Текст книги "«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа"

Автор книги: Феликс Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 69 страниц)

Р. Медведев в своей книге «Загадки творческой биографии Михаила Шолохова» также касается вопроса возраста писателя. «... В Москве ходили слухи, что один из дотошных “шолоховедов” разыскал все же гимназическое дело М. А. Шолохова. И сразу же наткнулся на удивительную его странность: в графе “год рождения” указан не 1905, а 1903. “Шолоховеду”, однако, посоветовали закрыть гимназическое дело и не пытаться разгадывать эту новую загадку шолоховской биографии...»³⁶.

Среди каргинцев. Шолохов – в центре. Слева направо: А. Триполев, М. Сивоволов, М. Шолохов, М. Каргин, П. Ткачев. 15 ноября 1929 г.

Странно: кому понадобилось «закрывать гимназическое дело» Шолохова? Ведь изменение даты рождения писателя с 1905 на 1904 или, тем более на 1903, смягчает «возрастные» упреки писателю.

А о том, что такое изменение могло иметь место, слышны глухие намеки и в «Воспоминаниях» М. П. Шолоховой:

«– Уже потом, когда документы нужны были, я узнала, что он с 1905 года. “Что же ты обманул?”, – говорю. – “Торопился, а то вдруг ты замуж раньше выйдешь”»³⁷.

Разница в возрасте на год или два в ту пору имела существенное значение. В этом случае становятся понятными многие детали в биографии Шолохова, ранее трудно объяснимые: почему в 1919 году его искали белоказаки – чтобы забрать в повстанческую армию по приказу о всеобщей мобилизации.

В 1920 году на Дон пришел батька Махно: побывал он и в станице Каргинской, где жили Шолоховы.

В 1921—1922 годах на Верхнем Дону возникли отряды Фомина, Кондратьева, есаула Мельникова, поднявшихся против советской власти. Они запрещали казакам сдавать хлеб на приемные пункты, вели самую настоящую охоту за работниками продовольственных органов.

Хлеб в голодающей России был самой настоящей политикой. За него и из-за него убивали. Красной армии к этому времени на Дону уже не было, милиция была малочисленной, а потому работникам продовольственных органов приходилось защищать себя самим, организовываться в дружины самообороны. Вот почему нет преувеличения в словах из автобиографии Шолохова:

«С 1920 года служил и мыкался по Донской земле. Долго был продработником, гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 года, и банды гонялись за нами. Все шло, как положено...».

Шолохов не был комиссаром, бойцом продотряда или частей особого назначения (ЧОН), которые создавались в те годы, чтобы отбирать у крестьян (и казаков в том числе) хлеб. В опубликованных Сивоволовым поименных списках комсомольцев-чоновцев станицы Каргинской, входивших в состав Вёшенского взвода, а затем Вёшенской роты ЧОН’а, приводится и список вооруженных комсомольцев Каргинской, и «Именной список продотряда Вёшенского взвода ЧОН»³⁸. Ни в одном из них М. А. Шолохова нет. И это понятно: он, как уже говорилось, не был комсомольцем.

Но отсутствие Шолохова в этих списках вовсе не означает, что схватки с бандитами обошли его стороной.

Для охраны от бандитских налетов при Каргинском исполкоме была создана боевая дружина, в которую, как убедительно доказано Г. Сивоволовым³⁹, входил и Михаил Шолохов: он «дежурил на колокольне, когда приходилось туго, хоронился в камышах, пережидал налет в терновниках слободки, жил теми же тревогами, как и его товарищи»⁴⁰.

Шолохов пишет в автобиографии, что ему «приходилось бывать в разных переплетах». И действительно, судя по рассказам его земляков и по его собственным свидетельствам, будущий писатель в юности попадал в лапы и к Махно, и к Фомину, не раз оказывался на краю гибели. В книге Г. Сивоволова приводится несколько впечатляющих эпизодов.

Многое из увиденного и реально пережитого Шолоховым в эти два горячих и трудных года – 1921—1922, нашло свое отражение в «Донских рассказах» и в 4-й книге «Тихого Дона».

