Текст книги "Тайна дразнит разум"
Автор книги: Глеб Алёхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)
– Я сказал – ты повторил. Нет ошибка. Память твоя хорош. Школу кончал. Правду любишь. Помогать будешь. – Он жестом разрешил подняться. – Хвала аллаху! Я хан, ты казначей!..
В барак заглянул косой детина и крикнул:
– Президент, Лосиха посылку получила!
Вероятно, с посылкой Ерш ждал ответа от Орлихи. Как тигр он бросился к двери.
Что говорить, удача – в первый же день обнаружить Анархиста! Теперь Ерш не уйдет. Надо скорее связаться с доктором, пока Груня не прислала письмо на имя Алексея Смыслова.
Да, одно дело – изучать преступный мир по романам Достоевского, и совсем другое – жить с ворами, бандитами в одном вонючем бараке и подчиняться неписаным законам «Гороховой республики». Ерш, назначив Алешу «казначеем», хитро привязал его к мешку с миллионами. «Казну» необходимо охранять не только от воров, но и от лагерного начальства. Так что тайный агент не мог ни мешка бросить, ни с мешком подойти к охране. А главное, за каждым шагом «казначея» следили приближенные «президента».
Лешу выручил забинтованный палец. Сестра-медичка, сменившая ему бинт, сказала, что доктор приезжает в лагерь из Боровичей один раз в неделю – по субботам.
В субботу – в банный день – Алеша не удивился, что «президент» мылся и парился один: скрывал свою приметную татуировку. После бани Ерш устроил выпивон с копченой и соленой рыбой. Он ругался, что посылка шла долго: стухли жареные утята – те самые чирки, которые Леша подарил Груне! В свое время Анархист выручил Вадима, и сестра за добро платила добром. Но на зов матроса не откликнулась: «татарин» пил много и жадно, видать, хотел забыться.
Леша тоже приуныл: не приехал доктор, заболел. Теперь надо ехать в Боровичи. Там, на базаре, помощники «президента» закупали самогонку, курево и постный сахар. Отпустит ли Ерш своего «казначея»?
Пожалуй, нет. Алеша чувствовал, что Анархист все время присматривается к нему. А сегодня утром «татарин» умышленно обронил свой ножик. Холодное оружие приметное: рукоятка как у финки, а лезвие длинное и обоюдоострое – кинжальное. Леша, конечно, вернул ножик хозяину. Тот похвалил:
– Ты вернул – я верну…
Он вытащил из кармана халата помятое письмо и затряс им над тюбетейкой:
– От кого ждешь? Кого любишь?
«Неужели от Груни?» – побелел Алеша. К счастью, в бараке было темновато. Он быстро овладел собой и начал перечислять:
– Мать! Дядя Сережа! Тетя Марфа! Нина…
– Хоп, джигит! – Ерш развернул письмо и приступил к допросу: – Кто Нина? Сестра, невеста?
– Невеста! – бойко ответил «жених».
– Кто Калугин?
– Учитель!
– Какой учитель? Чему учил? Куда нацелил? – Ерш кончиком ножа отметил строку письма: – Читай, жених!
Алеша прочитал:
– «Голубчик, рассмотри лагерную жизнь с точки зрения однообразия, единообразия, разнообразия, своеобразия и многообразия…»
– Шифровка?!
– Нет, – улыбнулся Леша, – за каждым словом кусок нашей житухи.
– Достал кусок – живи, не достал кусок – умри! – Он блеснул клинком. – Пять пальцев – пять заездов. Джигитуй, жених!
Медлить нельзя: лезвие ножа – бритва. И Лешины мысли полетели со скоростью стрижа…
– Оглянись кругом, президент! Все одно и то же: высоченный забор с колючей проволокой, шесть грязных бараков, кирпичное здание охраны. И распорядок что приевшийся горох – монотонный звон рельса, одноголосые утренние и вечерние переклички. И так изо дня в день! Словом, куда ни глянь – всюду однообразная дрянь!
– Раз! – заломил Ерш мизинец.
– А всмотрись получше! – Леша указал на тусклое окно, смотревшее на песчаный двор с одинокой сосной. – И рельса на суке. И длинные бараки под серой черепицей. И кирпичная казарма с вышкой у ворот. И та же перекличка. И тот же горох! Все они не врозь, не раскиданы по всей губернии, а здесь, в одном месте, слились в единообразную картину лагеря!
