Текст книги "Жажда жить"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 44 страниц)

– Вот наконец дожил, – проговорил Колдуэлл. – Внук. Наверное, этого и ждешь, как только появляется первый ребенок. Во всяком случае, со мной так было с самого рождения Брока. А ты ждешь внука, Сидни?

– Даже не знаю, сэр. Сам не знаю. Сегодня я весь день только и думаю. Проснулся на рассвете около половины шестого и сразу понял – сегодня все и произойдет. Доктор О’Брайан – вот славный ирландец. Да, мистер Колдуэлл, это замечательный человек. Вам известно это лучше моего, но я хочу, чтобы вы знали, я очень ценю доктора О’Брайана. Он спас мою жену.

– Как это?

– Ну… тем, что сделал сегодня.

– А, ты имеешь в виду родовспоможение.

– Точно. Если что, я всегда буду помнить о докторе О’Брайане. Знаете, мистер Колдуэлл, я не особенно религиозный человек, но, коли худо будет, я всегда помяну добром доктора О’Брайана. А вы?

– Я тоже, можешь быть уверен.

– А кто нет, не друг мне, это как пить дать, но я и не сомневался, что вы его цените по достоинству, мистер Колдуэлл. Я и вас ценю.

– Спасибо, Сидни.

– Знаете, мистер Колдуэлл, у меня замечательный отец, лучше не бывает, но это не значит, что для меня вы хуже. Вы отец Грейс, и я чрезвычайно высоко ценю вас. Вы ведь верите мне, мистер Колдуэлл?

– Конечно, Сидни.

– Мы не часто вот так с вами разговариваем, и мне хочется, чтобы вы знали, что я думаю. Теперь я сам отец и хорошо понимаю ваши чувства. Вы желаете своей дочери всего самого лучшего, сам я не из лучших, но, может, не стоит об этом. Самый счастливый день своей жизни я провел в вашем доме. Знаете, когда это было? Когда я впервые увидел Грейс, ее лицо. Впервые. Я полностью разделяю ваши чувства, мистер Колдуэлл. Главное – это ее счастье.

– Ты сделал ее счастливой, Сидни.

– Правда? Вы действительно так думаете, мистер Колдуэлл? Что ж, хочется верить. Когда-нибудь я скажу этой крохе, что сейчас наверху, этому пареньку, когда он подрастет, я скажу ему, что он пришел в этот мир для того, чтобы сделать свою мать счастливой, и перед тем, как что-нибудь сделать, он должен спросить себя, будет ли от этого маме лучше? Это тот вопрос, который задаю себе я, и если отвечаю „да“, то делаю. А если „нет“ – нет. Как вы считаете, мистер Колдуэлл? Следует ли нам чаще появляться в обществе?

– Не знаю, что и сказать, Сидни. Вы с Грейс только год как женаты, и, учитывая то, что большую часть этого срока она была беременна… а почему ты спрашиваешь?

– У меня есть друг. Старый приятель, с которым мы познакомились еще до того, как я переехал сюда. Мы виделись с ним месяц назад, и он сказал, что Форт-Пенн хотел бы чаще нас видеть, по крайней мере Грейс. Не то чтобы он задирался или что-то в этом роде, но высказался вполне ясно. Так, словно я сноб.

– Но ведь ты не сноб, Сидни, и какое тебе дело, о чем люди болтают или думают.

– Никакого, если речь идет обо мне. Но Грейс – другое дело.

– Почему? Почему вам обоим должно быть дело до того, что говорят или думают другие? Слушай, Сидни, обо мне болтали и болтают то же самое, и я слышу это, сколько себя помню. То же самое твердили и обо мне, и о миссис Колдуэлл, когда мы пропускали какой-нибудь из званых вечеров. Так что же удивительного, что теперь про вас чешут языками? Люди даже о Броке сплетничают.

– Гм…

– Как это понять – „гм“? Что вы с Броком не такие уж закадычные друзья, мне наплевать… A-а, ясно. Это Брок сказал, что ты ведешь себя как сноб.

– Ну, не он один, иначе я бы и голову не стал забивать. Но другие говорят то же самое. Знаете, мистер Колдуэлл, если Грейс до замужества любила выходить в свет, я тоже полюблю. Ее желание – мое желание. Но ведь вроде ей нравится здесь, на ферме, и всегда нравилось, и я тоже всегда хотел жить на ферме. С кем-то другим и я не подумал бы разговаривать об этом, но мне хочется, чтобы вы знали, вы и миссис Колдуэлл. Мы живем так, как нам нравится, Грейс и мне.

