Текст книги "Тайна дразнит разум"
Автор книги: Глеб Алёхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц)
– Кто повезет?
– Меня не пошлет, – улыбнулась Груня и свободной рукой показала на камень: – Жди тут! После обеда приду с бельем…
Он глазами провожал ее до самого лагеря. Ему и в голову не пришло, что его чирки будут поджарены Солеварихой и уложены рядом с банкой варенья в одной посылке…
Молодой охотник перегнал челн к песчаной косе и стал собирать сухую древесину. Под ногами блестели ракушки. А с кручи, где лентой вытянулся кустарник, доносилась красноармейская песня: «Белая армия, черный барон…»
Леша знал, что здесь, на Ловати, каждое лето заготовляла сено хозяйственная рота старорусского гарнизона, и посмотрел в сторону военного лагеря: «Может, и отец сейчас возле костра?»
Утиный бульон получился на славу. Обедая, Леша вспомнил про Нинин пакет с провизией и фруктами: «Не угостить ли Груню сластями?» Но побоялся опоздать на свидание: до Полисти туда и обратно добрый час с лишним.
И хорошо, что не рискнул. Груня забежала на одну минуту. Хозяйка поручила ей варить варенье. Девушка пожалела, что принесла в лагерь чирков. Буквально все заинтересовались: «Чья дичь?»
– Я, дуреха, сказала: «Знакомого охотника». Вера Павловна и сам хозяин примолкли. Но Пашка крепко присосался: «Кто да где?» – Груня махнула косой в сторону лагеря: – Соленый приказал Цыгану присмотреть за тобой. Они шептались, что-то задумали против тебя. Гляди в оба! – На миг прижалась к нему: – Приходи к стогу, когда взойдет луна…
К ночи утки жмутся к заливным пожням. Место для вечерней охоты Леша облюбовал возле сенокосного кряжа. Нос челна загнал в куст, а корму замаскировал ветками. За спиной – море заливной осоки; впереди – полоска чистой воды с Машкой и чучелами, а за ними сухая часть пожни, которая постепенно восходила к берегу Ловати, где сплошной стеной серебрились ивы-бредины.
В кормовой части челна Леша, как всегда, стоял на коленях. Такая поза устойчива и удобна для наблюдения. В правой руке он держал двустволку со взведенными курками.
Солнце еще не скрылось за холмом Взвада, а Машка уже известила о начале зорьки. Высоко над головой просвистела крыльями пара кряковых. «На Ильмень», – определил Алеша, провожая уток взглядом.
А в это время, прикрываясь низкорослыми кустами, Мишка Цыган выследил место охоты молодого охотника и тотчас поспешил в лагерь красноармейцев. У костра сидели новобранцы-татары. Он указал им утиный плесик, где можно запросто подстрелить болотную дичь.
На горизонте расквасилось солнце. Скоро на воду ляжет густая тень, и чирки первыми потянутся к пожне. Леша приложил кулак к чуть зажатому рту и ловко передал звонкий чирковый зов.
Леша не знал, что своей приманкой облегчил задачу красноармейцам. Они ползли по-пластунски на зов «чирка» и кряковой утки. А тут еще легкий ветерок оживил плавающие чучела. Надо было спешить. И молодые красноармейцы, лежа на земле, прицелились в «стайку диких».
Сухо треснули выстрелы. Пули скользнули по воде и рикошетом ударили по кусту, где спрятался Леша.
Машка, привязанная к колышку, рванулась к хозяину. Чучела, конечно, не взлетели. Зато молодой охотник вскочил во весь рост и вскинул «централку»:
– Кончай! Ослепли, что ли?
Не ожидая такого окрика, новобранцы поднялись и панически побежали к лагерю. Спаси аллах! Один татарин даже винтовку бросил.
Если бы не кровь на руке, Леша захохотал бы. Пуля выбила из борта челна планку, которая и ранила охотника. Вспомнился рецепт дяди Сережи: земля, паутина и порох – лучшая мазь в таких случаях.
На свидание Леша пришел с ружьем. Груня увидела охотника с перевязанной рукой и закидала его вопросами. Она не сомневалась, что ловушку подстроил Пашка Соленый…
– Он разок и меня заманил, да спасла бутылка. Я разбила ее об его башку, – закончила Груня и посмотрела в сторону уснувшего лагеря: – Не заметили, как я ушла…
Прижимаясь спиной к стогу сена, Груня притянула к себе Лешу:
– А все ж береженого и бог бережет, давай в тень…
Леша почувствовал на плече теплую руку девушки.
