Текст книги "Романовы"

Автор книги: Игорь Курукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)

Тут скоро прислали Положения. Особенного любопытства узнать их содержание я также не заметил. Крестьяне плохо понимают эти законы. Им разослали Положения в деревни, читали в правлении, делали всё, что нужно для обнародования. Надобно было посмотреть, как они их слушали. Сначала свежее любопытство, но прочтётся страница, другая – любопытство это гаснет; потом является сонливость; они начинают потеть и уходят мало-помалу: “что будет, дескать, то уж беспременно случится”. Мужики не устают слушать крупную, сжатую, юмористическую речь с притчами. Всё другое их утомляет, а особенно что-нибудь построенное несколько отвлечённо.

Из вопросов, которые предлагали крестьяне, главными были следующие: “А оброк-то платить? – Платить! – Неужели вовеки платить?.. А лесу-то будет даваться? – Нет, даром не будет. – Так, значить, это всё купи?” Потом: сколько земли дастся, сколько оброка – вот и всё. Остальное их занимало мало. Некоторые каламбурили и острили, и я бы мог передать несколько острот по этому случаю в чисто русском духе...»⁶⁹

Реформа сохранила помещичье землевладение. Расчёт был на то, что переданной крестьянам земли не будет хватать и они вынуждены будут обращаться за ней к бывшим хозяевам. Сохранены были общинное землевладение (освобождённый крестьянин не имел права в течение девяти лет отказаться от надела), подушная подать, рекрутские наборы, телесные наказания.

И всё-таки это было освобождение, хотя избранный путь являлся наиболее медленным и мучительным способом превращения крепостной России в капиталистическую. Но политика есть искусство возможного, а появление миллионов относительно свободных граждан вместе с начавшейся индустриализацией страны и ростом городского населения создало в России совершенно новую социальную среду. Понадобились и новые реформы.

Великие реформы

Новому государю досталась старая «команда» его отца, многих членов которой пугало изменение стиля работы:

«На прошлой неделе в Совете министров (4 апреля 1858) обсуживали новую форму губернаторских отчётов, которые предположено на будущее время не представлять прямо государю, как теперь, а предварительно подвергать рассмотрению Государственного совета и уже с его замечаниями подносить государю. При этом суждении великий князь Константин Николаевич сказал, что не худо бы также и годовые отчёты министров отдавать на предварительный просмотр Государственного совета. Тогда двое... заметили вполголоса, что в таком случае министры сделаются ответственными. “Что же в том худого?” – спросил государь. “Худо то, Ваше Величество, – отвечал один из двоих, – что ответственность министров поведёт к конституционному правлению”.“Впрочем, – продолжал другой, – если Вашему Величеству угодно дать России конституцию, то предлагаемая мера будет хороша, а в противном случае она не соответствует ныне существующему порядку”. Государь замолчал.

Между тем кривотолки и разногласица продолжались. Наконец заседание окончилось тем, что государь выразил своё мнение почти в следующих выражениях:

“Я вообще недоволен отчётами и губернаторов, и министров. Покойный государь мне часто поручал рассматривать их. Признаюсь, с особенным отвращением... я всегда читал отчёты бывшего министра Государственных имуществ. Что это были за отчёты? Одна лесть и лесть, а самое дело всё спутано, или о нём даже и не говорится. Первый отчёт, который уже по вступлении моём на престол я прочёл с истинным удовольствием, был (тут у всех министров вздрогнули сердца под мундиром и все они с трепетом ожидали, кого назовёт государь) ваш, Сергей Степанович, – сказал государь, обращаясь к Ланскому (министру внутренних дел. – И. К.). – Вы высказали мне правду, хотя и горькую, но полезную; я увидел всё, что у нас есть, в натуральном его виде и ещё благодарю, благодарю вас. Зато многие из вас, господа, представляют мне такие отчёты, что прочесть их ни у кого не достанет ни терпения, ни физической силы...

На будущее время, господа, я буду отчёт каждого из вас отдавать на предварительный просмотр пяти, четырёх или трёх членов Государственного совета, которых сам изберу... Я не специалист, в иных отчётах, например по ведомству путей сообщения и других технических, многое я не понимаю и не могу обсудить. Избранные мною лица должны будут сделать свои замечания на отчёт, который я им поручу, а потом я сам прочту каждый отчёт и соображу их замечания”»⁷⁰.

