Текст книги "«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа"
Автор книги: Феликс Кузнецов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 59 (всего у книги 69 страниц)
«Потом я заметил, что Шолохов, видимо, учился у молодых прозаиков 20-х годов (Гладков, Пильняк, Бабель). Известно, например, какую роль играет у этих писателей так называемая “рубленая проза”, которой изобилует и “Тихий Дон”, например: “Тысяча девятьсот шестнадцатый год. Октябрь. Ночь. Дождь и ветер. Полесье” (Книга вторая, часть четвертая, глава I). При этом я сказал, что именно использование в “Тихом Доне” приемов динамичного языка 20-х годов и спасает Шолохова от обвинения в плагиате: вся книга написана языком, на котором Крюков не мог писать по той простой причине, что этот язык вошел в употребление уже после его смерти. В связи с этим я отметил еще одну характерную черту стиля Шолохова, сильно отличающую его от Крюкова, а именно необычайно богатый словарь и своеобразное окончание предложений. Шолохов все время выбирает новые и новые слова и очень часто опускает союз “и” перед глаголом»70.
Нет спору, возможности лингво-статистики ограничены: она в силах дать только формализованный ответ на вопрос о соотношении словаря и стиля Шолохова и Крюкова, установить различия в лексическом спектре текстов и богатстве словаря писателей лишь по количественным, а не качественным признакам. Вот почему так важно для прояснения вопроса об авторстве «Тихого Дона» соединение лингво-статистического и традиционного филологического подходов, когда одно дополняет другое.
Наиболее плодотворный здесь путь – создание всеобъемлющего научного словаря языка Шолохова в соотнесении со словарем языка Крюкова. Но уже и сегодня мы располагаем возможностью сделать шаг на пути к созданию словаря языка Шолохова, обратившись к наиболее выразительному его сегменту – донскому диалекту. Его сравнительный анализ в произведениях Шолохова и Крюкова позволит соотнести язык двух писателей не по формально-статистическим, но по сущностным, реальным параметрам и документально выявить различия в словесной «энерговооруженности» того и другого.
ДОНСКОЙ ДИАЛЕКТ
Исследование диалектизмов в «Тихом Доне», «Донских рассказах» и «Поднятой целине», в сопоставлении с диалектной лексикой рассказов Крюкова, а также других претендентов на авторство «Тихого Дона» – крайне важная возможность для решения спора с «антишолоховедами».
Для проведения такого исследования в компьютерную память программистами ИМЛИ РАН Н. Н. и Л. Г. Быковскими были введены в качестве исходных данных «Донской словарь» А. В. Миртова (Ростов-на-Дону, 1929); «Словарь русских донских говоров» в 3-х томах (Ростов-на-Дону, 1975—1976); «Казачий словарь-справочник» в 3-х томах, вышедший в США, в той его части, которая касается диалектизмов, ряд других подобных материалов.
В результате был составлен единый компьютерный словник донских диалектных и местных речений, включающий подчас и простонародные слова, которые иногда трудно отделить от местных речений. При его составлении были учтены наблюдения, содержащиеся в разделе «Диалектизмы» в книге Г. С. Ермолаева «Михаил Шолохов и его творчество» (СПб., 2000), в комментариях В. В. Васильева к I—IV томам Собрания сочинений М. А. Шолохова в девяти томах (М., 2001—2002) и другие источники. Сравнительный анализ диалектных и местных слов в «Тихом Доне», «Донских рассказах», «Поднятой целине», в сопоставлении с такими же словами в произведениях Ф. Д. Крюкова и других претендентов на авторство «Тихого Дона» – В. Севского (Краснушкина), И. Родионова, А. Серафимовича был проведен на основе этого словника.
С этой целью в компьютерную память были введены тексты «Тихого Дона» (журнал «Октябрь»; издания 1929, 1941 и 1956 гг.); «Донских рассказов» (М., 1926), сборника «Лазоревая степь» (М., 1931), «Поднятой целины», т. 1 (М., 1932), том 5 Собрания сочинений Шолохова в 8-ми тт. (М.: ГИХЛ, 1956).