Первый раз в жизни он познал безмолвную близость любимой, горячий трепет ее губ вызвал у него неизведанную дрожь. Но это – не страх и не холод. В эту минуту он забыл все на свете.
Первой овладела собой Груня. Она опустила ладони на его грудь и не без сожаления прошептала:
– Все наше будет нашим…
Ему показалось, что она не все сказала. Он ожидающе застыл. И Груня пояснила:
– На могиле отца поклялась… Еще год проношу траур…
Леша подумал о судьбе своего отца, и ход мысли привел его к Воркуну, который относился к нему по-отцовски. Агент вспомнил задание начальника и неожиданно спросил Груню:
– Кто повезет посылку Ершу?
– Узнала. – Она взглянула на притихший лагерь, освещенный луной. – Пашка Соленый…
– Когда?
– Завтра.
– Отсюда?
– Нет, со Старой Руссы. Он уже там…
– Как там?! – оживился Леша. – Когда же успел?
– Поужинал, мешок за спину и в город. Там еще кое-что прихватит. Хозяйка наказала…
– А хозяин?
– Молчит. Рыбу ловит. Молится…
Стажер понимал, что ему надо немедля возвращаться домой. Однако внезапный уход выдаст его как агента. Он хотел и в то же время опасался совсем довериться Груне: верующая, она могла поступить «по-христиански» – отвести беду от Солеваровых…
Его выручила сама Груня: ей почудилось, что в кустах кто-то затаился, и она проводила Лешу до челна:
– Смени-ка стоянку…
Он поблагодарил ее долгим поцелуем.
ТАЙНЫЙ АГЕНТ
Пришлось разбудить Ивана Матвеевича. Он поднялся с дивана не потягиваясь, не протирая глаза: сказалась привычка спать урывками. Протянул Алеше руку и расправил усы, как бы говоря: «Докладывай».
Стажер еще в челне продумал каждое слово.
– У Нины Оношко нет дневника Рогова. – Он глазами указал на толстый будильник, блестевший на письменном столе: – Через час Пашка Соленый повезет посылку Ершу Анархисту. Надо успеть на пристань!..
Вынимая деньги из ящика стола, Воркун рассуждал вслух:
– Видать, Ерш в Новгороде или рядом. – Начальник вручил Алеше новенькие госзнаки: – Действуй, дружище, по обстоятельствам, но без адреса не возвращайся…
Пальма проводила Лешу до калитки, села, слегка взвизгнула. Она скучала без дела. Стажер с великим удовольствием взял бы ее с собой, да ведь известная ищейка сразу выдаст его тайну.
Впереди шагала собственная длинная тень. Леша вспомнил устный портрет Пашки Соленого и подумал: «А что, если не признаю?»
На пристани Леша купил билет до Новгорода и сел на пароход «Мелководный». От густого тумана палуба и скамейки покрылись каплями росы. Стоя возле бачка с кипятком, агент наблюдал за посадкой.
«Дылда. Грудь впалая, руки вислые, белобрысый, подбородок острый, глаза водянистые», – повторил приметы про себя и остановил взгляд на долговязом парне, в брезентовом пальто, с мешком за спиной.
«Он! И возраст средний. Теперь не уйдет», – обдумал Алеша и вдруг почувствовал, что веки его слипаются. Он опустился на деревянную скамейку с высокой спинкой и мигом заснул.
Только за Кривым коленом Алеша открыл глаза. За бортом плыли береговые кусты. Возле ног на горячей палубе волновалась тень от густого дыма. На противоположной скамейке Пашка Соленый играл в карты с молодым рыбаком в высоких сапогах и линялой военной фуражке.
Леша подошел к играющим. На нем черные ботинки, отцовский коричневый костюм и коричневая кепка с длинным козырьком. На груди комсомольский значок. Он едет в Новгород поступать в совпартшколу и готов ответить на любой вопрос без запинки.
Тасуя карты, Пашка вскинул глаза:
– Подсаживайся, комсомолия!
– А это что за игра? – разинул рот Алеша.
– Игра знатная: карты с рук и весь «крюк»![13]13
«Крюк» – азартная карточная игра двадцатых годов.
