Текст книги "Тайна дразнит разум"
Автор книги: Глеб Алёхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)
– Молодку, что раньше пела в хоре, сбили. А другая, что помоложе, чернявая такая, прикрыла ее своим телом. И видать, второй-то горазд досталось. Ногами били, топтали…
Всадник пришпорил коня. Тот рванулся в карьер…
На Живом мосту Воркуна остановил Сеня. Иван с трудом узнал своего сотрудника: в штатском костюме, с подбитым глазом, молодой чекист походил на базарного хулигана…
– Иван Матвеевич, быстро-срочно в исполком!
– А почему не в больницу?
Селезнев понял неожиданный вопрос Ивана Матвеевича. Он не скрыл истинное положение.
– Тамара Александровна в больнице, ее доставили без сознания. Весь удар приняла на себя Груня: она жива, но ее сильно помяли-побили. – Сеня сказал, что он специально ждал Воркуна на мосту: – Чрезвычайное совещание! Тебя ждут, дружок Воркунок…
В коридоре старый плакат: «Мир беднякам, война волкодавам-кулакам». Иван подумал: «Кому война? Волкодавам? А ведь волкодав травит лютого зверя. Выходит, кулак пользу приносит? Чушь какая-то!»
Иван поймал себя на том, что он нарочно цепляется за все глазами, лишь бы не думать о жене.
Его ждали. Кто-то открыл дверь кабинета председателя исполкома. Совещание вел Калугин. Одни члены комиссии предлагали завтра выйти под охраной красноармейцев, другие, в том числе Калугин, отказались от штыков. Голоса раскололись поровну…
– За тобой слово, голубчик! – известил Николай Николаевич, указывая на свободный стул. – Удачно съездил?
– Удачно, – ответил Иван.
Обстановка не позволяла рассказать подробно, да и ждали от него другого. Фронтовой друг поспешил перетянуть его на свою сторону, энергично замахал кулаками:
– Не то времечко, не царское, мать честная! Мы не одни, ёк-королек! С нами железнодорожники! С нами рабочие лесопилки, фабрики, завода! С нами милиция и армия! Толбухин пришлет роту красноармейцев! И пусть они, гнилые обломки, только встанут на пути! Всех к чертям собачьим разнесем!
– Только так! – поддержал учитель Рубец. – Иначе повторится сегодняшнее побоище.
Иван представил жену с закрытыми глазами и забинтованную Груню. «Зачем еще жертвы?» – подумал он и был готов присоединиться к старшему Смыслову. Но его опередил Пронин.
Уполномоченный губчека ознакомил комиссию со свежей депешей – ему только что вручили. Он сверил часы и глухо прочитал:
– «Пятнадцатое марта. Город Шуя. Комиссию охраняли бойцы. Церковники пытались разоружить. Произошло кровавое столкновение. Имеются жертвы».
– И у нас будут жертвы, если мы встанем под охрану штыков. Нет, друзья мои, пока никакого оружия и никакого насилия! Решающее слово за тобой, батенька! Нуте?
Воркун, пожалуй, единственный знал, почему завтра церковники останутся без оружия. При таком положении восстание исключается. Он твердо заявил:
– Обойдемся без винтовок!
– Это же самоубийство! – воскликнул учитель истории.
– Да уж, елки-палки, дадут прикурить!
На улице сумерки, но снег по-прежнему проваливался под ногами. Иван спешил на Соборную сторону, где помещалась больница. Его провожали Калугин и Пронин.
Уполномоченный губчека настроился ночью арестовать Солеварова, Жгловского и «черных ангелов»…
– А начнем с Вейца, – медленно добавил Пронин и кинул взгляд на председателя укома: – Ты как, Николай?
Последнее время Пронин считался с мнением Калугина, о профессоре Оношко он даже не вспоминал. На след Рыси напал Николай Николаевич – нельзя с ним не посоветоваться.
– Друзья мои, вам известно, кто непосредственно убил Рогова и Жгловского? Нуте?
Чекисты переглянулись. Они понимали, что у Вейца имеется исполнитель, возможно, не один…
– Допрос выявит, кто убил, – ответил уполномоченный.
– Что выявил допрос Баптиста? – вспомнил Иван и уверенно дополнил: – Ручаюсь, Солеваров до сих пор не знает, что регент и есть Рысь. Надо подождать, кто придет в магазин за оружием…
– Совершенно верно, голубчик, поймать с поличным – приблизить суд!