Одновременно были введены тексты Ф. Д. Крюкова: «Рассказы. Публицистика» (М., 1990); «Казацкие мотивы» (М., 1993); его рассказы и очерки, опубликованные в разных периодических изданиях начала XX века, а также книги И. Родионова – «Тихий Дон»; В. Севского (Краснушкина) «Провинциальные картинки» и «Генерал Корнилов»; А. Серафимовича «Железный поток».
На этой основе были составлены словники диалектной лексики «Тихого Дона», «Донских рассказов», «Поднятой целины». Такие же словники – рассказов Крюкова, произведений И. Родионова, В. Севского (Краснушкина) и А. Серафимовича.
В произведениях Севского (Краснушкина) выявлено 8 диалектных слов, в произведениях И. Родионова – 75, в «Железном потоке» А. Серафимовича, где много украинизмов – всего 70 слов, принадлежащих донскому диалекту.
Количество диалектизмов в произведениях В. Севского (8), И. Родионова (75) и А. Серафимовича (70) показывает всю несерьезность попыток представить этих писателей возможными авторами «Тихого Дона». Как видим, присутствие диалектизмов в их произведениях минимально, и не имеет смысла проводить сопоставительный анализ использования диалектизмов в их произведениях в сравнении с романом «Тихий Дон».
Другое дело – Крюков. Будучи, как и Шолохов, уроженцем Верхнего Дона, он, естественно, знал местный казачий говор и использовал его в своих рассказах.
Итак, с помощью компьютера мы можем определить процентное содержание диалектизмов в рассматриваемых текстах по отношению к общему количеству слов в них.
Корректным в данном случае будет сопоставление диалектизмов в рассказах Крюкова и в первых трех книгах «Тихого Дона», а также в рассказах Крюкова и первой книге «Поднятой целины». Даже самые агрессивные «антишолоховеды» не настаивают на том, что четвертую книгу «Тихого Дона» написал Крюков. Что касается второй книги «Поднятой целины», то она писалась после войны, в языковой ситуации, качественно отличной от языковой ситуации 20-х – начала 30-х годов.
Наиболее объективный показатель мы получим, если обратимся к первым изданиям «Тихого Дона», прежде всего, – к журналу «Октябрь», а также к первым изданиям «Донских рассказов» и «Поднятой целины».
Итоговые данные сведем в таблицу* – общее процентное содержание диалектизмов в указанных произведениях.
Всего слов Диалектизмы Процент
Донские рассказы (1926) 75759 468 0.61%
«Тихий Дон», кн. 1—3 ж.
«Октябрь», 1928—1932 гг. 298509 1733 0.58%
«Поднятая целина», кн. 1 (1932) 98093 473 0,48%
Произведения Крюкова 572074 426 0.07%
Из статистических данных следует, что процентное содержание диалектизмов в «Тихом Доне», «Донских рассказах» и в первой книге «Поднятой целины» приблизительно одинаково и на порядок опережает рассказы Крюкова.
Однако количественное различие – не единственная характерная черта, отличающая использование диалектизмов в «Тихом Доне», «Донских рассказах», «Поднятой целине» и в рассказах Крюкова. Принципиальное отличие Крюкова от Шолохова в том, что Шолохов примерно в равной мере использует диалектизмы и в авторской, и в прямой речи персонажей, в рассказах же Крюкова диалектизмы составляют принадлежность прежде всего прямой речи героев.
Крюков использует в авторской речи в основном диалектизмы чисто информационного характера, без которых казачий писатель описывать жизнь казаков просто не мог: курень, кизяк, чекмень, левада, чирики, саманная хата, кавун, журавец, односум, односумка... – всего несколько десятков речений. При этом Крюков употребляет диалектизмы в авторской речи всегда в строгом соответствии с нормами литературного языка.
