Текст книги "Жажда жить"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 44 страниц)

Угроза Джорджа Уолтауэра уйти в отставку не была блефом. Человек далеко не глупый, он понимал, что с окончанием войны на старых местах появятся новые люди. Да чтобы предположить это, и не надо быть великим пророком. Уже зимой 1918–1919 годов парни начали составлять небольшие списки тех людей в городе и графстве, которым предстоит уступить свои места вчерашним военнослужащим, с тем чтобы те, в свою очередь, обеспечили голоса фронтовиков. Той же зимой на улицах города действительно стало появляться все больше и больше людей в военной форме с золотыми шевронами на правом рукаве и красными на левом – знак почетного увольнения из армии по ранению. А те, у кого на погонах были знаки различия 28-й дивизии, пользовались особой популярностью. Подходил к концу седьмой срок пребывания Джорджа на посту мэра. Он предполагал, что на очередной его выдвинут просто по инерции, но был совершенно не уверен в перспективах на девятый. Совсем не исключено, что в 1921 году выдвинут какого-нибудь отставника, и потому, если уж называть мост его именем, это надо делать прямо сейчас или в крайнем случае во время восьмого срока. Преемник ни за что не согласится оказать такие почести предшественнику. Джордж хотел быть уверен, что мост назовут его именем еще до начала строительства. А если члены плановой комиссии ему откажут, то об этом надо знать прямо сейчас. В таком случае он немедленно уйдет в отставку. В таком случае он больше не хочет занимать пост мэра. Его имя выгравировано на бронзовых табличках на водонапорной станции, на зданиях двух полицейских участков и на стенах трех школ, построенных за время его работы в мэрии. Но самым значительным памятником в Форт-Пенне должен стать мост. «Пересечете мост Уолтауэра…» Самый большой памятник самому лучшему мэру.

Чего Джордж, однако, не знал, так это того, что парни практически окончательно решили, что Джордж в кресле мэра досиживает последние месяцы. Помимо небольших списков, которые они собирались передать ему в ближайшее время, чтобы он «освободил» муниципальных служащих, обязанных уступить места военным отставникам (и таким образом подорвать основы любой организации, каковую ему, возможно, придет в голову создать), помимо этих списков, у парней был еще один, который они так и не показали Джорджу. Это был перечень имен тех, кто, по мнению парней, мог бы сменить его самого на посту мэра. Список этот, конечно, существовал не на бумаге, но там, где нужно, а именно – в сознании парней, а оглашался на их сборищах, и чаще всего там звучало имя Чарли Джея.

Фактически Чарли и сам был одним из парней. Приближаясь к тридцатилетнему возрасту, он на несколько лет уехал из Форт-Пенна и осел в Огайо, но там не особо преуспел, вернулся в отчий дом, где получил работу в аппарате инженера города, женился на школьной учительнице по имени Луиза Дитрик (дальней родственнице Эмлин Дитрик) и постепенно отдалился от своих прежних друзей. Он сумел сделаться полезным парням благодаря тому, что, во-первых, нанимал только политически приемлемых сезонных рабочих; во-вторых, неуклонно, но незаметно раздувал платежные ведомости; в-третьих, рекомендовал для приобретения новое оборудование для строительства дорог, а затем последними словами ругал его и перепродавал; в-четвертых, за усиленное чутье новых возможностей заиметь левый доход, при том, однако, что на крупной краже он не попался ни разу. Скажем, в городскую платежную ведомость Чарли мог включить восемь мертвых душ, что составляло всего 24 доллара в день, сто сорок четыре в неделю. Но ему хватало ума и осторожности уволить мертвую душу еще до того, как ее заработки могли привлечь внимание: к тому же он вполне довольствовался тем, что парни, получив свое, давали ему. Точно так же Чарли никогда не жаловался на ту долю, что доставалась ему после перепродажи в какой-нибудь другой город почти нового строительного оборудования, которое он объявлял бесполезным, вывинчивая пару болтов и шпонок. В больших делах, вроде контрактов на асфальтирование дорог, Чарли не участвовал. Это оставалось на долю самих парней, а главный инженер был всегда одним из них, хотя и не всегда одним и тем же. Тут Чарли снова нашел возможность оказаться полезным: на него можно было положиться, зная, что он всегда заметит любую несанкционированную сделку со стороны главного инженера и доложит об этом факте другим парням.