Раньше Пронин наверняка заупрямился бы, но сейчас он согласно кивнул головой:
– Да, завтрашний день многое выявит…
Длинный коридор с белыми дверями освещался тусклой электрической лампочкой. На деревянной скамье сидел Алеша Смыслов. К нему подошли Воркун, Калугин и Пронин. Юноша встал:
– Доктор пока никого не впускает… – Он перехватил воздух. – Тамара Александровна все еще спит, а Груня попросила пить…
Открылась дверь палаты. Пахнуло йодом. Вышел знакомый доктор, с проседью в бородке. Он, расстегивая белый халат, обратился к Пронину:
– Орлова трижды шепнула: «Чекиста». Это не бред…
Уполномоченный, словно прочитав мысли Алеши, доверительно положил руку на плечо юноши:
– Ты скорее поймешь ее…
На бледном поцарапанном лице Алеши выступил румянец. Он вынул из кармана мятый листок, вручил его Пронину и скрылся за дверью палаты.
Уполномоченный развернул бумажку и жестом пригласил спутников к электрической лампочке. Прижимаясь плечом к Калугину, Иван прочитал колонку фамилий, кличек:
«Лосиха
Пашка Соленый
Баптист Мишка
Цыган
Боженька
_______________
Солеваров
Жгловский
Мадам Шур
Солевариха
Офицер с усиками и стеком».
«Первые приложили руки, вторые науськивали; фигуры все знакомые, но кто офицер с усиками и стеком?» – задумался Иван.
Калугин обратил внимание на то, что Вейц не пришел на собрание.
– Заметьте, друзья мои, опять его уловка – не присутствуя присутствовать.
– Как бы не смылся, – заметил Пронин, пряча листок.
Мужчины шагнули навстречу Смыслову. Тот, взволнованный, раскрасневшийся, осмотрелся по сторонам и взглянул на побелевшего Ивана Матвеевича:
– Все еще спит…
– А Груня? – спросил Пронин.
– Ничего не сказала. Только вот… – он протянул руку с двумя ключами на черном колечке. – От магазина, что ли…
– Скорее всего, – согласился уполномоченный.
– Однако, заметьте, друзья мои, она пригласила не хозяйку, а чекиста.
– Может, знала о подводах, – предположил Иван и взглянул на часы. – Добротиной я поручил задержаться на товарной станции. Надо выявить, кто будет принимать ящики…
Воркун оставил в больнице Смыслова дежурить и спросил его насчет офицера с усиками и стеком. Алеша напомнил:
– Тот самый, который был в трибунале, когда меня судили. Пьяная, наглая рожа! В голубой шинели! Выправка царских времен! Он лип к Солеварихе, что-то шептал ей…
– Любовное?
– Деловое! Глаза строгие!
– Может, он и есть исполнитель? – Иван засунул часы в кармашек брюк и доложил уполномоченному: – За магазином наблюдает Селезнев. Сейчас прибудут подводы.
– Пойдем.
Калугин пожелал чекистам успеха; он задержался в больнице.
На крыльце больницы Иван обнял Пальму, вынул из шинели забытый бутерброд и отдал его собаке:
– Это хозяйка подумала о нас…
ЦЕРКОВНЫЙ МАГАЗИН
Белая аркада Гостиного двора. Торговый день кончился, а на магазин Солеваровой все еще не навешен большой замок. Карп поджидал Груню. Она должна помочь ему принять товар и открыть кладовую в подвале.
Он допил стакан водки, закусил селедкой и задумался.
Обстановка благоприятная: Солеварова и мадам Шур на собрании. Мужики быстро выгрузят ящики с иконами, повернут обоз назад, и в магазине он останется с Груней наедине…
Мимо витрины, заставленной иконами, купелями, позолоченными митрами, прошагал сторож-горбун. Его меховая шапка напомнила кубанку Орловой. Карп взглянул на бронзовые часы под стеклянным колпаком: «Время прийти».
Звякнул колокольчик. Пахнуло свежим воздухом. В магазин быстро вошла крупная женщина в белом шерстяном платке с длинными кистями. Рогов с трудом узнал Веру Павловну. Она нервно спросила:
– Подвод еще нет?
– Как видишь, – сердито ответил Карп. – Ты что, вместо Груни?
