Текст книги "Жажда жить"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)

Мэйзи навестила Эмили в тот же день, как они остановились в «Никербокере».

– Да, я подумала кое о ком, – сказала Эмили. – Вы, случайно, не знакомы с Сидни Тейтом?

– Ну как же. Мы часто бываем у них дома, у Альфреда и Анны Тейт. Сидни и Алан – это наш младший, по-моему, когда вы раньше заезжали к нам, он всегда был в школе, – так вот, они дважды в неделю катаются на лошадях. Как у Грейс с этим делом?

– Все в порядке, настоящая наездница.

– Я, собственно, и так собиралась пригласить Сидни, еще до того, как вы назвали его имя. А он что… поклонник?

– Нет, нет, но он был нашим гостем, когда приезжал повидаться со своими йельскими однокашниками.

– Если хотите, я могла бы посадить его рядом с Грейс.

– Нет, не обязательно. Просто хотелось, чтобы среди людей ее возраста было хоть одно знакомое лицо. То есть не наших с вами лет.

– Ясно. А если Сидни не сможет быть в этот день, зайдет как-нибудь в другой раз. На том и порешим.

– Идет. Вы же сами понимаете, Мэйзи, для девочки все здесь внове.

В этот самый момент из первого в своей жизни самостоятельного похода по магазинам вернулась Грейс.

– Смотрю, об этой юной леди волноваться не приходится, – заметила Мэйзи. – Нью-Йорк уже у ее ног.

На ужин Сидни пришел, правда, этот вечер был у него занят, но ранее принятое приглашение удалось отклонить. Остаться наедине с Грейс не выпало ни минуты, зато Сидни без труда практически монополизировал Эмили, чему немало способствовало то, что она сама предоставила себя в его распоряжение; во всяком случае, ей хватило времени сказать, в какой гостинице они остановились, как долго пробудут в Нью-Йорке и как чудесно было бы как-нибудь попить вместе чаю. Сидни, в свою очередь, напомнил Эмили, что, коль скоро он был гостем Колдуэллов, теперь их, Эмили с дочерью, очередь отужинать у Тейтов. Назначили дату, и мистеру и миссис Альфред Тейт представилась возможность впервые увидеть девушку, которой предстояло составить счастье их сына. Других молодых людей у Тейтов не было. Зато миссис Тейт удалось заполучить приглашение на танцы к кому-то из знакомых, живших неподалеку. Гости всячески добивались чести быть представленными Грейс, и Сидни не скрывал радости от того, что девушка, в которую он явно влюблен, – его спутница.

Наутро после званого ужина он зашел к матери, которая завтракала в кровати.

– Гм, гм, пахнет недурно, – заметил он. – Ты, смотрю, свежий кофе пьешь, а мне достался подогретый отцовский.

– Ну так, ради Бога, налей себе свежего. Вижу, это единственная причина, по которой ты зашел ко мне нынче утром. Выпить чашку свежезаваренного кофе. Дорогой мой, бедный мой мальчик.

– Ничуть не бедный. Я просто сказал, что…

– Этот кофе ничуть не лучше того, что ты пил. У тебя был отцовский подогретый, а у меня твой подогретый. А пришел ты ради того, чтобы спросить, как мне понравилась Грейс. Невероятно! Я не только о лице и фигуре, но и о том, как держит себя. Такое достоинство в этом возрасте. Она ведь еще совсем юна.

– Через неделю или две исполнится восемнадцать.

– Полагаю, при желании я могла бы узнать точную дату, – сказала Анна Тейт. – Она похожа на мать. А с отцом есть что-нибудь общее?

– Да, лоб и форма рта. Но вообще-то она больше напоминает мать, чем отца.

– И все же я рада, что девушка не полностью похожа на мать. О, миссис Колдуэлл – привлекательная женщина, но мне не хотелось бы думать, что ты женишься на ее копии.

– А кто говорит о женитьбе?

– Ну-ну, ты же не в прятки пришел играть со своей старушкой матерью… Что ж, это люди со средствами, уважаемые в Пенсильвании. Буду с тобой откровенна. Если ты собираешься жениться на этой девушке, я не против. Думаю, жениться тебе пора, а что касается Грейс, то вряд ли в будущем я узнаю о ней больше, чем знаю сейчас. Насчет отца можешь не беспокоиться. Мы вчера разговаривали с ним перед сном, и он – ну, скажем, рад. Ему даже понравилась миссис Колдуэлл, хотя мне, конечно, нет.

