Текст книги "Избранные сочинения в шести томах. Том 3-й"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 52 страниц)

говор. С минуту он раздумывал, потом печально поднял взор на своего молодого товарища и продолжал: – Каждого воина надо судить по его силам. Я сказал моему сыну, чего я не могу, пусть же он откроет свои уши на то, что я могу сделать. Лось не измерит прерию быст¬ рее, чем эти старые ноги, если пауни доверит мне весть, которую мвжет отнести белый человек. – Пусть бледнолицый слушает,– ответил индеец после одной секунды колебания, вызванного прежним отка¬ зом.– Он останется здесь, пока сиу не сосчитают скальпы своих мертвых воинов. Он переждет, пока они не уста¬ нут прикрывать лысые головы восемнадцати тетонов ко¬ жей одного пауни; пусть глаза его будут широко открыты, чтобы увидеть место, где они зароют кости воина. – Это я могу, и я это сделаю, благородный юноша. – Он отметит место, чтобы всегда его узнать. – Не бойся, не бойся, я никогда не забуду этого места,– перебил старик, готовый расплакаться перед этим неколебимым спокойствием и готовностью принять свою судьбу. – Теперь я знаю, что мой отец пойдет к моему народу. У него седая голова, и я знаю, что его слова не улетят, как дым. Пусть он подойдет к моему жилищу и громко назо¬ вет имя Твердого Сердца. Ни один пауни не будет глух. Потом пусть мой отец попросит, чтобы дали ему молодого жеребца, на котором еще никто не сидел верхом, но кото¬ рый глаже оленя и быстрее лося. – Я понял тебя, я понял,– опять перебил внима¬ тельно слушавший старик.– Что ты сказал, будет сде¬ лано; да, будет сделано хорошо, или я совсем не понимаю, чего желает, умирая, индеец. – А когда наши юноши передадут моему отцу поводья этого жеребца, приведет он его кривой тропой к могиле Твердого Сердца? – Приведу ли? Да, я приведу, отважный юноша, хотя бы зима завалила эти равнины сугробами и солнце стало бы прятаться днем, как ночью. Я приведу коня к священ¬ ному месту и поставлю его так, чтобы его глаза смотрели на закат. – И мой отец заговорит с ним и скажет ему, что хозяин, растивший его с первых дней, теперь зовет его? – Скажу, скажу; хотя, видит бог, я стану говорить это коню не с тщеславной мыслью, что животное поймет 300

мои слова, а только чтобы выполнить все, что требуется в согласии с индейским суеверием... Гектор, собачка моя, что ты думаешь насчет разговора с конем? – Пусть седобородый скажет это жеребцу па языке пауни,– перебил его обреченный пленник, услышав, что старик говорит с собакой на каком-то незнакомом языке. – Воля моего сына будет исполнена. Этими старыми руками, хоть и надеялся я, что не доведется им больше проливать кровь ни человека, ни зверя, я убыо копя на твоей могиле. – Хорошо! – сказал молодой пауни, и отсвет удовле¬ творения пробежал по его лицу.—Твердое Сердце поне¬ сется на своем коне в блаженные прерии и предстанет перед Владыкой Жизни как вождь! Мгновенная разительная перемена, происшедшая с лицом индейца, вдруг заставила траппера перевести взгляд в другую сторону, и тут он увидел, что совещание тетонов кончилось и что Матори, сопровождаемый немно¬ гими самыми влиятельными воинами, неторопливо на¬ правляется к намеченной жертве. Глава XXVI Хоть женщина, не склонна я к слезам... Но в сердце скрыто горе, и оно Не затопить грозит, а сжечь огнем. Шекспир Футах в двадцати от пленников тетоны остановились, и их предводитель знаком подозвал к себе старика. Трап¬ пер повиновался, но, отходя, бросил на пауни многозначи¬ тельный взгляд, как бы еще раз подтверждая, – и юноша понял, что он не забудет своего обещания. Матори, как только пленник подошел достаточно близко, простер руку и, положив ладонь на плечо насторожившегося старика, стоял и долго смотрел ему в глаза, точно хотел проник¬ нуть взором в его затаенные мысли. – Всегда ли бледнолицый создан о двух языках? – спросил он, убедившись, что тот выдержал взгляд с неиз¬ менной твердостью, так же мало устрашенный гневом вождя в этот час, как и всем, что ему грозило в будущем« 301