Иная ситуация в «Тихом Доне», «Донских рассказах» и «Поднятой целине». Здесь автор пользуется диалектизмами и местными речениями наравне со своими героями. Он смело включает их в авторскую речь, не обращая подчас внимания на стилистические нормы литературного русского языка, и даже очень часто – на нормы синтаксиса.
Г. С. Ермолаев посвятил один из разделов своей книги «Михаил Шолохов и его творчество» (СПб., 2000) «нормативному русскому» в «Тихом Доне»71.
Под этим углом зрения он проанализировал факсимиле рукописной страницы «Тихого Дона» (она содержит 294 слова) из 9-й главы третьей книги, опубликованной в 1960 году в академическом издании «Истории русской советской литературы»72.
Сверив автограф с последующими публикациями текста, Ермолаев установил, что в процессе журнальных и книжных публикаций в текст автографа было внесено двадцать восемь поправок. Шестнадцать из них касаются пунктуации, шесть – орфографии, три – разделения на абзацы, две – выбора слов и одна – употребления прописных букв. Опираясь на этот анализ и на другие шолоховские публикации, Ермолаев составил перечень наиболее характерных для Шолохова грамматических неточностей. По определению Ермолаева, для шолоховской пунктуации типичны пропуски запятых при деепричастных и причастных оборотах, а также при обособлении однородных слов и определений.
Основываясь на первых публикациях «Тихого Дона», «Донских рассказов» и «Поднятой целины», когда редакторская работа была еще не столь значительной, как в последующие годы, Ермолаев систематизировал типичные нарушения грамматических и стилистических норм литературного русского языка, подчеркнув, что они в принципе одинаковы как для первых изданий «Тихого Дона», так и для «Донских рассказов» и «Поднятой целины». Чрезвычайно важен тот факт, что все примеры позаимствованы Ермолаевым из авторской речи и большею частью связаны с использованием писателем донского диалекта. Наблюдения Ермолаева настолько выразительны, что есть смысл привести их полностью:
«Наиболее заметны в тексте следующие типы ошибок:
1. Нарушения норм орфографии в причастиях прошедшего времени страдательного залога или в словах, образованных от причастий прошедшего времени страдательного залога.
А. Употребление одного н вместо двух. ДР: посеребреным (123). ТД: раненый в ногу (28.7.158). ПЦ: из камня тесаная, примореный (32.1.38).
Б. Употребление удвоенного н вместо одного н. ДР: кованными солдатскими ботинками (105). ТД: путанные рассказы (32.1.30).
2. Употребление суффикса т вместо нн в страдательных причастиях прошедшего времени от глаголов брать, рвать и драть. ТД: задратой (32.2.22). ПЦ: вобратых (32,1,42).
3. Употребление н вместо б в корнях форм несовершенного вида, образованных с помощью приставок, выражающих различные оттенки значения «сгибания». ПЦ: выгиная... спину (32.1.57). Свыше шестидесяти таких форм насчитывается в ранних рассказах и в «Тихом Доне».
4. Не соответствующие грамматическим нормам падежные окончания существительных. ДР: теляты (134), форма им. пад. мн. ч. вместо телята. ЛС: вшу (3), вин. пад. ед. ч. вместо вошь. ТД: листов (28.1.109), род. пад. вместо листьев. ПЦ: шароваров (32.1.68), род. пад. вместо шаровар.
5. Нестандартное словообразование. ДР: взлетывают (123) вместо взлетают. ТД: улаживали (32.8.9) вместо укладывали.
6. Разные орфографические ошибки. ДР: на стремянах (10) вместо на стременах. ТД: портмонетом (28.3.192) вместо портмоне. ПЦ: искуссного (32.1.47) вместо искусного.
7. Употребление частицы не там, где следовало бы употребить ни. ТД: «откуда не возьмись» (28.1.148).
8. Неопределенность выражения мысли вследствие того, что прямое дополнение ставится перед подлежащим предложения, где прямое дополнение выражено существительным, которое имеет ту же самую форму в именительном падеже. ТД: «глаза застили слезы» (28.2.196).
