Текст книги "Жажда жить"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 44 страниц)

– Это какая, с поднятым верхом? – спросила Мэри.

– Да, но мы поедем медленно, ветром не сдует.

– Да нет, я и хочу, чтобы верх был поднят, пусть все видят, – затараторила Мэри, удаляясь в женскую раздевалку.

– Пять кварталов – это слишком далеко? – удивился Холлистер. – Люди из фарфоровой лавки мистера Булла по меньшей мере двадцать кварталов в день вышагивают, верно, Артур?

– Да, а если бы люди из вашей лавки ходили бы чуть-чуть побольше, то и выглядели бы здоровее и жили дольше. – Булл принялся натягивать пальто.

– А вы что, мистер Холлистер, налегке? – спросила Грейс.

– А зачем мне пальто в такую погоду? Да и вообще в моем отделе все мы немного чокнутые по части свежего воздуха, – улыбнулся Холлистер.

– Просто не хотят тратиться на пальто, миссис Тейт, – пояснил Булл. – Они на другое тратят деньги – кстати, вовсе не в «Йессле».

«Йессл» – лучшая в городе кондитерская, где мороженое бывает только хорошее или отличное. С недавнего времени она стала и модным дневным рестораном. Карл Йессл во всеуслышание заявил, что угроза конкуренции со стороны гостиницы «Несквехела» его не пугает.

– Вот когда у меня перестанут заранее заказывать столики на завтрашний день, тогда и начну беспокоиться, – заговорил он. – К тому же где гостиница покупает мороженое для своих гостей? В «Йессле». И знаете что? Я могу потерять деньги на автоматах с газированной водой или обедах. Пока это не так, но я могу себе это позволить. Потому что продаю мороженое повсюду, вплоть до Джонстауна, да и это небольшое здание принадлежит мне. Всего четыре этажа и погреб, но место такое, что смогу продать в любую минуту и спокойно удалюсь на отдых.

– Надеюсь, этого никогда не произойдет, мистер Йессл, – замахала руками Грейс.

– Когда-то я подумывал об этом, но потом засомневался, – проговорил Йессл. – Собирался на старую родину съездить, но сейчас, после войны, как-то расхотелось.

Это был добродушный, хотя и не чрезмерно жизнерадостный мужчина, который и Грейс, и людям, несколькими годами старше ее, с самого детства казался каким-то родичем Санта-Клауса. Совершенно безгрешная личность.

– Как это вы все вместе здесь очутились? – удивился он. – Миссис Тейт? Артур? Джек? И эта симпатичная юная леди, простите, не знаю вашего имени? Ах да, газета. Тогда все понятно. Газета. – Бармен принял заказ: шоколадное мороженое с содовой для дам, с двойной кокой – для мужчин. Все подняли бокалы, приветствуя Грейс.

– За премиальные, – провозгласил тост Холлистер.

– За моих новых коллег, – ответила Грейс. Она оплатила счет – по одиннадцать центов за коку, по двадцать два за соду, – и все вернулись в редакцию. Холлистер задержался с Грейс в приемной.

– Хотите пройтись по лавке? – предложил он.

– Только не сегодня, уже нет времени, – отказалась Грейс. – Надо заехать за дочерью в школу.

– Ну что ж, надеюсь, скоро увидимся. Прихватите с собой дочь, у нас, знаете ли, есть детский тур.

– Непременно. Рада была увидеться со всеми вами. Мэри, мистер Булл, мистер Холлистер. – Все раскланялись, и Грейс отъехала от редакции.

– Какая славная женщина, верно? – произнесла Мэри.

– Да уж, поприятнее своего брата, – согласился Холлистер. – Надо отдать ей должное.

– Ну, Брок Колдуэлл человек, конечно, своеобразный, но дураком его на назовешь, – заметил Булл.

– Доказать это было бы не просто, – усмехнулся Холлистер.

– Ой, меня же гранки ждут, – спохватилась Мэри. – Всю ночь сидеть придется.

– Зато тебя важная дама угостила содовой, – сказал Холлистер. – Ладно, нам всем пора за работу.

Мэри оставила мужчин вдвоем, и Булл повернулся к Холлистеру:

– Слушайте, что происходит? Мне было показалось, что вы неравнодушны к миссис Тейт, а сейчас вижу, не особенно она вам по душе.

