Черкасский; а дружки с государевой стороны были бояре: князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский да князь Дмитрий Михайлович Пожарский с княгинями, а с ца-рицыной стороны были дружки боярин Михаил Борисович Шеин да князь Роман Петрович Пожарский с жёнами. В первый же день была радость великая. Грехов же ради наших от начала враг наш дьявол не хочет добра роду человеческому, научил враг человека своим дьявольским ухищрением, и испортили царицу Марию Владимировну. И была государыня больна от свадьбы и до Крещения Господня».

Второй брак, с Евдокией Стрешневой, заключённый в 1626 году, оказался счастливым; мать царя даже спрятала от сглаза венец невесты в ларец и запечатала своей печатью. В апреле следующего года в царской семье родился первенец – дочь Ирина. Она стала любимицей бабки, которая шила для неё потешные куклы и баловала сластями; тогда же Марфа Ивановна сделала вклад в Благовещенский Шеренский (Ши-ринский) монастырь в Кашинском уезде – только что напечатанное Евангелие с гравюрами Кондрата Иванова по рисункам известного иконописца Прокопия Чирина. Волею судеб это Евангелие в 1916 году приобрела у купца старообрядческой лавки в Апраксином дворе императрица Александра Фёдоровна для подарка супругу к празднику Пасхи. Евангелие хранилось на рабочем столе Николая II, рядом с бронзовым бюстом царя Михаила Фёдоровича.

Но наследника престола пришлось подождать – царица

опять родила девочку. Наконец в 1629 году появился на свет мальчик – будущий государь Алексей Михайлович. Рождение других его сестёр сопровождалось рассуждениями скептиков, подобными словам «чёрной старицы» из Курска Марфы Жилиной: «Глупые де мужики, которые быков припущают коровам об молоду и те де коровы рожают быки; а как де бы при-пущали об исходе, ино б рожали всё телицы. Государь де царь женился об исходе, и государыня де царица рожает царевны; а как де бы государь царь женился об молоду, и государыня де бы царица рожала всё царевичи. И государь де царь хотел царицу постричь в черницы». Из десяти царских детей до взрослого возраста дожили Ирина, Анна, Татьяна и Алексей, а их братья – пятилетний Иван и новорождённый Василий – умерли в 1639 году.

Успехи и неудачи

Михаилу Фёдоровичу и его отцу так и не удалось взять реванш за польское вторжение и вернуть Смоленск. После смерти (1632) Сигизмунда III московские полки во главе с боярином Михаилом Шеиным перешли польскую границу. Вначале успех сопутствовал русской армии: она заняла Серпейск, Дорогобуж, Рославль, Невель, Себеж, Трубчевск, Новгород-Се-верский и Стародуб. Но под хорошо укреплённым Смоленском войско завязло. Избранный на польский престол сын Сигизмунда Владислав IV собрал армию и в августе 1633 года блокировал русских, отрезав от путей подвоза продовольствия. Эпидемии, голод и потеря надежды на помощь (в это время умер главный инициатор войны Филарет) заставили командующего вступить в переговоры, на которые поляки пошли, поскольку страдали от тех же напастей и, несмотря на все усилия, не смогли развить успех и взять крепости Белую и Вязьму.

Пятнадцатого февраля 1634 года боярин, так и не дождавшись подкреплений из Москвы, подписал почётную капитуляцию: русское войско отпускалось домой со знамёнами и личным оружием, но без артиллерии, дав обязательство четыре месяца не воевать против Польши. В обратный путь отправились восемь тысяч человек – всё, что осталось от московской армии. Это была одна из самых крупных неудач русской армии в XVII столетии. В Москве Шеин и второй воевода Измайлов были признаны виновными в поражении и казнены на Лобном месте. 4 июня 1634 года в селе Семлеве на реке Поля-новке (между Вязьмой и Дорогобужем) был заключён мир. Речь Посполитая отдавала Московскому государству лишь

Серпейскую волость. Только в одном гордый, но зависящий от собственной шляхты король Владислав уступил: за «тайную дачу» в 20 тысяч рублей он отказался от притязаний на русский престол и признал Михаила Фёдоровича законным царём.