9. Употребление предлогов вопреки правилам грамматики. Свыше тридцати таких погрешностей были исправлены в ранних рассказах и, по меньшей мере, сотня – в «Тихом Доне». Почти каждая поправка представляла собой замену одного предлога другим, результатом чего было свыше тридцати разновидностей таких замен. Более пятидесяти поправок коснулись предлога над, который Шолохов часто употреблял вместо вдоль и иногда вместо около, возле, у, мимо, под, по иза. ДР: «над плетнями шаркают ноги» (120). ТД: «пар висел над потолком» (32.1.14). Вторым по частотности является неправильное употребление предлога под в словосочетаниях «идти под сарай» и «быть под сараем». Эти выражения встречаются даже в отрывках, где автор хочет сказать, что люди или предметы находятся под крышей сарая (ЛС, 133, ТД, 29.1.77—78). Неправильным употреблением предлогов из и на объясняются такие нелепицы, как «с ведрами из криницы идет» (ДР, 147) и «шашка... взлетела на воздух» (ТД, 32.2.13).
10. Бессмысленные фразы и предложения, являющиеся результатом неправильного понимания автором отдельных слов. ДР: «Александр... встал на колени» (105). Автор хотел сказать «опустился на колени», что в литературном русском языке выражается идиомой «стал на колени».
Так же, как в ранних рассказах, возникновение нелепых фраз в «Тихом Доне» объясняется авторским смешением слов, сходных по звучанию или значению. В следующих примерах такие слова будут даны в парах, где неподходящее слово дается первым.
Мочиться – омываться, обливаться: «Пантелей... мочился горячим потом» (28.1.126). Валиться – развалиться: «Лиза... валялась в кресле» (28.2.129). Посмертный – последний: «Для преобладающей части офицерских кадров чин войскового старшины был посмертным» (28.6.91). Автор хотел сказать, что чин войскового старшины был самым высоким, до которого обычно могли дослужиться казачьи офицеры в армии. Он мог бы передать эту мысль, употребив слово последний вместо слова посмертный.
В ряде случаев писатель смешивал по значению одни и те же слова, как в ранних рассказах, так и в «Тихом Доне». Вот несколько примеров. Мигать – мелькать: «Антошка мигнул босыми пятками» (ЛС, 91). «Дарья, мигнув подолом, взбежала на крыльцо» (28.6.55). Питать – впитывать: «Песчаник жадно питал розоватую пену и кровь» («Смена». 1925. № 11. С. 5). «Земля питала богатую росу» (28.4.133). В нескольких примерах слово одеть неправильно употреблено вместо надеть, и герои смотрят ненавистными глазами вместо ненавидящими. Особенно бросается в глаза постоянная замена словом немо слова глухо при описании приглушенных, неясно звучащих звуков голосов, залпов орудий, грома, стука копыт, шагов, колесного стука, звуков гармоники и пения петухов. Всего я смог найти около тридцати таких замен в ранних рассказах, «Тихом Доне» и «Поднятой целине», есть одна такая замена даже в книге «Они сражались за Родину»: «немо хлопали зенитки» («Правда». 1943. 15 ноября). Это немо все еще не исправлено, как и еще в одном случае его употребления в «Обиде» (1925 или 1926), впервые опубликованной в 1962 году.
Первоначальное число случаев употребления слова немо было, вероятно, больше. Слово глухо, например, встречается приблизительно в ста пятидесяти случаях в самом раннем тексте «Тихого Дона». Возможно, во многих из этих случаев оно было редакторской заменой слова немо.
11. Плеоназм. ЛС: ладони рук (158). ТД: ступни ног (28.2.176).
12. Странные описки. ТД: «давно не бритый рот» (28.4.148), «свои волосатые широкие ладони» (28.7.127).
Наши примеры различных погрешностей стиля раскрывают только верхушку айсберга»73.
