Текст книги "Романовы"

Автор книги: Игорь Курукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)

Государыня всё больше времени проводила в уютном придворном кругу с его домашними радостями:

«Раз в неделю бывали театры в Эрмитаже и вечера в бриллиантовой комнате. Играли в карты. У государыни были особенный карты, она играла в бостон. Князь Зубов и старик Ч. составляли всегдашнюю ея партию, четвёртый переменялся. Старик Ч. за бостоном горячился и даже до того забывался, что иногда кричал; это забавляло государыню. На святках в тронной бывали куртаги. Пели святочныя песни, хоронили золото, играли в фанты, в верёвочку. Государыня мастерица была ловить в верёвочку. Когда, бывало, среди круга подойдёт к кому-нибудь и станет разговаривать, тот возьмёт свои меры, снимет руки с верёвочки, и вдруг она ударит, человека чрез три, того, который и не воображал быть пойман. Куртаги оканчивались всегда танцами.

В Царском Селе государыня жила, как помещица... В хорошие вечера государыня гуляла со всем двором в саду и, возвратясь с прогулки, садилась на скамейке против монумента Румянцева. Здесь начиналась игра a la guerre, или, как называли, в знамёна. Кавалеры и фрейлины разделялись на две партии: одна становилась у дворца, другая к стороне концертной залы. У каждой было своё знамя; кто отбивал знамя, тот одерживал победу. Арбитром был князь Барятинской; он садился на ступеньки монумента. Attention, messieurs! — кричал он, и игра начиналась, бегали, ловили друг друга, употребляли все хитрости, чтобы отбить знамя. В этой игре князь Зубов и камергер М[усин]-П[ушкин] отличались. Быстрее их никто не бегал. Осенью императрица жила в Таврическом дворце. Туда все приезжали во фраках, часто танцо-вали и даже в саду. Бывали и русские пляски; великие княжны Александра и Елена Павловны участвовали в сих плясках, кавалером их был граф Ч., который плохо говорил по-русски, но плясал по-русски в совершенстве»⁴⁵.

Тем не менее работа над «фундаментальными законами» продолжалась: готовились Наказ Сенату, Уголовное уложение, «Жалованная грамота государственным крестьянам», которые должны были утвердить сословную систему и гарантировать подданным их права и судебную защиту. Проект Устава о тюрьмах предполагал содержание заключённых за казённый счёт, регулярное питание и медицинское обслуживание. Екатерина понимала, что реализация новых разработок зависит от её преемников, а ограничить самодержавную власть не считала полезным. «...Никакая другая, как только соединённая в его (императора. – И. К.) особе власть не может действовать сходно с пространством толь великого государства», – писала она в Наказе.

В черновиках остался и важнейший указ о престолонаследии. В течение своего царствования Екатерина несколько раз возвращалась к работе над ним. Сохранились по крайней мере три проекта закона, датируемые 1767—1768, 1785 и 1787 годами. Во всех вариантах предусматривался переход престола по прямой нисходящей мужской линии, хотя не исключалось и «женское правление» при отсутствии наследников-мужчин.

Реформы Екатерины были рассчитаны на долгий срок. Сама она в 1782 году, спустя почти семь лет после введения новых губернских учреждений, писала посетившему Псков сыну Павлу: «Очень рада, что новое устройство губернское показалось Вам лучше, чем прежнее. Посещение епархий показало Вам детство вещей, но кто идёт медленно, идёт безопасно». Конечно, за несколько лет нельзя было создать просвещённое, богатое и послушное третье сословие – русский город был слишком слабым, чтобы представлять возможный противовес дворянству. Но именно при Екатерине завершился долгий процесс централизации страны: была ликвидирована автономия Украины – упразднена власть гетмана и перестала существовать Запорожская Сечь.

