Текст книги "Жажда жить"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 44 страниц)

– Давай.

– И купим что-нибудь, сегодня же. Пойдем к Рут Хольц, пусть покажет нам свои новинки, пока никто другой не увидел.

– Грейс, ты переменчива, как погода.

– Нет, просто не хочу говорить о мисс Такерман и не хочу больше утомлять тебя разговорами о мистере Бэнноне. Не говоря уже о бедняжке Кэтти.

Так Грейс провела неделю, в течение которой Холлистер приближался к грезам следующего понедельника.

Он наблюдал, как Мэри Кемпер переходит с почтой от стола к столу, вынужденная повсюду выслушивать сальные комплименты. Едва ее симпатичное личико исчезло за дверью, он потерял интерес к окружающему и уже закатывал рукава, когда раздался возглас: «О Боже!» Явно что-то случилось. Холлистер подошел к столу, за которым сидел Кроули, и тот подал ему ленту с сообщением «Ассошиэйтед-пресс». В нем говорилось:

Хагерстаун, Мэриленд, 13 января («АП»), Тела мужчины и женщины, погибших здесь вчера в автомобильной катастрофе, опознаны. Это Роджер Бэннон, 34 лет, и Кэтрин Гренвилл, 18 лет, оба уроженцы Форт-Пенна. Подр. сл.

– Ничего себе, подробности! – выругался Холлистер. – Какие там подробности. Боб… извините, Кроули.

– Ничего, все в порядке. Хотите написать?

– Напишу, конечно, но сначала надо связаться с Броком Колдуэллом, пусть скажет, как подать эту новость. Сделайте одолжение, а, Кроули? Скорее всего он сейчас в клубе. Если нет, попробуйте поймать его дома, на Второй Северной. Пока он не даст добро, в номер не пойдет ни строчки, пусть даже опоздаем к дневному выпуску.

– Я и представить себе не мог, что это такие большие люди. Имена знакомые, но…

– Вас просто давно здесь не было. – Холлистер раскатал рукава. – Эрл, ну-ка передай мне справочник, посмотрим, что у нас есть на Гренвилл, г-р-е-н… Кроули, а вы ищите Колдуэлла.

– Послушайте-ка, Холлистер…

– Живее, мы не можем терять времени. Продолжим спор позже. – Холлистер схватил трубку: – Полин? Это Джек Холлистер. Ты мне нужна. Следи за моими звонками, и пусть другие девочки дублируют. Для начала соедини меня с начальником полиции Хагерстауна, Мэриленд, а тем временем пусть их оператор дозвонится до коронера. Телефон известен. Потом мне надо поговорить с одним малым из их же газеты «Мейл», его зовут Билл Ирвинг. Назови ему мое имя. Надеюсь, он ждет моего звонка. Все запомнила? А теперь давай вашего босса…

– Главный оператор? Это мистер Холлистер, редактор отдела новостей «Часового». У меня исключительно важный материал, выделите мне оператора. Спасибо… Оператор? Наберите три-три-четыре-шесть… Дозванивайтесь… Алло, это дом Гренвиллов?

– Никого нет, – ответил женский голос.

– Не подскажете, когда вернется миссис Гренвилл?

– Не знаю. Она не сказала. Я ничего не знаю.

– Это мистер Брок Колдуэлл, – настаивал Холлистер.

– Ничего не знаю, – повторила женщина.

– Я был просто убит, услышав сообщение. Просто убит. А миссис Гренвилл когда узнала? Утром?

– Нет, вчера, часа в три дня.

– Так, вчера, в три. Стало быть, авария случилась в субботу вечером?

– Примерно так. В ночь на воскресенье. Точнее – в воскресенье рано утром.

– Ясно. Они ехали в машине мистера Бэннона?

– Должно быть. У мисс Кэтти нет машины, а на «кадиллаке» уехала мадам с шофером.

– Куда, в Хагерстаун? Вчера днем около трех?

– Да, сэр.

– Надеюсь, они не успели почувствовать боль. Смерть была мгновенной, да?

– Они сгорели.

– Ну да, конечно. Машина загорелась, а они не смогли выбраться. Что ж, остается надеяться, что умерли они сразу. Сгореть – это же ужасно. Сгореть в канаве.

– Не в канаве. Это был амбар. Прямо у дороги. Их занесло, и они врезались в амбар.

– Прямо у Хагерстауна.

– Недалеко.

– А они были женаты? Мы слышали, что так.

