Текст книги "Невеста каторжника, или Тайны Бастилии"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 61 страниц)

Танаро оказалась прихотливой речкой, изобиловавшей вдобавок мелями и перекатами. Иной раз им приходилось выходить на берег и впрягаться в лямки, таща тяжелый баркас за собой. Иной же раз их сил не хватало, и тогда на помощь призывались жители прибрежных селений, которые довольствовались символической платой за услуги.

Наконец светлые струи Танаро смешались с темной водой По. И плавание пошло быстрей. Вскоре они вошли в устье Тичино и бросили якорь в живописном городке Павии, где был дворец местного князя, старинный собор и немало других достопримечательностей.

Жители Павии отнеслись к ним довольно дружелюбно. Но как объяснить им цель столь долгого плавания? Не говорить же, что они явились сюда, чтобы искать клад.

Было решено сказать, что они намерены разведать месторождения глин, годных для изготовления майоликовой посуды, равно и таких, из которых изготавливают минеральные краски.

Глины – вот прекрасный повод не привлекать к себе подозрительного внимания. К тому же им придется нанять землекопов, чтобы вернуть Тичино в прежнее русло, а эти простые люди тоже наверняка станут любопытствовать, с какой целью два француза замыслили столь странное дело. Марселю первому пришло в голову это объяснение, и Виктор признал его чрезвычайно удачным и даже убедительным.

– Знаешь, они должны быть даже благодарны нам, – заключил Виктор. – Потому что мы даем им заработать. Тут ведь все деревушки нищенствуют.

Чем дальше баркас продвигался вверх по течению Тичино, тем безлюдней становились его берега. И вот наконец они приблизились к новому отрезку русла, прорытому рекой. Эти места нетрудно было узнать. Гигантский оползень оставил на местности шрам, который зарастал с большим трудом. Здесь было великое множество сорванных с места, мертвых и поваленных деревьев, сдвинутых участков почвы, затопленной земли.

– Да, это была самая настоящая катастрофа, – подытожил Марсель, пристально вглядываясь в открывавшуюся им картину, пока их судно необычайно медленно плыло все дальше и дальше.

Реке, должно быть, потребовалось огромное усилие для того, чтобы сокрушить неожиданно возникшее препятствие – естественную плотину, запрудившую русло. Стиснутая в высоких берегах, она долго не могла справиться с преградой. Вода поднималась все выше и выше, растекалась все шире и шире, ища слабое место. И наконец найдя его, она принялась прогрызать себе путь все с большей энергией. Вот почему Тичино делал здесь неожиданный поворот.

Старое русло было завалено землей, камнями, деревьями.

– Да, друг мой, тут придется изрядно потрудиться, – со вздохом констатировал Марсель после того, как они закончили обследование местности. – Нам понадобится не меньше сотни человек.

– Думаю, сотни будет мало, – перебил его Виктор. – Тут и полторы сотни, пожалуй, не справятся.

Определив место будущего лагеря, они снова поплыли вверх по течению, где, как им сказали, было расположено довольно большое селение Сан–Пьетро–дель–Руфио. Там они рассчитывали нанять рабочих.

Франсуа, их кормщик, встал на якорь в самом, как им казалось, центре. Немедленно к баркасу сбежалась толпа босоногих ребятишек, галдевших, как огромная стая воробьев. Появление сталь большого судна в этих местах было чрезвычайным событием.

Мальчишки окружили Марселя и Виктора и сопровождали их к жилищу алькальда – главы местной власти.

Алькальда – старосту – звали Лоренцо. Это был весьма представительный итальянец лет пятидесяти, с живыми глазами и спутанной шевелюрой. В его черной бороде обильно проросли седые пряди.

Узнав о цели их прибытия, он выразил откровенную радость.

– Ну, во–первых, Тичино стал на полмили длинней и куда своенравней, – начал рассуждать он. – Во–вторых, тут у нас нет ни одного взрослого мужчины, который не хотел бы заработать. Земля наша никого из нас не сделала богачами. Кормить‑то она кормит, а на большее никак не может расщедриться. Сколько вам людей понадобится, столько мы и предоставим.

Переговоры затянулись. Необходимо было условиться также о поставках провизии для такого множества народа, притом поставках регулярных. Нужны были и два толковых надсмотрщика – бригадира.