Царствование Екатерины II стало «золотым веком» дворянства. Её эпоха породила уют и поэзию русской усадьбы, изысканность дворцовой архитектуры, философские споры в тиши библиотек, блеск балов и празднеств. Ворота богатых домов всегда были распахнуты для приёма гостей и соседей, ежедневно был накрыт, по выражению поэта Державина, «дружеский незваный стол» на 20—30 человек. А сколько радости доставляли охота, оркестры, балет! Только в Москве в начале XIX столетия было до двадцати барских театров с крепостными актёрами и музыкантами. Российские дворяне «открыли» для себя Европу – уже не в качестве петровских «пенсионеров», а как знатные туристы. С середины века познавательные путешествия становятся нормой для тех, кто мог себе их позволить.

Для крестьян же оставались рекрутчина, подушная подать и крепостной гнёт. Пётр I до 1710 года раздарил дворянам 43 тысячи крестьянских дворов; в 1725—1762 годах было роздано около 250 тысяч душ, при Екатерине II – 425 тысяч. С другой стороны, секуляризация церковных земель сделала около двух миллионов монастырских крестьян государственными. Манифест 1775 года вводил свободу предпринимательства: теперь представители всех сословий получили право «заводить станы и рукоделия», не испрашивая разрешения властей и без всякой регистрации. В 1769 году в России впервые появились бумажные деньги – ассигнации номиналом 25, 50, 75 и 100 рублей, облегчившие операции с крупными суммами. С присоединением Северного Причерноморья возникли новые города Одесса, Херсон, Николаев, Севастополь, оживилась черноморская торговля. С 1764 года любой желающий мог купить землю для заведения предприятия на юге, в Новороссии; спустя два года императрица разрешила приобретать земли дворцовым, а с 1788-го – казённым крестьянам (но не лично, а от имени волости). Введение свободы предпринимательства и невозможность покупки рабочих рук (в 1762 году купцам и промышленникам было запрещено покупать «деревни» к заводам) заставляли мануфактуристов учитывать конъюнктуру рынка и привлекать вольнонаёмных рабочих.

За годы правления Екатерины II население страны увеличилось с 20 до 36 миллионов человек, бюджет – с 16 до 69 миллионов рублей. Военное могущество обеспечивалось четырёхсоттысячной армией и флотом. Но за громкими победами и официальным «благоденствием» империи к концу столетия проявлялись первые признаки начинавшегося кризиса. Дорогостоящие войны и реформы привели к бюджетному дефициту. Эмиссия бумажных денег способствовала инфляции – в начале XIX века покупательная способность серебряных денег была в четыре раза выше, чем ассигнаций. В 1769 году правительство впервые прибегло к заграничным займам у голландских и генуэзских банкиров, а в 1780—1790-х годах было заключено 22 четырёх– и пятипроцентных займа; внешний долг составил 55 миллионов рублей серебром. «Золотой век» империи оказался тяжким для подданных; по антропометрическим данным, за полвека (1745—1794) вследствие падения жизненного уровня большинства населения России средний рост армейских новобранцев уменьшился с 164,7 до 160 сантиметров.

Пятого ноября 1796 года императрицу разбил инсульт. Запись в камер-фурьерском журнале гласила: «...Наша благочестивейшая великая государыня императрица Екатерина Алексеевна, самодержица всероссийская, быв объята страданием вышеписанной болезни, чрез продолжение 36 часов, без всякой перемены, имея от рождения 67 лет, 6 месяцев и 15 дней, наконец 6-го числа ноября, в четверток, пополудни, в три четверти 10-го часа, к сетованию всея России, в сей временной жизни скончалась».

Незадолго до своего пятидесятилетия государыня написала шутливую эпитафию самой себе:

«Здесь лежит Екатерина Вторая, родившаяся в Штеттине 21 апреля/2 мая 1729 года. Она прибыла в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра III. Четырнадцати лет от роду она возымела тройное желание: нравиться своему мужу, Елизавете и народу. Она ничего не забывала, чтобы предус-петь в этом. В течение 18 лет скуки и уединения она поневоле прочла много книг. Вступив на российский престол, она желала добра и старалась доставить своим подданным счастье, свободу и собственность. Она легко прощала и не питала ни к кому ненависти. Милостивая, обходительная, от природы весёлого нрава с душою республиканскою и с добрым сердцем, она имела друзей. Работа ей легко давалась. Она любила искусства и быть на людях»⁴⁶.