«РЕКРУТЫ КОММУНИЗМА»

Глубокой осенью 1922 года семнадцатилетний Михаил Шолохов приехал в Москву. У него не было ни средств, ни знакомых, ни крыши над головой, но была мечта об учебе и литературе, – она, видимо, зародилась еще тогда, когда он с увлечением сочинял пьесы для самодеятельного Каргинского молодежного театра.

В августе 1923 года, через биржу труда Шолохов нашел работу счетовода в жилищном управлении № 803 на Красной Пресне. А до этого «несколько месяцев, будучи безработным, жил на скудные средства, добытые временным трудом чернорабочего. Все время усиленно занимался самообразованием» (Автобиография 10 марта 1934 г.).

«Настоящая тяга к литературной работе, – скажет позже Шолохов корреспонденту “Известий”, – появилась в Москве, в 1923 году, когда писались первые рассказы о донской жизни»⁴¹.

Тогда же Шолохов познакомился с литературным миром столицы начала 20-х годов. Мир этот был сложен и противоречив, расколот на множество литературных групп и группировок, которые вели непрекращающуюся борьбу между собой. Собственная молодость влекла Шолохова к молодым. Вряд ли случайно, что издание, в котором он опубликовал два фельетона под псевдонимом М. А. Шолохо: «Испытание» и «Три», посвященных рабфаку им. Покровского, называлось «Юношеская правда». Это была комсомольская газета: ее ответственным редактором до 1922 года был Леопольд Авербах.

Еще одно издание, которое заинтересовало Шолохова, – журнал «Молодая гвардия», основанный как орган ЦК РКП(б) и ЦК РКСМ в 1922 году. Впрочем, это был не просто журнал, так называлось литературное объединение. У объединения был не только журнал, но и издательство, при нем работали литературные семинары. «Молодая гвардия» стремилась занять ведущее место в пролетарской литературе той поры. А точнее – отобрать его у «Кузницы», которая в начале 20-х годов претендовала на лидерство и власть в пролетарской литературе. В «Кузницу» входили прозаики Ф. Гладков, Н. Ляшко, Ф. Березовский, В. Бахметьев, А. Неверов, Г. Никифоров, поэты М. Герасимов, В. Кириллов, Г. Санников и др.

Выросшая из Пролеткульта, «Кузница» в августе 1921 года основала ВАПП – Всероссийскую ассоциацию пролетарских писателей – и была в этой ассоциации лидером.

Молодогвардейская группа стремилась отобрать у «Кузницы» это лидерство. Открывавшая первый номер журнала «Молодая гвардия» редакционная статья декларировала: «Мы – рекруты коммунизма... Мы хотим стать органом революционного восстания, идейно-политического вооружения молодых отрядов рабочего класса. Мы стремимся подвести целостный марксистский фундамент под мироощущение широких кругов рабочего юношества...»⁴².

Вокруг журнала сгруппировалась плеяда молодых «рекрутов коммунизма» в литературе во главе с Л. Авербахом, А. Безыменским, А. Жаровым и другими писателями-комсомольцами, – в большинстве своем они находились под глубоким влиянием троцкизма.

В группу входили также А. Исбах, М. Колосов, И. Рахилло, И. Молчанов и другие молодые писатели. В ее работе принимал участие А. Фадеев (в это время он был на партийной работе на Дону, но часто приезжал в Москву), и его близкий друг Ю. Либединский – все они в недалеком будущем составят костяк РАПП’а. Многие из них будут первыми читателями и критиками романа «Тихий Дон».

В этот круг и попал в 1923—1924 гг. молодой Шолохов.

Одновременно с объединением «Молодая гвардия» в декабре 1922 года возникла еще одна группа пролетарских писателей, непримиримо относившихся к «Кузнице», – «Октябрь», которая стала издавать журнал «На посту», а с 1924 года – «Октябрь». Возглавляли ее критики С. Родов, Г. Лелевич и И. Вардин. В эту группу вошли и многие члены объединения «Молодая гвардия» – А. Безыменский, А. Жаров, Ю. Либединский. «Октябрь» создал в 1923 году Московскую ассоциацию пролетарских писателей, и вместе с объединением «Молодая гвардия» начал готовить создание Российской ассоциации пролетарских писателей – РАПП, которая окончательно взяла руководство литературным процессом в свои руки.

