Текст книги "Романовы"

Автор книги: Игорь Курукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

Шли годы – а он продолжал оставаться без короны и настоящего дела. Павел становился нетерпеливым, раздражительным; развивались ипохондрия, желчность, мстительность, неумение прощать обиды. «Каждую среду у него маневры, каждый день он лично проводит вахт-парад и присутствует при экзекуциях. Ничтожные упущения по службе, малейшее опоздание или противоречие влекут за собой его гнев. Он делает выговоры каждому и всем», – отмечал Ростопчин. Там были выношены и его политические убеждения – принцип максимально жёсткой централизации власти и отказ от излишне, на его взгляд, либеральных реформ матери.

Павел мог и не дождаться своего часа. Императрица видела, что сын не склонен следовать её реформам; к тому же не без оснований подозревала его в связях с масонами (при посредничестве известного просветителя Новикова и архитектора Баженова), в том числе с прусским королём-масоном и её врагом Фридрихом Вильгельмом II. Масонами были Никита Иванович Панин, его брат Пётр Иванович, князь Николай Васильевич Репнин, друг детства и молодости Павла князь Александр Куракин.

Правда, утверждать, что Павел был масоном, мы не можем: существует несколько версий о времени и месте его вступления в ложу, проверить которые невозможно. На допросах по делу Новикова один из масонов его круга, князь Николай Трубецкой, проговорился о том, что московские мартинисты хотели сделать Павла своим великим мастером и что, по его мнению, Павел поступил в ложу во время визита в Европу; по другим сведениям, цесаревич был принят в масоны сенатором И. П. Елагиным у него дома в присутствии графа Н. И. Панина. Среди рукописей московских мартинистов имелась песнь в честь вступления Павла в ложу:

О старец, братьям всем почтенный,

Коль славно, Панин, ты успел:

Своим премудрым ты советом В храм дружбы сердце царе ко ввел...

В любом случае, став императором, Павел к масонству охладел – орден «вольных каменщиков» не очень вписывался в его идеал полицейского государства во главе с всевластным монархом.

Но в конце правления Екатерины над его головой сгущались тучи. О намерении императрицы передать престол внуку

Георгиевский (Большой тронный) зал в Зимнем дворце.

Литография Ф. Келерхофена с оригинала В. Садовникова. 1858 г. Фрагмент

Павел I. Императрица Мария Фёдоровна.

В. Боровиковский. 1796 г. В. Боровиковский. Не позднее 1801 г.

Дети Павла Петровича и Марии Фёдоровны Александр, Константин, Александра, Елена, Мария и Екатерина.

Великая княгиня Мария Фёдоровна. 1790 г.

Павел I с семьёй. Слева направо: Александр, Константин, Николай, Мария Фёдоровна, Екатерина, Мария, Анна, Павел Петрович, Михаил, Александра и Елена. На заднем плане – бюст умершей в младенчестве Ольги. Г. Кюгельген. 1800 г.

Михайловский замок. Акварель Д. Кваренги. 1801 г.

Xf

Александр I и Елизавета Алексеевна.

Гравюра по оригиналу Л. де Сент-Обена. 1807г.

Прощание Александра I с Наполеоном на берегу Немана после заключения Тильзитского мира. Д. Серанжели. 1807—1810 гг.

Александр I принимает капитуляцию Парижа 19 (31) марта 1814 года. Австрийская гравюра первой четверти XIX в.

Николай I и Александра Фёдоровна. Камея А. Лагрене. Вторая половина 1820-х гг.

Императорская чета принимает представителей податных сословий.

А. Ладюрнер. 1840-е гг.

Александра Фёдоровна со старшими детьми Александром и Марией. Д. Доу. 1820-е гг.

ш*.

Семья Александра II. Сидят: император, супруга наследника Мария Фёдоровна с маленьким Николаем, императрица Мария Александровна (фото вклеено). Стоят: Павел, Сергей, Мария, Алексей, цесаревич Александр, Владимир.

1870 г.

Император со второй семьёй – Екатериной Долгоруковой и детьми Георгием и Ольгой.

1878 г.

Цесаревич Александр Александрович с супругой Марией Фёдоровной.

1867 г.

Александр II во время Русско-турецкой войны

под Плевной. 1877 г.