– Честность лежит не на коже, а глубже. – Это так. Теперь пусть мой отец выслушает меня. У Матори только один язык, у седой головы – много. Может быть, они все прямые и ни один из них не раз¬ двоен. Сиу – только сиу, и не более, а бледнолицый – кто угодно! Он может говорить с пауни, и с конзой, и с омахо и может говорить с человеком из своего же народа. – В поселениях у белых есть люди, которые знают еще больше языков. Но что в том пользы? У Владыки Жизни есть ухо для каждого языка! – Седая голова поступил дурно. Он сказал одно, а думал другое. Глазами он смотрел вперед, а мыслью – назад. Он ехал на коне тетонов и загнал его; он друг воина-пауни и враг моего народа. – Тетон, я твой иленник. Хотя слова мои – белые, они не будут жалобой. Верши свою волю. – Нет. Матори не сделает белые волосы красными. Мой отец свободен. Прерия открыта для него на все сто¬ роны. Но, прежде чем он обратится спиной к тетонам, пусть он получше посмотрит на пих, чтобы он мог сказать своему вождю, как велик дакота! – Я не спешу уйти своей тропою. Ты видишь муж¬ чину с белой головой, тетон, а не женщину: я не побе¬ гу во весь дух рассказывать народам прерий, что делают сиу. – Это хорошо. Мой отец курил трубку на многих советах,– ответил Матори, решив, что достаточно распо¬ ложил к себе старика и может перейти к своей непосред¬ ственной цели.– Матори будет говорить языком своего дорогого друга и отца. Бледнолицые, раз они молоды, ста¬ нут слушать, когда откроет рот старый человек одного с ними племени. Мой отец сделает пригодным для белого уха то, что скажет бедный индеец. – Говори громко,—сказал траппер, без труда поняв, что вождь в этих образных оборотах приказывает ему стать его переводчиком.—= Говори, мои молодые друзья слушают. Ну, капитан, и ты, друг мой бортник, собери¬ тесь с духом, чтобы твердо, как пристало белым воинам, встретить злые ухищрения дикаря. Если вы почувствуете, что готовы содрогнуться под его угрозами, оглянитесь на благородного пауни, чье время отмерено скупой рукой – скупой, как рука торговца, который, чтоб насытить свою жадность, жалкими крохами отпускает в городах плоды 302

господни. Один лишь взгляд на юношу придаст вам обоим решимости. – Мой брат направил глаза на ложную тропу,– пере¬ бил Матори снисходительным тоном, показавшим, что вождь не хочет обидеть своего будущего переводчика. – Дакота будет говорить с моими молодыми товари¬ щами? – После того, как споет песню на ухо Цветку Бледно¬ лицых. – Вот негодяй, прости его господь! – вскричал по– английски старик.—Нежность, юность, невинность – на все он готов посягнуть в своей жадности. Но жест¬ кие слова и холодный взгляд не помогут; умнее будет говорить с ним по-хорошему... Пусть Матори откроет рот. – Разве стал бы мой отец громко кричать, чтобы жен¬ щины и дети слышали мудрость вождей? Мы войдем в жилище и будем говорить шепотом. С этими словами тетон повелительно указал на шатер, яркая роспись которого кичливо изображала самые дерз¬ кие из славных подвигов вождя и который стоял несколько в стороне от прочих, показывая этим, что здесь проживает особо почитаемое племенем лицо. Щит и колчан у входа были богаче, чем обычно, а наличие карабина свидетель¬ ствовало о высоком ранге владельца. Во всем остальном шатер отмечала скорее бедность, чем богатство. Домашней утвари было немного, да и по отделке она была проще, чем та, что лежала у входа в самые скромные жилища; и здесь совсем не видно было тех высоко ценимых пред¬ метов цивилизованной жизни, какие изредка проникают в прерию через торговцев, бессовестно наживающихся на невежестве индейцев. Все это, когда приобреталось, вождь щедро раздавал своим подчиненным, покупая тем самым влияние, делавшее его полновластным хозяином над ними – над их телом и жизнью: род богатства, несомненно более сам по себе благородный и более льстивший его че¬ столюбию. Старик знал, что это жилище Матори, и по знаку вождя направился к нему медленным, запинающимся шагом. Но были и другие свидетели, не менее заинтересо¬ ванные в предстоящих переговорах и не сумевшие скрыть свои опасения. Мидлтон, ревниво приглядываясь и прислу¬ шиваясь, понял достаточно, чтобы его душа исполнилась 303