Лоренцо морщил лоб, раздумывая, по–видимому, о том, кто сгодился бы на эту должность, потом, призвав двух мальчишек, распорядился:

– Бегите к Луиджи Фальконе и Пьетро Берлуччи да скажите им, что я их срочно требую к себе.

Вскоре оба явились. Бородатые, степенные, они произвели на Марселя и Виктора хорошее впечатление. Хотя, что можно было заключить о них из первого и достаточно беглого знакомства? Приходилось всецело положиться на рекомендацию Лоренцо. Он сказал о них одно – обстоятельные и смышленые. Этого было достаточно.

Вскоре по селению прокатилась весть – два француза собираются копать землю и хотят нанять желающих за хорошую плату. К жилищу Лоренцо, служившему еще и официальной канцелярией, стали быстро стекаться охотники заработать. Скоро их число перевалило за сотню. Когда набралось около ста сорока человек, Марсель решил, что пока людей достаточно. Во главе колонны он с Виктором направился на берег, где стоял их баркас.

Увидев столь большое количество будущих пассажиров, Франсуа отрицательно помотал головой.

– Нет, судари мои, моя посудина не свезет столько народу. А я пока еще дорожу ею и своей головой.

– Ничего не будет, – убеждал его Марсель. – Она только сядет глубоко. Давай попробуем, пока мы у берега.

Один за другим итальянцы поднимались на борт баркаса, который оседал все глубже и глубже. Последние уже опасливо ступали по сходням, но баркас все еще держался на воде, опустившись на каких‑нибудь полтора фута ниже ватерлинии.

– Вот видишь! – торжествовал Марсель. – Идя вниз по течению, мы быстро достигнем места нашего лагеря. А так бы тебе пришлось перевозить две партии рабочих.

Спустя три часа они достигли выбранного места. Землекопы выгрузились с песнями. Вскоре закипела работа – стали рыть землянки и воздвигать временные хижины. Надо было напилить теса, благо поваленных деревьев вокруг было предостаточно, и из него соорудить контору и жилище.

Работа предстояла огромная. Только здесь, на месте, обойдя весь фронт предстоящих работ, и Марсель, и Виктор поняли, что месяца, а, быть может, даже двух им недостанет. И только какая‑нибудь непредвиденная случайность способна ускорить дело. И в равной степени – удлинить его.

Естественная плотина, созданная оползнем, была сложена не только из земли, но и из камня и многочисленных древесных стволов. Прошедшее время уплотнило ее, и земля с трудом поддавалась заступам землекопов.

Первые две недели работа шла медленней, чем хотелось бы двум друзьям. Немало времени ушло на устройство жилищ и другое строительство. Среди жителей селения нашлось немало плотников. Они быстро поставили козлы, напилили брусьев и стали сколачивать деревянный дом. Его проект начертил Марсель, а надзор за строительством был поручен Пьетро, которому наказали не отступать от чертежа и размеров.

Дом поднимался быстро. По мысли Марселя это должно было быть достаточно просторное строение, которое могло служить не только жилищем, но и конторой, складом и даже конюшней, если возникнет надобность в лошадях. А она, судя по всему, могла возникнуть в самом скором времени.

Стихия предоставила в их распоряжение очень много древесины для построек. Но оказалось, что требовалось куда больше. Не было времени ждать, пока откопают те деревья, которые были погребены под оползнем. Так что пришлось заняться заготовкой бревен.

Предусмотрительность Марселя облегчила дело. Когда он составлял список материалов и инструмента, то не прошел мимо ни одной мелочи, за что не раз подвергался насмешкам со стороны Виктора. Но теперь‑то он мог торжествовать. Двуручные пилы, вызывавшие почему‑то особое противодействие мушкетера, пришлись как нельзя кстати, равно как и пилы лучковые, большие долота, скобели и другой плотничный инструмент, который ценился итальянцами буквально на вес золота, так как за ним надо было ехать в Геную, да и там не всегда можно было его купить.

Прошел месяц, близился к концу другой. Перемычка становилась все тоньше. Работа кипела на всех участках земляной массы, заградившей старое русло. Одновременно мало–помалу заваливалось землей новое, и Тичино кипел и бился в своих постепенно сужавшихся берегах.