Александр III с семьёй и любимым псом Камчаткой в Гатчине.

1888г.

Крушение царского поезда. 18 октября 1888 г.

Последняя семейная фотография Александра III в Ливадии. Сидят: Мария Фёдоровна, Михаил, Александр III.

Стоят: цесаревич Николай, Георгий, Ольга, Ксения.

Маи 1893 г.

Николай II и Александра Фёдоровна в русских национальных костюмах. 1903 г.

Коронационные торжества в Москве.

14мая 1896 г.

Ходынское поле за несколько часов до трагедии. 18мая 1896 г.

Торжественное открытие Государственной думы и Государственного совета в Георгиевском зале Зимнего дворца. 27апреля 1906 г.

Народный дом императора Николая II в Петербурге в дни празднования трёхсотлетия царствующего дома Романовых. 1913 г.

Семья последнего императора на прогулке в Александровском парке в Царском Селе. Ничто не предвещало грядущих потрясений. 1913 г.

Последнее фото царской семьи в Тобольске. Апрель 1918 г.

* ИГ

До основанья, а затем... Снос памятника Александру III в Москве. Лето 1918 г.

Демонтаж двуглавых орлов на кремлёвских башнях. 1935 г.

в обход Павла Петровича иностранные дипломаты начали доносить уже с 1782 года. Второй всплеск подобных слухов возник весной—летом 1791-го, когда Екатерина стала вызывать к себе Александра для беседы о государственных делах, которые становились известны Павлу Петровичу лишь одновременно с «публикой». 1 сентября 1791 года в письме Гримму императрица, касаясь положения дел во Франции, неожиданно проговорилась: «Если революция охватит всю Европу, тогда явится опять Чингиз или Тамерлан... но этого не будет ни в моё царствование, ни, надеюсь, в царствование Александра».

Искренних друзей у Павла почти не было; одним из них стала фрейлина Екатерина Нелидова, которую великий князь ценил за ум и душу. Павел нервничал, срывался. «Невозможно смотреть без сожаления и ужаса на его деяния; он словно нарочно ищет способы распространить к себе ненависть и отвращение; он цепляется ко всем и наказывает правых и виноватых», – писал Ростопчин. Согласно позднейшим воспоминаниям, сам наследник считал, что его приступы гнева были следствием расстройства здоровья вследствие отравления:

«Как же, – спросил я князя Лопухина, – согласить то, что вы говорите о доброте и добродушии императора Павла, с другими сведениями, коими, однако, пренебрегать нельзя? На это он ответил мне, что, действительно, государь был чрезвычайно раздражителен и не мог иногда сдерживать себя, но что эта раздражительность происходила не от природного его характера, а была последствием одной попытки отравить его. Князь Лопухин уверял меня с некоторою торжественностью, что этот факт известен ему из самого достоверного источника. (Из последующих же моих разговоров с ним я понял, что это сообщено было самим императором Павлом княгине Гагариной, в девичестве Анне Петровне Лопухиной.) Когда Павел был ещё великим князем, он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам, доктор, который состоял при нём, угадал, что великому князю дали какого-то яду, и, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки, которые могли быть возбуждаемы самым ничтожным обстоятельством. Князь Лопухин был несколько раз свидетелем подобных явлений: император бледнел, черты лица его до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел. Продолжительность этих припадков была не всегда одинакова. Когда он приходил в себя и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, или когда из его приближённых какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему об этом, то не было примера, чтобы он не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева»⁵⁰.

После того как императрице стало известно о сношениях Павла Петровича с берлинским двором, резкое охлаждение между ней и сыном сделалось неизбежным. Возможно, именно тогда были составлены загадочные документы, передававшие право на престол Александру, по легенде, хранившиеся у А. А. Безбородко и отданные после смерти императрицы Павлу.

Версия о намерении Екатерины в соответствии с петровским законом о престолонаследии передать корону внуку разделяется не всеми историками. Но императрица явно думала над проблемой престолонаследия. В тексте Наказа Сенату 1787 года был тщательно прописан пункт об отрешении законного наследника в случае возможного «бунта» или если «буде доказано, что при жизни императорского] в[еличества] стремился всходить на престол». Более того, Екатерина одобряла петровский закон об отрешении «своего отродия» и даже считала возможным назначение наследника (из числа «ближних по крови») Сенатом в случае, если это не было сделано при жизни государя. Но всё же Екатерина не решилась – или не успела – ни обнародовать подготовленный закон, ни воспользоваться своим правом.

