Текст книги "Тайна дразнит разум"
Автор книги: Глеб Алёхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)
– Папа, где букет?
– Преподнес моей санитарке.
– Точнее, медсестре Тамаре Александровне Ланской?
– Она лечит меня!
– Неправда, папуля! – покачала головой Нина. – Ланская работает в процедурной, где ванны, а не грязи…
– Святая Мария! – Отец тяжело опустился на диван. – Что тебе нужно от меня?!
– Не ставь себя в смешное положение! Карп слышал твое сегодняшнее признание Ланской…
– Подслушивал, мерзавец?
– Он любит ее и готов на все…
– Я тоже люблю и готов на все!
– Даже на дуэль? – засмеялась она, направляясь к выходу. – Карп обещал зайти к тебе…
Аким Афанасьевич улегся на диване, но так и не тронул газеты.
Прошлым летом, отдыхая на берегах Полисти, Оношко посетил Летний театр, где шла опера Даргомыжского «Русалка». Лучший голос принадлежал молодой певице, исполнявшей партию княгини. В антракте профессор раздобыл цветы и прошел за кулисы. Завязалось знакомство. Затем переписка. Предложение и решительный отказ: «Люблю другого». Но в этот приезд у него зародилась надежда. Неожиданная смерть Рогова, приставания Карпа и сильное желание поступить в консерваторию – все это понудило Ланскую задуматься о переезде в Петроград.
В Руссе она, конечно, загубит свой талант. Кто у нее учителя? Сварог – великолепный художник, одаренный музыкант, но не дирижер. Или регент Вейц: у него абсолютный слух, но никакой системы обучения. Оношко предложил ей свою квартиру на Невском и свое покровительство. Он сказал сегодня:
– Драгоценная Тамара Александровна, одно из двух: либо Русса и церковный хор, либо Северная Пальмира и академическая сцена. Выбирайте…
Она подумает. Перспектива заманчива. И возможно, певица с камелиями переборет певчую со свечой в руке. Тем более что Карп бродит за ней как тень…
Ученый-криминалист метнул взгляд на дверь. Если Карп в самом деле потребует невозможного да еще пустит в ход кулаки, то лучше разговаривать с ревнивцем при свидетелях. Он с кряхтением встал и запер дверь.
Профессор припомнил рассказ Леонида о младшем брате. Однажды белоказаки налетели на штаб полка. Ночные крики, выстрелы не испугали Карпа. Он поднял на колокольню ящик с гранатами – помог штабистам отстоять полковое знамя. С гражданской войны Карп вернулся с именным наганом. Работая секретарем трибунала, младший Рогов не пропускал ни одной облавы на самогонщиков. Он любил рискованные операции и добровольно помогал то милиции, то чека…
– Нет, нет, не посмеет! – рассудил Оношко, прислушиваясь к шагам в коридоре. – У меня тоже имеются заслуги… Революцию встретил с красным бантом на груди. Охотно возглавил кафедру криминалистики. И до сих пор бесплатно читаю лекции чекистам. Тот же Пронин не даст меня в обиду…
Аким Афанасьевич подошел к письменному столу, выдвинул ящик, нащупал браунинг.
В это время постучали в дверь. Ноги сразу отяжелели. На часах – ровно восемь. Осевшим голосом он спросил:
– Кто там?
Ученый-криминалист с трудом признал басок своего ученика. Зато, открыв дверь, просиял:
– Лешенька! Мальчик мой! Как я рад! Прошу к столу!..
Вечерний холодноватый свет путался в табачном облаке. Профессор пожурил себя за прокуренный воздух в номере и пошире распахнул окно, смотревшее на соленое озерко с подковообразной крытой террасой…
Учитель не кривил душой: в лице Алексея Смыслова он нашел не только одаренного ученика, но и козырь в борьбе с противниками формальной логики. Они уверяют, что наука о логическом мышлении не нужна пролетарской молодежи, что молодое поколение надо вооружать некоей «диалектикой». А вот рабочий парень, каталь Старорусского курорта, не расстается с учебником логики…
– Я вижу, коллега, вы чем-то озабочены?
Алеша утвердительно кивнул головой и тихо сказал:
– В парке, – он указал на окно, – появился ночной попрыгунчик…
– Смею заверить вас, молодой человек, время попрыгунчиков миновало. – Толстяк положил на край стола два пухлых пальца: – Лучше, коллега, проанализируем два загадочных обстоятельства: каким образом ваш браунинг оказался на столе Рогова и кто принес на чердак фанерную икону?