– Ну, я не знаю, Артур, – пожал плечами Холлистер. – Она, конечно, хочет добра, но мороженое с содовой в «Йессле»… не думаете же вы, что это может произвести на меня такое же впечатление, как на Мэри Кемпер.

– Впечатление? На вас? А я и не думаю, что она хотела произвести впечатление на вас, меня или Мэри. Не похоже, что она из тех, кто пытается произвести впечатление, а уж коли на то пошло, то с ее деньгами она бы не в «Йессл» нас пригласила.

– Пожалуй, так.

– Не надо быть таким подозрительным, Джек, вам же легче жить будет. Ладно, действительно пора за работу. До завтра.

– До завтра. – Не дожидаясь лифта, Холлистер взбежал по лестнице и сел за стол. Он проработал больше часа – исправляя подписи к иллюстрациям, раздавая задания на вечер и на ночь, просматривая гранки завтрашнего утреннего выпуска – и уже засобирался домой, когда его окликнул Харолд Джефф, совмещавший в одном лице заместителя редактора городского выпуска, копировальщика, правщика, спортивного репортера и вообще мастера на все руки:

– Джек, тебя по пятой вызывают.

– Кто?

– Женщина. Говорит, по личному вопросу.

Холлистер поднял телефонную трубку, на которой была намалевана цифра 5.

– Слушаю.

– Мистер Холлистер? Это Грейс Тейт. Хорошо, что я вас застала. Я вот по какому поводу звоню. Только что домой приехала, на ферму, а по дороге все думала, что́ это я, как хозяйка, вломилась в редакцию…

– Но так оно и есть, – прервал ее Холлистер.

– Что так и есть?

– Вы и есть хозяйка.

– Да-да, но вот что меня смущает, почему я и звоню. Я не имела права заявляться и едва не волоком тащить вас всех в кондитерскую. Ехала и думала, что, наверное, помешала вам работать и теперь приходится наверстывать, сидеть допоздна. Я пыталась связаться с мистером Буллом и Мэри, но они уже ушли домой.

– Да что вы, миссис Тейт, напротив, мы вам очень благодарны, все было прекрасно. Чрезвычайно любезно с вашей стороны.

– По-моему, вы сами не очень-то верите в то, что говорите, но я вас не виню. Так вот, я звоню, чтобы извиниться. Я хочу, чтобы вы знали, что мне самой не нравятся такие вещи и амплуа леди Благодетельницы никогда не импонировало, хотя, боюсь, нынче днем именно в этой роли я и выступила… Вот, собственно, и все, что я хотела сказать. Мистеру Буллу и Мэри позвоню завтра.

– Не надо, по крайней мере девушке не звоните. Она на седьмом небе, и, если вы начнете извиняться, половина восторга пропадет. Что касается Булла… ну, при ближайшей встрече скажите что-нибудь, если угодно, но, право, не стоит делать из этого проблемы.

– Ясно.

– Алло, алло, плохо слышу.

– Я здесь. Просто задумалась. Выходит, вы единственный, перед кем мне действительно надо извиниться.

– И передо мной не надо. Я отлично провел время!

– Мистер Холлистер, вообще-то я ни перед кем не обязана извиняться. Просто мне так захотелось.

– Что ж, воля ваша. В таком случае извинения принимаются. – Холлистер засмеялся.

– Что тут смешного?

– Да так, подумалось вдруг. Извините, конечно, но мне тоже не нравится леди Благодетельница. Я уволен?

– Как вы сказали, уволен?

– Ну да. Освобожден от должности. Выброшен на улицу.

– Мистер Холлистер, у вас сложилось совершенно превратное обо мне представление, и хотелось бы, чтобы вы от него избавились. Я бы ни за что в жизни вас не уволила, а уж за какие-то мелкие уколы тем более. Это вообще не мое дело – увольнять вас. Насколько мне известно, вы вполне успешно справляетесь со своими обязанностями, так за что же вас увольнять или предлагать кому-нибудь, чтобы вас уволили? Правда, кое-кого я сегодня действительно уволила. Горничную. Но это действительно входит в мои обязанности – смотреть за тем, чтобы у нас с братом были хорошие горничные.

– И все же мне стоит смотреть в оба, – сказал Холлистер. – Если вы будете проявлять интерес к газете…

– Нет, даже в этом случае я ни за что вас не уволю, тем более по личным мотивам.