– Почему «конечно»?

– Знаешь, Сидни, ты всегда был очень рассудительным мальчиком, всегда умел здраво оценивать и других, и себя, но после знакомства с этой девушкой в тебе появилась излишняя скромность, само… как это говорится? – уничтожение?

– Уничижение.

– Пусть так. И мне это не нравится. Есть в этом некая неискренность, и мне хочется, чтобы ты от нее избавился.

– И какое к этому имеет отношение миссис Колдуэлл?

– Не гони лошадей, – осадила его мать. – Позволь заметить, что ты весьма и весьма достойный молодой человек, и никто не понимает этого лучше, чем миссис Уильям Колдуэлл из Пенсильвании. Я понимаю, что любишь ты не ее, а Грейс. Но сохраняй достоинство, уважай себя и не думай, будто, вступая в этот брак, ты получаешь все и не даешь ничего. Это не так. У тебя хорошая кровь, ты далеко не беден, ты добр, отзывчив, умеешь вести себя в обществе, ты умен, наконец. Из тебя получится хороший муж и отец. Так что нет, ты не получаешь все, не отдавая ничего. И в глубине души сам понимаешь это.

– Наверное, ты права, иначе я бы не…

– Именно. И еще. Это не бега, Сидни, это брак. И это женщина, с которой тебе предстоит вместе жить и умереть.

– Надеюсь.

– И я надеюсь.

Разговор закончился так, что Анне Тейт не пришлось аргументировать свое суждение об Эмили Колдуэлл. Эта тема вообще была отныне закрыта. На светских раутах матери вели себя по отношению друг к другу, как принято в обществе, выказывая взаимное уважение и скрывая взаимную неприязнь, когда одна понимает другую и знает, что та понимает ее. Судя по всему, обе сходились на том, что этот брак желателен во всех отношениях, и как раз это согласие – которое выглядело уже вполне обговоренным – и стало основой перемирия. Эмили молчаливо признавала, что благодаря четкому пониманию ее планов мать Сидни получила временное преимущество, как понимала она и то, что у Анны было достаточно времени, чтобы за те две недели, что Колдуэллы провели в Нью-Йорке, предотвратить брак сына. С другой стороны, Анна отдавала себе отчет в том, что, как только Эмили уедет с дочерью домой, преимущество перейдет к ней. Стоит Грейс, которой не приходилось жаловаться на недостаток поклонников, покинуть Нью-Йорк, как у Эмили появится возможность настраивать ее против Сидни и таким образом сделать его несчастным, возможно, на всю оставшуюся жизнь. Мамаша Тейт хотела видеть сына счастливым, мамаша Колдуэлл – благополучно выдать дочь замуж. Таким образом, дамы, держась друг от друга на некотором расстоянии, в то же время находили почву для сближения.

Эмили Колдуэлл немного жульничала, но у нее были на то причины: и разоблачительные факты Джесси Джей, о которых Грейс не только не знала, но даже не подозревала, что мать знает. Эмили не разрешила дочери пойти с Сидни на лодочные состязания Йеля и Гарварда, как и на бейсбольный матч между командами Йеля и Принстона, на том сугубо формальном основании, что они еще не помолвлены. Но подлинная причина была иная: Сидни настала очередь приехать в Форт-Пенн и тем самым публично признать, что Грейс для него не просто случайная знакомая. А уж когда он окажется в Форт-Пенне, Эмили проследит, чтобы все пошло как нужно.

