Текст книги "Романовы"

Автор книги: Игорь Курукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

«Весна народов» – революции 1848 года в странах Европы – была новым потрясением, которое царь переживал в Петербурге, убеждённый, что опасность грозит и России. Он объяснял саксонскому посланнику: «Земля под моими ногами, как и под вашими, минирована». В 1849 году Николай I послал армию под командованием фельдмаршала И. Ф. Паскевича на подавление национально-освободительного движения в Венгрии, входившей в состав Австрийской империи. 13 августа капитулировали основные силы венгерских революционных войск. Австрийский фельдмаршал-лейтенант барон Гайнау не исполнил данное русскому командованию обещание амнистии и расстрелял 13 венгерских генералов как изменников. Николай «бунтовщиков» не терпел, но был возмущён нарушением австрийцами данного слова.

Находясь в апогее могущества, российский государь уже считал возможным вести на Востоке более активную политику. Появились захватывающие дух проекты. «Россия защищает не собственные интересы, а великий принцип власти... Но если власть (на Западе. – И. К.) окажется неспособной к дальнейшему существованию, Россия будет обязана во имя того же принципа взять власть в свои руки... Эти два факта суть: 1) окончательное образование великой православной Империи, законной Империи Востока, одним словом, России будущего, осуществлённое поглощением Австрии и возвращением Константинополя; 2) воссоединение двух церквей, восточной и западной. Эти два факта, по правде сказать, составляют один: православный император в Константинополе, повелитель и покровитель Италии и Рима; православный папа в Риме, подданный императора» – так, по мнению поэта и российского дипломата Ф. И. Тютчева, должен был выглядеть итог.

Весной 1853 года Николай уже был уверен: «...сильная экспедиция, с помощью флота, прямо в Босфор и Царьград может решить дело весьма скоро. Ежели флот в состоянии поднять в один раз 16 000 человек с 32 полевыми орудиями, при двух сотнях казаков, то сего достаточно, чтобы при неожиданном появлении не только овладеть Босфором, но и самим Царьградом». Император обратился к английскому послу в Петербурге с предложением о разделе Турции: под протекторат России должны были перейти Валахия, Сербия и Болгария, а англичане получили бы Египет.

После отказа Англии и появления у турецких берегов французского флота бросок на Константинополь был уже невозможен. Но император был всё же настолько уверен в своих силах и в поддержке союзников (Австрии и Пруссии), что ввёл войска в дунайские княжества; он не понимал, что европейские державы не допустят расчленения Турции и утверждения российского господства над проливами и на Балканах. В Петербурге не приняли всерьёз претендента на французский трон Шарля Луи Наполеона Бонапарта. Племянник великого императора оказался в тюрьме за попытку переворота, бежал в Англию и ещё в 1847—1848 годах безуспешно обращался к Николаю I, заверяя его в своей готовности навести во Франции порядок и прося финансовой поддержки. После революции 1848 года он был избран президентом, в декабре 1851-го разогнал Законодательное собрание, а ещё через год провозгласил себя императором. Для Николая новый французский монарх был выскочкой-каторжником. Скрепя сердце царь согласился признать его «добрым другом», но никак не «братом».

Однако к большой европейской войне Россия не была готова ни в военном, ни в финансовом отношении. В результате осуществлённой в 1839 году министром финансов Е. Ф. Канкри-ным денежной реформы был введён твёрдый курс бумажных денег: 3 рубля 50 копеек за 1 рубль серебром. Но огромные военные расходы привели к тому, что в 1849 году Николай лично фальсифицировал бюджет и скрыл от Государственного совета дефицит в 38,5 миллиона рублей. Великая империя уже была неспособна воевать без займов (1828, 1831, 1832, 1840, 1842, 1849, 1854 годов) у голландских, немецких и английских банкиров.

Русские дипломаты прозевали образование союза Англии и Франции и фактическое подключение к нему Австрии, которую русский император спас от крушения в 1849 году и считал своей верной союзницей. В январе 1854 года соединённый англо-французский флот вошёл в Чёрное море, Россия получила ультиматум о немедленном выводе войск и оказалась в международной изоляции. Война была проиграна ещё до её начала, и военные действия в Крыму только подтвердили это.