Михаил Светлов.1920-е гг.

Александр Жаров. 1920-е гг.

Александр Безыменский. 1920-е гг.

Марк Колосов. 1920-е гг.

Эти литературные распри впоследствии тяжело ударят по Шолохову. Клеветническая атака на него после публикации двух первых книг «Тихого Дона» в журнале «Октябрь» начнется в недрах «Кузницы». А пока – ни в письмах, ни в публицистике Шолохова мы не встречаем даже упоминаний о той острейшей групповой борьбе, которая шла в литературе 20-х годов, – видимо, борьба эта сама по себе его мало интересовала. Но все, что было связано с возможностями литературной учебы и публикации своих произведений – и в «Молодой гвардии», и в «Октябре» – его, безусловно, интересовало. А возможности такие были.

«Литературная жизнь нашей группы, – рассказывает Марк Колосов, – прочно связана с Покровкой. Здесь помещалось общежитие писателей-молодогвардейцев. В нем жили Ю. Либединский, В. Герасимова, М. Светлов, М. Голодный, А. Веселый, сюда же часто приезжал из Ростова А. Фадеев...

В нашем общежитии собиралась рабочая молодежь, тянувшаяся к литературе, сюда приходили с заводов почитать первые стихи и рассказы, приезжали из провинции, находя у нас приют и товарищескую поддержку. Однажды на Покровке появился застенчивый, мало чем приметный человек. Принес нам на суд свои первые рассказы. Это был Михаил Шолохов. Позже выяснилось, что прибыл он с Дона, поселился у своего друга Василия Кудашева, заведовавшего тогда литературным отделом в “Журнале крестьянской молодежи”...

Первое занятие проводил с нами О. Брик. После его беседы “О сюжете” каждый из нас должен был написать рассказ “на обратный эффект”. Наиболее прилежно это задание выполнил Шолохов. Его рассказ произвел на нас большое впечатление. Помню, что это был не только остросюжетный рассказ, но и сочный по языку, с запоминающимися действующими лицами, благородный по замыслу»⁴³.

Яркая талантливость начинающего донского прозаика была очевидна. Но публиковать его рассказы «рекруты коммунизма» не спешили. Их не мог не настораживать этот «казачок» из донской глухомани, – хотя бы потому, что отношение к казакам и казачеству у большинства из них было более чем определенным. О нем можно судить хотя бы по той характеристике, которую давал казачеству один из молодогвардейских «рекрутов коммунизма» – А. Костерин. Он был репрессирован в 30-е годы. Вернувшись из заключения после XX съезда партии, в своем «Открытом письме» Шолохову Костерин, сохранивший свой прежний взгляд на казачество, писал:

«Русский рабочий класс и крестьянство, интеллигенция и национальности, входившие в Российскую империю, хорошо знают, что такое казачье сословие, как оно держало монархию и как питало контрреволюцию. В Баку и в Саратовской губернии я узнал, как лихо работают казачьи нагайки, шашки и пули при расправе с безоружными рабочими и крестьянами. “Казачья Вандея” страшной и грозной тенью висела над молодой советской республикой все три года гражданской войны. А вы в вашем “Тихом Доне” пытаетесь реабилитировать казачье сословие и описываете его, как обычное русское крестьянство. В этом большая принципиально важная ложь»⁴⁴.

В «Записках в лунную ночь» Костерин так обосновал эту свою позицию: «Для тех, кто жил в рабочей среде, кто помнит пятый год, тот не забудет, что такое казачья нагайка. И казак за сотни лет был так воспитан, – если даже у него мозоли на руках, а на штанах прорехи, он никогда не считал себя крестьянином, мужиком. “Я – казак!” – всегда и всюду заявлял он. Нам, работавшим в начале революции в казачьих областях, с большим трудом удавалось внедрить в сознание трудового казачества, что никакой разницы между казаком и крестьянином нет»⁴⁵.

Таким был взгляд на казачество молодых писателей-комсомольцев начала 20-х годов, в особенности тех из них, кто прошел дороги Гражданской войны на юге России.