Спустя десять лет, в 1789 году она уже серьёзно подводила итог своего правления в письме доктору и философу Иоганну Георгу Циммерману: «Я уважаю философию, так как в душе я всегда была вполне республиканкой; я согласна с тем, что это свойство моей души представляет, может быть, странную противоположность с неограниченной властью, присвоенною тому положению, которое я занимаю, но зато никто в России не скажет, что я злоупотребляла этою властью... В политике я старалась держаться такого образа действий, который казался мне наиболее полезным для моей страны и наиболее сносным для других государств. Если бы я видела лучший путь, то я последовала бы ему; Европа напрасно тревожилась моими планами, от которых, напротив, она могла только выиграть. Если мне платили неблагодарностью, по крайней мере никто не скажет, что я была неблагодарна; нередко я мстила врагам, делая им добро или прощая им обиды. Вообще человечество имело во мне друга, не изменявшего ему ни в каком случае».

Глава одиннадцатая

НЕПРОСВЕЩЁННЫЙ АБСОЛЮТИЗМ»

О Павел! Ты наш бог земной!

Г. Р. Державин

Одинокий наследник

Современники воспринимали Павла I как стихийное бедствие; люди просвещённого XIX века видели в нём ходячий анекдот. Однако и спустя два столетия историки оценивают личность императора и его политику весьма различно. Одни (С. Ф. Платонов, М. К. Любавский, К. В. Сивков, С. Г. Пушкарёв, Б. И. Сыромятников) считают сына великой Екатерины психически неуравновешенным человеком; другие характеризуют его режим как «военно-полицейскую диктатуру» (Н. П. Ерош-кин, Н. Б. Голикова, Л. Г. Кислягина, М. М. Сафонов) или «непросвещённый абсолютизм» (Н. Я. Эйдельман). Третьи (Ю. А. Сорокин), наоборот, видят в нём умного и способного человека, проводившего «единственно возможную политику», и считают, что его причуды «не выходят за рамки порядков и обычаев, господствующих в его время и в его социальной среде».

Его биография началась в спокойное царствование Елизаветы Петровны. После беспорядка с престолонаследием «эпохи дворцовых переворотов» впервые был назначен бесспорный наследник престола – внук Петра I великий князь Пётр Фёдорович; в 1754 году у его супруги Екатерины Алексеевны родился сын Павел. Злые языки уже тогда говорили, что будущий император – не сын наследника, да и сама Екатерина не особо старалась пресечь подобные намёки. Она не занималась воспитанием сына – его сразу же отобрали у матери, и младенец находился на попечении бабки и её доверенных лиц. Однако будущее мальчика было ясным – ему предстояло унаследовать после отца российский трон. Но в 1761—1762 годах всё смешалось в царском семействе: бабка Елизавета умерла, Пётр III через полгода был свергнут и при неизвестных до сих пор обстоятельствах убит, а на предназначенном Павлу престоле оказалась его мать.

В то время мальчик был всего лишь статистом при куда более опытных актёрах. «Черты лица великаго князя не имеют ни правильности, ни красоты, но общее выражение его замечательно интеллигентное. На вид он изящен и танцует он, для своих лет, грациозно. Вследствие неразумной заботливости императрицы Елизаветы, при жизни которой ему никогда не давали подышать открытым воздухом, он очень тщедушен, но силы его с каждым днём прибывают. Он обладает живою понятливостью и прекрасною памятью, но не имеет выдержки в учебных занятиях; тем не менее он более сведущ, чем обыкновенно бывают в его годы принцы; а так как мать не делает ему особенной поблажки, учителя же его способны и старательны, то он может достигнуть значительных успехов. Говорят, он очень похож по манере, а отчасти и по наклонностям, на покойнаго императора, особенно же тем, что очень пуглив», – описал его английский посланник граф Бакингемшир. После беседы с маленьким наследником англичанин отметил, что «его речь и манера приятны и привлекательны, и держит он себя необыкновенно для своих юных лет». Другие современники отмечали способности наследника к точным наукам, военному делу, интерес к искусству, философии... и тяжёлый характер.