Марселю пришлось арендовать двенадцать лошадей с повозками для того, чтобы перевозить землю. Но и этого оказалось мало. Надсмотрщик Пьетро пригнал еще восемь упряжек. Только тогда дело пошло на лад.

– Наверное, зря мы согласились отпустить Франсуа, – заметил как‑то Виктор. – Чем ближе к цели, тем очевидней необходимость во многом. В том числе и в нем.

– Но ведь он согласился с одним условием, – как только доставит нас на место, так и отбывает восвояси, – напомнил Марсель. – Мы щедро расплатились с ним.

– Но если нам повезет и мы действительно добудем клад… Подумал ли ты о том, как мы вывезем его отсюда? Ведь там, как говорил тебе старый грек, восемнадцать бочонков золота.

– Лишь бы добраться до них, – беспечно махнул рукой Марсель. – А там будет видно.

И вот наконец последние повозки земли рухнули в узкий поток, который еще недавно был руслом Тичино.

Река бесновалась. Она мало–помалу промывала тонкую перемычку, отделявшую ее от старого русла. Промоины становились все шире, под напором воды земля постепенно обрушивалась в поток.

И вот наконец река с ревом ринулась в старое русло, сметая оставшиеся преграды. Желтая пена клубилась там, где еще недавно суетились рабочие.

Дружный крик восторга вырвался из сотен глоток. Люди, перебравшиеся на высокий берег, наблюдали оттуда за торжеством реки. Тичино струился там, где привык нести свои воды многие века и тысячелетия.

Новое русло медленно обнажалось. Вода еще долго стояла в промоинах, куда река успела нанести много ила и мелких камней. Там еще билась застрявшая рыба. Но обрадованные землекопы быстро выловили ее.

Марсель и Виктор все чаще уединялись, разглядывая пергаментный свиток с нанесенным на нем планом. Выходило, что клад был закопан в почти что правильном кольце, образованном пятью стволами могучих платанов. Там тоже была глубокая промоина.

Проходил день за днем. Вода постепенно испарялась. И однажды взглядам людей, заканчивавших последние работы, предстала ужасная картина – между обнажившихся корней могучей пинии, в их переплетениях, застрял вздувшийся труп человека.

Землекопы расширившимися от ужаса глазами глядели на утопленника. Что он искал там, недоумевали они. А о том, что он намеренно нырял в этом месте, говорила дыхательная трубка, зажатая между зубами.

Марсель и Виктор не могли оторвать взглядов от погибшего ныряльщика. Они одни знали разгадку. Этот человек тоже охотился за кладом, пытаясь вырвать у земли его тайну. Но кто он был? Кто поведал ему о зарытых в землю сокровищах? Не приказчик ли это Абу Короноса, вероломно бежавший от него для того, чтобы завладеть золотом? Или нанятый им ныряльщик, так и не сумевший выбраться из объятий реки?

Марселю и Виктору стало ясно одно – тайной клада владел кто‑то еще. И он мог нагрянуть сюда в любой момент, чтобы возобновить свои попытки найти его. Поэтому надо было торопиться.

Они решили нынешней же ночью начать раскопки. Вдобавок им предстояло рассчитать рабочих, а для этого нужны были деньги, много денег. А их кошель был почти пуст.

Ночь выдалась темная и безлунная. Они долго выжидали. Лагерь никак не мог успокоиться. То в одном месте, то в другом слышались говор, смех, звон стаканов. Кувшины и фляги с красным вином переходили из рук в руки – землекопы праздновали окончание работ.

Но вот наконец все стихло.

Выждав с полчаса и убедившись, что крепкий сон объял весь лагерь, Марсель и Виктор, захватив заступы, фонарь и пару пистолетов, осторожно выбрались из своей конторы. Некоторое время они стояли на пороге, чутко вслушиваясь в звуки ночи. Слышалось только немолчное стрекотание цикад, да редкие вскрики ночной птицы будоражили тишину.

– Пошли, – шепнул Марсель. И они почти ощупью двинулись к тому месту, которое было обозначено как «Пять платанов».

Через каждые десять – двадцать шагов они останавливались и прислушивались. Но ни один посторонний звук не тревожил тишину ночи.

Прежде чем совершить этот ночной поход, они несколько раз как бы невзначай вымеряли его днем, и потому им на этом пути был знаком каждый камень и каждая ветка. И все равно оба соблюдали максимальную осторожность, ибо от этих нескольких сотен шагов зависело все. Зависело их будущее.