Шолохов не мог не понимать, до какой степени тема, с которой он входил в литературу, трудна и опасна, и как не просто будет пробиться с нею на страницы печатных изданий. Он не мог не считаться с тем, что его рассказы о казаках и казачестве будут читаться в редакциях с особым пристрастием, что от него будут требовать недвусмысленного обозначения в них «классовой позиции».

Но даже и в этих условиях молодой писатель – при полном безденежье и беззащитности перед редакциями и цензурой – пытается бесстрашно защищать право на собственный взгляд, на личностное отношение к изображаемой действительности.

Уезжая на Дон 24 мая 1924 года, Шолохов пишет «молодогвардейскому мэтру» М. Колосову, что тот не понял суть его рассказа – «Продкомиссар» (первоначальное название – «Зверь»): «Ты не понял сущности рассказа... Что человек, во имя революции убивший отца и считавшийся “зверем” (конечно, в глазах слюнявой интеллигенции), умер через то, что спас ребенка (ребенок-то, мальчишка, ускакал). Вот что я хотел показать, но у меня, может быть, это не вышло. Все же я горячо протестую против твоего выражения “ни нашим, ни вашим”. Рассказ определенно стреляет в цель. Прочти его целиком редколлегии, а там уже можете по своему компетентному усмотрению переделывать его, все же прижаливая мое авторское “я”. Вот все, что я хотел тебе сказать. Дело в том, что если вы рассказ не примете и не вышлете мне гонорара в провинцию, то я буду лишен возможности приехать обратно в Москву, денег у меня – черт-ма!» (8, 13).

5 июня 1924 года Шолохов снова пишет Марку Колосову из Каргинской:

«На тебя, Марк, я крепко надеюсь, и этим письмом хочу повторить просьбу о том, чтобы ты устроил рассказ и скорее прислал мне часть денег на проезд. Подумываю о том, как бы махнуть в Москву, но это “махание” стоит в прямой зависимости от денег – вышлешь ты их – еду, а нет, тогда придется отложить до осени, вернее, до той возможности, какая даст заработать. Если рассказ устроишь, то постарайся взять гонорар, и, если возможно, полностью, потому что деньги нужны до зарезу. Думаю, ты посодействуешь. Ведь в самом-то деле, не в “Крас[ной] Нови” нам зарабатывать, а у своих?»⁴⁶.

«Красная Новь» – журнал, редакторами которого были А. В. Луначарский и Ю. Стеклов, начал выходить с января 1923 года для привлечения к сотрудничеству с советской властью «попутнической» интеллигенции. Вот почему он не казался Шолохову «своим». «Своими» молодому писателю виделись «молодогвардейцы». Но беда заключалась в том, что они-то опасались считать молодого Шолохова «своим». При всех восторгах по поводу образности и сочности его языка в «Молодой гвардии» так и не было опубликовано ни одного рассказа Шолохова.

Молодой писатель обращался за поддержкой в Московскую ассоциацию пролетарских писателей. Ныне забытый прозаик Ф. А. Березовский, впоследствии принимавший активное участие в распространении клеветы на Шолохова, 26 февраля 1925 года записывает в своем дневнике:

«Летом 1924 года молодой паренек Шолохов, приехавший с Дона, читал в МАПП’е свой рассказ “Коловерть”. Его здорово поругали. Рассказ был слаб и со стороны формы, и со стороны композиции, и со стороны развертывания сюжета. Но в рассказе была какая-то особенная донская свежесть.

Ему посоветовали переделать рассказ. После этого Шолохов несколько раз переделывал рассказ и читал его в разных кружках. Везде его бранили. Осенью он пришел ко мне с этим рассказом. Он долго, часами слушал, потом шел домой и переделывал.

В конце концов рассказ “Коловерть” вышел прекрасным. Я взял рассказ и передал его в “Октябрь” со своим заключением. Прочли рассказ Родов и Тарасов. Оба признали рассказ хорошим. Но пролежал он у Родова два месяца, а в журнал не попал. Когда я и Тарасов настаивали на напечатании, Родов говорил, что “рассказ из гражданской войны, об ней много писалось, и, посему, – не пойдет”.

