Текст книги "Львёнок, который хотел выжить (СИ)"

Автор книги: Ева Бими

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)

Слова обозленного на эту жизнь гиганта достигли своей цели, и он был прав. И вот сейчас, безвольно повиснув на руках, я осознала, что абсолютно бесполезна. Что ни Он, ни Леонардо, не смогли научить меня защищаться. Нелепо было даже думать, что я смогу кого-то спасать. Взгляд потух, склонившись вместе с головой вниз. Мне было так жалко себя, и от этого стало невыносимо противно. Хотелось уйти и спрятаться, но Рафаэль не спешил отпускать.

– Кажется, – Рафаэль заметил синюю повязку на моем запястье, и у него возник очередной повод съязвить своему брату, – у синей черепахи появился адепт.

– Ну, чего ты, Кнопочка, повесила нос? – он попытался заглянуть в мои глаза, приподнимая выше, так что ноги еле-еле доставали мысками до земли. Я чувствовала, как он хочет причинить боль, но не физическую, другую. – Может, ты выбрала не ту черепаху?

Его забавляло все это: то, как я вынуждена висеть в его руках и молча ожидать свободы.

– Отпусти, – низкий голос Леонардо предупреждающе обратился к Рафаэлю.

– А ты заставь, – огрызнулся Рафаэль, усиливая нажим своей хватки.

«Не надо, просто отпусти, и я уйду» – красный гигант не слышал мысленные просьбы, но к счастью, я не могла сейчас видеть те холодные синие глаза, которые я так искала.

Леонардо встал, рукоять катаны с силой сжала огромная рука.

– Хватит! – вмешалась Сьюзан. – Ты, – указывая на Рафаэля, – за перепелками и без них не возвращайся. Ты, – ее указательный палец перешел на Лео, – за дровами, и если не сможешь обеспечить отопительный сезон на полштата Кентукки, то тоже не спеши обратно. А вы, – теперь она обратилась к непричастным Дони и Майки, – по своим комнатам. И никакого телевизора.

– Но Сью-ю-ю? Я-то тут при чем? – жалобно взмолился Майки.

– Прочь, – Сьюзан была категорична и строга. Такое ангельское создание, как она, сейчас выглядело крайне грозно.

Стальная хватка Рафаэля разжалась, высвобождая мои запястья. Приземлившись на ноги, я кое-как удержала равновесие, чтобы не шлепнуться.

Теперь мои руки ничего не удерживало, и они свободно висели вдоль тела, не желая больше подниматься. Там впереди лежал отброшенный меч, сталь лезвия поблескивала на солнце, подзывая к себе. Только зачем я тебе нужна, если в моих руках ты бесполезна?

Легкие рывками и с тихим шумом выталкивали воздух через нос. Организм пытался защитить своего носителя, изгоняя из себя отравляющее чувство решительной обреченности и горести.

Мне так не хватало родного человека поблизости, который мог бы утешить и сказать: «Все хорошо, я с тобой, ты нужна мне».

Я совсем не такая, как моя мама: она была гораздо сильнее, ее не останавливали неудачи, ее ничто не могло сломить и даже согнуть. Ее гордость просто бы не вынесла этого. Она бы не позволила себе стать прибившимся зверьком, искавшим защиту и заботу. Но почему я не такая, как она? Мне бы тогда не пришлось никому и ничего доказывать, выискивая в каждом встречном похвалу и одобрение.

Черепахи разбредались каждый в свою сторону, оставляя нас со Сьюзан наедине. Я все так же продолжала стоять, замерев на одном месте. Где-то внутри меня зарождалась крохотная несформировавшаяся идея. Некое пугающее намерение.

– Милая, – Сьюзан решила сделать исключение в своей традиции «по каждодневному уникальному прозвищу», – ты же знаешь, что вовсе не обязана делать это?

Мне хочется выплеснуть из себя всю накопившуюся за долгие годы обиду и отчаянье, ответить ей, что «это ты не знаешь, каково это – приспосабливаться и угождать, пытаясь выжить, что единственный способ – это быть хоть в чем-то для кого-то ценным. И это так важно. Когда ты слабый – ты всегда обязан, кому-то и чем-то обязан». Но эти слова не вырвутся. И не только потому, что не хочу ее обидеть, но еще и потому, что мне до жути страшно кому-либо здесь перечить. Я просто не справлюсь одна.

