Текст книги "«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа"
Автор книги: Феликс Кузнецов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 69 страниц)
Его приезд подтверждал и сам Шолохов: «Уже после войны в Вёшки приехал Павел Кудинов – бывший командующий восстанием, – говорил он К. Прийме. – Я был в заграничной поездке, и мы не встретились»169.
О том же рассказывал Прийме, видимо, со слов Кудинова, и старый казак-вешенец Лапченков, вернувшийся из Болгарии, где он общался с Кудиновым: «Был в Сибири. Одиннадцать лет рубил лес в тайге. А потом Советская власть сделала ему скидку и в 1956 году освободила. Заезжал он в Вёшки. Но тут – пусто, вся родня его вымерла. Наведался к Шолохову, а писатель куда-то выехал. Пожурился Кудинов на берегу Дона, помолился Богу в соборе и поехал в Болгарию. Там у него семья, жена, княгиня Севская, учительствует. Русскому языку учит болгарских детишек»170.
Старый казак Лапченков допустил две ошибки. Кудинова освободили в 1955 и, следовательно, приезжал он в Вёшенскую, не в 1956, а в 1955 году – еще до XX съезда партии, что не могло не сказаться и на его приеме в Вёшенской. И – вторая ошибка: женой Кудинова была не какая-то «княгиня Севская», а вёшенская казачка Пелагея.
Набойщиков по делам службы побывал в Вёшенской и рассказал о том, как приняли Павла Назаровича Кудинова его земляки. Не встретившись с Шолоховым, Кудинов долго и упорно ходил в Вёшенский райком партии, в райисполком, в другие организации и просил об одном: чтобы ему выдали советский паспорт. Набойщиков нашел тех работников Вёшенской милиции, которые занимались «делом» Кудинова. «Они говорят, что вообще растерялись, как с ним поступить? Как ему выдать советский паспорт, если его у Кудинова никогда не было? Он не гражданин СССР, а гражданин Болгарии...» Прежде чем получить советский паспорт, Кудинов должен был получить советское гражданство, что в его ситуации было непросто.
Помыкался Кудинов в Вёшенской какое-то время, жил у станичников, кто его помнил и приютил («еще старики живы были, никто его не гнал, не преследовал»), – но потом его вызвали в милицию и предложили оформлять визу на возвращение в Болгарию. Кудинов им ответил: «Я не хочу ни в какие Болгарии. Я хочу здесь получить курень, кусок хлеба, и выписать сюда свою Пелагею. Она дочь донского казака, значит здешняя, приедет сюда и никакая Болгария мне не нужна».
И далее разыгралась сцена, о которой Набойщикову рассказал один из офицеров вёшенской милиции, – абсолютно соответствующая характеру Кудинова. В ответ на эти слова, рассказывает Набойщиков, «какой-то идиот <...> ему пропел: “Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех”. И тогда Павел Назарович взял этот графин, который к счастью был пустой, <...> и ударил этого идиота графином по голове».
Только срочный отъезд в Болгарию спас Кудинова от нового судилища.
Эти выразительные жизненные детали абсолютно в характере Кудинова, и они красноречиво говорят о том, насколько сильна была у него любовь к родине, как «малой», так и «большой», – ее не смогли испепелить самые тяжкие испытания, выпавшие на его долю.
Уезжал Кудинов из Вёшенской с чувством горечи. С таким трудом добился поездки в Вёшенскую ради того, чтобы остаться жить на своей родине, но Дон, Россия его не приняла.
И тем не менее, как свидетельствуют его письма к Набойщикову, вернувшись в Болгарию, Кудинов оставался убежденным патриотом России.
«КНИГА ВЕЛИКОГО ТВОРЧЕСТВА»
В 1963 году Павел Кудинов написал Шолохову еще одно письмо. Оно хранится в архиве Государственного музея-заповедника М. А. Шолохова в Вёшенской171. С годами язык Кудинова становился все более витиеватым, а слог его под влиянием болгарского языка и недостаточной грамотности в русском – неуклюжим.