Когда 5 ноября 1796 года императрицу сразил апоплексический удар, в Гатчину тут же понеслись гонцы с известием; свою записку («Она очень плоха. Если будет что-то ещё, я немедленно сообщу Вам») послал и великий князь Александр. Павел собрался ехать по-военному быстро – за 15 минут – и послал Екатерине последнее вежливое и сухое письмо: «Моя дражайшая матушка! Я осмеливаюсь засвидетельствовать Вам своё почтение, равно как и таковое же моей супруги, и назваться Вашего императорского величества послушнейшим сыном и покорнейшим слугой», – которое умиравшая уже не смогла прочесть.

Павловские порядки

Новый император примчался в Петербург и сразу же приступил к преобразованиям – он ждал этого дня почти 25 лет. «Тотчас во дворце прияло всё другой вид, загремели шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоевании города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом», – вспоминал поэт и важный чиновник Гавриил Державин.

Государь оказал посмертные почести своему отцу. Гроб Петра III был перенесён из Александре-Невской лавры, вскрыт и поставлен в Зимнем дворце рядом с гробом Екатерины. Павел торжественно короновал останки отца, после чего упокоил родителей вместе в Петропавловском соборе.

Новое царствование началось с милостей. Сразу по восшествии на престол Павел приказал освободить из тюрем и ссылки 87 человек. Вечером 5 декабря – дня погребения – он вызвал сенатора И. В. Лопухина и приказал ему объявить в Сенате «волю его об освобождении всех без изъятия заключённых по Тайной экспедиции, кроме повредившихся в уме». «Я, – вспоминал Лопухин, – обнимал колени государя, давшего сие повеление точно, кажется, по одному чувствованию любви к человечеству». Новиков был выпущен из Шлиссельбургской крепости, а Радищев возвращён из сибирской ссылки. Польского «мятежника» Костюшко император навестил в тюрьме, предоставил ему (как и всем полякам, арестованным за участие в восстании 1794 года) свободу, выдал денег и позволил уехать в Америку.

Были облагодетельствованы и не столь знаменитые просители: некий Николай Судовщиков удостоился милостивой резолюции: «Дать 50 рублей» – за чувствительные стихи:

...Узреть родителя желает И гроб его слезой омыть.

Достоин Пётр толикой жертвы,

Цари неправедны суть мертвы,

Но Пётр не преставал в нас жить.

Престарелому танцовщику Бартоломео Фациоли повезло больше – за давнее «счастие нравиться искусством своим императору Петру III» он получил целых 100 рублей.

На коронации 5 апреля 1797 года было выдано более двухсот императорских указов о пожалованиях чинов, титулов, орденов и земель.

Государь задал новый стиль жизни, сильно отличавшийся от прежнего. Он вставал в шесть часов утра, чтобы принять ежедневный доклад генерал-прокурора. «К началу седьмого часа, – писал Андрей Болотов, – долженствовали уже быть в назначенных к тому комнатах... все те из первейших его вельможей, которым либо долг повелевал быть всякое утро у государя, либо кому в особливости быть накануне того дня было приказано... и государь, вошедши к ним, занимается с ними наиважнейшими делами и разговорами, до правления государственного относящимися, и препровождает в том весь седьмой и восьмой час. В восемь часов стоят уже у крыльца в готовности санки и верховая лошадь; и государь... разъезжает по всему городу и по всем местам, где намерение имеет побывать в тот день». Чиновники вынуждены были к тому времени сидеть в канцеляриях и департаментах – Павел мог внезапно заехать. В десять часов император возвращался во дворец – он не мог пропустить обязательный гвардейский развод с вахтпарадом, во время которого упражнялся «в учении и муштровании своей гвардии». После короткого отдыха он снова отправлялся в путь: «В пять часов должны быть опять уже в собрании в комнатах его министры и государственные вельможи; и государь, по возвращении своём, занимается с ними важными, государственными и до правления относящимися делами весь шестой и седьмой час... В 8 часов государь уже ужинает и ложится почивать; и в сие время нет уже и во всём городе ни единой горящей свечки».