Я подняла клинок, спрятав сталь в ножны. Полированное дерево сейчас не ощущалось чем-то родным и надежным, оно знало, что ее второй владелец не самый достойный обладатель этого оружейного произведения искусства. Немой упрек от деревяшки заставил невесело ухмыльнуться. «Да что ты вообще понимаешь? Его не стало. Он не должен был умирать из-за меня. Он тоже меня бросил. Оставил совсем одну».

– Я пойду, – Сьюзан не стала препятствовать моему уходу в дом, а мне не хотелось смотреть в глаза, полные сочувствия. Это совсем не то, что мне сейчас было нужно.

В гостиной трейлера никого не оказалось, все по завету Сью сидели по своим комнатам. Я направилась туда, где могу хоть на какое-то время спрятаться. Сбросив обувь на пол, я залезла на кровать и закрыла дверь отсека ниши. Стало темно, но надо висел мной маленький ночник, прикрепленный к стене. Нажав на него, я получила взамен тусклый холодный голубоватый свет. Его было достаточно для того, чтобы разглядеть очертания рук и коленок, подтянутых к груди. Но даже этот защитный кокон, сооружаемый моим телом, не помогал справиться с неприятным волнением в груди.

За ребрами толчками клокотали обида, разочарование, тоска и униженность. Эта лавина пыталась излиться на меня, вылезти из каждого израненного участка души. Я так устала от этой обездоленной доли, от постоянной тревоги и страха, от слабости и равнодушия. Все, что я делаю – жалкие потуги, которые никому здесь не нужны. Я только хочу закрыть глаза и проснуться в том месте, где будет мой дом. Где не придется ощущать, что ты временно занимаешь чье-то место, и ждать, когда его необходимо будет освободить.

Так хотелось разделить эту горесть с кем-то родным, но у меня совсем никого не осталось.

Все, что я могла, это воскрешать воспоминания о матери и вести беседу с ее образом в памяти: «Как так вышло, что я совсем на тебя не похожа? Просто скажи, что со мной не так?»

В мыслях мне поступали от нее встречные вопросы: «Зачем ждать, когда тебя прогонят? Зачем ждать, когда тебя бросят? Как будто это в первый раз. Сколько можно выскуливать себе помощь? Неужели не стыдно? Сколько еще ты будешь пресмыкаться за жалкие подачки? Поломанное бесполезное создание хочет кого-то поразить? Чем? До каких еще низов ты хочешь упасть? Каждый раз, проламывая все глубже и глубже это дно. Ты думаешь, что им нужна? Напрасно. Тебя всегда прогоняют. Не вздумай просить. Не вздумай умолять. Неужели это мой львенок? Потешно… Это не мой львенок».

А это не она, а некая озлобленная сущность, которую генерирует мой воспалённый разум. Эта сущность с лицом мамы говорила со мной не так, как говорила бы она, и я попросила ее покинуть мою голову. Но она не уходила: «Ведешь себя, как жалкий трусливый щенок. Будешь опять дожидаться, когда тебя бросят?»

«Хватит! Хватит! Хватит!»

Руки сильнее обхватили согнутые в коленях ноги, как будто это сейчас способно помочь заглушить ее голос и омерзительную жалость к себе. Но она не отступала, оформив зарождавшуюся тревожную идею в осмысленное решение.

План в моей голове родился моментально.

Определить местность. Составить маршрут. Запастись едой и водой. Выждать подходящего момента. Уйти. Найти свое укрытие. И больше никогда ни от кого не зависеть.

Я повторяла этот заветный набор фраз снова и снова, час за часом, пока они не укоренились в моей голове. Пока во мне не появилась уверенность в том, что я сама смогу создать для себя дом. Он будет только мой, и я туда никого не впущу. И мне никто не нужен.

Легкий стук о пластиковую дверь с другой стороны побудил открыть глаза. Дверь плавно отъехала, и напротив меня села Сьюзан. Ее прохладная ладонь легла мне на лоб.

– Ты как?