– Точно не скажу, мистер Колдуэлл. Мадам думала, женаты, я тоже, но кто знает.

– Действительно, кто знает? Что ж, большое спасибо. Печальная история, печальный конец. Всего хорошего.

– Всего хорошего, мистер Колдуэлл. – Экономка повесила трубку.

Зажав мембрану ладонью, Кроули протянул Холлистеру трубку:

– Колдуэлл. Вас просит.

– Здравствуйте, мистер Колдуэлл, это Холлистер.

– Что-нибудь узнали об этой истории? – спросил Брок.

– К сожалению, немного. Я сделал несколько звонков.

– Ладно, давайте все, что знаете.

– Да я знаю, в общем, только то, что оба погибли. Это подтверждено.

– Кем?

– «Ассошиэйтед пресс». – Холлистер откашлялся. – У вас ко мне что-нибудь конкретное, мистер Колдуэлл?

– Да, слушайте, как надо подать эту новость. Материал, естественно, первополосный, но без душераздирающих подробностей. Полагаю, они бежали, да и вы, наверное, того же мнения. По крайней мере выглядит это более или менее прилично. Но воздержитесь от всяческих спекуляций на тему того, провели ли они вместе предыдущую ночь. В общем, вы сами знаете, что «Часовому» нужно, а что нет. Вы сын Артура Джеймса Холлистера, и учить вас не стоит. К тому же миссис Гренвилл очень достойная женщина, мой друг и друг моей сестры. Вы меня поняли, Холлистер?

– Да, сэр.

– Надеюсь, так и есть. Полагаю, ничего добавлять не надо.

– Иными словами… следует быть посдержаннее.

– Вот именно. Не хочу ходить вокруг да около. Вы и без меня знаете, что эта история косвенно связана с одним из членов моей семьи, мы оба с вами люди публичные, да, по моему мнению, вы отлично ведете свою новую колонку. Давно хотел сказать. Отлично.

– Благодарю вас, сэр. До свидания.

– До свидания.

– Ну что, удалось узнать что-нибудь? – спросил Кроули.

– Да все, кроме одного. Нужно выяснить, были они женаты или нет. И между прочим, «АП» ошиблась. Они погибли не в ночь с субботы на воскресенье, а вчера ночью… Добрый день, это Билл Ирвинг? Привет, сукин ты сын, как делишки? Что, в Хагерстауне лучше, чем в Филли?.. Само собой… Слушай, Билл, думаю, ты догадываешься, почему я звоню. У нас тут страшный шум стоит. Он был известный подрядчик, ирландский выскочка, понимаешь, который прокладывал себе путь наверх. Она – девица из местного общества, которая из того немногого, что мне о ней известно, катилась вниз. Сам-то я в этих кругах не вращаюсь, но уши есть. Если что знаешь, поделись.

– Да все я знаю, – сказал Ирвинг. – Этот Бэннон, похоже, паршивый актер. Один малый из полиции штата рассказал, что он затеял драку в придорожной закусочной на границе Пенсильвании. Хозяин позвонил в участок, но к тому времени, как полицейские подъехали, его уже там не было. Это было около одиннадцати вечера в субботу. Бэннон с малышкой появились там под конец дня, и, со слов копа, я понял, что вскоре отправились наверх поразвлечься, ну а хозяин забеспокоился насчет ее возраста, так драка и началась. Бэннон сломал ему нос и выбил пару зубов. Потом, как я думаю, они поехали в Мэриленд, а что делали примерно до двух ночи, никто не знает. Один фермер… имя нужно?

– Валяй.

– Джеймс И. Бьюкенен.

– Может, внук президента? – предположил Холлистер.

– В таком случае это ублюдок во втором поколении. Бьюкенен был холостяк.

– Да знаю я, знаю. Давай дальше.

– Ну вот, ему показалось, что землетрясение началось и настал конец света. Амбар у него прямо на обочине, и машины врезаются в него не впервые, но такого грохота никогда не было. Когда он выглянул из окна, вся машина была охвачена пламенем.

– Амбар тоже сгорел?

– Подгорел немного. Это каменное сооружение, стоит прямо на земле. Но знаешь что, Бьюкенен сказал мне, что у двух коров случились преждевременные роды.

– А как удалось опознать тела?

– Ну, это несложно. Прежде всего – номера машины, а потом подъехал его брат и подтвердил, что это Роджер.

– А девушка?

