Текст книги "Романовы"

Автор книги: Игорь Курукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)

Больше не было полунезависимых органов, подобных Верховному тайному совету 1726—1730 годов или Кабинету министров Анны Иоанновны. Екатерининский Совет при высочайшем дворе не обладал самостоятельностью предшественников: императрица с помощью генерал-прокурора решала массу дел помимо него по докладам Сената, коллегий и других учреждений.

Екатерина была прагматична. Она не одобряла крепостничества и в первые годы правления осторожно высказывалась в пользу его смягчения. В «Записках» она отмечала: «Предрасположение к деспотизму... прививается с самого раннего возраста к детям, которые видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами; ведь нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки при малейшей провинности тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, которому нельзя разбить свои цепи без преступления. Едва посмеешь сказать, что они такие же люди, как мы, и даже когда я сама это говорю, я рискую тем, что в меня станут бросать каменьями... Я думаю, мало людей в России даже подозревали, чтобы для слуг существовало другое состояние, кроме рабства».

Но дворяне XVIII столетия искренне не представляли себе, как можно жить без крепостных, и императрица пошла им навстречу: в 1765 году помещики получили право ссылать крестьян на каторгу, а с 1767-го жалоба крепостного на помещика стала считаться уголовным преступлением. Так при Екатерине II завершилось формирование крепостного права: теперь по закону крепостного нельзя было только убить.

Тридцатого июля 1767 года в Успенском соборе Кремля торжественным богослужением открылась работа законодательной ассамблеи – Комиссии «для сочинения проекта нового уложения». Для участия в ней в Первопрестольную съехались 572 представителя российского общества: 223 дворянина, 192 выборных от городов, а также депутаты от казаков и народов Поволжья, Приуралья и Сибири. Помещичьи и дворцовые крестьяне никого не выбирали – их интересы представляли господа, а государственным крестьянам досталось только 20 мест.

Депутаты выслушали составленный императрицей «Наказ», преподнесли ей титул «Мать Отечества» (многие в тот момент плакали от восторга) и перешли к работе. С 31 июля 1767 года по 12 января 1769-го «большое собрание» провело 203 заседания. Одна из первых статей «Наказа» провозглашала: «Россия есть европейская держава»; далее шло разъяснение, что это подразумевает соединение самодержавной власти («ибо никакая другая, как только соединённая в его особе власть не может действовать сходно с пространством такого великого государства») с фундаментальными законами, «которые ни в какое время не могут перемениться» и обязаны гарантировать гражданские права подданных. Екатерина соглашалась с Монтескьё в том, что власть не должна быть сосредоточена в руках одного лица, однако разделение властей понимала не как учреждение независимых от монарха парламента, сословных организаций или суда, а как разграничение компетенции различных ведомств, представляющих собой «протоки, через которые изливается власть государева».

«Наказ» не имел юридической силы, но в нём впервые в российском законодательстве прозвучал термин «гражданское общество», хотя и понималось оно как социум, где «надлежит быть одним, которые правят и повелевают, и другим, которые повинуются». Однако в «Наказе» ставился вопрос об обязанностях власти перед подданными и «безопасности каждого особо гражданина», в том числе о презумпции невиновности. Гражданам, в свою очередь, надлежало знать законы: «...книга добрых законов должна быть доступна всем, как букварь». Ещё одной новацией стало внимание к охране собственности вплоть до стремления «учредить нечто полезное для собственного рабов имущества». Императрица заявляла, что «все граждане должны быть подвергнуты одним и тем же законам», но сопровождала эту революционную для своего времени мысль оговоркой: «Для введения лучших законов необходимо потребно умы людские к тому приуготовить» – и очень осторожно затрагивала вопрос о крепостном праве: власти должны «избегать случаев, чтоб не приводить людей в неволю».

Депутаты заявляли о своих «нуждах и недостатках» на основании наказов от избирателей, но согласия среди них не было. Дворяне требовали ввести для них выборный суд, передать власть в губерниях и уездах в руки их сословных организаций, предоставить шляхетству исключительное право владеть крепостными рабочими на своих мануфактурах. Купцы же, наоборот, желали получить хотя бы часть дворянских привилегий – покупать к своим предприятиям «деревни» и получить монополию на торговую и промышленную деятельность. Но на это не соглашались ни крестьянские депутаты, ни представители дворян, чьи мужики разными промыслами добывали деньги для уплаты оброка.