страшных предчувствий. Он сделал отчаянное усилие и, встав на ноги, громко окликнул удалявшегося траппера. – Заклинаю тебя, старик, если ты истинно любил моих родных и это не пустые лишь слова, если бога ты любишь, как христианин, не пророни ни слова, которое могло бы оскорбить слух моей... Ему сдавило горло, связанные ноги не держали, он упал на землю и остался лежать, как мертвец. Поль, однако, подхватил его мысль и закончил просьбу на свой особый лад. – Слушай, траппер,– закричал он, тщетно пытаясь в подкрепление своих слов погрозить кулаком,– если ты взялся быть переводчиком, говори проклятому дикарю только такое, что следует произносить белому человеку, а язычнику – слушать. Скажи ему от меня, что если он словом пли делом обидит девушку, по имени Нелли Уэйд, я перед смертью прокляну его своим последним дыханием; я буду молиться, чтобы все добрые христиане в Кентукки проклинали его: сидя и стоя; за едой и за питьем, в драке, в церкви и на конных скачках; летом и зимой, и в марте месяце; словом – ведь бывает такое! – я буду его преследовать после смерти, если может дух бледнолицего встать из могилы, вырытой руками краснокожих! Пригрозив этой страшной местью – единственной до¬ ступной ему в его положении,– честный бортник был при¬ нужден ждать действия своих слов со всей покорностью, какую может проявить гражданин пограничных западных Штатов, когда он глядит в лицо смерти и вдобавок имеет удовольствие видеть себя связанным по рукам и ногам. Чтобы не задерживать нашей повести, мы не станем при¬ водить те своеобразные наставления, которыми он затем попытался приободрить своего павшего духом товарища, или же странные благословения, какие он призывал на все шайки дакотов,– начиная с тех, которые, по его увере¬ ниям, занимались грабежом и убийством на берегах дале¬ кой Миссисипи, и кончая племенем тетонов, поминаемых им в самых энергичных выражениях. На этих с его уст неоднократно сыпались проклятия, не менее сложные и выразительные, чем знаменитая церковная анафема, зна¬ комством с которой необразованные протестанты обязаны богословским изысканиям Тристрама Шенди К Но Мидл– 1 Герой одноименного романа Л. Стерна. 304 10

тон, как только немного отдышался, постарался утихоми¬ рить разбушевавшегося бортника. Его проклятия, указал он, бесполезны и могут лишь ускорить то самое зло, за которое он грозит своею местью: он только распалит ярость в этих людях, достаточно жестоких и необуздан¬ ных, даже когда они настроены миролюбиво. Между тем траппер и вождь дакотов продолжали свой путь к шатру. Старик, пока звучали им вслед слова Мидл– тона и Поля, напряженно следил за выражением глаз Матори. Но лицо индейца оставалось недвижным: сдер¬ жанный и осторожный, он хорошо владел собой и не давал кипевшим в нем чувствам вырваться наружу. Взгляд его был прикован к скромному жилищу, куда они напра¬ влялись; и, казалось, в ту минуту все мысли вождя были заняты предстоящей встречей. Внутренняя обстановка шатра отвечала его внешнему виду. Он был просторней большинства других, более совер¬ шенной формы, сделан из лучше выделанных шкур; но на этом и кончалось превосходство. Невозможно представить себе ничего более простого, более скромного, чем домаш¬ ний быт могущественного и честолюбивого тетона, желав¬ шего казаться скромным своему народу. Набор отличного оружия для охоты, три-четыре медали, выданные канад¬ скими торговцами и политическими агентами в знак поч¬ тения к его рангу (или, скорее, в знак его признания), да несколько самых необходимых предметов обихода – вот и все, что имелось в жилище. Не было здесь и обильных за¬ пасов оленьего или бизоньего мяса: хитрый владелец шатра отлично понимал, что щедрость его окупится стори¬ цей, если он будет отдавать свою добычу племени – с тем, что ему ежедневно будут выделять изрядную долю общей. На охоте он так же превосходил других, как и на войне; но никогда не вносилась в его дом целая туша оленя или бизона. И наоборот: чуть ли не от каждого животного, до¬ ставляемого в лагерь, отрезался кусок на пропитание семьи Матори. Однако расчетливый вождь редко позволял себе принять в дар больше, чем требовалось на один день: он твердо знал, что люди скорей станут мучиться сами, чем позволят голоду (этому проклятию, вечно висящему над дикарем) зажать в своих когтях главнейшего воина пле¬ мени. Прямо под любимым луком вождя, окруженная, как магическим кольцом, копьями, щитами, дротиками и стре¬ 11 Феннмор Купер. Том III 305