Из рассказа старого грека Марсель знал, что золото хранится в бочонках, каждый из которых весит около пяти пудов. Но тащить бочонки ночью представлялось делом нелегким.

Они прошли уже около трети пути, когда Марсель вдруг спохватился:

– Нам придется перегрузить золото в мешки. А их мы не захватили.

– Я вернусь за мешками, – согласился Виктор. – А ты обожди меня здесь.

Он поспешил назад. Марсель слышал, как он споткнулся и упал, чертыхнувшись при этом.

«Как же он неосторожен, – подумал Марсель мимолетно. – Не проснулся бы кто‑нибудь в хижинах».

Он стал прислушиваться, но лагерь по–прежнему был объят сном. Даже цикады притихли. И в этой тишине был слышен каждый шорох.

Наконец Виктор возвратился с мешками, и они продолжили свой путь в напряженном молчании.

Вот и пять платанов. И почерневший труп безвестного ныряльщика, как бы преградивший им дорогу к сокровищам.

Марсель зажег фонарь и стал присматриваться. Ему показалось, что наиболее вероятное место захоронения клада находится возле корней. Почти рядом с трупом, на который оба по–прежнему не могли смотреть без содрогания.

– Начнем? – шепотом произнес Марсель.

– Начнем, – отозвался Виктор.

И оба вонзили заступы в мягкую землю, которая совсем недавно была дном реки и потому легко поддавалась их усилиям. Через четверть часа напряженного труда Марсель смахнул рукавом выступивший пот и сказал:

– Стоп! Мы копаем не там, где надо. Давай отступим на фут.

Виктор согласился. И они принялись орудовать заступами в другом месте. Но и здесь их усилия ни к чему не привели.

– А не заколдован ли клад? – предположил мушкетер. – Могли ведь наложить на него заклятие.

– Осени это место крестом, – насмешливо предложил Марсель. – Нет, друг мой, просто мы с тобой никак не можем напасть на истинное место. Ничто легко не дается, а тем более клад. Давай сделаем еще одну попытку, а эти ямы забросаем землей.

Они так и поступили. И были вознаграждены. Лопата Марселя наткнулась на что‑то твердое. Это не был камень. Судя по звуку, это было дерево.

– Надо обкопать с боков, – лихорадочным шепотом предложил Виктор.

Земля полетела во все стороны. И вскоре показался бочонок, древесина которого потемнела от впитавшейся в него влаги.

Они с трудом вытащили его из земли. Мушкетеру не терпелось поскорей выбить дно. Но Марсель остановил его.

– Не торопись. Нам надо вытащить следующий. Все равно в этот раз мы не сможем унести больше двух мешков.

Они вытащили еще один бочонок, такой же тяжелый, как и первый.

– Ну вот. А теперь вскроем оба и пересыплем их содержимое в мешки.

Виктор мигом вышиб дно у одного из бочонков. И запустил в него руку. При свете фонаря в его руках тускло заблестели золотые монеты.

– Вот оно, наше золото, – торжественно произнес Марсель.

XIV. ШУАЗЕЛЬ

В это время в Версаль возвратился Шуазель. Да, тот самый Шуазель, юный и самонадеянный, который появился при дворе в одно время с маркизой де Помпадур. Тот самый Шуазель, который был полон радужных надежд и желания покорить если не весь мир, то по крайней мере Францию.

За годы своего отсутствия он успел кое–чего достичь. Безвестный юнкер, он успел стать генералом. И разумеется, первым делом попросил аудиенции у маркизы.

Когда ей доложили о нем, она почувствовала нечто вроде волнения. Ведь это он с юной горячностью признался ей в любви. Она не смогла забыть, как Шуазель упал на круп ее коня, обнимая ее ноги и прижимаясь к ним губами.

С той поры прошло много лет. Любовница короля, носившая тогда имя госпожи д'Этиоль, стала всемогущей фавориткой, управлявшей, по существу, всей Францией от имени короля. Ее юный обожатель сражался в рядах французов под предводительством Мориса Саксонского в войне за Австрийское наследство и был отличен за храбрость и полководческий талант.

И вот он снова перед ней. Его лицо дышит мужеством. Это лицо бывалого человека. Он приникает к ее руке горячими губами. Оба взволнованы.