На южных границах донимали татарские набеги. В 1632– 1633 годах там действовал крымский царевич Мубарек-Гирей. Его двадцати-тридцатитысячное войско прорвало русскую оборону на засечной черте и собрало огромный полон, в то время как основные силы русских воевали с поляками под Смоленском. Большие набеги продолжались и позднее – в 1634—1637, 1643—1645 годах, но и мелкие наносили существенный урон. Только за первую половину XVII века в Крым было угнано 150—200 тысяч человек.

Непрочный и короткий мир приходилось покупать дорогой ценой: в первой половине XVII столетия на «поминки» и посольства в Крым, содержание татарских посланцев ушло не менее миллиона рублей, не считая государственных и частных расходов на выкуп пленных. Татары именовали привезённые русскими послами подарки старым названием дани – «выходом»; крымцы отлично понимали, что Москва платит им, «ос-терегаючи своё государство» от набегов, зная: если денег не будет, они сами их возьмут, угнав полон. Когда размеры «поминков» были ниже ожидаемых, послов могли просто ограбить, а то и бросить в заточение и даже пытать. «Псом и сви-ниям в Московском [царстве] далеко покойнее и теплее, нежели нам там, посланникам царского величества» – так оценивали претерпеваемые в Крыму унижения русские дипломаты. Для обороны южных рубежей от частых татарских набегов в 1635 году началось строительство Белгородской засечной черты (через Белгород – Воронеж – Тамбов) – системы городов-крепостей и укреплений между ними.

К серьёзным акциям Россия в это время ещё не была готова. Это показало «Азовское сидение» (1637—1642). Донские казаки, несмотря на малочисленность, неожиданным и смелым ударом взяли Азов – турецкий город-крепость в устье Дона. Стамбул посылал туда войска и флот. Но ни ожесточённые штурмы, ни обстрелы не принесли успеха. Ввиду больших потерь, истощения сил донцы обратились за помощью к Москве. Ответить согласием означало начать войну с тогда могущественной Турцией.

Михаил Фёдорович созвал Земский собор. Депутаты соглашались с необходимостью войны против «турских и крымских татар», но когда речь зашла о тяготах, связанных со сбором и содержанием войск, мнения разделились: одни не желали, чтобы в войско брали их «крестьянишек»; другие полагали, что требовать ратных людей и денег надо прежде всего с бояр и приказных бюрократов, разбогатевших «неправедным своим мздоимством» и настроивших каменных палат «таких, что неудобь сказаемыя»; третьи жаловались на бедность; купцы и посадские заявили о своем крайнем «оскудении» от «государевых великих податей». В итоге правительство вынуждено было отказаться от военных планов и вернуть Азов туркам.

Однако донцы славились не только военными подвигами. Лихие казаки плавали «за зипунами» по всему Каспийскому морю, хотя порой под давлением Москвы принимали на кругу решения, чтобы никто «не ходил для воровства на Волгу». Грабили отнюдь не по национальному признаку; так, в 1631 году полторы тысячи донских, запорожских и яицких казаков в море взяли на абордаж несколько русских купеческих караванов. В следующем году донские и яицкие казаки «ходили» уже к иранским берегам – «воевали под Дербенью, и под Низовью, и под Бакою, и Гилянскую землю и на Хвалынском море погромили многие бусы (суда. – И. К.) со многим товаром», – а затем, вернувшись на Дон, торговали «кизылбаш-скими» товарами. В 1636 году отряд Ивана Поленова захватил иранский город Ферахабад, после чего, объединившись с казаками атамана Ивана Самары, нападал на торговые суда в море и на Волге. Русским дипломатам приходилось оправдываться перед шахом: злодеи-казаки не являются подданными царя; Москва «за них не стоит» и ответственности нести не может; если же шах их поймает, то пусть накажет по всей строгости (это пожелание при плачевном состоянии персидского войска и флота выглядело скорее насмешкой).

И всё же держава выстояла – и даже продолжала раздвигать границы. При Михаиле на Томи, притоке Оби, появился Кузнецк, на Енисее – Туруханск, Енисейск и Красноярск; на притоках Енисея – Илимски Братск; русские землепроходцы вышли к Байкалу. На Лене в 1632 году был поставлен Якутск, а уже в 1639-м Иван Москвитин и его люди первыми из русских вышли к побережью Тихого океана.