лами, в свое время сослужившими добрую службу, висела таинственная колдовская сумка. Она была изукрашена вампумами и богато расшита бисером и иглами дикобраза, слагавшимися в самый хитроумный узор, какой только может измыслить индеец. Мы уже не раз отмечали свобо¬ домыслие Матори в вопросах веры; но, как ни странно, чем он меньше верил в сверхъестественные силы, тем больше чтил их эмблему. В этом противоречии сказалось все то же фарисейское правило показного благочестия: «Пусть видят люди!» Владелец шатра еще не вступал в него после возраще– пия из последнего похода. Как догадывается читатель, ша¬ тер был превращен в тюрьму для Инес и Эллен. Жена Мидлтона сидела на простом ложе из душистых трав, по¬ крытых звериными шкурами. За короткое время своего плена она уже так настрадалась, столько прошло перед ее глазами диких и неожиданных событий, что с каждым но¬ вым несчастьем, падавшим на ее склоненную голову, она все слабей ощущала тяжесть удара. Щеки ее были бес¬ кровны, темные и обычно яркие глаза были затуманены выражением неизбывной тревоги, и вся она как будто ис¬ худала, истаяла. Но при этих признаках физической сла¬ бости в ней временами проявлялась такая благочестивая покорность, такая кроткая и святая надежда озаряла ее лицо, что было неясно, жалеть ли надо несчастную плен¬ ницу или восхищаться ею. Наставления отца Игнасио были живы в ее памяти, и тихая, терпеливая, набожная девушка безропотно приняла новый поворот своей судьбы, как подчинилась бы предписанной епитимье за грехи, хотя в иные минуты природа властно восставала в ней против такого принудительного смирения. Совсем иначе вела себя Эллен. Она много плакала, и глаза у нее опухли и покраснели от слез. Щеки ее пылали от гнева, и вся она дышала отвагой и негодованием, к ко¬ торым, однако, примешивалась изрядная доля страха. Сло¬ вом, и взор и осанка невесты Поля рождали уверенность, что, если придет счастливая пора и бортник будет наконец вознагражден за своо постоянство, он найдет в своей из¬ браннице достойную подругу жизни – как раз под стать его беспечному и горячему нраву. В маленькой женской группе была еще одна, третья фигура: самая молодая, самая красивая и до последнего времени самая любимая из жен тетона. В глазах мужа она 306

обладала несомненной при¬ влекательностью, пока им нежданно не открылась бо¬ лее тонкая прелесть бледно¬ лицей женщины. С этой зло¬ счастной минуты красота, преданность и верность мо¬ лодой индианки потеряли для него былую пленитель¬ ность. У Тачичены был пусть не столь ослепительный, как у пленной испанки, но все же светлый для ее расы, чи¬ стый и здоровый цвет лица. Карие ее глаза были нежны и лучисты, как у антилопы; голос звонкий и веселый, как песня малиновки, а ее ра¬ достный смех был как музы¬ ка леса. Среди дакотских де¬ вушек Тачичеиа (или Лань) слыла самой веселой и самой желанной невестой. Ее отец был прославленным воином, а братья уже легли костьми на далеких и страшйых тро¬ пах войны. Не было числа молодым храбрецам, посылав¬ шим дары в жилище ее родителей, но ни одного из них она не слушала, пока не явился посланец от великого Ма~ тори. Правда, она стала его третьей женой, но зато, как знали все, самой любимой. Их союз длился лишь два коротких года, и плод его сейчас лежал у ее ног и мирно спал, завернутый, как полагалось, в мех и бересту – сви¬ вальники индейского младенца. В то мгновение, когда Матори и траппер появились у входа в шатер, молодая жена тетона сидела на грубой скамье, переводя свой кроткий взгляд, изменчивый, как ев чувства,– то нежный, то восторженный,– со своего мла¬ денца на те невиданные создания, которые наполнили ее молодой неискушенный ум удивлением и восхищением. Хотя Инес и Эллен были у нее перед глазами целый день, сколько она ни смотрела на них, ее ненасытное любопыт¬ ство, казалось, лишь росло. Они ей представлялись чем-то 307