– Хорошо, – я лгала и собиралась продолжать убеждать ее в этом. И мне нужно было продержаться с этим всего лишь один день.

– Ты голодна? – На ее ласковый вопрос снова поступила ложь в виде кивка головы. – Тогда пойдем, милая.

Она усадила меня за стол, где ожидала зажаренная тушка лесной дичи. Есть не хотелось, но я ела. Машинально, кусок за куском я поглощала пищу. Это необходимо, и мне будут нужны силы.

И я ей снова соврала, сказав, что устала. Она не спорила; не верила, но отпустила.

И там под одеялом, спрятавшись от всех за дверью своего отсека, я продолжала повторять единственное, что мне помогало – «мне никто не нужен».

***

Леонардо ожесточенно кромсал топором дерево. Сейчас он не стремился делать заготовки для дров, он целенаправленно его уничтожал, кроша в щепки.

Он думал о том, что с этой девочкой он каждый раз принимает неправильные решения. И сегодня Леонардо уже дважды убедился в этом.

Он полагал, что если будет избегать ее и находиться как можно дальше, то она примет это как благодарность. Что она наконец будет избавлена от навязчивого черепахи, который никак не может совладать со своими лапами. Но она вела себя не так, как он ожидал. Его отчуждение только сильнее подталкивало к нему Еву. Лео чувствовал, как она искала его взгляд, а он намеренно отворачивался, чтобы не встречаться с притягательным шоколадным взором. Но зачем ей это было нужно?

А затем она принесла ему подарок. Этот сверток находился в кармане, и он до сих пор опасался к нему притрагиваться. Зачем ей это было нужно?

Он не должен был его принимать, но принял. Леонардо не хотел этого, потому что это был еще один повод продолжать думать о ней. Но рука сама потянулась за ним. Что-то внутри него ликовало от того, что это было сделано ее руками и главное – для него. Но если бы он мог выбить из себя и это чувство, то непременно бы сделал.

Она говорила, что больше не будет прикасаться к нему, как будто это она виновата.

Он смотрел на ее маленькую ладонь, и ему хотелось дотронуться до нее, уткнуться лицом в это маленькое раскрытое чудо и втянуть ее вкусный запах. Он не мог поверить в то, что она извинялась перед ним. Зачем она это делала?

Запах дерева щекотал ноздри, он щурился, оберегая глаза от летевших в них щепок и крошек коры. Взмахи топором помогали ему справляться со злостью на самого себя.

Затем Лео принял второе неверное решение, обозначив ей соперника в виде Рафаэля. Он думал, что она откажется, и тогда он смог бы хоть как-то оправдаться за то, что больше не намерен ее обучать. Что теперь он поручит это занятие другим. Но девочка зачем-то настойчиво продолжала хотеть занятий с ним. А он боялся, что рядом с ней может не сдержать себя.

Ева снова удивила его тем, что согласилась пойти против Рафаэля. И тем самым сломала все его предположения о ней и о своей стратегии. Леонардо рассчитывал на то, что она откажется, что она испугается.

Он видел, как она непонимающе на него смотрела, словно он ее подталкивает к пропасти. Но он ждал, что она одумается. Леонардо не отвечал ей, в его голове крутилась только одна мысль – «она должна отказаться». Но она согласилась. Зачем? Он видел ее страх. Зачем ей это было нужно?

Леонардо с надеждой посмотрел в глаза Рафаэля, что тот поймет его ошибку и поможет не допустить их столкновения. Рафаэль тоже не ожидал такого подарка, но к несчастью для него, брат хотел лишний раз продемонстрировать, каким порой Лео бывает идиотом.

Она встала в стойку, и это его ошеломило, он пытался удержать себя, чтобы не закинуть ее на плечо и не унести прочь.

Леонардо видел, как она нервничала и не решалась приступать к атаке. А потом она сорвалась, и он напрягся, как тонкая струна, которая вот-вот разорвётся.

Когда его брат зарычал, и Ева от страха упала, он по инерции выдернул катану из ножен. Звук вырывающейся стали был заглушен ревом Рафаэля, и тот заметил его. Брат скалился и знал, что Леонардо не пойдет против своего решения, и наслаждался его безмолвной паникой.