Его мать, с одной стороны, заботилась о репутации наследника, с другой – изящно показывала, кто в государстве главный: указ 1763 года разрешал Павлу как бы по его инициативе открыть в Москве больницу (нынешнюю клиническую больницу № 4 – старейшее лечебное учреждение города). Она не собиралась уступать ему место, но и не могла не опасаться его. Павел с малых лет попал в поле политических интриг, стал знаменем всех недовольных политикой и стилем правления Екатерины. Почти десять лет он учился и взрослел под надзором «первого члена» Коллегии иностранных дел, одного из ближайших сподвижников Екатерины и её учтивого, но постоянного оппонента Никиты Ивановича Панина. Именно Панин подал императрице проект создания Императорского совета. Он не посягал на прерогативы монарха, но внушал Екатерине, что самодержавную власть нельзя «в полезное действо произвести» иначе «как разумным её разделением между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон».

Осторожный Панин своих планов никогда не раскрывал; можно лишь предполагать, что его целью было установление соправительства Екатерины и Павла, при котором сам он играл бы роль третьего лица в государстве. Екатерина это знала, но изменить положение не могла. В первые годы на престоле она чувствовала себя неуверенно и нуждалась в поддержке, а за Паниным стояла влиятельная придворная «партия» – его брат генерал Пётр Панин, камергер и обер-прокурор Сената Александр Куракин, генерал и дипломат князь Николай Репнин, секретарь и единомышленник Панина драматург Денис Фонвизин. Впоследствии Екатерина признавалась своему секретарю Храповицкому, что «по политическим причинам не брала его (Павла. – И. К.) от Панина: все думали, что ежели не у Панина, так он пропал!».

Юный великий князь не только постигал книжную премудрость – его с детства окружали большие и малые персоны двора, иноземные гости, дамы и фрейлины. Надо было постигать науку общения со знатными подданными, уметь вести себя в обществе, слушать наставления матери и рассказы умудрённых опытом вельмож о жизни недружной «семьи» европейских монархов, о «статских», военных и морских делах (наследник являлся генерал-адмиралом российского флота).

Вот описание двух дней из жизни Павла в мае 1765 года, сделанное Семёном Порошиным:

«11. Встал четверть осьмого. За чаем говорил со мною о вчерашнем балете и кое о каких вчерашних его примечаниях, о летнем дворце, о переходе туда и проч. Во время убирания волосов сперва твердил Платонов урок из богословия, потом Фаворовы сочинения читал, оперу comique Anette et Lubim и Fete d’amour⁶. Одевшись, бегал в жёлтой комнате. В начале одиннадцатого сел учиться, потом в воланы. Обедал у нас Салдерн, дежурный гвардейский майор кн. Черкасской и Набоков. Никита Иваныч тут же обедал. После обеда учился великий князь у меня очень хорошо. Потом стали понаез-жать из Сарского села Елагин, гофмаршал и проч. В седьмом часу и государыня из Сарского прибыть изволила. Поздоровавшись с великим князем, за собой ему ийтить в опочивальню приказала. Через полчаса времени вышла, и он за нею. Над Гагариным шутить изволила, и то с тем, то с иным говорила. Через полчаса времени или меньше изволила пойти ко всенощной, а мы к себе. Там с кн. Гагариным и со мною раз-суждал Никита Иваныч, как бы здесь в деревнях завести фермы. Пришёл братец его, пошли они к себе, а великий князь скоро стал ужинать и потом спать десятого в половине.