Появились первые мануфактуры: казённый железоделательный завод в Ницынской слободе Верхотурского уезда на Урале (1631), медеплавильный Пыскорский завод, основанный В. И. Стрешневым в Пермском уезде (1634). В Вологде работал принадлежавший англичанам канатный двор, такие же предприятия имелись в Холмогорах и Архангельске. Правительство привлекало иностранный опыт и капитал: в 1630-х годах голландские купцы Андреас Виниус, Пётр Марселис и Фома Акема построили три железоделательных завода в Туле и четыре в Каширском уезде.

Страна оправлялась от последствий Смуты. Документы XVII века говорят о появлении зажиточных «торговых крестьян» и городских «мужиков богатых и горланов» из вчерашних посадских или стрельцов. Они заводили собственное дело – кузницы, мыловарни, кожевенные предприятия, скупали по деревням домашний холст, а в городах держали лавки и дворы. Торговые люди осваивали дальние и ближние рынки. Торговые операции одного из богатейших «гостей» Василия Шорина распространялись от Ирана до Архангельска и Сибири. Связи Шорина с правительственными учреждениями открывали возможности иметь откупа, брать подряды и пользоваться казённым кредитом. «Государев купчина» закупал сотни пудов шёлка-сырца в Астрахани и Иране, торговал рыбой, солью, пушниной, уплачивая одновременно полторы-две тысячи рублей таможенных сборов. Обычный торг в близлежащем городе давал примерно десять процентов прибыли, а отправлявшиеся в Сибирь оборотистые торговцы зарабатывали на продаже своего товара 300—400 процентов.

Русские купцы ездили со своими товарами в шведский Стокгольм и иранскую Шемаху. Отважный торговец Фёдор Котов побывал не только в Шемахе; он знал путь и «в турскую землю» – через древнюю Гянджу, Эривань и Эрзерум, и на восток – в Ардебиль, Зенджан, Султанийе, Казвин, священный город персов-шиитов Кум. Ему довелось побывать в Исфахане, тогдашней столице Ирана, откуда отправлялись караваны на Багдад и в «Мултанейское царство» – Индию. И повсюду Котов встречал соотечественников – и в Терках, и в Шемахе, и в Исфахане, где в большом торговом ряду он насчитал две сотни русских лавок.

Из России вывозились железные и деревянные изделия, кожи, льняные ткани, западные сукна и, конечно, меха. С Востока и из Закавказья шли шёлковые и хлопковые ткани («киндяк»), шёлк-сырец, составлявший монополию царской казны, сафьян, замша, нефть, марена¹, рис, пряности, драгоценные камни, «белый ладон»; московские дворяне ценили исфаханские сабли.

На рынок со своими продуктами выходили и землевладельцы, и крестьяне, поэтому в XVII веке наряду с барщиной и натуральным оброком в каждом пятом владении встречался денежный оброк. Например, в хозяйстве царского дяди боярина Ивана Никитича Романова в Коломенском уезде крестьяне пахали на барина по полдесятины за каждый двор, с каждых десяти дворов отдавали свиную тушу, трёх баранов, гуся, две утки, четыре курицы, круг сыра и платили по рублю.

Консервативный Михаил Фёдорович делал первые шаги на пути модернизации. Опыт Смуты показал, что дворянское ополчение и стрельцы по своим боевым качествам уступали войскам соседних государств. К тому же к реформам в армии подталкивала начавшаяся в Западной Европе «военная революция»: в практику военных действий вошли массовое применение артиллерии и ручного огнестрельного оружия – мушкетов и пистолетов, вместо средневековых рыцарских вассальных отрядов и ополчений появились постоянные регулярные армии. Необходимость снабжать их едой, фуражом, ночлегом, одеждой, оружием, амуницией, транспортом потребовала столь же радикальных изменений в финансировании, комплектовании, подготовке и обучении войск. Произошёл переворот в тактике и стратегии европейских армий: исход битвы решался теперь не короткой схваткой тяжеловооружённых рыцарей, а умелым маневрированием и массированным применением огнестрельного оружия. Для наибольшей его эффективности войска начали строиться линиями, стрелять залпами; кавалерия с холодным оружием и пистолетами атаковала галопом. Ответом на мощь ружей и пушек стало искусство фортификации, потребовавшее от строителей оборонительных сооружений инженерного образования и мастерства.

Поэтому при Михаиле с 1630 года началось формирование полков «иноземного строя». За границу был отправлен полковник русской службы шотландец Александр Лесли – нанимать пять тысяч «охочих людей пеших». Но наёмники обходились дорого и при невыплате жалованья могли перейти к противнику. В дальнейшем на службу в Россию приглашали только офицеров с патентами и рекомендациями.