[Закрыть] – Соленый сбросил третью карту: – Испытай счастье!..
Играя роль простака, агент ударил себя по карману:
– Пусто!
– Говоришь, в кармане вошь на аркане? – Пашка вытащил из мешка бутылку с белесой жидкостью: – А закусенец есть?
– Хлеб да вобла.
– Давай с икрой!
Вернувшись к своей скамейке, Леша вынул из фанерного баула пузатую воблу с куском хлеба. Он угостил Пашку, но сам отказался пить, а тем самым допустил явную ошибку. Соленый разом потерял всякий интерес к земляку в кепке и протянул бутылку партнеру по картам:
– Дерни малость!
Игра возобновилась. Все деньги, вырученные за рыбу, поозер проиграл Пашке. Последний нацелился на высокие кожаные сапоги, но вмешалась сестра рыбака: она схватила колоду карт и бросила ее за борт.
– Ты что, стерва! – взревел Пашка и замахнулся пустой бутылкой: – Вот тебе!..
Удар не получился: брат помешал Соленому, вырвал бутылку. Пашка почувствовал силенку, огрызнулся на рыбака, да тем вспышка и закончилась.
В это время кто-то крикнул:
– Встречный!
И все пассажиры уставились на белый пароход с толстой трубой. Он шел по Ловати. Сейчас будет пересадка на большой пароход. «Мелководный» прижался к берегу. Леша узнал место, где он с Ниной перетаскивал челн в озерко Копанец. Вспомнился пакет с фруктами и сластями. Его вдруг осенило. Комсомолец указал на кусты ивняка:
– А здесь шикарные груши растут!
– Брехня! – оскалился Пашка. – Тут ежевика да малина!
– Нет, и груши, и яблоки! – упрямо повторил Алеша и протянул руку: – Давай на американку! Вот сойду и нарву…
Пашка водянистыми глазами ощупал Алешины карманы и перевел взгляд на фанерный баул. Алеша понял его ход мысли:
– Я сойду с пустыми руками, а вернусь с фруктами. Струхнул?
– Бояться не в нашей натуре. – Пашка звучно вложил ладонь: – Отдашь все, что потребую!
– И ты отдашь!
Пассажиры окружили спорщиков. Кто-то из них сочувственно заметил Алеше:
– Смотри, милый, побежишь до Руссы в одних порточках!
Свидетели необычного спора засмеялись. А тем временем Леша прыгнул на берег и скрылся в кустах. Конечно, риск большой: пакет могли уничтожить водяные крысы или охотничьи собаки. В таком случае Пашка заберет отцовский костюм да еще баул прихватит. Немало неудач пережил Алеша. Но на сей раз ему повезло: пакет целехонек. За двое суток даже роса не размочила упаковку. Леша конфеты и печенье разложил по карманам, а спелые, сочные груши и яблоки бегом понес в кепке.
Двухпалубный пароход «Форель» еще ближе прижал «Мелководный» к берегу. Молодой рыбак в военной фуражке протянул Алеше руку и помог вскочить на низкую палубу.
– Угощайтесь, братцы!
Пассажиры быстро утихомирили Соленого. Напрасно тот кричал, ругался, доказывал, что здесь, на берегу, не растут груши и яблоки. Свидетели спора в один голос заявили:
– Уговор дороже денег!
Болельщики советовали победителю:
– Раздень его!
– И мешок забери!
Как только все пассажиры пересели на большой пароход, Алеша приказал Пашке вернуть деньги рыбаку и поинтересовался содержимым мешка. Соленый молча расстался с выигрышем, но мешок не хотел выпустить из рук:
– Не загуби матку! Голодает она. Лежит в больнице. Это еда для нее…
Пашка вытащил из мешка фанерный ящик с надписью: «Марии Федоровне Коньковой».
Агент рассчитывал прочитать адрес Георгия Жгловского. Он с трудом скрыл разочарование:
– А твоя фамилия?
– Павел Коньков. – Он полез в карман: – Хошь – документ покажу…
Леша вспомнил, что Пашку Конькова прозвали Соленым, и добродушно отмахнулся:
– Ну раз матери, так вези…
Пассажиры зашумели: им хотелось посмеяться над раздетым детиной. Однако Соленый на сей раз ловко вывернулся из пикового положения. Он извлек из кармана блестящую губную гармошку и поднял ее над головой:
– Германская! Из плена привез! – Он лихо провел двухрядным ребром по губам и вывел задорный запев плясовой: – Выходи, сапогом молоти!