– Два! – подсчитал Ерш, загибая безымянный палец.
– Все одно, все едино, и в то же время у каждого «штата» своя метка.
Леша оказался настоящим учеником Калугина. Он так ловко проиллюстрировал на местном материале разнообразие, своеобразие и многообразие, что даже «президент» взглянул на свою «республику» новыми глазами…
– Пять! – облегченно выдохнул Ерш и протянул письмо. – Хорош жених! Умный джигит! Пиши ответ: «Жду посылка».
«Жених» пояснил, что пока письмо идет в Руссу, пока собирают посылку, пока она дойдет до лагеря, он выйдет на свободу. Ерш ножом пригвоздил лист бумаги к столу:
– Тебя нет, друг есть!
Леша написал, понимая, что за спиной Нины стоят Калугин, Воркун и Сеня Селезнев. Они действительно ждут ответа. И тайный агент пожаловался: «Разболелся палец. У нашей сестрицы один йод, а врач сам лежит в госпитале».
«Президент» прочитал Алешино письмо и покосился на забинтованный палец. Он проявил внимание к другу:
– На дворе луна, на душе тоска: дай, казначей, мешок, иди к бабам…
Любители женского пола ухитрялись ночевать в «Гнезде двух галок». Алеша не заводил таких знакомств. Он выставил больной палец:
– Ноет. Не до баб. Мне бы в город к врачу…
«Президент» задумался. Он организовал в лагере круговую поруку: за попытку к бегству заключенного накрывали ватным одеялом, клали сверху доску и кувалдой дубасили по ней. На теле пойманного нет синяков, но внутренности отбивали так, что тот больше не ходил, а лишь ползал.
Ерш, видимо, прикинул, что «жениху» нет смысла бежать: через пять дней свобода. Он отпустит, но не без задания. Близилась четвертая годовщина Октября. Ерша, как и всех заключенных, интересовал вопрос: будет ли амнистия? Леша заметил, что за последнее время в лагере поднялась трудовая дисциплина. Заключенные охотнее шли на кирпичный завод и на заготовку дров.
Просьба «президента» давала Леше право зайти за справкой в милицию или в чека. Ерш это понял и вдруг заявил:
– Сиди тут, я пошел, врачу сказал: «Али-баба, мой друг беда!»
В это время в барак вбежал косой помощник «президента» и возбужденно закричал:
– Рысь! Рысь!
Ерш вздрогнул, обронил цигарку. Видимо, он чем-то насолил Рыси. И несмотря на то что рысь оказалась натуральной, что пострадал не косой детина, а лагерный петух, все же Анархист помрачнел, замкнулся, а ночью ушел якобы в «Гнездо двух галок» и больше не вернулся…
В лагере поднялась тревога. Начальник организовал погоню. Помощники «президента» сбились в кучу – судачили. Никто не ожидал такого сюрприза. Но больше всех расстроился молодой стажер из старорусского угрозыска. Найти Ерша, быть рядом, стать его казначеем и не суметь арестовать преступника! С какими глазами Леша явится в Руссу? Чем можно оправдаться? Что скажет Воркун?
Все пять последних суток Алеша почти не спал. Он вставал, прислушивался к ночной тишине: все еще теплилась надежда, что Ерша поймают.
В субботу приехал врач, вскрыл Алешин нарыв – боль в пальце приутихла, но сердце ныло пуще прежнего. Он получил документы и незаметно покинул лагерь…
СОПЕРНИКИ
Русса проснулась для того, чтобы своими храмами усыплять мысли горожан, а школами, клубами бороться против спячки; она проснулась, чтобы растить одних и проводить на Симоновское других.
Как просто взять косырь и очистить мостовую от травы и как трудно соскрести с человеческого мозга коросту прошлого! На панели перед Алешей прошмыгнула черная кошка, и он уже подумал: «Плохая примета».
По безлюдной улице прогромыхал первый трамвай. Леша удивился: три недели назад он также видел здесь кошку и первый трамвай, но настроение тогда у него было совсем иное.
Теперь же вместо тревожной радости – одна слабая надежда на чудо…
Весь путь от Боровичей до Руссы стажер присматривался к прохожим, к пассажирам, но, конечно, Ерша не встретил. Сейчас осталась последняя ниточка – Орлова. Возможно, ради Груни Анархист и сбежал на волю.