– Мы с миссис Колдуэлл знаем, Сидни. Хочу сказать, и это справедливо, что мы тебя ценим. Ты сделал Грейс счастливой, а что еще нужно отцу с матерью? Мне бы хотелось, конечно, чтобы и у Брока все складывалось лучше, но, честно говоря, не знаю, чем ему и помочь.

– Единственное, что могу предложить, – пусть Брок хоть целый свет обойдет, но отыщет жену вроде Грейс.

– Ты, стало быть, считаешь, что Броку надо жениться?

– На девушке, похожей на Грейс.

– На девушке, похожей на Грейс, – эхом откликнулся Уилл Колдуэлл.

– Да, точно такой же. Только он ее не найдет. Потому что второй такой, как Грейс, нет.

– Ага. А то я уж испугался, будто ты клонишь к тому, что Брок так любит сестру, что других девушек просто не замечает.

– Не мне судить Брока, мистер Колдуэлл. Он на многое смотрит иначе, чем я, а я иначе, чем он.

– Ну, это понятно.

Они выпили еще немного шампанского и еще немного потолковали, пока Сидни не задремал прямо в кресле. Уилл Колдуэлл достал из гардероба пальто, прикрыл им зятя и лег в постель.

Младенца крестили в соборной баптистерии, что, конечно, не вполне компенсировало решение Грейс венчаться в бексвиллской церкви, но хотя бы должно было показать викарному епископу, что Сидни и Грейс намерены воспитать сына в епископальной вере. В честь обоих дедов мальчика назвали Альфредом Уильямом. На что каждый из них ответил тысячей долларов на содержание детского отделения больницы Святой Девы, на вращающиеся двери которой по указанию доктора О’Брайана повесили медную табличку с соответствующей надписью: „С признательностью за дар в честь Альфреда Уильяма Тейта“.

Нельзя сказать, что момент, когда они с Грейс стали Тейтами, прошел для Сидни незаметно. Это случилось после рождения первенца, когда Грейс вполне оправилась и чувствовала себя хорошо, и Шофштали купили машину, и кто-то еще купил машину, и еще кто-то; кроме того, расширилась трамвайная сеть, поэтому друг семьи, сев где-нибудь в центре города на транспорт, три четверти часа спустя мог сойти на ферме. Таким образом, благодаря автомобилям и городскому транспорту на ферме стало больше народа. Но из этого вовсе не следует, что она стала популярным местом встреч в том смысле, что люди считали, что могут явиться туда без приглашения, но те, кому там были всегда рады и кто об этом знал, наведывались теперь чаще, чем прежде, и Грейс обнаружила, что ей доставляет удовольствие быть хозяйкой. „Меня по-прежнему не тянет в гости к подружкам, но принимать их здесь приятно“, – сказала она как-то мужу. Они приезжали в любое время года, вежливо выслушивали рассказы Грейс и Сидни о жизни на ферме, а потом возвращались домой, вспоминая, как хозяева провожали их до ворот, – завидная картина домашнего уюта, какой возникает, когда городскую жизнь меняешь на деревенскую. Но со временем Форт-Пенн оброс модными, не имеющими отношения к полевым работам окраинами, и там с неизбежностью появился первый сельский клуб. Как Джордж Уолл сказал Мэри Уолл, „конечно же, неплохо жить на ферме, как Тейты, но Сидни – фермер-джентльмен, а я каждый день вкалываю. Большая разница. Если Сидни захочется отдохнуть пару дней и съездить в Филадельфию, дела хуже идти не станут. Между нами говоря, может даже лучше. Но если я возьму несколько дней отдыха, у меня вычтут из заработка. О ферме можно подумать, когда разбогатеешь да в отставку выйдешь“.