Она поднялась, он просил ее перестать делать это, что он сглупил, что он упрямый идиот, но не смог сказать слова вслух.

Он увидел ее стыд. Почему? Она порывалась посмотреть в его сторону, но не сделала этого. Почему она снова продолжала вставать в стойку?

«Он не обидит ее» – он знал Рафаэля, что тот никогда не причинит вреда слабому, особенно если это девушка, но в тот момент не мог ему доверять.

Она снова помчалась ему навстречу, и он мысленно просил своего брата – «Отскочи, всего лишь отскочи, просто позволь ей это». Молитвы не были услышаны, Рафаэль толкнул ее. Рука Леонардо сжала оголённое острие катаны. Клинок вонзился в плоть, рассекая огрубевшую кожу руки. Его не тревожили боль и еще один шрам. Сейчас ему хотелось ударить своего брата. Обрушить на него всю свою ярость, которая бурлила за окаменевшим телом. Он отвел глаза, пряча следы крови за тканью.

Он чувствовал ее взгляд на себе. Каким-то магическим образом он всегда его чувствовал.

Эта храбрая девочка, которая не считала себя таковой, поднялась и встала в стойку. Зачем? «Почему я не остановил ее? Упрямый идиот, я же мог ее остановить».

А потом Раф схватил ее. Дикая волна гнева прокатилась по телу Леонардо, когда брат лишил ее оружия.

Храбрая девочка врезала кулаком по ухмыляющейся гримасе Рафаэля. В эту секунду Лео испытывал невероятное удовлетворение и какую-то странную гордость. Может, за то, что ему так повезло, что такая, как она, ищет его внимание, или за то, что даже сейчас, в абсолютно безвыходной ситуации она продолжает сражаться.

Но брат не намерен был так легко отпускать свою добычу, и Леонардо еле сдерживался, чтобы не вырвать Еву из его лап. И сейчас он больше не в силах был смирять себя, был готов идти за ней и обрушить на Рафаэля катану.

Но их Сью вмешалась, выдворив его, и он не мог заглянуть в лицо той, чьи плечи подрагивали от неровного дыхания. Лео надеялся, что она оглянется, и он хоть мельком сможет разглядеть ее и тогда понять, что с ней происходит.

Глядя на то, как Ева замерла, отвернувшись от них, Лео чувствовал, что ему необходимо сейчас что-то предпринять, заглянуть ей в лицо, успокоить дрожащее хрупкое тело.

В любой былой схватке он знал, что нельзя отступать назад, что всегда нужно искать лазейку и продолжать противостоять. Но Сьюзан уперла в него суровый взгляд, прогоняя от нее.

Он не хотел подчиняться, но подчинился. Он не хотел ее оставлять, но оставил.

Звериная сущность в нем скулила, требуя ее в объятья своих лап, зализывать ее раны, оберегать от всех, убивать за нее, если потребуется. И Леонардо хотелось поддаться на уговоры запертого в нем зверя, но в очередной раз запретил себе это.

Его до ужаса пугало то, что он так безрассудно ее вожделел. «Я же чертова черепаха! Я не могу быть желанным ею и не должен желать ее. Это ненормально. Это противоестественно». Леонардо корил себя за эти чувства, превращая очередное дерево в труху.

***

Майки не удалось разбудить меня с утра, потому что я уже не спала.

– Детка, что ты хочешь, чтобы твой Майки приготовил на завтрак?

В голове звучал расчетливый голос – «сложные углеводы дают продолжительное насыщение».

– Кашку с орешками, – я старалась говорить с ним как можно ласковее, и это чудное создание обрадовалось. Что-то внутри меня стыдливо елозило, но я успокоила себя тем, что не поступаю с ним плохо.

За утренним приемом пищи собралась вся семья, и на мое удивление, даже Леонардо.

Каша не лезла в горло, желудок отказывался ее принимать, но я продолжала упрямо глотать, напоминая себе, что неизвестно когда мне в следующий раз удастся вот так поесть.

Все мое внимание было сосредоточено на контроле своих эмоций. Нельзя никому показывать свои чувства. Нельзя, чтобы кто-нибудь из них догадался о замысле.