Кудинов так пишет в этом письме о «Тихом Доне»:
«Книгу вашего великого творчества – “Тихий Дон” – имею. Подробно ознакомившись с содержанием истории восстания в Донском округе, я установил, что в истории этого легендарного исторического события, продолжавшегося 6 месяцев, оперативная часть действий совершенно отсутствует. Все оперативные действия от первого дня тревоги до первого дня соединения с Донской армией написаны и хранятся до сегодняшнего дня. К содержанию истории приложены два экземпляра карты, о расположении двух сражающихся армий, с обозначением частей, советской армии и армии восставших. Я очень сожалею о том, что вы, будучи в Чехии, не использовали ценный момент приобрести этот ценный написанный (типографский) материал»172.
Вне всякого сомнения, речь идет об «Историческом очерке» Кудинова, однако, чтобы не подвести Шолохова, он из цензурных соображений не называет его. Из письма ясно, что у Кудинова сохранились две оперативные карты с места боев, но сохранились ли у него какие-то дополнительные оперативные материалы, посвященные восстанию, из текста этого письма не ясно.
Высоко оценивая «Тихий Дон» как «книгу вашего (то есть Шолохова, а не кого-то еще) великого творчества», Кудинов обнаружил в ней то, о чем уже шла речь в предыдущих главах, – отсутствие полной оперативной картины Вёшенского восстания, поскольку роман писался фактически на материале воинского пути только 1-й повстанческой дивизии, руководимой Харлампием Ермаковым. Как мы знаем, только у него Шолохов имел возможность черпать оперативную информацию о ходе боев.
Далее Кудинов рассказывает в своем письме, что, «будучи в Сибири... был вызван в Ростовский МГБ, пробыл три года в тюремной камере и часто вспоминал о вас...»173. А заключительную часть письма он посвящает Прийме: «Совершенно неожиданно мне пришлось познакомиться с познаваемым (видимо, известным всем. – Ф. К.) журналистом
Прийма Константином Ивановичем. “Полгода вас искал”, – писал он мне в первом письме и отыскал меня через секретаря посольства Павлова... Я, будучи великодушным, на многие его вырезки из содержания “Тихого Дона” отвечал так, как оно было. Но он пытался рыться глубже, чтобы найти дураков. И после написал провокацию самую подлую и даже в болгарской газете»174.
Что же это за «провокация» Приймы, которая так рассердила Кудинова? Откуда такое неприязненное его отношение к человеку, который первым установил, что руководитель Вёшенского восстания жив, и рассказал об этом читателям?
В своей статье «Вёшенские встречи», опубликованной в майской книге журнала «Подъем» за 1962 год и в сокращении в «Литературной газете», а позже и в болгарской печати, Прийма привел слова вёшенского казака Лапченкова, которые мы уже цитировали, о жизни Кудинова в Болгарии: «Там у него семья, жена, княгиня Севская, учительствует. Русскому языку учит болгарских детишек».
Почему казак Лапченков произвел Пелагею Ивановну Кудинову, коренную казачку, в «княгиню Севскую», одному богу известно. Поразительно, но следом за рассказом Лапченкова Прийма цитирует в статье полученное им письмо председателя Михайловградского стопанства (колхоза. – Ф. К.) Ненчо Найденова, который также называет жену Кудинова «Севской»: «Ваш донской из Вёшек казак – полковник Павел Назарович Кудинов живьет и робит у нас добре. Робит в садах, огородах стопанства с 1956 годины. Имея уже преклонный возраст, а паки падкий до работы, як ударник, и ниякой оплоши за ним нема. И другарка его – учителька Севская – до работы дуже падкая. А письмо ваше я получих и Павлу Кудинову передадох»175.
Возможно, ошибся Ненчо Найденов, дав Пелагее Ивановне звучную фамилию Севская, а журналист, каковым в ту пору был Прийма, записывая текст беседы с казаком Лапченковым, дал жене Кудинова ту же фамилию, автоматически присовокупив титул, который, как говорится, просится: «княгиня Севская».
Эта ошибка дорого обошлась Прийме. Кудинов прервал с ним всякие отношения, успев передать ему только незначительную часть своего архива, хотя Прийма мог рассчитывать на большее. А в письмах к Набойщикову он без конца возвращается к этой теме.