совершенно отличным от женщин прерии – существами иной природы, иных условий жизни. Даже загадка их сложной одежды оказывала свое тайное действие на ее простую душу; но сильнее всего ее пленяла их женская грация, которую одинаково чувствуют все народы. Все же, хотя в простоте души она признавала превосходство чуже¬ земок над скромной прелестью девушек сиу, это не вы¬ зывало в ней злобной зависти. Муж сейчас впервые после возвращения из недавнего набега навестил шатер, а он всегда представал ее мыслям как суровый воин, не сты¬ дившийся в часы досуга дать волю более мягким чувст¬ вам отца и супруга. Мы везде старались показать, что Матори, сохраняя отличительные свойства истого воина прерий, в то же время далеко опередил свой народ, немного уже приоб¬ щившись цивилизации. Ему часто доводилось иметь дело с канадскими купцами и солдатами пограничных отрядов, и общение с ними опрокинуло многое в тех дикарских представлениях, которые он всосал с молоком матери, но не дало взамен других, достаточно определенных, чтобы от них была какая-то польза. Его суждение было не так верным, как хитрым, а философия больше смелой, чем глубокой. Как тысячи более просвещенных людей, вообра¬ жающих, что они могут, опираясь только на отвагу, пройти через все испытания жизни, он умел приспособить свою мораль к обстоятельствам и следовал себялюбивым побуждениям. Конечно, эти особенности его характера надо понимать применительно к индейскому быту, хоть нам и нет нужды оправдываться, когда мы отмечаем сходство между людьми, обладающими, по существу, од¬ ной и той же природой, как бы ни видоизменилась она в различных условиях жизни. Невзирая на присутствие Инес и Эллен, в шатер своей любимой жены воин-тетон вошел как хозяин – твердой поступью и с властным выражением лица. Его мокасины ступали бесшумно,, но звон браслетов и серебряных побря¬ кушек на гетрах достаточно ясно возвестил о его прибли¬ жении, когда он откинул у входа в шатер завесу из шкур и предстал его обитательницам. От неожиданной радости с губ Тачичены сорвался легкий крик, но она мгновенно подавила волнение: замужней женщине ее племени не подобало обнаруживать свои чувства. Не отвечая на роб¬ кий, брошенный исподтишка взгляд молодой жены, пре¬ 308

зрев ее тайную радость, Матори направился к ложу, на котором сидели пленницы, и выпрямился перед ними со всею гордостью индейского вождя. Траппер проскользнул мимо него и стал так, чтоб удобнее было переводить. Женщины, пораженные, молчали, затаив дыхание. Хоть они и привыкли к виду воинов-индейцев в их грозном бое¬ вом снаряжении, так внезапен был этот приход, так дер¬ зок красноречивый взгляд победителя, что обе в смущении и ужасе опустили глаза. Инес первая овладела собой и, об¬ ратившись к трапперу, спросила с достоинством оскорблен¬ ной аристократки, но, как всегда, учтиво, чему они обя¬ заны этим нежданным визитом. Старик колебался; однако, прокашлявшись, как будто приступая к трудному и не¬ привычному делу, он отважился на такой ответ: – Леди,– начал он,– дикарь – он дикарь и есть, и вам не приходится ждать, чтобы в голой прерии под буй¬ ным ветром соблюдались те же обычаи и приличия, что и в поселениях белых людей. Любезности и церемонии так мало весят – как сказали бы те же индейцы,– что их легко сдувает. Сам я хоть и лесной человек, а я в свое время видел, как живут большие люди, и меня не надо учить, что у них другой уклад, чем у людей, поставленных ниже. В молодости я долго был слугой; не из тех, что ме¬ чутся по дому и разрываются на части, угождая хозяину: я состоял при офицере и бродил с ним по лесам, и я знаю, как положено подходить к жене капитана. Если бы мне поручили доложить о таком госте, я бы сперва громко каш¬ лянул за дверью – предупредил бы вас этим, что пришел посторонний человек, а потом бы... – Дело не в манерах,– перебила Инес, слишком встревоженная, чтобы слушать до конца пространные объ¬ яснения старика.– Скажите, чем вызван приход вождя? – Об этом дикарь скажет вам сам... Дочери бледноли¬ цых хотят знать, почему великий тетон пришел в свое жи¬ лище. Недоуменным взглядом Матори дал понять, что считает такой вопрос ни с чем несообразным. Потом, выждав ми¬ нуту, он придал себе снисходительный вид и ответил: – Пой для ушей черноглазой. Скажи ей, что дом Ма¬ тори очень велик и что он не полон. Она найдет в нем место, и в доме никто не будет выше ее. Скажи светлово¬ лосой, что и она может остаться в доме воина и есть его дичь. Матори великий вождь. Его рука щедра. ЗС9