– Это твой хлеб. Здесь никто не знал, кто она. Потом приехала ее мать, хотя копы утверждают, что ее никто не вызывал. Полагаю, брат Бэннона понял, кто перед ним, связался с матерью, по его звонку она и приехала.

– Выходит, номера уцелели?

– Передний – да, а задний сгорел. Машина была марки «Киссел». Я бы и сам не прочь иметь такую, только не эту модель, конечно.

– Как думаешь, могли они быть женаты?

– Сто процентов – нет. В этом штате не так-то просто жениться, даже в Эклтоне. В субботу вечером здесь даже разрешение на брак не выправишь. Так что можно спокойно потрахаться. Вези женщину в Мэриленд в субботу вечером с обещанием жениться на ней в понедельник.

– Ну, по мне, это не так-то просто. К тому же я женат.

– Помню. Как Эмми?

– Спасибо, все хорошо. А ты все еще сам по себе?

– Так точно, сэр. Я из Филли-то удрал, чтобы остаться одному. И здесь не задержусь, если моя учителка начнет намекать на что-нибудь такое. У тебя, Джек, все обернулось хорошо, но, согласись, это скорее исключение.

– Ладно, если поедешь в наши края, я на месте.

– Слушай, а Дж. X. – это не ты?

– Он самый.

– В таком случае поздравляю. Не знал, что у тебя так здорово может получаться. Каждый день читаю твою колонку. Удачи, Джек.

– И тебе тоже. – Он щелкнул тумблером. – Полин, отмени все остальные звонки в Хагерстаун. Но через минуту-другую я еще перезвоню.

– Ну как? – осведомился Кроули.

– Теперь у нас все есть. Мне нужно сто строк, пятый шрифт в верхней части полосы для дневного выпуска. Потом добавлю, с переходом на третью, в вечерний.

– Слушаюсь, босс, – откозырял Кроули.

– Эй, как это понять? Сам бы небось целый день потел, – осклабился Холлистер. – Я лучший газетчик в Форт-Пенне, и больше мне ничего не нужно. Эрл! Бумагу!

Холлистер заправил в машинку несколько листов, проложил их копиркой и принялся за работу.

Тем временем находившийся в клубе Брок отказался от мысли об обеде. Он позвонил домой, но Грейс не застал. Позвонил на ферму – она была там, но где именно, никто в точности не знал. Может, на лошади катается? Нет, просто пошла прогуляться. Ладно, пусть никуда не уезжает, скоро буду. Важное дело.

Сев в свой блестящий «форд-купе» – такой же, как у Грейс, – Брок поехал на ферму, где нашел Грейс сидящей на ступеньках, с сигаретой во рту и закутанной в пальто из енотового меха. Брок открыл дверь машины и поманил Грейс.

– Замерзла? Почему в дом не пошла?

– Там слишком жарко. Так что случилось?

– Как тебе сказать, новости у меня и дурные, и хорошие. Того и другого понемногу.

– Умер кто-то?

– Да. А ты что, знаешь уже?

– Нет, сужу по твоему виду. Кто?

– Роджер Бэннон и Кэтти Гренвилл погибли в автокатастрофе.

– Сегодня?

– Нет. В субботу, поздно ночью. В Мэриленде. В Хагерстауне. Машину занесло, они врезались в амбар и погибли. Может, на месте, а может, обгорели.

– Роджер Бэннон. Погиб в автомобильной катастрофе. Я видела его в субботу за обедом.

– Ты с ним обедала?!

– Да упаси Боже. Мы просто обменялись неприязненными взглядами через весь ресторан в гостинице.

– Ты не разговаривала с ним, случайно?

– Да нет же, уверяю тебя. Он был с одной стороны, мы с Бетти Мартиндейл с другой. Он был с Кэтти. Знаешь, мне теперь кажется, что я имею какое-то отношение к этой истории.

– Чушь. Как это?

– А вот смотри. Мне хотелось убедиться, что он меня видит, и, не отрываясь, я смотрела на него, пока он не отвел взгляда и не разозлился так, что даже не доел обед. Ну, это уже Бетти видела, я нет. Закатил, говорит, сцену официанту, сдачу не стал ждать. А потом, наверное, напился где-нибудь.

– Может быть, – пожал плечами Брок. – Но уж тебе-то винить себя не в чем.

– Да я не то чтобы виню себя, просто в ресторане все это выглядело так, будто я написала огромными буквами: НЕНАВИЖУ. Так оно и есть. Думаю, что одного моего вида хватило, чтобы он с катушек сорвался.