Солеварова размашисто перекрестилась:
– Жаль девку: смышленая, работящая была…
– Что значит «была»?!
– Ой, сильно изувечили…
Слушая рассказ, Карп уставился на молоток, лежащий под прилавком:
– Не скули, ханжа, твои же люди избили!
– Ты что, подонок, опять нажрался?! – Она, сжимая кулаки, шагнула к прилавку: – Как разговариваешь с хозяйкой?!
– Я сам хозяин!
– Ты? Хозяин? – засмеялась она, хватая бутылку. – Ты кот мадам Шур! Прихлебатель ты! Она внесла за тебя пай! Заткнись!..
Хозяйка замахнулась, но Карп, стоя за прилавком, наклонился, и в тот же миг в его руке оказался молоток.
– Поставь бутылку!
– Не командуй! Я тебе не мадам Шур! – Ее острый взгляд засек молоток. – Ловко! Ограбить задумал? Признавайся!
Карп и раньше не терпел допросов. Он молотком ударил по прилавку, и стакан полетел на пол.
– К черту разнесу твою лавчонку! Святоша проклятая! Чем торгуешь? На чем наживаешься? Кого обманываешь? Верующих! Своих же товарок!
– А ты где стоишь? – оскалилась Солеварова. – За трибуной? Под красным флагом? Речь держишь перед народом? Нет, кот пьяный! Ты стоишь за прилавком! И ради него отдал свой партбилет! Не тебе, иудушка, проповедь читать! Помалкивай, шарик бильярдный!
Не ожидая такого удара, Карп онемел. Он машинально вытащил из-под прилавка бутылку с водкой и, не спуская злых глаз с хозяйки, ногой придвинул к себе пустой стакан.
Только на секунду он перевел взгляд на булькающую жидкость, но этого достаточно было для Солеваровой – она выхватила стакан с водкой и мигом опустошила его. Удивленный Карп смягчился:
– Вот это да-а!
Веру Павловну бросило в жар – распахнула платок и пальто. Карп вышел из-за прилавка, сделал вид, что хочет принять хозяйское пальто, и неожиданно прижался к груди Солеваровой. Она схватила его за кудри:
– Ты что?!
– Сама знаешь!
Звякнула дверь, и в магазин влетела мадам Шур.
– Приятный пассаж! – воскликнула Вероника Витальевна и укоризненно уставилась на компаньонку: – Из какой это оперетки, милочка?
– Спроси своего кота! – Солеварова оттолкнула Карпа и, чуть пошатываясь, подошла к выключателю: – Да будет свет!
Мадам Шур увидела водку и снова вспылила:
– Примитивный камуфляж! Спешит в магазин принять товар, а принимает в объятия чужого мужика!
Вера Павловна захохотала, но мадам Шур угрожающе затрясла руками:
– Карп, что за шутки?!
– Никаких шуток! С этой минуты…
Он оглянулся на звонок. Сын мельника, в сером армяке, ввалился в магазин и пьяным голосом проговорил:
– Здравия желаем, барыня!
– Почему с опозданием? – грозно спросила она.
– На товарном задержали! – Он махнул кнутовищем. – Прикажете выгружать?
– С богом!..
Солеварова не знала, что муж ее ездил в деревню не только в интересах магазина. Она была уверена, что в ящиках лежат иконы древнего иконостаса.
Отшумели грузчики. Не успели закрыться двери за последним извозчиком, как подошли Солеваров и Жгловский. Они были в отличном настроении: собрание верующих проголосовало против изъятия церковных ценностей.
Священник энергично захлопнул дверь и, рыжий, потный, извлек из рясы красный платок.
– Павловна, с благополучием, что ли?
– Да, отец Осип, все девять ящиков налицо…
– Отменно, – прогудел поп и сел на высокий ящик. – Я слышал, что иконостас, тобой приобретенный, сборный, имеются и древние иконы. А твой Савелий да я – слава богу! – кое-что смыслим в старине. – Он ладошкой похлопал по крышке ящика: – Окажем тебе услугу – рассортируем товар. За час-два всё одолеем. Давай ключ от подвала, сестра моя…
Охмелевшая хозяйка изменилась в лице:
– Одна связка ключей – дома, а вторая у Груни…
При слове «Груня» священник вскочил с ящика:
– Свят, свят! Не девка – дьявол! – Он ладошкой закрыл крест на груди. – Златоуст в юбке! И откуда эрудиция? Антиохский собор!..
