Текст книги "Тайна дразнит разум"
Автор книги: Глеб Алёхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)
Эмиссар посмотрел вниз на мост и площадь перед собором, где стояли крестьянские подводы и лошади с деревенской седловкой. Бывшие солдаты и кавалеристы съехались из деревень. Ими будет командовать опытный офицер. Этот ударный отряд, вооруженный винтовками, саблями, гранатами, разгромит чека, трибунал и чоновцев.
Сегодня базарный день – часть конников ударит внезапно с Торговой площади. Вейц бросил взгляд на водокачку, здание угро и Гостиный двор. Возле магазина Солеваровой шла погрузка ящиков с «ценным товаром». Кафедральный собор купил «древние иконы», и сейчас Зубков поможет старосте принять покупки.
Над головой заворковали голуби. Весенняя капель отбивала секунды. Абрам Карлович, как Наполеон перед боем, взглянул на карманные часы. Все идет по плану. Стратег спокойно перевел взгляд на берег Перерытицы. Ветвистые ивы прикрывали дом Достоевского. Виднелась лишь серая крыша. Федор Михайлович хорошо научил его понимать человеческую душу, без чего никакая тактика и стратегия не принесут успеха.
Хотелось взять веревку с узлом и раскачать язык колокола. Пусть старорусский перезвон войдет в историю. И пусть Курт Шарф поймет, что церковная стратегия пригодна для любой нации. Отлично сказал Зубков: «Русский с двумя „С“ – Самый Совершенный представитель человеческого рода!» Иван Зубков такой же националист, как и Курт Шарф!
Абрам Карлович обошел парапет колокольни. Со всех сторон города стекались верующие: по Красному берегу шла колонна Жгловского; Торговую площадь пересекла толпа мирян во главе с Солеваровым, – по всем улицам шли люди в одном направлении…
А вот и подводы остановились перед Воскресенским собором. Сейчас Зубков примет оружие, раздаст его единоверцам и выставит в окне храма крест – подаст сигнал готовности…
Вейц увидел за оконной решеткой икону и протер глаза:
– Неужели перепутал?!
Нет, кадровый офицер не перепутает. Что-то случилось! Была договоренность, что «икона в окне» послужит сигналом провала основной операции.
Он спустился на вторую площадку и осторожно выглянул в пролет. Возле углового дома притулился Сеня Селезнев. Он смотрел на колокольню. Все ясно!
Рысь дождался того момента, когда толпа верующих растеклась до колокольни, открыл дверь и, пригибаясь к земле, нырнул в массу возбужденных прихожан…
Ночное задание Алеша выполнил и вернулся в больницу. Возле деревянного дивана стояла сестричка в белой косынке. Она сообщила, что Ланская очнулась, а Груня пила молоко:
– Не горюй. Они молодые – все затянет…
В кабинете врача стенные часы пробили с протяжным звоном. Алеша помялся у дверей палаты и направился к выходу. К десяти часам он должен быть на посту.
Старинный Воскресенский собор возвышался на береговой стрелке – на стыке двух рек – Полисти и Перерытицы. Дивный многокупольный храм на крутом бугре обычно зачаровывал Алешу, но сейчас его вниманием завладела другая картина.
Еще издали он услышал приглушенный ропот огромной толпы. Возбужденно-настороженные прихожане плотной стеной загородили все подступы к церковной крепости с золотыми крестами. Леша с опаской прикинул: «Без штыков и впрямь не пробьешься».
За себя не волновался, он-то проскочит незамеченным. На нем старые бутсы, рабочие штаны и потертая куртка мастерового – никто не признает в нем чекиста. И задание несложное – засечь наиболее активных церковников.
На соборной площадке верующие поджидали комиссию по изъятию церковных ценностей. А в комиссию входили близкие ему люди – дядя Сережа, Воркун, Калугин. Сегодня может повториться вчерашнее: во имя пречистой фанатики пойдут на любое преступление. Они гудели, как растревоженный улей.
Лешин пост в храме. Юноша пробился через толпу, снял шапку и взошел на каменную паперть собора.
Возле гроба лысый коренастый староста разгружал последний ящик с церковным барахлом. Сегодня ночью Леша и Люба постарались в магазине Солеваровой, даже кирпичи из подвала не обошли.
Толстая шея приемщика налилась кровью. Он цедил сквозь зубы:
– Распять Солевариху мало! Перепутала, видать, ящики, дура!