Чарли наверняка достиг бы своей цели – двадцать пять тысяч долларов в тайнике своего скромного дома, если б до него не донеслись призывы взяться за орудие. Он был старше большинства добровольцев, зато уже имел чин старшего лейтенанта сто третьего инженерного полка, и, будучи человеком, привычным к грязи и свежему воздуху, а также обожающим насильственные действия, Чарли терпеть не мог только шума. Потому он был переведен, с повышением до капитанского звания, в пехоту, ранен в шею и почти истек кровью в бою при Шато-Тьерри. Домой он вернулся с французским Военным крестом и бронзовой звездой, а также некоторыми новыми соображениями относительно жизни и своей роли в ней. Когда-то ему были нужны двадцать пять тысяч долларов для того, чтобы открыть табачную лавку и хороший бильярдный зал, где бы играла элита вроде членов форт-пеннского спортивного клуба или хорошие люди из форт-пеннского клуба. Предполагалось, что атмосфера зала будет спортивно-политической, а двери открыты только платежеспособным. Но потом Чарли увлекся идеей стать боссом. «Я всегда был способен управиться с разными бугаями и итальяшками, – говорил он Луизе, – но вот стал командовать белыми, и оказалось, ничего страшного, это не намного труднее, чем иметь дело со всякими там даго. Я в этом городе знаю чуть ли не каждого, только подход у меня не тот. Добывать голоса для старых хрычей вроде Джорджа Уолтауэра – тьфу! – в общем, я сам собираюсь податься в политику, и не удивляйся, если я решу избираться в городской совет».

– А деньги откуда?

– Так ведь у нас есть тысяч восемнадцать.

– Так ведь когда-нибудь они кончатся, – рассудительно заметила Луиза. – Знаешь, мне кажется, тебе лучше бы вернуться на старую работу, тогда денежка потечет в дом, а не из дома. Да, кстати, что там насчет бильярдного зала, по которому ты всегда так сходил с ума?

– A-а, ты об этом. Что ж, о зале я не забыл, только ведь если я возьмусь за старое, все решат, что с меня довольно и этого, и никто пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Может, мне лучше открыть не бильярд, а табачную лавку. Сигары. Открыть лавку и податься в городской совет, потому что, если вернуться на службу к городскому инженеру, про совет можно забыть. Это стало мне ясно в армии.

– Что именно тебе стало ясно в твоей армии?

– Все про звания и должности. И еще про связи. Командир-майор батальона – всего лишь майор. Но майор из штаба дивизии или армии связан с генералом. Тебе этого не понять.

– Почему же не понять? Если ты связан с богатыми, тебя тоже считают богатым. Или с важными политиками…

– Вот-вот, о том я и толкую.

– Ну что ж, давай укреплять связи с твоими богатыми знакомыми, – заключила Луиза.

– Для начала лучше с важными политиками. А уж потом с богатыми.

– Идет, но давай договоримся: когда в тайнике останется меньше 15 тысяч, ты пойдешь работать. Моложе-то мы не становимся.

– С чего это ты взяла? – подмигнул Чарли.

– Я не про то – а впрочем, конец настает всему, и этому тоже.

Уже на следующей неделе Чарли, отличавшийся большей, сравнительно с Джорджем Уолтауэром, решительностью, появился на очередном заседании парней, проходившем в закрытом зале «Погребка» Фрица Готтлиба. Военная форма была идеально выглажена, сапоги и пряжка пояса начищены до блеска, на руках перчатки, в руках трость, на груди французский орден. Увидев его, парни удивились, но не выказали ни малейшего неудовольствия. Напротив, встали при его появлении, и Чарли пошел по кругу, обмениваясь рукопожатием с каждым, хотя большинство из присутствующих видели его впервые в жизни. Он отыскал себе место за столом, и ему налили кружку пива. Только тут, когда стало ясно, что он не просто заглянул на две-три минуты, возникло ощущение некоторой неловкости. Чарли оглянулся и пояснил:

– Хотел убедиться, что дверь закрыта.