Тарелка опустела, и передо мной появилась кружка с горячим какао. Ее подвинули ко мне пальцы, которые я узнала, и это удивило.

– Я не люблю какао, – это вырвалось само, при взгляде в синие озабоченные волнением глаза. Лео не ожидал такого услышать, и теперь он растерянно смотрел на напиток, меня и Майки, не знал, что делать с кружкой в своей руке.

Но сладость от ощущения протеста перекрыло волнением. Я чувствовала, как на меня обращены взгляды, и корила себя за этот необдуманный поступок.

Тишину нарушил звонкий хохот красного гиганта.

– Кнопочка не любит какао, – он проговорил это через смех, как будто сейчас произносил концовку анекдота, – ну надо же.

– Может, тогда чай? – предложила Сьюзан, растерявшись от этой новости. Кивок головы, и Майки засуетился, сетуя на то, что, вероятно, вчерашняя перепелка была заражена болезнью «анти-какао» и это Рафаэль виноват в переменчивости вкуса к этому чудному напитку.

Я не могла прочесть их лица, потому что заставляла себя не смотреть на них, повторяя раз за разом – «мне никто не нужен».

Последовал призыв лидера к тренировке, ребята по очереди вышли из трейлера, но я продолжала сидеть и греть руки о чашку. «Мне никто не нужен» – эта мысль билась в голове, она заглушала страх перед тем, что я планирую сделать. Я почувствовала, что Леонардо стоит в проходе двери, и попросила его скорее уйти, потому что мне очень хотелось взглянуть на него, но я боялась, что тогда он сможет увидеть мои мысли.

Темная сущность в голове проснулась, напомнив о том, что я всего лишь оттягиваю неизбежное и пора это прекратить.

Он ушел, и мне стало легче дышать, скованное тело расслабилось, но я напомнила себе о плане. У меня есть несколько часов, чтобы подготовиться.

Первым делом я собрала рюкзак: пластиковые бутылки, наполненные водой, вчерашние хлебцы, шоколадные батончики, три консервные банки, пакет с сухофруктами.

Этого хватит на несколько дней, пока я не найду себе убежище.

Руки дрожали, мешая застегнуть рюкзак. Я смотрела на них и повторяла «Мне никто не нужен» до тех пор, пока они не успокоились.

Теперь карта. Она хранится в бардачке. Роясь дальше, выудила фонарик и зажигалку. Это, несомненно, пригодится. Меня корёжило от того факта, что я ворую у них. Но я заставляла себя не думать об этом.

Дальше мне нужно было построить маршрут. На его изучение ушло больше времени, чем я планировала. Я обнаруживала на ней название заповедника, в который мы въехали. По лесной дороге я смогу выйти обратно на трассу. Но куда дальше? Назад в город нельзя, там слишком много мертвецов, идти вперед тоже.

Но недалеко от въезда в заповедник с другой стороны трассы ответвляется проселочная дорога. Значит, там может быть пригород или ферма. На первое время сойдет. Неподалеку протекает река, и когда еда закончится, я смогу попробовать поймать рыбу и знаю, что это у меня получится, потому что голод заставляет быстро всему учиться.

Отлично, теперь я поняла, в какую сторону дальше мне двигаться. Я несколько раз провела пальцем весь путь маршрута, стараясь запомнить каждый указатель на нем. Сложила в рюкзак и спрятала его в выдвижной отсек под кровать.

Осталось дождаться ночи и уйти.

Я перепроверила все по несколько раз: рюкзак, маршрут, дождаться ночи.

Это пугало. Пугало вновь терять убежище, но я вбивала в себя каждый раз эту фразу – «Мне никто не нужен».

Сьюзан заглянула в трейлер, она была обеспокоена моим притихшим состоянием. Но мне нельзя было себя выдать, поэтому я притворилась, что читаю подаренный Майки комикс. Она позвала с собой на улицу, не скрывая своего озабоченного вида. Там нас ждал обед. Мне пришлось вымучить из себя улыбку, пытаясь ее успокоить, и послушно следовать за ней.

От тревоги пропал аппетит, но я ела, убеждая свое тело, что это необходимо. Я запрещала себе смотреть на них, взволнованному разуму казалось, что они догадываются обо всем.