Павел ежедневно собирал и читал прошения, опускавшиеся в известное всем окно во дворце. Резолюции или ответы на эти прошения всегда были написаны им лично или скреплены его подписью и затем публиковались в газетах для объявления просителю. Вал челобитных поднялся до такой высоты, что в указе от 6 мая 1799 года император вынужден был констатировать: «...к сожалению нашему, двухлетний опыт нас удостоверил, что дерзость и невежество, употребляя во зло терпение наше, бесчисленными, не дельными, прихотливыми, с порядком и законом несовместными просьбами занимают внимание наше» – и запретил подавать «недельные прошения».

Павел, не любивший мать, отстранившую его от власти, стремился изменить тот политический курс, который она осторожно, но последовательно проводила в жизнь. Однако он не был озлобленным и тем более сумасшедшим, каким его иногда называют. «Император был небольшого роста, черты лица его были уродливы, за исключением глаз, которые были очень красивы, и выражение их, когда он не был в гневе, обладало привлекательностью и бесконечной мягкостью... Он обладал прекрасными манерами и был очень любезен с женщинами; он обладал литературной начитанностью и умом бойким и открытым, склонен был к шутке и веселию, любил искусство; французский язык и литературу знал в совершенстве; его шутки никогда не носили дурного вкуса, и трудно себе представить что-либо более изящное, чем краткие милостивые слова, с которыми он обращался к окружающим в минуты благодушия» – это описание, принадлежащее княгине Дарье Ливен, как и многие другие отзывы современников, не вписывается в традиционный образ неумного, истеричного и жестокого деспота.

Ему пришлось править в эпоху, когда на Европейском континенте начался грандиозный социальный переворот. «Вы правы, Катя, – писал Павел Нелидовой, – когда ворчите на меня за мои строгости. Всё это правда, но правда и то, что, попустительствуя, можно повторить путь Людовика XVI: он был снисходителен, и в конце концов его самого низвели». Кроме того, Екатерина II оставила Павлу в наследство огромный государственный долг, превышающий 200 миллионов рублей – три годовых бюджета страны. К концу 1796 года внешний долг России составлял 41 миллион рублей, с процентами – 55 миллионов, которые должны были быть выплачены к 1808 году.

Был прекращён «Персидский поход»; началось закрытие некоторых созданных реформами Екатерины местных государственных учреждений, уменьшена денежная эмиссия. В бюджете на 1797 год император приказал расходную часть ограничить 31,5 миллиона рублей, – но уложиться в эту сумму никак не выходило, и после долгих согласований размер расходов был установлен уже в 80 миллионов при восьмимиллионном дефиците бюджета. Павел демонстративно приказал сжечь на площади перед дворцом ассигнации на 5 316 665 рублей и распорядился с 1 января 1798 года начать обмен ассигнаций на звонкую монету по повышенному курсу (его писали на специальной доске) – не более десяти рублей золотом и сорока рублей серебром в одни руки. Но к обмену стали предъявляться «великие суммы», а драгоценные металлы пришлось закупать за границей – и в октябре того же года кампания была свёрнута. Император, правда, воспринял неудачу как временное явление и приказал выпустить новые бумажные деньги, на которые предполагал обменять все старые ассигнации, но его план так и остался нереализованным.

Эти меры могли дать лишь временный эффект, и Павел первым попытался затронуть саму систему социальных, политических и экономических отношений, построенную на принципах дворянских привилегий. 18 декабря 1796 года на дворянские имения впервые был наложен постоянный сбор (1,6 миллиона рублей) на содержание общегосударственных судебно-административных учреждений. Кроме того, император предложил дворянам «добровольно» взять на себя оплату постройки казарм для полков, квартировавших в губерниях. Для поддержки основных налогоплательщиков – крестьян – он мыслил ликвидировать малоземелье – в казённой деревне, дав мужикам 15 десятин на ревизскую душу за счёт порожних государственных земель. Реформа начала проводиться 11 ноября 1797 года, но скоро оказалось, что земли не хватает; пришлось наделять ею только совсем уж малоземельных, добавляя до нормы в восемь десятин.