Ежась от холода, Леша посмотрел на осеннее хмурое небо и снова поплелся вдоль берега Малашки. Он обошел стороной дом Роговых. Ему не хотелось встречаться с Воркуном. Теперь начальник не доверит ему ответственное дело, да и Сеня вдоволь посмеется над «красным сыщиком».
В проходной курорта дежурил Герасим. На нем белоснежный фартук с нагрудником. Он широко улыбается, обнимает Алешу:
– Матушка твоя, натурально, заждалась. Поспеши, паря. У вас новый жилец!..
«Ерш», – мелькнуло в голове стажера, и он, не уточняя, помчался по центральной аллее к спортивной площадке.
Возможно, мать всю ночь поджидала сына. Ее осанка, руки, глаза – все выражало радость. Она встретила его на крыльце. Ветер трепал ее поседевшие волосы и подол платья. Мать и сын не замечали холода…
– Вернулся… живой… – Они прошли на кухню. – Здесь меня навещали Сеня и Груня…
– Она с братом… в городе? – тихо спросил Алеша, оглядываясь на дверь, ведущую в спальню. – Она ничего не писала…
– Знаю, – улыбнулась Прасковья, – Сеня запрет наложил. Груня вчера уехала в деревню закупать иконы. А брат ее у нас…
В дверях показался белокурый юноша в военном костюме. Он заулыбался, протянул руку:
– С приездом, Алексей…
Не все новости угадал Алеша. Он ожидал, что в Руссе мог объявиться Ерш, что Солевариха постарается угнать Груню подальше от города, но разве подумаешь о том, что Карп Рогов начнет волочиться за Груней…
Вадим взглянул на Лешину мать:
– Вот Прасковья Михайловна приютила нас…
Алеша провел Вадима в свою комнату и, слушая его рассказ, смотрел в окно, выходящее в сторону футбольного поля и тенистого парка. Если Ерш не знает, что Груня уехала, то он может прийти сюда, прямо к дому агента.
– Карп начал с того, что на работу и с работы ходил только с Груней. Солеварова очень обрадовалась этому: всячески хвалила Рогова моей сестренке. А мадам Шур, наоборот, ополчилась на Груню и отнюдь не вежливо попросила нас очистить комнату. Карп где-то снял квартиру, принес нам ключи. Но сестра отказалась от его услуг. Он сделал ей предложение. Она опять же: «Нет!» – Вадим резко ударил себя по ноге. – Карп обозлился. Утром подкараулил ее возле колодца и накинул на голову мешок. Но у нее ноги, как у лосихи. От удара он даже взревел, отпрянул. Она скинула мешок, схватила коромысло и прогнала его. Теперь он за версту обходит ее…
Светлые глаза Вадима обежали Лешину комнату.
– И в тот же день мы переехали сюда. А вчера новое происшествие! – Он кивнул в окно: – В парке Груню встретил племянник Солеваровой. Шикарное пальто. Рыжая бородка, перстень. Сестра говорит: не узнать его. Манил в Одессу, сулил золотые горы. На сей раз сеструха, – Вадим смущенно опустил глаза, – попросила обождать с ответом…
«Молодчага!» – мысленно одобрил Алеша. Он догадался, почему Груня не сразу отказала Ершу. Еще на Ловати стажер сказал любимой, что ищет встречи с Анархистом…
К удивлению матери и Вадима, уставший с дороги Леша разом воспрял духом, отказался завтракать и, схватив кепку, стремительно вывел запыленный велосипед на дорожку…
Воркун с Пальмой выходили из флигеля Ланской. Иван Матвеевич столовался у Тамары Александровны. А Леша решил, что без него тут сыграли свадьбу.
– Можно поздравить? – Он глазами указал на фасад флигеля.
– Не спеши, дружище! – начальник сильно пожал руку. – Ну?
Леша докладывал на дворе, одной рукой удерживая велосипед…
Иван Матвеевич заинтересовался, перестал курить и спросил:
– Куда выехала Орлова?
– В Волотовскую волость.
– Родина Ерша. Там у него могут быть дружки. Так что ты постарайся не привлекать местную милицию и сельских исполнителей. А если затрет – позвони мне. Ну?..
Скрывая радостное волнение, Леша утвердительно качнул головой:
– С вечерним поездом?
– Да. – Воркун не попрощался. – Перед отъездом зайдешь, оформишь командировку…
– Есть зайти!