– Но держу пари, больше меня в «Йессл» вы не пригласите.

– Да, напрасно я это. Обещаю, мистер Холлистер, больше этого не повторится, и еще раз извините, что из-за меня вам пришлось так засидеться на работе.

– Минуту, миссис Тейт, не вешайте трубку.

– Да?

– Теперь моя очередь извиняться.

– За что?

– Не за леди Благотворительницу. Это шутка, конечно, а я сейчас не шучу. Прошу прощения за подозрительность и дурные манеры и еще за то, что мне не хватило такта и сообразительности правильно вас понять. Чувствую, наговорил много, но все – правда. Извините также за то, что все не так понял. Умнее надо быть и помнить, что вы никогда не пытались употребить власть, чтобы снять какой-нибудь материал с полосы. Хотя могли бы.

– Спасибо, мистер Холлистер, – сказала Грейс.

– Я стараюсь быть независимым, но одно дело независимость, а другое грубость.

– Да ладно. Ну что – друзья?

– Надеюсь.

– Я тоже. Да, еще одно, хорошо бы… вы человек раздражительный?

– В общем, да, хотя не такой, как раньше.

– В таком случае мне, наверное, лучше помолчать.

– Если не скажете, не знаю, что сделаю, – тут же взвился Холлистер.

– Ну что ж, тем более что мы договорились быть друзьями. Так вот, как друг, должна сказать вам следующее. Вы там что-то говорили о независимости?

– Всю жизнь к ней стремлюсь.

– В таком случае будьте независимы, откажитесь от своей нынешней машины.

– Как так? – удивился Холлистер.

– Вам ведь город машину предоставляет?

– Да. Понимаю, к чему вы клоните.

– Я в этих вещах мало что смыслю и машину никогда не видела, но другие видели, и идут всякие разговоры. Откажитесь от нее, мистер Холлистер. Если вам нужна машина, редакция предоставит вам заем, потом отдадите из жалованья. Но не надо больше ездить на нынешней. Это нехорошо для вас и нехорошо для газеты.

– Вы правы. Спасибо за совет.

– Вы ведь догадываетесь, откуда мне все это известно?

– От брата, наверное?

– Естественно. Ему такое положение не нравится, да и вашему шефу тоже. Насколько мне известно, мистер Кэмпион собирается на это вам указать. И на вашем месте я бы не стала ждать и все сделала сама.

– Так оно и будет. Обещаю. Вы и впрямь хороший друг.

– Стараюсь. Всего доброго, мистер Холлистер.

– Всего доброго, миссис Тейт.

Через некоторое время Холлистер вышел из редакции, сел в машину и поехал в гараж мэрии. Почти тут же, увидев, как тщательно тот запирает дверь, появился главный механик.

– В чем дело, Джек? Опять стартер?

– Да нет, со стартером все в порядке. Просто мне больше не нужна эта машина, возвращаю.

– Почему? Что-нибудь не так? Мне казалось, у тебя с городскими властями хорошие отношения, особенно сейчас.

– Так оно и есть. Просто я только что получил урок.

– Ну, даром он не пройдет, – засмеялся механик, – это я уже сейчас могу сказать.

Холлистер поехал домой на трамвае.

* * *

Квартал Норсенд-Парк, где находился дом Холлистеров, пользовался в Форт-Пенне хорошей репутацией.