– Я так думаю, – начал Алеша, пряча грубоватые руки, – и браунинг выкрал, и образ принес Ерш.
– Какие аргументы?
– Я сам видел, как Ерш на базаре о чем-то беседовал с Карпом Роговым. Мне даже показалось, что Карп что-то выменял у матроса. Они договорились о встрече в бильярдной…
– Допустим, что они встретились в бильярдной. – Криминалист покосился на кровать (ему вдруг показалось, что под нею спрятался Карп). – А дальше что, коллега?
– А дальше Карп решил убрать своего соперника и подкупил Ерша – поручил ему доконать больного брата. Сеня Селезнев говорит, что убить можно не убивая…
– Каким способом?
– Психической атакой. – Алеша пояснил без жестов. – В прошлом году Леонид Силыч вытащил из чулана икону, расстрелял ее, бросил в садовую яму и ушел на работу. Вдруг телефонный звонок: «Говорит простреленная икона: да отсохнут твои руки!» Он засмеялся. А вечером, вернувшись домой, увидел у себя на чердаке продырявленную икону…
– И что?
– Сжег ее! А Карп еще долго подшучивал над братом: «Не тронь чудотворную – явится с косой!»
– Допустим, что фанерную икону принес Анархист, но почему же Пальма не взяла след?
– Ерш привез из-за границы не только бельгийский браунинг, французский шоколад и духи, но и особый порошок для уничтожения запаха.
– Логично! – Криминалист заглянул в синие глаза ученика. – Можете своей мысли придать форму силлогизма?
– Попробую. – Леша придвинулся к открытому окну и глазами показал на три озерца: – Готовый силлогизм! Большое озерцо – большая посылка. Среднее озерцо – средняя посылка. А Малое, или Нижнее, – вывод из двух предыдущих озер…
– Похвально, мальчик мой! – Профессор знал, что все три соленых бассейна соединены между собой протоками, но сможет ли ученик наглядную схему силлогизма заполнить содержанием: – Итак, коллега, большая посылка… меньшая посылка… и вывод…
Алеша не замедлил:
– ВСЯКИЙ ОБЕЗУМЕВШИЙ РЕВНИВЕЦ – ВОЗМОЖНЫЙ УБИЙЦА.
КАРП – ОБЕЗУМЕВШИЙ РЕВНИВЕЦ.
ЗНАЧИТ, КАРП – ВОЗМОЖНЫЙ УБИЙЦА!
– Умница! Великолепно! – Король логики снова задымил трубкой и зашагал по комнате. – Откроюсь, коллега! Давно мечтаю написать учебник, максимально насыщенный наглядностью. Например, вы, следователь, снимаете копию следа с меткой. – Он трубкой указал на пол: – Случай из вашей практики: каблук со сломанной подковкой. Ваша задача – установить тождество, полное совпадение ершовского ботинка с вашей зарисовкой следа. Это не так просто, ибо Анархист мог надеть чужую обувь, чтобы запутать сыщика. В криминалистике, изучающей методы и технику расследования, это установление тождества называется идентификацией.
Заложив руки за спину, ученый выпятил грудь:
– Обычно криминалисты идентификацию понимают узко – как прием установления тождества лица и вещи. Ваш же покорный слуга, – он взял со стола переплетенную рукопись, – возводит идентификацию в основной закон криминалистики, ибо установление тождества есть выражение основного принципа логики…
– «А» есть «А»?
– Абсолютно так! – Профессор всплеснул короткими руками: – Из вас выйдет первоклассный сыщик!
Смущаясь, ученик признался, что в споре его всегда забивает Сеня Селезнев, и спросил:
– А что такое диалектика?
– Искусство спорить, – отмахнулся профессор. – Она нужна для юриста, адвоката, но не для следователя. Запомните, юноша, вся криминалистика зиждется на законах формальной логики…
Аким Афанасьевич видел, как внимательно слушал его ученик, и совершенно забыл про Карпа. Но вот тема первого урока исчерпана. За окном уже сумерки.
Профессор проводил юношу до Муравьевского фонтана, подышал свежестью источника, вернулся в номер и остолбенел: на диване сидел Карп, свесив клешнястые руки.
– Входи! – скомандовал черномазый, свирепо блеснув глазами.