– Что у вас на уме, Чарли? – осведомился один из парней.

– Много чего, но поговорить сегодня я хотел только об одном. Я понимаю, господа, вы заняты важными делами…

– Ничего особенного, – прервал его другой парень.

– Полагаю, вам известно, что во Франции меня подстрелили. Угодили, можно сказать, в то место, в котором курам голову отсекают. Неплохо бы получить за это доллар-другой от правительства, но знаете, при этих демократах, черт бы их побрал, цены растут как на дрожжах, и приходится думать о будущем. Тем более у меня на руках жена и двое детей. Вот я и пришел прямо к вам. В этом году выборы в городской совет, я говорил с парнями в армии, и они хотели бы быть представленными в совете.

– Гм, – задумчиво протянул тот же парень. – Видите ли, Чарли, мы уже обсуждали этот вопрос на предыдущих заседаниях. И собираемся помочь фронтовикам. Собственно, уже помогаем.

– Знаю, – кивнул Чарли. – Но констебль, или чиновник в финансовом управлении, или полевой инженер в службе главного инженера – совсем не то же самое, что представительство в городском совете.

– Вы о чем-то конкретном говорите, Чарли? Например, о работе в совете?

– Нет. Разве я сказал, что ищу работу в штате совета?

– Не сказали, но ведь вас можно было бы уговорить.

– Можно, – согласился Чарли.

– На какое же предложение вы рассчитываете?

– Вопрос в том, что могу предложить я. Я здесь родился, здесь же родились мои отец и мать. У меня многолетний опыт работы в аппарате главного инженера.

– А мост собственного имени вам не понадобится, а, Чарли? – поинтересовался еще один парень.

– Заткнись, – оборвал его парень, говоривший больше других.

– Слушайте, вы же знаете, и я знаю, и все знают: главное, что я могу предложить, – армейский послужной список. – Чарли потрогал орден на груди: – Вот эту штуковину, и еще одну, к которой я представлен.

– Ясно, ясно, – закивал главный парень. – Ну что вам сказать, конечно, вы не ждете немедленного ответа. Нам придется все тщательно взвесить, рассмотреть со всех сторон. Но вас мы не забудем, это я могу пообещать уже сейчас. Это может быть совет. Или что-нибудь другое. Но о вас позаботятся. Такая постановка вопроса вас устроит?

– Абсолютно, – сказал Чарли, понимая, что теперь от него ждут, когда он откланяется. – Это уж на ваше усмотрение, господа.

В ближайшие две недели Чарли потратил массу времени на то, чтобы докопаться до смысла совершенного одним из парней faux pas^[23], когда тот обмолвился о мосте и его наименовании. Но попытки его оказались совершенно безуспешны: утечки парни не допускают – правило, которое Чарли предстояло усвоить уже в ближайшие годы, когда он окажется на обочине деятельности форт-пеннской хунты. Еще мальчиком, затем молодым человеком он был знаком с господами из Плановой комиссии, на протяжении долгих лет его встречи с ними оставались нечастыми и сугубо формальными. И ничего из этих господ выудить не удавалось, хотя Чарли и знал, что какие-то секреты у них имеются.

На следующее заседание в «Погребок» его уже пригласили, и хотя приглашение было передано по телефону, звучало оно как вызов на большой дипломатический прием: «Чарли, будьте завтра в „Погребке“ к двенадцати тридцати. И не надо надевать военную форму». Все. Собеседник не представился, да и не было в том нужды. Оделся Чарли, как всегда, весьма опрятно, в полуофициальном стиле. Темно-серый костюм из плотной камвольной ткани, пиджак с тремя пуговицами, мягкий белый воротничок, скромная рубашка в полоску, кожаные, с восемью дырочками для шнурков туфли на высоком каблуке и узкими носами, купленные еще во времена призыва в армию, когда офицеры носили кожаные краги. Их Чарли начистил с особым тщанием. На нем была новая бежевая шляпа от Крофута-Кнаппа, с глубоким вырезом посередине тульи. На поясе покачивались золотые часы с цепочкой, пропущенной через верхние карманы жилета, а в качестве украшения он нацепил старый значок студенческого общества «Сигма ню». Чарли настолько стремился придать себе цивильный вид, что даже не прицепил к лацкану пиджака форменную пуговицу 28-й дивизии, в которой служил в годы войны.