На день рождения дочери Эмили устроила прием в отдельной гостиной «Никербокера», пригласив на него всех, у кого бывала с Грейс в гостях за время пребывания в Нью-Йорке. В пригласительных билетах о дне рождения не упоминалось, и Сидни оказался единственным, кто пришел с подарком. Справедливо рассудив, что родители подарят дочери бриллианты, он преподнес ей набор из трех золотых булавок в форме соответственно: охотничьего хлыста, весла и теннисной ракетки с мячиком из жемчуга. В сравнении с родительским бриллиантовым кулоном подарки Сидни отличались достойной скромностью, но теннисный мячик из жемчуга перемещал их из разряда симпатичных безделушек в категорию чего-то более серьезного. Он означал, как и было задумано, что даритель не считает себя просто случайным ухажером. По возвращении в Форт-Пенн Эмили обратила внимание на то, что Грейс постоянно носит хотя бы одну из этих булавок. Поначалу она решила, что она просто надевает их к подходящему случаю, но потом обнаружила, что, даже когда на ней ночная рубашка, все равно булавка на месте, где-то спрятана, чаще всего под оборкой; а однажды она заметила ее прикрепленной к подвязке.

– Никогда не знаешь, когда может понадобиться булавка, – будто невзначай бросила мать, увидев весло на подвязке.

– A-а, заметила. Я ношу ее, потому что это подарок Сидни.

– Выходит, он тебе нравится больше других?

– Он – единственный, кто мне нравится.

– Да, очень славный молодой человек, мне тоже так кажется.

– Будь я старше, вышла бы за него замуж, если бы он, конечно, сделал мне предложение.

– Ну, знаешь ли, дорогая, замужество – серьезная вещь независимо от возраста.

– А я никогда и не считала иначе, мама, – сказала Грейс. – У меня есть к тебе просьба.

– Да?

– Я хочу, чтобы вы с папой разрешили мне не доучиваться в школе. Хватит уж и того, что приходится ходить туда, пусть даже почти весь этот год я пропустила, но не кажется ли тебе, что сидеть в шапочке и мантии среди этих детей – это слишком? А для меня это дети.

– Кем же ты себя считаешь?

– Мне восемнадцать. В некоторых штатах я могла бы владеть собственностью. Я считаю себя женщиной.

– Хорошо, я поговорю с мисс Холбрук.

– Спасибо большое. Ты и представить себе не можешь, как противно даже думать о том, чтобы…

– Почему же не могу, вполне могу. А как насчет диплома?

– Диплома? А зачем мне диплом? Какой в нем толк? Я не собираюсь доказывать кому-то, что я много знаю. Да и какая из меня образованная? Если я что и знаю, то ровно столько, чтобы хватало для жизни, которой я собираюсь жить.

– И что же это за жизнь?

– Я много раз тебе говорила – ферма. Если жеребец задаст мне вопрос на латыни, я вряд ли смогу ему ответить, а?

– Грейс! – Эмили не сдержала улыбки. – Лошадь… на латыни.

– Но если все-таки спросит, знаешь, что я сделаю?

– Что?

– Хорошенько двину его под зад.

– Грейс! Как ты… как ты…

– Видишь, мама? Мой мир – ферма, а не благородное собрание. – Грейс поцеловала мать и вышла смеясь. Эмили тоже расхохоталась, но сразу, как только за Грейс закрылась дверь, смех оборвался – она вспомнила, что, коль скоро речь идет о ее дочери, такой язык не просто невинная вульгарность. В июле, когда они ездили в Кейп-Мэй, она глаз с нее не спускала, но сейчас интерес у нее вызвало другое: Эмили бдительно выискивала признак или признаки того, что Грейс скучает по Сидни. И этот признак появился.

– В этом году я бы не ездила в Кейп-Мэй, – сказала Грейс. – Туда Сидни не пригласишь, а вот на ферму можно.

В начале августа Сидни приехал туда на неделю. Они с Грейс вставали в семь утра, седлали лошадей и до жары ездили по полям и рощам. Во второй половине дня играли в теннис и плавали в запруде, а вечером сидели на крыльце с Эмили и Уиллом, пока последний не объявлял, что уже поздно, и старшие оставляли младших вдвоем на полчаса, но не больше, как и было велено Грейс. Иных гостей, кроме Сидни, у Колдуэллов на этой неделе не было, даже к обеду никто не приходил. Семья не хотела делать общество Форт-Пенна поверенным своих внутренних дел, что вовсе не означало, будто город не был осведомлен о пребывании Сидни на ферме. Форт-Пенн знал, каким поездом он сюда приехал и каким уедет. Шофштали, наиболее верные из случайных визитеров, уехали в Иглз-Мер, графство Салливан, и должны были вернуться не ранее конца месяца, что Эмили и Грейс учли, приглашая в гости Сидни. Что же касается остальных форт-пеннских друзей и знакомых, то они, фигурально выражаясь, уважали замок на воротах в дальнем конце проселочной дороги.