– Вот верно, – подтвердил Брок.

– Что это у тебя за тон такой странный? – насторожилась Грейс.

– Да просто один мой вид или твой действительно мог сильно на него подействовать в ту субботу.

– Почему?

– Потому что в пятницу днем у него съехала крыша. Он узнал, кто в доме хозяин.

– Каким же образом?

– Он связан с Коммерческим банком, который принадлежит Честеру Бухвальтеру, а Честер нам кое-чем обязан. И немалым обязан. Коммерческий, знаешь ли, не слишком большой банк.

– Нет, не знаю. Так что же ты сделал?

– Просто сказал Честеру, что до меня дошли странные слухи о корпорации Бэннона и, наверное, ему бы стоило потолковать с ним.

– О чем?

– Так, строго, по-деловому потолковать. Будь, мол, поаккуратнее с платежами, не проси отсрочек. Ничего такого особенного, знаешь ли. А Честер просто не мог не оказать нам этой услуги, потому что в прошлом году мы его сильно выручили. Разумеется, он не знает, что мы бы в любом случае подставили ему плечо, потому что проблемы с одним банком бросают тень на все остальные.

– Дальше.

– Дальше, после того как Честер потолковал с Бэнноном, я сам с ним потолковал. Позвонил ему на работу и сказал: «Бэннон, только что у тебя была встреча с Честером Бухвальтером. Так вот, отныне такие встречи у тебя будут каждую неделю. Мне не нравится твое лицо, – сказал я, – и еще мне не нравятся парни, которые угрожают женщинам».

– А он знал, с кем говорит?

– Конечно, знал. Я представился.

– И что же он ответил?

– Такой возможности я ему не дал, все время говорил сам. «Бэннон, – продолжал я, – следующий раз, в понедельник, ты встретишься уже не с Бухвальтером. Это будет другой человек. Потом третий. Кто и когда, не скажу».

– Ну, и к чему все эти встречи? – осведомилась Грейс.

– Управление здравоохранения должно было поинтересоваться канализацией, которую он прокладывал в Норсенде, когда мэром был Уолтауэр. Чарли Джей остался бы доволен. Ну а под конец бомба. Пару лет назад он избил проститутку. Я как раз вспомнил тот случай, тогда всякие слухи ходили по городу.

– А пока ты говорил, он все молчал и молчал?

– Да, пока я не закончил. Потом спросил, чего я от него хочу. Я ответил: «Убирайся из города, и чтобы ноги твоей больше здесь не было».

– А он?

– Повесил трубку.

– Что ж… ты все учел. Только ведь я просила же ничего не предпринимать, пока он не позвонит еще раз.

– Помню, но я знаю, как надо обращаться с такими мерзавцами. Это как с необъезженными лошадьми, им с самого начала надо, как только взбрыкнет, показать, кто главный. Этот тип мог бы убить тебя.

– Мог бы. Но убили его мы.

– О нет. Нет, нет. Он сам себя убил. Грейс, мы живем в джунглях. Он был… он был вроде как гиена, которая приходит на запах падали после льва, а это то же самое, что убить себя.

– Ты считаешь нас похожими на львов?

– Ну, не в том смысле, что это благородные животные, просто, когда на тебя нападают, отбиваешься как можешь.

– Весь Форт-Пенн узнает, что ты – мы – показал ему, кто в доме хозяин.

– Ну и что из этого? Вообще-то вряд ли, потому что Честер Бухвальтер и Чарли Джей будут держать рот на замке. Но пусть даже узнают, что в этом плохого? Собственно, ничего нового, давно пора бы усвоить.

– Ладно, что сделано, то сделано, – заключила Грейс. – Он мертв.

– Да брось ты, девочка, тебе должно быть легче. Мне совершенно не нравится, когда люди умирают, но пусть уж лучше он, чем ты.

– Ну да, ну да. По чести надо признать, что я действительно испытываю некоторое облегчение. Просто мне надо время, чтобы свыкнуться с мыслью, что этого человека больше нет.

– Что ж, если позволишь так сказать, в сложившихся обстоятельствах это только естественно, – согласился Брок. – Э-э… ты не собираешься в ближайшее время уехать из города?

– Нет.

– Ну и хорошо. Будь собой, встречайся с друзьями, ходи по магазинам, словно ничего не случилось.

– Быть собой? – улыбнулась Грейс. – Еще бы узнать, что это такое.