«Свадебное дело»

В глазах западных политиков Московское царство оставалось полуварварской окраиной цивилизованного мира. Нового московского царя европейские короли признали, но равным себе не считали, и претензии московитов в брачной дипломатии считались неуместными.

В этом смысле для Михаила как государя и отца стала трагичной попытка выдать старшую дочь Ирину замуж за датского королевича. Московские послы в 1642 году попросили короля Христиана IV отпустить в Москву его сына, графа Шлезвиг-Голштинского Вальдемара. Тот уже побывал в Москве с посольством и оставил наилучшее впечатление: «волосом рус, ростом не мал, собою тонок, глаза серые, хорош, пригож лицом, здоров и разумен, умеет по-латыни, по-французски, по-итальянски, знает немецкий верхний язык, искусен в воинском деле» – одним словом, принц!

Но когда московские дипломаты заявили королю о необходимости перехода жениха в православие, то получили недвусмысленный отказ. Михаил Фёдорович, однако, от своего матримониального плана не отказался и прислал в Копенгаген ловкого и обходительного немца-купца Петра Марселиса. Посланец пообещал, что принуждения в вере принцу не будет; царскому зятю будут предоставлены обширные владения – суздальские и ярославские земли, почётное место при дворе и приданое на 300 тысяч рублей. Царский представитель подписал соответствующие обязательства, и в январе 1644 года Валь-демар прибыл в Москву, где был встречен с почётом: по свидетельству одного из его спутников, сам государь явился к будущему зятю с визитом, «обнимал его, очень ласкал, часто повторял, что лишился одного сына и на место его возьмёт в сыновья его графскую милость».

Уже через несколько дней патриарх Иосиф почтительно попросил гостя «верою соединиться». Королевич возмутился, стал ссылаться на договор и проситься домой, но получил ответ, что его не принуждают, а лишь уговаривают стать православным – в договоре же не написано, «чтоб нам вас к соеди-ненью в вере не призывать». Сам Михаил Фёдорович объяснял Вальдемару: «Не соединяясь со мною верою, в присвоеньи быть и законным браком с моей дочерью сочетаться тебе нельзя, потому что у нас муж с женою в разной вере быть не может... Отпустить же тебя назад непригоже и нечестно; во всех окрестных государствах будет стыдно, что ты от нас уехал, не соверша доброго дела».

Обе стороны по-своему были правы. Пережившее страшное потрясение Смуты русское общество с болезненным недоверием относилось ко всем иноверцам, а особенно к тем, кто мог оказаться рядом с троном. Да и как можно было отдать русскую царевну пусть даже и пригожему «лютору»? А просвещённый протестант-королевич не мог понять, отчего его вера «неполна», и перекрещиваться категорически отказывался – он же не турок и не еврей, да и как можно по-варварски требовать от благородного человека отречения от своей веры?

Начались долгие и бесплодные прения о вере: Вальдемара убеждали в том, что только православное крещение «в три погружения» в купели есть истинное. Он же настаивал на «отпуске», но в результате у его резиденции увеличили стражу, одновременно продолжая уговоры. По датскому свидетельству, бояре говорили королевичу, что семнадцатилетняя Ирина чудо как хороша; если же жених полагает, что царевна, «подобно другим женщинам», любит выпить, то пусть не беспокоится – она барышня рассудительная и «во всю свою жизнь не больше одного раза была выпивши».

В конце концов горячий принц не выдержал прессинга и попытался бежать, тем более что в это время на его родину вторглись шведские войска и отец-король во главе флота героически сражался с агрессором. Но беглецов поймали у Тверских ворот Белого города, и принц едва вырвался из рук стрельцов. Проходил месяц за месяцем почётного заточения. Царь то делал упрямому датчанину выговоры («за такую его любовь и ласку отплатил таким непригожим делом»), то устраивал в его честь охоту, медвежью травлю и прочие развлечения.