Одна за другой осуществлялись реформы, преобразовывавшие архаичное устройство империи. В 1860 году следствие, которое раньше вела полиция, было передано независимым судебным следователям. Судебные уставы 1864 года сделали слушания открытыми; процесс представлял собой спор обвинения, представляемого прокурором, и защиты в лице присяжного поверенного (адвоката). На судебные заседания публика собиралась, как на театральную премьеру – посмотреть на прения сторон и послушать знаменитого адвоката. Появились «суд улицы» – присяжные заседатели – и избираемые мировые судьи, решавшие мелкие споры и бытовые конфликты. Достижения этой самой последовательной и демократической из всех реформ Александра II после восьмидесятилетнего перерыва сейчас с трудом заново внедряются в российскую судебную систему.

Земское (1864) и городское (1870) самоуправление создавалось по непривычным для наших современников меркам. Депутаты («гласные») в земские собрания избирались на три года по трём куриям: напрямую – от землевладельцев (имеющих не менее 200 десятин земли) и от городских жителей с высоким имущественным цензом (годовой оборот не ниже шести тысяч рублей или недвижимость ценой от пятисот, а в крупных городах от трёх тысяч рублей), через трёхступенчатые выборы – от крестьян. В итоге в земствах обеспечивалось преобладание дворян и городских собственников. Любой плательщик городских сборов с двадцати пяти лет мог участвовать в выборах членов городской думы (на четыре года) – опять же по одной из трёх избирательных курий, образованных по имущественному принципу. Думы и их исполнительные органы – управы – возглавлялись первыми российскими мэрами – городскими головами.

Задачей земских и городских органов было улучшение положения дел в тех сферах общественной жизни, до которых у коронной администрации не доходили руки. Бюджеты земств шли на создание сорока тысяч бесплатных школ с бесплатными учебниками. Появились земские печатные органы, издательства, библиотеки, народные театры, «народные дома» – что-то вроде советских «домов культуры». Земские участковые врачи и фельдшеры не только оказывали медицинскую помощь за минимальную плату (5—10 копеек), но и впервые стали проводить профилактическую работу: делать прививки, бороться с распространением заразных болезней. Появились земские агрономы, ветеринары, юридические консультации, статистические бюро, почта. В городах думы создавали «посреднические бюро» для безработных и первые биржи труда, строили «дома дешёвых квартир» для малоимущих, ночлежки для нищих. Именно Московской городской думе столица обязана появлением первого современного водопровода и канализации. Кроме того, появление новых органов самоуправления означало повышение активности и самоорганизацию общества; для его членов работа в земствах и думах стала школой практической деятельности во имя общественного блага.

Военные реформы не сводились к введению всеобщей воинской повинности (1874). Наделе в мирное время на службу брали по жребию примерно четверть призывников. Реформы давали стимул к получению образования – от этого зависел срок службы, а в армии обязательно учили грамоте. Была создана система военных гимназий и юнкерских училищ для подготовки офицеров. Началось качественное обновление вооружения: появились бездымный порох и стальные орудия, заряжавшиеся с казённой части; пехота была вооружена американскими винтовками-«берданками», усовершенствованными русскими военными инженерами. В 1872 году был построен первый броненосец.

С 1862 года государственный бюджет перестал быть тайной и ежегодно публиковался. Был введён принцип «единства кассы»: все доходы концентрировались только в Министерстве финансов, а Государственный контроль получил право финансовой проверки всех министерств и ведомств, кроме Министерства двора. Новое Положение о питейном сборе отменило с 1 января 1863 года государственную монополию на торговлю водкой и откупную продажу её частными лицами; отныне предприниматель должен был выплачивать акцизный налог и патентный сбор за право производства и оптовой продажи. Такой же сбор брали с любого, кто открывал питейное заведение – погреб, трактир, ресторан. Посетителям ресторанов теперь дозволялось курить и наслаждаться развлекательной программой – пением и «каскадными номерами» с танцами. Открыли двери первые российские cafe-chantant’bi с «неблаговидными кутежами» и «лёгкими недостойными интригами» – к вящему огорчению полиции.