– Ну, ну, ну, – зачастил Брок. – Оставь это.

К машине подошел Хэролд, один из сыновей фермера:

– Мэм, вас миссис Мартиндейл к телефону.

Пока Грейс, проследовав за мальчиком, разговаривала с Бетти, Брок оставался в машине.

– Ну что, она знает? – спросил он, когда сестра вернулась.

Грейс согласно кивнула.

– Что ж, вернемся к нормальной жизни, – произнесла она. – Бетти приглашает меня к себе. Спасибо, что заехал.

– Не за что. – Брок старался говорить как ни в чем не бывало. – Славно здесь сегодня. Но я городской человек, сельские пейзажи меня никогда не прельщали. Увидимся.

В Форт-Пенн они поехали цугом, и, оставив машину у принадлежащего Бетти дома Борденеров на Франт-стрит^[28], Грейс позвонила в боковую дверь.

Бетти открыла сама, и они поднялись наверх, в гостиную. Грейс подошла к эркеру:

– Смотри-ка, а ведь сегодня вполне можно было покататься на коньках.

– А ты что, хотела бы?

– Подумывала, когда Конни была здесь. – Грейс уютно устроилась на диване.

– Вот-вот, я и пригласила тебя, потому что Конни сделала бы то же самое, ведь она твоя лучшая подруга.

– Спасибо, – кивнула Грейс. – Теперь уж и не знаю. Да, наверное, пригласила бы. Перед ее возвращением в Нью-Йорк мы в очередной раз поцапались. Боюсь, на этот раз помириться будет сложнее, чем обычно. Я сказала то, чего не должна была говорить, да год-два назад и не сказала бы. Но Конни переменилась, и скорее всего я тоже. Словом, сказала то, что сказала.

– Это верно, переменилась, нет спора, – задумчиво произнесла Бетти. – Стала более уверенной в себе, и в то же время… чего в Конни никогда не было, так это смирения, пусть даже она тебя обхаживает со всех сторон. А сейчас как раз и появилось что-то похожее на смирение. Может, работа заставила ее понять, что она знает не все на свете, а может, все дело в общении с чужаками.

– Какие же они чужаки? – возразила Грейс. – Это ее друзья.

– Такие друзья запросто могут стать чужаками, раз – и готово. – Бетти щелкнула пальцами. – Достаточно упомянуть какого-нибудь их знакомого или заговорить о том, чего Конни не знает, и все – чужие. Понимаешь, о чем я?

– Посторонним вход запрещен.

– Вот-вот. С нами же не так. Мы с тобой были добрыми друзьями, даже когда внешне никаких дружеских чувств не проявляли. Просто мы знакомы всю жизнь. А нью-йоркские друзья… что ж, уверена, это могут быть славные люди, но они не выдерживают сравнения с теми, рядом с кем всю жизнь прожила.

– Откуда ты так много знаешь о нью-йоркских друзьях?

– Достаточно посмотреть на мою обожаемую золовку Натали. Она приехала сюда из Гиббсвилла и, можно сказать, в одночасье стала звездой. Запросто вошла в наш круг и в круг Скотти. Но стоило любой из нас заговорить о каком-нибудь пикнике или лодочной прогулке, словом, о том, что было до ее появления в Форт-Пенне, как между нами словно забор вырастал.

– Может, беда Сидни была в том же. Наверняка, хотя бы отчасти.

– Да. – Бетти запнулась, ожидая продолжения, но Грейс тоже больше ничего не сказала.

– Завтра вечером у меня бридж, – прервала молчание Бетти. – Ты будешь, надеюсь?

– Да. Как думаешь, наши друзья ждут, что я погружусь в нечто вроде траура? В таком случае им, как говорил Альфред, лучше прочистить себе мозги.

– Некоторым покажется правильным все, что бы ты ни сделала, некоторым – наоборот.

– Вот-вот, именно об этом я сейчас и подумала, только слов не нашла, – подхватила Грейс. – Ты в субботу видела нас обоих, наверное, сама убедилась, что любовью там и не пахнет.

– Да, скорбная мина тебе бы вряд ли бы подошла, – согласилась Бетти.

– Я бы тебе не понравилась.

– Вот именно, ты бы мне не понравилась.

– Ну так и не переживай, ничего подобного не будет. Постараюсь жить нормальной жизнью. – Грейс улыбнулась. – Это слова Брока. Удивительно, кстати, как сильно он переменился за последнее время. Так близки мы никогда не были, настоящие друзья. Впервые я почувствовала в нем брата.