Онемевший толстяк с трудом передвинул распухшие ноги…
ЖИВОЙ ПРИЗРАК
Алексей зашел домой за финкой. А маску, парик, наручники отнес в чулан. Еще недавно он, подражая Шерлоку Холмсу, сидел в кресле и дымил трубкой. И неважно, что кресло самодельное и трубка не глиняная, а липовая, дедовская, с бочонком на конце, да и табак, понятно, не из далекой колонии, а из дядиного огорода. Но так или иначе старорусский сыщик окутывал себя табачной завесой и продумывал «план действия».
Игре пришел конец. Алеша почти агент угро: Воркун доверил ему проверку «сигнала»! Не может быть, чтобы Герасим куст белой акации принял за привидение. Скорее всего, ночной призрак – переодетый Анархист. Правда, профессор Оношко улыбается, хотя в первый день знакомства сам же сказал, что малые города всегда подражают большим с некоторым запозданием. Вот с некоторым запозданием питерский попрыгунчик и прискакал в Руссу. Леша даже в темноте признает Ерша Анархиста: у налетчика широченная грудь, хрипловатый голос и походка вразвалку. Конечно, одному трудновато задержать матерого волка, но выследить его логово можно.
Мать дежурила в ночь. Алеша доел овсяный кисель с молоком, но не успел подняться из-за стола, как распахнулась дверь и на пороге заулыбался приятель, в казацкой фуражке, с маузером сбоку:
– Сеня! – обрадовался Леша. – Со мной в засаду?
– Нет, Алеха, мой пост – сторожка-проходная курорта. А ты, если что, свистни, вызови на помощь. Учел?
Леша рад и не рад такому обороту дела: с одной стороны, доверие, а с другой – контроль и подстраховка. Он молча слушал молодого чекиста. Тот поставил перед ним двойную задачу:
– Выясни, дружок-приятель, с какой целью живой покойник бродит ночью. И проследи, куда он сховается. Чуешь?
– Чую, да не все! – усмехнулся Леша. – Как так «живой покойник»? Если живой, значит, не мертвый, а если мертвец, значит, не живой. У тебя, Сеня, явное противоречие…
– Ой ли? – Сеня тряхнул светлым чубом и указал на потемневшее окно: – Бандюга – труп! Его ждет расстрел. Но труп пока еще жив и опасен. Гляди в оба! Дошло?
Опять Сеня забил его в споре. Леша спросил:
– Ты сколько классов окончил?
– Моя анкета у Калугина. Зайди к нему…
– А что мне в Калугине-то?
– Вот те раз! – развел руками Сеня. – Председатель укома! Бывший учитель! Знаток природы, в песчинке гору видит. Я же тебе говорил: у нас в чека кружок ведет…
– Обучает искусству спорить?
– Бывает, что и спорим-дискутируем. Но любо-дорого не это! Калугин учит видеть то, что не видно. Заходи, послушай!
– Некогда. – Леша важно направился в сени. – Со мной занимается сам профессор Оношко…
– Поднимай выше! Ученый-криминалист! – провозгласил приятель, хлопнув себя по животу: – Только вот у него брюхо – помеха!
– В чем помеха?
– Читает, скажем, лекцию: «Агент должен быть ловким, подтянутым», а сам еле ноги тянет. Или говорит о страшном голоде, а у самого от жира лоснится ряшка!
– Излишняя полнота – от больного сердца.
– А ты не обжирайся – и сердце не заболит!
Сеня миновал горбатый мостик и посмотрел в сторону лесной черноты:
– Начни с лимана. И не забудь: туго придется – дай сигнал. Договорились?
Леша утвердительно кивнул головой.
В темноте хорошо изведанные места казались незнакомыми. Широкая песчаная аллея сузилась, а скамейки прижались к земле. Куда-то исчез дуб: все деревья слились в сплошную массу. И звезд не видно, над головой нависла длинная туча, похожая на богатырскую палицу.
Теплая ночь, словно ожидая удара, притихла, насторожилась. За спиной Алеши ритмично скрипел дергач. Болотная птица, имея крылья, разучилась летать. Вот так и человек: забудет о своей мечте и приживется к мещанскому болотцу.
Алексей переживал горечь очередной ошибки: принял русскую за иностранку и ее же, дочь криминалиста, за шпионку. Нет, скорее всего Ерш и Рысь – одно лицо. Если его сцапать – многое прояснится…
Напрягая слух, Алеша вышагивал медленно. На нем потертая кепка, рабочие штаны и отцов пиджак, пропахший махоркой и суриком. В правом кармане – финка.
А вот и место ночной засады. Впереди высоким стогом чернела «беседка любви». Не там ли попрыгунчик?