– Как быстро пролетела эта неделя, самая счастливая в моей жизни. Я люблю тебя, Грейс, и ты это знаешь, правда?

– И у меня это тоже была самая счастливая неделя.

– И ты знаешь, что я тебя люблю.

– Наверное, да, Сидни, знаю.

– Завтра, перед тем как ехать на вокзал, я хочу поговорить с твоим отцом, – продолжал он. – Можно? Вообще-то мне следовало бы с этого начать, но ведь ты мне уже разрешила, верно?

– Да.

– Как думаешь, что он скажет?

– Не знаю, Сидни. А что ты собираешься ему сказать?

– Что собираюсь сделать тебе предложение.

– Думаю, ему это понравится. Он перестал твердить, что мне еще слишком мало лет, видно, решил, что я уже достаточно взрослая, чтобы быть помолвленной.

– Я никого до тебя не любил, так что не могу сказать, будто люблю тебя больше всех. А ты? Ты любишь меня?

– Да.

– Что да?

– Я люблю тебя, Сидни. – Разговаривали они негромко, и сами их слова как будто отражали покойное бесстрастие их отношений, но, выговорив признание в любви, Грейс внезапно поцеловала Сидни в губы и, приоткрыв рот, закинула ему руки за пояс. Не будь он так поражен, Сидни мог взять ее прямо сейчас, в эту самую минуту, но, почувствовав, как растет в нем желание, Грейс оторвалась от него.

– Не позволяй мне целовать тебя, Сидни! Не позволяй! Уходи, не позволяй мне прикасаться к тебе! Я не должна так себя вести.

Сидни сделал шаг назад, а Грейс стояла, отвернувшись, до тех пор, пока не взяла себя в руки.

– Какой ужас, правда? – Она слабо улыбнулась. – Не знаю, что со мной.

– Все в порядке, родная. Все в порядке. Так и должно быть.

– Ты хочешь сказать, я так и должна чувствовать?

– Конечно.

– Я думала, до свадьбы нельзя.

– Ну как можно контролировать свои чувства?

– Можно. По крайней мере я должна, – возразила Грейс. – Не знаю, право, что на меня нашло.

– Я знаю. Мы влюблены.

– И это так и бывает?

– Да.

На следующее утро у Сидни состоялся разговор с Уиллом Колдуэллом.

– Для меня это не сюрприз, Сидни, но независимо от этого не могу сказать, что я недоволен. Действуй, и я надеюсь, она скажет «да», если уже не сказала, а, мой мальчик?

– Пока нет, сэр, я еще не сделал ей предложения, но хочу быть с вами откровенным. Я не особенно удивлюсь, если она примет его. Разговор у нас был.

– Я не сомневался. Ну что ж, когда сделаешь предложение, а она согласится, можешь сказать, что мое разрешение выйти за тебя замуж у нее имеется. Это избавит тебя от необходимости еще одного разговора со мной. Ты нам нравишься, и ты это знаешь. Но сейчас я вспоминаю о том, как сам сватался к матери Грейс. От этих, как бы сказать, собеседований с будущим тестем молодому человеку становится чертовски не по себе.

– Благодарю вас, сэр.

– Но одну вещь нам все же придется обговорить. Нам с тобой, вдвоем. Я знаю, что семья у тебя прочно стоит на ногах, поэтому то, что я хочу сказать, тебе может не понравиться, но для Грейс это очень важно.

– Если так, все, что угодно.