12. Вознесение Господне. Его высочество, одевшись, изволил читать с отцом Платоном Священное Писание. В церковь, оттуда к государыне. Туда в бильярдную мичмана Алисова приводили, которой приехал из Ост-Индии... Алисов за обедом и после обеда про Ост-Индию рассказывал. Иван Григорьич – про флот и неудовольствие его по оному. После обеда великий князь по собственному его побуждению выпросил Алисову 30 империалов, кои я ему отдал... После к государыне, там большой берлан был, и она играть изволила. В пули червонцев с 50, разделили их за тем, что для великого князя поздновато становилось. Остальные он выиграл. Государыня короля сбросила для него, как мне показалось. Государыня говорила об обычаях по смерти французского короля, о коронации цесарской. В берлан играли Никита Иваныч, великий канцлер, генерал Голицын, молодой Ми-них, Вадковский, Вяземский, Гагарин, Зиновьев, Шереметев, государыня и наш. Потом ушёл к себе ужинать и спать»⁴⁷.

Двадцатого сентября 1772 года Павлу исполнилось 18 лет – но в его положении ровно ничего не изменилось. Правда, спустя год Екатерина женила сына на выбранной для него принцессе Вильгельмине Гессен-Дармштадтской (в православии Наталье Алексеевне). И именно тогда Панин – с почётом и богатыми подарками – был отставлен от должности воспитателя великого князя. Декабрист Михаил Фонвизин, потомок писателя, сообщил в мемуарах о якобы имевшем место заговоре братьев Паниных с целью воцарения Павла, раскрытом из-за предательства панинского секретаря Бакунина:

«...граф Н. И. Панин, брат его фельдмаршал П. И. Панин, княгиня Е. Р. Дашкова, князь Н. В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил, и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо неё возвести совершеннолетнего её сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил её своею подписью и дал присягу в том, что, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие. Душою заговора была супруга Павла, великая княгиня Наталья Алексеевна, тогда беременная. <...> При графе Панине были доверенными секретарями Д. И. Фонвизин, редактор конституционного акта, и Бакунин, оба участники в заговоре. Бакунин из честолюбивых, своекорыстных видов решился быть предателем. Он открыл любовнику императрицы Г. Г. Орлову все обстоятельства заговора и всех участников – стало быть, это сделалось известным и Екатерине. Она позвала к себе сына и гневно упрекала ему его участие в замыслах против неё. Павел испугался, принёс матери повинную и список всех заговорщиков. Она сидела у камина и, взяв список, не взглянув на него, бросила бумагу в камин и сказала: “Я не хочу знать, кто эти несчастные”. Она знала всех по доносу изменника Бакунина. Единственною жертвою заговора была великая княгиня Наталья Алексеевна: полагали, что её отравили или извели другим способом... Граф Панин был удалён от Павла с благово-лительным рескриптом, с пожалованием ему за воспитание цесаревича 5 тысяч душ и остался канцлером... Над прочими заговорщиками учреждён тайный надзор...

Панин предлагал установить политическую свободу сначала для одного только дворянства в учреждении верховного Совета, которого часть несменяемых членов назначалась бы от короны, а большинство состояло бы из избранных дворянством из своего сословия лиц... Сенат был бы облечён полною законодательною властью, а императорам оставалась бы исполнительная... В конституции упоминалось и о необходимости постепенного освобождения крепостных крестьян и дворовых людей. Проект был написан Д. И. Фонвизиным под руководством графа Панина»⁴⁸.

Мы и сейчас не знаем, существовал ли заговор в действительности, – иных свидетельств о нём нет. Однако шансы Павла на трон оценивались при дворе скептически. Прусский посол Евстафий фон Герц докладывал Фридриху II: «Можно быть уверенным, что он никогда не склонится к перевороту, никогда никаким, даже самым косвенным образом не будет ему способствовать, даже если бы недовольные, в коих нет недостатка, затеяли таковой в его пользу».