Приглашение уже само по себе было лестно; точно назначенное время возбуждало. Даже Луиза не знала, что раньше никто не удостаивался чести сидеть за одним столом с парнями. То есть на свои заседания парни приглашали, кого им надо, почти каждую неделю, но не разделить трапезу.

На обед подали кислую капусту, свинину, картофельное пюре, пельмени, затем печеные яблоки и кофе. После того как убрали грязную посуду, на столе появился большой кувшин с пивом и туферсы – укороченные сигары. Во время обеда не вели серьезных разговоров – эти господа были серьезными едоками. После того как бокалы были наполнены и сигары зажжены, главный парень прикрыл на несколько секунд глаза, затем поднял веки и пристально посмотрел на Чарли.

– Мэром хотите быть? – отрывисто спросил он.

На отставку Джорджа Уолтауэра Форт-Пенн отреагировал без священного ужаса, но с некоторым изумлением. В барах и парикмахерских, клубах и трамваях, пошивочных мастерских, публичных домах, табачных лавках, словом, там, где люди встречались друг с другом и толковали о политике, считалось само собой разумеющимся, что кресло мэра навсегда зарезервировано за Джорджем Уолтауэром и что это единственное в покончившем с войной, но все еще задерганном мире, о чем можно не беспокоиться. Мэр? Ну да, у нас есть мэр. Джордж Уолтауэр. У нас есть река Несквехела и Джордж Уолтауэр.

Но когда стало известно, что парни собираются обойтись и уже обходятся без Джорджа, он в одночасье сделался фигурой весьма непопулярной. В заявлении Джорджа говорилось: «Я решил посвятить себя семейной жизни и врачебной практике и более не собираюсь сколько-нибудь активно заниматься политикой». От традиционного заявления, в котором говорилось бы, что Джордж всегда в распоряжении своей партии и преемника на посту мэра, он воздержался, в результате чего парни сразу же распустили слух, будто с ним оказалось невозможно сговориться о поддержке сильного кандидата – вчерашнего фронтовика. Согласно этому слуху, Джордж будто бы заявил, что военная служба – это еще не основание, чтобы претендовать на участие в публичной политике, и что человек, прослуживший два года в армии, не подходит для работы в совете. Попытки Джорджа опровергнуть эту клевету подействовали разве что на его ближайших друзей, и в мае, когда демобилизовали большинство офицеров 28-й дивизии, небольшая группа мужчин и подростков справили нужду на крыльцо у входа в дом Джорджа. «Эй, Джорджи, ты, говорят, горох лущить собрался, – крикнул кто-то из собравшихся. – Неужели подходишь?»

Парни выждали несколько дней, давая городу возможность переварить запущенный ими слух, так чтобы он плотно вошел в сознание, а затем, через комитет графства, объявили, что, откликаясь на настроения и мнения демобилизованных фронтовиков, а также гражданского населения, партия выдвигает на пост мэра кандидатуру героя войны, испытанного работника на ниве общественных интересов, уроженца Форт-Пенна, отца двух детей и истинного представителя народа. Никому и в голову не пришло, что Джордж может умереть или сдаться, потому никто и не выказал к этой должности интереса, достаточного для того, чтобы привлечь внимание к собственной персоне; соответственно конкурентов у Чарли Джея так и не оказалось, за исключением демократов. Но с демократами не стоило и считаться. Среднестатистический избиратель в городе и графстве винил демократов в том, что это они впутали страну в войну с Фатерляндом, каковым для многих и многих оставалась здесь Германия; к тому же Форт-Пенн был «железнодорожным городом», а слишком сложная система управления железными дорогами со стороны правительственных учреждений представляла собой угрозу для чистого железнодорожного сознания, каковое, собственно, в иных, более изощренных аргументах, не нуждалось. Учитывая эти благоприятствующие факторы, Чарли, можно считать, был приведен к присяге в тот самый день, когда комитет объявил о своем решении. И лишь одно обстоятельство выступало против нового кандидата, хотя его было недостаточно, чтобы воспрепятствовать избранию, – люди не любили Чарли.