– Не шуми, батюшка, не пришлось бы тебе свершить соборование. – Солеварова сняла с полки банку с елеем и понюхала: – Заморский, оливковый…
Последнее слово она с трудом выговорила. Но поп не заметил ее опьянения и вскинул руку:
– Елеопомазание исключается! Груня вышла замуж за комсомольца!
– За Лешку Смыслова? – вытянул шею Карп и отмахнулся: – Вранье! Она зарок дала! Год после смерти отца…
Распахнулась дверь. На пороге магазина стояли чекисты. Пронин вошел молча, а Воркун глухо пробасил:
– Извините за беспокойство.
Он остановил взгляд на Карпе:
– Гражданин Рогов, оставайтесь на месте…
Иван Матвеевич повернулся к хозяйке магазина:
– А вы прогуляйтесь с «молодыми людьми»! – он кивнул на старосту и священника. – Минут пяток, не больше…
Пронин закрыл дверь на задвижку, вынул из кожанки связку ключей, полученных от Груни, и направился к подвалу. А Воркун указал на ящики:
– Карп, ты знаешь, что в них?
– Знаю. Иконы. А что?
– А вот что… – Иван Матвеевич воспользовался его молотком, вскрыл ящик, вынул икону, а затем саблю и винтовку. – Чем же торгует ваш магазин? Ну?!
Хмель как пробку вышибло. Карп судорожно скосил глаза:
– Клянусь памятью брата – не знал! Я… я…
Он не лгал. У него даже выступили слезы. Видно было, что молодой человек наконец-то осознал свои ошибки – воочию увидел, куда скатился. Он с трудом договорил:
– Я – сволочь… Расстрелять меня мало…
Воркун почувствовал, что младший Рогов не притворялся, и смягчил голос:
– Ну что, Карпуша, сыт нэпом?
– Да, – склонил он голову, – сыт по горло…
– Вижу. И хочу помочь тебе как брату моего лучшего друга. Но знай, – Иван опять нажал на басы, – если что… не жди пощады! А сейчас начнем с малого: ты подменишь Лешу Смыслова…
– А что с ним? – поднял голову Карп.
– Ничего. К себе забираю. А ты будешь работать с его дядей, армейским разведчиком, в угро. Парень ты смелый, смекалистый…
– А вернешь именной наган?
– Верну, – твердо заверил Иван Матвеевич, подергивая ус. – Только пройдешь одно испытание…
– Какое?
– Установи степень знакомства мадам Шур с типом, с которым ты сегодня играл на бильярде, – место, характер встреч и прочее…
– Валютное дело?
– Проверь, – развел руками Воркун и обратился к Пронину: – Ну как?
– Мешок гранат. – Уполномоченный взглядом уперся в Карпа: – Кто принес «бутылки»?
– Не знаю, – побелел Рогов. – Мне ключей не доверяли…
– А мы, чекисты, доверяем тебе, – веско сказал Воркун и хлопнул Рогова по плечу. – Для них ты пока «ихний»…
Дверь захлопнулась, а Карп все еще стоял с протянутой рукой. Он опомнился, когда вернулись Солеваровы и священник Жгловский. Последний осторожно расправил рыжую бороду:
– Сын мой, кого они ищут?
– Какого-то валютчика…
– Пошли бог им удачи, – облегченно вздохнул отец Осип и попросил Карпа проводить Веру Павловну домой. – А мы тут с братом Савелием трошки потрудимся…
Вера Павловна пригласила его на чашку чая. Карп отказался: он спешил на дачу мадам Шур.
Доверие Ивана Матвеевича будто вернуло ему былую спортивность – он бежал по улице, перепрыгивал через лужи. Хотелось петь, свистеть, гнать футбольный мяч. Задание ему показалось несложным. Вероника настолько любит его, что он сейчас же заставит ее во всем признаться.
Дача встретила его темными окнами. Вероника, видимо, спит. Он открыл дверь, прошел в столовую, включил свет. На хрустальной розетке лежала записка: «Котик, единственный мой! Я задержусь у епископа Дмитрия. Не скучай без меня. Поужинай один. Любящая Вероника».