Павел так и остался вечным наследником – Екатерина не допускала его к делам. Великий князь формально возглавлял морское ведомство, но главным лицом в Адмиралтействе стал придворный и дипломат И. Г. Чернышёв – именно он объявлял императорские повеления. Павлу, конечно, давали на подпись не слишком важные бумаги, и он справедливо гневался, получив на утверждение, например, чиновничье решение «о определении в Кронверкскую гавань отставного лейтенанта Полянского, о дурном поведении которого, о дурной рекомендации бывших его командиров и о пьянстве его не токмо Коллегия сведома, но ещё, при представлении его к определению, все его дурные качества исчисляет». Рассерженный генерал-адмирал наложил резолюцию: «...государственной адмиралтейской коллегии нерассмотрение и с самой собой противуре-чие побуждает меня советовать ей впредь остерегаться и подобных мне представлений не чинить».

Несмотря на просьбы сына, Екатерина не ввела его в Совет при высочайшем дворе, где обсуждались важнейшие вопросы внутренней и внешней политики. В лучшем случае ему разрешалось присутствовать при чтении писем. Семейная жизнь тоже не складывалась. Павел искренне привязался к супруге, но в апреле 1776 года Наталья Алексеевна умерла от родов, а Екатерина рассказала убитому горем сыну о её измене с придворным и другом Павла графом Андреем Разумовским.

Второй брак был более удачен – в принцессе Софии Доротее Августе Луизе Вюртемберг-Монбельярской, ставшей в России великой княгиней Марией Фёдоровной, Павел нашёл близкого человека. «Мой дорогой, мой нежный друг. Вот уже три дня, как я не писал вам, ангел мой, и эти три дня показались мне вечностью, таково состояние моей души. Я испытал потребность открыть вам моё сердце, которое существует только ради вас», – обращался он к будущей жене, прибывшей в Царское Село в августе 1776 года. Она же старалась понравиться мужу. «Сбереги только меня, люби только меня, и ты будешь мною доволен», – писала ему по-русски «Машенька». Императрица же получила внуков: в 1777 году – Александра, а в 1779-м – Константина, которых сразу же отобрала у родителей. В сентябре 1781 года Павла с женой отправили в путешествие по Европе.

Графа и графиню Северных (под этим именем 14 месяцев вояжировали супруги) с почётом принимали в Варшаве, Вене, Риме, Неаполе, Антверпене. Путешественники поднимались на Везувий, несколько раз побывали в Помпеях и Геркулануме, где уже развернулись археологические исследования. В Венеции они целую неделю провели почти без сна – побывали во всех знаменитых палаццо, соборах и монастырях, наслаждались регатой на Канале Гранде, знаменитым карнавалом на площади Сан-Марко, иллюминацией и фейерверками...

Следом их путь лежал в Париж, где публика под влиянием прибывшей четы увлеклась всем российским. Северные гости нисколько не были похожи на «варваров» – напротив, покоряли своей «французскостью»: образованные, галантные, щедрые. Они покупали себе наряды, делали заказы на изготовление гобеленов и севрского фарфора; предприниматели тут же выпустили фарфоровые медальоны и сервизы с изображением знатных гостей и их бюсты, тут же вошедшие в моду. Король Людовик XVI демонстрировал августейшим путешественникам французское гостеприимство – их принимали в Версале и резиденциях французской аристократии. Они совершили прогулку в парке Монсо: «...проследовав по тысяче извилистых тропинок под тенью клёнов, сирени, ломбардских тополей и множества индийских кустарников, надышавшись свежим воздухом и отдохнув на лужайках, усыпанных тимьяном и Богородицыной травкой, посетив хижины и готические замки в развалинах, граф и графиня Северные разделили скромный обед пастухов, возвращавшихся со своих полей...»