Если сейчас выскочит саван, Леша испугается, но не убежит. Увы, по Челпанову, трусость исключает храбрость. А в жизни Леша, испытывая страх, всегда поступал смело. Больше того, иногда страх-то и толкал его на геройство. Ему нравилось, испытывая боязнь, бороться с нею. Еще ребенком, страшась ведьмы, любил сказку про бабу-ягу. Пугался темных углов, а лез в глухой чулан. Избегал холодной воды, а переплыл на льдине Полисть. В нем уживались трусишка и отчаянный парень.
Вот и сейчас почудился шорох, и Леша готов сверкнуть пятками, но пристыдил себя: уж больно паникерство не вязалось с его дюжей фигурой, твердой походкой и давней мечтой – ловить бандитов.
Зажав крепче финку, Леша заглянул в беседку, обвитую хмелем. Никого! Редкий случай: это уединенное место в парке всегда занято влюбленными. И здесь же удобное место для грабежа.
Рядом с беседкой он нашел елку и лег под нее. План засады прост: если налетчик будет угрожать своей жертве, то Леша, конечно, окажет помощь. Но если преступник попытается улизнуть с награбленным добром, то ему все равно не избежать ареста. Ну а если окажется шайка, тогда придется вызвать приятеля.
Он приподнялся на локтях. На песчаной дорожке послышались легкие шаги.
Потом из лесной темноты выступило продолговатое белое пятно. Оно чуть заметно колыхалось, точно шло на ходулях. Леша опять прижался к земле. Еле дыша, он поджидал «привидение». Узкий саван и легкая походка подсказали Алексею, что приближался не Ерш Анархист…
Но что такое? Белый саван повис в воздухе. Видать, живой призрак почуял опасность.
Не уйдешь! Алексей приподнялся и прыгнул на аллею.
– Стой! – крикнул он басисто.
Попрыгунчик слегка качнулся и, всматриваясь, неожиданно усмехнулся:
– У вас почему рука дрожит?
Шагнув вперед, Алеша различил девичью фигуру в белой накидке. Большие темные глаза походили на впадины.
– Ты кто такая?! – строго спросил он.
– Ваше обращение на «ты» – признак близости. Вы давно знаете меня?
«Зубастая», – подумал Алеша и, смягчая голос, сказал:
– Танцы закончились. Зачем полуночничаете?
– Люблю ночные прогулки…
– Одна? И не боитесь?
– Мистер Шерлок Холмс, вы сегодня дважды напали на ложный след…
– Нина?! – изумился Алеша. – Зачем вы здесь? И в таком костюме?!
– Костюм летний. Люди в темноте шарахаются от меня, а вы накинулись. Не случайно мой отец заинтересовался вами…
Леша смущенно пробурчал:
– Проводить вас?
– Спасибо. Я не боюсь. Впрочем, у меня недоброе предчувствие. – Она зашагала рядом с Алешей. – Сегодня весь день один вспыльчивый субъект пытался объясниться с моим отцом…
– Карп, что ли?
– Да! – отозвалась Нина и прибавила шагу. – Как вы думаете, сколько людей ежедневно на нашей планете ссорятся из-за ревности?
– А разве есть такая статистика?
– Скорее, можно ли учесть?
Леша вспомнил, как однажды Карп ревниво грозил старшему брату: «Убью! Дом сожгу!»
Нина намекнула, что отец взял шефство над певицей Ланской, а Карп категорически против этого шефства.
– Пойдемте, Алешенька, быстрее!
И они устремились на шум Муравьевского фонтана…
Профессор Оношко лежал в постели. Он был еще в обмороке. Возле него хлопотала дежурная сестра Тамара Ланская. Она, в белом халате и белой косынке, положила шприц на столик и растерянными глазами встретила Нину с Алешей:
– Не беспокойтесь… пульс нормальный…
Леша остановился в дверях, а дочь кинулась к отцу:
– Что с ним, Тамара Александровна?
– Нервный шок…
Аким Афанасьевич открыл глаза. Он виновато посмотрел на дочь, на Ланскую, на своего ученика и снова сомкнул отяжелевшие веки.
Нина отозвала в сторону Тамару Александровну и вопросительным жестом обвела комнату:
– Что здесь произошло?
– Не знаю, – замялась Ланская. – Ко мне в дежурку пришел Карп и сказал: «Срочно к профессору». Вхожу. Ваш отец у порога, вниз лицом. Я повернула его на спину. Он был без чувств. Карп крикнул лифтера, и мы с трудом подняли тело на кровать…
– На нем есть следы побоев?