Алеша опередил начальника и Пальму – первым выбежал на улицу…
Продовольственный склад находился на берегу Полисти, напротив Воскресенского собора. Вадим вышел к Алеше весь белый от муки. Моросил дождик, и на лице Орлова выступали «веснушки». Он не без тревоги уставился на велосипедиста:
– Случилось что?
– Ничего. Ты же сам просил заехать…
– Ах да, – смутился Вадим. – Я не хотел при твоей матери. Она… стала… прислуживать в церкви…
– Как прислуживать?
– Свечами торгует, с подносом обходит…
«Солеваров завербовал», – с горечью подумал Алеша.
На площади Революции обновляли трибуну. Возле памятника Ленину спорили председатели исполкома и укома.
Рослый председатель в черной шинели доказывал, что памятник нужно оставить на праздник, а Калугин убеждал, что в таком виде бюст вождя нельзя оставлять на площади:
– Ты взгляни, голубчик… сырость, ржавчина, зелень…
Николай Николаевич заметил Алешу и подозвал его:
– Вот комсомолец! Что он скажет? Нуте?
Леша знал, что памятник сделал местный рабочий, что скульптура получилась грубой, и откровенно высказал свое мнение:
– Его надо подправить и – под крышу…
Калугин выкинул ладони: спор-де закончен. Он спиной повернулся к председателю исполкома и стал расспрашивать стажера о лагерной жизни. Учитель не ожидал, что ученик столь успешно выполнит его задание о пяти углах зрения. Он похвалил Алешу и заинтересовался новой поездкой в Волотовскую волость:
– Друг мой, там же, в Погорельцах, Нина Оношко. Профессор вернулся в Питер, а дочь с первого сентября сельская учительница. Ты, голубчик, обязательно навести ее и передай книги. – Калугин протянул листок с названиями книг. – Будь добр, зайди к Вейцу. Я говорил с ним, он обещал…
Ученик с завистью вздохнул. Учитель понял его правильно и заглянул ему в глаза:
– Не вздыхай, батенька! Волотовская земля богата краеведческим материалом – разъезжай, наблюдай, расспрашивай и обо всем пиши мне. Это тоже школа! Нуте, друг мой?
Только подъезжая к дому регента, Леша вспомнил, что он не поздоровался и не попрощался с председателем укома. Удивительный этот коммунист Калугин: совсем невидный, в очках, с бородкой, лысый. А тут еще панамка, черный плащ с цепочкой на груди – вылитый учитель-репетитор. Однако дядя Сережа, Воркун, Сеня, Пронин уважали Калугина.
Абрам Карлович, к которому Леша пришел за книгами, тоже всегда с почтением говорил о председателе укома. Калугин большое внимание уделял ликвидации неграмотности. Под его влиянием Ланская возглавила кружок ликбеза…
– Теперь моя очередь, – признался коллекционер, снимая с полки том в коричневом переплете. – Вот подыщу себе смену на клиросе и начну учить темных людей читать…
Он раскрыл книгу:
– Великое чудо! А мы его не замечаем и подчас черт знает на что тратим время! Вот ты, наследник Белинского и Достоевского, куда пропал? Почему не приходил? Футболил?
– Нет, отбывал срок за хранение оружия…
– Дико! Самое мощное оружие – книга! – регент протянул коричневый том. – Нина Акимовна далеко пойдет! Великий Ушинский тоже начинал с маленькой школы. Кстати, Погорельцы рядом с дачей моей матушки. Она круглый год живет в деревне. Тебя не затруднит передать ей письмо?..
Худощавый книголюб сел за широкий письменный стол с зеленым сукном и взял в руки гусиное перо с золотым колечком. Леша первый раз в жизни увидел гусиное перо в действии и почему-то вспомнил Пушкина. Ему захотелось взять с собой лирический томик Александра Сергеевича, но спросил другое:
– Абрам Карлович, у вас есть что-нибудь про диалектику?
– У меня есть Гегель. Но он там, у матушки. Я напишу…
Укладывая книги, Леша думал: «Мы с Груней тоже соберем большую библиотеку».
Стажер тихо вошел в кабинет Воркуна. Там Сеня Селезнев, не замечая приятеля, высказывает обиду: он-де примчался в «Гороховую республику», а там ни «президента», ни «казначея»…
– Где же Алеха?