– Я рада видеть вас, генерал. Более того, я счастлива, что сбылись мои предсказания. И вы начали свое восхождение к славе. Помните ли вы мои слова?

– Вы были всюду со мной, прекрасная маркиза! – воскликнул Шуазель и прижал руку к сердцу. – Вы были моей вдохновительницей. С вашим именем на устах я сражался и побеждал.

– В таком случае я вдвойне счастлива. Я помогла разжечь тот огонек, который разгорелся и грозит стать пламенем, не так ли?

– Несомненно. Вы не разочаруетесь во мне, дорогая маркиза, могу вас уверить.

– Есть чувство, которое называют честолюбием. Оно бывает плодотворным, а бывает и разрушительным…

– Мое честолюбие плодотворно, маркиза. Я следую вашему примеру.

– О! Да вы истинный француз и не можете не польстить женщине.

– Такой женщине, как вы, не льстят. Ей просто напоминают о ее достоинствах. Что же касается моего честолюбия… – Шуазель сделал паузу. – Я хотел бы, чтобы оно служило людям и моей Франции. Полагаю, что это благородная цель.

– Я с вами совершенно согласна, генерал Шуазель.

– Но, увы, маркиза. То, что приобретаешь на избранном мною пути, чревато потерями на другом.

– Что вы имеете в виду?

– Удовлетворяя свое честолюбие, я приношу в жертву чувства. Иными словами, разрастается конфликт между разумом и сердцем.

Маркиза покачала головой.

– Мой опыт позволяет мне с полной определенностью высказываться на сей счет, – грустно произнесла она. – Любовь – это короткий сон, сладостный и увлекательный. Но после него наступает горькое пробуждение. А бодрствуем мы большую часть нашей жизни, дорогой друг. Что бы было с нами, если бы мы отдались нашему чувству? Да, да, я говорю о нас с вами. Вы бы остались юнкером, а я бы пребывала в безвестности… Полагаю, вы должны быть мне благодарны, что я оказалась трезвее и не уступила вам. Таким образом, я открыла вам поприще, на котором вы достигнете многого. Да и сама рассталась с иллюзиями и ступила на путь, ведущий к звездам.

– И все‑таки иной раз я чувствую пустоту, – признался Шуазель. – И даже жалею, что отступил тогда, что не настоял на своем, что пожертвовал своей любовью во имя того же честолюбия, которое смутно брезжило впереди.

– Я сильно сомневаюсь, что, добившись своего, вы были бы счастливы тогда. Более того, я точно знаю, что этого бы не произошло. Быть может, другая женщина смогла бы дать вам счастье, но только не я, – признаюсь совершенно откровенно. Я в этом смысле чувствую себя опустошенной, мой друг. Видите, я ничего не скрываю.

Шуазель опустил голову. Женщина, исповедующаяся перед мужчиной, да еще такая, как маркиза де Помпадур, – это ли не знак высочайшего доверия, многообещающий знак? Но все‑таки он испытывал разочарование.

– Только теперь я до конца понял вас, дорогая маркиза. Должен признаться, ваша исповедь огорчила меня. Стало быть, вы никогда меня не любили. И мне не было суждено наслаждаться счастьем, которого я так жаждал.

– Генерал, без сантиментов! – властно приказала маркиза. – Я же помогла вам выбраться на дорогу, которая ведет к славе и к почестям. Это ли не дорога для истинного мужчины, а не для хлюпика, чье прибежище – кринолины жены или любовницы? Побольше мужества, генерал! Вы остаетесь моим другом, доверенным и верным. И чтобы доказать вам это, должна сообщить, что выхлопотала вам аудиенцию у короля. Он примет вас как героя. Но не только. Вас ожидает знак особой милости его величества. Ступайте же.

– Слушаю и повинуюсь. Мой девиз – верность и преданность!

– Это и мой девиз, – ответила маркиза с ласковой улыбкой. – Как ни странно, здесь, при дворе, больше всего недостает этих достоинств. Знаю одно, в вас я не ошиблась и разочарование меня не постигнет.

– Что бы ни случилось, я предан вам до гроба! – взволнованно воскликнул Шуазель. – Я готов испытать ваш гнев и вашу немилость, но все равно это не изменит моей преданности.