В сентябре на очередном пиру Михаил Фёдорович и «Вал-демар Хрестьянусович» после многократно поднятых чаш расчувствовались – обнимались, целовались и обменялись шапками; сам государь потчевал чарками водки свиту дорогого гостя! Но и застольное «братство» не помогло. На трезвую голову принц согласился носить русскую одежду, соблюдать посты и даже иметь православных детей – но сам был готов окреститься только в собственной крови! На помощь пришёл его отец: через польского «брата»-короля и молдавского воеводу спросил константинопольского патриарха Парфения, обязательно ли сыну перекрещиваться. Вышло только хуже: собранный патриархом Синод заявил, что с лютеранами только так и нужно поступать...

В ноябре 1644 года послы Христиана IV потребовали, чтобы царь или исполнил заключённый Марселисом договор, или отпустил принца с честью. Царь был поставлен перед нелегким выбором, но уронить своё достоинство не мог. Он лично объявил Вальдемару, что тому без перекрещения жениться на царевне Ирине нельзя, но и отпустить его в Данию тоже невозможно, поскольку король сам отдал принца царю «в сыновья». Королевич-заложник держался мужественно и ответил письменно: «Бьём челом, чтоб ваше царское величество долее нас не задерживали: мы самовластного государя сын, и наши люди все вольные люди, а не холопи; ваше царское величество никак не скажете, что вам нас и наших людей, как холопей, можно силою задержать. Если же ваше царское величество имеете такую неподобную мысль, то мы говорим свободно и прямо, что легко от этого произойти несчастию, и тогда вашему царскому величеству какая будет честь предо всею вселенною?» Вальдемар заявил, что в случае дальнейшего насильственного удерживания «мы будем стараться сами получить себе свободу, хотя бы пришлось при этом и живот свой положить».

Михаил Фёдорович просил послов «унимать» принца, чтобы «он мысль свою молодую и хотенье отложил; если же по его мысли учинится ему какая-нибудь беда, то это будет ему не от государя и не от государевых людей, а самому от себя». Можно предположить, что его угнетал не только несостоявшийся брак любимой дочери. Отсутствие после пресечения династии Рюриковичей бесспорного порядка престолонаследия в принципе не исключало варианта, что Вальдемар мог претендовать на трон (если бы он принял православие и женился, а Алексей внезапно скончался в младенчестве).

Безысходная ситуация подкосила государя. Он и так здоровьем не отличался, часто жаловался на «телесную скорбь» и боль в ногах; во время поездок царя носили «в возок и из возка в кресле». К концу жизни Михаил Фёдорович стал пропускать торжественные церемонии; в дворцовых разрядах указывалось, что «государь за кресты не ходил и стола у государя не было». В апреле 1645 года немцы-врачи Венделин Сибелиста, Иоганн Белоу и Артман Граман нашли, что у их венценосного пациента «кровь водянеет и холод бывает, оттого же цинга и другие мокроты родятся». Царя начали лечить настойками разных трав и кореньев на рейнском вине, но снадобья не помогали. В мае прописали другие средства – но признали, что царские желудок, печень и селезёнка «бессильны» «от многого сиденья, от холодных напитков и от меланхолии, сиречь кручины». Больной царь не смог явиться на диспут о вере, назначенный на 4 июля в дворцовых палатах, хотя всё ещё не оставлял надежды на то, что упрямый королевич примет крещение и станет его зятем.

Двенадцатого июля, в свои именины, царь распорядился послать Вальдемару угощение со своего стола, решил отстоять службу в Благовещенском соборе; здесь с ним и случился удар. Михаил Фёдорович потерял сознание, и его «едва жива» принесли в хоромы. К вечеру царю стало совсем плохо, и он позвал жену и сына. Далее последовали прощание, благословение Алексея на царство, соборование и тихая кончина в начале третьего часа ночи.

Ирина так и не вышла замуж; она жила то в Москве, то в подмосковном селе Рубцове, где разводила сад и устраивала пруды. Царевна сочувствовала старообрядцам – защищала перед братом-царём боярыню Ф. П. Морозову и протопопа Аввакума, который с благодарностью вспоминал её в своём «Житии». В 1672 году она вместе с племянником-царевичем Фёдором Алексеевичем стала восприемницей при крещении другого племянника, будущего Петра I, а в 1679-м скончалась и упокоилась в Новоспасском монастыре. Отважный Вальде -мар добился своего – в 1645 году Алексей Михайлович отпустил упрямца домой. Там он пытался претендовать на отцовский престол, но проиграл единокровному брату Фредерику – и стал эмигрантом, закончил же свой жизненный путь как настоящий странствующий рыцарь – поступил на шведскую службу и погиб в бою с поляками в 1656 году.