Накручивая усы, Иван Матвеевич глазами показал на открытую дверь. Приятель оглянулся и, сохраняя недовольную мину, строго спросил:
– А Ерш?
Алеша, приложив палец к губам, закрыл дверь. За стажера заступился Воркун – напомнил чекисту:
– Не ты ли, дружище, настоял, чтобы Смыслов не подходил к страже лагеря?
– И врач заболел! – вставил Алеша.
– А сестра, помощница врача, на что?
– Э-э, дорогуша, – начальник погрозил пальцем, – о сестре и речи не было…
– Думать-соображать надо!
– Инструкцию тоже соблюдать надо, – отпарировал Иван Матвеевич и принял от стажера командировку.
Подписав документ, Воркун подробно проинструктировал стажера и, подавая руку, кивнул Селезневу:
– Не ворчи, старик! Лучше проводи приятеля на станцию: не пойдет ли за ним Рысь…
– А как определить-узнать Рысь?
– На то и чекисты, – улыбнулся Иван Матвеевич.
По длинному коридору милиции друзья шли вместе, но на площадь вышли врозь и в трамвае сидели на разных скамейках.
НЕУДАЧЛИВЫЙ СЧАСТЛИВЕЦ
Дорогой Николай Николаевич!
Поезд отбыл на Волот-Дно, я же сошел на полустанке Взгляды. Глушь, голое поле, полузакрытый дощатый навес. Фасад у него грязно-желтоватый, а название понравилось: оно напомнило Вашу просьбу…
Собираю краеведческий материал. Летом 1918 года местное кулачье во главе с эсером Голубевым захватило Волот и заняло оборону на этом полустанке – разобрали рельсы и сюда же согнали крестьян. Им говорили: «Голодные рушане едут с серпами. Спасайте урожай! Вооружайтесь чем попало!»
Одиннадцатого июля из Руссы на Взгляды прибыл эшелон с бойцами восстановить путь. Исполкомовский представитель Миронов обратился к обманутым с речью, но был убит. Поезд ответил огнем из винтовок. Рожь, понятно, никто и не думал жать. Мятеж заглох.
Деревня Погорельцы на большаке, в пяти верстах от полустанка. На окраине, над оврагом, двухэтажная бревенчатая, под красной черепицей, школа. Помещение приличное, классы просторные, но дров нет – тепло только у сторожихи в комнате, где Нина спасается от холода.
Посылка – праздник! На партах появились тетради, учебники. А глобус на учительском столе!.. Но самая большая радость для ребят – детекторный приемник. К одному наушнику припадало по двое учеников. Слушали Москву, Берлин, Париж и даже Лондон. Слух о чуде из чудес облетел соседние деревни – теперь от любопытных отбоя нет.
Нина сколотила актив. Вечерами репетирует пьесу. За грим и парики спасибо Ланской. И Вам великая благодарность.
От ребят узнал, что в деревне Горшково какая-то молодуха скупает молитвенники, иконы, лампадки. Иду на встречу с Груней. Заодно отнесу письмо регента.
Сердечный привет!
Ваш А. С.
P. S. Письмо вручит кооператор Прошкин.Дорогой Николай Николаевич!
Вейцовская усадьба на берегу Переходы. У помещицы отобрали землю, леса, оставив старый дом и старый сад.
Родословная – герои Отечественной и Крымской войн. Последний генерал, отец регента, участник русско-японской. На фронте не отличился, но зато значительно пополнил семейную коллекцию военными реликвиями.
Екатерина Романовна, генеральша, встретила меня хорошо, но музей не показала: все экспонаты в ящиках. Абрам Карлович едет на юг лечить горло. Ему нужны деньги. Коллекцию покупает профессор Оношко. Мать прочитала письмо сына вслух. Она очень беспокоится за его здоровье.
Оказывается, Абрам Карлович закончил консерваторию, по желанию отца служил в царской армии капельмейстером. Рассказывая о сыне, старушка молодеет. Ее подлинные слова: «Если бы сын верил в бога – не заболел бы». Еще: «Наша заброшенная баня по ночам дымит, не иначе как водяной».
Наверное, «водяной» гонит самогонку. Завтра зайду к начальнику волостной милиции.