С этими словами он опустился на одно колено и поцеловал край платья маркизы, а затем коснулся губами пальцев ее руки.

Маркиза была растрогана. Да, она не ошиблась в нем. Когда они оба почти в одно и то же время появились при дворе, она отличила его от всех прочих. Отныне маркиза станет расчищать ему путь. И карьера Этьенна Франсуа Шуазеля стремительно взлетит вверх. Он будет удостоен графского, а потом и герцогского титула, займет кресло министра иностранных дел, военного и морского министра.

А пока героя войны, боевого генерала удостоил аудиенции король.

– Ваше величество, генерал Шуазель ждет приема, – почтительно доложил дежурный генерал–адъютант.

– Пусть этот храбрец войдет.

Шуазель не без волнения перешагнул порог и замер.

– Подойдите же, генерал, не робейте, – поощрил его король. – Перед вами не неприятель, а повелитель Франции и ваш союзник, – изволил пошутить он.

Людовик с удовольствием оглядел Шуазеля. В его ладной, крепко сбитой фигуре, в волевом лице, обрамленном бакенбардами, чувствовалась некая добротность.

– Ваше величество оказывает мне величайшую милость, – решился наконец вымолвить Шуазель. – Поверьте, я готов служить вам верой и правдой.

– Да, – благосклонно произнес король. – Это мне известно. Я заключил это из вашего поведения на войне. О нем мне доложено. Я ценю таких людей, как вы, генерал. Скажите, были ли вы во время последнего сражения близ дворца Сорбон?

– Я оборонял его от врага, ваше величество. И воспользовался случаем, чтобы расположиться в нем и тем самым сохранить дворец от разорения.

– Бог мой, сколько воспоминаний связано у меня с этим дворцом… – задумчиво протянул король. – В каком состоянии вы его нашли?

– Как я уже доложил, мне удалось не допустить в него неприятеля и уберечь дворец от опустошения. Я нашел его сравнительно исправным. Мне даже показалось, что время и люди не касались его, по крайней мере, полстолетия. Старый комендант дворца оберегает его с ревностью, хвала ему.

– Хвала и вам, генерал. Мысль, что этот старый дворец, столь дорогой мне по воспоминаниям, может быть разорен, была для меня невыносима. Я бы лучше пожертвовал каким‑нибудь городом, лишь бы уцелел дворец Сорбон.

– Ваше величество, мне было известно, что вы дорожите памятью об этом дворце. И я дерзнул повергнуть к вашим стопам некую памятную вещицу, которую я там нашел.

И он протянул королю небольшую шкатулку.

В глазах Людовика загорелось любопытство.

Паж короля хотел было принять шкатулку от Шуазеля, чтобы поднести ее повелителю. Но король опередил его. Он быстрыми шагами подошел к Шуазелю и взял шкатулку из его рук.

На дне шкатулки, обитой пожелтевшим атласом, покоилась сложенная вчетверо бумага. Король взял ее и развернул. Это была записка. Его записка, адресованная Серафи Бофор.

Король невольно вздрогнул. Судя по всему, он не ожидал этого. С видимым волнением он перебирал содержимое шкатулки. Там еще лежало золотое кольцо, которое он собственноручно надел на палец Серафи. И веночек засохших цветов, перевитый белой лентой с обозначенным на ней годом и ее именем и с надписью: «Все прошло – все пропало. Господи, смилуйся надо мной…»

Воспоминания властно нахлынули на Людовика. Он обратился памятью в прошлое, и на некоторое время забыл обо всем – даже о том, что он король, повелитель французов. Это были мгновения любви, и все они олицетворялись этой шкатулкой. Он машинально прижал шкатулку к сердцу, но тотчас опомнился и подал ее пажу.

– Генерал Шуазель, вы доставили мне большую радость… Тем, что отстояли дворец Сорбон, – поспешно добавил он. – Тем, что явили образец мужества и стойкости. Моя благодарность не заставит себя ждать. Поздравляю вас, герцог Шуазель, вы достойный продолжатель славных традиций ваших предков.

Полно, не ослышался ли он? От волнения Шуазель стал бледен как полотно. Король даровал ему титул герцога! Это было неслыханно, неправдоподобно! Язык отказывался повиноваться ему. Наконец он с трудом выдавил:

– Ваше величество… Ваше величество, у меня нет слов для благодарности – слова не могут ее выразить. Вы удостоили меня величайшей милости, какая только может выпасть на долю вашего подданного…

И Шуазель упал на колени.