А тем, кто приходил за оружием, староста зло бросал:
– Поворачивай оглобли! Вишь, вся надежда на чудо!..
Боевое настроение заговорщиков быстро сменилось растерянностью. Многие из них, крестясь, возвращались к своим подводам. Однако народ не убывал, а прибывал. На паперти к Леше подошел Герасим, положил бороду на плечо юноши:
– Вот попомни, ежели комиссия рискнет – хана ей натурально.
Чекист не возражал. Провал организованного восстания не исключал стихийной расправы с членами комиссии. Надо быть начеку.
Он протиснулся внутрь собора. Пахнуло ладаном. Четыре массивных столба полосами прикрывали золотой иконостас, залитый солнечным светом и свечами. Верующие молились, стоя на коленях.
Через ряды молящихся пробивались трое здоровенных бородачей в серых поддевках. Лица холодные, незнакомые. Леша последовал за ними в сторону большой, ярко блестевшей иконы. Это хоть и была копия Старорусской божьей матери, но искрилась золотом, серебром и самоцветами не хуже подлинника.
Драгоценный образ охраняли «черные ангелы» – Боженька, Лосиха, Цыган, Баптист и Пашка Соленый. Это они вчера опрокинули Ланскую, избили Груню. Почему же бандиты на свободе? Видимо, массовые аресты накануне изъятия церковных ценностей еще больше подлили бы масла в мятежный огонь. Ничего, расплата не за горами.
Пьяный Пашка выкатил глаза на тройку бородатых в поддевках. Выправка у них явно военная. Глаза решительные и чуть насмешливые. Не то переодетые чекисты, не то члены комиссии.
Соленый локтем толкнул здоровенного Баптиста:
– Если не перекрестятся – не зевай!..
Многопудовая икона утопала в серебре, золоте, жемчугах, бриллиантах, голубой бирюзе, гранатах и топазах. Трое бородачей уставились на богатое убранство…
– Да-а, – тихо произнес, разинув рот, один из них, – чего бы не приобрел на такие драгоценности…
Как выяснилось потом на судебном процессе, это были порховские торгаши. Они приехали за старорусскими знаменитыми поросятами, услышали на базаре про «чудотворную в камнях» и зашли в собор полюбопытствовать. Будучи староверами, они, разумеется, не перекрестились…
Пашка первый накинулся с кулаками на безбожников:
– Бей нечисть!
«Черные ангелы» не оказались одинокими. Православные, во имя пречистой, тут же, кучно навалясь, повалили староверов на каменные плиты. Их били сапогами до тех пор, пока пол не окрасился кровью.
Затем полуживых незнакомцев вытащили на паперть, и опять на них посыпались удары. Особенно старался Баптист.
– Вот тебе, хапуга, вот тебе!.. – топтал он здоровенной ногой.
Ему не уступал Соленый:
– На мост! Скинем нехристей!
Алексей схватил Пашку за руку:
– Стой!
– А-а, комса! Заступничек?!
Кто-то сзади сильно ударил Алешу по уху, и он бы упал, если бы в этот миг его не подхватил Федя Лунатик. Воспитанник Воркуна помог Алеше удержаться на ногах и вывел его на свежий воздух:
– Не рыпайся, Леш, красным платком быка не успокоишь!
Чекист смирился, перевел взгляд на мост. Там над перилами взлетел бородач в окровавленной поддевке. Он упал на лед и не шелохнулся. Второй старовер, наоборот, от удара об лед очнулся, медленно поднялся на четвереньки, затем выпрямился и, пошатываясь, побежал на середину реки.
За ним вдогонку кинулся Мишка Цыган. Но красноармеец, охранявший военный склад на берегу, выстрелил в воздух и отпугнул преследователя.
Третий, русобородый торгаш, остался лежать на паперти собора: его убили еще возле святого образа богоматери.
Разгоряченный, хмельной Пашка Соленый подскочил к старосте собора и сгреб его за грудки:
– Где оружие?!
Он, видимо, посчитал, что с комиссией разделались и пришло время громить исполком.
– Ты ж, пузо, обещал! Давай!..
Его голос заглушил женский истеричный крик:
– Комиссия!