В десять часов Карп надел кожанку, направился в дом епископа. Мать Дмитрия любезно встретила Рогова и сочувственно покачала головой:
– Вот уже третий час мы ждем вашу подругу. Заходите…
Нет, он не любил ждать. Побежал к Гостиному двору. На дверях церковного магазина висел большой замок. Знакомый сторож сказал, что Солеваров и батюшка Осип недавно ушли-с…
– А вашу супружницу не видел с ними…
Домой возвращался ночью. На улице было тепло. Давно Русса не знала такой дружной весны. Карп окончательно протрезвел. И возле дачи вдруг вспомнил, что партнер по бильярду спросил его: «Мадам Шур сдает комнату?» Выходит, он хочет жить рядом с ней. Да, есть о чем поговорить с Вероникой. Но поговорить не пришлось: она так и не явилась домой.
НОЧНОЕ ПРОСВЕТЛЕНИЕ
Еще зимой Абрам Карлович ездил «показаться» знаменитому московскому горловику. Большая очередь к профессору не смутила провинциального регента: в свободное время он обошел всех букинистов, потом беседовал с патриархом Тихоном и, наконец, познакомился с переводчиком из немецкого посольства, в Москве.
Курт Шарф в совершенстве владел русским языком. Его страсть – древние гравюры. Одногодки Вейц и Шарф встретились на Кузнецком мосту, один нашел редкую гравюру Альбрехта Дюрера, а другой – «Автобиографию» Фридриха Ницше.
Вейц нарочно вслух по-немецки прочитал названия главок: «Почему я так мудр», «Почему я так умен», «Почему я пишу такие хорошие книги». И Курт Шарф вышел от букиниста следом за поклонником Ницше.
Они бродили по тихим горбатым улицам до вечера. Курт Шарф сообщил потрясающую новость: оказывается, в Германии ницшеанцы сколачивают нацистскую партию, которая стратегию избранных, стратегию, созданную Моисеем, повернула против потомков самого же Моисея.
О евреях Курт говорил с пеной у рта. Он не сомневался, что ницшеанцы, придя к власти, уничтожат всех израильтян. Вейц не возражал, хотя считал, что стратегия избранных пригодна для любой нации.
Единомышленники обменялись адресами. И вот первая весточка. Ее привез из столицы Зубков. Курт Шарф писал: «Кулак голода навис над Кремлем, засуха и частная торговля – лебединая песня советской власти». Он звал Вейца на берега Рейна, где сойдутся все дороги поклонников Ницше. Революция в России – это лишь подземный толчок. А главный центр социальных потрясений – великая Германия!
Нет, Курт, великое путешествие начинается с одного шага, а большая победа складывается из маленьких. Если завтра благословенная Русса не взбунтуется, если фанатики не перебьют всех коммунистов, то не жди большой победы. Любая стратегия наступает в сапогах тактики. Завязла нога в Руссе – не ударишь кулаком в Москве. Сначала одолей местных большевиков, а потом уж замахивайся на столичных.
Дрогнул свет ночной свечи. Абрам Карлович, сидя за письменным столом, взглянул на плотную штору. Долгожданный стук по стеклу чуточку изменился в ритме. Музыкальный слух регента уловил ускоренный такт: либо радость подстегивает, либо беда…
Мадам Шур сняла вуаль и, таинственно улыбаясь, глазами показала на дверь столовой:
– Заждался?
– Наверно, – ответил безразличным голосом хозяин и пригласил ее на маленький кожаный диван: – Одну минутку…
Он взял свечу и прошел в столовую. Мадам Шур не удивилась тому, что ее оставили в темноте. Она знала, что эмиссар патриарха беседует без света и свидетелей. Но она не знала, что сейчас из столовой выйдет сам Абрам Карлович в черном ночном халате и выступит в роли поверенного Тихона.
Говорил он уже не хрипловатым голосом и не столь медлительно:
– Слушаю, мадам.
– Отрадные, очень отрадные вести я принесла вам, мосье, – залепетала она взволнованно. – В магазине Солеваровой девять ящиков оружия, мешок гранат и ящик патронов. Завтра комиссия выйдет без охраны. Основное ядро ее – председатели укома, исполкома и чека. Город останется без руководства…
– Но не без военного начальства.
– Основная воинская часть рядом с монастырем, в Красных казармах, а комиссия начнет с кафедрального собора, где поблизости лишь часовой возле военного склада, да и то через реку. Зато в зоне скопления верующих под рукой окажутся исполком, уком и трибунал. Погром неизбежен. И возглавит его опытный офицер…
– Зубков?
– Он хотел с вами повидаться.