Первый в своем роде, как в городской черте, так и за ее пределами, этот район нравился молодым парам, ради которых, собственно, и застраивался. Тут были три земляных теннисных корта и при них небольшой клуб в колониальном стиле, в раздевалках которого не было шкафчиков для одежды, а из душа никогда не лилась горячая вода. Помимо того, в клубе имелось относительно просторное помещение для танцев и собраний. Что касается последнего, то население района тут действительно изредка встречалось, а вот танцы для молодых отцов и матерей не устраивались, по крайней мере начиная с 1919 года, хотя речь об этом пару раз заходила. Молодые родители были слишком заняты заботами о доме, чтобы предаваться светским развлечениям, а всякий, у кого оказывалось свободное время, автоматически попадал под подозрение: считалось, что в доме не может быть больше одной служанки, которая здесь называлась горничной, а в других районах Форт-Пенна просто домработницей. Горничная делала свою часть той работы, которую выполняла и молодая хозяйка: готовка, уборка дома, стирка той части белья, что не посылалась прачке (в других районах города она называлась мойщицей). Предполагалось, что горничная живет отдельно от семьи и ее рабочий день заканчивается в половине девятого вечера. Вообще-то в каждом доме Норсенд-Парка имелась комната для горничной, но практически каждую из них занимали сын или дочь хозяев. Тем не менее, при всей своей тесноте и неудобствах, Норсенд-Парк пользовался завидной репутацией. Когда молодая женщина давала в универмаге адрес доставки – Вашингтон, Адамс, Джефферсон или Гарфилд-террас, а то и Массачусетс, Огайо или Флорида-драйв, продавщицы с улыбкой кивали: «Ну да, это ведь в Норсенд-Парке, верно?» И даже если не произносили вслух, то покупательница видела, что люди, ее обслуживающие, сами рассчитывают когда-нибудь там поселиться. Это был синоним, или, если угодно, символ принадлежности к племени молодых, к белым воротничкам, христианской общине, Форт-Пенну, как минимум во втором поколении, большинство представителей которого могли смело рассчитывать в недалеком будущем на скромное наследство, при этом для получения денег не надо будет ждать подтверждения чистоты счета. Дома, выстроенные пораньше, представляли собой модифицированные калифорнийские бунгало, второе поколение – коттеджи, как в Кейп-Коде, только архитектура подразумевала наличие террасы. У всех домов в Норсенд-Парке были просторные террасы.

Стук офицерских башмаков на толстой подошве возвестил о появлении Джека Холлистера, дверь которому открыли его восьмилетний сын Артур Джеймс Холлистер-второй и его сестра, шестилетняя Джоан. Жена окликнула откуда-то из глубины дома:

– Это ты, Джек? А я и не слышала, как машина подъехала.

– Я на трамвае, – пояснил Холлистер.

– Ужин будет готов с минуты на минуту.

– Отвалиться не успеешь, – подхватил Артур Джеймс-второй. Они с сестрой расцеловали отца.

– Оглянуться не успеешь, – поправил его отец. Он повесил плащ и пиджак на вешалку и закатал рукава рубашки.

– Руки мыли?

Сын с готовностью протянул ладони, вслед за ним и дочь.

– Молодцы. Теперь моя очередь. – Холлистер прошел наверх, поплескался в ванной и спустился к вечерней трапезе, которую в Норсенд-Парке называли обедом, отчасти из-за того, что постоянно приходилось сталкиваться с тем, что горничные, охотно помогающие приготовить еду и накрыть на стол, слова «ужин» избегали из страха, что их заставят работать допоздна.

Холлистер и дети стояли за спинками стульев, ожидая, пока жена и мать не поцелует Холлистера и не сядет первой. Сразу за ней следовала Нэнси, горничная.

– Добрый вечер, Нэнси, – сказал Холлистер.

– Здрасьте. – Нэнси поставила на стол картофельное пюре и морковь со сливками, затем вышла, вернулась с телячьей печенкой и беконом, далее принесла большой кувшин молока и удалилась на кухню, чтобы уже не возвращаться в столовую, пока не позовут. В семье была традиция молчать, пока Нэнси не накроет на стол.

– Хлеба передай, пожалуйста, – попросил Холлистер.

– Эй, приятель, передай папе хлеба, – повторила Джоан.

– Наш приятель, по-моему, в коме, – улыбнулся Холлистер.

– Просто задумался, – сказал мальчик.

– Устал, ничего удивительного, – вмешалась мать. – Вернулся из школы, проглотил стакан молока с тостом, и только мы его и видели до самого ужина.

– И где же ты был? – осведомился Холлистер.

– Спорим, я знаю где, – похвастала Джоан.

– Ничего ты не знаешь! Только думаешь, что знаешь, а на самом деле нет. Ты думаешь, что знаешь все, а на самом деле не знаешь ничего.

– Ладно, так где ты был? – повторил Холлистер.

– Гулял.

– Это не новость. Мама только что сказала. Где гулял?

– На Тринадцатой.

– И что же ты весь день там делал, и кто тебе разрешил туда идти?

– Просто пошел. Мне никто не запрещал.

– Что же, ты хочешь сказать, что мы с мамой должны перечислить названия всех мест, куда тебе нельзя ходить? Это, знаешь ли, целая книга получится. Думаешь, ты способен запомнить все названия из городского справочника?