Вышла загорелая рыбачка с платочком в руке. Образовался круг зрителей. Леша смотрел на пляску, а сам думал: «Неужели Ерш вместе с Коньковой в новгородской больнице?» Он решил в Новгороде выследить, куда Пашка понесет посылку.
– Привет тебе, Великий Новгород!
Леша поневоле залюбовался старинным городом: кремлевская стена, каменные башни, множество белоснежных храмов – все это напомнило яркую картинку из народной былины «Садко Богатый».
Здесь, на берегу Волхова, Леша впервые. Ему хочется взглянуть на памятник «Тысячелетие России». Но Пашка Соленый проголодался и, выйдя на бульвар, указал в сторону Великого торга:
– Сначала пошамаем…
«Он тут бывал», – смекнул Алеша и для отвода глаз спросил:
– А где совпартшкола, не знаешь?
Соленый уверенно повернулся налево:
– За Федоровским ручьем. На Московской. Самое большое здание. Я здесь солдатом служил. Шагай за мной, не заблудишься.
Минуя рыбные ларьки, они вышли на многолюдную площадь, где перед фасадом горсовета крутилась разноцветная карусель. От новых палаток пахло смолой. На прилавках товару мало, а зевак много. В Старой Руссе частная торговля развернулась быстрее.
Пашка купил кусок отварного мяса, пирог с черникой и, усаживаясь на скамейку, сказал спутнику:
– Раздобудь попить чего-нибудь…
Алеша зашел за прилавок с грибами, оглянулся назад: Пашка, не поднимая головы, резал мясо на две части. «Не уйдет», – решил агент и быстро зашагал в молочный ряд. Он купил две бутылки молока, поспешил назад…
Что такое? На скамейке лежали кусок мяса и половина пирога. А где же Пашка с мешком?
Оглядываясь по сторонам, Алеша почувствовал горячий уголек в сердце. Веселая музыка карусели, казалось, смеялась над тайным агентом. Он побежал в толкучку. Он найдет Соленого…
Солнце давно спряталось за башню Кукуй, а Леша все еще бродил по городу. Он навел справку в больнице, заглянул на вокзал, обошел все чайные, посетил даже Софийский собор, но не нашел Пашку Соленого.
«Возможно, его схватили?» – подумал Алеша и зашел в милицию. Потеряв всякую надежду, агент попросил начальника связать его с Воркуном. Но прямой провод с Руссой оказался в Десятинном монастыре, где временно расположилась губчека.
Леша попросил к телефону Сеню Селезнева. Приятель посоветовал другу вернуться домой ночным поездом.
В те годы Новгород соединялся со Старой Руссой узкоколейкой. Леша забрался на верхнюю полку вагона, вытянулся, голову положил на фанерный баул и задумался. Как же так случилось, что он выпустил из рук Соленого? Видимо, напрасно познакомился с Пашкой. Наблюдая со стороны, агент наверняка бы выследил убежище Анархиста.
Ночь прошла в бессоннице. Он ждал, что Иван Матвеевич вкатит ему выговор.
Однако Воркун начал с того, что похвалил стажера за находчивость:
– Понимаешь, дружище, адрес на посылке приведет нас к цели…
Иван Матвеевич подозвал Федю Лунатика и поручил ему через Капитоновну разузнать местонахождение Марии Федоровны Коньковой…
– Я так полагаю, – подытожил Воркун, – где Конькова, там и Ерш Анархист.
Бывший рецидивист многозначительно улыбнулся:
– Да ведь Конькова – это же Лосиха, торговка самогоном…
Пока наводили справку о Лосихе, Леша успел арестовать спекулянта, поймать вора и трех беспризорников.
Справка пришла неожиданная. Мария Федоровна Конькова, по прозвищу Лосиха, находилась в исправительном лагере под Боровичами. Выходило, что там же, в лагере, вместе с Лосихой, сидел и Ерш Анархист. Второй ответ пришел быстрее, но не менее странный: в лагере не числился Георгий Жгловский, прозванный Ершом Анархистом. Все же Воркун решил послать Алешу в лагерь…
– Поедешь «подсадной уткой»…
Молодой охотник зримо представил свою Машку в стайке чучелов и засмеялся. Иван Матвеевич понял реакцию стажера и осторожно осадил его:
– Если Ерш скрывается там под чужим именем, то ты, охотник, опять можешь попасть в ловушку.