Полевая армия не сумела остановить союзников на суше, а парусный Черноморский флот не мог противостоять бронированным пароходам неприятелей. Солдаты были вооружены гладкоствольными кремнёвыми ружьями образца 1845 года. Программа строительства военных «винтовых» судов была принята только в 1851 году, и к началу войны в строй вступил лишь один пароход-фрегат. Максимальная централизация управления и бюрократический контроль оказались неэффективными: семь с половиной суток мчался на перекладных фельдъегерь от главнокомандующего князя А. С. Меншикова, чтобы передать весть о поражении на реке Альме, и столько же времени добирался назад с инструкциями самодержца. Известия о сражениях под Севастополем быстрее поступали в Петербург из Парижа, столицы воюющей с Россией Франции, так как до середины 1855 года отсутствовала телеграфная связь с югом страны. Под Севастополем от ран погибло 15 820 солдат и офицеров, а от болезней – 80 689. Каково было государю наблюдать в подзорную трубу из своего кабинета в Петергофе стоявшие в виду Кронштадта неприятельские корабли!

Николай не дожил до конца Крымской войны. Сразу же стали ходить слухи о самоубийстве императора, которые в иных трудах уже считаются несомненным фактом. Для этого есть некоторые основания: до сих пор не найден обязательный протокол вскрытия тела. В официальной версии кончины царя указывалось, что она была спокойной и безболезненной, а очевидцы в один голос утверждают, что происходила долгая и мучительная агония. И всё же надо признать, что однозначного ответа на этот вопрос нет.

Смертельная болезнь не была внезапной. Император стал хворать ещё в конце января 1855 года, но продолжал заниматься государственными делами, а 9 февраля явился на морозе на смотр маршевых лейб-гвардейских батальонов. Вначале предполагали обычную простуду, потом грипп (это заболевание, и сейчас протекающее тяжело, в то время при отсутствии антибиотиков часто перерастало в воспаление лёгких со смертельным исходом). Через несколько дней уже говорили о «лихорадке» и поражении лёгких. 17 февраля медики сообщили цесаревичу о возможности «паралича сердца». Но очевидно и то, что явное поражение России в Крымской войне надломило императора. Последнее письмо главнокомандующему генерал-адъютанту М. Д. Горчакову Николай продиктовал наследнику за два дня до смерти; он указывал, что «сохранение Севастополя есть вопрос первейшей необходимости» и можно «жертвовать временно Бессарабиею и частию даже Новороссийского края до Днепра для спасения Севастополя и Крымского полуострова». Но новости из Крыма были неутешительными. Государь не мог пережить крушения военной славы империи – и не захотел больше жить.

В ночь с 17 на 18 февраля 1855 года врачи окончательно потеряли надежду. На следующий день в 20 минут пополудни Николай Павлович умер, успев сказать сыну, что сдаёт ему команду «не в добром порядке». Умирал он, как старый служивый: сам указал зал в Зимнем дворце, где должно было находиться его тело до перенесения в Петропавловский собор, определил себе место захоронения и просил, чтобы похоронные церемонии были скромными, а траур самым коротким.

Глава четырнадцатая СУДЬБА РЕФОРМАТОРА

Его сердце обладало инстинктом прогресса.

А. Ф. Тютчева

Воспитание «совершенного человека»

Великий князь Александр родился 17 апреля 1818 года в Москве, где жили тогда его родители – будущий император Николай Павлович и его жена Александра Фёдоровна. «В 11 часов утра, – вспоминала его мать, – я услыхала первый крик моего первого ребёнка. Нике (Николай Павлович. – И. К.) целовал меня... не зная ещё, даровал нам Бог сына или дочь, когда матушка (вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. – И. К.), подойдя к нам, сказала: “Это сын”. Счастье наше удвоилось, однако я помню, что почувствовала что-то внушительное и грустное при мысли, что это маленькое существо будет со временем императором».

Александра Фёдоровна угадала: ребёнка ждала нелёгкая судьба. Пока же в древней столице гремели залпы салюта, а Александр I, получив известие о рождении племянника, назначил младенца шефом лейб-гвардии Гусарского полка – мужчина из императорского дома не мог не быть военным. Маленький великий князь сначала находился на попечении бонн и воспитательниц, но с шести лет попал под мужской надзор. С воцарением отца мальчик стал наследником престола, и его воспитание было делом государственной важности.