Все люди повернулись лицами к Торговой стороне. В начале Успенской улицы действительно показалась группа людей во главе с Калугиным. Маленький, в коротком пальто и высокой меховой шапке, он смело вышагивал впереди членов комиссии – Воркуна, дяди Сережи, врача Глинки, историка Рубца и председателя исполкома в кожаном реглане красного цвета.
Поняв свою ошибку, Пашка на миг оцепенел. Со всех сторон полетели возгласы удивления:
– Глядь, без штыков!
– И охраны не видать!
– Может, то не комиссия?!
Толпа на берегу расступилась, комиссия взошла на мост, но впереди людская пробка по-прежнему распирала перила. Они зловеще потрескивали. Члены комиссии остановились. Калугин шагнул и обратился к прихожанам:
– Граждане! Мы идем не изымать церковные ценности, а лишь составить опись соборного имущества…
– Не допустим! Не дозволим! – загнусавила Лосиха и подтолкнула Пашку: – Гони безбожников!
– Бей нехристей! – Соленый выскочил из толпы на мост.
Ему навстречу рванулась Люба в черном платке:
– На кого руку поднимаешь?! На доктора, который лечит нас? На учителя, который учит наших детей? На лектора, который отстоял чудотворную икону? На кого?! На старого мастера?!
– А ты кто такая?! – завопила толсторожая Лосиха и, не дожидаясь ответа, закричала:
– Христиане, постоим за пресвятую!
– Бей антихристов! – Пашка потянулся за Калугиным, но его руку перехватил Воркун.
– Кто бросал невинных с моста?! – спросил он громовым басом. – У кого руки в крови? Где убийца?
– Сейчас укажу! – Пашка нырнул в толпу.
Случилось так, что первый прилив гнева фанатики выхлестнули на людей, не причастных к изъятию церковных ценностей, а вторая вспышка ярости не затронула мирян: их вниманием завладел сигнал к бедствию.
В это время со стороны Успенской улицы донесся тревожно-назойливый звон колокола и конский топот. Городская пожарная команда мчалась прямо на мост. Толпа отхлынула на берег, открывая путь на Соборную сторону. Пожарники в блестящих касках рассыпались возле храма. Они накрыли два трупа рогожами и прошли в собор. А следом за ними последовала комиссия.
Алеша вернулся на свой пост. Наступила решающая минута. Лысый староста спиной повернулся к святыне и, раскинув руки, обратился к членам комиссии:
– Предупреждаю! Кто из вас прикоснется к Владычице, даже взглянет на нее недобрым глазом – у того отсохнет рука или он ослепнет!
Об этом Алеша слышал от матери: ходило поверье, что у вора, который вскрыл кружку возле иконы, отсохли руки.
Наэлектризованная толпа уставилась на Калугина. Он, держа шапку в руке, почтительно поклонился старосте и спокойно заявил:
– Повторяю, мы пришли не изымать ценности, а помочь вам составить опись имущества. Вас, Петр Гаврилович, тоже выбрали в комиссию. Пожалуйста, голубчик, принесите инвентарную книгу…
Спокойный, деловой тон Калугина обескуражил старосту. Он покорно опустил руки.
«Обошлось», – подумал Алеша и вздрогнул. Его сильно схватил за локоть Сеня Селезнев. Бледный, встревоженный, он потянул приятеля к выходу. Видимо, случилось нечто страшное. И Леша не ошибся.
– Рысь, – Сеня глазами показал на колокольню, – утек…
– Как утек?
– А так… – Сеня стрельнул взглядом по толпе, – нырнул и затерялся-исчез…
Мелькнула мысль о Пальме. Под ногами чавкала жижа, растоптанная тысячами ног – уж какие тут следы…
– Может, Зубков знает место явки?..
Друзья прибежали в чека. Дежурный открыл железную дверь с круглым глазком. На столике белел чистый лист бумаги, а на полу распластался Зубков, у него из уха торчал кончик карандаша…
– Мозг проткнул!
ОХОТА ЗА РЫСЬЮ
– Так могло случиться с каждым из нас, – заступился Леша за приятеля.
– Не выгораживай! У нас, чекистов, так не принято, – строго проговорил Пронин и перевел взгляд на Селезнева: – Чего доброго он подумает, что и в самом деле не виноват. И потом, я вызвал не для этого…
Уполномоченный окинул взглядом всех оперативников, стоявших вокруг письменного стола.