– На меня нужно «состряпать» дело.
– Ты уже состряпал, – улыбнулся начальник, – хранил оружие. Так и скажи Ершу, если он признает: «Под-вел-де меня!»
В дверях кабинета Воркун задержал Алешу:
– Ты уверен, что Груня Орлова не повела тебя по ложному следу?
Вспомнилась прощальная сцена возле стога, ее чуткие губы. Нет, он верит ей. Ему даже обидно стало – покраснел до ушей.
И на сей раз начальник правильно понял стажера и доверительно похлопал его по плечу:
– Завтра твое «дело» будет рассматриваться в трибунале. Не исключена возможность, что Ершу покровительствует Рысь… Действуй с максимальной осторожностью…
ТРЕВОЖНАЯ РАДОСТЬ
Он вышел из каменного здания милиции, остановился. Со стороны Красного берега донесся протяжный гудок. На отцовских часах – девять часов. В это время фанерная фабрика никогда не гудит.
Леша вскинул глаза на пожарную каланчу. Под шатровым навесом дежурный ударил в звонкий колокол. И в тот же миг тихий дом из красного кирпича с большими дверями оживился.
«Неужели у дяди?» – мелькнуло в сознании, и Леша почувствовал, что теперь воркуновское задание вызвало в нем реальное опасение.
Вторично взревел тревожный гудок. За спиной хлопнула дверь. Алеша оглянулся, увидел плоский деревянный ящик «Для жалоб» и Воркуна с Пальмой. На ящик он обратил внимание, конечно, не случайно. Но понял это не сразу…
Побежал за Воркуном. Начальник рукой подал сигнал бородатому брандмейстеру в медной каске. Иван Матвеевич сел рядом с кучером, а Лешу подхватили пожарники и потеснились. Пальма помчалась впереди четверки здоровенных лошадей.
За Живым мостом ищейка безошибочно повернула на Красный берег. Она выбрала наикратчайший путь к пожару, где прерывисто надрывался гудок. Однако до фабрики еще далеко. Лешу трясет, в ушах звенит колокольчик.
Наконец показался высокий серый забор с колючей проволокой. Дым застилал фабричную трубу. Горела не то кочегарка, не то машинное отделение. Леша рассчитывал встретить дядю Сережу и не ошибся: мастер Смыслов помогал тушить пожар.
Загорелось чердачное помещение над машинным отделением. Пожарники повернули лошадей назад, а Воркун с Пальмой остался на фабрике. Дежурный монтер сказал, что на чердаке вспыхнула электрическая проводка…
– Тут самозагорание, товарищ начальник…
Воркун и дядя Сережа одобрительно покачали головами, но сами рассудили иначе: «Нет ли тут диверсии?» Фабрика получила военный заказ на особую фанеру для самолетов. Бывшие однополчане организовали проверку: нет ли где вставной проводки тонкого сечения…
Они пошли в длинное здание с американской сушилкой. Леша настроился принять участие в осмотре, но Воркун шепнул ему:
– Завтра отъезд, займись своими делами…
На обратном пути Леша зашел на почту, написал письмо Груне и отнес его Вадиму. Тот охотно передаст письмо сестре. Брат Груни давно искал случая подружиться с вратарем. Вадим даже согласился ходить с Лешиной кружкой и продавать красные флажочки.
Леша знал, что он не скоро вернется в родной город. Юноша представил исправительный лагерь, Лосиху, Ерша и вдруг вспомнил почтовый ящик на двери милиции. И вспомнил не случайно: Груня пришлет письмо в лагерь, а там, поди, Анархист будет следить за новичком. Если матрос поймет, почему Груня не откликнулась на его записку, – убьет соперника.
И все же Алексей не забрал свое письмо обратно. Он крепко пожал руку Вадиму:
– Пусть Груня навестит мою мать…
– Обязательно навестит! – заверил брат Груни. Вышел из склада и шапкой, белой от муки, помахал вслед вратарю…
В проходной курорта Герасим вручил Алеше повестку из трибунала. Сторож запустил пальцы в бороду, виновато сощурился, но почему-то промолчал, явно что-то скрыл. Алеша тоже не стал откровенничать: Воркун запретил говорить даже матери о неизбежном приговоре трибунала.