– Нет, по-моему. – Тамара Александровна обратилась к Алеше: – Подожди меня. Я сейчас сдам дежурство и пойду к вам…
Нина, видимо, представила Карпа нападающим на «охрану» Ланской и предупредила Алешу:
– Будьте ко всему готовы…
– Да, да, мальчик мой! – вскинул голову учитель. – Закройте окна и двери, иначе он опять влезет!
Они шли молча. Только на горбатом мостике Ланская задержалась и, видимо, после долгих раздумий, доверилась:
– Нет, нет, я не поеду в Петроград!
– Но ведь Карп житья не даст.
– Даст. – Она загадочно прошептала: – Есть такой человек, Лешенька, который утихомирит Карпа…
«О ком она?» – заинтересованно подумал Леша, но не спросил.
МЕТАМОРФОЗЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
В доме Роговых чердачную комнату называли «голубятней». Ее занял Воркун. Вещи помогли перетащить Сеня Селезнев, Федька Лунатик и Алеша Смыслов. Они же сообщили Ивану Матвеевичу последние новости.
От Сени он узнал, что Карп завладел дневником Леонида и заявил: «Никому не покажу!»
Федя обратил внимание на тот факт, что гадалка до сих пор не обращается за помощью в угро: на поиски вора она организовала своих людей. «Видать, боится конфискации», – заключил Лунатик.
Отрадную весть сообщил Алеша. Ланская отказалась ехать в Петроград с профессором Оношко.
– Ну а вообще… поедет учиться? – уточнил Иван.
Эту ночь Тамара Александровна ночевала у Смысловых. Алеша слышал, как певица сказала матери: «Я сорвала голос. Теперь поздно учиться».
Иван знал, что Ланская хотела бежать из Руссы от Карпа. Выходит, сейчас она не боится младшего Рогова. Что же произошло?
Воркун выпустил Пальму на двор и невольно взглянул на флигель, освещенный вечерним солнцем. На окнах подняты жалюзи, и дверь приоткрыта. Не зайти ли?
В этот момент распахнулось окно флигеля, и Ланская взмахом руки позвала Ивана.
– Я ждала вас, Иван Матвеевич, – призналась она, пропуская его в прихожую. – Как хорошо, что вы переехали! И как было бы приятно, если возродились бы воскресные концерты. Хотите чаю?
– Нет… благодарю… – застеснялся он и погладил собаку: – Вот разве Пальме что-нибудь… Я дам команду…
Хозяйка провела овчарку на кухню, погремела посудой и вернулась в столовую. Иван заметил, что Тамара бесцельно переставила с места на место тарелку на столе. Затем подошла к окну, опустила жалюзи, на ходу поправила прическу.
– Простите меня, ради бога! – Она посмотрела на часы: – Скоро придет Карп за ответом…
Иван, сидя на стуле, выпрямил спину. Это что-то новое. До сих пор младший Рогов приставал к вдове без серьезных намерений…
– Сделал предложение?
– Да! – Тамара надела на черное платье белый передник с кружевами. – Он решил, что я остаюсь в Руссе ради него. Однажды я имела неосторожность сказать братьям, что младший красивее старшего…
– Вы сказали правду.
– Но дело не в красоте, Иван Матвеевич. Вернее, не во внешней красоте. Кроме того, Карп младше меня. А главное, он неуравновешенный, чистая ртуть. Вы знаете, что вчерашний секретарь трибунала стал частником?
– Частником?! – удивился Иван.
– Да, Солеварова, Шур и Рогов открыли магазин в Торговом ряду: все для церкви и верующих…
– Вот это метаморфоза! – Иван вспомнил Калугина и покачал головой: – Комсомолец, коммунист, активный безбожник и вдруг торгует иконами! Какую долю капитала он внес и как раздобыл ее?
– Я спрошу его.
– Ну тогда еще узнайте, пожалуйста, – Иван перевел взгляд на портрет Рогова, – говорил ли Карп брату о своем выходе из партии и о своем желании заделаться совбуром[4]4
Совбур – советский буржуй.
[Закрыть]?
– Нет, нет! Сказать этакое – убить брата!
«Но ведь кто-то убил», – подумал Воркун и поднял два пальца:
– У Леонида было два дневника: ранний и поздний. Ранний в виде простой синей тетради, а поздний – с бегущей лошадью на обложке. Какой дневник у Карпа?