– Но так и не почувствовала бы, будь жив Сидни. Помнишь же, как они относились друг к другу. Брок явно ревновал тебя к нему.

– И совершенно напрасно. Сидни всегда был за то, чтобы каждый жил собственной жизнью.

– Знаешь, Грейс, для светской женщины – а ты, безусловно, светская женщина, – так вот, удивительно, что ты столь многого не знаешь или не желаешь посмотреть очевидному в лицо. Отношения между братом и сестрой не всегда так безоблачны и невинны, как это принято считать.

– Ну, это-то я как раз знаю, – возразила Грейс. – Ничего нового. Мы обе знаем… ладно, не будем называть имен. Надеюсь только, что по прошествии стольких лет ты не решила вдруг, что Брок ко мне приставал. Он бы умер на месте, узнай, что ты так считаешь, Бетти.

– Умер. Не сомневаюсь. И так не думаю. Но инстинкт есть инстинкт, обычное дело.

– Только ни Брок, ни я тут ни при чем.

– Ни при чем. Да он сам ни о чем не догадывался, а все было именно так. Я уверена. Если внешне ничего не видно, еще не значит, что ничего нет внутри, Грейс. В этом-то в большинстве случаев и беда.

– Ты клонишь к тому, что Брок был в меня влюблен?

– Да. А Скотти в меня. Раньше я этого не замечала, а сейчас понимаю, все симптомы – налицо, и так было до тех пор, пока у него не появились другие девушки. И не надо делать такой испуганный вид.

– Бетти, ты много чего знаешь, признаю, но тут ты ошибаешься. Инценс? Правильно я говорю? Нет-нет, не инценс, но что-то очень похожее.

– Инцест.

– Точно, инцест! Можешь, что угодно говорить о Броке, и я поверю, но только не это. Ты считаешь, что он ненавидел Сидни за то, что он мой муж?

– Который спит с тобой.

– У которого, называя вещи своими именами, со мной интимные отношения, – улыбнулась Грейс. – Все, больше ни слова. Если у тебя есть козыри постарше, добивай.

– Козыри постарше у меня будут завтра, дорогая, когда усядемся за бридж. А говоря серьезно, знание человеческой природы помогает лучше понимать людей. Постепенно, понемногу становишься терпимее к их недостаткам.

– Скажем, Роджера Бэннона ты понимаешь лучше, чем большинство из нас?

– Полагаю, да, – кивнула Бетти.

– Он тебе нравился?

– Нет, но мне кажется, я понимала его. И была терпимее к нему.

– Почему? И как?

– Потому что, по-моему, ему вообще не нравились женщины. По-моему…

– Ну ладно, Бетти, все ясно. Можешь гулять со всеми своими теориями. Вперед, по льду, до самого залива Чизапик. С меня довольно. Уж в этом ты точно ошибаешься. А если ошибаешься тут, можешь ошибаться и во всем остальном, пусть даже тебе кажется, что ты все знаешь.

– Как угодно, – пожала плечами Бетти, – не буду тебя ни в чем убеждать, только, по-моему, Роджер Бэннон был гомосексуалист.

– Это еще что такое? Когда-то я думала, что homo значит «человек», «мужчина», но потом, не помню где, прочитала про двух женщин, мол, они гомосексуалисты. Тогда я решила, что это значит, что им как-то по-особому нравятся мужчины. Но из дальнейшего ясно следовало, что как раз наоборот, мужчины ни в каком виде им не нравятся… Я даже как-то пошутила на этот счет, весьма рискованно.

– Раньше я тоже считала, как ты, homo – это «мужчина». Но – на латыни. А по-гречески это значит «сходный». Потому, когда это происходит с мужчинами, они – гомосексуалисты, и когда с женщинами – тоже гомосексуалисты.

– Ладно, как бы то ни было, это не его случай. И ты, Бетти, это прекрасно знаешь. Нашла кому рассказывать. Ведь я – живое свидетельство.

– А Кэтти Гренвилл – свидетельство мертвое, – сказала Бетти.

– Не знаю, – помолчав, снова заговорила Грейс, – но единственная, кого мне по-настоящему жаль в этой истории, – мать Кэтти. Бедная, глупая, бестолковая женщина. Как думаешь, неужели и мы с тобой можем быть такими слепыми?

– Я – нет. А вот ты – возможно.