Я взял рассказ для крестьянского сектора. Прочла его Берзина. Нажала, где следует. Вызвала к себе лично секретаря журнала Зонина, распекла его и рассказ... приняли в журнал и напечатали. Я рад за Шолохова»⁴⁷.

Отвергнутый «Октябрем» рассказ этот увидел свет в журнале «Смена» 15 июня 1925 года.

Журнал «Октябрь», который до прихода в ноябре 1926 года А. Серафимовича редактировали будущие рапповцы, в частности С. Родов, также не напечатал ни одного рассказа Шолохова.

«СЕДОЙ КОВЫЛЬ»

Михаил Шолохов пробивался к читателю со своими «Донскими рассказами» не через солидные «толстые» литературные журналы «Молодая гвардия» или «Октябрь», не с помощью литературных «мэтров» из МАПП’а или группы «молодогвардейцев», но через «тонкие» комсомольские издания и молодежные газеты.

Первый его рассказ «Родинка» – рассказ блистательный, который мог бы составить честь любому прозаику и любому «толстому» литературному журналу того времени, появился 14 декабря 1924 года в московской газете «Молодой ленинец» (бывшей «Юношеской правде»), где год назад увидели свет первые два фельетона Шолохова. И далее в этой же газете напечатаны рассказы: «Илюха», «Нахаленок», «Продкомиссар», «Жеребенок»; повесть «Путь-дороженька»; «Ветер».

Не от хорошей жизни молодому писателю приходилось печатать свои рассказы в маленькой газете, выходившей на четырех полосах. Почти каждый – с продолжением.

В «Журнале крестьянской молодежи» в 1925 году Шолохов напечатал рассказы «Пастух» (№ 2), «Алешка» (№ 5), «Кривая стежка» (№ 20); в 1926 году: «Калоши» (№ 9), «Жеребенок» (одновременно и в газете «Молодой ленинец», № 18).

Печатался М. Шолохов и в других «тонких» журналах: «Огонек» («Председатель Реввоенсовета Республики» – 1925, № 28; «Шибалково семя» – 1925, № 11), «Комсомолия» («Бахчевник» – 1925, № 1, «Батраки» – 1924, № 10, «Лазоревая степь» – 1926, № 6—7, «Смертный враг» – 1926, № 3); «Прожектор» («Семейный человек» – 1925, № 11), «Смена» («Коловерть» – 1925, № 11, «Червоточина» – 1926, № 10).

Молодой писатель приходил в эти журналы «с улицы»:

«... Когда готовился первый номер “Комсомолии”, – рассказывает поэт И. Молчанов, – в редакцию пришел паренек в захватанной и порыжелой шапке-кубанке, сдвинутой на затылок, в каком-то полувоенном “лапсердаке”, тоже изрядно поношенном и заштопанном. Он принес рассказ и просил, если можно, тут же его прочитать. Рассказ назывался “На бахчах” (или “Бахчевник”, точно не помню)... подпись под рассказом стояла: М. Шолохов. Имя Шолохова мне тогда ничего не говорило, но рассказ мне очень понравился <...> Рассказ тут же был направлен в набор»⁴⁸.

Таким порядком паренек с Дона в захватанной шапке-кубанке и полувоенном заштопанном «лапсердаке» обошел немало редакций. По-настоящему заинтересованное, теплое отношение он встретил только в одной из них – в редакции «Журнала крестьянской молодежи», руководителем литературно-художественного отдела которого был рязанский паренек Василий Кудашев. Они подружились на всю жизнь. Именно редакция этого журнала и авторский коллектив стали родным домом Михаила Шолохова в Москве.

Василий Кудашев – молодой прозаик, приехавший из рязанской деревни поступать на рабфак, был своего рода центром того литературного кружка, в орбиту которого попадал молодой писатель Шолохов, когда приезжал в Москву. «Журнал крестьянской молодежи» объединял молодых писателей – кроме уже упоминавшегося, назову его редактора Николая Тришина, молодого прозаика Андрея Платонова, молодого поэта Ивана Молчанова, начинающих писателей Н. Стальского, П. Сажина, В. Ряховского, М. Величко...