Дома Лешу поджидали нежданные гости – Нина и Калугин. В шутливой форме Николай Николаевич упрекнул юношу за то, что тот бросил девушку среди болот, и поинтересовался результатом охоты.
Леша вспомнил горящий шалашик и немедля сообщил о пожаре на фанерной фабрике. Председатель укома насторожился. Возможную диверсию со шнуром тонкого сечения он перевел на свой язык:
– Если поджог без поджога, то здесь, голубчик, одна рука, один почерк. – Он пальцем провел зигзагообразную линию: – Нуте?
– Конечно, Рысь. А ему, может, помог Ерш.
– Сомнительно, друг мой, чтобы матрос остался в Руссе. – Калугин снял очки. – Пашка Соленый не объявился?
Алеша отрицательно мотнул головой и решил вытащить «занозу». Соленый скрылся от агента совсем не потому, что его предупредила Груня. Сегодня Воркун спросил: «Не могла Груня навести тебя на ложный след?» Возможно, и Николай Николаевич заподозрил Груню? Юноша решительно заявил:
– Только не Груня! Скорее, Герасим. Он, по словам Сени, и на допросе вел себя странно: пугливо пялил глаза на ершовский браунинг. И сейчас, в проходной, затаился…
Калугин молчал. Алеша показал повестку в трибунал. Теперь Нина знала, что он работал стажером в угро, и не сомневалась, что «тройка» вынесет ему лишь словесное порицание. Она заговорила о другом:
– Приятная весть, Алеша, – она глазами указала на Калугина, – Николай Николаевич согласился вести краеведческий кружок. Ты как?
– Первый запишусь! – Он с благодарностью посмотрел на гостей и подумал: «Неужели учитель пришел ради меня?»
Калугин вынул из кармана толстовки листок, надел простые очки и глазами пробежал список литературы.
– Все эти книги, голубчик, мы получим у Вейца, но Абрам Карлович просил нас выделить ответственное лицо и сам же подсказал кандидатуру. Ты частый посетитель его библиотеки, друг мой?
– Я беру у него книги, которые есть даже в городской библиотеке.
– Почему? Нуте?
– У него золотое правило: возвращая книгу – расскажи о ней!
– Действительно золотое, друзья мои! – воскликнул краевед и мечтательно проговорил: – Вот бы такое правило по всем библиотекам мира!
Принимая список литературы, Леша опять напомнил о повестке в трибунал. Однако и Калугин отмахнулся панамкой:
– Заниматься будем на Успенской, в строительном техникуме…
Алеша проводил гостей, вернулся домой и удивился, что мать тоже не стала говорить о трибунале.
Вечером зашел Сеня. Он тоже удивился: застал приятеля дома. Обычно в это время Леша занимался у профессора.
– Что я вижу, – подмигнул чекист, – никак благородная измена?
Леша показал другу список литературы и повестку в трибунал. Ему не хотелось думать о встрече с ученым-криминалистом. Однако встреча произошла раньше, чем он предполагал…
Утром, за два часа до заседания трибунала, Леша подметал пол и услышал торопливые шаги, «Оношко», – мелькнуло у него в сознании, и он снова почувствовал, как на хорошее настроение наслоилось беспокойство.
Кругленький раскрасневшийся Аким Афанасьевич вкатился в открытую дверь точно шаровая молния и мягко закружился по комнате, поднимая вокруг вихрь табачного дыма, жестов и слов. Говорил быстро, горячо, обращаясь к оторопевшему юноше:
– Что случилось, мальчик мой? Почему не пришел вчера? У тебя бледный вид. Я так и подумал: заболел…
Леша скованно следил за ним. В такой же позе он стоял ныне весной, когда вот так же в распахнутую дверь вкатился ярко светящийся колобок молнии. Тогда Леша белил потолок, а небесный гость раскаленным ядрышком обошел плинтус порожней комнаты, поднялся по стене к окну и через подоконник перевалился на землю. И задень он малярной кистью этот шарик, начиненный электричеством, – произошел бы страшный взрыв. Так и сейчас: скажи правду – и Оношко вскипит, взорвется гневом.