Но мне нужно продержаться еще девять часов до полуночи, когда дом окончательно погрузится в сон. Просто нужно сидеть и не привлекать к себе внимания. Это легко, я умею это делать.

Напомнила себе не забывать периодически перелистывать страницы. Я разглядывала картинки, но текст никак не укладывался в голове, она сейчас была занята повтором маршрута.

По извилистой лесной дороге на трассу, перейти на другую сторону, двинуться влево, пройти приблизительно две мили и справа поворот на проселочную дорогу. Что будет там дальше – не знаю, но надеюсь обнаружить дом или любую другую постройку, в которой можно укрыться. А если там ничего нет, то продолжу идти, пока не найду своего места.

«Все будет хорошо. Мне никто не нужен».

Сью пыталась отвлечь меня осторожными вопросами «ни о чем», и мне необходимо было удовлетворить её заинтересованность ко мне, убедить, что все хорошо, что сейчас меня интересует сюжетная линия безрадостных размышлений персонажа в странной маске и шляпе.

Это единственный герой, который врывался в каждую главу произведения, и сейчас я сосредоточила внимание на отрывке его дневника.

Дневник Роршаха.

Шестнадцатое октября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года.

Думал о том, что рассказал Молох. Может, это всё ложь, может, месть, которую он планировал долгие годы, сидя за решёткой?

Но если это правда, что могло так напугать Комедианта, чтобы он рыдал перед Молохом, что он такое увидел и о каком списке говорил?

Эдвард Блейк, Комедиант, родился в тысяча девятьсот восемнадцатом. Похоронен под дождём. Убит. Значит, так с нами бывает – нет времени на друзей, лишь враги оставляют розы.

Жизни, полные насилия, насилием и заканчиваются. Блейк понимал: люди – дикари по своей природе. Как бы мы ни старались это скрыть или приукрасить. Блейк видел истинное лицо общества и предпочёл быть пародией на него, анекдотом.

Я как-то слышал анекдот: «Мужчина приходит к врачу, жалуется на депрессию. Говорит, жизнь груба и жестока, что он чувствует себя одиноким в угрожающем мире. Врач предлагает простой рецепт: «Великий клоун Пальяччи сегодня в городе. Сходите, это вас подбодрит». Мужчина взрывается слезами. «Но, доктор, – говорит он, – я и есть Пальяччи!». Хороший анекдот. Всем смеяться. Барабанная дробь… Занавес.

Я посочувствовала человеку в маске, и не обязательно было дочитывать до конца, чтобы понять: ничего хорошего его там не ждет.

Неплохая книга. Я погладила изображения на глянцевых листах. Жаль, не смогу забрать с собой этот подарок. Нельзя брать ничего лишнего, только самое необходимое.

Дом погрузился в темноту. Я вслушалась в тишину, убеждаясь, что мне пора. Постаралась не шуметь, доставая рюкзак и меч. Кроссовки мягко ступали по ковролину, поглощающему звуки передвижения. У самой двери я вспомнила о браслете. Запястье настолько к нему привыкло, что перестало ощущать на себе. Его необходимо было снять, и я вернулась, чтобы положить браслет на кровать.

Нажала на кнопку у двери, та с тихим шелестом открылась еще раз, и я выскользнула в ночную темень. Дверь плавно закрылась, и теперь я для дома чужеродный объект, не имеющий с ним связь.

Безоблачное небо давало свету луны освещать непроглядную тьму. Его было достаточно для того, чтобы найти лесную тропу и двинуться по ней.

Отойдя дальше от дома, я ускорила шаг. Ночной лес пугал, и моя рука сжала рукоять клинка. Нужно скорее выйти на трассу, и быстрый шаг перешел в бег.

Лесная дорога была длинной и никак не хотела заканчиваться, за очередным поворотом ожидала та же извилистая тропа, и мне так хотелось выйти скорее на безопасное асфальтовое покрытие.

Что-то с силой подняло меня в воздух, и плотно затянутые лямки рюкзака болезненно врезались в кожу.

– Топаешь, как слон, – подхрипловатый и раздраженный голос Рафаэля сообщил о своем присутствии, – тебя не учили, что поздно ночью девочкам гулять нельзя?