– Нет.

– Вот и я нет. А вот запомнить, куда ходить можно, легче, верно?

– Да.

– Да? Что ж, проверим твою память. Так куда же тебе разрешается ходить?

– В Норсенд-Парк.

– Правильно. А Тринадцатая улица разве в Норсенд-Парке находится?

– Не совсем.

– Не совсем! – так и поперхнулась Джоан. – Ха-ха. Да она в миле отсюда.

– Ничего не в миле, гораздо ближе, – запротестовал мальчик.

– Да, пожалуй, около мили будет, – заметил Холлистер.

– Джоан, еще морковь, пока не остыла, – вмешалась мать. – Давай, пюре положу, хотя морковь в креме, она и так не жесткая.

– Если ты ушел из Норсенд-Парка, не важно, миля это или два дюйма. Ты нарушил запрет.

– Прости. Я не хотел ничего нарушать. Все пошли, и я пошел.

– На Тринадцатую улицу. Зачем? Что же там такого происходило, что все пошли поглазеть? Я лично в редакции ничего не слышал. Может, в газете стоит об этом написать?

– Взрывали. Динамитом! – выпалил мальчик.

– О Господи! – задохнулся Холлистер.

– Джек! Не надо! – умоляюще воскликнула его жена.

– Прощу прощения. Видишь, приятель, к чему ты меня вынудил? Ты заставил меня сделать то, о чем я жалею. Ладно, так кто там и что взрывал?

– Деревья. Там, где этот дом с призраками стоит. Они ночами бродят, и все в городе говорят: дом с провидениями…

– С привидениями. При-ви-дения, – поправил сына Холлистер. – Не провидения, а привидения. Ты о доме старого Ротермеля?

– Ага. Они повалили его, доски куда-то утащили, порубили деревья и кирпичный забор тоже разбили.

– В пни, что ли, закладывали динамит? – допытывался Холлистер.

– Ага.

– Не «ага», а «да, папа».

– Да, папа. Один дядька как сунет палку в ящик и – БАМ! БАМ-М! БАМ-М! Все вдребезги, все поднялось в воздух, комья земли прямо в небо летели, пыль столбом, ничего не видно, а дядька стоит, заткнув уши. Да и все вокруг. Все уши зажали. Я сначала – нет, а потом, ну прям ничего не слышно, только ба-бах, ба-бах, ба-бах!

– Ты хочешь сказать, что совсем близко подошел?

– Но я же не знал, где они собираются динамитить. Мы все спрятались за грудой кирпичей от сломанной стены, вчера-то нас прогнали, не разрешили смотреть. Ничего такого мы не делали, просто нам велели уйти. У них там вчера были мул и лошадь, но у них не получалось оттащить пни, вот динамит и понадобился.

– Хватит болтать, кончайте ужинать, – оборвала его мать. – У Нэнси вечерняя молитва, она сегодня хочет пораньше уйти.

– Теперь видишь, почему мы с мамой не хотим, чтобы ты уходил из Норсенд-Парка? Не много бы от тебя осталось, если бы ты сел на пень, а под него положили динамитную шашку.

– Но ведь я, папа, и не собирался садиться на пень, который взрывают.

– Если бы взрыватели не знали, что вы сидите за грудой кирпичей, запросто могли бы заложить динамит, а вам ничего не сказать. А дальше – наверх, в небо, ты бы и понять не успел, что с тобой случилось, и мы тоже. Отныне… Норсенд-Парк достаточно велик для восьмилетнего мальчика. В беду можно угодить и рядом с домом, не надо никакого динамита или углевоза. Чуть не каждый день какой-нибудь парнишка твоего возраста попадает под машину или грузовик.

– А с нашей машиной что, папа? – спросил мальчик.

– Это не наша машина. Ее нам просто одолжили, – сказал Холлистер, глядя на жену. – А теперь она возвращается к хозяину.

– И у нас теперь не будет машины? – захныкала Джоан.

– Этой не будет, – сказал Холлистер. – Ладно, на сегодня хватит об этом.

– Десерта не ждите, – объявила мать. – Нэнси торопится в церковь. Все закончили?

– Все, – подтвердил Холлистер.