– Ну, ну, ну. Не надо так. Позволь мне все же объясниться. Это может задеть твою гордость. – Уилл посмотрел в окно. – Если и когда вы с Грейс поженитесь, я хочу, чтобы вы жили здесь, на ферме. Выслушай меня, пожалуйста, я все обдумал. Может быть, ферма достанется Грейс в качестве свадебного подарка, может, она унаследует ее, не важно, – так или иначе, ферма принадлежит или будет принадлежать ей. Городской дом – Броку. Возможно, тебя уязвляет то, что таким образом ты лишаешься возможности устроить для семьи свое собственное гнездо, но, повторяю, только здесь Грейс может быть счастлива. Наверняка она пойдет за тобой куда угодно, в любую точку земного шара, но ее дом всю жизнь был у нас, на ферме. Думаю, лучше расставить все точки над i прямо сейчас, а не потом, когда будет объявлено о помолвке. С какой стороны ни посмотри, самое разумное – отдать ферму Грейс, а когда я отойду от дел, она будет получать солидный доход, а со смертью матери он только увеличится. Вот то, что я хотел сказать, чтобы все было ясно. Если тебя это устраивает, ты бы мог покрывать ваши совместные текущие расходы, содержать жену, как это было бы, если бы вы переехали в Нью-Йорк или куда еще, а когда появятся дети, финансовая ответственность за них тоже ляжет на тебя. Ты в семье единственный ребенок и, вероятно, единственный наследник, и со временем… Да, я чуть не забыл, что ты ведь и сам подыскивал ферму, если захочешь и вы как-нибудь договоритесь с Грейс, мог бы выкупить у нее ферму. Но что касается ближайшего будущего, Сидни, считай это условием моего согласия на ваш брак – ты должен дать слово, что первые два года вы проживете здесь, на этой ферме.

– Считайте, вы его получили.

– Не торопись, подумай как следует. Ведь это значит, что тебе придется общаться с тестем и тещей гораздо теснее, чем если бы ты жил где-нибудь еще. Иное дело, что мы не собираемся жить вечно, и к тому же, по правде говоря, теперь, когда я не могу больше сидеть в седле и вода в запруде слишком холодна для купания, ферма перестала быть той радостью, какой когда-то была для меня. Через год-другой я выхожу в отставку, и мы с миссис Колдуэлл собираемся попутешествовать. Например, меня смолоду тянуло, как, кажется, говорят, в Китай, и сейчас, когда там к нам лучше относятся или по крайней мере обстановка стала спокойнее, можно было бы съездить и посмотреть тамошние края. Или в Южную Африку. Думаю, через год или два туда тоже не страшно будет отправиться. К слову о поездках, не пропусти свой поезд. Удачи, мой мальчик, ну и в предварительном порядке – добро пожаловать в наш амбар.

В очередной раз Сидни приехал на ферму в День труда или, как говорят в большинстве штатов, на уик-энд Дня труда. В Пенсильвании он совпал с первым уик-эндом сентября, когда крупная забастовка шахтеров породила, в порядке классовой солидарности, кое-какие волнения и среди рабочих Форт-Пенна. В понедельник у Колдуэллов на ужин собрались друзья. Хозяин произнес небольшую речь: «Дорогие друзья, я должен сделать объявление, которое вас удивит, а может, и нет, но независимо от этого полагаю, вы, как и мы с Эмили, будете рады узнать, что сегодня Сидни Тейт попросил руки нашей дочери Грейс и, вполне очевидно – достаточно взглянуть на обоих, – получил согласие. Потому предлагаю тост…» Уилл держался отлично, так, словно час назад не получил известия о том, что какие-то буяны из рабочих районов забросали кирпичами резные окна в доме на Второй улице.

Официальное объявление было отложено на октябрь, что дало Конни Шофшталь достаточное время для подготовки большого обеда, во время которого оно и было сделано. Грейс уже носила обручальное кольцо. С октября по июнь Сидни приезжал в Форт-Пенн по меньшей мере раз в две недели, а родители жениха и невесты нанесли друг другу официальные визиты. Не связав еще себя брачными узами, Грейс и Сидни, несомненно, были самой неотразимой в Форт-Пенне парой обрученных и даже несколько пополнели оттого, что каждая хозяйка считала своим долгом пригласить их к себе и при этом перещеголять соседку. После обручения Сидни и Грейс нашли способ взаимного утоления сжигающей их страсти, но решающий момент оттягивали до наступления первой брачной ночи.