В конце своего письма Кудинов желает Шолохову «здоровья и много лет прожить! И в горной дубовой тайге, за озером и Доном ландыши срывать, но мясной продукт не употреблять! Пелагея Ив. Кудинова 18 лет преподает русский язык. Вам и всему семейству наш земной поклон»176.
Судя по письмам Набойщикову, на сердце Кудинова лежала, конечно же, тяжелая обида за горькие годы эмиграции и сталинских лагерей. «Вы, Григорий Юрьевич, читали “Тихий Дон”. Вот и причина познакомиться мне с Сибирью, – пишет он своему корреспонденту. – В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили, потаскали по Западу, а после в Москву, а в Москве военный трибунал, не находя вины, судить отказался, а Берия и Сталин наложили свое “вето” на 10 лет». И там же: «Вы спрашиваете, как я живу (сейчас). Живу я, как живут скитники безродные, беспризорные, бездомные, на гумне ни снопа, в закромах ни зерна, на дворе по траве хоть шаром покатись. Восемь лет работал я в чужой стране в колхозе, а теперь устарел, 70 лет, и живу без работы, в одной комнатушке в нижнем этаже, как волк в берлоге... Вот жизнь пелигримма» (здесь и далее сохраняется орфография подлинника). Бедность его доходила до такой степени, что иногда не на что было послать письмо: «Перешлю после, т. е. когда буду иметь гроши. Сейчас я беден и бедность грызет меня уже сорок лет».
Но удивителен и непостижим русский человек! Несмотря на все пережитые и перенесенные страдания, на сломанную, пущенную по ветру жизнь, попавшую под жернова истории, Павел Назарович Кудинов не перестает говорить о любви к родной стране и своему народу, «Григорий Юрьевич! – обращается он в одном из первых писем к своему корреспонденту. – Не думайте, что П. Н. Кудинов одиннадцатилетнюю размотал катушку и после этого стал зол как тигр против Советского Союза и русского народа! О, нет! Может быть недалеко то время, я с супругой увидим родной казачий край и обновленную Россию и свободный русский народ...»
С горьким чувством Кудинов пишет о своей эмигрантской судьбе: «Мы, эмигранты, с тяжестью в душе и со слезами по родине, по родной семье ушли в далекие царства и стали скитниками» (это слово для Кудинова, несомненно, – производное не столько от слова «скит», сколько от слова «скитаться»), но – «глядите да не подумайте о том, что мы, эмигранты, враги Советского Союза и народа! О, нет!»
Этот сложный клубок противоречивых чувств – боли и любви – в душе донского казака Павла Назаровича Кудинова, в прошлом – руководителя восстания, а позже – зэка советского ГУЛАГа, «скитника-пилигрима», нищего эмигранта отражается в его письмах к Набойщикову.
Приведем ответ П. Н. Кудинова Г. Ю. Набойщикову на его первое письмо:
«Многоуважаемый Григорий Юрьевич! Бонжур!
Письмо Ваше от 9/3 1963 года мною получено. Благодарю Вас, живущего в далекой стране – в стране, в которой я побывал 11 лет, подаренных мне богами Советского Союза Берией и Сталиным, угробивших миллионы русского народа в тайге, в далекой Сибири.
Как нужно понимать, Вы интересуетесь легендарной историей события – восстания донских казаков в 1919 году. Это событие написано писателем Михаилом Александровичем Шолоховым в книге “Тихий Дон”, которую, наверно, читали и Вы. Содержание книги верное и изумительно похвальное, которое оправдывает писательский талант, которым следует восхищаться».
Невзирая на крайнюю неуклюжесть этих выспренних слов, их искренность и убежденность очевидны.
Из переписки П. Кудинова с Набойщиковым выясняется, что Прийма был первым и единственным литератором, в России ли, в эмиграции, кто за все годы жизни Кудинова обратился к нему с вопросом о Вёшенском восстании. И это еще один аргумент в споре об авторстве «Тихого Дона». Если бы авторство романа принадлежало представителю белого движения, этот писатель никак бы не мог обойти оставшегося в живых и находившегося в эмиграции руководителя восстания, не обратиться к нему с вопросами – устно или письменно. Но за все десятилетия ни к Кудинову, ни к другим донским казакам-эмигрантам, так же, впрочем, как и к жителям Вёшенской и шире – всего Верхнего Дона, никакой заинтересованности ни с чьей стороны, кроме Шолохова, проявлено не было.