В 1858 году были организованы первые женские училища; женщин впервые стали брать на службу в государственные учреждения. С 1864 года мальчики могли получать среднее образование в семилетних классических (с изучением греческого и латинского языков) или реальных (с естественно-научным уклоном) гимназиях; в 1872 году последние были заменены реальными училищами, выпускники которых, в отличие от гимназистов, не имели права поступать в университет без экзаменов, но принимались в высшие технические учебные заведения. Среднее образование было платным, что являлось препятствием в его получении детьми из малоимущих семей; с точки зрения власти, неразумно было плодить образованных бедняков, отрывавшихся от своей среды. Университетский устав 1863 года возрождал введённую при Александре I и урезанную при Николае I автономию высшей школы: все должности, в том числе ректора, были выборными; учебными, научными и финансовыми делами университета ведал совет из профессоров, а проступки студентов рассматривал университетский суд.

В том же году были отменены телесные наказания (шпицрутены, розги и клеймение) для всех подданных, кроме крестьян.

В 1865 году в столицах ликвидировалась предварительная цензура для книг – теперь за публикацию «недозволительных» сведений следовало наказание по суду; но министр внутренних дел после трёх «предостережений» имел право прекратить выпуск периодического издания.

По закону 1869 года сыновья православных священников были освобождены от автоматической приписки к духовенству и могли избрать любой род деятельности; таким образом, перестала существовать замкнутость духовного сословия. В 1874 году был издан новый закон о старообрядческих браках: их стали регистрировать в полиции в особых метрических книгах, и появившиеся в таких браках дети уже считались законнорождёнными.

Конечно, эти изменения не были радикальными. По приговорам волостных судов крестьян продолжали пороть. Деятельность земств и городских дум была ограничена их финансовыми возможностями (они получали средства только в виде сборов с земли и с выдачи прав на торговлю и промыслы) и контролем со стороны администрации – губернатор мог отменить любое их решение. Сохранялся особый духовный суд по семейному праву. Герои романа Льва Толстого «Анна Каренина» не могли развестись, поскольку сам по себе роман Анны с Вронским по этим законам основанием для развода не являлся – необходимо было публичное уличение в прелюбодеянии, совершённом в присутствии свидетелей. Сохранялась и привилегия («административная гарантия») для чиновников: только министр или губернатор решал вопрос о привлечении своих служащих к суду, а чаще всего просто увольнял их.

Реформы стимулировали экономическое развитие – в стране началось масштабное железнодорожное строительство, вызвавшее создание новых отраслей промышленности. К 1865 году протяжённость железных дорог составила три тысячи километров, они соединили Москву с основными хлебопроизводящими районами и морскими портами. В 1880 году была введена в эксплуатацию Оренбургская железная дорога, доставлявшая российские товары на азиатские рынки; в ходе её прокладки Александр II лично курировал строительство самого длинного в Европе Сызранского моста через Волгу, состоявшего из тринадцати пролётов по 111 метров.

Преобразования были важным шагом на пути модернизации российского общества, но практически не затронули политическую систему. А ведь такие планы имелись. Министр внутренних дел Пётр Александрович Валуев в 1861—1863 годах предлагал создать Кабинет министров во главе с премьером, отвечавшим за работу своей «команды», ввести систему одинакового для всех подоходного налогообложения и образовать при Государственном совете нижнюю палату из выборных представителей земств, городов и национальных окраин с правом совещательного голоса: «Это мероприятие представляет то преимущество, что не наносит никакого удара полновластию государя, сохраняет ему всю законодательную и административную силу, а между тем создаёт центральное учреждение, которое было бы чем-то вроде представительства страны. Император смог бы призвать туда временных советников, взятых из различных провинций империи, и привлечь их к законодательным работам, не допуская в департаменты и не растягивая период законодательных работ на весь год».

Но эти предложения были отклонены царём. «Я готов подписать какую угодно конституцию, если бы я был убеждён, что это полезно для России. Но я знаю, что сделай я это сегодня – и завтра Россия распадётся на куски», – отвечал Александр II в 1865 году на предложение собрать «выборных людей». А ведь в таком «парламенте» дворяне, буржуазия и даже крестьяне приобретали бы политический опыт, закладывались бы основы будущих политических партий; тем самым монархия не только не проиграла бы, но и расширила собственную опору.