Наказы государственных крестьян заполнены жалобами на малоземелье и захват угодий помещиками, заводчиками и своими же богатеями, на тяжесть податей и повинностей, на произвол судей. Дворянин Григорий Коробьин предложил законодательно определить объём работ и платежей крепостных крестьян, однако поддержки не получил. Шляхетские депутаты убеждали, что «крестьян своих берегут и любят», содержат их, как велит «долг власти отца или хозяина», а мужики не хотят хорошо работать из-за пьянства и лености.

На заседаниях так и не было принято ни одного решения – у большинства депутатов отсутствовал опыт законодательной деятельности, а социальные противоречия были слишком острыми. Под предлогом начавшейся Русско-турецкой войны Екатерина II в январе 1769 года распустила комиссию. Не успела завершиться тяжёлая война, как началась война крестьянская.

Осенью 1773 года на реке Яик (Урал) беглый донской казак Емельян Иванович Пугачёв объявил себя императором Петром III. Пока основные силы повстанцев осаждали Оренбург, другие отряды под предводительством башкира Салавата Юлаева, работных людей Афанасия Хлопуши и Ивана Белобородова, казака Ивана Чики-Зарубина захватили Кунгур, Красно-уфимск, Самару, осадили Уфу, Екатеринбург, Челябинск; заняли ряд крепостей Яицкой укрепленной линии. К движению присоединялись башкиры, татары, калмыки, чуваши, марийцы.

В марте—апреле 1774 года правительственные войска разбили Пугачёва под Татищевой крепостью. Восставшие отступили на Урал, а оттуда двинулись к Казани и взяли её в июле 1774 года. В сражении под Казанью Пугачёв потерпел поражение и перешёл с полутысячным отрядом на правый берег Волги. Здесь у него вновь появилась армия из тысяч восставших крестьян. «Государь Пётр Фёдорович» жаловал крепостных «вольностью и свободою», землями, сенокосными угодьями, рыбными ловлями «без покупки и без оброку», освобождал «от податей и отягощениев», «чинимых от злодеев дворян». Восставшие казнили дворян и тех, кто отказывался признать их предводителя императором. Прасковья Лопатина сообщала знакомому о страшной участи таких помещиков:

«Государь мой, Иван Антипович! Письмо от вас, от 2-го сентября, получила того ж 18-го, в котором изволите писать о несносной нашей горести и печали общей, о смерти покойных Степана Ивановича и Марьи Григорьевны. И на то вам, государь мой, доношу... Покойные поехали, собравши, к вам в Тулу и взяв с собою лутчее платье, бриллианты и серебро, до приезду злодея Пугачёва в Саранск за день, и доехали до Сипягина генерала и предводителя саранского, и с ними Василий Иванович Языков. А у Сипягина ночевав, и после обеда поехали все вместе и, отъехав 15 вёрст до села Украинцо-ва Щербачовой, Марьи Григорьевой, и в том селе пойманы мужиками; Степана Ивановича сковав с Сипягиным; а Васи-лья Ивановича, посадя на стул, взяв на боярской двор под караул. Обоз остался за деревнею, в коем была и нещастная Марья Григорьевна, назвав её Бориска своею женою и выпросясь у мужиков за дватцать три рубли; и как они из Ук-раинцова повезли их в Саранск, и отъехав до села Исы три версты, и в том селе встретясь злодейская команда – казаки; она ушла из обозу, взяв с собою бедного сына Дмитрия и всех прося людей и женщин, в таком несчастном случае, чтоб их не оставили; однако никто с нею не пошёл...