– Арест церковников и «черных ангелов» отложить. Они не уйдут от нас. Главная задача – поймать Рысь, пока он под руками. – Пронин остановил взгляд на Сене: – Селезнев, тебе в деревню. Постарайся опередить. Он может заглянуть к матери. Иди!
Алеша заметил, что Люба грустными глазами проводила провинившегося чекиста.
– Добротина, – продолжал Пронин, – на станцию. Быстро!
Алеша нетерпеливо вскинул руку.
– Чего, школьник?
– Разрешите заглянуть в дом Вейца?
– Думаешь, что он забежит попрощаться с женой?
– Нет, начальник, он не забежит, но я хорошо знаю его жену. По ее поведению, по некоторым вещам можно определить, продумано бегство или нет. Если продумано, то Рысь и все его соратники разбегутся поодиночке в разных направлениях. Если не продумано, то его ближайшие помощники зайдут к Вейцу, чтобы через него связаться с Рысью. Ведь они не знают, что регент и Рысь – одно лицо.
– Резонно! – одобрил Пронин и кивнул на дверь: – Дуй!
Почти каждый месяц Алеша помогал Елизавете Ивановне убирать библиотеку Вейца. Хозяйка нисколько не удивилась и на этот раз, когда заядлый читатель явился в рабочем костюме и попросил мокрую тряпку.
– Я видел Абрама Карловича. Он сказал: «Задержусь. К обеду не ждать»…
Стройная бледнолицая женщина в светлом капоте вскинула тонкие пальцы на плоскую грудь.
– Знаю. А вечером – ужин с гостями. – Она сняла с катушки передник. – Так что я сегодня вам, Алешенька, не помощница…
– Один справлюсь… Да, чуть не забыл! Абрам Карлович просил: кто придет к нему, провести в библиотеку. Он дал мне инструкцию: как и что. Не затруднит?
– Очень затруднит, – улыбнулась она, направляясь к плите.
Алеша прошел в библиотеку, придвинул стремянку к высокому стеллажу и, закинув влажную тряпку на плечо, поднялся по лесенке. Дело привычное, но глаза заняты другим. Он бросил взгляд на рабочий стол коллекционера.
Знакомая книжка «Так говорил Заратустра» лежала на прежнем месте, рядом с красным карандашом. Признак хороший. Хозяин, видимо, не сомневался, что мятеж закончится победой, что он вернется домой и закатит пир. Если бы готовился к бегству, то заранее уложил бы вещи в чемодан и подготовил бы жену к долгой разлуке.
Впрочем, Рысь не простак. Он мог схитрить: если жена не в курсе дела, так зачем же готовить ее к долгой разлуке. Она затоскует – один вид ее насторожит чекистов. Нет, наоборот, надо все оставить так, как было раньше. Пусть жена искренне ждет его, а вместе с нею пусть ждут хозяина и чекисты.
Скорее всего, что план отступления продуман тщательно и для себя, и для ближайших помощников. Пустой гроб в соборе – это наверняка Рысья придумка. К сожалению, Зубков не знал убийцу Рогова и вынужден был покончить с собой…
Коридорный звонок оборвал ход мысли чекиста. На кухне раздались женские голоса. Затем заскрипела дверь, и в библиотеку быстро вошла мадам Шур. На ней фетровая шляпа с узкими полями, легкое драповое пальто чуть ниже колена и высокие зашнурованные сапожки. Она подняла встревоженные глаза.
– Давно видели Вейца? И где? – спросила мадам Шур.
– Он шел на Соборную сторону. Это было после завтрака, около девяти часов. – Леша влажной тряпкой обтер пустую полку. – Абрам Карлович попросил меня убрать тут и наказал: «Если зайдет Вероника Витальевна, то пусть обязательно дождется меня. И никуда из дома!»
Раздеваясь, мадам Шур дрожащими руками сняла шляпу и спросила:
– Алеша, ты был на мосту?
– Был, – с досадой проговорил он. – Сбросили, да не тех…
Она удивленно задрала подбородок:
– Это говорит комсомолец, агент уголовного розыска?
– Поднимайте выше, Вероника Витальевна, второй день уже в чека!
– В чека?! – изумилась мадам Шур, роняя шарф. – Шутите?
– Наш с вами шеф не любит шуток…
– Как наш? – насторожилась она. – Ты о ком?
– Все о нем. – Он указал книгой на дверь спальни. – Сейчас укажет: куда и как…
– Он здесь?
– Придет. Эта квартира вне подозрения. – Леша поставил книгу на чистую полку и деловито заметил: – Пройдите в спальню, опустите шторы…
– Почему в спальне, обычно в столовой?
– Окна спальни выходят в сад, наверно, поэтому, – ответил Алеша, думая: «Не знает о бегстве, значит, не первый помощник».
Раздался телефонный звонок. Мадам Шур подошла к столику и сняла трубку. Непонятный разговор закончился ясной фразой:
– Придет, приезжайте…
Повесив трубку, мадам доверительно бросила Леше:
– Отец Осип…
Она задержалась возле лестницы, неожиданно заговорила о Карпе:
– Ты играл с ним в футбол. Не замечал в нем странность? – Ее голос стыдливо размяк. – Только что говорил о свадьбе, беспокоился обо мне, искал, а сегодня утром в магазине вдруг заявил: «Возвращаюсь домой». Ушел от меня на Ильинскую, в коммуну. Разве примут без партбилета?
– Карп второй день работает на моем месте в угро. Это он вынул оружие из ящиков…
– А как он проник в магазин?
– Друзья помогли…
– Боже, какое коварство! – Она перекрестила грудь и, зевнув, ладонью прикрыла рот. – Я сутки не спала. Попробую хоть чуть сомкнуть глаза…
Она открыла дверь спальни и остановилась на пороге:
– Алеша, не заходил сюда Зубков?
– Сегодня ночью его арестовали, и он покончил с собой.
– Святая Мария! До или после допроса?
– До! Чекисты не знают, откуда гранаты.
На лице мадам выступил нежный румянец. Она, видимо, окончательно поверила, что Леша – один из приближенных Рыси. Она сказала:
– Я-то ломала голову: кто это информирует эмиссара о делах чекистов. Молодец, Алеша!
– Спасибо! Но я лишь второй день в чека…
– А кто же тогда… информировал?
– Знаю. Но шеф повесит меня на этой лестнице…
Помешал парадный звонок. Мадам Шур скрылась за дверью спальни. В библиотеку хозяйка привела худенького мужичишку с козьей бородкой. Леша обрадовался, что «черные ангелы» прислали Боженьку. Он не знал в лицо младшего Смыслова…
– Вейц будет вечером, – сказал Леша. – Хочешь – подожди, хочешь – оставь адрес. Хозяин пришлет записку с верным человеком…
– Меня ждут. До вечера не смогу. Уж лучше адрес, мил-человек. – Боженька шапкой указал на окно: – Знаешь Рдейскую пустынь?
– Бывал разок.
– Так пусть постучится к игуменье. А матушка уже доставит нам записку. Низко кланяюсь…
Алеша проводил его долгим взглядом. Осторожность Боженьки не удивила его. Чекист смотрел на «черного ангела», думая о своем: «Кто в чека предатель? Почему же он не предупредил Рысь о ночной операции в магазине? Возможно, его исключили по сокращению? И не он ли убил Рогова? И не он ли припрятал дневник уполномоченного?»
Чекист внимательно обшарил библиотеку, ящики стола, но не нашел роговской тетради с лошадью на обложке.
Снова прозвенел колокольчик. Следом раздался звон посуды на кухне. Резкий звонок, видимо, напугал хозяйку – она выронила тарелку. Густой бас Жгловского извинялся, указывая на примету к счастью. Поп не пожелал идти в библиотеку. Слышно было, как он жадно пил воду. К нему подошла мадам Шур. Они оживленно обсуждали события на мосту.
Леша воспользовался шумом, позвонил Пронину и попросил начальника срочно выслать в дом Вейца оперативников.
Мадам Шур и священника Жгловского арестовали в доме Вейца. Но доставили в чека ночью. Леша понял, почему не тронули хозяйку… Рано или поздно Рысь даст о себе знать Елизавете Ивановне…
Чоновцы во главе с Ахмедовым окружили Рдейскую пустынь и без боя забрали «черных ангелов». Они крепко спали у монашек в кельях. Операция протекала на рассвете. Леша не принимал участия: ему поручили следить за Солеваровым.
В десять часов ночи старик вышел из дома и побрел на Соборную сторону. Конечно, хотелось, чтобы староста привел на явочную квартиру. Ни мадам Шур, ни отец Осип не знали адрес Рыси. Пронин просил Алешу проявить максимум старания…
Солеваров свернул в Чертов переулок, постоял немного. Видимо, боялся слежки. Затем дошагал до рябины, придвинулся к деревянному домику и тихонько постучал по оконной ставне.
Дверь в темноте открыла Капитоновна:
– Проходи, кормилец мой…
Прислужница гадалки сотрудничала с Федей Лунатиком. Он проникал к ней в дом через черный ход. Второй ключ лежал на дверной перекладине. Лучше всего войти в дом незамеченным. Чем черт не шутит, может быть, Капитоновна работает и на нас, и на Рысь…
Леше помог мягкий снег. Он бесшумно подкрался к черному входу, шагнул на крылечко, нащупал в указанном месте ключ, смочил его слюной и осторожно вставил в скважину…
У молодого чекиста забилось сердце. Он представил, как сейчас окажется свидетелем тайного совещания заговорщиков под водительством Рыси.
Только не спугнуть бы…
Два поворота ключа – два пружинных скрипа, и дверь ослабла…
КАМЕНЬ НА ДОРОГЕ
Свояк не вернулся домой. Попадья позвонила регенту, жена Вейца ответила: «Молитесь богу» – и повесила трубку. Солеваров догадался, что отца Осипа арестовали. И мадам Шур наверняка в чрезвычайной комиссии.
Сейчас придут за ним, церковным старостой. Он главный поставщик оружия. Ему поручили поехать в деревню – осмотреть иконостас и заодно с образами упаковать сабли, винтовки, обрезы. Оружие осталось еще от «зеленых». Мельник вынул из ямы содержимое и ночью на своих лошадях доставил в часовню.
Вспомнилось совещание в темной комнате регента. Выступал эмиссар патриарха. Говорил он душевно, убедительно. Тогда всем присутствующим казалось, что Русса и вся Россия – огромная бочка с порохом: достаточно поджечь фитилек – и красные обручи разлетятся вдребезги.
Но свершилось светопреставление! Даже собственная жена взбунтовалась против мужа. Вера Павловна не хуже обновленки клянет патриарха Тихона и весь церковный сброд Старой Руссы. Она, грозя кулаками, кричала на старика:
– Чего тебе не хватало?! В храмах служба, в магазинах торговля! Молись, наживай! Так нет, снюхался с рыжим попом! Это же вы подбили головореза Пашку Соленого и его братию! В святом месте побоище учинили! Невинных с моста побросали! На комиссию руку подняли! Бунтовать вздумали! На что благословил вас патриарх Тихон? На убийство! Эх ты, христианин! Глаза б не глядели на тебя! Старый пес! И меня не пощадил! Чего в ящики натолкали! Чтоб вас с отцом Осипом на одном суку вздернули! Ироды библейские!..
Сопя носом, старик надел шубу, меховую шапку с бархатным верхом и захромал к двери.
Нет покоя. И не совладать с мыслями. В голове хаос. Дрожат колени. С трудом добрел до аптеки Феертага. Забыл название лекарства. Взял порошок от головной боли.
Вышел на Ильинскую. Перекрестился на часовню и зашагал по людной улице. При народе не возьмут. Пока сумерки, не арестуют. А ночью его дома не будет. Чем бы успокоить сердце?
Он снял шапку, вытер красным платком вспотевшую лысину и пугливо оглянулся на тяжелые шаги. Слава богу, знакомый прихожанин. Староста поздоровался со сторожем парка:
– Герасим Пантелеймонович, был там… на мосту?
– Был, сударь, только рук не марал. – Сторож разгладил черную бороду. – А вы, Савелий Иннокентиевич?..
– Шел, да не дошел: ноги отказали… вернулся домой…
– Да, сударь, зрелище жуткое! Загубили непричастных. Ну а потом, натурально, пропустили комиссию в храм…
– Пропустили?! А вчера за что голосовали на общем собрании?
– Да ведь и вы, сударь, вчерась руку вздымали, а ныне и до моста не дошли…
– Занемог я, Герасим Пантелеймонович. – Он сложил руки крестом: – Видать, пришла моя смертушка…
Отговорился, но не успокоился. Дворники да сторожа продажный народ: кто им платит, тому и служат. Герасим бывалый, хитрый мужик, бога боится, а начальству в глаза заглядывает. Вот зайдет в чека и скажет: Солеваров направился к парку.
Старик круто повернул в переулок. Повстречалась незнакомая дородная женщина. Перед глазами встал образ разбушевавшейся жены. Надо напомнить ей блуд с родным племянником. Ушла гибкость мысли. Все же не зря вспомнился Ерш Анархист. Он ловко откупился золотом. У него, Савелия, тоже имеется клад. Только вот как передать чекистам?
«Подослать своего человека, поставить условие, – рассудил старик и начал перебирать в памяти верных людей – Мадам Шур сидит за решеткой, а Пашку и его приятелей наверняка схватят, если уже не схватили. Вот разве Капитоновну…»
До революции Солеваровы жили на Соборной стороне в своем двухэтажном каменном доме. А рядом с домом, через сад, деревянный флигелек занимал солеваровский дворник с дочкой Капочкой. Савелий, единственный сын богатого солепромышленника, восемнадцатилетний гимназист, любил в дальнем углу сада играть с Капочкой. В десять лет она испытала первую настоящую любовь и до сих пор смотрела на него умиленными глазами.
Они беседовали в комнате, освещенной двумя лампадами. Савелий сидел за столом, а Капитоновна крутилась возле самовара:
– Чаек, батюшка, никогда не повредит. Ваш родитель даже очень уважал индийский…
– Без зла вспоминаешь Иннокентия Спиридоновича?
– Боже милостивый! – оживилась шустрая бабка. – Ваш батюшка – благодетель наш. Бывало, что ни праздник – то подарочек. Жили мы в этом домике как у Христа за пазухой. Да и вы, соколик, меня сильно баловали. Яблони в саду засохли, а память о райских днях живет…
Старик представил курносую, краснощекую пухлянку в ярком платьице и перевел взгляд на икону Николы Чудотворца. Старый грех он давно замолил, – своей законной жене ни разу не изменил. Теперь заговорил без угрызения совести:
– Капитолина Капитоновна, мне кажется, что я не на восемь, а на восемнадцать лет старше тебя. И телом, и духом сильно сдал. Сестра моя, не откажи мне в помощи…
Бабка укрепила самоварную трубу и повернулась к столу:
– Надумал коровку продать?
– Нет, Чернуха останется тебе: столько лет кормила, доила, молоко приносила…
– Домишко на дровишки?
– Да нет, Капитоновна, живи на здоровье. – Он положил отяжелевшую руку на стол: – Хочу умереть на своей постели, а не на казенной…
За дверью проскрипела половица. Хозяйка прислушалась. По ее настороженности старик угадал источник минутного всполоха. Он бородой навел на стенку комнаты, где раньше в гробу лежала гадалка:
– Кто там?
– Никого, батюшка. Ветер аль крыса: ныне голодные стаями бродят. Положил в кормушку свинье – и стой, ни шагу. А то крысы все подчистят…
Нахлынуло воспоминание: возле гроба ясновидящей Савелий однажды в темноте беседовал с эмиссаром патриарха.
Старик тихо спросил:
– Капитоновна, ты хоть раз видела эмиссара в лицо?
– Он ходил к ней со двора. Разок столкнулась в сенях, так у него платок на лице…
– Как думаешь, сейчас он вне Руссы?
– Бежала Псижа[19]19
Псижа – речка, впадающая в озеро Ильмень.
[Закрыть] до Парижа, да Ильмень задержал!
– Как понять, сестра моя?
– Никто от могилы не убежит, кормилец мой!
«Не поняла», – решил он и поставил вопрос ребром:
– Ты знаешь, где сейчас эмиссар?
– Не ведаю, батюшка. А зачем он тебе?
Старик нахмурился, седыми бровями придавил глаза.
– Клялся: «В беде не оставлю», а теперь…
– Ни весла, ни посла?
– Сущая истина!
– А что за беда, сударь?
Солеваров покосился на комнатную дверь:
– Отец Осип и мадам Шур арестованы, и меня заберут…
– Господи помилуй! – перекрестилась бабка.
– Непременно заберут, если не откуплюсь, как словчил мой племянник. – Старик умоляюще взглянул на подругу детства: – Сходила бы на Крестецкую, да условие поставила бы: «Так и так. Он вам золото, а вы ему домашний арест. Пусть старик умрет на своей постели». Ты же, Капитоновна, ходовая!
– А много золота? – деловито спросила она, прислушиваясь к самовару. – Стоит ли овчинка выделки?
– Стоит, сестра моя. – Он растопырил толстые, кривоватые пальцы: – Золото, серебро и самоцветы. Всего пуда на три.
– Отцовское еще?
Говорить правду не хотелось. Старик перевел взгляд на стенную фотокарточку, вздохнул:
– Анна Иннокентиевна… За что тебя любила моя сестра, покойница?
– Не знаю, сударь, а только со мной и на германскую пошла: сама в госпиталь и меня няней пристроила. Сердечная была у вас сестра, Савелий Иннокентиевич.
– Да ведь и у тебя душа добрая, – он погладил ее руку. – Сходишь, душа моя?
– Сходить не трудно, сударь: Торговая сторона не за горами. А вдруг не поверят. Скажут: «Покажи, старая!»
– А ты им прямо: «Если б знала, сама принесла бы к вам». И добавь: «Солеваров – человек солидный, богу преданный, не обманет вас, только дайте ему спокойно умереть».
– Ладно, сударь, схожу.
– Завтра! Утром же! А то опередят, станут трясти, и тут уж никакой добровольности.
– А может, сударь, самому явиться?
– Ой, боюсь! При одной мысли… дух захватывает. – Староста вспомнил Рогова: – Вызвал! За горло! Неси чудотворную! Меня водой отливали. Хорошо, Калугин подвернулся, дай бог ему здоровья. Нет уж, Капитоновна, сделай милость – сходи…
Она подсыпала в самовар углей, брякнула трубой и вернулась к столу:
– Теперь в чека бывший начальник угро. Мужик, говорят, справедливый. За него Ланская замуж вышла.
Старик опустил глаза. Но бабка продолжала:
– Пострадала, бедная: оглохла и мертвеньким разрешилась. Да и вашей работнице из магазина шибко досталось, слова сказать не может. Ваша супружница велела отнести ей молочка…
Савелий совсем склонил голову, ему хотелось сжаться, сделаться незаметным комочком и закатиться в темный угол. Он вспомнил слова племянника: «Эх ты, глыба каменная, загородил дорогу с крестом на пузе, не даешь проходу нашему брату!»
В пустой комнате раздался стук. Старик и бабка оглянулись на дверь.
– Феденька, это ты? – громко спросила Капитоновна.
Солеваров увидел Алешу, побагровел и повалился со стула.
СХВАТКИ НА ДОПРОСАХ
У мадам Шур серьги бутылочками. Они, как и глаза ее, поблескивают презрением. Всем своим видом она говорит сидящим за столом: «У меня диплом Сорбонны, книги на французском, обширная переписка с культурными людьми, а у вас что, неучи?»
Алеша вел протокол, а допрашивали Пронин, Воркун и Калугин. Уполномоченный развернул пачку писем и строго спросил:
– Кто такой Федор Кузьмич Тетерников?
– Неужели вы такой невежда?
– Но, но, полегче! – прикрикнул Пронин, и, заглядывая в письмо, спросил: – Где он живет?
– В Детском Селе.
– Про какие это он тут намекает «Политические сказочки»?
Арестованная захохотала. Уполномоченный цыкнул на нее. На помощь пришел Калугин. Он сухо, с чуть заметной улыбкой, пояснил мадам:
– Я вижу, вы впервые на допросе. Так учтите, гражданка Шур, опытный следователь заинтересован раскрыть не свою, а вашу эрудицию. Мы знаем, что речь идет о русском писателе Федоре Сологубе. В свое время Федор Кузьмич преподавал в здешней гимназии. Он ваш духовный отец. Но у него даже внешность противоречива: простые, мягкие, чеховские очки и суровые, внушительные усы, как у Ницше. Ваш наставник проповедовал крайний индивидуализм и в то же время в художественной прозе высмеивал этот самый мещанский солипсизм. Именно здесь, в Старой Руссе, он собрал материал для своего «Мелкого беса». Его герой романа Передонов стал нарицательным подобно Хлестакову и Обломову. К сожалению, вы забыли те книги, в которых ваш учитель бичевал мелкую пошлость, злобу, тупость захолустья – словом, передоновщину. Я уверен, что вы не дочитали «Политические сказочки», в которых автор откликнулся на революцию пятого года…
– Почему вы так решили?
– Скажите, пожалуйста, какие рассказы входят в сборник «Истлевающие личины»? Нуте?