Груню встретил на проселочной дороге. Шел мокрый снег. Свистел ветер. Но мы были счастливы. Хотя изредка посматривали на березовую рощу. Вчера здесь объявился Ерш. Опять соблазнял Груню теплым краем, «богатой житухой» и разными подарками. Через день он придет за ответом. Спешит, видать, нервничает…
План засады усложняется. Груня ходит по деревням – трудно угадать, в каком месте Ерш подойдет к ней. Она не боится его и готова сама оглушить «ухажера». Но «президент» это не Карп. Лучше устроить день отдыха в школе и заманить его в ловушку. Тем более что мой приезд к Нине вне подозрения: Анархист считает меня ее женихом.
Сейчас же запрошу Воркуна…
С комсомольским приветом!
Ваш А. С.
Дорогой Николай Николаевич!
Телефонный разговор Вам известен. Воркун выслал в школу «инспектора». А Груня пригласит Ерша послушать по радио цыганский хор (из Парижа). Насчет же ящиков с музейным оружием я обязательно подсчитаю и составлю опись. Повод прекрасный: Вейциха заинтересована в том, чтобы из ее бани прогнали самогонщиков.
Начальник волмилиции дал мне двух исполнителей. Признаюсь, вчера я в овраге осваивал наган (первый раз в жизни стрелял из револьвера) и так увлекся, что в барабане осталась одна пуля. Думал, местный начальник милиции выручит, а тот сам ходит с пустым наганом.
Еще дорогой нас настигла темнота. Снег растаял, шли по грязи. Старая баня на берегу реки. Труба искрилась. Оконце прикрыто плотно. В предбаннике кололи дрова. Звенел топор. Мои спутники, безусые парни, войти испугались. Тогда я велел им громко разговаривать и скомандовал: «Окружить баню!»
А сам, с наганом, распахнул дверь. Предбанник освещался слабо. Паренек в рваной рубахе пытался вытащить топор из плахи. Я, угрожая оружием, потеснил подростка, выдернул топор и вскочил в баню.
Возле плиты с котлом вытянулся небритый детина. За его спиной, в углу, копошился пьяный мужик. Я не медлил. Наган в левую руку, топор в правую – шайку с бардой, витые трубки, цинковую крышку от котла, четверть самогонки – все смял да разбил! Самогонщики наблюдали за мной онемевшие. Они наверняка считали себя окруженными. Я приступил к допросу, не зная, что мои спутники – сельские исполнители – удрали.
Небритый детина оказался батраком мельника. Он выполнял приказ хозяина, который дома загулял с каким-то скупщиком мяса. Пьяный мужик, брат мельника, еле ворочал языком. Паренек, младший сын мельника, ходил в школу, занимался у Нины Акимовны. Он подписал протокол, а батрак поставил «крестик».
Ночной огонек, точно маяк, привел меня в дом Вейцихи. На лице генеральши тревога сменилась радостью: конец «водяному», и пропавший котел вернулся в баню. О мельнике она сказала: «Редчайший жулик!»
Мне постелили на широком диване. В «поисках» уборной я забрел в холодную комнату и насчитал девять ящиков со старинным оружием. Один из них без крышки. Со мной была свечка. Осветил. Сверху рубашка, сплетенная из металлических колечек. Под ней меч без рукоятки.
С полки я снял книгу. Это была «Наука логики» Гегеля. Мне бросились в глаза слова, которые Вы часто употребляете: связь, противоречие, становление, превращение, многообразие и взаимодействие. А начал читать – ничего не понимаю. Почему так?
Утром шагал вместе с учениками Нины. Сынишка мельника узнал меня и отозвал в сторону. Он показал хутор с мельницей и предупредил, что батькин гость обещал прирезать мильтона. Я уточнил портрет закупщика мяса: Ерш!
И крепко пожалел, что раньше времени разгромил самогонный аппарат. Ерш наведет справку, узнает, что «мильтон» из города, и начнет путать следы.
Письмо кончаю, ждет Прошка.
С уважением!
Ваш А. С.
Дорогой Николай Николаевич!
Так оно и вышло. Я спугнул Ерша. Он не пришел на свидание с Груней. Сынишка мельника сообщил, что закупщик мяса уехал в Питер. «Инспектор» вернулся в Руссу. А мне, как знаете, приказано обождать. Груня ходит по деревням, а ночует в школе.