Главным начальником цесаревича стал гусар и ветеран Наполеоновских войн полковник Карл Мердер, а его ближайшим помощником – поэт Василий Жуковский. Первый учил верховой езде, военным уставам, «фрунту» (строевой подготовке и приёмам обращения с оружием); благодаря ему государь будет всю жизнь носить мундир так элегантно, как никто другой. На детской половине Зимнего дворца были установлены гимнастические снаряды: деревянная и верёвочная лестницы, канат; учёба перемежалась физическими упражнениями. Летом великий князь вместе с питомцами Первого кадетского корпуса нёс караульную службу, стоял на гауптвахте и удостаивался высочайшей награды – серебряного рубля. В 1827 году девятилетний Александр Николаевич был назначен атаманом всех казачьих войск. В 1836 году он командовал 1-м батальоном Преображенского полка и лейб-гвардии Гусарским полком, шефом которого числился; тогда же «за отличие по службе» цесаревич был произведён в генерал-майоры с назначением в свиту.

Жуковский же разработал учебный план, согласно которому великий князь с восьми до двадцати лет должен был не только быть обучен наукам, но и стать «совершенным человеком». Василий Андреевич был ласков, но требователен; у его ученика не было каникул, а в «учебную горницу» в часы занятий не допускался даже отец-император.

Учёба шла, как у многих детей, где хорошо, а где не очень. Но Александру, похоже, приходилось тяжелее: от его сверстников не требовали того, чего добивался Жуковский от своего воспитанника. «На том месте, которое вы со временем займёте, – не раз говорил он, – вы должны будете представлять из себя образец всего, что может быть великого в человеке». Но постоянно быть «образцом» – в учёбе, танцах, гимнастических упражнениях, светской беседе – тяжело, и Александр порой мог хандрить или срываться.

Впрочем, всем бы иметь таких учителей: русскую историю наследнику преподавал великий учёный Сергей Михайлович Соловьёв; финансовые премудрости – министр финансов Егор Францевич Канкрин. Законоведением занимался с ним Михаил Михайлович Сперанский, напоминавший будущему венценосцу, что «никакая другая власть на земле... не может положить пределов верховной власти российского самодержца» и что он «не подлежит суду человеческому, но во всех случаях подлежит... суду совести и суду Божию», однако при этом столь же велика и мера ответственности, требующая от самодержца ежедневного труда, огромной концентрации сил, заставляющая отказаться от личных удовольствий и пристрастий.

Явно под влиянием своих наставников наследник написал в 1829 году сочинение на тему «Александр Невский»:

«Александр в юности был чувствителен к красотам природы: оне всегда возносили душу его ко Всевышнему. Однажды в пустынном месте застигла его ночь; от усталости он погрузился в сон; утро занималось, когда он пробудился; на краю Востока сверкала звезда, предшественница солнца. Александр увидел, что он находился на возвышенном месте, окружённом утёсами; всё было дико, но между терновником цвели прекрасные лилии. С высоты представлялось необъятное пространство, ещё покрытое мраком. Но скоро сей мрак начал редеть: открылась глазам обширная равнина, усеянная холмами и рощами, посреди коей извивалась пышная река, и повсюду являлись спокойные жилища человеческие. Небо между тем более и более воспламенялось; наконец утренняя звезда начинает бледнеть и исчезает в блеске восходящего солнца. Александр долго смотрел на сие величественное зрелище; наконец он понял его таинственное знаменование, сложил руки, пал на колени и, решившись во глубине души быть для народа своего тем, что солнце сие для всего мира, смиренно произнёс: “Да будет Твоя воля!” Александр исполнил то, что в эту минуту обещал себе и Богу: он сделался образцом государей и героев. Своё княжение в Новегороде ознаменовал он блистательными победами; но история ещё более удивляется его истинно-христианскому смирению. Его подданные, не привыкнув переносить иго татар, возмущались и убивали посланных для собирания податей. Александр, чувствуя, что подобное сопротивление только увеличит бедствие России, а не спасёт её, забывал своё достоинство и смиренно испрашивал помилования подданным у надменных татарских ханов. Россия, в знак благодарности за его самопожертвование для блага общего, причислила его к лику святых. А. Р.»⁶⁸.