– Передайте ему, что накануне мятежа малейшая неосторожность погубит его и нашу святую миссию. Тем более что он был на подозрении по делу загадочной смерти Ерша Анархиста. Его демобилизация, поездка в Москву, игра на бильярде, увлечение водочкой – все это шаткая маскировка. Он был в вашем магазине?
– Нет, что вы! Гранаты он выносил из склада по одной штуке. А в магазин принес Пашка Соленый. Я лично приняла…
– Солеварова в курсе?
– Нет.
– А Рогов?
– Что вы! Он совсем опустился: одно на уме – женщины и вино.
– Бывший секретарь революционного трибунала?
– Увы! Остались кудри и гитара…
– Плюс исключительная привязанность к вам?
– Не сказала бы! Только что обнимал Веру Павловну.
– Где?
– В магазине.
– Вы разве прямиком из магазина?
– Нет, от Зубкова. А что, мосье?
– Перед вашим приходом епископ прислал мне записку: ваш муж разыскивает вас, мадам.
– Боже, зачем? Что-то небывалое!
– Не станем рисковать. Надеюсь, хозяин уступит вам мое место: я на всякий случай сменю адрес. – Рысь отошел к двери. – Завтра в полдень встретимся на Соборной стороне. Я подойду к вам, Вероника Витальевна. Спокойной ночи…
За письменным столом хозяин сидел в темноте. Без света лучше думается. Перед решающим броском надо еще раз взвесить шансы за и против. Он не случайно нащупал толстый карандаш, лежащий перед ним…
Насколько удачно он отразил атаку Калугина? Нет сомнения, что комсомолец действовал по плану своего учителя. Старый большевик, умудренный опытом подполья, наиболее опасен в Руссе. Однако какими аргументами он располагает?
Одни догадки да подозрения. А взгляды, интерес к Ницше – не вещественное доказательство. Богданов, Луначарский увлекались не тем, чем им следовало. Исправление их ошибок обошлось без ареста, допроса, тюрьмы. Если коммунисты спотыкаются, так что же требовать от беспартийного?
Нет, здешние чекисты мелко плавают. А председатель укома завтра останется без головы. Его прикончат разъяренные миряне. Это будет третья операция по типу – ЯСНОСТЬ ПРИКРЫВАЕТ НЕЯСНОСТЬ. Рогов умер от разрыва сердца, Ерш замерз пьяный, Калугин – жертва фанатиков. А истинный убийца известен только убийце.
Он бесшумно засмеялся: «Рысь! А кто видел в лицо Рысь? Только одна женщина – и та в могиле». Образ гадалки в гробу напомнил похороны Анархиста. Тогда Вера Павловна не пожалела денег на большой хор с регентом. Тогда Вейц молился своему богу – разуму. Он, божественный ум, спас его от предателя. Ерш не только рассказал чекистам о стратегии избранных, но и обхитрил Зубкова – разнюхал про Рысь. К счастью, ударил сильный мороз – Анархист окоченел и не успел сообщить в чека…
Абрам Карлович улыбнулся. Он поставил толстый карандаш острием кверху и представил высокую колокольню Воскресенского собора. Завтра она послужит ему наблюдательным пунктом. Он, как и Моисей, не будет командовать… на решающем этапе. В бой поведет стратегия. Все участники восстания будут действовать по единому плану. У каждого отряда – свой вожак. И каждый из них знает, что делать. Солеваров и Жгловский, мадам Шур и Зубков, Лосиха и Соленый не подведут.
Комиссия начнет работу с кафедрального собора. И ни один член комиссии не выйдет из храма: их растерзают. И пожалуй, без помощи «черных ангелов». Труднее придется Зубкову… Ему нужно принять оружие, раздать его и возглавить налет на исполком…
Вейц знал, что Зубков сейчас укрылся в Воскресенском соборе, но он не знал, что последние два дня чекисты следили за каждым шагом Зубкова.
Полночный бой часов напоминал о кровати. Абрам Карлович положил карандаш на место и бесшумно направился в спальню. Он попробует заснуть, хотя лежа, с закрытыми глазами, всегда активнее думает. Все лучшее он изобретал в моменты ночных просветлений.