Боязнь распада империи была не единственной причиной незавершённости реформ – в стране ещё отсутствовало активное общественное движение, способное «подтолкнуть» правящие круги к их продолжению.

Эйфория «эмансипации», надежды на быстрое преодоление хозяйственной и культурной отсталости прошли; реализация реформ приносила разочарование – ломка традиционного уклада жизни была болезненной для всех слоёв общества. С одной стороны, дворянство в своих собраниях и земствах выступало с критикой правительственного курса. С другой стороны, появились молодые радикалы-«нигилисты», отрицавшие образ жизни предшествовавшего поколения: «Наши отцы были стяжателями, ворами, тиранами и эксплуататорами крестьян». Студенты, гимназисты, семинаристы, стриженые барышни-курсистки активно протестовали против светских манер и приличий, бесправия, казённой системы преподавания. Эти горячие головы требовали всего и сразу. Рядом с идейными противниками режима появились эмансипированные карикатуры. В Третье отделение поступило донесение: «Приказчик из магазина Исакова надул при публике “гондон”, а полиции заявил, что его мать – нянька у великого князя Николая Николаевича... о том, как с ним поступила полиция, [он] сообщит Герцену для напечатания в “Колоколе”».

К политическим сложностям добавилась трагедия в царской семье: в апреле 1865 года на 22-м году жизни скончался наследник Николай Александрович.

Спустя год студент Дмитрий Каракозов в Летнем саду выстрелил в гуляющего царя. Неудавшееся покушение вызвало волну арестов и подъём верноподданнических чувств. Оказавшийся рядом с Каракозовым и якобы помешавший ему прицелиться костромской крестьянин Осип Комиссаров стал спасителем Отечества и настоящей «звездой»; его произвели в дворяне с фамилией Комиссаров-Костромской, подарили квартиру на Невском проспекте, срочно обучили манерам для присутствия на светских мероприятиях, осыпали ценными подарками, в родном селе ему поставили памятник, а снимки героя шли нарасхват – к фотографам записывались в очередь... Тогда же в России впервые появились телохранители «первого лица» – «охранная стража его императорского величества». Сам же Александр II, «царь-освободитель», был поражён тому, что стрелял в него русский дворянин. С тех пор окружающие часто слышали от него сетования на людскую неблагодарность.

Начавшиеся репрессии увеличивали число недовольных и служили аргументом для тех, кто не желал продолжения реформ. Начальником Третьего отделения стал граф П. А. Шувалов, министром народного просвещения – обер-прокурор Синода граф Д. А. Толстой; оба – противники преобразований. Хотя создание земств и городских дум, легальных общественных организаций, относительная свобода прессы, увеличение числа интеллигенции свидетельствовали о формировании в стране гражданского общества, Александр II, много сделавший для того, чтобы оно появилось, в то же время не считал возможным привлечь его к управлению государством. Радикального пересмотра внутриполитического курса не произошло.

Император и его женщины

Император как будто разочаровался и в людях, и в реформах. Исчезла его прежняя напористость. Он стал терять интерес и к мнению общественности о правительственных мерах, и к самим решительно начатым преобразованиям, занимался делами без вдохновения, по обязанности.

Он вставал в восемь часов утра, одевался и совершал прогулку вокруг Зимнего дворца. Вернувшись, пил кофе, затем шёл в кабинет и работал с горой бумаг – в системе централизованной самодержавной монархии даже многие пустяковые вопросы решались «наверху». В 11 часов с докладами являлись министры: военный – каждый день, иностранных дел – дважды в неделю, председатель Государственного совета – раз в неделю, прочие министры – по мере надобности и с позволения императора. По четвергам государь в час дня ехал в Совет министров, а в другие дни недели – на развод гвардейских частей, после чего делал визиты членам своей фамилии, прогуливался в экипаже или пешком и возвращался в Зимний дворец к бумагам. С 16.30 до 19 часов следовали обед и отдых, чай в кругу семьи, а в восемь вечера император снова садился за дела. Завершали день игра в карты или посещение театра, после которого царь мог засиживаться в кабинете до часа ночи. Он с удовольствием вырывался на охоту, полюбил южный берег Крыма – Ливадию.