Именно эти слова не достигли ушей Сидни, но обнаружилось, что это мнение разделяют почти все друзья Тейтов. Больше года Сидни, что ни день, седлал лошадь и объезжал округу, пока наизусть не выучил все дороги и большинство тропинок на три-четыре мили к западу от реки, на полпути к Форт-Пенну в южном направлении и на шесть-семь миль в северном. Если не считать крохотных деревушек вроде Бексвилла, который на общем фоне выглядел случайным каменистым островком, это были в основном поля. В Бексвилле, превышающем размерами большинство деревушек, имелись гостинца или, скорее, постоялый двор для фермеров, церковь, небольшая мукомольная фабрика, магазин, кухня и пара десятков домов. Сидни казалось, что он живет в уголке, идеально приспособленном для лисьей охоты. В первые дни он начинал ежеутренний объезд с единственной целью – получше узнать землю и людей, ее обрабатывающих, но стоило ему перескочить через первую же изгородь, как им овладевала охотничья страсть. Вообще-то любителем лисьей охоты он был не больше, чем любителем игры в поло, но, поделившись с Грейс своей идеей наладить охоту, нашел в ней единомышленницу. Она была беременна, но к осени смогла бы сесть на лошадь, и тогда-то и можно будет основать небольшой клуб любителей охоты на лис. По удачному стечению обстоятельств как раз тогда у Тейтов оказались в гостях десять супружеских пар, к ужину появился кое-кто еще, и по окончании застолья Сидни произнес небольшую речь. Из присутствующих все мужчины и большинство женщин умели ездить на лошади, а иные и вовсе были заядлыми наездниками.

– Грейс тут ни при чем, – начал он, – видите ли, в чем дело, друзья, я собрал вас не просто так. Уверен, вы думали, что пришли просто вкусно поесть, а после ужина мы поиграем в карты. Но у меня был свой тайный замысел. Кроме Грейс, никто ничего не знает. В общем, мне хотелось бы поговорить с вами об основании охотничьего клуба.

– Охотничьего клуба? Вы хотите сказать, клуба охотников на лис? – уточнил кто-то из присутствующих.

– Ну да. Все мы здесь любим покататься на лошадях, когда есть возможность, а иные выезжают по нескольку раз в неделю. При этом, насколько мне удалось выяснить, в Форт-Пенне никогда не было охотничьего клуба.

По выражению лиц присутствующих Сидни сразу понял, что никакого охотничьего клуба в Форт-Пенне не будет и дальше. Он расписывал красоты округи, известные гостям лучше, чем ему, и указывал на пользу, которую приносит телу и душе погоня за мсье Райнеке^[9]. Да, признавал он, есть некоторые препятствия вроде изгородей, которые придется перескакивать, но поскольку это всего лишь первое собрание, да фактически даже не собрание, он рассчитывает, что, если удастся заинтересовать определенную группу лиц, это можно будет счесть началом.

– Джордж Уолл, вы всю жизнь в седле, так что давайте начнем с вас. Как вам идея?

Джордж Уолл неохотно поднялся с места.

– Что ж, оно, может, и неплохо, хорошая разминка и, как вы и сказали, барьеры всякие, а быть мокрой тряпкой неохота. Только вот где найти время для таких развлечений? Я в конторе с половины девятого утра, и остальные, наверное, тоже, и трудно даже сказать, когда выдастся свободное утро. Не думаю, что сейчас или в будущем у нас наберется достаточное количество желающих, чтобы оправдать покупку своры собак; да и в каких конюшнях держать лошадей? Право, не знаю, Сидни. Я сажусь в седло при первой возможности, но выпадает она даже реже раза в неделю. Может, послушаем, что Хэм думает?

– Ладно. Хэм Шофшталь?

– Я выезжаю чаще Джорджа, потому что зимой, раз в неделю, прохожу военную подготовку на плацу, а по субботам и воскресеньям объезжаю ферму. Но вообще-то, боюсь, Джордж прав, по рабочим дням время будет выкроить трудно.

Сидни попросил высказаться еще несколько человек и, не услышав ничего нового, закрыл обсуждение:

– Что ж, похоже сейчас не складывается, но мне бы очень хотелось, чтобы вы время от времени подумывали об этом, и, может, через несколько лет мы вернемся к моей идее. Начать можно было бы с игры в „зайца и собаку“, и если она вызовет интерес, может превратиться в настоящую охоту. А пока перекинемся в картишки.

Сначала за карточными столами повисло несколько напряженное молчание, но потом гости вернулись к предмету обсуждения. Сидни услышал, как женщина, сидевшая неподалеку, сказала:

– Я бы не прочь поохотиться, да только кто составит компанию, кроме самих Тейтов да еще нескольких девушек вроде меня?

Вскоре все разъехались по домам, кроме Брока и Конни, которые остались ночевать на ферме.

– Жаль, что мой брат Хэм не умеет думать своей головой. Он всегда хотел, чтобы в Форт-Пенне был охотничий клуб, но, выслушав Джорджа, Уолл тоже решил прикинуться деловым человеком.

Они с Грейс удалились, оставив Сидни наедине с Броком.

– Ну а ты, Брок, что скажешь?

– О клубе?

– Да.

– Я за. Может, это как раз то, что мне нужно.

– Напрасно я начал с Джорджа Уолла. Мне он нравится, но слишком уж энергично делает карьеру.

– Да нет, не в этом была твоя ошибка, – возразил Брок. – Ты вообще неправильно повел все дело.

– Как это?

– Откровенно?

– Разумеется.

– Что ж, тогда слушай. Начнем с того, старина, что тебе вообще не следовало бы играть роль зачинщика. Позволь дать небольшой совет. Всякий раз, как тебе захочется каких-нибудь перемен в Форт-Пенне, заинтересуй ими кого-нибудь, а сам оставайся в стороне.

– То есть не тот я человек, что ли?

– Да. Не то чтобы люди имели что-нибудь против тебя лично. В таком положении оказался бы каждый пришелец. Если бы ты сначала поговорил со мной, я бы тоже не полез на трибуну, но хотя бы дал тебе правильный совет, и тогда вместо того, чтобы похоронить идею охотничьего клуба, люди сейчас толковали бы о том, как лучше ее осуществить. Всего-то и надо было поделиться со мной, я бы потолковал с Хэмом Шофшталем, Хэм решил бы, что это его собственная мысль, и ты оглянуться бы не успел, как он уже предлагал бы тебе затеять это дело – охотничий клуб. Уж что-что, а этот городок я знаю как свои пять пальцев. Может, это вообще единственное, что я знаю.

– Ты прав, – огорченно вздохнул Сидни. – Ну что ж, хотя бы я получил кое-какой урок. Тейты – не те, кому должно проявлять инициативу.

– Тейты?

– Да, Брок, вот именно. Тейты. Я как-то ненароком услышал, что именно так нас теперь называют.

– Верно, теперь вы – Тейты. Согласен, это большой шаг вперед.

– Вот именно, старина, – ухмыльнулся Сидни. – Мы так никогда не поладим, а, Брок?

– Не знаю. Не поладим? А что ты разумеешь под „ладить“? От меня ведь не требуется видеть в тебе Спасителя только потому, что ты женился на моей сестре, так? С другой стороны, и ты после женитьбы на Грейс не переменил своего мнения обо мне. Ты считаешь меня надутым индюком, а я считаю таковым тебя, ну и пусть все остается по-прежнему. Мы ведь и так стараемся как можно реже пересекаться, не правда ли? На людях ведем себя прилично, а что еще надо?.. Ладно, я пошел спать. Покойной ночи, старина.

– Покойной ночи.

Брок остановился у двери и с улыбкой посмотрел на Сидни.

– Да, кстати, я, кажется, сказал, что не должен видеть в тебе Спасителя только потому, что ты женился на моей сестре?

– Сказал.

– Ну, так я и не вижу. Я как-то столкнулся с твоей приятельницей. Ну, не совсем столкнулся. Соней ее зовут.

– Соня? Не знаю никакой Сони. А как ее фамилия?

– Да она часто меняет. Но твоя фамилия ей известна. Когда меня ей представили, она сказала: „Ведь вы в родстве с Сидни Тейтом?“ Насколько я понимаю, твой друг Пол Райхельдерфер сказал ей, что ты женишься.

– А, теперь я понимаю. Ты об этой Соне. Что ж, надеюсь ты провел славный вечерок. А ведь это и впрямь роднит нас, а, старина?

– Вне всякий сомнений, – кивнул Брок. – Сейчас она в Форт-Пенне и вроде жаждет повидаться с тобой. Должно быть, вы близко знакомы.

– Очень близко, ночь провели вместе.

– Да? А судя по тому, как она говорит о тебе, я решил, что гораздо дольше.

– Нет, старина, только одну ночь. И пока ты не начал разыгрывать целый спектакль на эту тему, позволь расставить точки над i: это было до знакомства с Грейс.

– Да брось, старина, мне-то что за дело до этого?

– Покойной ночи.

– Третья Южная улица, 411. Это новое заведение.

Сидни промолчал. Он встал, открыл окно и, словно бы про себя, проговорил вполголоса: „Что-то стало здесь попахивать“. Брок по-прежнему стоял на пороге.

– В самом деле? – откликнулся он. – Раньше ничего не чувствовал, разве что в последний год или около того. Покойной ночи, старина.

На сей раз он действительно ушел, и Сидни пришлось выкурить целую трубку, прежде чем он почувствовал, что готов подняться наверх. Грейс чистила зубы. Дверь в ванную была открыта.

– Облажался я, – вздохнул Сидни.

– Ты о клубе?

– Ну да. Братец Брок только что указал мне на мои ошибки.

– А ему-то откуда знать? Он сам только и знает, что ошибается.

– Спасибо, Грейс.

– А то я не знаю, что, стоит вас оставить вдвоем, вы ведете себя точно дети. Ну, что тебе до него? Ему бы только подколоть тебя.

– Знаю, но отвечать как-то надо? Я вообще-то умею держать себя в руках, но он – словно овод.

– Слушай, ты ведь на мне женился, а не на нем или ком-нибудь еще из Колдуэллов, верно? Вовсе не обязательно видеться с ним.

– Ну да, – кивнул Сидни.

Грейс закончила вечерний туалет, скользнула в кровать, а Сидни, раздеваясь, продолжал:

– Но вообще-то он кое-чему меня научил. Другое дело, что мне и самому следовало бы это знать. Отныне… отныне все будет идти так, как и шло раньше. Сегодняшний вечер – исключение.

– О чем это ты? – спросила Грейс.

– Мы всегда жили собственной жизнью, ни в чьи дела не вмешивались и от своих, как правило, посторонних держали подальше. Сегодня вечером я допустил оплошность – предложил что-то свое. Но если эти люди, наши гости, люди, которых мы знаем лучше других и чаще, чем других, видим, если они выказывают такое равнодушие к предложению только потому, что оно исходит от меня, – так какого черта мне вообще о них думать?

– Ты прав.

– Знаешь, иногда мне то одно приходит в голову, то другое, что могло бы пойти на пользу Форт-Пенну или сделать жизнь наших друзей чуть интереснее. Я подумывал даже заняться политикой…

– Правда? Ты никогда мне об этом не говорил. Хорошо, однако, что ты отказался от этой мысли.

– Да так, между делом. Все знают, что я честный человек, взяток не беру…

– Знаешь, Сидни, те, кто берет взятки, не любят тех, кто их не берет, особенно в политике. Это мне отец сказал. Извини за плагиат.

– Не важно, кто сказал, но мысль очень мудрая. Я даже рад, что меня нынче щелкнули по носу, ведь речь-то шла о такой мелочи. Хороший урок, и бесплатный. Ну, немножко самолюбие задели. Всего-то. В общем… отныне я фермер.

– Будем жить своей жизнью. Это самое лучшее, – резюмировала Грейс.

Сидни лег рядом с женой, и в радостях любви забылось все, о чем только что шла речь.

10 июня 1913 года Сидни и Грейс отпраздновали десятилетие свадьбы. Сидни исполнилось тридцать пять, Грейс – двадцать девять. У них было трое детей: девятилетний Альфред, семилетняя Анна, которую отец иногда называл Аннатейт – шутка во втором поколении семьи Тейт, – и пятилетний Уильям Брок, которого все звали Билли.

Новая жизнь шла бок о бок с утратами. Смерть собирала свою жатву: в 1907 году умер Уилл Колдуэлл, через год – Эмили, тогда же ушла мать Сидни, а его отец скончался двумя годами раньше.

В этом мире материальных благ завоевания Тейтов выглядели внушительно, хотя и не сногсшибательно. Сидни не обнаруживал ни малейшей склонности к финансовым спекуляциям, но со своими деньгами обращался осмотрительно и такую же осмотрительность проповедовал, коль скоро речь шла о деньгах Грейс. В Нью-Йорке его финансовым советником был Джордж Лонгуэйз, а в Форт-Пенне их с Грейс совместными делами занимался Перси Хоштеттер из местного банка. Единодушный консерватизм Сидни, Джорджа и Перси не позволил Тейтам достичь большого процветания в тот период национальной истории, когда игра на бирже сделалась практически невозможной из-за обилия так называемых беспроигрышных шансов. В Форт-Пенне Сидни и Грейс, а также Брок выпали из первой пятерки самых богатых семей, но в десятке-таки удержались.

Положение Колдуэллов в обществе за минувшие десять лет не изменилось; в 1903 году оно не могло быть лучше, но и далее не ухудшилось. Они по-прежнему были вольны принимать те предложения, что им по душе, и отклонять те, что неинтересны; и подобно тому как раньше было почетно преломить хлеб с Уиллом и Эмили Колдуэлл, ныне как честь воспринималось приглашение к Грейс и Сидни. Начиная с 1909 года, когда они купили свой первый „пирс-эрроу“, Сидни и Грейс стали чаще мелькать на улицах города, и летом и зимой, а в 1913-м, когда появился второй „пирс“, а Сидни приобрел „кабриолет-мерсер“ и двухцилиндровый „интернешнл-харвестер“, кто-нибудь из Тейтов ежедневно ездил в Форт-Пенн, хотя бы для того, чтобы отвезти детей в школу или забрать их домой.

Теперь они могли смело назвать свой брак состоявшимся, согласно давней традиции делового мира считать предприятие состоявшимся и отмечать на фирменном бланке: „основана в… году“ лишь через десять лет после самого основания. Могли Тейты и сослаться на отзывы свидетелей: „Не знаю в Форт-Пенне более дружной семьи“.

В день годовщины Сидни зашел в клуб пообедать. Вечером они ожидают бывших подружек невесты и свидетелей со стороны жениха, также ближайших друзей. Сидни отправился в город постричься, что, впрочем, означало не больше чем подровнять волосы на висках. Вопреки привычке не употреблять спиртного до заката он выпил бокал шерри и съел порцию ирландского тушеного мяса. Сидни устроился в столовой, а не в гриль-баре, дабы воспользоваться преимуществами неписаного правила, согласно которому в столовой ты сам выбираешь себе компанию, а в баре к тебе теоретически может подсесть любой. Ему хотелось поразмышлять о Грейс и их браке, потому что в такой день, как считал Сидни, это будет правильно. Подбить бабки, подвести итоги.

„Это хороший брак. Я люблю жену и не сомневаюсь, что и она меня любит. Если кого и любит, то, не считая детей, – меня. Я нравлюсь ей в постели, и она никогда не выказывает ни малейшего интереса к другим мужчинам, что примечательно, особенно если учесть, как многие из них стараются предстать перед ней в лучшем виде. Да, она любит меня. Правильно, я действительно считаю, что моя жена меня любит. И видит Бог, я люблю ее, в этом никогда у меня не возникало тени сомнения. Я едва замечаю других женщин даже сейчас, после десяти лет брака. Мне может понравиться хорошенькое личико, я нередко пытался представить себе, как выглядят женщины – друзья нашего дома обнаженными, на что они способны, на что не способны. Случалось, я ловил их взгляды и чувствовал, что они задают себе те же вопросы относительно меня. Но, видя их и понимая, что если бы случайно я столкнулся с этими дамами в Филадельфии или Нью-Йорке… я тут же их расхолаживал своей вежливостью, никогда не брал за руку, и вряд ли когда возьму, и надеюсь, рассчитываю, молю Бога, что и Грейс никогда никому не позволит взять себя за руку… Это плохо, это дурно, нельзя даже думать об этом! Остановись! Это дурно! Сегодня тепло, хорошая погода. Календарь не имеет с нами, со мной и Грейс, ничего общего. Все хорошо, мы женаты десять лет, в таких случаях принято отмечать годовщину свадьбы, но надо, надо прекратить эти опасные, дурацкие рассуждения о том, кто и что чувствует…“

– Привет, Сидни. – „Ну вот, самое время, пусть это даже мой всегда несвоевременный шурин“.

– А, это ты, Брок, привет. Присаживайся.

– Уверен, что не против?

Да, правила ты знаешь, сукин ты сын. За свой стол ты никому бы не позволил присесть.

– Садись, говорю, не стесняйся.

– Спасибо.

– Обедал?

– Сандвич перехватил в гриль-баре.

– Выпьешь что-нибудь?

– Пожалуй, нет, спасибо, – отказался Брок. – Большой сегодня день, а?

– Да, десятка, – согласился Сидни. – Так вот почему ты отказываешься – не хочешь пить за юбилей.

– Черт, как посмотрю на вас, старых развратников, иногда думаю, что тоже мог бы пойти этой дорогой.

„Ах вот как, сегодня, стало быть, мы о старых развратниках, такая линия“.

– Ну, в одиночку с этим не справиться. Я хочу сказать, хорошую семью одному не построить.

– Это не единственное, что нельзя сделать в одиночку, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Для того чтобы сходить налево, тоже двое нужны, – хмыкнул Брок. Смеялся он с некоторых пор медленно, с одышкой, что делало его на двадцать лет старше, чем он был на самом деле, и на десять, чем выглядел.

– Ага, я догадывался, – кивнул головой Сидни.

– Да, как посмотришь вокруг, все мои старые друзья переженились. Я – последний холостяк и все ищу одного-другого, кто составил бы мне в ближайшее время компанию на ночную смену. То есть я хочу сказать, не на один раз, а постоянно, если только опять не запутаются. Постоянно. Потому что поразвлечься раз-другой всякий может; ты понимаешь меня, не так ли? Впрочем, насчет тебя ничего не скажу. Хотя любопытно было бы узнать.

„Ну, сейчас я с тобой поиграю. Если думаешь, что пущусь в подробности, послушай-ка это“.

– Ну, это вряд ли. Потому что, если мне захочется, как ты говоришь, пойти в ночную смену, я уж позабочусь о том, чтобы ты не узнал.

Брок уже был готов разозлиться, но в последний момент передумал и только шумно фыркнул:

– Да ты у нас умник, Сидни. Снимаю шляпу.

Подошел официант.

– Что-нибудь еще, сэр?

– Нет, спасибо. – Сидни подписал чек.

– Уходишь? – осведомился Брок.

– Да, к парикмахеру хотел зайти.

– Что ж, на одну стрижку волос хватит. Хе-хе-хе. Только пусть сверху слишком много не снимает. Хе-хе-хе. Вечером увидимся.

– А, так ты придешь?

– Конечно. Разве ты мог меня не пригласить? Хе-хе-хе.

– Но ты не обязан принимать приглашения. Хе-хе-хе. Пока, Брок.

– До чего же я тебя люблю, старина Сидни. Хе-хе-хе.

– Всего хорошего, мистер Тейт, – поклонился Ферфакс.

– Всего хорошего, Ферфакс, – кивнул Сидни.

Он направился в парикмахерскую Шофшталь-Хауса, самую крупную и из-за практически полного отсутствия конкуренции самую модную в Форт-Пенне цирюльню. Среди ее постоянных клиентов были члены клуба, кандидаты в члены, члены спортивного клуба, просто желающие стать его членами, сенаторы и члены законодательного собрания, проработавшие больше одного или двух сроков, а также совершенно посторонние люди. Именно в таком порядке клиенты и обслуживались, и прием оказывался соответствующий – от почтительного до равнодушно-вежливого. Преуспевающий чужак с бриллиантовой заколкой в галстуке и часами на золотой цепочке не был „следующим“, если своей очереди ждал член клуба, пусть даже он и был впереди. Точно так же сенатор штата – не член клуба Форт-Пенна, избранный лишь во второй раз, должен был терпеливо дожидаться, пока обслужат члена спортивного клуба. Хозяин парикмахерской Петер Рингвальт лично следил за „правильным“ продвижением очереди. „Подумаешь, политиканы, – бурчал он. – Говорите, не перевыберут? Так на кой черт я должен о них беспокоиться? Клиент из Форт-Пенна – вот мой клиент. Политиканам не нравится, как я веду свое дело? Так пусть идут в другую цирюльню, там и стригутся“. Такое отношение заставляло большинство законодателей обращаться в сенатскую парикмахерскую, но те из них, кто подумывал о хорошей карьере, предпочитали все же стричься и бриться у Петера.

– Мистер Тейт, добрый день, – почтительно приветствовал его Картер Бирдсонг-младший, сын Ферфакса из клуба.

– Привет, Карсон.

– Пожалуйста, сэр, вашу шляпу. Сию минуту буду к вашим услугам. Прикажете по ботиночкам пройтись? У нас сегодня новая коричневая вакса. Если не ошибаюсь, вы следующий, да, точно. Мистер Герман Миллер уже вам улыбается и кланяется, кресло ждет вас, мистер Тейт.

– Добрый день, Питер, – кивнул Сидни.

– Задаравствуйте, мистер Тейт. Герман ждет вас.

Сидни опустился в удобное кресло, взглянул в зеркало, перевел взгляд на Миллера, который тоже смотрел в зеркало и с улыбкой накидывал простыню на плечи Сидни. Герман всегда ждал, когда Сидни первым начнет разговор, и всегда улыбался ему в зеркале. Здесь за последние десять лет ничего не переменилось, от многословных приветствий Картера до сдержанной улыбки Германа.

– Ну что, Герман, как думаешь, сегодня на матрас хватит?

Парикмахер усмехнулся в ответ на привычную шутку Сидни.

– Разве что на маленький. Вот такой. – Он втянул большой и указательный пальцы и развел их примерно на полдюйма. Это тоже входило в правила игры.

– Все меньше и меньше, да? – продолжал Сидни.

– Ну, фы же знаете, как говорят. На аспальте трава не растет.

На некоторое время старые друзья погрузились в молчание. Десять на пятьдесят будет пятьсот. Разделить на два – двести пятьдесят.

– Слушай, Герман, знаешь, сколько раз ты меня стриг?

– А? Ума не приложу.

– Около двухсот пятидесяти.

– Прафда? Двести пятьдесят? Ой-ой-ой.

– Я хожу сюда почти десять лет, примерно раз в две недели, и за все это время никто, кроме тебя, меня не стриг.

– А почему вы вдруг подумали об этом?

– Сегодня десять лет, как я женился.

– Прафда? Поздрафляю, и миссис Тейт тоже мои поздрафления передайте. Десять лет, здорофо. Фернусь домой, скажу жене, и она испечет фам торт. Остафлю зафтра ф клубе, пусть ваш шофер заберет.

– О, спасибо, Герман, большое спасибо. Я ничего такого не имел в виду, но, ты же знаешь, торт миссис Миллер я могу в одиночку съесть.

– Да. И мальчики тоже пусть полакомятся. Зачем обижать их, если я обещал по пирожному.

– Ну а они каждую неделю будут приходить подстричься, лишь бы отведать вашу выпечку.

Снова наступило молчание. Картер тем временем почистил ботинки Сидни. Обычные пятнадцать центов чаевых Миллеру, никель Картеру, и Сидни вышел из парикмахерской.

Следующая остановка – ювелирный магазин „Кемп и Боннивел“. Николас Боннивел, не убирая рук с прилавка, с улыбкой поклонился.

– Добрый день, мистер Тейт. Все готово, – пропел он и, отойдя к сейфу, вернулся с подарком, который Сидни приготовил для Грейс, – расшитую золотом театральную сумочку с золотой десятидолларовой монетой внутри. Николас положил ее на голубую бархатную подушечку.

– Замечательный подарок, просто чудесный. И ничего похожего в Форт-Пенне нет, это я вам гарантирую, мистер Тейт.

– Точно, мистер Боннивел? А то вы ведь знаете, дамы к таким вещам чувствительны…

– Сто процентов, мистер Тейт. Такую вещь вы не увидите даже в больших городах – в Нью-Йорке или Филадельфии. Это сделано на заказ, для вас лично, и оптовику, с которым мы ведем дела, доверять можно, он всегда держит слово. – Ювелир подпер подбородок большим пальцем и изучающе посмотрел на мешочек, словно ожидая от того чего-то. Затем он поднял голову, чтобы убедиться, что и Сидни ожидает того же, но тот только одобрительно кивнул.

– Если миссис Тейт что-то не понравится, самая мелочь, мы будет только рады… но нет, мистер Тейт. Я слишком долго занимаюсь своим делом. Это будет настоящая сенсация. – Боннивел стал заворачивать подарок. – Десять лет, – покачал он головой. – Просто не верится. Я прекрасно помню вашу свадьбу. Столько заказов мы не получали за все годы работы, исключая Рождество. Просто обвал какой-то. Нам даже приходилось кого-то отправлять к конкурентам. С постоянной клиентурой мы еще кое-как справлялись, но что касается тех, кто пришел в последний момент… Если, на наш взгляд, не находилось ничего достойного мисс Грейс Колдуэлл, мы говорили: попробуйте зайти к Шмидту и Берку, может, у них что-нибудь найдется. Смотрите, эта маленькая застежка тоже из золота; золото мягкое, носить удобно, но если что не так, миссис Тейт может прийти в любую минуту, мы за ночь все исправим, здесь же, в магазине. – Боннивелу пришлось развернуть подарок, чтобы показать, как действует застежка. – Взгляните еще раз. Да, золотая монета. Создает необычное настроение. Десять долларов – по доллару на каждый год. Оберточная бумага. Бархатный мешочек. Снова оберточная бумага. Воск. Фирменная печатка с инициалами „К и Б.“ Ну вот, кажется, и все. Примите наши самые теплые поздравления, мистер Тейт.