Когда Ермолаев писал свою книгу, он не располагал рукописью первой и второй книг романа, а потому осторожно заключил, что анализируемый им отрывок из третьей книги, вероятно, имеет меньше грамматических и стилистических неточностей, «чем подобный отрывок из 1-й книги, созданной в то время, когда владение автора литературным русским языком оставляло желать много лучшего»74.
Рукопись первой и второй книг «Тихого Дона», особенно черновые, да и беловые варианты, с лихвой подтверждают каждую позицию проведенного выше анализа. Читатели имеют возможность убедиться в этом, хотя бы по тем отрывкам из рукописи «Тихого Дона», которые цитируются в нашей работе, – как правило, с тщательным сохранением пунктуации и орфографии подлинника.
Приходится согласиться и с тем итоговым выводом исследователя, что приведенные им примеры «раскрывают только верхушку айсберга» – действительно, число примеров может быть во много раз увеличено, и есть большое количество ошибок других типов. «Если оценивать лингвистическую компетентность по меркам, обычным для писателя, – заключает исследователь, – то автор “Донских рассказов”, “Тихого Дона” и 1-й книги “Поднятой целины” был полуграмотным человеком»75.
Этот, на первый взгляд, шокирующий вывод, с формальной точки зрения отвечает истине. Вот где сказалось отсутствие законченного гимназического образования, которое Шолохов не смог получить из-за Гражданской войны!
Одновременно этот шокирующий вывод является, быть может, самым разрушительным для «антишолоховедения», потому что рукопись «Тихого Дона» и рукописи рассказов Крюкова не только с точки зрения поэтики, литературно-художественного богатства и яркости, но еще и с точки зрения обычной грамотности, соблюдения норм литературного языка – несравнимы.
Характер использования диалектизмов и уровень грамотности в рукописи «Тихого Дона» подводят нас к мысли, что молодой Шолохов был гениальным самородком, обладающим абсолютным языковым слухом и феноменальной языковой памятью, не ограненными грамотностью. Шолохов допускал в своем творчестве немало грамматических погрешностей. Но он никогда не мог бы позволить себе тех языковых ляпов, которые то и дело встречаются у Крюкова: «...быстрый взгляд ее карих, блестящих глаз, который она исподлобья кинула на студента, самодовольно и хитро улыбнулся» (30); «Изредка Наталья, быстро взглядывая на него вбок» (40); «Она нахмурилась, отвернулась, сморщила глаза...» (50); «...полицейский Кирей, огромный, красный, смущенный, с вытаращенными глазами, высматривавший довольно смешно и жалко» (92); «Егор видит <...> двух человек с белокурыми, задумчивыми лицами» (125); «молодая женщина <...> то бормочет, то крутит головой и вдоль роняет ее себе в колени с искусством акробата» (135); «...с легким шелестом, теряясь в шелесте пробегавшего мимо ветерка, приблизились шаги» (387) и т. п.
С другой стороны, и Крюков никогда бы не допустил такого количества нарушений грамматики, такого беззаботного отношения к нормативному русскому языку, которое характерно для первых изданий и особенно рукописи «Тихого Дона», для «Донских рассказов» и «Поднятой целины». Это и понятно: Крюков окончил с серебряной медалью Усть-Медведицкую гимназию, Историко-филологический институт в Петербурге и в течение долгих лет был дипломированным преподавателем гимназии.
Выше уже говорилось, что в ИМЛИ им. А. М. Горького РАН хранится значительная часть архива Ф. Д. Крюкова – черновики и переписанные им набело рукописи его рассказов и очерков. Изучение его рукописного наследия, в котором, кстати, нет даже намека хоть на какую-то связь его с «Тихим Доном», свидетельствует: Крюков был абсолютно грамотным человеком, с точки зрения грамотности – отличником в самом точном значении этого слова. Не станут же адепты «антишолоховедения» утверждать, что «переписывая» рукопись Крюкова, Шолохов намеренно «вписывал» в нее слова с теми же ошибками, которые характерны для «Донских рассказов» и «Поднятой целины»!