– Тетон! —возразил траппер и покачал головой, пока¬ зывая, что решительно не одобряет такую речь.– Слова краснокожего следует окрасить в белое, только тогда они станут музыкой в ушах бледнолицей. Если мои дочери услышат, что сказал твой язык, они закроют уши и глазам их покажется, что Матори – торговец. Теперь слушай, что скажет седая голова, а потом ты скажешь сам. Мой на¬ род – могучий народ. Солнце встает на восточной границе его страны и садится на западной. Его земля полна ясно¬ глазых смеющихся девушек, как эти, которых ты видишь... Да, тетон, я не лгу,– добавил он, уловив, что губы индейца чуть покривились от недоверия,– ясноглазых и приятных с виду, как эти перед тобой. – Может быть, у моего отца сто жен? – перебил вождь. Он положил палец трапперу на плечо и с любопыт¬ ством ждал ответа. – Нет, дакота. Владыка Жизни сказал мне: «Живи один; твоим вигвамом будет лес; крышей над ним будут облака». Но хотя я никогда не приобщался к таинству, ко¬ торое в моем народе связывает мужчину с женщиной, од¬ ного с одной, я часто видел, как действует доброе чувство, приводящее их друг к другу. Пройди по землям моего народа, и ты увидишь: дочери страны порхают по улицам города, как веселые многоцветные птицы в пору цветов. Ты их встретишь, поющих и радостных, на больших доро¬ гах страны, и ты услышишь, что леса звенят их смехом. Они очень хороши на вид, и молодые люди с большим удо¬ вольствием смотрят на них. – Уэг! – воскликнул жадно слушавший Матори. – Да, ты можешь верить тому, что слышишь, это не ложь. Но, когда юноша нашел девушку, угодную ему, он ей это скажет так тихо, что никто другой не услышит. Он не говорит: «Мой дом пуст, и в нем хватит места еще на одного». Он говорит: «Не должен ли я построить дом? И не укажет ли дева, у какого ручья желает она посе¬ литься?» Голос его слаще меда от цвета акации и про¬ никает в уши песней жаворонка. Поэтому, если брат мой хочет, чтоб его слушали, он должен говорить белым языком. Матори глубоко задумался, не пытаясь скрыть свое смущение. Так унизиться воину перед женщиной – это значило опрокинуть все устои, и, по его твердому убежде¬ нию, это умалило бы достоинство вождя. Но Инес сидела 310