Вот почему так тронуло поначалу Кудинова обращение Приймы. В ответ на просьбы выслать материалы, посвященные Верхнедонскому восстанию, он отвечал Набойщикову: «Материал – это Кудинов, исторические материалы во мне. И материал – я, пока жив», – имея в виду, что его память – лучший источник по истории восстания верхнедонцов. Вне всякого сомнения, если бы, к примеру, тот же есаул Родионов, живший в 20-е годы в Берлине, имел хоть какое-нибудь отношение к написанию романа, он не мог обойти вниманием Павла Кудинова, являвшегося кладезем информации. Тем более что и искать его было не надо: он был широко известен. Однако только после статьи К. Приймы, опубликованной в болгарской печати, начал проявляться скромный интерес к Кудинову. Он пишет Набойщикову о некоем журналисте, – «болгарин молодой – лет 25», – который побывал у него и, «желая написать обо мне статью, попросил у меня снимку». Кудинов доверился ему «и дал ему фото» в форме военных времен. Написал ряд писем с просьбой вернуть, но вот прошло уже пять месяцев – «тот жулик молчит и молчит».
После публикации статьи Приймы в «Литературной газете» Кудинов безуспешно пытался привлечь внимание к Верхнедонскому восстанию и даже сам предложил прислать в редакцию «Литературной газеты» «имеющийся материал» о восстании Верхнего Дона. В свойственной ему манере он рассказывает Набойщикову, что «директор “Литературной газеты” схватился за этот случай: прислать ему для рассмотрения какими-то большими советскими верблюдами. И тем дело кончилось». Ответа из газеты не последовало.
Павел Кудинов понимал историческое значение уникальной информации, своих знаний о судьбах донского казачества в эпоху революции и Гражданской войны, основанных на личном опыте, и стремился передать их в Россию. Тем более, что опубликованный в Праге в 1931—1932 году его «исторический очерк» в 50-е годы все еще был неизвестен в его родной стране. Ему казалось, что со смертью Сталина и начавшейся «оттепелью» пришло, наконец, время, когда он сможет рассказать русским людям всю правду о самом главном событии в его жизни – восстании верхнедонцов – и о том, как оно изображено в «Тихом Доне».
Вот почему для Павла Назаровича Кудинова был праздником тот телефонный звонок из Ростова-на-Дону К. И. Приймы, как и его статья – первое доброжелательное слово правды о нем, напечатанное в родной стране, – если бы не досадная ошибка с «княгиней Севской», которую он счел «провокацией». Столь болезненная реакция Кудинова на эту ошибку объясняется, видимо, тем, что, напуганный горьким опытом жизни, он боялся, что Пелагею Ивановну, якобы скрывавшую свое княжеское происхождение, и к тому же – жену бывшего белогвардейского офицера, только что вернувшегося из советских лагерей, в социалистической Болгарии уволят с работы и они останутся без куска хлеба.
Кудинов так описывал новое свое несчастие в письме Набойщикову: «Моя супруга – дочь простого казака-работника, окончившая 8 классов гимназии на Дону, а в Болгарии, выдержав государственный экзамен и получив государственный Диплом, приобрела высшее образование, и, как лучшая в Болгарии учителька по русскому языку, вот уже 18 лет преподает русский язык в гимназии. А Прийма провоцировал в той статье, которую Вы имеете, что она княгиня Севская...» и поэтому ее «Министерство культуры и просвита увольняет от службы»...
Опасения Павла Кудинова были небезосновательны. Переписка Приймы с белоэмигрантом, бывшим руководителем Верхнедонского восстания П. Н. Кудиновым и после XX съезда партии, в пору либеральной «оттепели», находилась под присмотром как советских, так и болгарских спецслужб. И, как выяснилось из беседы Набойщикова с одним из офицеров наших спецслужб, «болгарские товарищи не хотят доверять жене белогвардейца преподавание русского языка». Под ударом оказался и сам Набойщиков. Его переписка с белогвардейцем Кудиновым, как он считает, также не прошла незамеченной для наших органов. Почувствовав опасность, он прервал переписку с Кудиновым, так и не получив от него обещанных материалов по Верхнедонскому восстанию.