Его (Степана Ивановича. – И. К.), привезя в Саранск, злодеи замучили плетьми, и муча бросили; несколько поле-жа и сгоряча вскочил, так ему предали смерти, подсекли жилы. Сипягина тож плетьми замучили и, вбив в рот кляп, который много перед ним говорил и бранил его, называя его злодеем и вором и разорителем Пугачёвым, и говоря в народ, чтоб не думали, якобы государь был; а Басилья Ивановича повесили, и Сипягина сына 14-ти лет... Имение их всё разграблено в Саранском, кое с ними было; а в доме что остало-ся: платья, хлеб, скот, по себе всё разделили, до нитки, люди и крестьяне, его и приданые кареты, возки, стулья, канапе, кожу и сукно ободрали, железо сняли, дерево и полозья все изрубили... в доме стёкла побили, ставни, двери выбрали; пробои, крючья выдрали; печи разломали...»³⁸

Но восставшие возрождали существовавшие формы государственного устройства. Манифестом от 31 июля 1774 года Пугачёв жаловал крестьян «быть верноподданными рабами собственной нашей короне», то есть переводил их на положение государственных. При «императоре» работала «Военная коллегия», стремившаяся превратить повстанцев в регулярную армию с жалованьем, учениями, «отпускными билетами» и наградами-медалями. Сподвижники Пугачёва получали титулы и чины. Вопреки обещаниям «император» проводил мобилизации в войско и принудительные реквизиции провианта и фуража.

Самозванец не рискнул пойти на Москву и двинулся на юг – занял Алатырь, Саранск, Пензу, Саратов, но взять Царицын не смог. 25 августа 1774 года произошло последнее сражение между регулярными войсками и десятитысячной армией повстанцев. Пугачёв был разбит и с небольшим отрядом пытался укрыться за Волгой, однако казаки из его окружения захватили вожака и выдали его властям. 10 января 1775 года Пугачёв и его ближайшие сторонники были казнены в Москве. «...Он осмеливается питать какую-то надежду, – писала Екатерина Вольтеру. – Он воображает, что ради его храбрости я могу его помиловать и что будущие его заслуги заставят забыть его прошлые преступления. Если б он оскорбил одну меня, его рассуждение могло бы быть верно, и я бы его простила. Но это дело – дело империи, у которой свои законы. Маркиз Пугачёв, о котором вы опять пишете в письме от 16 декабря, жил как злодей и кончил жизнь трусом».

Неудача с Уложенной комиссией и восстание не обескуражили императрицу, но зато продемонстрировали ей уровень развития российского общества, его реальные нужды и слабость самой власти, особенно на местах. Началась серьёзная многолетняя работа по подготовке комплекса реформ. Полученные же в ходе работы комиссии материалы были использованы при создании новых законов в 1770—1780-х годах. Законотворчество теперь было сосредоточено в кабинете императрицы, где она работала со своими статс-секретарями.

Фундаментальные законы

В отличие от своих предшественниц Екатерина была реально правящей императрицей. Она неукоснительно соблюдала распорядок дня, в котором главное место отводилось государственным делам: вставала в шесть-семь часов утра, работала с бумагами, слушала доклады секретарей. Её утренний туалет занимал по меркам той эпохи очень мало времени – «никогда не долее часу». После завтрака по хорошей погоде государыня совершала прогулку с любимыми собачками. Далее шли выходы, чтение документов, приём высших чиновников...

Обычный (не парадный) обед в узком кругу изысканностью не отличался; любимым блюдом императрицы было мясо с огурцами. Запивалась еда клюквенным морсом, на десерт подавались яблоки и вишни. Екатерина почти не пила вина – разве что рюмку рейнвейна или мадеры. После обеда она читала и снова работала до шести часов вечера, когда опять шла гулять, играла в карты или посещала театр. В десять вечера императрица ложилась спать. Она ежедневно вникала в подробности жизни столицы и отдавала распоряжения начальнику столичной полиции:

«...Как сказывают, что у вас известной по смертоубийству Андреев ушёл из полиции или тюрьмы, то дайте знать как и когда? и прикажите его непременно отыскать, дабы сновь не напроказил, также почему часовой виноват когда он сидел на верху тут где и окошки были без решётки; о сём о всём донесите мне в пятом часу сегодня после обеда.

У церкви Воскресения, где образ Всем Скорбящим, сходятся ежедневное великое число праздношатающихся нищих, в том числе и сумашедший 15-ти лет, сей едва не Куз-минской ли слободы житель, прикажи с ними учинить как вам предписано, а частному приставу прикажи напоминать должность.

Никита Иванович! Дни два барка с дровами стоит посреди Невы против косы Васильевского острова, пошлите спросить, ради какой причины она тут остановилась.