Знакомства у него были обширные, в прошлом он всегда мог добиться обещания проголосовать за нужного человека, подписаться под нужной бумагой, в случае необходимости – получить работу и даже деньги. Но все равно симпатий он не вызывал. Парни обнаружили это вскоре после того, как поставили на Чарли. Особого беспокойства это не вызвало, но и радости тоже не принесло.

– Слушайте, парни, вы, наверное, и сами заметили, – заговорил один из них на очередном еженедельном сборище, – но я всегда считал, что Чарли Джей может понравиться людям, а оказывается, вовсе нет.

– Печально, но вынужден согласиться, – кивнул главный парень. – Но ведь мы выбираем мэра, а не проводим конкурс на самого популярного человека в городе. Не забывайте к тому же, что Чарли мог бы и такой конкурс выиграть. Он просто заставил бы людей отдать ему голоса, хотя бы для того, чтобы он оставил их в покое. Так или иначе, своего бы он добился. Но проблема, верно, есть, и заключается она в том, чтобы Чарли победил с таким преимуществом, какого никогда не добивался Джордж Уолтауэр.

– Это потребует большой работы.

– Ну, тот, кто боится работы, пусть уходит из политики, – отрезал главный парень.

– Я не это имел в виду. И ты это знаешь.

– Тогда и не говорил бы так, чтобы можно было подумать, будто мы проиграли, даже не начав игру. Я вот что думаю. «Часовой» – понятно, это уж как всегда, но этого мало. Я неплохо знаком с Броком Колдуэллом, но такой путь мне не нравится. Кто из нас лучше других знает Джека Холлистера?

– Джека Холлистера? Чарли Джей. Это его свояк, между прочим.

– Да ну? – удивился главный парень.

– Жена Чарли – сестра жены Холлистера.

– Ага, – протянул главный парень. – Что Чарли когда-то был в приятельских отношениях с Броком Колдуэллом, мне известно, но вот насчет Холлистера это для меня новость. Интересно, чего он захочет?

– Да откуда ж мне знать? Может, управления доходами. Сейчас-то он вроде больше пятидесяти тысяч в «Часовом» не получает.

– Часто это самые алчные типы, – заметил главный парень.

– Тогда место егеря или что-нибудь в ведомстве по здравоохранению.

– А дом, в котором он живет, ему принадлежит? – осведомился главный парень.

– Первую ипотеку выплатил, – доложил парень, которому положено знать такие вещи. – Он живет в одном из кооперативов, которые строил Роджер Бэннон.

– A-а, там еще земли кот наплакал, – вспомнил главный парень. – Что ж, можно предложить ему лужайку или несколько клумб. Переговорим в департаменте по охране парков. Или… а машина у него есть?

– Нет.

– Ну вот, самое то, – обрадовался главный парень. – Назначим его инспектором по строительству и выделим служебный лимузин.

– Если он согласится.

– Согласится, – убежденно сказал главный парень. – Человек вроде него ни за что не откажется от машины. Как это там говорится, если в дождь нет «доджа»…

– А вот Артур Джеймс не взял бы машины.

– Ну, так он и помер нищим или почти нищим, – отмахнулся главный парень. – К тому же мы имеем дело не Артуром Джеймсом Холлистером, а с Джеком Холлистером, и хотим, чтобы он в нынешних выборах участвовал. Если ему скажут, что надо седлать на самом верху, «Часовой» наверняка… ну, проведет отличную кампанию, и мы победим. Но нам-то нужно заставить этого юношу ощутить собственную значимость, и пусть ему кажется, что это он сам ведет гонку. Вы же знаете, как я люблю это присловье про политику: часто услуга, оказанная другому, вполне стоит услуги, которую другой оказывает тебе. Пусть думает, что оказывает кому-нибудь одну услугу, может, потом и другую, а на выходе получит две взамен. А вот если оказать услугу ему, он решит, что заслужил ее, и когда придешь к нему с какой-нибудь просьбой, пошлет куда подальше… Ладно, надо переговорить с Чарли, пусть поработает со свояком.