– Понимаю. Спрошу… – Тамара скрестила руки. – Я боюсь одна…
Она прислушалась. На кухне чавкала Пальма.
Иван покосился на старинные часы с гирями:
– Я буду за дверью…
Он прошел в прихожую. Рядом с ним, возле вешалки, притаилась Пальма. Ланская зажгла свет в столовой.
И в тот же момент на веранде, выходящей в сад, раздались шаги. Иван слышал, как пропела дверь и в столовую ворвался взволнованный Карп:
– Кто был здесь?
– Иван Матвеевич.
– Ушел?
– Если он тебе нужен – могу вернуть. – И, не дожидаясь ответа, хозяйка пригласила Карпа к столу: – Самовар еще горячий…
– Поначалу я должен убедиться, что мы с тобой одни…
– Знай, Карп, мы с тобой никогда не были и не будем одни.
– Кто же между нами?!
– Не повышай голос.
– Прости. Меня взвинтил Оношко. Просил не говорить тебе, что он в обморок упал от страха.
Карп засмеялся. Ланская, наливая чай, спросила:
– Ты приметам веришь?
– Не очень! Но ясновидящей поверил. Она нарекла нам с тобой взаимную любовь и богатство.
– Насчет взаимной ошиблась, да и богатство откуда?
– Как откуда?! Я же говорил! Магазин на бойком месте!
– Чтобы начать торговать, надо…
– Имею! Взял в долг!..
«Уж не у гадалки ли?» – подумал Иван, напрягая слух.
– И на свадьбу отложил! Вся Русса позавидует нам: подвенечное платье из Питера, фаэтоны из Новгорода, столы накроем в Летнем ресторане. Рыба! Дичь! Колбасы! Кагор из монастырского погреба! А медовый месяц – на яхте! Ильмень! Волхов! Ладога! Нева! Да, еще забыл – в храме сводный хор!
– Мой отпуск зимний, – вставила она с иронией.
– Ты теперь не работать будешь в курорте, а разъезжать по курортам. Нэп дает право на широкую жизнь. И надо быть олухами, чтобы не воспользоваться свободной торговлей!
– Думаешь, частная торговля на веки вечные?
– За наш с тобой век ручаюсь. Собственность – самый живучий корень. По рукам?
– Что по рукам? Торговать, обманывать покупателей?
– Проценты – не обман. За прилавком наши компаньоны, а мы будем разъезжать по городам: ты – с концертами, я – с торговыми сделками. Дело поставим на широкую ногу. Тебе это сродни. Твой дед торговал канатами, а мы – свечами, иконами…
– Что я слышу? А не ты ли, Карп, вместе с комсомолией жег иконы и малевал на храме: «Долой попов!» А теперь готов под венец, крест целовать, пасху справлять. Где же твоя принципиальность?
«Ах, молодчина!» – мысленно воскликнул Воркун.
Наступила пауза. Карп не сразу нашелся что ответить:
– Тогда мною руководил старший брат. Он и сам расстреливал иконы, и меня на то же толкал. За что ты и остыла к нему. Хотя поначалу сильно любила…
– Откуда знаешь? Из дневника?
– Не только! Сам многое видел. И многое учел. Ошибку брата не повторю. Я не потребую: «Либо храм забудь, либо я тебя забуду». – Его голос потеплел. – Вера – романтика для тебя. Молись на здоровье. Повторяю, я на все согласен, обручальное кольцо, церковный брак, крестины, престольные праздники…
– А в душе потешаться будешь?
– Я не ханжа! – обиделся он и снова заговорил напористо: – И ты, Тома, не будь ханжой! Ведь я ради тебя, верующей, бросил партбилет, работу в трибунале! Сжег все мосты! Теперь у меня нет пути назад! И пойми, Тома, не всякий пойдет на такое! Оцени по достоинству! И будь до конца милосердной!
Опять наступила тишина. Теперь Ланская задумалась. Карп в ожидании ответа замер.
Благозвучно пробили часы. Тамара, видимо, вспомнила церковный звон. Она перекрестилась:
– Бог свидетель, не просила я от тебя такой жертвы…
– Но ты брата просила! «Без венца не выйду замуж» – твои слова?
– Мои. Но ты не Леонид. Я даже не дружила с тобой!
– Неправда! Ты любила и любишь только меня!
– Я тебе доказала обратное!
– Ты не долго бы сопротивлялась! И если б не брат…
– Нет, нет! Не подходи!