– Отпусти, – в отличие от него, я шептала, боясь, что нас могут услышать.

– Ага, – он неожиданно высоко подбросил меня вверх, и я успела схватиться за толстую ветвь дерева, неуклюже пытаясь подтянуться на него. – Посиди, подумай об этом.

– Я уйду, – настойчиво подтвердила я свое решение в голосе. В темноте было плохо видно, на что можно упереться ногами, они барахтались в воздухе, пытаясь найти опору.

– Да-да, конечно, уйдешь, – Раф был циничен, и его смешили мои протесты.

– Ты не понимаешь, – пыхтя от натуги, чтобы не сорваться, я попыталась донести до него, – я приняла решение. Не нужно меня останавливать.

В ответ он фыркнул, подпрыгнул с места, хватаясь за ту же ветвь, на которой барахталась я, рывком подтянулся, приподнял меня за рюкзак и усадил напротив себя.

– Побег? Только не в мою смену, Кнопочка.

– Не называй меня так, – осмелев, я толкнула его в пластрон на груди и требовательно заявила: – А теперь спусти меня.

В темноте я видела только отблески его желтых глаз, но не могла понять по ним, почему он меня не отпускает.

– Пусти, не пущу. Пусти, не пущу. Давай-ка сразу пропустим этот нелепый спор, – ему будто нравилось издеваться надо мной, так грубо и иронично шутя.

Я ощупала по сторонам толстый ствол дерева, пытаясь придумать, как по нему спуститься. Должно быть не сложнее, чем с каната, только с очень толстого каната. Нужно только перекинуть ногу, обхватить дерево и соскользнуть по нему вниз.

– Я ухожу.

Даже не глядя на него, я ощутила, как он пренебрежительно закатил глаза на мое упорство.

– А повязку оставила, – Рафаэль вдруг сообщил о своем наблюдении, и я удивленно посмотрела на синюю ткань, которую так и не решилась снять.

Почему я ее не сняла? Но ответ уже был, в глубине души я уже призналась, что мне хотелось хоть что-то оставить на память о нем.

– Что, так сложно находиться рядом с нами? – его голос усмехался, но глаза оставались серьезными.

– Нет, – и это было правдой, мне не хотелось расставаться с ними. Но ждать того, когда они бросят, было невыносимо.

– Тогда зачем? – на этот раз вопрос Рафаэля не был издевкой, и он действительно не понимал причин моего побега.

– Потому что вы бросите. Я же вижу, как он… – но я не могла договорить то, что заставило уйти в неизвестность. – Все, от кого я завишу, меня бросают. Но, по крайней мере, сейчас я к этому готова, – я поправила лямки рюкзака и на этот раз без требования обратилась к нему с просьбой: – Отпусти.

Мышцы лица Рафаэля скривились в непонимании, в глазах загорелись гневные искорки.

– А за каким хреном мы тогда тебя спасали? Какого хрена мы тут нянчимся с тобой? По-твоему, для того, чтобы бросить у ближайшей обочины? Ты так о нас думаешь? – Он злился и приблизил свое лицо, пытаясь увидеть ответ.

Но я не могла ничего ему на это сказать, только неровно дышать, прячась от его взгляда.

Покачав головой, я все же ответила: – Ты не понимаешь.

– А ты не объясняешь! – Тихий рык Рафаэля и то, как он грозно нависал, заставило выпалить жалкую тихую правду.

– Я ничего не могу дать взамен, – его гнев остудили мои слова. Голова в красной маске задумчиво склонилась набок, пытаясь разглядеть меня под другим углом. Он вновь ухмыльнулся, что-то отрицая во мне.

– Прекращай тараканью вакханалию, – большой зеленый палец постучал о мой лоб в надежде разогнать эту свору в черепной коробке, – от тебя ничего не нужно, – он прервался на протяжный усталый выдох, заглянув глубже в мои глаза, и добавил: – Достаточно просто быть.

– Почему? – Я не могла поверить в это его – «достаточно просто быть», тревожно всматриваясь в лицо, боясь найти в нем издевательскую шутку, которая в очередной раз разобьёт призрачную надежду.