Все же он признался: рассказал о своем знакомстве с Калугиным. Профессор поморщился:
– И он сразу покорил тебя?
– Нет, не сразу. – Леша взглянул на стену, где висела ракетка приятеля. – Ученик Калугина, Сеня Селезнев, давно заочно познакомил меня с ним. И в споре вечно забивал: их логика посильнее нашей…
– О молодой человек! – Оношко вынул из кармана жилета зажигалку, и в его рачьих глазах вспыхнул огонек. – Почти все люди земного шара мыслят по законам традиционной логики, и только ничтожное меньшинство пытается оригинальничать – рассуждать наперекор человеческому разуму. Но где большинство – там и правда!
– А вот Николай Николаевич говорит: такая мерка не всегда пригодна. Большинство верит в бога, а меньшинство нет, однако правда не за большинством…
– Позвольте, коллега! Религия и логика – антиподы. За веру со временем будет держаться меньшинство, а за науку большинство.
К удивлению Леши, профессор ловко повернул чужой довод в свою пользу. К счастью, Калугин тогда не ограничился одним примером…
– Волховстрой один на всю страну, а частные лавочки растут как грибы, но жизнь пойдет за Волховстроем.
– Поживем увидим, за кем пойдет! – Оношко лукаво улыбнулся. – Не пойми, пожалуйста, превратно. Я не против вашего знакомства. Однако пойми, наивный мальчик, Калугин не криминалист. Его тезис «убийство без убийства» – игра слов! Рогов умер от разрыва сердца. Ни Ерш, ни Рысь тут ни при чем! Ты сам в этом скоро убедишься и вернешься ко мне…
«Нет, черпаком отработал», – подумал Алеша и хотел сослаться на поджог без поджога, но промолчал: Сеня сообщил, что пожаром заинтересовались чекисты, что расследование еще не закончено.
Профессор по-своему понял молчание юноши. Сопровождая концовки фраз однообразным жестом, толстяк как бы мотал клубок красноречия:
– Наш спор с Калугиным научно-принципиальный!..
Леша положил метелку и взял с комода повестку в трибунал – дал понять, что хозяину пора закрывать дверь на ключ…
Его судила «тройка». Председатель трибунала, вчерашний балтийский матрос, своими усами напомнил подсудимому Ивана Матвеевича. Леша глазами пробежался по залу с тремя окнами, выходящими на солнечную улицу.
Народу было много. Лешино дело разбиралось первым, а на столике секретаря трибунала высилась целая горка папок. В последнем ряду сидели мать и Груня. Видать, девушка только что вернулась с Ловати: загорелая, непричесанная, с травинкой в волосах, она держала руки на груди, прикрывая мятую блузку.
Их взгляды встретились. Алеша бодро кивнул головой. Она ответила легким тревожным поклоном.
Мать улыбнулась: она давно присмотрела эту смелую девушку с крестом на груди, да боялась, что верующая черноглазка отвернется от комсомольца, а тут бог послал такое счастье…
Когда председатель спросил Алешу, где тот добыл браунинг, юноша рассказал про обмен с матросом, а сам невольно поискал глазами Ерша Анархиста. В первом ряду пристально наблюдал за Лешей какой-то брюнет со стеком в руке. Его офицерская выправка навела Лешу на мысль: «Не Рысь ли?»
Председатель «тройки» выложил на красный стол знакомый вороненый браунинг с якорем на рукоятке. Леша представил покойного Рогова, ожидал неприятного вопроса, но судья не коснулся смерти уполномоченного губчека:
– Смыслов, твой браунинг?
– Мой.
– Ты знал, что надо иметь особое разрешение?
Алеша признался, что знал и все же приобрел оружие.
Слушая приговор, он склонил голову и одним глазом измерил бывшего офицера с малюсенькими усами. Тот был статный, среднего роста. Агент еще заметил: лакированный стек, синие галифе с кожаным кантом и кавказскую рубашку с тонким ремешком, украшенным серебряными ромбиками.
После вынесения приговора все шумно сели, только в последнем ряду по-прежнему стояли мать и Груня. Они не ожидали, что за хранение оружия могут дать три недели трудповинности. Да еще с такой внезапной концовкой:
– Взять под стражу!..
В комнате с окном, забранным решеткой, пахло карболовкой. Едва Лешу водворили в одиночную камеру, как снова отворилась железная дверь. Вошел Сеня. Он спешил.