Свадьба стала крупнейшим событием такого рода за всю историю Форт-Пенна. Это признавали все, от крайне немногочисленной группы свидетелей церемонии до тысяч, которым было все о ней известно. Подобно всему, связанному с Колдуэллами, она была просто обречена на уникальность. Все началось с приглашений – уже они были необычны. При организации важных бракосочетаний Форт-Пенн следовал традиции тщательного отделения зерен от плевел: последние приглашались в церковь, но не за свадебный стол. Грейс же вообще категорически отказалась венчаться в Форт-Пенне. Она заявила матери, что венчание пройдет в церквушке в Бексвилле, а торжественный обед – на ферме. В церкви могло разместиться только человек восемьдесят, что автоматически повышало цену приглашений и самого имени Колдуэллов. Даже губернатор штата не был приглашен в церковь, хотя на прием пришел. Далее, предстояло решить еще одну проблему: церковь в Бексвилле была лютеранской, а обряд проводил служитель епископальной веры. Решение было найдено, и в результате церковь обрела свой первый орга́н. Поговаривали, что Форт-Пенну предстоит увидеть первую «моторизованную» свадьбу – мол, Грейс заказывает автомобили для гостей, которым предстоит переезжать из церкви на ферму. Ничто не могло быть дальше от истины. «Увижу хоть одну машину, прогоню прочь», – заявила Грейс. Между городским железнодорожным вокзалом и фермой челноком сновал специальный состав из локомотива и пяти вагонов; по расписанию остановки здесь не было, но на границе фермы стояла небольшая будка, у которой, по сигналу кондуктора, поезда притормаживали, чтоб пассажиры могли выйти. В трамвайном парке обнаружился простоявший без дела с десяток лет, но вполне пригодный для работы дилижанс. Его заново покрасили, смазали колеса и использовали для доставки с поезда на лужайку, где был накрыт праздничный стол, тех гостей, которым было трудно передвигаться самостоятельно. Не ведая о грозных предупреждениях Грейс, множество людей приехало на машинах, а для удобства живущих на восточном берегу реки было налажено паромное сообщение – иначе им пришлось бы проделать немалое расстояние до моста. Со складов местного отделения Национальной гвардии доставили пять палаток-столовых. Одна предназначалась для гостей со стороны невесты и ближайших родственников новобрачных (все остальные ели под открытым небом, но, как сказал кто-то, погода в этот день выдалась поистине колдуэлловская). В другой подавали закуски и горячие блюда, в третьей – шампанское, виски и пунш, в четвертой – мороженое и вообще десерты, а также кофе, пятую же разбили в укромном месте на значительном расстоянии от лужайки, к востоку от дома. Она предназначалась для дам и маленьких детей. Мужской туалет устроили в конюшне. Профессор Герман Шофшталь, игравший на органе в церкви (его успели установить прямо перед началом церемонии), дирижировал и оркестром, расположившимся на лужайке. Оркестр состоял из восьми скрипок, двух виол, двух виолончелей, одного контрабаса, двух арф, двух флейт и двух роялей. Осыпаемые рисом, конфетти и серпантином, новобрачные сели в легкую двухместную коляску – викторию. По такому случаю кучер Хиггинс и его сын облачились в шелковые шляпы с кокардами, черные габардиновые фраки, рубахи с накрахмаленными воротничками, белые бриджи из оленьей кожи и охотничьи сапоги. Запрягли Принца и Герцога, двух каурых из личной конюшни Эмили Колдуэлл. Счастливая пара, сопровождаемая гостями со стороны невесты в столь же изысканных экипажах, проследовала к хозяйскому дому. Здесь муж провел Грейс в берлогу – рабочий кабинет Уилла Колдуэлла и в присутствии шаферов – членов тайного общества «Мертвая голова» Грейс прошла краткую церемонию посвящения, специально разработанную для жен участников общества. По окончании этого проведенного по всем правилам торжественного ритуала новобрачные вернулись к протоколу, по которому им обоим, а также первой подружке невесты, подружкам невесты, первому шаферу, шаферам выделялось пятнадцать минут для освобождения мочевых пузырей, после чего им предстояло выстроиться в шеренгу у одной из палаток и стоять так до тех пор, пока Салли Уолл, главная подружка, не упадет в обморок, а две другие подружки не пошатнутся, готовые последовать ее примеру. К этому времени шестьсот женщин, мужчин и детей уже успели обменяться с ними ритуальными приветствиями и по крайней мере еще двести оказались лишены этого удовольствия. Впервые за четыре изнурительных часа (из которых можно вычесть поездку на виктории и посещение туалета) Грейс присела за стол П-образной формы. После первых тостов Сидни и Грейс проследовали на теннисный корт, временно переоборудованный в танцплощадку, и оркестр профессора Шофшталя, до того наигрывавший вариации на темы Мендельсона и тому подобное, заиграл вальсы Штрауса, начиная с An der Schonen Blauen Donay^[6]. Строгие методисты нахмурились, ну а пресвитерианцы, лютеране, реформаты, баптисты, прихожане епископальной церкви, а также католики охотно включились в общий круг. Первый танец Эмили Колдуэлл протанцевала с Альфредом Тейтом, второй – с Сидни, третий – с Уиллом Колдуэллом, четвертый – с его превосходительством губернатором. Губернатору, видному мужчине во фраке, с фигурой, увы, не слишком способствующей танцевальной легкости, показалось, будто Эмили пробормотала что-то вроде «черт побери». «Миссис Колдуэлл, – заметил он, – танцую я действительно неважно, и мне не послышалось, вы на самом деле сказали „черт возьми“? Оба рассмеялись, и Эмили решительно замотала головой, что далось ей не совсем просто, ибо она действительно выругалась, правда, это никак не относилось к губернатору с его неуклюжими па. Эмили заметила, как в сторону главной палатки направляется Чарли Джей, и мысль ее, если выразить ее полно, прозвучала бы так: „Ну, наконец-то нам больше не надо ни о чем беспокоиться, черт побери“. Джесси Джей с благодарностью отклонила приглашение на прием, но прислала какой-то свадебный подарок.