Под моими окошками ежедневно шатается мужик один в сером кафтане и синяя шапка на голове; когда шапку снимет, тогда голова у него подвязана платком с низу вверх; он сказывается работником и будто в Царском Селе, упав с лесов, ушибся, я ему единожды и дала не помню сколько, но как он ежедневно паки приходит, то прикажи его прибрать, так, что буде заподлинно болен, прикажи его в городовой гошпиталь вылечить, буде же тунеядец, то прикажи его отослать, буде помещичий – к помещику, буде государев – в селение, а буде годится в службу – куда способен...»³⁹

На рабочий стол государыни ежедневно ложились десятки длинных и коротких рапортов, докладов, писем, «экстрактов» из дел и т. д. На высочайшее имя поступали бесконечные челобитные о награждениях и по многочисленным судебным процессам. Вот неполный перечень дел, рассмотренных императрицей за один день 20 февраля 1788 года, с её резолюциями:

«...Гуленков о возвращении отца его, сосланного в ссылку за смертоубийство. – Следует отказать.

Подпор. Хабалеров Грузинцов о взятьи заложенного его имения из владения полковника Галахова в новоучреждённой банк под заклад с выдачею на заплату денег. – Буде по законам сие делать нельзя, то отказать.

Действ, стат. совет. Грипков о пожалованьи на заплату долгов 15 000 и пенсии по смерть. – Отказать.

Княгиня Гика просит о определении сына её в гвардию. – Каких лет и где служит или служил, не видно; о сём доложить.

Михаила Гудим просит о возвращении снятого чина. – За что снято, не видно; буде правильно, то отказать.

Стат. совет. Грат о прощении его за употреблённые им казённые деньги 1400 р. и произвождении по бедности его половинной пенсии. – Отказать.

Борисоглебский купец Горбунов просит о скорейшем решении дела его, имеющегося у генерал-рекетмейстера. – Сему объявить, чтоб о сём деле докладовал.

Однодворец Михаила Гарнастаев о возвращении земли ему принадлежащей, владеемой девицею Дурново, отнятой у него бывшим отцом её, воеводою в городе Ливне. – Сие дело в каком суде ведомо, по реестру не видно...»⁴⁰

Екатерина стремилась следовать закону и учила тому же других. Но при этом государыня считала, что во имя благого дела можно пожаловать достойного человека своей сверхзаконной самодержавной волей: «Указ нашему Сенату. По причине многого добра, учинённого Прокофием Демидовым сиропитательному дому, дело его о битье Юстиц-колегии секретаря повелеваем предать забвению, а естли Сенат найдёт, что Юстиц-колегия в противность именного нашего указа дело сие столь долго волочила, то повелеваем вычесть из жалованья членов того департамента по законам и отдать оные на школу для солдатских детей». Этим указом императрица освобождала от заслуженного наказания эксцентричного, но щедрого представителя знаменитой династии заводчиков – и тут же «по закону» наказывала чиновников, «волочивших» дело (надо полагать, не без участия того же Демидова), обеспечивая при этом содержание школы...

Посреди государственных забот она находила время издавать и редактировать журнал «Всякая всячина», сочинять пьесы для придворного театра (комедии «О, время!», «Именины госпожи Ворчалкиной», «Обманщик» и др.) и детские сказки, коллекционировать картины и книги, переписываться с французскими просветителями. Она писала интереснейшие мемуары, четырёхтомные «Записки касательно российской истории», а наряду с этим – не очень складные стишки на смерть любимых собачек:

Ci-git Mimi la dechireuse des manchettes,

Qui ne tut toute sa vie qu’une mazette.

(Здесь покоится прах Мими, терзательницы манжеток,

Всю свою жизнь она была не более как чумичкою.)

Государыня умела не только работать, но и отдыхать. На Масленицу она устраивала весёлые катания на санях, выезжала в гости и на маскарады, где порой переодевалась в мужской костюм. В 1778 году сестра английского посланника Гертруда Харрис встретила Екатерину на одном из маскарадов: «Она была очень хороша в венецианском домино и в шляпе, украшенной бриллиантами, причём её полумаска была по краям обшита в один ряд большими камнями, а самый огромный служил застёжкой. Она выглядела хорошо, но так походила на мужчину, что я сначала не различила её в окружении иностранных послов, князя Потёмкина и других мужчин, с которыми она сидела за макао». Иногда императрица устраивала «мещанский бал», на который все должны были явиться в простых камзолах и дешёвых платьях.