– В таком случае, дети, наверх. Можете взять с собой комиксы. Пожелайте папе покойной ночи. – Она позвонила в колокольчик, вызывая Нэнси, вырвала колонку с комиксами из «Часового» и целую страницу из филадельфийского «Бюллетеня», дождалась, пока дети поцелуют на ночь отца, и направилась с ними наверх. Через полчаса она вернулась.

– Ну, так что там с машиной?

– Из-за нее я едва в беду не попал. Черт, иногда жалею, что не стал врачом или полицейским, может, кем еще. Потому что в газетном деле никогда не знаешь, на каком ты свете.

– Тем не менее это твоя работа.

– Ну да, но из этого не следует… Я вернулся с войны, меня приняли на прежнюю работу, дали небольшую прибавку к жалованью. Потом, когда я заявил, что хочу вести колонку, никто не возразил. Согласились освободить меня от бюрократической тягомотины, еще немного увеличили жалованье, приличную подотчетную сумму выдали. Но этот сукин сын Кэмпион – разве поймешь, что у него на уме? Он вроде собрался меня уволить. Ну, ну, успокойся, все будет нормально. Я отбился, для этого и пришлось отказаться от машины.

– А как тебе все это стало известно? Вернее – что известно?

– Кэмпион и Брок Колдуэлл недовольны тем, что я арендую машину, только напрямую никто мне и слова не сказал. Вроде бы все в полном ажуре, но не далее как сегодня у меня случился разговор с сестрой Колдуэлла и…

– Грейс Тейт?

– Насколько я знаю, у него только одна сестра. Не перебивай, дай досказать. Она пришла в редакцию и пригласила нас с Артуром Буллом и Мэри Кемпер выпить по стакану содовой. Тихо-тихо, я еще не договорил. А когда мы вернулись в редакцию, вдруг ни с того ни с сего выдала: мой вам добрый совет, верните машину городским властям, иначе могут быть крупные неприятности. Ну вот, после работы я поехал в гараж мэрии и заявил, что отказываюсь от машины. Так что Кэмпиона и Колдуэлла ждет небольшой сюрприз. Никто из них даже не намекнул ни на что, а я уже все сделал.

– С каких это пор Грейс Тейт заделалась леди Благодетельницей, которая угощает своих работников содовой? Куда, кстати, ходили? Наверняка в «Йессл».

– Угадала.

– Так она только там ее и пьет. И что же, она каждый день вас приглашает?

– Нет, не каждый. Вчера поздно вечером она зашла в редакцию с одним малым из Ливана и стариком Партриджем и поделилась кое-какими мыслями, ну а я в шутку предложил ей премиальные…

– Отличный ход, ничего не скажешь. Ты награждаешь Грейс Тейт премиальными. А она, стало быть, зашла за деньгами и потратила их на угощение.

– Вот именно.

– Очень мило с ее стороны.

– Слушай, а что в этом дурного? Если бы миссис Тейт не зашла за премией, за своим, как она выразилась, первым в жизни заработком, я бы решил, что она слишком большая шишка, чтобы беспокоиться из-за какой-то жалкой пятерки. Но она пришла, там оказались люди, в том числе и я, – и она пригласила их в кафе. Так что из этого?

– Тоже, говоришь, оказался? И долго вы пробыли вместе?

– Слушай, она посоветовала мне насчет машины. Только это и имеет значение, так что оставь свой сарказм при себе. Она сделала мне большое одолжение, а если кто-нибудь оказывает мне услугу, с чего бы мне воротить нос и посылать человека куда подальше?

– А с чего бы именно ей и именно тебе оказывать услугу? Вот что хотелось бы знать. Начала она с одолжений Роджеру Бэннону. Но у Роджера Бэннона не было жены и двоих детей. Насколько я наслышана, она немало одолжений ему сделала.

– Хорошо, твоя взяла, мы не пили содовой, мы весь день провели в постели, – бросил Холлистер.

– Ничего подобного. Уж я-то вижу. Но весь город знает, что у нее было с Роджером Бэнноном, так что держись-ка ты от этой женщины подальше. Мне она почему-то одолжений не делает, да и детям тоже.

– По ее словам, Броку и Кэмпиону не нравится, что я езжу на машине, принадлежащей городу, это бросает тень на газету и на меня лично.

– Хорошо, а мне остается лишь надеяться, что она всегда будет так же заботиться о твоем добром имени.

– Господи, ну и ревнивица же ты.