Так начиналась теоретическая и практическая подготовка к государственной деятельности. Конечно, были в ней и свои маленькие радости. Наследник на всю жизнь пристрастился к охоте. По свидетельству К. К. Мердера, он уже в десятилетнем возрасте отлично стрелял из ружья, с тринадцати лет охотился на уток и зайцев, в 14 лет впервые пошёл на волов, а в 19 убил своего первого медведя. Именно при Александре II медвежья охота вошла в моду при дворе.

Годы летели быстро, и вот уже отец повелел совершеннолетнему сыну присутствовать на заседаниях Сената. В 1837 году Александр Николаевич сдал «выпускную сессию» по всем предметам комиссии из всех его преподавателей во главе с императором и был отправлен в путешествие по России: Великий Новгород, Вышний Волочёк, Тверь, Ярославль, Кострому, Вятку, Пермь, Екатеринбург, Тюмень, Тобольск, Ялуторовск, Курган, Оренбург, Уральск, Казань, Симбирск, Саратов, Пензу, Тамбов, Калугу, Москву; он побывал в тридцати губерниях и получил 16 тысяч прошений.

Перед началом и в ходе путешествия государь наставлял наследника, как он должен держаться с подданными: «Будь со всеми приветлив, будь особенно ласков с военными, оказывай везде войскам должное уважение предпочтительно пред прочими»; «Со всеми дамами ласковость, простота, учтивость, но осторожность. С военными – брат, товарищ и как бы дома. С войском особую приветливость и оказывай любопытство, всё ихнее узнавать, но хвали осторожно, а про дурное мотай на ус и молчи. В публике – простота, крайняя вежливость и более ничего». Александр Николаевич старался – и не без успеха: под крики «ура!» толпы подданных выходили встречать очаровательного молодого царевича и даже, как в Ярославле, часами стояли по пояс в воде, чтобы рассмотреть плывущего мимо в лодке будущего государя. Наследник, по словам очевидца его встречи в Калуге в июне 1837 года, «приводил нас в восхищение своею мужественною красотою, небесною улыбкою, сладостным голосом и обворожительною приветливостью».

Однако у подросшего молодца начались «взрослые» проблемы. В 20 лет наследник престола впервые влюбился самым серьёзным образом в фрейлину императрицы (и к тому же католичку) Ольгу Калиновскую. «Надо ему иметь больше силы характера, иначе он погибнет... Слишком он влюбчивый и слабовольный и легко попадает под влияние. Надо его непременно удалить из Петербурга...» – писал царь жене.

Цесаревича вновь отправили в вояж, теперь уже заграничный. Он и там показал себя человеком прекрасно воспитанным и оценил заграничные достижения, которые, однако, его не ослепляли. В 1864 году уже император Александр II, отправляя сына в Европу, напутствовал его: «Многое тебе польстит, но при ближайшем рассмотрении ты убедишься, что не всё заслуживает подражания и что многое, достойное уважения там, где есть, к нам приложимо быть не может – мы должны всегда сохранять свою национальность, наш отпечаток, и горе нам, если от него отстанем». Как и полагалось офицеру, он особо интересовался делами военными. В его письмах содержатся подробные описания воинских церемониалов, амуниции, лошадей. В Копенгагене он остался доволен гусарами, но критически оценил солдат: «Выправки одиночной нет никакой, и цвет мундиров прегадкий, кирпичный», – а артиллерия его и подавно разочаровала: «Смотреть нельзя, такая гадость». В Австрии цесаревич усомнился в достоинствах нарезного оружия: «Егеря в цель стреляли из новых ружей и штуцеров с камолевыми замками, при мне было несколько осечек, и вообще кажется, что они не совсем удобны».

В этом путешествии в апреле 1839 года в захолустном Дармштадте наследник познакомился с пятнадцатилетней дочерью гессенского герцога Людвига II принцессой Максимилианой Вильгельминой Августой Софией Марией и увлёкся ею. Правда, следом на его пути оказалась двадцатилетняя английская королева Виктория. «Цесаревич, – докладывал из Лондона его «дядька» Юрьевич, – признался мне, что влюблён в королеву и убеждён, что и она вполне разделяет его чувства...» Королеву пришлось увезти от греха подальше – наследник российского трона не мог стать бесправным мужем несамодержавной британской монархини. В итоге Николай выбрал в жёны сыну дармштадтскую принцессу. В 1841 году в Зимнем дворце состоялась свадьба. У Александра Николаевича появился свой двор. Впоследствии Мария Александровна родила ему двух дочерей и шестерых сыновей.