– Томуля, не бойся! Я не стану, как в прошлый раз…
В сознании Ивана мелькнул образ вдовушки, в рваной сорочке, с подтеком на груди. Он взялся за ручку двери.
– Я только поцелую и буду ждать тебя хоть месяц, хоть год.
– Не жди! Если выйду, то за другого…
– Не выйдешь! Никому не отдам!
– Я не собственность твоя!
– Кто он? Регент?
– Не отгадаешь!
– И гадать не буду! – выкрикнул он. – Я расстался с партбилетом, но сохранил именной наган…
Карп, видимо, вытащил наган.
– Не испугаешь!
– И не собираюсь пугать. Ты знаешь мой характер: тебя и себя…
– Убийца! Ты и брата не пощадил!
– Он умер от разрыва сердца!
– А кто довел?
– Ты!
– Ложь!
– Нет, правда! – вскипел он. – У брата есть запись: «Разлюбит – не перенесу».
– Разлюбила, но молчала! Щадила! А ты ворвался сюда! Он решил: «Отдалась!» Сердце и не выдержало!
– Выдержало!..
– Убила ты! Ты сказала…
– Не сказала, а поблагодарила, что он прогнал тебя.
– Ты же сама нахваливала мои кудри и глаза!
– Покажи дневник!
– У меня лишь первая тетрадь.
– А вторая?
– Не знаю. Наверно, у дочки Оношко.
– У Нины?
– Да. Увлеклась братом. И не раз спрашивала: «Где Леня? Чем занят?» А когда узнала про дневник – покраснела…
– И не без причины?
– Чушь! – отмахнулся Карп. – Он даже с ней говорил о тебе.
– Так зачем ей дневник?
– Мне кажется, она призналась ему в любви.
– Но ведь дневник лежал в столе – на мансарде.
– Так что?! Труп увезли. Часового убрали. Дело закрыли. А я, покидая дом, не закрыл двери.
– В котором часу?
– Да… к полуночи…
– И девушка не испугалась?
– Надо знать эту девушку…
Иван вспомнил рассказ Алеши о ночных похождениях дочки профессора. «Такая в самом деле могла взять дневник любимого», – рассудил он, прислушиваясь к разговору за дверью.
Ланская спросила Карпа:
– Ты дружишь с Ниной?
– Она и без дружбы отдаст дневник, если тетрадь у нее. Я все сделаю! (Послышался шаг.) Только один поцелуй…
– Никогда!
– Ах, вот как?! – взорвался Карп. – Нет на тебе креста! Где твое христианское сердце?! Думаешь, легко расстаться с партбилетом? Да я ночами не спал! Я знал, что потеряю брата! Я знал, что от меня отвернутся! Я знал, что в меня будут тыкать пальцем: «Предатель!» Я знал, что мне придется уйти из трибунала! Но я на все пошел ради тебя! Я думал, ты оценишь мою жертву! Я верил в твое милосердие! Верил, что ты протянешь руку…
– Послушай!..
– Нет, ты слушай! Я уже слушал тебя и здесь, и дома, и в храме, и на сцене – поешь звонко, но без души! Ты отвергла брата. За что? Он не принял твой крест. Ты отвергла меня. За что? Я ведь целую твой крест?!.
– Карп!..
– Молчи, святоша! Я проклинаю тот день, когда увидел тебя, рыжую! Я презираю тебя, бестию! Я ненавижу тебя, ханжу! И если давеча хотел прикончить тебя из ревности, то сейчас пристрелю как…
– Стреляй!
Иван дернул дверь.
Пальма бросилась на Карпа.
Раздался выстрел…
На пол рухнула посуда…
КЛЮЧ ПРОНИКНОВЕНИЯ
Младший Рогов, с перевязанной рукой, сидел на стуле и зло косился на Пальму. Овчарка сильно повредила ему кисть. Ищейка спасла жизнь Ланской: опоздай она на секунду, и Карп застрелил бы Тамару. Он нажал спусковой крючок, когда собака схватила его за руку. Пуля повредила лишь часовой футляр красного дерева.
– Ты, Карп, – начал Иван, садясь за стол, – работал в трибунале и знаешь, что полагается за покушение…
– Какой трибунал? – усмехнулся Карп. – Два гроба и точка. Верни наган!
– Зачем?
– Оружие именное: память о войне.
– Ты осквернил эту память. Оружие не получишь.
– Не ты награждал и не тебе лишать!