Но после блестящего турне Павлу с женой пришлось снова играть в Петербурге не слишком почётную роль отдалённых от «большой политики» «производителей» продолжателей династии. Когда в 1783 году императрица завела с сыном откровенный разговор о международных делах, Павел был удивлён и даже записал его:

«Сего дня, майя 12, 1783 г., будучи по утру у государыни, по прочтении депешей, читан был объявительной манифест о занятии Крыма. Сей манифест будет всему свету известен, то я о нём ничего и не пишу. Когда сие чтение кончилось, я встав, сказал: должно ожидать, что турки на сие скажут.

Государыня: Им ничего отвечать не можно, ибо сами пример подали занятием Тамана и генерально неисполнением Кайнарджицкаго трактата.

Я: Но что протчия державы станут тогда делать?

Государыня: Франция не может делать, ибо и в прошлую войну не могла каверзами ничего наделать. Швеции – не боюсь. Император, если бы и не стал ничего делать, так мешать не будет.

Я: Французы могут в Польше нас тревожить.

Государыня: Никак, ибо и в прошлую войну ничего же важнаго всеми конфедерациями не наделали и нам в главном ни в чём не помешали.

Я: Но в случае бы смерти нынешняго Польскаго Короля, при выборе новаго, ибо нынешний слаб здоровьем, могут нас безпокоить или выбором своим, или мешая нам, как то именно Саксонской фамилии.

Государыня: Для сего стараться надобно выбор свой сделать...

Я: Но чтоб другия, вместо нас, того же с Польшею, по нынешнему ея состоянию, делать не захотели?

Государыня: Я тебе скажу, что для сего надобно попасть на человека приятного нации и не имеющаго связей (Anhang); в доверенности я тебе скажу, что для сего у меня на примете есть уже племянник королевской князь Станислав, котораго качествы и тебе и мне известны.

Я: На сие не мог инако отвечать как со удовольствием.

Государыня: Прошу о сём не говорить. Я и сама никак ему даже виду не подаю, чтоб дела прежде времени не испортить...

Доверенность мне многоценна, первая и удивительна»⁴⁹.

Продолжения, однако, не последовало. «Мне тридцать лет, а дела нет. Впрочем, я полагаюсь на промысел Божий и тем утешаюсь... Моё спокойствие основано не только на покое, окружающем меня в моих владениях, но, главное, – на моей чистой совести... Это меня утешает, возвышает и наполняет терпением, которое посторонние принимают за угрюмство нрава», – объяснял Павел своё состояние Николаю Румянцеву в 1784 году. Мария Фёдоровна была обижена указами императрицы против роскоши, запрещавшими 23-летней женщине являться ко двору в платьях из парчи и делать причёски выше двух вершков; жене наследника, славившейся длинными и густыми волосами, пришлось, плача, подстригать их.

Когда с началом второй Русско-турецкой войны Павел стал проситься в армию, государыня категорично велела ему отложить отъезд до родов Марии Фёдоровны, а на возражение сына, что в Европе уже знают о его сборах, ответила: «Касательно предлагаемого мне вами вопроса, на кого вы похожи в глазах Европы, отвечать нетрудно. Вы будете похожи на человека, подчинившегося моей воле». Каково это было слышать 34-летнему мужчине, мыслившему себя военным человеком, в то время как младшие его современники покрывали себя славой на полях сражений?

«Малый двор» всё больше замыкался в загородных владениях – Павловске и Гатчине. «Село Павловское» было подарено великому князю в связи с рождением первенца Александра, и супруги летом «имели пребывание» в своих загородных «домиках». Гатчина досталась новым хозяевам в августе 1783 года уже обустроенным поместьем, «с тамошним домом, со всеми находящимися мебелями, мраморными вещами, оружейною, оранжереею» – одним из самых больших в окрестностях Петербурга дворцов, построенным по проекту архитектора Антонио Ринальди и ранее принадлежавшим покойному фавориту императрицы Григорию Орлову.