– Потому что я не разделяю твоих теорий?

– Это не мои теории, Грейс. Известнейшие европейские профессора годами разрабатывают…

– Знаешь, в Европе, когда мужчине понадобится туалет с буквой «М», он справляет свои дела прямо на улице.

– В Форт-Пенне мне тоже приходилось с этим встречаться.

– Да, но только на Южной стороне, там это обычное дело, и никто не обращает внимания. Никого от этого не тошнит, да и от многого другого. Да что там говорить, в Европе я сама бы была скорее правилом, чем исключением. Француженки меняют любовников как перчатки, и я говорю не о бедняках. А у мужчин, у мужей – любовницы.

– Может быть… ладно, не будем.

– Может быть, мне надо жить в Европе? Это ты хотела сказать? Но ты ошибаешься, Бетти. Я сделала большую ошибку, и мне пришлось дорого за это заплатить. – Грейс встала с дивана и пересела на стул. – Как именно? Мой муж, единственный мужчина, которого я любила, умер в ненависти ко мне. Я видела последнюю искру жизни в его глазах, и любви в ней не было. Такая вот цена ошибки. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Спасибо, что пригласила, но, боюсь, уже жалеешь об этом.

– О чем ты говоришь, Грейс? Я всегда рада тебя видеть.

– Спасибо, конечно, но, повторяю, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Не можешь не думать. «У этой женщины, говоришь ты себе, только что погиб в автокатастрофе бывший любовник, а ей все равно, будто это муху прихлопнуло». Да, мне безразлично. И знаешь почему? Ты заметила, о ком мы все время говорим? Не о Роджере Бэнноне. О Сидни. А Роджер Бэннон – это часть того, из-за чего мой муж умер, ненавидя меня. – Грейс снова поднялась и вернулась на диван. – Завтра я приду к тебе, и люди будут слегка нервничать, размышляя, как, интересно, я поведу себя, а когда выяснится, что для меня ничего особенного не произошло, все, как обычно, подумают, до чего же она сильная. Как… умеет держать себя в руках, какое самообладание. Но все не так. Никакого самообладания, просто я ничего не испытываю. По крайней мере в том, что касается Роджера Бэннона. Когда-то я надеялась, что его убьют на войне, чтобы он не вернулся в Форт-Пенн живым напоминанием о том, что было. Но он вернулся и почти год оставался этим самым напоминанием. А теперь мертв, и мне не пришлось в него стрелять, даже в целях самозащиты.

– Что ж, в общем, ничего нового для меня во всем этом нет, – негромко проговорила Бетти.

– Правда? Ну и хорошо. А то мне совсем не с кем поговорить, – призналась Грейс. – Чаще всего и не нужно, но иногда хочется. – Она наклонилась вперед и скрестила ноги. – Бетти, нельзя ли капельку виски?

– Конечно. – Бетти прошла в крохотную комнату, служившую Эдгару кабинетом, и вернулась с бокалом, на три дюйма наполненным янтарной жидкостью. – Это «Маунт-Вернон». Если хочешь бурбон, надо спуститься вниз.

– Нет-нет, спасибо, хватит. Знобит что-то немного, а тут я еще как дура полчаса просидела на свежем воздухе, Брока ждала.

– Этого еще не хватало, – забеспокоилась Бетти.

– Ничего страшного, скоро пройдет. – Грейс отхлебнула немного виски. – Ну что ж, за меня, с началом новой жизни!

– У тебя впереди годы и годы, – сказала Бетти. – Сейчас ты гонишь такие мысли, но, мне кажется, ты еще выйдешь замуж и родишь хотя бы одного ребенка.

– Из этого следует, что я… – Грейс прикусила язык, но было поздно – Бетти посмотрела на нее участливо, сожалеюще, умоляюще. Она подсела к Грейс и обняла ее.

– Ну, что ты?

– Любовь, – вздохнула Грейс. – И Бэннон тут ни причем. Все, что я про него сказала, – это правда. А его ты не знаешь, никогда не видела и ничем помочь не сможешь. Сам Всевышний мне тут не поможет. Безнадежно.

– Безвыходных ситуаций не бывает, Грейс.

– Но эта как раз такая.

– А может, нет. Поделиться не хочешь?

– Да нет, пожалуй. Если одна женщина рассказывает другой о безнадежной любви, значит, все это время она думает – а ну как надежды сбудутся? А тут – такая безнадежность, что даже и говорить нет смысла.