Послали за Чарли, который в это время завтракал внизу, и, когда он пришел, объяснили ему задачу. Его уполномочили задействовать Холлистера, посулив ему в личное владение машину из автопарка города, при том, однако, условии, что он, как неудачно выразился один из парней, на крышу ее поставит, да так, чтобы скрежет по всей округе пошел. Чарли слушал и кивал, но, уходя, сказал себе: «Не могу я просить Джека поддать жару. Ситуация будет выглядеть так, словно нам кажется, что до этого он мало старался». И Чарли решил действовать иначе.

Он позвонил Джеку:

– Не ужинай сегодня дома. Поедим вместе в городе. Мне нужен твой совет.

Они встретились в «Погребке» и устроились в кабинке, почти в таком же уединении, как и в закрытом зале.

– Какого рода совет тебе понадобился, даже еще от меня? – осведомился Холлистер. – Впервые слышу, чтобы ты просил у кого-нибудь совета.

– Не валяй дурака, Джек. Я часто прошу совета. Тем более дело серьезное. Как думаешь, что нужно сделать, чтобы получить больше голосов, чем когда-либо получал Джордж Уолтауэр?

– Купить их. Именно это и сделал бы Джордж.

– Ты ведь знаешь, на каких условиях он избирался. Отказ от жалованья и проведение кампании на собственные средства. А я сейчас на бобах. Потом, конечно, когда попаду в контору, будет иначе, но сейчас…

– А зачем тебе больше голосов, чем у Джорджа? Какая разница, если тебя в любом случае выберут? Через два года ты станешь богачом.

– Может быть, но я стану дважды богачом, если переизберусь.

– В таком случае почему бы тебе не удовлетвориться сейчас простым избранием, а уж через два года постараться получить больше голосов, чем Джордж?

– Потому что, если я наберу много голосов сейчас, организация поддержит меня и через два года. Там скажут: «В 1919 году Чарли Джей на коне въехал в мэрию, давайте снова на него поставим». И не будут искать никого другого, как сейчас произошло с Джорджем Уолтауэром. Все те годы, что он был мэром, организация не оставляла надежды найти ему замену, но, если бы не война, Джордж и нынче баллотировался бы в мэры. За мной лишь послужной список.

– Ну, это-то я понимаю, – вздохнул Холлистер.

– Эй, что это ты… не надо…

– Не надо что? Слушай, мы оба отлично знаем, что на тебя поставили только потому, что ты ветеран войны. Так что не верь этой болтовне насчет гражданского служения, общественного долга и всего прочего. Ты ведь со мной разговариваешь, а не перед избирателями выступаешь.

– Ты прав, – ухмыльнулся Чарли. – Ладно, так как же мне добиться своего – помимо покупки голосов? Ты ведь газетчик, ты должен знать, как обрабатывать людей.

– Ну да, – согласился Холлистер. – Что ж, кое-какой совет я тебе могу дать. Для начала я предложил бы оставить все как есть и удовлетвориться голосами, которые ты получишь в любом случае. Но от этого ты наверняка откажешься, так что забудем. А вот дальше… Почему бы тебе не обратиться к Броку Колдуэллу? Пусть раскошелится в твою пользу. Не в общую, партийную, а именно в твою. Вы ведь когда-то дружили.

– Ну, когда это было, в детском возрасте. К тому же что толку-то? Нет, по-моему, это неудачная идея. Только других от себя оттолкнешь.

– Может, ты и прав, – согласился Холлистер. – А как насчет… впрочем, нет, не стоит.

– Насчет чего?