– Встаньте, герцог Шуазель. Отныне вам не подобает стоять на коленях даже перед королем. – И Людовик протянул ему руку. – Завтра во дворце состоится большой прием. Вы обязаны присутствовать на нем в соответствующем платье. Гофмаршалы позаботятся об этом. А сейчас я отпускаю вас – я хочу остаться один.

Шуазель, по–прежнему ошеломленный, вышел из кабинета. В аванзале толпились придворные. Все уже знали о высочайшей милости – о ней сообщил паж короля. Зависть господствовала в этой толпе, зависть и изумление. Радоваться пока было некому. Шуазель был еще чужаком в этой толпе.

Больше всех злобствовал виконт Марильяк. Прежде всего потому, что он знал, – Шуазель принадлежал к партии маркизы и был ее протеже. Так по его партии – партии герцога Бофора – был нанесен жестокий удар.

Поначалу виконт решил, что это просто слух, что паж ослышался, что милость, оказанная простому генералу, даже отличившемуся, чрезмерно велика. Но когда новость подтвердилась и о ней зашушукались во всех углах, Марильяк испытал укол в самое сердце. Его самолюбие было уязвлено. Этот Шуазель не принадлежал к придворному штату, как он, Марильяк, служивший не один десяток лет. И вдруг – такое непомерное отличие!.. Нет, он все‑таки отказывался верить. И вместе с ним – многие в этой толпе.

– Но паж настаивает! Он своими ушами слышал слова его величества, – сказал полковник де Виль.

– Господа, все это сейчас выяснится, – с важным видом произнес камергер Турильон. И, пробившись сквозь толпу, он обратился к только что вышедшему из королевского кабинета Шуазелю со словами: – Поздравляю вас, герцог Шуазель. Вы теперь и в самом деле герцог?

– Его величество удостоил меня этой высочайшей милости, – ответил Шуазель, красный от испытанного волнения.

Марильяк, просивший Турильона не делать этого, ибо втайне все‑таки не верил в столь стремительное возвышение, окончательно пал духом.

Полковник де Виль, сам того не подозревая, добил виконта. Он как бы между прочим сообщил:

– Паж еще сказал, что генерал Шуазель преподнес королю в подарок шкатулку черного дерева.

– Неслыханно! – взвизгнул Марильяк. – Неужели он осмелился? Подарок королю…

Шуазель вышел наконец к толпе придворных.

– Идет, идет… – загалдели все.

– Да, судя по его лицу, можно предположить, что он удостоен… – пробормотал один из придворных.

Марильяк не выдержал и высунулся вперед:

– Можно вас поздравить, генерал?

Шуазель, потерявший терпение, огрызнулся:

– Спросите у гофмаршала.

Увы, ошеломляющая новость соответствовала истине. И скоро в толпе, в дворцовых переходах не осталось сомневающихся.

– Это ни с чем не сообразно, – шипел Марильяк, пробираясь к выходу. – Это не лезет ни в какие ворота. Выскочка, только что получивший генеральский чин неизвестно за какие заслуги, удостоен высочайшего титула. Можно ли после этого верить в справедливость?

Бледный от злости, переживший это событие как собственное унижение, он сел в карету и велел везти себя во дворец герцога Бофора.

– Бог с вами, виконт, этого не может быть, – махнул рукой герцог. – Вы, наверное, ослышались.

– Увы, нет. Это было сообщено официально, – ответил вконец расстроенный виконт.

– Это черт знает что такое! – воскликнул Бофор. – Король не в своем уме. Он готов раздавать титулы направо и налево.

– В стане сторонников маркизы прибыло, – уныло прибавил виконт. – Ведь этот хлыщ увивался за ней. И, как мне сообщили, она умоляла короля об этой милости.

Никто ничего виконту об этом не сообщал, просто ему хотелось посильней раздосадовать герцога Бофора. Марильяк был вообще скор на выдумку, как все придворные интриганы.

Виконт добился своего. Бофор был взбешен. Он процедил сквозь зубы:

– Ну, я еще потягаюсь с этим новоявленным герцогом, если он вздумает встать нам поперек дороги. Поглядим, кто окажется сильнее.