У каждого была своя любимая резиденция. Приближённый к «малому двору» князь Иван Михайлович Долгоруков вспоминал: «В Гатчине он (Павел. – И. К.) был хозяин, а в Павловске супруга его». Мария Фёдоровна прилагала немалые усилия, чтобы «её» Павловск «мог выдержать сравнение с Гатчиной», которую в переписке с управляющим называла «опасной соперницей». Она распорядилась построить уютный парковый павильон («Шале») на левом берегу речки Славянки, предназначенный для отдыха после прогулок по парку и детских игр и стилизованный под немецкий сельский дом – с прямоугольными окнами, покрытыми соломой шатровыми и двускатными кровлями (дань сентиментальным воспоминаниям детства великой княгини). Для «Шале» в Англии был заказан «старошалейный» сервиз из фаянса, украшенный сельскохозяйственными орудиями – лопатами, граблями и т. д. Продуманное до мелочей убранство интерьера контрастировало с простотой фасадов. Мария Фёдоровна, как и французская королева Мария Антуанетта, хотела быть ближе к природе. В парке по берегам Славянки паслись овцы, а при павильоне «Молочня» содержались голландские коровы и козы; в полдень звон колокола призывал отведать свежего молока с хлебом. Несколько раз в неделю великая княгиня в сопровождении одетых пастушками фрейлин отправлялась доить чисто помытых к её приходу коров.

Архитектурный облик гатчинского дворца был уже сформирован, но его апартаменты приспосабливали к вкусам новых владельцев. Отделка покоев супруги наследника поражала роскошью и изяществом, глаз радовали лепное убранство, изысканный рисунок паркета, мебель, блеск хрусталя, фарфора, золочёной бронзы. Увлечения Павла находили отражение в коллекции картин. В комнатах наследника не было ни одного портрета Екатерины II, зато в Овальном кабинете видное место занимал большой портрет отца, а собрание картин по подбору художников напоминало коллекцию самого Петра III в Ораниенбауме. А вот портретов Фридриха II, несмотря на кажущуюся «пруссоманию» Павла, в его личных покоях не было – зато там имелось несколько портретов (скульптурных, тканых, живописных, гравированных) французского короля Генриха IV Наваррского, чей путь к трону был весьма тернистым. В Овальном кабине находились и изображения двух прадедов Павла Петровича: родного – Петра I и двоюродного – Карла XII. Другие полотна, изображавшие вид Антверпена или охоту на оленя в Шантильи, поместье принца Конде, напоминали о приятном путешествии.

Конечно, ему приходилось участвовать в официальных церемониях и празднествах. Но они тяготили Павла – в глазах придворных Екатерины он играл роль незавидную, а отношения с приближёнными матери не складывались. «Великий князь крайне враждебно настроен против Зубова. Он желает зримых подтверждений тому, что Зубов – не более чем подданный, а он – великий князь. Между тем Зубов всемогущ, а он – ничто», – писал в декабре 1793 года камер-юнкер Павла Ф. В. Ростопчин послу в Лондоне С. Р. Воронцову.

В Гатчине, в отдалении от чуждого ему «большого двора» матери, наследник мог чувствовать себя относительно свободно. Здесь, в окружении преданных людей и собственных войск, непохожих на распущенных екатерининских гвардейцев, он создавал свой мир. Основу гатчинского гарнизона составили его подчинённые из флотских батальонов, назначенные для несения караулов и охраны порядка в резиденции. В 1788 году были созданы пять рот, получивших название «батальон его императорского высочества». К началу павловского царствования «гатчинцы» составляли шесть батальонов пехоты, егерскую роту, три кавалерийских и один казачий эскадрон, а также артиллерийскую команду, где начал свою карьеру знаменитый впоследствии А. А. Аракчеев. Для наследника его войска были не только «потешными» – он видел в них ядро будущей Российской армии и сам придирчиво отбирал и производил в чины офицеров.