перед ним, сдержанная, властно-неприступная, не зная, с чем он пришел, меньше всего догадываясь о его истинной цели,– тетон невольно поддался воздействию этой непри¬ вычной для него манеры. Склонив голову в знак признания своей ошибки, он отступил на шаг и, приняв небрежно горделивую осанку, заговорил с уверенностью человека, чье красноречие возвысило его над другими не меньше, чем бранные подвиги. Не сводя глаз с недогадливой юной жены Мидлтоиа, он начал так: – Я краснокожий, но глаза мои темны. Они были открыты много зим. Они многое видели – они умеют от¬ личить храброго от труса. Мальчиком я не видал ничего, кроме бизона и оленя. Я стал ходить на охоту и увидел кугуара и медведя. Это сделало Матори мужчиной. Он больше не стал говорить со своею матерью. Его уши открылись для мудрости стариков. Старики рассказали ему обо всем – рассказали ему о Больших Ножах. Он ступил на тропу войны. Тогда он был последним – теперь он пер¬ вый. Какой дакота посмеет сказать, что выйдет впереди Матори на поля охоты иауни? Вожди встречали его у своих дверей и говорили ему: «У моего сына нет очага». Они ему отдавали свои жилища, и отдавали свои богатства, и отдавали своих дочерей. Матори стал вождем, как были вождями его отцы. Он побеждал воинов всех народов, и он мог бы привести себе жен от пауни, и омахов, и конзов; но он глядел не на свое селенье, а на поля охоты. Он думал, что конь милей, чем любая девушка дакотов. Но он нашел среди равнин цветок, и сорвал его, и принес в свой дом. Он забывает, что владеет лишь одним конем. Захватив ко¬ ней, он их всех отдает пришельцу, потому что Матори не вор; он хочет удержать только цветок, который он нашел среди равнин. У девушки-цветка ноги очень нежны. Она не дойдет на них до дома своего отца; она останется на¬ всегда в вигваме доблестного воина. Кончив свою торжественную речь, тетон ждал, пока ее переведут, с видом жениха, вполне уверенного в успехе своего сватовства. Траппер запомнил речь от слова до слова и обдумывал, как ему передать ее таким обра¬ зом, чтобы в переводе ее главный смысл стал еще более темен, чем был на языке дакотов. Но, едва он раскрыл рот, не желавший раскрыться, Эллен подняла палец и, бросив быстрый взгляд на готовую слушать Инес, пере¬ била его. 311

– Не утруждайтесь даром,– сказала она.– Что бы ни сказал дикарь, этого нельзя повторять перед белой жен¬ щиной! Инес вздрогнула, покраснела, холодно с легким покло¬ ном поблагодарила старика за его старания и добавила, что хотела бы теперь побыть одна. – Мои дочери не нуждаются в ушах, чтобы понять ве¬ ликого дакоту,– сказал траппер, повернувшись к ожидав¬ шему ответа Матори.– Его глаз и движение руки сказали достаточно. Они его поняли; они хотят обдумать его речь, потому что дочери великих храбрецов, какими были их отцы, всегда долго думают, прежде чем что-нибудь сделать. Такое разъяснение, льстившее ораторскому самолюбию Матори и его пылким надеждам, вполне удовлетворило его. Он ответил обычным возгласом согласия и приготовился выйти. Простившись с женщинами в холодной, но полной достоинства манере дакотов, он плотно завернулся в плащ и направился к выходу с видом плохо скрытого торжества. Но была при этой сцене свидетельница, подавленная, не¬ движная, никем не замечаемая. Каждое слово, слетавшее с уст супруга, которого она ждала так долго и тревожно, ножом врезалось в сердце его кроткой жены. Вот так же, с такими же речами, пришел он свататься к ней в вигвам ее отца; и, слушая восхваление подвигов самого храброго воина племени, она стала глуха к нежным словам многих юношей-сиу. Когда тетон повернулся, как мы сказали, к выходу, он неожиданно увидел перед собой свою забытую жену. В скромной одежде, со смиренным видом, подобающим мо¬ лодой индианке, она стояла прямо на его пути, держа на руках залог их недолгой любви. Вождь отпрянул, но тут же его лицо приняло прежнее выражение каменного безразличия, так отвечавшее не¬ обычайной сдержанности индейца, если даже и было оно усвоено искусственно, и властным жестом отстранил ее. – Разве Тачичена не дочь вождя? – спросил тихий голос, в котором гордость боролась с тоской.– Разве братья ее не были храбрыми воинами? – Уходи. Мужчины зовут своего великого вождя. Его уши закрыты для женщины. – Нет,– возразила просительница,– ты слышишь не голос Тачичены: это мальчик говорит языком своей ма¬ 312