Она была не только законодательницей мод, но ещё и кутюрье: опробовала на себе и с 1775 года ввела при дворе обязательную моду на «русское платье» с коротким шлейфом и двойными рукавами, сконструировала особый свободный детский костюмчик для внука Александра. В 1782 году во время визита в Париж великого князя Павла Петровича этот костюмчик, вручённый королевской чете, произвёл фурор в столице европейской моды.

С годами Екатерина стала меньше танцевать, а для отдыха от нескончаемых дел устраивала вечера в дворцовом Эрмитаже, в которых участвовали два десятка близких и интересных ей людей: французский посланник граф Сегюр, принц де Линь, Нарышкин, Строганов, Дашкова. Здесь царила особая атмосфера – присутствовавшие свободно общались вне рамок строгого дворцового этикета: играли в жмурки, карты, фанты, гадали, читали стихи. Вывешенные на стенах правила запрещали вставать перед государыней, иметь сердитый вид, наносить друг другу оскорбления, нелестно отзываться о ком бы то ни было, лгать и говорить вздор. Нарушитель обязан был платить штраф в пользу бедных или выучивать труднейшие вирши из сочинения В. К. Тредиаковского «Телемахида».

Искренний патриотизм, добродушие и обаяние сочетались у Екатерины с отсутствием угрызений совести. К соперникам в борьбе за власть она была беспощадна. «Пошлите сказать известной женщине, что естьли она желает облегчить свою судьбину, то бы она перестала играть ту комедию, которую и в последних к Вам присланных письмах продолжает, и даже до того дерзость простирает, что подписывается Елизаветою; велите к тому прибавить, что никто ни малейшего сумнения не имеет о том, что она авантюриера, и для того Вы ей советуйте, чтобы она тону убавила и чистосердечно призналась в том, кто её заставил играть сию роль, и откуда она, и давно ли плутни сии примышлены. Повидайтесь с ней и весьма серьёзно скажите ей, чтобы она опомнилась, voila ипе fiefe canaille⁴», – инструктировала она 7 июня 1775 года генерал-фельдмаршала А. М. Голицына, допрашивавшего «принцессу Тараканову». Но авантюристка, называвшая себя дочерью императрицы Елизаветы и схваченная графом А. Г. Орловым в Италии, не раскаялась и ничего достоверного о себе так и не поведала и скончалась в Петропавловской крепости в декабре того же года.

Императрица либо умело притворялась, либо действительно верила в то, о чём сообщала Вольтеру: в её стране каждый крестьянин ест на обед курицу, а по праздникам – индейку. Однако простым лицемерием политика Екатерины II (её обычно называют «просвещённым абсолютизмом») не ограничивалась. Реформы были нацелены на модернизацию системы управления, подъём промышленности и торговли, развитие просвещения – но в рамках существовавших порядков и дворянских привилегий, закреплённых в «Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» (1785): монополию на владение землёй, недрами и крепостными крестьянами, освобождение от податей, рекрутской повинности, телесных наказаний. Однако, по мнению Екатерины, неограниченная власть монарха должна уравновешиваться не только привилегиями «главного члена» общества – дворянства, но и наличием других сословий при ограждающем их права законодательстве.

Реформа 1775 года («Учреждения для управления губерний») ввела новую систему местных органов. Вместо прежних пятнадцати губерний появились 40 губерний; вместо громоздкого трёхуровневого (губерния – провинция – уезд) административно-территориального деления – двухуровневое: губернии с населением в 300—400 тысяч податных душ и уезды по 20—30 тысяч душ. Так на местах была создана густая сеть органов власти, которая должна была обеспечить более эффективный контроль. В старых и новых провинциальных центрах появлялись новые здания, учреждения, должности, обслуживающий персонал, школы.

Административно-полицейская власть передавалась в городах городничему, в уездах – нижнему земскому суду во главе с избиравшимся дворянством капитан-исправником, в губерниях – губернатору. Суд отделялся от администрации: дворян судили уездные и губернские верхние земские суды; горожан – городовые и губернские магистраты; государственных крестьян – нижние и верхние расправы. Впервые появились приказы общественного призрения – органы, ведавшие образованием и социальным обеспечением: школами, больницами, богадельнями, сиротскими, работными и смирительными домами.