Нина на уроке русского языка использовала карту Новгородской губернии. Изучая приставку «пере», ученики искали на карте реки, озера, населенные пункты, названия которых помогли усвоить тему урока: ПЕРЕхода, ПЕРЕрва, ПЕРЕрытица, ПЕРЕкоп, ПЕРЕдольская, ПЕРЕтерки…
И тут же с помощью учительницы раскрывали все богатство оттенков и сторон значения приставки: ПЕРЕстройка, ПЕРЕлом, ПЕРЕворот. Честное слово, даже приставка дышала революцией и великой любовью к родному краю.
Сегодня вечером пришел слушать радио батрак мельника. Он шепнул мне: «Хозяйка носит на мельницу еду». Хутор рядом, хозяин питается дома, спрашивается: кому же носит?
Иду на разведку.
С комсомольским приветом!
Ваш А. С.
Дорогой Николай Николаевич!
Поздравляю Вас с четвертой годовщиной Октября! Мои дела далеко не праздничные…
Убежище Ерша хитрое: высокий ветряк – сторожевая башня. К ней ни с какой стороны не подойдешь незаметно. А под навесом стоит оседланный конь, весь день жует клевер да овес. Все продумано…
С утра валил густой снег, и вдруг проглянуло солнышко. Я наблюдал из оврага. Мне показалось, что в оконце мельницы блеснули два солнышка. Если Ерш с биноклем, то он видел наши с Груней прогулки возле школы и, конечно, смекнул, что к чему…
Завтра Груня едет в Руссу. Анархист тоже снимается с якоря. Надо действовать. Мой план таков: надеть кольчугу. Вейциха не откажет. Скажу: меня хотят зарезать самогонщики…
…Сбегал. Не отказала. Кольчуга на мне. Сверху охотничья куртка. Решил вечером, во время спектакля, незаметно уйти на хутор.
Но Ерш опередил меня. Он сам явился в школу. Его телохранитель, старший сын мельника, встал возле дверей. А «закупщик мяса», в шубе на лисьем меху, не снимая собольей шапки, прямиком ко мне.
В этот момент открывался занавес, так что Груня, как и все зрители, смотрела на сцену. Ерш прижался ко мне: рыжая бородка лоснится, глаза хмельные. Он дружелюбно процедил: «Жених, на двор».
Я с трудом сдвинулся. Хуже нет, когда инициатива за противником: не знаешь, что тебя ждет в потемках. В лагере «президент» учил других бить ножом под левую лопатку. А вдруг сунет выше – в шею?
На крыльце Анархист взял меня за руку, завел за угол школы, где на мягком снегу насторожилась вороная лошадь с седлом. Ерш отпустил руку, засмеялся: «Ловко… лизнул… генеральшу!»
«Неужели пронюхали про кольчугу?» – подумал я. Но Ерш смаковал мой налет на баню. Он решил, что я задумал ограбить бывшую помещицу, и тут же предложил сделку: «Джигит, тебе коня, мне Груню. Грузи добро, и деру! Иначе враги!»
Он не знал главного. Я успокоился, но не совсем: «президент» хитер и мстителен. Его излюбленный удар ножом мне известен. Любуясь конем, я умышленно повернулся спиной к Анархисту.
И в тот же миг он сильно ткнул меня под левую лопатку: острие уперлось в кольчугу, а его кулак соскользнул с рукоятки, и сжатые пальцы проехались по лезвию кинжала.
Окровавленный нож упал на снег. Ерш сразу отрезвел, тряхнул подрезанными пальцами и простонал: «Медяшку повесил. А, черт!» Он схватил ножик левой и пырнул мне в живот.
Все повторилось: опять нож выпал из порезанной руки. Ерш замер, открыв рот. Он даже боли не чувствовал.
Я вытер снегом ножик, засунул его себе за голенище и повел раненого в сторожку. Там перевязал ему руки, придвинул к светильнику мою командировку и прочитал вслух.
Он опять застонал, но застонал от другой боли. Его желтые глаза налились кровью. Он повернулся, упал на кровать и лицом уткнулся в подушку. Да, песня спета! Но это не значит, что он развяжет язык: так просто не отдаст золото. Надо было что-то придумать…
Сын мельника увлекся спектаклем. Я толкнул его в бок: «Закупщик зовет». Телохранитель Ерша, видимо, решил, что у нас мировая, даже облизнулся.