– Может быть, только не в том смысле, в каком ты думаешь. Я защищаю своего мужа и детей. Она спала с Роджером, ну и на здоровье, а когда надоело, дала отставку, и тоже на здоровье. Хотя, может, это он дал ей отставку. Но ты – другое дело.

– Конечно, другое.

– Конечно, другое, конечно, другое. Это уж точно. Стоит мне только посмотреть на другого мужчину, как ты готов в бифштекс его превратить. Пока тебя не было, я даже не танцевала ни с кем. Ну так будь любезен, поступай, как я. Никаких содовых в «Йессле» с миссис Сидни Тейт. Кстати, как ты ее называешь? Грейс?

– Нет, мы называем друг друга малышом и малышкой.

Из столовой донесся голос Нэнси: «Я ухожу, мэм».

– Ладно, Нэнси, покойной ночи.

– Помолись за меня, Нэнси. Я ведь такой закоренелый грешник, – негромко, так чтобы не услышала Нэнси, но услышала его жена, проговорил Холлистер.

– Ах ты!.. – Вскочив на ноги, она бросилась было мимо, но он успел схватить ее за руку и усадить к себе на колени. – Прекрати!

– Как это прекрати? Да ни за что.

– Убери руки отсюда!

– Отсюда – это откуда?

– Люди же могут увидеть. Хватит, Джек, отпусти, больно. У меня лифчик слишком тесный.

– Ладно. Так откуда, говоришь, руки убрать? Как ты это называешь?

– А ну как кто-нибудь выйдет на террасу и все увидит?

– Если человек порядочный, повернется и уйдет.

– И дети еще не спят. И что-то я не слышала, как Нэнси закрывает дверь в кухню. Ну вот! Кто-то там есть! У входа!

Действительно, не успела она закончить, как на крыльце послышались шаги, и дверь в дом отворилась без стука. На пороге стояли Чарли Джей и его жена Луиза.

– Смотри-ка, у мужа на коленях, – прокомментировал Чарли. – В Массачусетсе это считается преступлением.

– Только по воскресеньям. – Холлистер встал. – Привет, Луиза.

– Привет, Эмми, – сказал Чарли.

– Привет, Чарли. Я ведь еще не поздравила тебя с избранием. Поздравляю.

– Спасибо. Мы не помешали?

– Судя по тому, как выглядит платье Эмми, еще как помешали, – заметила Луиза. – Смотри-ка, краснеет.

– Тогда, пожалуй, нам лучше уйти, – сказал Чарли. – Скажите только, когда нам можно вернуться?

– Чарли! – укоризненно покачала головой Эмми.

– Ладно, снимайте пальто и присаживайтесь, – предложил Холлистер. – Выпьете чего-нибудь? У нас там в холодильнике пиво есть.

– Ничего подобного, – отрезала Эмми. – А вот как насчет кофе или…

– Мы только что пообедали, – сказал Чарли, – так что не беспокойся.

– А вот мне пить хочется, – возразила Луиза. – Мы ветчину ели, а после ветчины всегда жажда одолевает. Так что стакан воды, если можно. Сама налью.

– Нет уж, лучше я. Только перевернешь все в холодильнике. Кому-нибудь еще воды?

– Ты как, Чарли? Я выпью, пожалуй, – сказал Холлистер.

– Стало быть, всем воды, – заключила Луиза. – Пошли. – Сестры вышли из гостиной, а Чарли с Холлистером опустились в кресла.

– Ну что, ты вроде добился чего хотел, – сказал Холлистер.

– Похоже на то. У меня на один голос больше, чем у Уолтауэра. Да и черт с ним. Для меня главное, чтобы можно было сказать: я набрал голосов больше. Меня эти гады из Саутсайда срезали. Ну да ничего, подождем, пока им понадобится улицы асфальтировать да канализацию прокладывать.

– Даже и не знаю, Чарли, – покачал головой Холлистер.

– Чего ты не знаешь? Ты прекрасно знаешь, что они не голосовали, а ведь если бы те, кто говорил, что непременно пойдет на избирательный участок, действительно пришли, мне и волноваться было бы не о чем, в одну калитку Уолтауэра бы заделал. А так они срезали меня. Попросту надули.

– Но ведь и против тебя они не голосовали, – рассудительно заметил Холлистер.