Ермолаев так характеризует причины своеобразной лингвистической ситуации, в которой оказался молодой Шолохов: «Изобилие стилистических погрешностей в произведениях молодого Шолохова может быть объяснено тем, что формальное образование закончилось у него в тринадцать лет, и тем, что он большую часть времени жил среди людей, говорящих на одном из донских диалектов. Тот литературный русский язык, которому он обучался в школе, имел мало шансов уцелеть в неприкосновенности в повседневном общении с местными жителями. <...> Его чтения классики было, очевидно, недостаточно, чтобы противостоять воздействию местного лингвистического окружения»76.
Критерии молодого Шолохова в отборе диалектизмов для использования в своих произведениях, особенно в авторской речи, Ермолаев считает «слишком либеральными». На его взгляд, «слишком много диалектизмов имеется в ранних изданиях его рассказов, первых трех книг “Тихого Дона” и 1-й книги “Поднятой целины”. Особенно нежелательны те, которые представляют собой искажения грамматических норм. Употреблял ли Шолохов такие диалектизмы намеренно, невозможно утверждать в каждом отдельном случае. Общее впечатление таково, что во многих случаях он, должно быть, не осознавал, что допускает серьезные грамматические ошибки...»77.
Но вот в чем вопрос: в этом «либеральном» отношении молодого Шолохова к диалектизмам, в его полном и абсолютном доверии к глубинной стихии народного языка, в этой «неограненности» его природного дарования и одновременно – абсолютном языковом слухе и феноменальной языковой памяти, – чего больше для литературы: ущерба или приобретения?
Недостаток формальной грамотности очевиден, но и легко восполним с помощью грамотного и чуткого литературного редактора (в чем Шолохову, увы, не везло).
А вот приобретения составляют ценность непреходящую, которую не восполнишь с помощью самого добротного филологического образования, равно как и самого грамотного литературного редактора, что справедливо подчеркивал и Ермолаев: «...наличие диалектизмов делает местный колорит еще богаче. Они являются неотъемлемой частью речи героев романа – казаков, которая отличается своеобразным ароматом»78.
Но дело даже не только в этом.
Диалектное начало, обогащавшее литературный русский язык на всем протяжении его существования, уходит своими корнями в глубины духовной культуры народа и заслуживает самого бережного и уважительного отношения к себе. Оно и сегодня входит в корневую систему нашей национальной культуры и национального языка.
Сегодня мало кто задумывается, к примеру, почему именно русский Север – Вологодская, Архангельская области, Урал, Алтай, Сибирь дали своего рода пассионарный выброс в отечественной литературе: Ф. Абрамов, В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин, В. Шукшин, А. Яшин, Н. Рубцов – все они пришли в литературу из мест, являющихся своего рода заповедным народным хранилищем русского языка.
Проза и стихи многих из этих авторов, в шолоховской традиции, насыщены диалектизмами, – сошлюсь хотя бы на известный рассказ В. Белова «Колоколёна». Александр Яшин, с болью защищая языковое богатство моей родной Вологодчины, написал стихотворение «Родные слова»:
Родные, знакомые с детства слова
Уходят из обихода:
В полях поляши́ – тетерева,
Лебятина – дичь,
Пересмешки – молва,
Залавок – подобие комода.
Не допускаются в словари
Из сельского лексикона:
Сугрёвушка,
Фыпики – снегири;
Дежень,
Воркуны вне закона.
... ... ... ... ... ... ... ... ...
Нас к этим словам приволила мать,
Милы они с самого детства,
И я ничего не хочу уступать
Из вверенного наследства.
Но как отстоять его,
Не растерять,
И есть ли такое средство?
Забота эта мучила и Шолохова.
Таким же, как и Север, хранилищем русского языка в его южном – казачьем варианте в первой половине XX века был Дон. Из его глубинных заповедных недр мощнейшим протуберанцем возник гений Шолохова, который принес в литературу все богатство и своеобразие народного русского слова – «казачьего языка».