История эта свидетельствует, насколько горючей и горячей была заложенная М. А. Шолоховым документальная основа «Тихого Дона», если и сорок лет спустя, в начале 60-х годов, она обжигала тех, кто неаккуратно соприкасался с нею.
Но что же Кудинов предполагал передать Набойщикову в ответ на его вопросы о Верхнедонском восстании? Он хотел сказать «правду» об этом событии, равно как и обо всей своей жизни, передать написанную им «личную автобиографию в совокупности с повестью о моей молодости... до семидесятилетнего возраста». Плюс ко всему – поэмы, как то «Смиритесь, кумиры» и «Жрецы капитала». Судя по цитатам из этих поэм, приведенным в письмах, Кудинов явно страдал графоманией. Отсюда – и своеобразный язык его писем, – например: «Мое хождение по мукам <...> не угасло, а как звезда-путеводитель светит ярко, как светила в дни восстания казаков Верхнедонского округа. Мы восставали не против Советской власти, а против террора, расстрела, и за свой казачий порог и угол и за кизячный дым!» Сквозь красивость и вычурность, тем не менее, прорывается суть, сформулированная в своеобычных, подчас очень выразительных изречениях.
Кудинов сообщал Набойщикову, что у него сохранились оперативные сводки и другие документы, посвященные Верхнедонскому восстанию. Прежде всего – «две карты (скици), обнимающие четырехстакилометровой цепью, в кольце которой донские казаки вели шесть месяцев оборонительную конную и пешую борьбу против во много раз превосходившей Красной Армии». Кудинов упорно говорит не о трех, а о шести месяцах, имея в виду, видимо, бои верхнедонцов с Красной армией после их соединения с Донской армией. Кудинов дает описание цветных, как он пишет, карт: «Изображенные цветными линиями-красками там, где кровь казачья лилась рекой, за свой край свободный, вольный и родной <...> На картах отмечены силы противников разных племен и языков для подавления восставшей армии. В советской действующей армии отмечены дивизии, полки, бригады и т. д. ...».
«Скици, – пишет П. Кудинов, – мне хотелось бы сделать художественно, чтобы карта была бы красива, чиста, отчетлива, приятна для читателей». Он предполагал, как только у него будут деньги, пригласить художника, чтобы с помощью красок и туши сделать цветные копии этих карт. Кроме того, Кудинов располагал, как он пишет, «объемистым материалом оперативной сводки, которая в “Тихом Доне” отсутствует».
Наконец, Павел Кудинов давал понять Набойщикову, что он хотел бы передать в СССР свой исторический очерк «Восстание верхнедонцов в 1919 году», но, понимая, что передача опубликованного в белогвардейском журнале очерка может быть признана противозаконной, он сообщает об этом своем желании зашифрованно. По поводу «пяти вопросов» о Верхнедонском восстании, которые задавал ему Набойщиков, Кудинов отвечает так: «Если бы удалось подыскать возможность имеющийся у меня материал придать народной гласности, то пять вопросов сами по себе отпадают, а типографски отпечатанный и корректированный корректорами готовый материал сам ответит всякому, интересующемуся содержанием. Да, я помню наизусть содержание, но зачем мне губить зря время».
Кудинов послал Набойщикову свою фотографию и готов был, преодолев предубеждение в отношении журналистов и политические опасения («... все же Вы член партии, а доверять члену партии, да еще эмигранту – вопрос деликатный»), послать и другие материалы. Он надеялся, что (цитирую с сохранением стилистики и орфографии письма) «материалы, хранящиеся мною, найдут брешь правды, света, чтобы [исправить] вкравшиеся на страницы “Тихого Дона” нелепости и восстановить бессмертную истину перед мертвыми и живыми». «Я крайне желал бы, – пишет он в другом письме, – чтобы сохранившиеся материалы были бы преданы гласности через родную печать и в родной стране...».