Шолохов легко вошел в этот литературный круг еще и потому, что в большинстве своем это были люди, биографически близкие ему, корнями связанные с крестьянской жизнью.

Именно эти друзья, уже своим рождением связанные с деревенской, народной жизнью, были первыми и самыми взыскательными слушателями и читателями рассказов, а потом и романа молодого писателя.

Но еще бо́льшую роль в судьбе Шолохова в самом начале его творческого пути сыграл Александр Серафимович.

Известный русский писатель, находившийся в зените славы после публикации в 1924 году «Железного потока», по происхождению донской казак, – он был уроженцем станицы Нижне-Курмоярской Области Войска Донского – Серафимович с особым вниманием отнесся к молодому писателю с Дона. Познакомившись с прозой Шолохова, он сразу понял: в русскую литературу входит крупный талант.

Шолохов так вспоминал о своей первой встрече с Серафимовичем:

«Никогда не забуду 1925 год, когда Серафимович, ознакомившись с первым сборником моих рассказов, не только написал к нему теплое предисловие, но и захотел повидаться со мной. Наша первая встреча состоялась в I Доме Советов (гостиница “Националь”. – Ф. К.). Серафимович заверил меня, что я должен продолжать писать, учиться...»⁴⁹.

В уже упоминавшейся «Автобиографии» М. А. Шолохова, составленной, вероятно, со слов писателя критиком Никитиной, во всяком случае, – подтвержденной им, так рассказано об обстоятельствах первой встречи Серафимовича с Шолоховым:

«В то время комсомольские писатели в Москве часто выступали с чтением своих стихов и рассказов.

На вечерах обычно председательствовал старейший пролетарский писатель А. С. Серафимович.

К нему пришел Шолохов и показал ему свои первые литературные опыты.

На одном из литературных вечеров МАПП’а Серафимович представил слушателям своего земляка.

Поощренный Серафимовичем, Шолохов прочел на том вечере один из своих “Донских рассказов”»⁵⁰.

Впоследствии Шолохов писал о Серафимовиче: «...Он первый сказал мне слово ободрения, слово признания...»⁵¹.

Серафимович стал не только другом, но и наставником, в известном смысле покровителем молодого донского писателя в столице. Он ввел его в литературные круги столицы, сблизил с редакцией газеты «Правда», что в последующем сыграло немалую роль в непростой судьбе Шолохова. Ответственным секретарем газеты «Правда» была в ту пору Мария Ильинична Ульянова, с которой Серафимовича связывали давние дружеские отношения. Они завязались еще в империалистическую войну на фронте, когда А. С. Серафимович и М. И. Ульянова работали санитарами во врачебно-продовольственном отряде в Галиции, организованном Обществом русских врачей имени Н. И. Пирогова⁵². Эта дружба питалась еще и тем обстоятельством, что в годы юности студент А. Попов (в будущем – писатель Серафимович) был арестован в связи с делом Александра Ульянова и в 1887 году выслан в Архангельскую губернию. Серафимович сохранил теплые отношения с Марией Ильиничной на всю жизнь. Отблеск этой дружбы распространился и на Шолохова, что немало помогло ему в начале литературного пути. О конкретных обстоятельствах знакомства молодого Шолохова с Серафимовичем и сестрами Ульяновыми будет рассказано в следующей главе.

«Донские рассказы», собранные в книгу, вышли в серии «Библиотека рабоче-крестьянской молодежи» в издательстве «Новая Москва» в начале 1926 года с предисловием А. Серафимовича, что сделало скромную книжку начинающего писателя значительным событием.

В своем предисловии Серафимович выводил молодого писателя за пределы чисто «крестьянской» литературы. Отдав должное его «образному», «цветному» языку, он напутствовал его в большую литературу. Особо он отметил «огромное знание того, о чем рассказывает. Тонкий, схватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие.

Все данные за то, что т. Шолохов развертывается в ценного писателя, – только учиться, только работать над каждой вещью, не торопиться»⁵³.