И Николай Павлович, и его сын женились на своих избранницах и ценили свои браки. Во время путешествия наследник повстречал бывшего военного министра и посла Франции в Санкт-Петербурге маршала Мезона, публично путешествовавшего с юной возлюбленной, и был возмущён: «Это уж чересчур, он довёл бесстыдство до того, что с нею повсюду ездит и вояжирует даже в одной карете! Вот образчик прекрасных французских нравов!» Отец полностью разделял его чувства: «Хорош Maison с своей спутницей Olivier■! Хорош. Страм». Знать бы тогда Александру, что на склоне лет он и сам попадёт в такое же положение, чем едва не вызовет династический кризис...

Цесаревич стал членом Государственного совета и присутствовал на заседаниях Комитета министров. 17 апреля 1847 года, в день своего 29-летия, он получил чин генерала от инфантерии, но для строгого отца по-прежнему оставался «молокососом». Тот мог отправить ему официальную бумагу с повелением «никогда не утруждать себя ходатайством по прошениям, на имя цесаревича поступающим», обругать на параде, а то и дать пощёчину за неуместную днём игру в карты с придворными. В другое время великий князь не мог не рассказать отцу о своих охотничьих достижениях в Неаполе («Мы убили 266 фазанов, 10 бекасов и 6 зайцев») или Дармштадте («Сегодня утром я ездил с наследным герцогом на охоту в парк и перебил штуки 4 оленей), а тот в ответ мог добродушно поведать, что и сам удачно пострелял ворон в парке...

Но времени для развлечений оставалось всё меньше: наследник стал членом Кавказского комитета, канцлером Александровского университета в Финляндии, участником комитетов по постройке моста через Неву и Петербургско-Московской железной дороги, председателем секретных комитетов по крестьянскому делу в 1846—1848 годах. С 1842 года Александр Николаевич замещал отца во время поездок того за границу или по России. В 1848 году наследник получил за службу свой первый орден Святого Владимира 1-й степени. Так приобретались опыт в делах, привычка управлять и принимать ответственные

решения. Например, в 1850 году Александр высказался за строительство форпостов в устье Амура и присоединение окрестных земель к России вопреки мнению канцлера Нессельроде, военного министра Чернышёва и министра финансов Канкрина, опасавшихся столкновения с Китаем. Он лично принял участие в затянувшейся Кавказской войне и в октябре 1850 года под крепостью Ачхоем со своим конвоем и свитой лихо атаковал отряд чеченцев – впрочем, без особой необходимости. Крымскую войну Александр Николаевич встретил в звании главнокомандующего Гвардейским и Гренадерским корпусами; он формировал запасные части и отвечал за защиту Балтийского побережья от английского флота.

На Балтике всё обошлось, но на юге кампания 1855 года была проиграна. Черноморский флот перестал существовать, армия была разбита в кровопролитном сражении на Чёрной речке, главная военно-морская база Севастополь лежал в развалинах и после 349-дневной осады был занят союзниками. Накануне нового года австрийский посланник Эстергази передал ультиматум: Россия принимает предварительные условия мира (потеря Бессарабии, отказ от протектората над Молдавией и Валахией; воспрещение России держать на Чёрном море военный флот и иметь на его берегах укрепления) – или Австрия разрывает с ней отношения.

Александр II в первые месяцы царствования был готов продолжать борьбу, и даже известие о падении Севастополя его не испугало: «Севастополь не Москва, а Крым не Россия. [Через] два года после пожара московского победоносные войска наши были в Париже. Мы те же русские, и с нами Бог». Но побывав на юге и ознакомившись с положением дел, император и его министры приняли австрийский ультиматум; переговоры в Париже завершились миром на указанных условиях.

Как освобождали крестьян

Александр Николаевич проявил себя достойным сыном и ревностным служакой, ни в каких оппозиционных стремлениях замечен не был, а при обсуждении вопроса о крепостном праве даже не пожелал определить размеры повинностей крестьян в пользу помещиков, на что в принципе отец был согласен. Но волею судеб именно ему пришлось начать ломку патриархальной системы Николая I.