тери. Он сын вождя, и его слова должны дойти до ушей его отца. Слушай, что он говорит: «Бывало ли когда, чтобы Матори был голоден, а у Тачичены не нашлось для него еды? Бывало ли когда, чтобы Матори, выйдя на тропу пауни, нашел ее пустой, а моя мать не заплакала бы, го¬ рюя вместе с ним? Или когда он приходил со следами их ударов на теле, чтобы она не запела? Какая женщина пле¬ мени сиу подарила мужу такого сына, как я? Погляди на меня получше, чтобы знать, каков я. У меня глаза орла. Я смотрю на солнце и смеюсь. Пройдет не много времени, и дакоты будут следовать за мною на охоте, а потом и на тропе войны. Почему мой отец отворачивает взгляд от женщины, которая поит меня своим молоком? Почему он так скоро забыл дочь могущественного сиу?» На одно короткое мгновение отец позволил своим хо¬ лодным глазам скользнуть по лицу смеющегося мальчика, и тогда показалось, что суровое сердце тетона дрогнуло. Но, отбросив все добрые чувства, чтобы вместе с ними ос¬ вободиться и от стеснительных укоров совести, он спо¬ койно положил руку на плечо Тачичены и молча подвел ее к Инес. Указав на милое лицо испанки, с добротой и со¬ страданием глядевшей на нее, он помедлил, давая жене оценить красоту, будившую в чистой душе индианки вос¬ хищение, столь же сильное, как то опасное чувство, кото¬ рое пленница внушила неверному мужу. Затем, решив, что жена достаточно налюбовалась, он вдруг поднес к ее лицу висевшее у нее на шее украшение – зеркальце, которое он сам недавно подарил ей в знак признания ее красоты: пусть же теперь она увидит в нем свое темное лицо! За¬ вернувшись в свой плащ, тетон сделал трапперу знак, сле¬ довать за собой и с надменным видом вышел из хижины, уронив на ходу: – Матори очень мудр! У какого народа есть такой ве¬ ликий вождь, как у дакотов? Тачичена, униженная и смиренная, застыла как отатуя. Только ее кроткое и всегда веселое лицо подергивалось, отражая напряженную борьбу: как будто готова была обо¬ рваться связь между ее душой и более материальной ча¬ стью ее существа, которая стала ей мерзка своим уродст¬ вом. Пленницы не поняли, что произошло между нею и мужем, хотя быстрый ум Эллен позволил ей заподозрить правду, тогда как Инес в своем полном неведении не могла найти к ней ключа. Обе они, однако, были готовы излить 313

тга индианку нежное сочувствие, так свойственное женщи¬ нам – и так украшающее их,– когда вдруг оно показалось будто излишним. Судорога, кривившая черты Тачичены, исчезла, и ее лицо стало холодным и недвижным, точно из¬ ваянное в камне. Сохранилось только выражение затаен¬ ной муки, запечатлевшейся на лбу, который горе успело изрезать морщинами. Они уже никогда не сходили в дол¬ гой смене весен и зим, счастья и горестей, которые ей при¬ ходилось терпеть в ее страдальческой доле дикарки. Так растение, тронутое морозом, хотя бы и ожило после, на¬ всегда сохранит на себе следы иссушающего прикосно¬ вения. Сперва Тачичена сняла все до последнего украшения, грубые, но высоко ценимые, которыми ее так щедро одари¬ вал муж, и кротко, без ропота сложила их перед Инес, как бы в дань победившей сопернице. Сорвала браслеты с рук, а с обуви – сложные подвески из бус, сняла со лба широ¬ кий серебряный обруч. Потом остановилась в долгом и му¬ чительном молчании. Но, видимо, решение, раз принятое, уже не могли сломить никакие чувства, противящиеся ему —хотя бы и самые естественные. Вслед за прочим к ногам испанки был положен мальчик, и теперь жена те– тона в своем уничижении справедливо могла бы сказать, что пожертвовала всем до конца. Инес и Эллен в недоумении следили за странными дей¬ ствиями индиаики, когда вдруг зазвучал тихий, мягкий, мелодический голос, произнесший на непонятном для них языке: – Чужие уста скажут моему мальчику, как ему сде¬ латься мужчиной. Он услышит новую речь, но он на¬ учится ей и забудет голос матери. Так пожелал Ваконда, и женщина племени сиу не жалуется. Говори с ним тихо, потому что его уши очень маленькие; когда он вырастет большой, твои слова могут стать громче. Не дай ему сде¬ латься девочкой, потому что жизнь женщины очень пе¬ чальна. Учи его смотреть на мужчин. Покажи ему, как надо поражать тех, кто делает зло, и пусть он никогда не забывает отвечать ударом на удар. Когда он пойдет на охоту, пусть Цветок Бледнолицых,– сказала она в заклю¬ чение, с горечью повторив метафору, найденную ее веро¬ ломным мужем,– тихо шепнет ему на ухо, что мать его была краснокожей и что когда-то ее называли Ланью да– котов.