– Ну, без профсоюзных голосов тебе не победить, однако же никто еще не получал все профсоюзные голоса. Всегда остается пара тысяч голосов, или, вернее, избирателей, которые никогда не голосуют просто потому, что не видят достойной кандидатуры. Но если с ними потолкует нужный человек, то в один прекрасный день они могут и отправиться на избирательный участок. Только, боюсь, этот человек – не ты.

– Не я, да и связываться с этой публикой не хочется. Деньги поступают не от них, деньги идут от Колдуэлла и ему подобных.

– Что ж, боюсь пользы от меня тебе немного, – резюмировал Холлистер.

– А вот если бы ты вел мою кампанию, что бы ты сделал?

– Что бы сделал я? Извинился бы перед людьми.

– Прошу тебя, не валяй дурака.

– Ладно, насколько я понимаю, ты и без меня используешь все свои шансы и способности, все, кроме одного.

– А именно?

– Ты сам только что сказал, что деньги идут от людей вроде Брока Колдуэлла. Так ведь ты же сам был когда-то в этой компании. Почему бы им самим не сформировать комитет в твою поддержку? Ты единственный из них, кто пошел в политику, и вряд ли кто из этой публики слишком огорчится, если клуб соберет доллар-другой, чтобы поддержать старого приятеля. Деньги они будут тратить на тебя, но и другие люди из партийного списка неплохо наживутся на этом. Во всяком случае, так ты можешь представить это организации.

– Вот это действительно отличная идея.

– В таком случае, пожалуй, свой ужин я отработал.

– И с кем же, думаешь, мне стоит потолковать?

– Понятия не имею. Да ты ведь и сам не хуже моего знаешь всех богатых мужчин и женщин в Форт-Пенне.

– Грейс могла бы отстегнуть немного, Грейс Тейт, – заметил Чарли.

– Что ж, деньги у нее есть.

– Деньги есть, да и детьми мы были очень близки.

– Как это?

– Сейчас расскажу. Меня в Огайо отправили, чтобы держать от нее подальше.

– Когда это было, лет десять назад?

– Нет, нет. Раньше.

– Ты хочешь сказать, что у вас были с ней делишки, когда вы были еще детьми?

– А зачем бы тогда гнать меня из города?

– Вот это да, – присвистнул Холлистер. – Я и сам всегда клинья к ней подбивал. Она немного старше меня, всего на два года. Но шансов – ноль. Такие дела, знаешь ли. Я тусовался с ребятами из школы, и отец всегда был против того, чтобы я прибился к вашей компании. Но года два назад выяснилось, что вкусы у нее вполне демократические. Роджер Бэннон. Во всяком случае, такой слушок прошел.

– Все верно. Сидни собирался оставить ее из-за Бэннона.

– Да ну? Выходит, узнал? Он мне нравился. А ты уверен, что ему все стало известно?

– Абсолютно.

– Я спрашиваю, потому что сам-то разговаривал с ней только однажды, уже после смерти мужа. Она не хотела, чтобы газета сообщала о смерти ребенка. Помнишь, он умер через несколько дней после Сидни? Она была сильно подавлена. Ничего удивительного, женщина теряет мужа, а через пару дней и сына. В общем, у меня сложилось впечатление, что она убита горем, по-настоящему. Сейчас у нее есть кто-нибудь?

– А что? Хочешь попытать счастья?

– Даже если бы и хотел, тебе-то уж точно бы не сказал, – ухмыльнулся Холлистер. – Да нет, просто пытаюсь понять, каково тридцатилетней вдове и все еще привлекательной и уважаемой в обществе женщине вроде Грейс Тейт? Куда податься, если припрет?

– Ну, Грейс-то и не надо было ждать, пока она овдовеет.

– Ну да, а тут еще и Бэннон вернулся. Наверное, опять получил свое. – Холлистер немного помолчал. – Это плохо. То есть я хочу сказать, она слишком хороша для него. Кто он такой? Так, десятник на стройке. Но наверное, у него есть то, что ей нужно. Впрочем, зачем катить на нее бочку. Она платит мне жалованье, город у нас маленький, и все равно я и двух раз в год ее не вижу и только однажды разговаривал, да и то по телефону.