Статистические данные свидетельствуют, что в первых трех книгах «Тихого Дона» (в авторской, прямой и косвенно-прямой речи героев) употребляется, если иметь в виду первые публикации в журнале «Октябрь» (1928—1932 гг.) – 1733 диалектизма.
В «Донских рассказах» их около 468, в двух книгах «Поднятой целины» – 647 диалектных слов.
В рассказах Крюкова – 426 диалектных слов.
Как соотносятся диалектизмы в творчестве Шолохова и в рассказах Крюкова?
Статистика такова.
Из 426 диалектизмов в рассказах Крюкова лишь 198 совпадают с диалектными словами в «Тихом Доне», что составляет 15%.
Из 468 диалектных слов в «Донских рассказах» в «Тихом Доне» присутствует 388, что составляет почти 85%.
Из 647 диалектных слов в «Поднятой целине» 357, то есть почти половина, – общих с «Донскими рассказами» и 348 – общих с «Тихим Доном».
Перед нами – единый шолоховский массив диалектной лексики. Только 69 слов из «Донских рассказов» не присутствуют в «Тихом Доне».
И отдельно – Крюков, с его всего лишь 15% диалектной лексики, общей с «Тихим Доном».
Статистика более чем убедительная. Она в очередной раз подтверждает подлинное, а не придуманное авторство «Тихого Дона».
Но еще важнее другое.
Михаил Шолохов и Василий Белов. 14 июня 1967 г. Станица Вёшенская. Фото В. Чумакова
Сравнение словников диалектных слов в «Тихом Доне» и в рассказах Крюкова позволяет сделать вывод о том, что «запас слов» казачьего диалекта у Крюкова значительно беднее, чем у Шолохова. На наш взгляд, это может быть объяснено в значительной степени разницей жизненного пути писателей. Если Шолохов практически всю свою жизнь прожил на Дону среди людей, говорящих на одном с ним диалекте, то Крюков в возрасте 18 лет покинул станицу; четыре года учился в Петербурге, а вернувшись после учебы на несколько месяцев домой, в 1883 году поступил на службу в Орловскую гимназию, в 1905 году перевелся в Нижний Новгород, в 1906 году, после избрания в Думу, переехал в Петербург, где работал библиотекарем в Горном институте, занимался профессиональным литературным трудом, и лишь после Февральской революции весной 1917 года вернулся на родину. Практически всю свою взрослую жизнь, начиная с 18 лет, Крюков провел вне родных мест, – кратковременные наезды на родину не заменяли его постоянного присутствия там. Каждый родившийся и выросший в деревне и говоривший на южном или северном диалекте знает, что с отъездом из родных мест диалект и непосредственность связи с родиной затухают. Не случайно эта тема – одна из постоянных в рассказах Крюкова: «...я неизменно и постоянно чувствую, что что-то отрезало меня от моего народа, что на меня он смотрит уже не как на своего» (79); «И грустно ему было, что он стал чужд им всем и стоит теперь одиноко» (42).
За этими признаниями героя Крюкова – кстати, совершенно невозможными для Шолохова – слышны автобиографические нотки. Отдаленность от родных мест проявляет себя у Крюкова и в языке. По чисто биографическим причинам погруженность Крюкова в стихию народного языка Верхнего Дона не была столь глубокой, как у Шолохова. Различие между диалектным лексиконом Крюкова и «Тихого Дона» огромное, и с точки зрения его богатства оно явно не в пользу Крюкова. В диалектном лексиконе Крюкова отсутствует, к примеру, даже слово стремя, которое вынесено в заголовок книги Д*: «Стремя “Тихого Дона”». В словаре Крюкова нет слова блукать, хотя блуканиям Григория Мелехова посвящена львиная доля работы Д*.
Диалектная терминологическая лексика в авторской речи романа М. А. Шолохова «Тихий Дон» стала предметом монографического исследования С. А. Колпакова79. Соотнесем его наблюдения с диалектной терминологической лексикой в рассказах Крюкова, причем как в авторской, так и в прямой речи, разделив диалектную лексику в «Тихом Доне» на три раздела: природа; труд; быт.