– А какая разница? Самое противное – то, что я знаю этих ублюдков, я сам добывал их голоса для Уолтауэра. И случалось, этих голосов было больше, чем за меня. Факт! Можешь себе представить?

– Попробуй посмотреть с другой стороны: это рабочий квартал, потом, забастовка сталелитейщиков, угольщиков… и если бы поддержка «Часового» не была такой мощной, может, и результаты в Саутсайде были получше.

– Да, двое или трое парней мне уже говорили что-то в этом роде.

– Это тот редкий случай, когда я согласен с твоими парнями.

– Ну зачем так говорить, Джек? Теперь, когда я стал мэром, для тебя, да и для газеты, можно будет многое сделать, ты еще поблагодаришь меня.

– Как бы не так. Только сегодня мне дали понять, что я едва на улицу не вылетел из-за машины.

– Откуда не вылетел, из газеты?

– Откуда ж еще?

– В таком случае от кого бы ты это ни услышал, это дикость. С чего бы Броку Колдуэллу…

– Вот именно. Брок Колдуэлл. Твой приятель. До меня дошло, что он собирается меня уволить, он и Кэмпион. А все дело в этой чертовой машине – мол, бросает тень на газету. Между прочим, с тобой у него на эту тему разговора не было?

– Откуда сведения?

– Из весьма надежного источника.

– Но если так, то почему же «Часовой» поддерживал меня? Нет, Джек, что-то не склеивается. Твой надежный источник на самом деле совсем ненадежен.

– Ошибаешься. Мне это сказал человек, которому Брок доверяет.

– Брок не доверяет никому. Уж я-то знаю. Когда-то доверял мне, но теперь – никому.

– Доверяет, доверяет, поверь мне на слово. Но оставим это. Есть кое-что, чего ты не понимаешь и о чем тебе стоит поразмышлять на досуге: «Часовой» поддерживал тебя, потому что ты – правильный кандидат, а «Часовой» всегда поддерживает правильных кандидатов. Но на это можно взглянуть иначе: тебе помогали, не беря на себя никакой ответственности. Если вляпаешься в дерьмо, про тебя мигом забудут. Именно поэтому этой публике не понравилось, что я езжу на машине, принадлежащей городу. Я работаю в газете, и люди могут подумать, что газета замешана в каких-то грязных делишках. Понимаешь?

– Кажется, да.

– Человека, у которого неприятности, еще никогда не поддерживали. Отец давно мне это говорил. В общем-то он всегда придерживался этого мнения. Никогда никого не защищать. И никогда не оказываться в положении, вынуждающем защищать кого-то, чтобы защитить себя. Надо бы мне это знать, да, собственно, я и знал, всегда знал, только к себе не примерил это правило в случае с машиной. В общем, сегодня вечером я поехал в городской гараж и сказал механику, что машина мне больше не нужна.

– Ну, вопрос с машиной можно по-разному решить.

– Ну да. Например, купить.

– Конечно, это лучше всего, лишь бы деньги были, – согласился Чарли. – Слушай, может, поделишься, откуда тебе это стало известно? Вообще неплохо бы знать, кому Брок доверяет, вдруг пригодится. Это член клуба?

– Нет.

– Француженка, с которой он спит?

– Тоже нет. Никакой француженки я не знаю, и вообще хватит вопросов, Чарли. Должны же у меня быть свои источники.

– Ладно. Может, мы с Броком опять скорешимся, я же нынче мэр. Да и Брок изменился. Серьезнее стал. И слава Богу, я ведь тоже. Но в молодости мы с ним немало покуролесили. Да он и не единственный член семьи, с кем, помню, я славно время проводил. Я…

– Тихо.

– Что? – В гостиную вернулись сестры. – А, ну да.

– Вот ваша вода, – сказала Луиза. – Что, какой-нибудь сальный анекдот Джеку рассказываешь? Потому и замолк на полуслове? Эмми, по-моему, Чарли решил, что ты у нас невинное дитя. А может, боится.

– Нет, я Джека боюсь, – замахал руками Чарли. – Если бы я рассказал сальный анекдот в присутствии Эмми, он бы выгнал меня из дома.

– Еще чего. Другое дело, что Эмми сама не любит такие анекдоты.

– Я тоже, но этот тип каждый день возвращается домой с каким-нибудь новым, – пожаловалась Луиза. – Сегодня вообще черт знает что выложил. Даже Джека покраснеть заставил.