В комнате сторожихи я показал на лежащего: «Никак заснул?» Сын мельника наклонился к Ершу и получил по затылку рукояткой нагана. Ерш не поднял головы, но ухо навострил. Я разрядил обрез, привел парня в чувство и вернул ему оружие: «Отнеси в милицию и скажи: нашел на дороге. Ступай!» Парень обрадовался, а Ерш наверняка намотал на ус.
Кончилось первое действие. Груня зашла в сторожку. Я сказал, что Георгий Жгловский нечаянно порезался, прилег и заснул. Хотя знал, что он не спит. Я нарочно спросил Груню: «Как лучше поступить? Если Жгловского доставить как арестованного, то он, гордец, заявит: „К стенке, и точка!“– а если отпустить его, то он сам во всем признается, укажет, где зарыл золото. Его, понятно, помилуют. И он начнет новую жизнь. Ты как?»
Ерш напружинился. Груня сообразила, куда я клоню. Ответила умно: «Ежели сам явится, ему больше скидки будет. И я уважать стану».
Мы с ней ушли на спектакль. Вернулись вместе с Ниной. В сторожке Ерша не было. Нина одобрила мой поступок, но сторожиха обозвала меня недотепой. Она даже поклялась, что недорезанный еще опаснее, что он-де сейчас на поезд и – поминай как звали.
Я вышел на двор. Вороной конь стоял на месте.
Нет, Ершу есть смысл самому прийти с повинной.
Письмо кончаю при Прошке. Он качает головой, хмурится: уверен, что Анархист сбежит.
Пойду позвоню Воркуну.
Да скорой встречи!
Ваш А. С.
Дорогой Николай Николаевич!
Воркун приказал мне оставаться на месте. Выходит, Ерш пока не пришел в чека. Мы здесь думаем и говорим лишь на эту тему. Я обрадовался Вашему заданию: немного отвлекусь…
Философская библиотека Вейца небольшая: Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Штирнер, Шопенгауэр и Ницше. Оказывается, Екатерина Романовна увлекается немецкими философами и, как сын, безумно любит Достоевского.
Я заговорил о «Братьях Карамазовых» как о философском романе. Она возразила: «Философия и роман – антиподы!» Я раскрыл «Карамазовых», прочел суждение Коли Красоткина о вольтеровском «Кандиде»: «Я, конечно, в состоянии понять, что это роман философский». И мягко добавил: «Гимназист в состоянии понять, а вы разве не в состоянии?» Старуха заупрямилась: «Это психологический детектив!» Я тоже: «Через детектив автор столкнул людей противоположных мировоззрений…»
Удивительно, спорю, а сам думаю: «Придет или не придет Ерш?»
Дорогой учитель, как только явится Анархист, напомните, пожалуйста, обо мне Воркуну. Груня верит, что Ерш сам придет в чека, а Нина заколебалась.
Вы говорили, что логика – искусство делать выводы. Жизнь, факты толкают к положительному умозаключению, а скрытый голос нашептывает одно: «Надует!» Выходит, логику нельзя отрывать от психологии?
Жду весточки!
Силу и ласку в Ваши руки!
Ваш А. С.
ПРИДЕТ ИЛИ НЕ ПРИДЕТ?
В кабинете председателя укома многолюдно. Отчитывались секретари партийных ячеек. Несмотря на скверную погоду, военные и рабочие охотно вышли на праздничную демонстрацию. Хуже обстояло дело со служащими…
Калугин слушал очередного оратора, а сам посматривал на телефон. Начальник угро и председатель губчека обещали немедленно позвонить, как только явится Ерш Анархист.
– Что там канцелярские крысы! – горячился докладчик. – У меня партиец не вышел на праздник. Я, говорит, не согласен с новой экономической политикой…
«Выступить в Дискуссионном клубе по вопросу нэпа» – записал в блокнот Николай Николаевич и, выронив карандаш из руки, взялся за телефонную трубку…
– Слушаю, – отозвался он, прикрывая рот ладонью.
Голос у Пронина сухой, чуточку раздраженный: то ли очередной приступ язвы, то ли лопнуло терпение ждать Анархиста…
– Прочитал я письмо Алеши. Обычно ученики подражают учителям. Неужели ты, Николай, отпустил бы преступника?
– Все зависит от места, времени, условий, голубчик. В данном случае, мне кажется, Алексей поступил не глупо. – Калугин поднялся: – Извини, друг мой, у меня народ: зайду…
Вскоре председатель укома освободился и позвонил Воркуну:
