Текст книги "Жажда жить"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

– Ты про бои, наверное?

– Ну да. На днях я проходил флотскую комиссию, скоро должен прийти результат. Примерно через неделю.

– С чего это ты в таком возрасте, да еще с женой и тремя детьми, в армию решил податься? Война для молодых, а не для людей в возрасте вроде нас с тобой.

– Я так не считаю. Думаю, мне сильно повезло, что меня берут. Убивать мне, конечно, не улыбается, но, честно, мне кажется, каждый в жизни должен пройти хоть одну войну.

– Все это философия, и меня она не особо интересует.

– Да ну? – удивился Сидни. – Ты ведь немец, а немцы – раса воинов.

– Говорят, да, и, верно, во мне сто процентов немецкой крови, но на войну мне наплевать. И отцу тоже. У меня двое дядьев на Гражданской войне были, а еще раньше какие-то родичи участвовали в революционной.

– На какой стороне?

– На обеих. Кто-то по материнской линии, кто-то по отцовской.

– Нет-нет, я о другом. По какую сторону баррикад? Континентальная армия Вашингтона или гессенцы – наемники англичан?

– Ах вон оно что. Может, и были гессенцы среди моих родичей, точно не скажу. Но я сейчас о тех, кого немного знаю. Они сражались на стороне колонистов. И если тебя интересует, на чьей я стороне в этой войне, уж не на германской ли, не надо заниматься моей генеалогией. Лучше прямо спросить.

– Хорошо. Так на чьей?

– Не на германской. Если Германия и другие страны – враги Соединенных Штатов, то нет, я не на их стороне. Вот если бы немцы сражались ну, допустим, с итальянцами, тогда я был бы за них, так же как за Йель против Гарварда. Ну может, не так же, поспокойнее… А я что, Сидни, под подозрением? Похоже, что так.

– Ну что ты. Признай, однако же, что к войне ты довольно равнодушен.

– А чего ты ожидал? В Национальную гвардию, когда начались военные действия в Мексике, я не попал. Это можно было предвидеть, и все же я попытался, просто так, на всякий случай.

– Ну да, тут тебе вряд ли что светило.

– Вот-вот, и я о том же и никаких аплодисментов за предпринятую попытку не жду. И все же сунулся, чтобы потом не было разговоров. – Сверкнула молния, друзья замолчали в ожидании удара грома. Пол грузно переменил позу, скрестил ноги и потер лодыжку. – Пожалуй, вот что тебе стоит усвоить, Сидни: мои предки расселились в этих краях, и по прошествии ста лет их именами стали называть городки и селения еще до того, как Тейты только задумались о переезде из Англии. Даже больше ста, скорее двести. Девичья фамилия моей матери – Альбрехт. Нынче вечером я дам тебе книгу – семейную историю Альбрехтов. Полистай перед сном, весьма поучительно. Насчет Колдуэллов ничего не скажу, пожалуй, мы осели здесь позже их, но если завтра у тебя будет время, можно съездить кое-куда, я б показал семейные надгробья с датами жизни и смерти.

– Я понял, Пол, – улыбнулся Сидни. – Извини.

– Ладно, покончим с этой чушью. Я тоже хорош. Расхвастался родословной перед тобой вместо того, чтобы сорвать злость на каком-нибудь сукином сыне, который и ответа-то не заслуживает… Какие планы на вечер?

– Да просто поболтал бы с тобой. А вообще не думал, – сказал Сидни. – Тихо-то как здесь.

– Поболтать – отличная идея, но, если хочешь, можно было бы организовать пару столов в бридж или в покер сыграть… Да, между прочим, ты ведь вроде не член масонского клуба?

– Нет.

– Сегодня в «Святыне» покер, но там строго – пускают только членов.

– Вроде бы жарковато для покера, а?

– Пожалуй, даже вентиляторы не очень помогают… Ладно, не хочу тебя сбивать с пути истинного, к тому же и для этого дела сегодня жарковато, но можно поехать в Ридинг, по дороге освежиться, а там кто знает? Может, и развлечемся. В конце концов, слишком жарко для таких забав не бывает.

– Ладно, посмотрим, как после ужина настроение будет.

– Я две недели провел с родителями, так что вполне созрел для амурных утешений.

– Давай сменим тему, идет миссис, как ее там, – остановил его Сидни. – Под дождем освежимся.

– Ужин будет готов через пять минут, – послышался из-за стеклянной двери голос миссис Лихтенвальнер, – так что не угодно ли молодым людям вымыть руки?

– А на ванну уже времени нет? – осведомился Пол.

– Раньше было, а теперь нет. Вовремя надо думать, вместо того чтобы болтать. Я приготовила творожники, а они ждать не будут, пока вы там плещетесь. Не знаю, как вы, мистер Тейт, но Пол меньше часа в ванне не проводит. Бедняжка, мылиться-то ему сколько приходится.

– Да, когда она меня намыливала, – с непроницаемым выражением проговорил Пол, – мы славно время проводили, но теперь у нее кто-то другой появился.

– Замолчите, Пол Райхельдерфер, что это вы такое говорите, – запричитала миссис Лихтенвальнер. – В последний раз я вас мыла в трехлетием возрасте.

– Да будет вам, перед Сидни нет нужды притворяться, он все мои тайны знает.

– Все до единой, – подтвердил Сидни.

– Ну вот, и вы туда же, мистер Тейт. А ну как кто-нибудь услышит, Ламар или кто еще. Поднимайтесь в ванную, живо.

Поговорить за едой друзьям не удалось – став у кухонной двери со сложенными на груди руками, миссис Лихтенвальнер повествовала о заботах прожитого дня, о разговоре с недавно нанятой служанкой (которой не было разрешено подавать еду), о текущем ремонте дома – и все в мельчайших деталях.

– Вы сегодня поздно вернетесь, Пол? В церкви служба, я буду дома около девяти, дверь запирать?

– Да, миссис Лихтенвальнер, скорее всего мы задержимся. Может даже, загуляем до завтра. Не исключено, что поедем в Ридинг, разомнемся кое-где.

– Право, мистер Тейт, он думает, что водит меня за нос такими речами. Говорит ужасные вещи, да так, что они кажутся еще более ужасными, и, видно, я должна считать, что раз они такие ужасные, то он на них не способен. Но знаете, что я вам скажу – вполне способен. Ими-то он и занят, а думает, что провел меня. Да ни за что. Я слишком долго живу на свете. И знаю мужчин, с которыми он проделывает эти делишки. Я по именам могу их назвать. Бездельники из «Святилища», бездельники из бильярдной.

– А нынче прибавится еще и бездельник из Форт-Пенна, – подхватил Пол.

– Ну уж нет. Только не мистер Тейт. Когда женат на такой женщине, как миссис Тейт, на других не заглядываются. Я слишком долго живу на свете.

– Ладно, Сидни, пойдем-ка лучше, а то она вконец испортит нам вечер. – Пол делал вид, что игра продолжается, но все трое понимали, что разговор вышел за пределы соленых шуточек. Пол и Сидни встали из-за стола, пожилая женщина слегка поклонилась и пожелала им доброй ночи с выражением, в котором читались одновременно осуждение и мольба.

Мужчины вернулись на веранду. По дороге Пол прихватил из буфета бутылку французского мятного ликера. Он бросил в бокалы по кубику льда, разлил ликер, и оба раскурили сигары. Дождь кончился, воздух посвежел.

– Я рассказывал тебе про нее? – осведомился Пол.

– Ты имеешь в виду ее прошлое? Нет.

– Ее мужа убили, дай подумать, тридцать или даже больше лет назад. Точно, больше. Я это помню по слухам. Он похаживал к какой-то женщине здесь, в городе, к жене железнодорожника, ну, муж застукал их у себя дома и разрядил оба ствола, впрочем, может, двустволок тогда еще не было. Так или иначе, он застрелил их, а потом и себя. То ли она ждала ребенка, то ли ребенок уже родился. Короче, он не выжил.

– Чей ребенок? Убитой?

– Нет, миссис Лихтенвальнер. Про эту часть истории я никого особенно не расспрашивал. Знаю только это – либо она была в интересном положении, либо младенец умер вскоре после этой истории. По-моему, она даже какое-то время провела в психушке, а потом моя мать вытащила ее оттуда и предложила работу.

– О Господи.

– Что такое? – вскинулся Пол.

– Не знаю, не мое это дело, но, учитывая все эти беды, мне кажется, ты слишком вольно с ней разговариваешь.

– Это психология, Сидни. Предоставь таких людей, как миссис Лихтенвальнер, самим себе, и ты рискуешь нажить сильную головную боль. Как только услышу эту бодягу про церковь, сразу выдаю ей по первое число, как только закон дозволяет.

– И ты всегда так с ней разговаривал?

– Начиная с Йеля. Она тогда глаз на меня положила, ну я, естественно, дал ей от ворот поворот, послал куда подальше, но потом узнал, как все было, и пошли такие разговоры. Это вроде как лечение. Знаешь, если привыкаешь к какому-то лекарству, оно перестает на тебя действовать. Маленькая доза может и убить, а большая – как рюмка бенедиктина.

– Как же, как же, знаю, – поддакнул Сидни.

– Она мне всегда нравилась, и я ей тоже. Между нами, когда мне было лет двенадцать-тринадцать, она позволяла мне забавляться своими грудями.

– Да ну?!

– Точно, и не делай таких удивленных глаз. Ты что же, хочешь сказать, что дома никогда не баловался со служанками?

– Нет… У себя нет. Был, правда, у меня приятель, мы у него дома с экономкой боролись, ну и, кажется, у меня тогда был оргазм.

– Какая разница? – пожал плечами Пол. – Только с миссис Лихтенвальнер я не боролся.

– А больше вы ничем не занимались?

– Нет. Достаточно и того, что было.

– И чем же все кончилось? То есть я хочу сказать, что, если бы ей захотелось, наверняка до конца довела.

– А как у тебя с экономкой кончилось? Ты либо испугался, либо противно стало. У меня ни то ни другое, я просто влюбился в девочку своего возраста. Такая невинная отроческая любовь. К тому же я вскоре уехал в пансионат.

– А миссис Лихтенвальнер симпатичная была? Когда домой приехал на каникулы, желания продолжить игры не возникало?

– Может, и возникало, но ничего не было. Видишь ли, мне кажется, она сама себе не признавалась в том, что и ее это заводит, а ведь я вырос, притом неожиданно очень быстро. Как-то я приехал домой из пансионата в своих первых настоящих брюках, и скорее всего миссис Лихтенвальнер про себя подумала: ну вот, мужчиной стал. Тот, кому она позволяла играть своими грудями, он… словом, в том греха нет. Я был ребенком. Но брюки – иное дело. Их носят мужчины. Что же до меня, то я дорос до такого возраста, когда ждешь не дождешься первого визита в публичный дом.

– Так ты же вроде влюбился в какую-то сверстницу.

– Да, только как-то у тебя все слишком гладко получается, Сидни. Ты вырос в Нью-Йорке, а в больших городах детей, видно, по-иному воспитывают. А в таких городках, как наш, уже в десять лет знаешь адреса публичных домов и всех тамошних шлюх. Не обязательно ходишь, но говорить – говоришь. Я знаю ребят, кого приводили в публичные дома собственные отцы.

– Мне тоже приходилось об этом слышать.

– Это хорошо. В таком случае, может, тебе приходилось слышать о молодых людях, влюбленных в приличных девушек и в то же время посещающих публичные дома? Держу пари, приходилось.

– Точно.

– Ну так это как раз мой случай. Я был влюблен в одну девчонку, но рассказать-то тебе хотел о миссис Лихтенвальтер. В игры с ней играть я перестал, но неравнодушен остался, и когда поступил в университет и занялся психологией, часто думал, особенно после того, как прочитал в книгах, что немало подростков балуются со зрелыми женщинами и немало зрелых женщин балуются с подростками. В общем, я стал думать о ней как врач, она стала моим пациентом. Вот потому-то я с ней так откровенен. Она думает, что я говорю так, чтобы скрыть свои… э-э… похождения, а что на самом деле стоит за этим, не знает. А я, можно сказать, ланцетом орудую, смотрю, чтобы не скопилось слишком много гноя.

– А врачом ты никогда не хотел стать, Пол? – спросил Сидни.

– Было дело, но, узнав, чего это будет мне стоить, раздумал.

– Так ведь у твоего отца куча денег. Уверен, он был бы в восторге.

– Деньги – не единственная форма оплаты. Время. Занятия. Упорный труд.

– «Фи бета каппа», – подхватил Сидни.

– Ну, в этом-то как раз нет ничего трудного. Туда я вступил, потому что родители послали меня в Йель получить образование, а если хочешь получить образование, надо учиться, а если учишься в Йеле, «Фи бета каппа» тебе скорее всего не избежать. Так что этим я обязан родителям. Но, получив образование, по крайней мере в удовлетворяющем их объеме, я решил, что теперь можно подумать и о себе, расслабиться, а у врача, каким я хотел стать, времени на это нет.

– И каким же ты хотел стать врачом?

– Психиатром. Не каким-нибудь там шарлатаном, не френологом и даже не нейрохирургом. Скажем, психопатологом. Психологом, неврологом – черт, всем вместе. В общем, мне хотелось бы стать врачом, который занимается такими случаями, как у миссис Лихтенвальнер, только гораздо более сложными, и помогает людям. Такая профессия сейчас только развивается. Ты вообще о ней ничего не слышал, да и я мало что знаю. У обычных врачей на психологию не хватает времени, а это психология. В буквальном смысле психология означает изучение сознания, духа, души. Но это и нечто большее. Ладно, поехали в Ридинг. Я свое решение принял много лет назад, и заключается оно в том, что, как только потянет, я отправляюсь в Ридинг. Тебя тянет?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Сидни.

Пол начал было подниматься в кресле, но снова сел.

– Минуту. – Он раскурил сигару и бросил быстрый взгляд на приятеля. – Да, неважным бы я стал врачом. И хозяин из меня плохой, и друг никудышный.

– Что за чушь, – запротестовал Сидни.

– Ты уже двенадцать часов в городе, – продолжал Пол. – И ты, только не спорь, приехал за поддержкой. За какой-то поддержкой. Даже если это просто встреча с другом. А я? Сначала делами занимался, потом о себе принялся болтать, теперь вот о своих удовольствиях думаю. Право, тебе следовало бы врезать мне как следует.

– Ни за что. Ты прекрасный хозяин. Лучший.

– Если бы ты вышел на улицу и забросал меня камнями, это было бы только заслуженно.

– Ну, я не собираюсь этого делать, – засмеялся Сидни.

– Знаешь, почему мне так стыдно? Потому что я знаю, зачем ты приехал, а про себя знал с самого начала. Грейс, верно?

– Да, мы расстаемся. Как ты узнал?

– Что ж, придется дружеской откровенностью компенсировать недостаток участия и нечуткость. Я слышал, что у вас что-то не ладится.

– Почему не ладится, тоже, наверное, слышал?

– Да, и это тоже. – Пол вытер пот со лба.

– Бэннон?

– Да, Роджер Бэннон, – подтвердил Пол. – Я знаю его. Правда, в последнее время не встречались.

– Он в армии. Мобилизован.

– Не в том дело. Он избегал меня еще до мобилизации. Знает, что мы с тобой друзья.

– Жаль, черт возьми, что этот сукин сын не избегал моей жены так же успешно, – заметил Сидни.

– Точно.

– Ладно, что там ходить вокруг да около, тем более с тобой. У нее был с ним роман, они спали бог знает сколько раз, целую тайную систему придумали, как перезваниваться и назначать свидания. Она сделала меня рогоносцем, опозорила детей, обесчестила себя, в общем, что там говорить. Если хочешь увидеть невменяемого, то вот он, перед тобой. И в психушку не надо ходить. Если бы ты стал врачом, каким хотел стать, один как минимум пациент тебе обеспечен. Сомневаюсь только, что ты бы мог мне помочь. Мне конец, до донышка вычерпан. О Господи всемогущий! Ну как она могла так поступить со мной, как вообще может один человек вести себя так по отношению к другому?! Я жил только ради нее, ее жизнь стала моей жизнью. Я все делал по чести, всегда был ей верен. Ничего себе не позволял, помогал воспитывать детей, удерживал от ошибок в воспитании так, что она даже не замечала этого. И любил. Ну, о любви что уж и говорить… Если не возражаешь, Пол, я бы выпил немного виски.

– Конечно, вон бутылка.

– Давай прихватим ее с собой и поехали в Ридинг. Нас бесценный Ламар повезет?

– Нет, сам за руль сяду.

– Это хорошо, можно не стесняться в выражениях.

Они вышли на садовую дорожку, ведущую к гаражу.

– Нет, ты вовсе не плохой хозяин и не плохой врач, – сказал Сидни. – За все это время я в первый раз выговорился. И ты единственный человек, с кем я могу себе это позволить. Уже лучше себя чувствую.

– Правда? Хорошо, коли так, – с сомнением проговорил Пол.

– Честно говоря, еще нет, но уже на пути, так что не беспокойся за меня.

Зеленый «локомобиль», вымытый, протертый, ждал их у входа в дом.

– Тут цельный верх, – заметил Сидни, – давай-ка поднимем.

– Если снова дождь пойдет, нам не опустить, – возразил Пол. – По правде говоря, он всегда опущен.

– А, теперь вижу, – Сидни присмотрелся к машине повнимательнее, – такая конструкция. Ладно, может, воздуха и так хватит.

– Если хочешь, можем откинуть ветровое стекло.

– Пожалуй, стоит, потому что я собираюсь прикончить эту бутылку еще до того, как мы окажемся в Ридинге. Не в одиночку, конечно. Надеюсь, ты присоединишься ко мне, когда я вспомню о приличиях и предложу глоток-другой.

Они выехали из города, и Сидни начал раз за разом прикладываться к бутылке.

После очередного глотка он нарушил молчание:

– Знаешь, странный ты малый, особенно для свидетеля на свадьбе.

– А что?

– А то. Мне кажется, ты бы мог стать по-настоящему хорошим врачом. Ты позволил мне сорваться с катушек и в результате выпустить пар.

– Только временно, Сидни, только временно. Ты сам знаешь.

– Пусть так, и все равно это надо было сделать. Но есть кое-что, чего ты не сделал. Ты даже не попытался оправдать Грейс.

– А какой в этом смысл?

– Может, и никакого, но ты был свидетелем на моей свадьбе, и когда дело так оборачивается, от свидетеля ждешь, что он хотя бы попытается залатать дыру.

– Между двумя такими упрямцами, как Грейс и ты? Да ни за что. К тому же, может, и к лучшему, что вы расстаетесь.

– Вот это уже интересно. Почему же? – спросил Сидни.

– Наверное, не стоило так говорить, но слово не воробей, – виновато улыбнулся Пол.

– Ты хочешь сказать, что я напрасно женился на Грейс?

– Не то чтобы напрасно, но, может, это действительно была ошибка. Знаешь, Сидни, тебе нужна была работа, какая-то профессия. Ведь, как бы ты ни трудился на ферме, тебя никто так и не признал фермером, а отсюда внутренняя неудовлетворенность.

– Может, ты не знаешь, но ферма теперь моя. Я выкупил ее два года назад.

– Действительно не знал, но это только доказывает мою правоту. Если уж не знал я, твой лучший друг, то откуда об этом знать жителям Форт-Пенна?

– А вот на это мне совершенно наплевать.

– Вот именно. Ты купил ферму тайком от всех, так чтобы можно было с удовлетворением сказать самому себе: «К черту всех этих ублюдков, которые думают, что я живу за счет Грейс. Я-то знаю, что это не так». Да только такое удовлетворение недолговечно. Рано или поздно захочется все рассказать тем же самым ублюдкам, но ты ведь Сидни Тейт, и на это ты ни за что не пойдешь. И стало быть, замкнешься в себе.

– Не думаю. Поверь, мне вполне хватало понимания, что я сам себя обеспечиваю и даже больше, чем просто обеспечиваю.

– Не вполне, иначе бы ты так не сказал: «обеспечиваю и даже больше, чем просто обеспечиваю». Надо, чтобы еще кто-нибудь это знал, пусть всего один человек, например я. Таких самодостаточных людей, о каких ты говоришь, просто не существует на свете. У тебя это получается лучше других, но, поверь мне, Сидни, рано или поздно тебе понадобится общество. Не обязательно много людей. Может, всего один. Но уже то, что тебе хоть кто-то да нужен, доказывает… ну я, собственно, уже сказал, что это доказывает. Так крошится лед, так умирает иллюзия самоудовлетворенного одиночества. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Иными словами, если мне нужен кто-то один, то могут быть нужны и все?

– Если речь идет о возможности прожить всю жизнь в одиночку, самому по себе, то да, верно.

– Но я ведь и не жил в одиночку. У меня были Грейс, дети.

– Да, но прими во внимание, что у мужа с женой совсем особые взаимоотношения, особенно если они живут вместе так долго, как вы с Грейс. Ты привык жить с этой женщиной, так что это не просто либо свой, либо посторонний. Она – часть тебя самого. Дети не в счет. У меня своих нет, но, по-моему, твои дети еще недостаточно выросли, чтобы считаться людьми. Покуда они зависят от тебя в главном – еда, крыша над головой, – они не совсем люди. Это, скорее, разумные животные, плюс, конечно, твоя любовь.

– Наверное, ты прав, приятелей у меня хватает – в Форт-Пенне, Нью-Йорке, Бостоне, Лондоне. Некоторых ты знаешь – Шофштали, Уоллы – словом, вся эта публика, – а с некоторыми, наверное, не знаком: Виктор Смит, Перси Хоштеттер из банка, Оскар Тиллингхаст, это полицейский-регулировщик… Впрочем, нет, Оскар на Грейс молится. Но в общем, в повседневной жизни я сталкиваюсь с массой людей.

– Кто такой Виктор Смит?

– О, это занятный старый чудак, он держит в Форт-Пенне шорную лавку.

– Тогда его я исключаю. Он – часть Форт-Пенна, а ты никогда не считал себя частью Форт-Пенна. Не обманывай себя, да и меня, Сидни. Ты не ищешь приятелей среди занятных старых чудаков – владельцев шорных лавок.

– Вот ты, например.

– Я – да, конечно. Но ведь я не из Форт-Пенна. Впервые мы туда оба приехали поездом, так что в твоих глазах я там был почти таким же чужаком, как и ты сам.

– Ладно, пусть так, но к работе-то какое это имеет отношение?

– Самое прямое. Работай ты в магазине или банке или специальностью какой овладей, тебе бы пришлось каждодневно сталкиваться с горожанами, помогать им, конкурировать, но в любом случае – видеться, узнавать, точно так же, как они узнавали бы тебя и привыкали к твоему присутствию в городе, как ты привык к ним. За два-три года ты бы примелькался, и даже твой нью-йоркский акцент никто бы не замечал.

– Извини, конечно, но если уж говорить об акценте, то с вами, немцами, сравниться трудно. Когда я впервые оказался в этих краях, понимал вас с не меньшим трудом, чем вы меня.

– Не в этом дело, можешь хоть на литературном немецком говорить. Главное, ты – другой. Я не утверждаю, что за пять лет у тебя бы изменился акцент. Для любого встречного он оставался бы новым и чужим. Но они же, эти встречные, воспринимали бы тебя иначе, как своего. А ты – их. Это люди, с которыми ты работаешь, живешь. Они бы привыкли к тебе.

– Как мило с их стороны.

– А что? Ты принадлежишь меньшинству, и это им приходится привыкать к тебе. Все справедливо. Ты чужой, и меняться – не их удел, а твой. Или не меняться. Но в любом случае привыкать друг к другу.

– И тебе кажется, я мог бы в конце концов стать своим? Если не возражаешь, еще глоток этого славного пенсильванского виски. Ты как, присоединишься? – Сидни отпил немного, передал бутылку Полу, и тот последовал его примеру. – И тогда если бы у меня была работа, то и с Грейс мы бы поладили?

– Ну же, ну, Сидни, ты опять все упрощаешь. Тебе хотелось, чтобы все было гладко, а в жизни так не бывает. Я сказал всего лишь, что, если бы у тебя была работа, ты больше встречался с людьми и имел шанс им понравиться, потому перестал бы казаться в Форт-Пенне досадной помехой.

– Ну а Грейс-то при чем?

– На этот счет я не уверен, потому что только двое знают, как все обстоит на самом деле. Но лично мне ситуация представляется следующим образом: ты не сжился с Форт-Пенном, ты так и не привык к тому, как Форт-Пенн к тебе относится, и, сам себе в том не отдавая отчета, решил, что Грейс – это столько же твоя жена, сколько часть Форт-Пенна. А со временем – что она больше часть Форт-Пенна, чем твоя жена. И таким образом у тебя легко могла развиться привычка отделять себя от нее.

– Да нет, Пол, – возразил Сидни, – все это только твои фантазии.

– Я не говорю, что вы скандалили, я говорю только о том, что ты про себя думал, даже бессознательно.

– Иногда мы толковали на эту тему. Я часто повторял, что форт-пеннская публика у меня как ком в горле, и она вроде понимала, но настаивала, что мне надо как-то с этим справиться, а я говорил, что женился на ней, а не на графстве Несквехела.

– Вполне допускаю, что это ее обижало. Вполне допускаю, что про себя она тоже считала тебя чужаком. Потому что Грейс, если только она не изменилась, всегда было наплевать на то, что происходит за границами этого самого графства.

– Ну, должен сказать, что у нее было чем себя занять внутри этих границ. Насколько я понимаю, она и с этим сукиным сыном Бэнноном встречалась там же, в округе, на соседней ферме… Так и если уж сложилось все, как сложилось, думаешь, правильно, что мы разбегаемся?

– Наверное, да. Что до меня, то я вообще не мог бы прожить с одной женщиной больше месяца. Слишком дорожу своей независимостью.

– А что, если бы ты вдруг женился на той девчонке, в которую был влюблен, когда тебе было тринадцать лет?

– Мне бы каждый день следовало становиться на колени и благодарить Всевышнего за то, что этого не произошло. Она живет в нашем городке. Благотворительностью занимается, церковные ужины устраивает и все такое прочее.

– Давай выпьем за это, – предложил Сидни.

– Хорошая мысль, – с готовностью согласился Пол. – Слушай, а так ведь и дорога короче кажется.

– Ну да, я потихоньку прихожу в себя. Все хорошо, Пол. Гора с плеч, у меня такое ощущение, будто я не о себе, а о ком-то другом говорю.

– Вот это хорошо.

– И даже любопытно становится, кого же мы с тобой сегодня трахнем.

– Ну, в этом ты можешь положиться на Мини Фауст.

– А кто это, наша хозяйка? Мы туда же, что и тогда, помнишь, много лет назад?

– Нет, конечно.

– Это плохо, – вздохнул Сидни.

– Почему?

– Было бы в этом, не знаю, как сказать, что-то знаковое. Вроде бы круг замкнул. А так прямо перед женитьбой я пошел в один публичный дом, а сейчас, когда мы порвали, иду в другой.

– Может, еще сойдетесь, разве скажешь наперед? Скажем, когда ты с войны вернешься.

– Может быть, может быть. Бэннон уехал. Все может зависеть от того, кто вернется первым, – продолжал Сидни. – Видит Бог, Бэннона она не любит… Санбери. Вот как называлось это место. Ты с тех пор бывал в Санбери, Пол?

– Проезжал на поезде.

– Знаешь, о чем я сейчас подумал? Ты был моим свидетелем на свадьбе, и ты же привел меня сюда. Предполагал ли ты, что все так кончится?

– Ничего такого я не предполагал. А может, ничего еще не кончилось.

– Еще как кончилось, старина, еще как кончилось.

– Ну, вот и приехали, – сказал Пол, останавливая машину.

– Вот это самое место? Причем образец респектабельности среднего класса. Глазам не верится. Я-то ожидал какой-нибудь безвкусицы, шика, чего-нибудь в духе дома Шофшталей. Не будет бестактно спросить, как там у вас с Конни Шофшталь? Добился своего? Грейс всегда считала, что вы составите хорошую пару.

– Будет. Но ответ – нет. По-моему, с ней вообще никто ничего не добивался.

– По-моему, тоже. Ну ладно, что дальше?

– Следуй за мной. – Пол открыл дверь трехэтажного кирпичного дома, и они с Сидни оказались в вестибюле. Звонить Пол не стал: за стеклянной дверью внутри мелькнуло женское лицо, и дверь открылась.

– Привет, Пол. Смотрю, друга привел.

– Это Сидни Тейт, из Форт-Пенна. А это Мини Фауст.

– Очарован, – поклонился Сидни.

Мини была бледненькая, худощавая, с явно крашенными черными волосами женщина. На ней была английская блузка и юбка, в руках веер из пальмовых листьев с какой-то рекламной надписью. В доме было тихо, как в доме скорби, только издалека, с верхнего этажа, доносились слабые звуки. Мини провела их в переднюю гостиную, и они расселись по местам.

– Как дела? – поинтересовался Пол.

– Да скверно, скверно. – Мини энергично обмахивалась веером. – А вы вроде в отъезде были?

Мини разговаривала с Полом, но не сводила глаз с Сидни.

– Присматриваетесь? – спросил он.

– А я всегда присматриваюсь, – без всякого смущения ответила Мини.

– Да, в Атлантик-Сити ездил, – пояснил Пол.

– Ну и как? При желании я могла бы и там завести дело.

– Понятия не имею, на сей раз никуда не ходил.

– Ясно. Знаете, если бы дела там хорошо шли, люди из Филадельфии меня бы, наверное, туда не пустили. Первая ночь за ними. Повторяю, открыть заведение я бы смогла, но в месяц бы прогорела.

– Вы? С вашими-то деньгами? – удивился Пол.

– Да какие там деньги? На нашем деле много не заработаешь. Если все идет нормально, то на жизнь хватает, но и только. А тут еще, говорят, армейское начальство собирается прижать. Они что там, с ума посходили? Парням нужны девушки. Если нет, начнут друг друга пользовать, и что это тогда за армия? Пока, правда, никто не беспокоит… Вы ведь не занимаетесь политикой, а, мистер Тейт?

– Нет.

– Я так и думала, но раз вы из Форт-Пенна, на всякий случай решила спросить. С Эдом Уотчелом, случайно, не сталкивались?

– Нет.

– Вообще-то он из Аллентауна, близкий друг губернатора и кого только не знает.

– Я с ним знаком, – вставил Пол.

– Знаю, я мистера Тейта спрашивала.

– Вы дело-то как ведете? Девушек со стороны приглашаете?

– С чего вы взяли? – удивилась Мини.

– Больно тихо у вас, – пояснил Сидни.

– Что ж, приятно слышать. Такое заведение держу. Спросите Пола.

– Угу, – промычал Пол.

– Она такое заведение держит, Пол? – послушно спросил Сидни.

– Угу.

– Что выпьете? – спросила Мини.

– Я бы не отказался от виски, но, коль скоро мы здесь, надо и женскую красоту посмотреть.

– Не гони лошадей, Сидни, – остановил его Пол, – всему свое время.

– Какое виски? – спросила Мини.

– «Олд Оверхолт».

– А еще? Воды, пива?

– Воды, пожалуйста.

Мини вышла из комнаты, и через минуту, с подносом, на котором стояла непочатая бутылка «Олд Оверхолт», появилась женщина лет тридцати или чуть больше в черном наряде с глубоким декольте и разрезом на юбке, обнажающим бедро. Она поставила бутылку на стол, улыбнулась и вышла с пустым подносом. Вслед за ней, таким же манером и в платьях того же фасона, одна в голубом, другая в красном, появились девушки с бокалами и графином воды.

– Улавливаешь? – спросил Пол. – Они ничего и никого не предлагают. Ты сам должен выбрать.

В этот момент вернулась Мини и стала открывать бутылку.

– Ну как, понравились девушки?

– Если говорить об этих трех, я бы остановился на той, что в красном, – сказал Сидни.

– Что ж, и впрямь славная девчушка. Она у меня около года. Но можете посмотреть и других.

– А сколько их всего у вас? – спросил Сидни.

– Таких сведений не разглашаем, мистер Тейт, – отрезала Мини, подавая мужчинам бокалы. – Но уверена, что вам понравится другая, Сарита.

– Сарита? Странное имя, – удивился Сидни.

– Оно из двух составилось: Сара и Рита. Получилось Сарита, – пояснила Мини.

– Ясно. Что ж, посмотрим на Сариту.

Мини снова вышла из гостиной, и буквально тут же появилась высокая, очень молодая крашеная блондинка в белом платье. В руках у нее был лакированный китайский портсигар. Она протянула его мужчинам, зажгла спичку и, ни разу не улыбнувшись, вышла.

– Надо полагать, это и есть рекордсменка Сарита, только мне она показалась холодной консервированной сельдью.

Вернулась Мини.

– Я слышала, что вы сказали, но, уверяю вас, мистер Тейт, это не так. Она делает все, что пожелаете. Большинство моих девочек тоже, хотя и не все, но Сарита предоставляет выбор вам.

– А мне она понравилась, – сказал Пол.

– Я так и думала. Берите, Пол, не пожалеете, – предложила Мини.