Подарки были выставлены в холле, столовой, гостиной, библиотеке большого дома. Их охраняли трое людей из агентства Пинкертона, переодетых под официантов, а также начальник форт-пеннской полиции Ленгл, который, вовсе не собираясь маскироваться под адмирала Дьюи, тем не менее сразу же навевал мысли об этом герое недавно закончившейся войны – уж слишком велико было внешнее сходство, может, все дело в том, что фуражка начальника, а также его усы выглядели в точности как треуголка и усы адмирала. Уже одним своим присутствием Ленгл в своем полицейском мундире напоминал гостям о том, что перед ними предметы большой ценности – на тот случай, конечно, если среди присутствующих найдется хоть один дурак старше десяти лет, который нуждается в таком напоминании. Наверху, в спальне матери, Грейс спрятала в стенной сейф жемчужное ожерелье – подарок Эмили, бриллиантовый браслет – подарок мистера и миссис Тейт, кольцо с бриллиантами и рубинами – подарок отца и брошь с бриллиантами и сапфирами – подарок семьи Шофшталь. На расставленных вдоль стен, покрытых льняной скатертью столах тоже много чего было. „Вполне достаточно, чтобы спокойно уйти на пенсию“, – бросил Ленгл одному из пинкертоновцев. И действительно, посуды и серебра здесь было столько, что вполне хватило бы на небольшую, но дорогую гостиницу. На полках теснились блюда для жаркого, блюдца для масла, чайные сервизы, подносы для чайных приборов, такие же подносы, но только несколько меньших размеров, хлебные корзинки, кофейные приборы, самовары на тот случай, если Грейс решит устроить уютный уголок в русском стиле, ящики для сигар, ящики для сигарет (на одном из которых были выгравированы имена шаферов Сидни), канделябры, подсвечники, щипцы для снятия свечного нагара, поднос для визиток, солонки и перечницы, блюдца, кувшины, кофейные ложки, ножи для пирожного, лопатки, спичечные коробки, чаши для пунша, супницы, вазочки для конфет, чайники для заварки, сахарницы разных размеров и кувшинчики для сливок, серебряные подстаканники, кувшины для воды, кастрюли, статуэтки, чернильницы, полные письменные приборы, фляги (седельные), колокольчики, наконец, любовная чаша „Мертвой головы“ (каковая вручается жене каждого члена тайного общества).

– Как тут не вспомнить этого малого, Уильяма Дженнингса Брайана, – повернулся Ленгл к другому пинкертоновцу.