– Знаешь, что я сделаю? – перебил его Чарли. – Попрошу у нее денег, а между делом, в качестве благодарности за твою идею, скажу, какой у нас классный редактор «Часового».

– Лучше не пытайся. Ты ведь не хочешь разбить мою семейную жизнь, а, своячок?

– Нет, но я также не хочу, чтобы такая рыбка проплыла мимо тебя.

– Ну, ты и сукин сын, Чарли, тебе и впрямь место в политике.

– А ты помогаешь мне войти в эту дверь.

Через несколько дней Чарли попросил Грейс о встрече по одному политическому делу, и она пригласила его к себе домой. В своем новом двойном качестве героя-ветерана войны и кандидата в мэры Чарли возбуждал интерес или хотя бы любопытство со стороны многих приятелей своей ранней молодости, которые в последние годы могли перекинуться с ним парой слов, хотя и жили своей, весьма далекой от него жизнью. Чарли почувствовал эту перемену в отношении к себе и быстро усвоил соответствующий стиль поведения, в котором появилось больше уверенности.

Экономка провела его в библиотеку, где навстречу ему поднялась Грейс. Чарли думал, что она все еще носит траур, но нет, на Грейс было темно-коричневое платье с открытым белым воротником.

– Привет, Чарли, тысячу лет не виделись. Поздравляю.

– Спасибо, Грейс. Ты совершенно не изменилась, разве что еще больше похорошела. Потрясающе выглядишь.

– Ты тоже. Как Луиза? Дети?

– О, все… все отлично. А твои?

– Альфред в Лоренсвилле, Анна все еще у мисс Холбрук, но скоро оканчивает школу. Кстати, Брока сегодня не будет. Он на весь день уехал в Филадельфию. Но ведь, насколько я поняла, ты со мной хотел поговорить? Здорово, что тебя выдвинули в мэры. Очень рада. Чарли Джей, мэр города Форт-Пенна.

– Еще не совсем мэр, но надеюсь… словом, об этом я и пришел поговорить, Грейс. Да и предлог повидаться с тобой хороший.

– А зачем тебе какой-то предлог? В конце концов, мы с Луизой… мы часто виделись во время войны в Красном Кресте.

– Да? Первый раз слышу.

– Почти каждую неделю, хотя и почти все время на ходу. Среди нас немногие умели водить машину, ну меня и посадили в небольшой грузовичок, и все равно с Луизой мы встречались почти каждую неделю. Она славная.

– Спасибо, Грейс. Она и думать не думала о всех этих выборных делах, честно говоря, и я тоже, но ко мне пришли люди, сделали такое предложение, я подумал-подумал и решил, а почему бы и нет? Только если уж избираться, сказал я себе, нужно, чтобы все делалось правильно. Одна беда – нужны деньги.

– Само собой. Плакаты и все прочее.

– Вот именно, – подтвердил Чарли. – В общем-то кампанию ведет, конечно, партийная организация, именно она находит источники финансирования, тратит деньги, и меня это почти не касается. Моя работа – речи, если это можно так назвать, и разговоры с отдельными избирателями. Вот и все. Но на днях я встретился с одним приятелем, собственно, это мой свояк, он работает в «Часовом». Джек Холлистер.

– A-а, мистер Холлистер. Как-то я разговаривала с ним по телефону. Он произвел на меня очень хорошее впечатление.

– Да, весьма неглупый человек. И очень привлекательный.

– Твой свояк, говоришь?

– Да, мы женаты на сестрах.

– Понятно.

– Словом, мы встретились, и у него появилась идея, как заполучить побольше голосов. Идея, по-моему, очень хорошая. Почему бы, говорит, тебе не обратиться к своим друзьям из тех, что… э-э… посостоятельнее, чем большинство наших земляков, может, они проявят интерес к выборам и внесут свой вклад. Образуются фонды. Для большинства из них, конечно, это дело рутинное, но Джек заметил, что я единственный из нашей старой компании, кто избирается в мэры, и… словом, ему кажется, что старые друзья, как бы это сказать, собьются в стаю.