В конце 1926 года в том же издательстве выходит вторая книга рассказов Шолохова – «Лазоревая степь». 9 декабря 1926 г. М. А. Шолохов пишет письмо из Вёшенской А. С. Серафимовичу:

«Уважаемый и дорогой т. Серафимович! Посылаю Вам книгу моих рассказов “Лазоревая степь”. Примите эту памятку от земляка и от одного из глубоко и искренне любящих Ваше творчество. В сборник вошли ранние рассказы (1923—24 гг.), они прихрамывают. Не судите строго. Рассказ “Чужая кровь” посвящаю Вам. Примите.

Попрошу Вас, если можно напишите мне Ваше мнение о последних моих рассказах: “Чужая кровь”, “Семейный человек” и “Лазоревая степь”. Ваше мнение для меня особенно дорого и полноценно...

Черкните хотя бы строчку.

М. Шолохов»⁵⁴.

Письмо свидетельствует о глубоком уважении молодого писателя к признанному мэтру советской литературы и дискуссии между ними.

Во вступлении к рассказу «Лазоревая степь», давшему название всему сборнику, содержался ответ тем «рекрутам коммунизма», которые высокомерно третировали рассказы Шолохова, противопоставляя правде жизни умозрительные выспренние схемы. Это был не только ответ «оппонентам», но и своего рода творческое кредо автора, с которым он входил в литературу.

«В Москве, на Воздвиженке, в Пролеткульте на литературном вечере МАПП’а можно совершенно неожиданно узнать о том, что степной ковыль (и не просто ковыль, а “седой ковыль”) имеет свой особый запах, – писал Шолохов. – Помимо этого, можно услышать о том, как в степях донских и кубанских умирали, захлебываясь напыщенными словами, красные бойцы.

Какой-нибудь не нюхавший пороха писатель очень трогательно рассказывает о гражданской войне, красноармейцах, – непременно – “братишках”, о пахучем седом ковыле, а потрясенная аудитория, преимущественно милые девушки из школ второй ступени, щедро вознаграждают читающего восторженными аплодисментами.

Писатели-члены МАПП (московской ассоциации пролетарских писателей). Слева направо: первый ряд:

1. О. Грудская; 2. Неизв., 3. Неизв., 4. П. Г. Скосырев; второй ряд: 1. А. П. Селивановский, 2. И. С. Макарьев, 3. В. П. Ставский, 4. Ю. Н. Либединский, 5. В. М. Киршон, 6. Л. Л. Авербах, 7. Ф. И. Панферов, 8. А. А. Фадеев, 9. Н. М. Буачидзе; третий ряд: 1. А. А. Исбах, 2. Неизв., 3. Бела Иллеш, 4. Мате Залка, 5. В. В. Ермилов, 6. А. А. Сурков, 7. Г. М. Корабельников, 8. А. Н. Афиногенов; четвертый ряд: 1. Неизв., 2. О. Ф. Берггольц, 3. Фридман, 4. Неизв., 5. А. А Боровой, 6. С. Л. Кирьянов, 7. Неизв., 8. Неизв., 9. Неизв.

На самом деле ковыль – поганая белобрысая трава. Вредная трава, без всякого запаха. По ней не гоняют гурты овец потому, что овцы гибнут от ковыльных остьев, проникающих под кожу. Поросшие подорожником и лебедой окопы (их можно видеть на прогоне за каждой станицей), молчаливые свидетели недавних боев, могли бы порассказать о том, как безобразно просто умирали в них люди»⁵⁵.

Это была та жизнь, которую Шолохов знал. И – любил. А потому уже в своих ранних рассказах он старался писать правду. И мучился, когда это у него не получалось. Даже яркий, самобытный талант, печатью которого с самого начала были отмечены его лучшие рассказы, далеко не всегда помогал ему преодолевать цензурные препоны. Ради того, чтобы пробиться в литературу, просто быть напечатанным, ему приходилось отбирать порой для своих рассказов, посвященных жизни донского казачества, сюжеты, которые не встречали бы противодействия со стороны тех, для кого само слово «казак» было ненавистным. Большею частью эти рассказы повествуют о той борьбе с бандами, которая велась на Дону в 1921—1922 годах, и лишь немногие касались восстания верхнедонцов в 1919 году. Некоторые рассказы страдали прямолинейностью, как того требовали ультрареволюционные догмы молодых пролетарских писателей, группировавшихся вокруг «Молодой гвардии» и «Октября». В условиях столь жесткого догматического давления Шолохову приходилось поступаться подчас и художественными решениями.