В какой-то степени это пожелание Кудинова было осуществлено, когда в журнале «Отчизна» (1991. №№ 6, 7 и 8) усилиями шолоховеда В. В. Васильева был опубликован «исторический очерк» Павла Кудинова «Восстание верхнедонцов в 1919 году».
В 1967 году донской казак из станицы Вёшенской, командующий войсками повстанцев Павел Назарович Кудинов, тоскующий по родине, пребывающий в унизительной нищете и бедности, трагически погиб.
По воспоминаниям родственников, в последние годы жизни Кудинов часто ходил на железную дорогу и смотрел на уходящие в сторону России поезда. В 1967 году попал под поезд. Что это было: несчастный случай или самоубийство? Этого не знает никто.
Учитывая тяжелейшее душевное и материальное положение, в котором, судя по письмам Г. Ю. Набойщикову, проживал П. Н. Кудинов последние годы своей жизни, исключить версию о самоубийстве нельзя.
Судьба руководителя Вёшенского восстания, уникальные факты его биографии дают возможность взглянуть на проблему авторства «Тихого Дона» еще с одной стороны – со стороны того казачества, которое ушло в эмиграцию.
Взгляд оказавшегося в эмиграции казачества на «Тихий Дон» почему-то полностью игнорируется «антишолоховедением». А между тем отношение к роману самих казаков и в особенности участников, а тем более руководителей Вёшенского восстания, наконец – самого главного его руководителя Павла Кудинова – далеко не последний аргумент в споре.
Трудно найти для оценки «Тихого Дона» более высокие слова, чем те, которые им сказаны:
«Роман М. Шолохова “Тихий Дон” есть великое сотворение истинно русского духа и сердца. Впервые я пробовал читать его по-болгарски, но плохо понимал. Позже выписал себе из Белграда русское издание. Читал я “Тихий Дон” взахлеб, рыдал-горевал над ним и радовался – до чего же красиво и влюбленно все описано, и страдал-казнился – до чего же полынно горька правда о нашем восстании. И знали бы вы, видели бы, как на чужбине казаки – батраки-поденщики – собирались по вечерам у меня в сарае и зачитывались “Тихим Доном” до слез и пели старинные донские песни, проклиная Деникина, барона Врангеля, Черчилля и всю Антанту. И многие рядовые и офицеры допытывались у меня: “Ну, до чего же все точно Шолохов про восстание написал. Скажите, Павел Назарович, не припомните, кем он у вас служил в штабе, энтот Шолохов, что так досконально все мыслию превзошел и изобразил”. И я, зная, что автор “Тихого Дона” в ту пору был еще отроком, отвечал полчанам: “То все, други мои, талант, такое ему от Бога дано видение человеческих сердец и талант!”. Скажу вам, как на духу, – “Тихий Дон” потряс наши души и заставил все передумать заново, и тоска наша по России стала еще острее, а в головах посветлело. Поверьте, что те казаки, кто читал роман М. Шолохова “Тихий Дон”, как откровение Иоанна, кто рыдал над его страницами и рвал свои седые волосы (а таких были тысячи!), – эти люди в 1941 году воевать против Советской России не могли и не пошли. И зов Гитлера – “дранг нах остен” – был для них гласом вопиющего сумасшедшего в пустыне. И вот за это прозрение на чужбине тысяч темных казаков благодаря “Тихому Дону” и передайте Шолохову мой чистосердечный казачий земной поклон...»177.
О том, насколько серьезное значение придавал Кудинов этой своей оценке «Тихого Дона», говорит то, что он повторил ее дважды: вначале – в письме Прийме (оно было опубликовано в журнале «Подъем» и в книге «С веком наравне» в 1981 году), и второй раз – в переписке с Набойщиковым, из чего следует, что бытовые обиды не изменили принципиального отношения Павла Кудинова к «Тихому Дону» и Шолохову как его автору.
Карта боев на Верхнем Дону в 1919 г., составленная командующим повстанческой армией П. Н. Кудиновым (журнал «Вольное казачество». Прага, 1931. № 82. С. 15)
При этом надо понимать, что то была не просто личная оценка «Тихого Дона» Кудиновым, – в ней аккумулировано отношение к великому роману тех донцов, которые чудом остались живы и, оказавшись в эмиграции, продолжали отстаивать традиции казачества в импровизированных «станицах» и «хуторах» на чужой земле, сосредотачиваясь вокруг Вольно-казачьего движения и «Союза казаков-националистов». Это – мнение многих рядовых и офицеров, в том числе и участников восстания, поражавшихся одному – «до чего же все точно Шолохов про восстание написал».