Одновременно последовало запрещение продавать в частные руки казённые порожние земли и отдавать их при межевании частным владельцам; в спорных случаях предписывалось отдавать земли в первую очередь казённым крестьянам, а потом частновладельческим. Следующим шагом могло быть разрешение государственным крестьянам приобретать землю у дворянства, то есть отступление от исключительного права дворян на владение землёй. Но указом от 21 марта 1800 года Павел разрешил «покупать у частных владельцев земли» только крестьянам «удельного ведомства» – принадлежащим царской фамилии. Возможно, впоследствии он сделал бы и следующий шаг; хотя стоит отметить, что не терпящий ни малейшего прекословия Павел в трудном «крестьянском вопросе» действовал робко. Но и сделанного императором было достаточно для того, чтобы дворянство было им недовольно.

Десятого ноября 1796 года был отменён объявленный ещё при Екатерине II рекрутский набор, спустя месяц – разорительная для крестьян хлебная подать; в следующем году с крестьян и мещан снята недоимка за подушную подать. Русских крепостных было запрещено продавать без земли с публичного торга, а украинских – в любом случае.

Разумеется, Павел не собирался принципиально менять положение крепостных, более того, кажется, искренне полагал, что у помещиков им живётся лучше. За своё короткое царствование он успел раздать почти 300 тысяч душ и приказывал с помощью армейских частей подавлять волнения, вспыхнувшие в 1796—1797 годах в тридцати двух губерниях, вызванные его же распоряжением о приведении крепостных к присяге (те подумали, что их переводят от хозяев в казну, и отказывались подчиняться владельцам). Чаще всего мужики сами «винились», в других случаях дело доходило до ружейной и пушечной стрельбы: на Орловщине полк под командой губернатора «превращал в пепел» мужицкие хаты, а в селе Брасове над могилой тридцати четырёх убитых картечью крестьян была поставлена надпись: «Тут лежат преступники против Бога, государя и помещика, справедливо наказанные огнём и мечом по закону Божию и государеву».

Но благородное сословие расценило как посягательство на свои привилегии царский манифест от 5 апреля 1797 года, запрещавший принуждать крестьян к работе в воскресные дни, а барщину рекомендовавший ограничить тремя днями в неделю (на практике в некоторых имениях барщина была и меньше).

«Объявляем всем нашим верноподданным. Закон Божий, в десятословии нам преподанный, научает нас седьмой день посвящать Ему; почему в день настоящий, торжеством веры христианской прославленный, и в который Мы удостоилися восприять священное миропомазание и царское на прародительском престоле нашем венчание, почитаем долгом нашим пред творцом и всех благ подателем подтвердить во всей империи нашей о точном и непременном сего закона исполнении, повелевая всем и каждому наблюдать, дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работам, тем более, что для сельских издельев остающиеся в неделю шесть дней, по равному числу оных вообще разделяемые, как для крестьян собственно, так и для работ их в пользу помещиков следующих, при добром распоряжении, достаточны будут на удовлетворение всяким хозяйственным надобностям»⁵¹.

Идеалом Павла было регламентированное крепостное право. Об этом свидетельствует организация «командорских имений», получаемых кавалерами Мальтийского ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Они не были полновластными помещиками – имениями управляли чиновники, крестьянские повинности были строго регламентированы, – а только пользовались доходами.

Современники увидели в царской воле «попытку подготовить низший класс нации к состоянию менее рабскому». К тому же верховная власть заявила о своём праве регламентировать отношения крестьян и помещиков, в которые доселе не вмешивалась (хотя на деле это было лишь благое пожелание, исполнение которого было предоставлено доброй воле помещика). Мужики решили, что император уравнивает их с «господами». Молодой столичный дворянин Пётр Полетика вспоминал, что как-то, спрятавшись на всякий случай от проезжавшего мимо Павла за забором, услышал, как стоявший неподалёку сторож сказал: «Вот-ста наш Пугачёв едет!» «Я, обратясь к нему, спросил: “Как ты смеешь так отзываться о своём государе?” Он, поглядев на меня, без всякого смущения отвечал: “А что, барин, ты, видно, и сам так думаешь, ибо прячешься от него”. Отвечать было нечего...»