За предметами из золота следить было легче – они занимали меньше места. Золотой чернильный прибор, золотое перо. Сигаретница, колокольчик, часы, нож для бумаги, ящичек для марок, пудреница, подсвечник, пресс-папье в форме пушки, чайные ложки, ящик с нюхательным табаком, кольца для салфеток, миниатюрные рамки для картин, самородок из Клондайка на деревянной подставке.

Меньше внимания охранники уделяли драгоценностям, сосредоточенным в одной из комнат. Имена и названия – Спод, Штигль, Севр, Лостофт, Веджвуд, а также Чин Лун – не говорили Ленглу и пинкертоновцам ровным счетом ничего, и заглядывали они в эту комнату лишь потому, что не хотели, чтобы в их смену было что-нибудь разбито. Красть такие вещи не придет в голову никому. Тут находилось множество конфетных вазочек, расписанных вручную. По всей стране женщины и девушки щебечут о том, что они „рисуют“, или „берут уроки рисования“, или „бросают рисовать“. Под рисованием они разумеют подвязывание блюд и кувшинов позолоченными лентами и, как в данном случае, нанесение инициалов – Г.С.Т. Эти произведения искусства были предметом больших забот со стороны мисс Холбрук, которую Эмили за пару месяцев до рассылки приглашений на свадьбу ангажировала в качестве своего помощника по связям с общественностью. И надо отдать должное, мисс Холбрук отработала каждый цент из тех пятисот долларов, чтобы были заплачены ей за труды. Прежде всего ей следовало составить список приглашенных со стороны не только Грейс (родственники, друзья, знакомые), но и Сидни, что потребовало двух поездок в Нью-Йорк для консультаций с матерью жениха. Неоценимую помощь мисс Холбрук оказали Николас Боннивел из фирмы „Кемп и Боннивел“ и форт-пеннское представительство „Тиффани и компании“. Правда, решение Колдуэллов заказать бланки приглашений у Тиффани, более того, у главных Тиффани – нью-йоркских, породило некую деликатную ситуацию, но мисс Холбрук справилась со всеми трудностями. Она напомнила мистеру Боннивелу, что приглашениями на бал Грейс занималась „Кемп и Боннивел“ и нельзя же иметь все; к тому же большинство свадебных подарков будет куплено у тех же Кемпа и Боннивела – самых модных форт-пеннских ювелиров. С такой логикой Николас Боннивел согласился и без слов передал мисс Холбрук список адресов, не упомянув даже, что все последнее время ее школа оказывала предпочтение недавно основанной фирме „Шмидт и Бурк“. Список Боннивела, перечень членов клуба, имена, извлеченные из тщательно проштудированного телефонного справочника, а также из клочков бумаги, которые время от времени передавала мисс Холбрук Эмили Колдуэлл, составили основу форт-пеннской части гостевой массы. Сложнее была ситуация со списком свадебных подарков и дарителей. Президент Соединенных Штатов и миссис Рузвельт (друзья Тейтов) прислали блюдо с изображенным на нем семейным древом, и точно такие же подарки пришли еще от пяти семей. Но настоящим бедствием стали вазочки для конфет. Не оставалось ничего, кроме как провести инвентаризацию и сделать полное описание каждой, так чтобы Грейс не ошиблась, рассылая благодарственные письма. „Можешь себе представить, – пожаловалась она жениху накануне свадьбы, – ведь мне придется благодарить всех и каждого. Зато в один прекрасный день я смогу назвать нашим детям имена тех, кто подарил вот эту ложку и это блюдо“.

Что касается вышивки и льняных изделий, то это дело взяла на себя прислуга: Джули, кухарка, расшила постельное покрывало, а Амелия Райфснайдер, жена одного из работников на ферме, сметала салфетки. Помимо того, жених с невестой получили личные подарки от Хиггинса. Грейс достались самодельные вожжи. „Не упомню уж, когда последний раз занимался таким делом, и на вид они вроде как сработаны на Западе, но и сгодятся на нашей ферме“, – сказал Хиггинс. Сидни он подарил маленький хлыст: „Это память о моем последнем заезде, мистер Тейт. Надеюсь, он и вам принесет удачу. Я тогда выиграл“.