Казаки-эмигранты, прошедшие мясорубку Гражданской войны, в вопросе об авторстве романа исходили из простого здравого смысла. Они понимали, что такая книга не могла быть написана в ходе боев, когда повстанцы три месяца бились в кольце окружения, а потом еще полгода – в круговерти непрекращающихся боев, связанных сначала с наступлением, потом – с отступлением белой армии и ее исходом из Новороссийска. Такая книга могла быть создана только после поражения восстания и окончания Гражданской войны. И написать с таким знанием книгу о Вёшенском восстании мог или его участник – а состав участников восстания они знали, их знал, в первую очередь, Павел Кудинов – или тот человек, кто был свидетелем событий и имел возможность получить материал о нем из первых рук.
Таким человеком и являлся Михаил Шолохов, уроженец Вёшенской станицы, житель тех самых мест, где разворачивалось Вёшенское восстание, имевший возможность для разговоров и бесед с реальными участниками восстания.
Во всяком случае, Кудинову и другим было точно известно, что в их кругах, в окружении донцов, принимавших участие в Вёшенском восстании и Гражданской войне никто, ни один человек материалов о Вёшенском восстании не собирал, о Вёшенском восстании не расспрашивал, претензий на то, что имеет хоть какое-то отношение к «Тихому Дону», не высказывал.
А ведь Кудинов и его круг – это не локальная периферия, это – эпицентр казачьей эмиграции, со своими печатными органами. К их оценке «Тихого Дона» мы еще вернемся.
«Дело» Павла Кудинова свидетельствует: казачья эмиграция 20—30-х годов в основной своей массе никогда не подвергала сомнению тот факт, что «Тихий Дон», в центре которого – события Вёшенского восстания, написан Шолоховым. Авторство Шолохова подтвердил один из главных его героев, и он же – признанный военный руководитель Вёшенского восстания.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Прийма К. За все в ответе. Ростов-на-Дону, 1981. С. 152.
2 Якименко Л. Творчество М. А. Шолохова. М., 1970. С. 83.
3 Прийма К. Указ. соч. С. 150—151.
4 Там же. С. 152—153.
5 Прийма К. Встречи в Вёшенской // Дон. 1981. № 5. С. 139.
6 Прийма К. Вёшенские встречи // Подъем. 1962. № 5. С. 152—153.
7 Прийма К. Шолохов в Вёшках // Советский Казахстан. 1955. № 5. С. 87.
8 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 92.
9 Там же. Л. 92—93.
10 Там же. Л. 5.
11 Там же. Л. 7 об.
12 Там же. Л. 8.
13 Там же. Л. 12—13.
14 Там же.
15 Там же. Л. 13.
16 Там же. Л. 132 об.
17 Там же. Л. 13 об.
18 Там же. Л. 109.
19 См.: Прийма К. За все в ответе. С. 158.
20 См.: Отчизна. 1991. № 6. С. 69.
21 Там же.
22 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 110.
23 Там же. Л. 14.
24 ОР ИМЛИ. Ф. 143. Оп. 1. Рукопись 1-й и 2-й книг «Тихого Дона».
– 258 -
25 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 110 об.
26 Там же. Л. 43.
27 Там же. Л. 32.
28 Там же.
29 Там же.
30 Там же. Л. 111.
31 Там же.
32 Добрынин, Генерального штаба полковник. Борьба с большевизмом на юге России. Участие в борьбе донского казачества. Февраль 1917 – март 1920 (очерк). Прага: Славянское издательство, 1921. С. 64.
33 Кудинов П. Восстание верхнедонцов в 1919 г. // Отчизна. 1991. № 7. С. 119.
34 Архив Ростовского ФСБ. Дело № П—38850. Т. I. Л. 14 об.
35 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 81.
36 Архив Ростовского ФСБ. Дело № 1772. Т. I. Л. 109.