Такой курс неизбежно уравнивал все сословия перед волей императора, которому приписывали фразу: «В России дворянин тот, с кем я говорю и пока я с ним говорю». В 1798 году дворянам было запрещено продавать дворовых людей и крестьян без земли. Павел рискнул сделать то, от чего до последних лет царствования отказывалась его мать: увеличить основной главный прямой налог – подушную подать. Только в 1794 году в условиях инфляции и дефицита бюджета Екатерина подняла её с 70 копеек до 1 рубля 2 копеек. Павел начал с того, что повысил оброчный сбор с 3 рублей до 3,5—5 (в зависимости от губернии), а подушную подать – до 1 рубля 26 копеек; таким образом государство перераспределяло крестьянские деньги в пользу казны за счёт урезания оброка помещикам. Не случайно после убийства Павла одним из первых требований сановных кругов было понижение подушной подати до прежних размеров, хотя и мотивировалось оно жалобами на отягощение крестьян.

Главной целью императора было укрепление монархии. Именно Павел в 1797 году впервые в российской практике принял «Акт о порядке престолонаследия», вводивший действовавший до 1917 года принцип наследования по праву первородства в мужском колене; женщины могли занять престол только по смерти всех мужских представителей династии. Принятое одновременно «Учреждение о императорской фамилии» укрепляло власть и авторитет монарха среди членов императорской фамилии: он определял их имущественное положение и доходы, давал разрешение на вступление в брак.

Что же касается дворянства, то 4 мая 1797 года государь запретил подачу коллективных прошений на высочайшее имя; теперь делегациям от дворянских обществ не разрешалось приезжать в столицу для встречи с монархом. Губернские дворянские собрания были упразднены, а круг лиц, имевших право участия в уездных собраниях, сокращён: исключённые из военной службы лишались права голоса, а отставленные не могли избираться на должности. Были отменены выборы в уездные и нижние земские суды; часть выборных должностей в судебно-административных учреждениях заменена чиновниками, назначенными от короны. Отменено было и многое из введённого екатерининским «Учреждением о губерниях»: ликвидированы наместничества и наместники, приказы общественного призрения, надворные суды, нижние расправы, все губернские сословные суды. Городское управление было слито с органами охраны порядка – с 1799 года во всех губернских и уездных городах стали открываться военно-полицейские органы – ордонансгаузы. В селениях государственных крестьян появились волостные правления и волостные головы, которым предписывалось проводить в жизнь решения властей.

Когда-то Павел с помошью Панина строил планы создания Сената, выбираемого дворянскими собраниями, имеющего право контролировать соблюдение законов в стране и подавать представления на издаваемые монархом акты. Но теперь ему пришлось проводить уже совсем иную политику... Он явно не верил в какую-либо разумную «инициативу снизу» и самоуправление; в обществе он видел только сложную машину, механиком которой его назначил Бог...

Дело было, видимо, не только в боязни революции наподобие французской. Павел опасался, что представительство и выборность дадут дворянству легальный инструмент законного сопротивления начатой им переделке социально-политического устройства монархии. Мы не можем утверждать, будто он понимал, что привилегии благородного сословия тормозят развитие страны, но очевидно, что ведущей идеей императора стала бюрократизация и централизация государственного аппарата.

На исходе века екатерининский либерализм был не только ненавистен Павлу – он казался проявлением слабости, доказательства которой виделись ему даже в стиле указов матери. Сам он предписывал писать подаваемые ему бумаги «чистым и простым слогом, употребляя всю возможную точность и стараясь изъяснить самое дело, а высокопарных выражений, смысл потемняющих, всегда избегать».

Павел стремился поднять сан самодержца на недосягаемую высоту, окружить его почти божественным почитанием. Современники вспоминали: «Никогда не было при дворе такого великолепия, такой пышности и строгости в обряде. В большие праздники все придворные и гражданские чины первых пяти классов были необходимо во французских кафтанах, глазетовых, бархатных, суконных, вышитых золотом или, по крайней мере, шёлком, или с стразовыми пуговицами, а дамы в старинных робах с длинным хвостом и огромными боками (фишбей-нами), которые бабками их были уже забыты. Выход императора из внутренних покоев для слушания в дворцовой церкви литургии предваряем был громогласным командным словом и стуком ружей и палашей, раздававшимся в нескольких комнатах, вдоль коих, по обеим сторонам, построены были фронтом великорослые кавалергарды, под шлемами и в латах».