– Но ведь ты же подумала, что можешь забеременеть, так? А это значит, что-то уже было.

– Да, однажды. Один-единственный раз. И это моя самая большая ошибка… А может, и нет. Наверное, лучше счесть, что я люблю его. Но даже в этом я не уверена. – Грейс замолчала. – Бетти, нельзя прилечь ненадолго? Прямо здесь, а ты на меня накинь что-нибудь.

– А почему бы тебе не раздеться и не лечь в постель? Вздремни. А к ужину я тебя разбужу.

– Пожалуй, так действительно будет лучше всего, спасибо.

– А то оставайся на ночь. Устроишься в моей старой комнате, там тебя никто не побеспокоит. Детей не слышно, и ванная своя есть.

– Надо, наверное, Анне записку написать. Ты не беспокойся, на постой я к тебе не прошусь. Просто знобит, и действительно неплохо бы на ночь остаться.

Бетти помогла подруге раздеться и уложила в кровать, поставив рядом бутылку с горячей водой и блюдце с таблеткой аспирина.

– Не выдашь моего секрета, Бетти?

– О чем ты, конечно, нет.

– Даже Эдгару.

– Даже Эдгару.

– По крайней мере какое-то время. В будущем году Эдгару можешь сказать.

– Что ж, пожалуй, если он будет себя хорошо вести.

– Это всего лишь мой маленький секрет, – пробормотала Грейс, засыпая.

Бетти наклонилась, пощупала ей лоб, посчитала пульс и послала за доктором О’Брайаном.

– Пневмония, – сказал доктор, выходя из спальни. – Во всяком случае, все указывает на это.

– Доктор, здесь у нее будет все то же, что и в больнице. Можно ей остаться дома?

– Слишком много хлопот, Бетти, – возразил О’Брайан. – Дневная сиделка, знаете ли, ночная. Кислородные подушки.

– Сиделки могут устроиться в соседней комнате, а для всего остального места предостаточно. Позвольте также напомнить, что я помогала вам во время эпидемии дифтерии.

– Я прекрасно помню это. Поэтому мой ответ: да. Сейчас позвоню в регистратуру и скажу, чтобы организовали сиделок. А пока пошлите кого-нибудь в аптеку. Я еще зайду, часов в десять.

– Хорошо.

– Где ее сын, в пансионате?

– А что, за ним надо послать?

– Пока нет, – покачал головой доктор. – Это ведь недалеко? В Поттстауне?

– В Лоренсвилле.

– Ладно… Если понадобится, скажу. – О’Брайан немного помолчал. – Сколько Грейс лет? Думаю, мне надо это знать.

– В апреле исполнится тридцать семь.

– Гм… Ладно, Бетти, мне пора. Буду в десять.

– Отлично, доктор О’Брайан.

Она проводила его вниз и помогла надеть пальто. Шляпу он держал в руках.

– Слушайте, Бетти, вы действительно хотите, чтобы Грейс осталась у вас?

– Если это пневмония, то да.

– А почему, позвольте спросить?

– Доктор, вы же знаете Грейс. Женщина она своенравная, не любит, когда ей досаждают другие. Но когда ты болен, нужно, чтобы рядом был еще кто-нибудь помимо сиделки, а у Грейс никого нет. Ни матери, ни сестры, ни мужа.

– Боюсь, вы правы, Бетти. Больные, они как дети – кроме, возможно, самих детей.

Доктор ушел и вернулся, как и обещал, через несколько часов, сразу после десяти. Он проследовал в спальню, превратившуюся в больничную палату, поговорил с сиделкой, а когда вышел, увидел Бетти, сидящую с Броком и Эдгаром в комнате, которую называли кабинетом.

– Ей очень плохо, и пока я не вижу причин отказываться от того, что сказал раньше. По всем признакам это пневмония. Судя по всему, поражены легкие. – Он сел на стул. – Если хотите устроить консилиум, я только за, но лучше выждать день-другой. Если я не ошибся в диагнозе, то перед тем, как она пойдет на поправку, ей станет хуже, гораздо хуже, к этому надо быть готовым.

– Так как насчет сына, послать за ним?

– Пока не надо. А вот связаться с директором школы и посвятить в происходящее стоило бы. Только пусть мальчику ничего не говорит. Все указывает на пневмонию. Внезапное начало болезни. Озноб. Дыхание – я прислушался – прерывистое, затрудненное. Я дал ей чуть-чуть морфия, но при пневмонии много и нельзя.