Днём или ближе к ночи он выкраивал час-другой, чтобы побыть со второй семьёй. Императрица Мария Александровна с годами всё чаще болела, и их отношения становились дежурной процедурой: обсуждение здоровья, учёбы детей, дел родственников в России и Европе, совместное участие в парадах и церемониях, визиты или выезд в театр, чай в обществе детей. Один из хорошо осведомлённых современников как-то сказал, что царь «был женолюбом, а не юбочником», имея в виду, что он хотел не развлечения, а глубокого чувства и счастья простого смертного в приватной обстановке.

После ряда любовных увлечений император обрёл то, что искал. Его «предметом» стала юная княжна Екатерина Долгорукова. Когда-то сам Александр определил девочку в Смольный институт, а потом встретил повзрослевшую красавицу – и не мог с ней расстаться. В середине 1860-х годов он оставался привлекательным мужчиной. Французский писатель Теофиль Готье, побывавший в эти годы в России, оставил его портрет: «Александр II был одет в тот вечер в изящный восточный костюм, выделявший его высокую стройную фигуру. Он был одет в белую куртку, украшенную золотыми позументами, спускавшимися до бёдер... Волосы государя коротко острижены и хорошо обрамляли высокий красивый лоб. Черты лица изумительно правильны и кажутся высеченными художником. Голубые глаза особенно выделяются благодаря коричневому цвету лица, обветренного во время долгих путешествий. Очертания рта так тонки и определённы, что напоминают греческую скульптуру. Выражение лица, величественно спокойное и мягкое, время от времени украшается милостивой улыбкой».

Барышня же вначале видела в нём только государя, в то время как более опытные подруги и мать укоряли её за «неприличное поведение по отношению к императору». Но сопротивление было недолгим: Екатерина Долгорукова получила должность царских фавориток – стала фрейлиной императрицы. Июльской белой ночью 1866 года в приморском дворце Бельведер она вручила свою судьбу императору, и тот сказал ей: «Сегодня я, увы, не свободен, но при первой же возможности я женюсь на тебе, отселе я считаю тебя своей женой перед Богом, и я никогда тебя не покину». К чести его надо сказать, что слово он сдержал. Вскоре тайное стало явным, и петербуржцы, встречая в саду Александра II с Долгоруковой, шептались: «Государь прогуливает свою демуазель». Светские дамы судачили о том, что «дерзкая наложница» голой танцует перед императором на столе; её голос находили «вульгарным», а в её лице видели «овечье выражение».

Роман с девятнадцатилетней Катей захватил помыслы 48-летнего императора. Он навсегда запомнил 30 мая 1866 года, дату первого свидания, и 1 июля, которое «окончательно решило нашу судьбу»; даже много лет спустя эти воспоминания заставляли его «содрогаться от чувств», а лето 1866 года осталось в памяти их «медовым месяцем». Их письма полны чувств и страстей, хотя на людях император старался быть невозмутимым и соблюдать приличия. Влюблённые писали друг другу ежедневно, иногда два-три раза в день, даже тогда, когда находились рядом, в своих покоях Зимнего дворца. Одно из писем 1868 года Александр завершил словами: «Бедные мы, но не хочу терять надежды, что Бог нам однажды дарует то единственное счастье, которое нам недостаёт и которое составляет единственную цель нашей жизни». В 1867 году он повёз свою любовь в Париж, а потом рассказал о ней жене. «Я прощаю оскорбления, нанесённые мне как монархине, но я не в силах простить тех мук, которые причиняют мне как супруге», – заявила она. Права её детей на престол были несомненны и неоспоримы, а прочее публичному обсуждению не подлежало. Мария Александровна, вынужденная жить под одной крышей с соперницей, не допускала никаких «разоблачений».