Этой задаче были подчинены и требование выходить из кареты при встрече с повозкой императора, и запрещение аплодировать в театре раньше его, и множество мелочей этикета, делавшего придворную жизнь невыносимой.

Павел был убеждён, что государь должен являться первоисточником всех самых незначительных действий подданных: определять, как им одеваться и причёсываться, как себя вести и какие слова произносить. Он попытался укрепить режим путём усиления дисциплины и исключить все проявления свободомыслия, усматривая их даже в общепринятой лексике. В 1797 году государь приказал вместо слова «выполнение» употреблять только «исполнение», вместо «граждане» – «жители или обыватели», вместо «отечество» – «государство», а слово «общество» повелел «совсем не писать». Государь без стеснения вторгался в повседневную жизнь подданных, безжалостно пытаясь искоренить любые казавшиеся ему опасными или неуместными проявления «вольности». Всем жителям столицы полагалось в одно время обедать, отходить ко сну и т. п. Запрещался ввоз книг из-за границы, прекращались заграничные поездки на учёбу, вводилась строгая цензура.

Столичный обер-полицмейстер в 1799 году распоряжался:

«Февраля 18-го. Запрещается танцовать вальс.

Апреля 2-го. Запрещается иметь тупей, на лоб опущеной.

Октября 26-го. Дабы младшие пред старшими где бы то не было снимали шляпы.

Майя 6-го. Запрещается дамам носить через плечо разноцветные ленты на подобие кавалерских.

Июня 17-го. Запрещается всем носить низкие большие пукли.

Июля 28-го. Чтоб малолетные дети на улицу из домов вы-пущаемы не были без присмотру.

Августа 12-го. Чтоб те, кто желает иметь на окошках горшки с цветами, держали бы оные по внутренную сторону окон, но если по наружную, то не иначе, чтоб были решётки, и запрещается носить жабо. Чтоб никто не имел бакенбард.

Сентября 4-го. Чтоб никто не носил ни немецких кафтанов, ни сертуков с разноцветными воротниками и обшлагами; но чтоб они были одного цвета.

Сентября 25-го. Подтверждается, чтоб в театрах сохраняем был должный порядок и тишина.

Сентября 28-го. Подтверждается, чтоб кучера и форейторы ехавши не кричали.

Октября ... Чтоб мастеровые и ремесленники, приемля от кого бы то ни было из обывателей работы, оканчивали оныя непременно в назначенное ими время...

Ноября 28-го. Воспрещается ношение синих женских сертуков с кроеными воротниками и белою юпкою.

Декабря 15-го. Чтоб всякой выезжающий из города куда бы то ни было публиковался в газетах 3 раза сряду»⁵².

Эта регламентация происходила не только в столице. Бумаги из Петербурга летели по всей стране, и магистрат маленького Переславля-Залесского получал из губернского Владимира строжайшие предписания насчёт туалетов и поведения провинциальных обывателей, «чтоб кроме треугольных шляп и обыкновенных круглых шапок никаких других никто не носил и потому смотреть наиприлежнейше за исполнением сего, и если кто в противном сему явится, тех тотчас брать под стражу». По воскресеньям, великим праздникам и «торжественным императорской высочайшей фамилии» дням запрещалась торговля, за исключением продажи съестного. Так же, как в столицах, воспрещалось ношение фраков, «а позволяется иметь немецкое платье с одинаким стоячим воротником, шириною не более как в три четверти вершка, а обшлага иметь того же цвета, как и воротники, исключая сюртуки, шинели и ливрейных слуг кафтаны, кои остаются по нынешнему их употреблению; 2-е, запрещается носить всякаго рода жилеты, а вместо оных употреблять обыкновенные немецкие камзолы; 3-е, не носить башмаков с лентами, а иметь оные с пряжками, а также и коротких, стягиваемых впереди шнурками или с отворотами сапогов; 4-е, не увёртывать шею безмерно платками, галстуками или косынками, а повязывать оныя приличным образом без излишней толстоты...».

«Заразе» французской революции Павел стремился противопоставить не только запреты, но и обновлённую идеологию самодержавия. Его взгляды соединяли теорию божественного происхождения царской власти с рыцарским служением защите «старого порядка». Понятие о благородном рыцарстве в принципе исключало революционную идею равенства и братства, но обязывало дворянина бескорыстно и беспрекословно служить.