Природа представлена в «Тихом Доне» в таких диалектных словах, как буерак, лог, ложок, яр, балка, теклина, отножина, изволок, увал, займище, урема, ендова, музга, левада; растительный мир – названия целебных и других трав, цветов – находит отражение в таких словах, как яровик, чернолист, змеиное око, аржанец, татарник, медвянка, дурнопьян, горюнок, богородицына травка, куга, чакан, сибирек, череда, донник; названия, связанные с рекой и рыбной ловлей, – в словах: стремя, коловерть, наслус, прорва, стор, вентерь, черпало и т. д.
Из 39 перечисленных диалектных слов, связанных с природой, в рассказах Крюкова встречаются лишь шесть: изволок, займище, левада, дурнопьян, куга, коловерть.
Труд – земледельческий и ратный – в «Тихом Доне» находит отражение в диалектизмах: арба, бричка, дроги, фурманка, мажара, кошелка, кошевки, двуколка; бугай, маштак, нежеребь, стригун, переярка (овца), перетока (овца), неука, летошница (телушка), донец – домашние животные; коновод, отвод, атарщик, аркан, побудка, стать на лунки, ухнали, шитвянка, чумбур, саквы – предметы, связанные с кавалерийской казачьей службой.
Из приведенных диалектных слов, которые относятся к земледельческому и ратному труду, в рассказах Крюкова встречается всего 3: маштак, чумбур, саквы.
Быт донского казачества в «Тихом Доне» характеризуют диалектизмы: курень, баз, закут, катух, половня, плетень, огорожа, прясло, горница, горенка, боковушка, стряпка – слова, посвященные казачьему дому и крестьянскому двору; зипун, сюртук, завеска, шлычка, голицы, малахай, треух, чекмень, шаровары, чирики – одежда казака и казачки; гас, жирник, дежник, кресало, посевка, ватола, полсть, серники – предметы домашнего обихода; кулага, каймак, бурсаки, накваска, цибарка, цибор, баклага, корчажка, торба – донские кушанья и посуда.
Из четырех десятков диалектных слов, раскрывающих быт казачества, в рассказах Крюкова мы встречаем чуть более десяти: курень, баз, плетень, прясло, огорожка, горница, горенка, шлычка, чекмень, шаровары, чирики, полсть...
Таким образом, из ста с лишним диалектных слов в авторской речи «Тихого Дона», характеризующих специфику казачьего быта, донской природы, земледельческого и ратного труда, в рассказах Крюкова – и в авторской, и в прямой речи – встречается, в общей сложности, не более двух десятков, то есть 1/5 часть.
Донской диалект в «Тихом Доне» представлен гораздо богаче, чем в рассказах Крюкова, но примерно в той же мере, как в «Донских рассказах» и «Поднятой целине».
По мнению языковедов, диалектная лексика входит в языковую ткань «Тихого Дона» свободно и без подчеркнутой нарочитости, как органически принадлежащая писателю и той среде, в которой он вырос и которую изобразил80. Глубокое природное знание Шолоховым всех тонкостей и особенностей донской казачьей речи помогало писателю достигать максимальной достоверности изображения жизни казачества. Еще В. Г. Белинский подметил, что «для выражения простонародных идей, немногочисленных предметов и потребностей простонародного быта, простонародный язык гораздо обильнее, чем язык литературный для выражения всего разнообразия и всех оттенков идей образованного общества»81.
Диалектные слова несут в себе не только информационную нагрузку, помогая автору раскрывать все разнообразие и все оттенки «простонародного» казачьего быта и труда, – в них таится и немалая сила эмоциональной, художественной выразительности.
Вспомним еще раз этот знаменитый троп в «Тихом Доне»: «...Собачьей бесилой, дурнопьяном придорожным цветет поздняя бабья любовь» (1, 152).