«Завтра! Все решится завтра», – начал он думать, закрывая глаза…
НЕПОГРЕБЕННЫЙ МЕРТВЕЦ
В больничном коридоре Леша увидел военного в черной шинели. Придется Ивана Матвеевича обрадовать и огорчить: его жена очнулась, но родила мертвого ребенка. Вызвали на консультацию доктора Глинку. Михаил Павлович обнаружил у пострадавшей потерю зрения, слуха и речи…
– Подумать только, христиане, верующие! – гневался доктор, покинув палату. – Да что там, изуверство и суеверие – одного поля ягоды.
Воркун последовал за врачами, зашел в кабинет главного, выслушал заключение консилиума и, хмурый, вернулся в коридор.
– Все это на почве сильного сотрясения, – пояснил он Алеше и сел на скамью. – Я побуду здесь. А ты быстро к собору. Там тебя ждет Люба. Поможешь ей…
Воскресенский собор находился недалеко от городской больницы. В храме горела единственная лампадка возле иконы Старорусской богоматери. Люба отошла от окна, протянула Леше руку и сочувственно, не без тревоги, спросила:
– Как Груня и Тамара?
Вопрос, конечно, искренний, но Леша чувствовал, что Люба не случайно все время посматривала на соборные двери:
– Понимаешь, он там. Его закрыли…
Теперь Алеша знал, что офицер с усиками и стеком, а также кладовщик из белых казарм – одно лицо. Люба шла за ним от Красного вала до Воскресенского собора. Она видела, как Зубков вошел в храм, но не вышел. Воркун дал задание: «Взять живым»…
– И до утра, – подчеркнула Люба и кивнула на белый храм: – Как лучше проникнуть?
– А кто закрывал дверь?
– Староста Воскресенского собора, хранитель ключей… Ты что задумал?
Алеша предложил вызвать группу оперативников, произвести ночной обыск у старосты и забрать у него ключи от собора…
– А чем мотивируем обыск?
– По всей Руси церковники прячут золото…
– Ясно! – оживилась Люба и, не покидая поста, бросила вслед Алеше: – Пришли ко мне отделение чоновцев!
Она рассудила правильно. В соборе имеются запасные выходы. Храм нужно оцепить, иначе Зубков улизнет.
Староста жил на Соборной стороне. Леша ждал перед освещенными окнами. Оперативники в присутствии понятых искали золото. Хозяин отказался открывать замки. Ахмедов забрал все ключи, открыл кладовую, подвал, затем вышел на деревянное крыльцо с железным навесом и вручил Алеше тяжелые ключи, завернутые в платок.
Луна освещала снежную почерневшую дорожку. Леша быстро добежал до большого собора, окруженного бойцами с винтовками. Они были в белых халатах. Один из них присоединился к чекистам.
В роли чекиста Леша выступал впервые. Ему хотелось оправдать доверие Воркуна. Он первым вошел в храм, где лунный свет падал на каменные плиты и нижнюю часть стены паперти.
За ним, с наганом в руке, вышагивала Люба. Часовой остался возле главного входа. На правой стороне паперти стоял на подставке гроб. Завтра будут отпевать покойника, чтобы помешать работать комиссии. Леша заглянул под узкий стол и внимательно осмотрел все углы пред-храмовой постройки.
Массивные квадратные колонны Леша и Люба обходили с двух сторон. Они обыскали все приделы, клирос, алтарь, но все тщетно. Зубков, наверно, улизнул от чекистки. Но Люба заверила:
– На окнах решетки, а перед запасными ходами не тронут снег. Он где-то здесь. Староста ушел один, а входили вдвоем…
Чекисты еще раз обшарили храм, вернулись на паперть и задумались. Люба предложила сходить за Пальмой, а Леша перевел взгляд на одинокий гроб и обратил внимание на то, что крышка гроба, возле изголовья, неплотно прикрыта.
На столе лежал молоток. По краям гроба торчали незабитые гвозди. План родился молниеносно. Леша взял молоток и нарочно с досадой, выкрикнул:
– Давай присадим крышку! Пусть староста покряхтит!
– Не шуми! Успокойся! – осадила Люба. – Что за ребячество?!
– Все равно! – Леша поочередно забил четыре гвоздя и тихо спросил посуровевшую девушку: – Ты знаешь, какой здесь непогребенный мертвец?
– Неужели он? – удивилась Люба и хотела подойти к гробу.
Но Леша остановил ее:
– Не подходи! Он с наганом!
– Задохнется же!
– Да нет, гроб со щелями. Видать, наспех сколочен…
– Все же хитро!