Эти реформы приблизили власть к населению. В сословных судах «равный» судился «равным», система местного управления сочетала назначаемость должностных лиц уездного, городского и губернского уровня с выборностью. Одновременно было создано дворянское сословное самоуправление (уездные и губернские дворянские собрания), включавшее благородное сословие в имперскую структуру власти. «Возвращение» дворянства в провинцию в результате манифеста о «вольности дворянства» 1762 года привело к перераспределению власти – передаче полномочий центральных органов на места и вследствие этого к ликвидации ряда коллегий. Но в то же время дворянские сословные органы интегрировались в систему управления, что препятствовало попыткам создания оппозиции.

В 1781 году 52-летняя Екатерина не без удовольствия подводила итог своим трудам в письме старому другу барону Мельхиору Гримму:

«28-го июня этого года г. фактотум Безбородко принёс мне отчёт о моих делах до этого дня, который он должен составлять ежегодно за каждый год. И вот краткий вывод:

В продолжение последних 19-ти лет:

Учреждены губернии на новых началах – 29 Учреждены и построены города – 114 Заключено условий и трактатов – 30 Одержано побед – 78

Достопамятных постановлений, законов и учреждений – 88

Постановлений о народном довольствии и облегчении – 123 Всего – 492

Всё это дела государственные; частные же дела, как Вы видите, в этом перечне не имеют места. Ну, милостивый государь, как Вы нами довольны? не были ли мы ленивы?»⁴¹

Для поддержания порядка Екатерина издала Устав благочиния (1782) – закон о полиции, которой поручались воспитание подданных и контроль за выполнением каждым из них своих обязанностей. В духе такой политики государыня сформулировала своё понимание гражданских прав и свобод: «Вольность не может состоять ни в чём ином, как в возможности делать то, что каждому надлежит хотеть».

Императрица стремилась вырастить в России богатое и просвещённое городское сословие («третий чин» или «средний род людей»). «Жалованная грамота городам» (1785) делила горожан на шесть разрядов. Городская верхушка – купцы первой и второй гильдий, «иностранные гости» и «имянитые граждане» (банкиры, учёные, не состоявшие в гильдиях предприниматели) освобождались от телесных наказаний и подушной подати. За всеми горожанами впервые закреплялись права собственности на имущество, свободного заведения предприятий и торговли; их честь и достоинство охранялись законом. «Общество градское» получало права юридического лица и избирало (мужчины, достигшие двадцати пяти лет и обладавшие годовым доходом не менее пятидесяти рублей) городскую думу, ведавшую благоустройством и санитарным состоянием под контролем городничего из дворян.

Екатерина II, как и Пётр I, стремилась совместить европейское просвещение и цивилизацию с отечественным самодержавием и крепостным правом. Она запретила употреблять в официальных документах слово «раб» и матерную ругань, отменила телесные наказания для священников. В России появился первоклассный музей – Эрмитаж, были открыты Воспитательный дом для сирот и подкидышей, Екатерининская больница для бедных в Москве (нынешний Московский областной научно-исследовательский клинический институт); образовано Вольное экономическое общество (1765), открылись частные типографии, выпускавшие большое количество журналов и книг.

В духе эпохи Просвещения в 1773 году императрица провозгласила принцип веротерпимости. Она упразднила ведавшую старообрядцами Раскольническую контору, освободила их от уплаты двойной подушной подати и разрешила им носить старинное платье и не брить бороды.

Российские мусульмане получили право строить мечети и заводить при них школы. Указ 1783 года разрешил им самим избирать себе авторитетных богословов – ахунов, чтобы не приглашать их из Бухары или «другой чужой земли». В 1788 году в Уфе учреждалось мусульманское духовное собрание «для заведывания всеми духовными чинами того закона, в России пребывающими»; оно утверждало мулл, «дабы к исправлению духовных должностей магометанского закона употребляемы были люди в верности надёжные и доброго поведения». Первый член этого собрания оренбургский ахун Мухаммед Джан Гусейн был назначен Екатериной муфтием «над всеми обитающими в империи нашей сего закона людьми, исключая Таврическую область, где от нас определён особый муфтий».