Реформы начались с малого. Немедленно по воцарении Александр II поручил Собственной Его Императорского Величества канцелярии разработать форму нового образца и уже 9 апреля 1855 года утвердил рисунок нового гражданского «вицмундирного полукафтана». Император собственноручно исправил форму обшлагов – из круглых сделал их разрезными – и пометил: «Шляпа должна быть с галуном». Ослабление цензуры вызвало постановку новейших парижских водевилей с «двусмысленными каламбурами», которые по-русски «передавались выражениями, несравненно больше оскорбляющими благопристойность»; театральной дирекции приходилось ставить условие, что «при раздевании актрисы не будут снимать панталон». В 1858 году фурор произвело появление чудомексиканки – курящей «женщины-обезьяны» мисс Юлии Пастраны.

А вот решать серьёзные вопросы оказалось труднее. После падения Севастополя Александру II и многим в его окружении стало ясно, что Россия может навсегда потерять статус великой державы. Но обновление военно-технического потенциала было невозможно без создания современной промышленности и путей сообщения, изменений в системе образования, либерализации общественной жизни.

Главным препятствием оставалось крепостное право, у которого имелись многочисленные сторонники. Но в отличие от времени Александра I в правящих кругах империи к середине века сформировалась небольшая, но влиятельная группа чиновников – сторонников реформ во главе с братом царя великим князем Константином Николаевичем – морским министром, а затем председателем Государственного совета. В эту «команду», называемую противниками «красными бюрократами», входили Н. А. и Д. А. Милютины, А. В. Головнин, А. М. Горчаков, М. X. Рейтерн, П. А. Валуев – будущие александровские министры. Мраморный дворец (резиденция великого князя) и салон тётки государя великой княгини Елены Павловны стали своеобразными «клубами», где сановники и сам царь могли без ущерба для престижа и без особого церемониала встретиться с прогрессивно настроенными чиновниками и учёными.

В 1856 году Александр II заявил московским дворянам: «Существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожение крепостного права сверху, нежели дождаться того времени, когда оно начнёт само собой уничтожаться снизу» – и просил «обдумать, как бы привести всё это в исполнение». Но дворянские представители от такого поручения пришли в «непритворный страх». Тогда царь пошёл обычным путём: в 1857 году был создан очередной секретный комитет. Но большинство его членов откровенно саботировали дело, и только под нажимом великого князя Константина комитет принял решение начать подготовку мер по «улучшению быта помещичьих крестьян» (речь шла о будущем освобождении крепостных без земли).

Самодержец мог бы приказать – но это означало грозить своему окружению. Он пошёл на хитрость: виленский военный губернатор В. И. Назимов с его подачи организовал обращение литовских дворян с просьбой дать им рассмотреть возможность освобождения их крепостных без земли (иначе губернатор грозил им введением инвентарей, то есть определённых государством размеров крестьянских повинностей). Царь одобрил «благие намерения литовских дворян» и велел образовать в Литве губернские комитеты для выработки реформы. Одновременно этот рескрипт сторонники реформы разослали по другим губерниям «на случай, если бы дворяне изъявили подобное желание».

Присланное «для сведения» царское мнение было воспринято как приказ. В России впервые началось гласное обсуждение возможности отмены крепостного права. Бывший декабрист, нижегородский губернатор А. Н. Муравьёв сам организовал и отправил царю просьбу местных дворян об образовании комитета. Другим губернаторам и предводителям дворянства ничего не оставалось делать, как поддержать его: к концу 1858 года во всех губерниях открылись дворянские комитеты для подачи предложений по крестьянской реформе.

Одни из помещиков боялись бунта; другие надеялись, что всё обойдётся. «Во всяком случае, новое положение вещей не может быть введено в силу ранее чем через год, а переходное состояние установлено в двенадцать лет. Таким образом, времени будет предостаточно, чтобы найти новые источники дохода в случае, если новый порядок уменьшит уже существующие, а покамест, считая годовой доход с каждого крестьянина в шесть рублей серебром, на тридцать тысяч крестьян выходит 78 тысяч рублей серебром в год. Однако, несмотря на столь великие вопросы, мы здесь продолжаем развлекаться, и карнавальная неделя, судя по всему, обещает быть блистательной: в понедельник – бал в Благородном собрании, в среду – у Эммануила Нарышкина; говорят, будут танцевать также у императора...» – сообщал майор гвардии Пётр Павлович Дурново проживавшему в Париже отцу в феврале 1858 года.