– Наверняка Рысья проделка! – Леша направился к выходу: – Я за Воркуном.
…Из больницы Иван Матвеевич вышел мрачным. Ланская опять потеряла сознание. Впереди Воркуна бежала Пальма.
Шагая рядом с начальником, Алеша посмотрел в сторону собора и усомнился: «А что, если он удрал, а в гробу настоящий покойник?» Молодой чекист представил картину, как Пронин, Селезнев, Люба и другие сотрудники засмеются: «Отличился новичок – поймал труп!»
В храме Леша с надеждой погладил овчарку. И не ошибся. Она кинулась к столу и зарычала на гроб. Слышно было, как «покойник» зашевелился. Он, видимо, приготовился стрелять.
– Труп-то и вправду живой, – сказал Воркун и осторожно приблизился к столу: – Ну, Зубков, ты вовремя забрался в гроб!
Иван Матвеевич занял безопасную позицию, возле изголовья, и ровным, спокойным голосом произнес:
– Ваша песня спета. Твой шеф Абрам Карлович Вейц в наших руках. А мятеж без главарей не мятеж. Сейчас тебя доставим в чека. И не вздумай играть в молчанку. О тебе все известно. Из склада таскал по гранатке в день. Потом Соленый доставил этот «товар» в магазин Солеваровой…
Воркун прислушался. В гробу было тихо.
– На твоей совести, – продолжал чекист, – твой однопартиец Ерш Анархист. Ты завел его, пьяного, в подвал. Снял шинель и сжег ее в печке: пепел с пуговицами, крючками Капитоновна доставила нам. Да, да, та самая бабка, которая приносила продукты твоей сожительнице. А в Москву тебя сопровождала наша сотрудница. Ты встречался там с патриархом Тихоном. Затем – с сотрудником немецкого посольства. От него привез письмо в Руссу и передал шефу. Как видишь, вполне заработал пулю в лоб. Теперь у тебя единственное спасение – твое участие в раскрытии роговского дела. Ты можешь помочь нам?
– Могу, – глухо, не сразу откликнулся голос из гроба.
По указанию Воркуна Леша подозвал четырех бойцов с винтовками. Они, действуя штыками, вскрыли гроб. Из него поднялся знакомый мужчина с усиками, в черной куртке автомобилиста, в кожаном кепи с длинным козырьком. Он положил на стол наган, гранату и, несмотря на лунное освещение, безошибочно опознал Ивана Матвеевича:
– Я верующий. Можно помолиться?
– Молись. Но недолго.
В светлой половине паперти на деревянном станке стояли на древках иконы, кресты, крылатые херувимы, священные хоругви – все атрибуты для крестного хода. Зубков взял икону на древке, прислонил ее к железной решетке окна и опустился на колени.
Молился недолго, встал энергично и быстро направился к выходу, где его поджидали чоновцы.
Закрывая двери на все запоры, Леша выслушал новое задание. Надо было отнести ключи Ахмедову и снова браться за ключи от магазина Солеваровой…
– Оружие доставь в чека, а ящики набей церковным барахлом, что потяжелее. – Иван Матвеевич нажал на плечо молодого чекиста. – Потом сходи к Рогову и скажи, чтоб он не препятствовал отправке ящиков сюда… в собор. Понял, дружище?
Как не понять?! Значит, Карп вернулся в строй. На днях он признался Алеше, что ему опротивела жизнь альфонса, что он готов повеситься. Выходит, Воркун вовремя протянул ему руку…
ВО ИМЯ ПРЕЧИСТОЙ
Поодаль Воскресенского собора возвышалась белая колокольня. Вейц поднялся на третий ярус, где висели заиндевевшие колокола. Отсюда можно обозреть все три части города.
Щуря глаза от утреннего солнца, он устремил взгляд на дальнюю Вокзальную сторону и над снежными крышами разыскал золотой крест Духовской церкви. Там, вероятно, уже собрались прихожане. Их возглавит поп Жгловский. Свою колонну он приведет сюда с одной целью – прикрыть деревянный мост, который соединял Торговую и Соборную стороны.
Абрам Карлович перевел взгляд на ближнюю Торговую часть. Он быстро нашел Спасо-Преображенский храм. Под стенами монастыря Солеваров примет вторую колонну. Ее задача – заполонить улицу, по которой пойдут красноармейцы, вызванные на помощь.