При Михаиле Фёдоровиче Россия вновь обрела единство и законную власть, но при этом не произошло обновлений в системе управления, социальном строе, культуре. Участие «всей земли» в воссоздании государственности привело к восстановлению старого варианта политического устройства. Духовнорелигиозный подъём не нашел выражения в юридических установлениях, которые бы регулировали отношения власти и подданных, как будто эпоха социальных потрясений заставила общество из предложенных возможностей выбрать наиболее консервативный путь.

Но, может быть, стране и нужен был в это время именно такой царь – тихий, неяркий, хороший сын, муж и отец, образец христианской добродетели, любитель разводить розы, какой-то даже скучный по сравнению с Иваном Грозным или Борисом Годуновым. Время требовало не потрясений, а «тишины», собирания сил для вывода России из Смуты. Царь терпеливо и осторожно строил Дом Романовых. Действовать с размахом – воевать и проводить реформы – будут его преемники.

Глава вторая

«ТИШАЙШИЙ» ЦАРЬ, «БУНТАШНЫЙ» ВЕК

Алексей, без сомнения, государь, потомучто повелевает всеми самовластно.

Августин фон Мейерберг

Ученичество

На фоне преобразований Петра I, Великих реформ третьей четверти XIX века и потрясений новейшей эпохи далёкое от нас XVII столетие представляется чинным, мирным и обаятельно «застойным» временем – как музейная экспозиция в тихом провинциальном городке. Но это впечатление обманчиво. Едва оправившейся от Смуты державе Романовых пришлось вести тяжелейшие войны с Речью Посполитой, Швецией и Турцией. По стране прокатились городские восстания: Соляной и Медный бунты в Москве, выступления в Сольвы-чегодске, Устюге, Курске, Воронеже, Новгороде, Пскове и других городах. Московское царство потрясла крестьянская война под руководством Степана Разина, реформа патриарха Никона породила и по сей день не преодолённый церковный раскол. В это время и довелось править второму представителю династии Романовых.

Наследник Михаила Фёдоровича с пяти лет под надзором «дядьки», боярина Бориса Ивановича Морозова, стал учиться грамоте по букварю, затем приступил к чтению часослова, Псалтыри и Деяний апостолов, в семь лет начал обучаться письму, а в девять – церковному пению. У будущего царя имелись не только книги, но и игрушки: конь и детские латы «немецкого дела», музыкальные инструменты, немецкие карты и «печатные листы» (картинки). Маленькому царевичу постоянно покупали «потешных» птичек – не отсюда ли его позднейшая приверженность к «красной» птичьей охоте?

На четырнадцатом году царевича торжественно «объявили» народу, а через два года, в ночь с 12 на 13 июля 1645 года, Михаил Фёдорович благословил на царство единственного оставшегося в живых сына. Бояре и двор без споров присягнули новому государю. Несостоявшегося жениха и царского зятя

Вальдемара с почётом освободили из опостылевшего ему московского заточения. 28 сентября 1645 года новый государь торжественно венчался на царство в Успенском соборе Кремля – не как его отец, выборный монарх, а в качестве законного наследника престола.

В речи, обращенной к патриарху, собору и всем православным христианам, юный царь не раз поминал о законной преемственности царской власти от первых русских князей – для представителя новой династии очень важным являлось обоснование его прав на престол «от великого князя Рюрика». Не случайно «Чин поставления на царство» и другие официальные документы объявляли Ивана Грозного «дедом» Алексея Михайловича (на деле тот приходился ему двоюродным прадедом).

Патриарх Иосиф возложил на Алексея Михайловича царский венец и оплечье-бармы, вручил скипетр, державу и напутствовал: «...и соблюдёт вас Господь в непорочной христианской вере, и возрастит Господь семя ваше государское в век грядущий в род и род в некончаемые веки на Российском царстве... и наследник будеши Небесного царствия со всеми святыми православными цари». Впервые прозвучала молитва патриарха о воцарении русского венценосца во всей Вселенной, обозначившая будущие претензии царя на ведущую роль православного Московского царства в мире. При венчании на царство было совершено помазание «на браде, под брадою и на вые»: после потрясений Смуты, когда страна была наводнена бритыми поляками, борода превратилась в символ истинного благочестия.