37 См.: Отчизна. 1991. № 8. С. 73.
38 Там же. № 6. С. 74.
39 Донские ведомости. 1919. № 108. 9 (22) мая. С. 2.
40 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 111—111 об.
41 Там же. Л. 15 об.
42 Там же. Л. 63 об. – 64.
43 Кудинов П. Указ. соч. // Отчизна. 1991. № 6. С. 75.
44 Там же.
45 Там же. С. 76.
46 Там же.
47 Венков А. Печать сурового исхода. Ростов-на-Дону, 1988. С. 99.
48 Кудинов П. Указ. соч. С. 76.
49 Архив Ростовского ФСБ. Дело № 1772. Т. I. Л. 109 об.
50 Кудинов П. Указ. соч. С. 76.
51 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 15 об.
52 Добрынин. Указ. соч. С. 36.
53 Венков А. Указ. соч. С. 98.
54 Кудинов П. Указ. соч. С. 76.
55 См.: Венков А. Указ. соч. С. 101—102.
56 Там же. С. 101.
57 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 48.
58 Кудинов П. Указ. соч. // Отчизна. 1991. № 8. С. 73.
59 Краснов П. Н. Всевеликое Войско Донское // Архив русской революции. Т. 5. Берлин, 1922. С. 312.
60 ЦГАСА. Ф. 1304. Оп. 1. Д. 154. Цитирую по книге Сивоволова Г. Я. «Тихий Дон»: рассказы о прототипах. С. 282.
61 Венков А. Указ. соч. С. 96.
62 См.: Лежнев И. Путь Шолохова. С. 345.
63 Архив Ростовского ФСБ. Дело № П—38850. Т. I. Л. 14—14 об.
64 Кудинов П. Указ. соч. // Отчизна. 1991. № 7. С. 66.
65 Кудинов П. Указ. соч. // Отчизна. 1991. № 8. С. 73.
66 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 52.
67 Архив Ростовского ФСБ. Дело № Н—179П. Л. 15 об. – 16.
68 Кудинов П. Указ. соч. С. 72.
69 Добрынин. Указ. соч. С. 69.
70 Там же. С. 64.
71 Там же. С. 67.
72 Там же. С. 74.
73 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 52.
74 Там же.
75 Медведева-Томашевская И. Н. Стремя «Тихого Дона» // Загадки и тайны «Тихого Дона». С. 76.
– 259 -
76 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 41.
77 Прийма К. За все в ответе. С. 152.
78 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 14 об.
79 Там же. Л. 15.
80 Добрынин. Указ. соч. С. 70—71.
81 Прийма К. Указ. соч. С. 153.
82 ОР ИМЛИ. Ф. 143. Оп. 1. Письма П. Н. Кудинова Г. Ю. Набойщикову.
83 Там же.
84 Добрынин. Указ. соч. С. 107—109.
85 Казачий словарь-справочник. Т. II. Сан-Франциско, Калифорния (США), 1968. С. 218.
86 Там же. С. 219.
87 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 53.
88 Там же. Л. 23.
89 Там же. Л. 54—54 об.
90 Там же. Л. 15 об.
91 Сивоволов Г. Я. «Тихий Дон»: рассказы о прототипах. С. 271.
92 Казачий словарь-справочник. Т. III. С. 111.
93 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 23.
94 Там же. Л. 8.
95 Казачий словарь-справочник. Т. I. С. 115.
96 Там же. С. 106.
97 Добрынин. Указ. соч. С. 98.
98 Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н—17918. Л. 16.
99 Там же. Л. 54 об.
100 Там же. Л. 17 об.
101 Там же. Л. 55—55 об.
102 Там же. Л. 58.
103 Там же. Л. 16 об.
104 Там же. Л. 19.
105 Там же. Л. 61 об.
106 Там же. Л. 63.
107 Там же. Л. 67.
108 Там же. Л. 67 об.
109 Там же. Л. 26.
110 Там же. Л. 26—26 об.
111 Кудинов П. Н. История моего ареста в Болгарии. Рукопись. 1988 // Фонд Государственного музея-заповедника М. А. Шолохова в Вёшенской. № КП—8.252.
112 Там же.
113 Там же.