Иван перевел взгляд на овчарку с острыми ушами:
– Не повышай голос, Пальма не любит…
– Верни наган.
Овчарка зарычала. Карп оглянулся на собаку и положил забинтованную руку на стол. Воркун спокойно разгладил усы:
– Ты когда был у гадалки – до кражи или после?
– О какой краже речь?
– Вчера ночью обокрали ясновидящую.
– Значит, до.
– Ты не заметил, куда гадалка положила твои деньги?
– Я заплатил прислужнице.
– Ну а сколько дней ждал своей очереди?
– Это что, допрос?
– Умирашка не заявила о пропаже. Однако есть решение – выселить ее из Руссы.
– Не ко времени!
– Почему?
– Она предсказала смерть брату. У нее дар к телепатии, читает мысли на расстоянии. И мою судьбу угадала: погибну из-за женщины. Старухе многие верят. И скажут: «За правду пострадала».
– Карп, неужели и ты веришь старой пройдохе?
– Ей все верят, кто только не был у нее!
– И даже коммунисты?
– И даже коммунисты.
– Это те, кто боятся чистки партии?
– Председатель укома боится чистки?
– Николай Николаевич Калугин?
– Он самый, – торжествующе ухмыльнулся Карп. – Своими глазами видел, как он выходил из ее дома.
– А ты не обознался?
– Маленький, лысый, с бородкой и в толстовке. Он?
– Портрет его. Но причина посещения, ручаюсь, иная. Калугин – краевед: собирает песни, сказки. А бабка, прислужница гадалки, великая мастерица до слова. – Теперь Иван улыбнулся: – Ну, еще кого назовешь?
– Зря лыбишься! Ее популярность велика: даже из Питера приезжают гадать.
– Даже из Питера? Ой ли?!
Карп здоровой рукой сделал жест, типичный для бильярдиста.
– Я тут шарики гонял с матросом. Так он из Питера приехал специально погадать в Чертовом переулке.
– Это который матрос: крепыш, рыжий и желтоглазый?
– Он самый!
– Говоришь, специально погадать, а может, – Иван сгреб пальцами серебряную солонку, – очистить гадалку?
– Взгляд у него дерзкий и пронырливый…
– Обыграл тебя?
– Хотел! На кон – духи, шоколад. Но я же что левой, то правой. – Он шевельнул забинтованной рукой и скривил рот. – Обштопал как миленького!
– Первый раз, а второй?
– Не лови на слове! Мы один раз играли. Больше я его не видел.
– А духи и шоколад куда дел?
– Духи подарил Ланской, а шоколад дочке профессора…
– За прекрасные глаза?
– Глаза у нее в самом деле прекрасные, но душа еще лучше. Но подарил не за глаза, не за душу. А за что – не скажу!
– Твое дело, – поднялся Иван и жестом пригласил Рогова к двери: – Пошли! Провожу тебя…
– Что я, барышня? – И, не поднимаясь со стула, повысил голос: – Иван, последний раз прошу – верни наган, иначе врагом станешь!
Исполком хотел вселить Калугина в каменный дом купца Киселева, но любитель природы предпочел комнату на окраине города, где скворцы и жаворонки поют под окнами.
Воркун первый раз был на квартире своего учителя. Он ожидал увидеть большую библиотеку, но все книги и тетради Николая Николаевича умещались на одной пятиполочной этажерке. Зато все три окна были заставлены и завешаны клетками с птицами.
Хозяин сел на низкую железную кровать, а гостю уступил единственный венский стул и подкрутил фитиль настольной лампы.
– Голубчик, я беседовал с Капитоновной. Она спросила меня: «Это верно, что мою благодетельницу хотят вон из города?»
– Вот это разведка!
– Да, друг мой, ты попал в точку: Капитоновна – первоклассная разведчица. Без нее ясновидящая – слепышка. Не случайно гадалка никого сразу не принимает. Капитоновна сначала запишет твой адрес, затем наведет о тебе все справки, а потом уж известит тебя, когда можно прийти на сеанс гадания.
– Ловко одурачивают!
– Одной ловкости недостаточно, батенька, – заметил Калугин и перешел на полушепот: – Я только что узнал биографию ясновидящей…
– От Капитоновны?
– От Жгловского!
– Ерша Анархиста?!
– Нет, голубчик, от родителя, от священника отца Осипа.
– Ездили к нему на село?
– Наоборот, друг мой, он приехал, сидел здесь, на вашем стуле, и уговаривал меня «опять поддержать церковь»…