Торжество не могло не произвести глубокого впечатления на молодого государя, уже с детства осознававшего своё предназначение – принять скипетр великого царства из рук отца. Он понимал, что отныне вступил в особое царское служение, которое обещает не только могущество власти, но и «многи скорби». Скорее всего, он понимал и свою неготовность к этой миссии.

Алексей стал царствовать – но не править. Много ли знал и умел шестнадцатилетний юноша, даже при том, что люди Средневековья взрослели раньше, чем наши современники? Конечно, он прошёл положенный «курс» наук – выучился читать, освоил литургические тексты ежедневных служб и церковные песнопения. Петь царь любил и даже сам сочинял церковные распевы. А вот писал он неряшливо, «как курица лапой» – так ведь он не подьячий.

На троне оказался живой и подвижный юноша, любитель душеспасительного чтения – и вместе с тем заядлый охотник.

Только управлять страной его никто не учил. Этим занялся его воспитатель, влиятельный боярин Борис Иванович Морозов, которому юный государь всецело доверял. Морозов отодвинул от трона других представителей знати – Черкасских, Шереметевых и даже царскую родню – и сам возглавил важнейшие учреждения, отвечавшие за здоровье и безопасность царя (Аптекарский и Стрелецкий приказы) и финансы.

Молодого государя быстро и «правильно» женили. Афимья Всеволожская, выбранная было на смотринах самим Алексеем в 1647 году из двухсот девиц, от радости (или из-за слишком туго заплетённых волос) упала в обморок, была обвинена в «падучей болезни» и сослана вместе с родителями в Сибирь – правила дворцового «конкурса красоты» были жестоки. Царицей же в январе следующего года стала избранная уже Морозовым Мария Милославская, на сестре которой тогда же женился сам царский «дядька».

Вслед за новоиспечённым боярином и царским тестем Ильёй Даниловичем Милославским Морозов пристроил к власти и других своих людей. Окольничий Пётр Траханиотов стал руководителем Пушкарского приказа, Леонтий Плещеев – судьёй Земского приказа, ведавшего в столице борьбой с преступностью; он прославился вымогательством и жестокостью, похваляясь: «У меня де Москва была в руке вся, я де и боярам указывал!»

Правительство Морозова попыталось перенести тяжесть обложения с прямых на косвенные налоги: в 1646 году цену на соль увеличили в три раза – и её перестали покупать. Реформа провалилась, и власти объявили о сборе отменённых перед тем прямых налогов, чем вызвали массовое недовольство, в июне 1648 года в Москве вылившееся в восстание. Юный царь впервые столкнулся лицом к лицу с народной толпой, требовавшей казни Морозова и других «изменников».

«...июня в 4 день миром и всею землёю опять за их великую измену и за пожег возмутились и учели их, изменников Бориса Морозова и Петра Траханиотова, у государя царя просить головою. А государь царь тое ночи июня против 4 числа послал Петра Траханиотова в ссылку, на Устюг Железной воеводою. И видя государь царь во всей земле великое смятение, а их изменничью в мир великую досаду, послал от своего царьского лица окольничево своего князь Семёна Романовича Пожарсково, а с ним 50 человек московских стрельцов, велев тово Петра Траханиотова на дороге сугнать и привесть к себе государю к Москве. И окольничей князь Семён Романович Пожарской сугнал ево, Петра, на дороге у Троицы в Сергееве монастыре и привёз ево к Москве связана июня в 5 день. И государь царь велел ево, Петра Трахани-отова, за ту их измену и за московской пожег перед миром казнить на Пожаре. А то во Бориса Морозова государь царь у миру упросил, что ево сослать с Москвы в Кирилов монастырь на Белоозеро, а за то ево не казнить, что он государя царя дятка, вскормил ево, государя. А впредь ему Борису на Москве не бывать и всем роду ево Морозовым нигде в при-казех у государевых дел, ни на воеводствах не бывать и владеть ничем не велел. На том миром и всею землёю государю царю челом ударили и в том во всём договорилися. А стрельцов и всяких служивых людей государь царь пожаловал, велел им своё государево жалованье давать денежное и хлебное вдвое. А которые погорели, и тем государь жаловал на дворовое строенье по своему государеву разсмотренью. А дятку своево Бориса Морозова июня в 12 день сослал в Кирилов монастырь под начал»⁴.