– Потому, – он усмехнулся, но вовсе не зло и без иронии. Он отвечал мне, как самому неразумному ребенку, который не может понять, почему небо голубое, или трава зеленая, или воздух бесцветный. Но я все же не могла понять – почему им не безразлична я?

– Пойдем? – Рафаэль просил вернуться, впервые так просто и по-доброму, что мне захотелось обратно, несмотря на то, что все же страшно было возвращаться в их солнечный мир.

Получив неуверенное согласие, он спрыгнул на землю. Я попыталась понять, как же лучше мне слезть, но он схватил за лодыжку, дернул вниз и поймал руками, не давая разбиться. Перевалил на плечо и вернулся в лагерь.

– Я могу сама дойти, – мне было неудобно висеть на нем вниз головой, раскачиваясь из стороны в сторону, пока тяжесть с содержимым в рюкзаке давит на затылок.

– Ну уж нет, – ему было искренне смешно, и он добавил: – Я бы тебе доверился, если бы мне не было так лень бегать за тобой по лесу.

Весь оставшийся путь мы проделали в тишине. Он просто шел, не упрекая, не обижая, бережно неся свою ношу. И наконец, мы вышли к стоянке «Тартаруги».

Рафаэль поставил меня на землю и положил большую ладонь на мою голову со словами: – Теперь это твоя проблема.

Эти слова были обращены не ко мне, и Рафаэль ушел в дом под свой тихий хохот. А я боялась повернуться лицом к тому, кто сверлил мою спину взглядом и ждал, когда я обернусь.

Собравшись с духом, я развернулась, осторожно поднимаясь взором от сомкнутых на груди скрещенных рук до рассерженного взгляда синих глаз. И мы вот так продолжали молча смотреть друг на друга.

Лео разомкнул руки, двинулся вперед и остановился рядом, нависая надо мной.

Тяжелое дыхание Леонардо, вырывающееся из ноздрей, опаляло лицо, в контрасте с прохладной ночью оно было горячим. Он был так близко, что мне достаточно было поднять руку, и она бы оказалась на его вздымающейся груди, под которой так гулко бьется огромное сильное сердце.

Он молча обхватил кисть моей руки. Столь неожиданное прикосновение заставило вздрогнуть от пробежавших под кожей мурашек.

Леонардо поднял мою руку выше, бережно, но при этом крепко удерживая, надел браслет поверх синей повязки и затянул ремешок.

Было очевидно, что он сдерживается, чтобы не обрушить на меня поток слов. Быть может, это ругательства или вопросы, но он молчал.

– Я думала, – отчего-то вдруг стало одновременно и смешно, и грустно, – ты больше не посмотришь на меня.

Его лицо озарила очередная вспышка непонимания и возмущения, но он пытался это скрыть. Леонардо протяжно втянул в себя воздух, прикрывая глаза. Его рука потянулась к рюкзаку, снимая его с плеч. Вторая подцепила край ремня, вытягивая кожаную полоску из бляшки. Пояс, к которому были прикреплены ножны, сполз с моей талии и перешел в его руки.

Я не могла отвести от него взгляд, пока он снимал с меня вещи. Его синие глаза поднялись выше и заскользили по лицу. Он выглядел так, как будто я сделала ему больно, и мне хотелось провести пальцами по линиям этой гримасы, разглаживая тревожную межбровную складку и морщинки возле напряженных губ.

Но его рука успела первой коснуться моего лица. Большая ладонь легла на щеку, зарываясь пальцами в волосы. Его лицо приблизилось, и я доверчиво потянулась ему навстречу.

Он оказался так близко, что мне хотелось подтянуться еще немного и уткнуться кончиком носа в углубление Купидоновой дуги над верхней губой. Мои свободные руки потянулись к нему, ложась на широкую грудь, наслаждаясь возможностью вновь прикасаться к нему. Под пальцами чувствовались быстрые гулкие удары, я неосознанно гладила его, пытаясь успокоить биение сердца.

Еле слышимый протянутый стон с низким рыком вырвался из Лео, он открыл глаза, вглядываясь в лицо.

– Иди в дом, – его тихий голос был требовательным, но горячее дыхание коснулось губ, и это приятное тепло раскрыло их.