«Я ожидаю, что завтра мы минимум три раза займёмся любовью», – писала княжна своему «сердечному другу». Александр II выражался более сдержанно, но вполне определённо: «Хотел бы проснуться в твоих объятьях. Надеюсь вечером, часов в 8, встретиться в нашем гнёздышке... Твой навсегда». 2 февраля 1869 года он писал:

«...Завершение нашего вечера оставило у меня очень нежное впечатление, но я признаю, что был крайне опечален тем, что видел твоё беспокойство в начале, твои слёзы причинили мне боль, потому что невольно я говорил себе, что тебе больше недостаточно моей любви, нет, скорее, что те короткие мгновения, которые я мог тебе уделить каждый день, не были достаточной компенсацией тебе за потрясения, неудобства и жертвы твоего нынешнего положения. Я думаю, что нет нужды тебе повторять, дорогой ангел, что ты – моя жизнь и что всё для меня сосредоточено в тебе, и именно поэтому я не могу хладнокровно смотреть на тебя в твои минуты отчаяния... Несмотря на всё моё желание, я не могу посвятить свою жизнь только тебе и жить только для тебя... Ты знаешь, что ты – моя совесть, моей потребностью стало ничего от тебя не скрывать, вплоть до самых личных мыслей... Не забывай, дорогой мой ангел, что жизнь мне дорога потому, что я не хочу потерять надежду посвятить себя целиком только тебе... Люблю тебя, дуся моя Катя».

Долгорукова ездила за царём в Крым, где жила на частной даче близ дворца; они встречались в павильонах Петергофа, на прогулках в Павловске и Царском Селе и в уютном уголке на первом этаже Зимнего дворца. Императорская семья пыталась было требовать соблюдения приличий, но её влюблённый глава этого не потерпел. «Попрошу не забываться и помнить, что ты лишь первая из моих подданных!» – заявил он жене наследника. «Княжна Долгорукая, несмотря на свою молодость, предпочла отказаться от всех светских развлечений и удовольствий, имеющих обычно большую привлекательность для девушек её возраста, и посвятила всю свою жизнь любви и заботам обо мне. Она имеет полное право на мою любовь, уважение и благодарность», – писал он сестре Ольге, королеве Вюртембергской.

Государь пытался соединить высокое служение государству и право на частную жизнь. Но царская семья не признавала «авантюристку», а она, не привыкшая к «свету», вела себя неумело и напрасно пыталась расположить к себе и своим детям родню императора. К тому же ходили упорные слухи, что при её поддержке действовали лоббисты влиятельных магнатов, «проталкивая» концессии на строительство железных дорог. Сам Александр II мечтал о том, как, предоставив сыну Александру престол и труды о государстве, уедет вместе с любимой и детьми в Ниццу. Но эта мечта не осуществилась – не отпускали ни внутренние, ни внешнеполитические проблемы.

Границы империи

Кавказский наместник, друг государя Александр Барятинский обеспечил перелом в боевых действиях против Шамиля. Наряду с отличной разведкой и подкупом противника он широко применял рубку просек, открывавших войскам дорогу. Зимой 1856/57 года началось систематическое наступление на занятые Шамилем территории с разных направлений. Широкое использование артиллерии, команд охотников и местных милиционеров для прикрытия движения и работ свели потери к минимуму. 22 августа 1859 года Барятинский издал торжественный приказ: «Воины Кавказа! В день моего приезда в край я призывал вас к стяжанию великой славы государю, и вы исполнили надежду мою. В 3 года вы покорили Кавказ от моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги. Да раздастся и пройдёт громкое моё спасибо по побеждённым горам Кавказа и да проникнет оно со всею силою душевного моего выражения до глубины сердец ваших!» Главное было в конце: «Шамиль взят – поздравляю Кавказскую армию!» Александр II встретился с бывшим неприятелем в Чугуеве, близ Харькова, где в честь пленника состоялся военный парад. В 1864 году на месте нынешней Красной Поляны в горах под Сочи завершилась Кавказская война.

В Средней Азии русские полки взяли Ташкент, Бухару и Хиву. Знаменитый путешественник Н. М. Пржевальский призывал к завоевательной войне с Китаем, так как «положение китайцев как в Монголии, так и, в особенности, в Восточном Туркестане весьма шаткое». Император предпочёл мир. Он собирал «у себя» Амурский комитет, контролируя переговорный процесс с Китаем; в итоге генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьёв-Амурский заключил Айгунский договор (1858) о границе с Китаем по Амуру, а Пекинским договором (I860) за Россией закреплялся Уссурийский край. Но вопрос о Курильской гряде по Петербургскому договору (1875) был решён в пользу Японии – в обмен Россия получала японскую часть Сахалина.