Но «классовый подход» к литературе, который властвовал в ту эпоху, не испытывал к автору никакой жалости. Вот почему Шолохову в самом начале его творческого пути приходилось порой идти на уступки жестким цензурным требованиям. Он был вынужден идти на них еще и из-за ужасающего безденежья. Оба письма М. Колосову – от 24 мая и 5 июня 1924 года – крик души о безденежье: «деньги нужны до зарезу»: не получив гонорара за рассказ, Шолохов не может даже выехать в Москву.

Чтобы не быть «белой вороной» в среде «молодогвардейцев», Шолохов в 1924 году предпринимает попытку вступить в комсомол. Это было ему необходимо для того, чтобы получить образование, пойти тем путем, которым шел его молодой рязанский друг Василий Кудашев: поступить на рабфак, а потом – в Университет.

Казалось бы, эта попытка была успешной. Однако, не тут-то было. 10 ноября 1924 года Шолохов пишет жене:

«Часа полтора назад приехали в Миллерово. Слезли на постоялом и я прямо пыхнул в Окр[ужной] Ком[итет] РЛКСМ. Тут сюрприз – оказывается, меня вышибли из Союза, в Миллерово есть по сему случаю извещение, которое (между прочим) не произвело на меня ни малейшего впечатления. Аттестат не стали свидетельствовать, ссылаясь на то, что гр-нам не членам Союза таких штук комсомол не должен выдавать, а могут такую “историю” выдать только в том случае, если это затребует учреждение. Посоветовали действовать через Московский Ком[итет] РЛКСМ, если это понадобится. Аттестат с резолюцией пересылают в Каргин. Ну, да и черт с ними, с сволочами! Обойдемся и без него, как и раньше обходились».

Сын Шолохова Михаил Михайлович так комментирует это письмо отца:

«Собираясь в Москве поступить на Рабфак, куда в то время некомсомольцев не принимали, отец то ли вступил в члены РЛКСМ, то ли успел лишь подать заявление об этом, не знаю, поскольку с отцом я на эту тему не разговаривал, а мать точно вспомнить не могла. При этом, как она рассказывала, одному из своих друзей он откровенно признался, с какой целью это делает. Тут же все стало известно местному комсомольскому “начальству”, и оно поспешило известить Окружком РЛКСМ, что Шолохов М. А. членом РЛКСМ не является»⁵⁶.

Три года спустя, в 1927 году, уже будучи автором двух книг рассказов и работая над первой книгой «Тихого Дона», писатель предпринимает еще одну попытку – и вновь безуспешную – вступить в комсомол. Вот как рассказывает об этом земляк писателя Андрей Андреевич Каргин, который жил по соседству с Шолоховым, а позже стал секретарем Вёшенского райкома комсомола:

«Я расстался с Михаилом Шолоховым весной 1922 года: он после курсов налоговых инспекторов уехал в Букановскую станицу, а я – в Климовку.

В конце 1924 года меня направили в Вёшенскую, где с 1926-го по декабрь 1927-го работал секретарем райкома комсомола.

Летом, в двадцать седьмом, посетил райком, уже будучи писателем, Михаил Александрович Шолохов. Он просил принять его в комсомол, но в то время по постановлению “О регулировании роста комсомола” разрешалось принимать только рабочих, батраков и бедняков.

За несколько месяцев (июнь, июль) Шолохов много раз посетил райком. Вместе с членами бюро Дмитрием Телицыным и Валентиной Лапченковой читал нам в рукописи первые главы романа “Тихий Дон”»⁵⁷.

Приведенное выше письмо писателя жене от 10 ноября 1924 года, впервые опубликованное М. М. Шолоховым в 1995 году, опровергает слова Г. Сивоволова: «Утверждение некоторых авторов, что Шолохов поехал в Москву затем, чтобы поступить учиться на рабфак, не находит своего подтверждения. Такого намерения у Шолохова не было»⁵⁸.