Екатерина инициировала массовое переселение иностранных колонистов на российские просторы (в Поволжье, на Украину, в Крым). Их освобождали от военной службы и давали прочие льготы, в том числе свободу богослужения. В связи с разделами Речи Посполитой в 1791 году императрица разрешила бывшим польским евреям записываться в купечество и мещанство на территории Белоруссии, Екатеринославского наместничества и в Крыму.

Реформа 1786 года впервые создала в России систему среднего образования: в губернских городах открывались главные (четырёхгодичные), а в уездных – малые (двухгодичные) народные училища. В классы набирались ученики одного возраста, уроки велись по одним программам и типовым государственным учебникам. В школах вводились классная урочная система, единые сроки начала и окончания занятий; впервые появились сохранившиеся до нашего времени настенная доска, исторические карты, глобусы и другие наглядные пособия, классный журнал, экзамены и каникулы.

В малых училищах обучались чтению, письму, чистописанию, арифметике, катехизису, а в главных изучали Закон Божий, русский язык, географию, историю, естественную историю, геометрию, архитектуру, иностранные языки, механику и физику. Государыня однажды явилась на экзамен по истории в столичной школе и «сама по части российской истории и географии изволила предлагать вопросы, делать возражения и тем поставила род диспута». Она же редактировала первые учебники по истории и обществознанию. Суть её замечаний сводилась к тому, что в тексте будущего учебника не должно быть ничего, что могло послужить умалению достоинств государства и его правителей.

Из учебника «О должностях человека и гражданина» (что-то типа современного «Обществознания») школьникам надо было усвоить, что подданные «во всяком звании могут быть благополучны», но и при отсутствии благополучия должны без роптания сносить «собственные свои тягости» и воздерживаться от «суетных желаний». Вторая глава, посвящённая гигиене, убеждала при необходимости обращаться к врачам, умываться и мыть руки, иметь «благопристойность в лице». Запрещалось пугать детей чертями и «ужасными небылицами», отчего могли случиться «родимец и падучая болезнь». А глава четвёртая со ссылкой на Священное Писание поясняла исконность существования господ и рабов со времён Авраама, при этом убеждала, что и те и другие должны иметь «совершенную доверенность к вышнему разуму верховных своих начальников». От благородных требовалась «непоколебимая верность», от прочих – «искреннее и от всего сердца» повиновение и уплата податей «по мере государственных надобностей».

Учителей готовила специальная учительская семинария в Петербурге. «Руководство учителям народных училищ» требовало от педагога благочестия, воздержанности от пьянства, грубости и «обхождения с непотребными женщинами». Учеников запрещалось бить за «худую память» и «природную неспособность» и ругать «скотиной» и «ослиными ушами».

Впервые открылось училище для бедных дворянских девушек – Смольный институт в Петербурге (1764), где они жили на полном пансионе. В 1772 году появилось первое коммерческое училище. В 1786 году действовало 165 училищ с 394 учителями и 11 088 учениками (10 230 мальчиками и 858 девочками), а к началу XIX столетия в России было более трёхсот школ и пансионов с 20 тысячами учащихся и 720 учителями.

Однако просвещение и «вольности» не всегда давали ожидаемые императрицей плоды. Летом 1790 года она прочла в недавно вышедшей книге «Путешествие из Петербурга в Москву» скромного чиновника Александра Радищева: «О! если бы рабы, тяжкими узами отягчённые, яряся в отчаянии своём, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую: я зрю сквозь целое столетие».

По свидетельству секретаря Храповицкого, Екатерину поразила эта риторика: «Говорено с жаром о чувствительности». Императрице, стремившейся создать сплочённое и устремлённое к благу страны дворянство и просвещённое городское сословие и объединить их в рамках «законной монархии» с непросвещённым и требовавшим руководства крестьянством, в конце долгого и славного царствования читать такие строки было досадно. Сочинитель предсказывал надвигавшуюся катастрофу и новый мужицкий бунт. Екатерина недоумевала: «Желчь нетерпения разлилась повсюду на всё установленное и произвела особое умствование, взятое, однако, из разных полу-мудрецов сего века... Не сделана ли мною ему какая обида?»