Решение европейских дел взял на себя новый министр иностранных дел князь Александр Михайлович Горчаков. В его циркуляре русским послам от 21 августа 1856 года содержалось облетевшее весь мир выражение: «Говорят, Россия сердится. Россия не сердится, она собирается с силами». Таким образом, подчёркивались приоритет внутреннего развития страны и подчинение ему внешней политики. Провозглашались свобода в выборе союзников и пересмотр прежних договорённостей, если они мешали решению национальных задач.

Во время Польского восстания (1863—1864) государь чётко определил свою позицию в польском вопросе: подавление «бунтовщиков» военной силой и одновременное проведение аграрной реформы, наделявшей польских крестьян землёй за незначительный выкуп. Но о восстановлении самостоятельности Польши не могло быть и речи. «Я не могу переделать историю, – говорил Александр польскому графу Анджею Замой-скому. – Не я приобретал эти земли; я получил их в наследие с короной России и потому не имею права делать с ними что-либо в ущерб интересам империи». Все попытки вмешательства Великобритании, Франции и Австрии были пресечены. Зато в Финляндии император повелел в 1863 году созвать сейм, не собиравшийся почти пол века, и в речи на его открытии отметил, что «в руках народа мудрого, готового действовать заодно с государем своим в практическом смысле, для развития своего благосостояния, либеральные учреждения не только не опасны, но составляют залог порядка и благоденствия».

Главной же дипломатической задачей России при Александре II стала ликвидация последствий Крымской войны. Путь к этой цели был нелёгким. Россия пошла на сближение с Пруссией и поддержку её усилий в объединении Германии. Столкновение Франции и Пруссии закончилось в 1870 году разгромом французской армии и пленением императора Наполеона III. 19 октября 1870 года Горчаков уведомил правительства всех государств, подписавших Парижский трактат 1856 года, что отныне Россия не считает себя связанной его условиями. Заявление вызвало взрыв возмущения в Англии и Австрии, но желающих воевать не нашлось. В итоге международная конференция в Лондоне в январе 1871 года признала за Россией право иметь на Чёрном море военный флот и береговые укрепления.

Следующим испытанием стал восточный кризис. Восстания христианского населения в Боснии и Болгарии подтолкнули Сербию и Черногорию к войне с турками. Но силы оказались неравны. Победа турок грозила России утратой влияния на Балканах, и посол в Константинополе Н. П. Игнатьев в октябре 1876 года предъявил от имени Александра II ультиматум, по которому Турция обязывалась заключить мирный договор с Сербией и Черногорией в течение сорока восьми часов. Стамбул дал согласие на перемирие, однако не пошёл на уступки христианским подданным.

При свидании с австрийским императором Францем Иосифом I в Рейхштадтском замке в Чехии Александр II и Горчаков согласились на оккупацию Австрией части Боснии и Герцеговины в обмен на согласие Вены на независимость или автономию Болгарии и возвращение России Юго-Западной Бессарабии. Но султан Абдул-Хамид категорически отказался исполнять коллективную ноту с требованием автономии Боснии, Герцеговины и Северной Болгарии.

Война стала неизбежной, хотя Россия не была к ней готова. В то время как общественное мнение призывало императора начать борьбу в защиту «братьев»-славян, он колебался, помня и боясь повторения того, что довелось пережить его отцу в Крымскую войну. Дважды – в ночь перед подписанием манифеста «о войне с Оттоманскою Портою» и накануне перехода русской армии через Дунай – Александру во сне являлся отец, обнимая и благословляя его.

Пятнадцатого июня русские войска перешли Дунай у Зим-ницы. Александра II ждала радостная встреча в болгарском Систове. «Войска стояли шпалерами от самой переправы до города, – писал Игнатьев. – Энтузиазма, криков восторженных войска при виде царя и главнокомандующего описать невозможно. В городе приём был великолепный. Жители с духовенством и хоругвями в голове встретили царя, кричали “ура!”, “живио!”, бросались целовать руки, ноги. Болгары выбили окна в мечетях, разбросали листки корана и разграбили лавки мусульман, оставивших поголовно город».