Работой комитетов руководил земский отдел Министерства внутренних дел во главе с Н. А. Милютиным, предложившим в том же году новый принцип реформы – освобождение крестьян с землёй. Государству нужен был самостоятельный мужик – исправный налогоплательщик; превращение же его в нищего батрака привело бы к всеобщему бунту. Царь идею поддержал, но помещиков обижать не хотел. 18 октября 1858 года Александр II заявил: нужен такой вариант реформы, «чтобы дать крестьянину немедленно почувствовать, что быт его улучшен, чтобы помещик немедленно успокоился, что интересы его ограждены, чтобы никакая власть ни на минуту на месте не колебалась бы».

Сопротивление проекту освобождения крестьян с землёй было отчаянным: на великого князя Константина писали доносы, Милютина вызывали на дуэль. Дело постоянно требовало высочайшего внимания: всякий раз, когда Александр II ослаблял свой нажим, реформа тормозилась. По свидетельству П. А. Валуева, монарх «с гневом, ударив по столу, сказал, что не позволит министрам противодействовать исполнению утверждённых им постановлений по крестьянскому делу». Но и царский кулак не всегда помогал – приходилось действовать уговорами: великий князь ездил в секретный (с 1858 года – Главный) комитет уламывать его членов.

Сторонники реформ опирались не только на теоретические аргументы. В 1859 году был проведён эксперимент – в полтавском имении царской тётки великой княгини Елены Павловны 15 тысяч крестьян освобождены с землёй.

Для подготовки проекта закона был создан специальный межведомственный орган – Редакционные комиссии, включавшие чиновников, экспертов (учёных, статистиков, экономистов, помещиков-практиков) из губернских комитетов. Протоколы заседаний и труды комиссий публиковались и рассылались по губерниям для получения замечаний. Результатом стал общий проект с различными вариантами реформы для разных регионов. Сопротивление же не ослабевало; противники реформы предлагали даже созвать представителей от «земли», чтобы ограничить царский «произвол».

Затем проект вновь обсуждался в Главном комитете и Государственном совете. Большинство совета было против, но Александр II 19 февраля 1861 года подписал его. Накануне четыре батальона пехоты и шесть эскадронов кавалерии были подтянуты к Зимнему дворцу, царь ночевал в другом крыле здания, а у подъезда наготове стояла карета на случай, если бы пришлось спасаться бегством. Государь боялся реакции и «своих», и крестьян: закон от 19 февраля был обнародован только через две недели, во время Великого поста, когда народ отошёл от масленичных гуляний. Этот день царь назвал самым счастливым днём в своей жизни.

Движущей силой этой и других реформ стали образованные и дальновидные чиновники, сумевшие придать процессу их подготовки гласность и участие общественности, что и сделало крестьянскую «эмансипацию» возможной. Однако она состоялась не так, как желали помещики (свобода без земли), и не так, как мечтали крестьяне. Её условия отвечали интересам самой монархии: помещики получали за отчуждаемую у них землю деньги от государства, а крестьяне должны были основную часть выкупа за землю (до 75—80 процентов) выплачивать не помещикам, а государству, которое получило с них намного больше, чем потратило само, поскольку выкупной платёж рассматривался как «ссуда» крестьянину, взыскиваемая по шесть процентов в год в течение сорока девяти лет. Наконец, проводили реформу государственные органы: губернские по крестьянским делам присутствия и Главный комитет об устройстве сельского состояния – верховная инстанция для решения споров крестьян с помещиками.

Третье отделение отмечало в 1859 году только 90 случаев «неповиновения» в барских имениях; число их увеличилось в 1861-м – но не до, а после реформы и было выражением недовольства крестьян её условиями. Но большинство крестьян встретили манифест на удивление спокойно:

«В первое воскресенье прочли манифест в церкви. Стечение народа было больше обыкновенного. Слушали чтение внимательно, но никакого особенного движения я не заметил. Вышли с такими же выражениями на лицах, как и всегда, только след какой-то заботы был виден у некоторых: “Как оно там, тово, сказано!” Крестьянские девушки острили, крича парням: “Эй вы, государевы!” Ни одного лишнего стакана вина не было выпито, ни одной пьяной штуки не выкинуто, чем обыкновенно мужичьё выражает свою радость.