– Друг-приятель, – зашептал чекист, вручая пакет с едой, – в лагере ты никому не открывайся. Кроме доктора-врача…
Он нарисовал словесный портрет врача и кивнул на оконную решетку:
– На фабрике «поджог без поджога». Чуешь? – И, не дожидаясь ответа, Сеня пожал агенту руку. – За мать не волнуйся…
– Постой! Тут в зале… подозрительный тип…
Чекист выслушал, одобрительно мотнул чубом и, вскинув ладонь, скрылся за дверью.
Алеша остался один с противоречивым чувством: ответственное задание его радовало и в то же время ему стало тоскливо и немного страшно…
«ГОРОХОВАЯ РЕСПУБЛИКА»
С первого дня лагерной жизни Леша, как и все новички, сразу понял, что бойцы с винтовками и начальник охраны с наганом образуют особое кольцо, в центре которого находится иной мир – своя «Гороховая республика».
«Гороховой» ее назвали потому, что здесь заключенных кормили только горохом в виде хлеба, супа, каши и воскресных лепешек. Исключение – чечевица. А «республикой» именовали потому, что заключенные из своей среды выбирали «президента». Полномочия его были почти не ограничены: он назначал себе помощников, ведал «золотым фондом», судил провинившихся, вел переговоры с администрацией лагеря и «принимал присягу» от новичков.
Не успел Алеша положить вещевой мешок на приземистые нары, как двое громил взяли его под руки и подвели к столу, на котором, покачиваясь, с папироской в зубах, восседал бритоголовый крепыш. Все, что было на нем, – красные сапожки, голубые шаровары, цветистый халат и пеструю тюбетейку – Леша видел впервые, но в загорелом безбровом лице с вислыми усиками просматривались знакомые скулы с желваками и наглые желтоватые глаза в редких ресницах.
– Ясак! На чашки! – приказал он с восточным акцентом.
И в тот же миг две ладони, как широченные ножи мясника, подрубили Лешины поджилки и он упал на колени. Верзилы-палачи ногами зажали его бока. Глава «Гороховой республики» сдвинул тюбетейку на узкий лоб и, размахивая расшитыми сапожками, предупредил коленопреклоненного:
– Правду сказал – твоя жизнь, неправду сказал – не твоя жизнь…
Отвечая на вопросы, Леша напряженно думал: «Неужели Ерш? Сбрить рыжую шевелюру, повыдергивать брови, отпустить усы – нетрудно. Даже якорь на руке можно вывести кислотой. Но гнуть речь на татарский лад – нужна актерская жилка».
Не ведал Алеша, что Георгий Жгловский всю жизнь играл: то бунтаря-анархиста, то одесского биндюжника Жёру, то свободного художника. Не знал агент, что Ерш остановился в Боровичах на квартире театрального костюмера. И откуда было ему знать, что Рысь снабдил племянника Солеварова паспортом на имя Кави Гафаровича Бакирова, уроженца города Казани.
Очистив гроб гадалки, Ерш массивное золото зарыл, а с собой взял мелочь – обручальные кольца и восточные бусы. Его задержали на базаре как спекулянта драгоценностями. Паспорт, стрижка, акцент, костюм (хотя и условный) спасли его от чекистов; аресту по мелкому поводу он был рад.
И все же агент опознал в «татарине» Анархиста и с обидой в голосе объяснил свое появление в лагере:
– Рыжий матрос за масло всучил мне шпалер, а не предупредил, что за пушку берут за макушку!..
«Президент» улыбнулся кончиком рта. Уж он-то, хозяин браунинга, не сомневался, что пострадавший говорил правду. Но все же решил прощупать: «Не подсадная ли утка?» Он расспросил о заседании трибунала, об арестантском вагоне и заявил:
– Твоя вещь – моя вещь, моя вещь – пока не твоя вещь…
Один из помощников «президента» вытряхнул на стол все содержимое Алешиного мешка, а второй детина очистил карманы новичка – ничего подозрительного. Анархист мягче взглянул на стоявшего на коленях. Обычно новенькие выслушивают «законы конституции» и тут же клянутся не нарушать их. Старорусец же сначала поинтересовался «мерами наказания», а потом уж принял присягу. Да и взгляд у него цепкий, любопытный. «Президент» похвалил неофита:
