Текст книги "Время покинуть дом (ЛП)"
Автор книги: Джей Хейли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 41 страниц)
Если семья согласится исполнять эту директиву, то это сможет изменить ситуацию к лучшему вне зависимости от того, что именно члены семьи станут делать. Если сын не приступит к работе, а отец займется своим здоровьем, снизит вес и количество выкуриваемых сигарет, то он станет сильнее и в большей степени станет способным к наведению порядка в семье. Если отец продолжит курить и толстеть, но сын под давлением родных пойдет работать, то состояние психического здоровья сына улучшится. Если сын не пойдёт работать, а отец попытается выполнить предписанное, но не сможет этого сделать, то ему сложно в дальнейшем будет играть роль ответственного родителя, посвящающего всю свою жизнь сыну – ведь он не смог сделать даже простой вещи, способной реально помочь сыну. Неадекватная эмоциональная близость между сыном и отцом даст трещину, и сыну будет проще сепарироваться от родительской семьи. Психотерапевт продолжает добиваться подтверждения того, что его предписание будет выполнено.
Лэнди(обращаясь к матери): А сейчас он будет искать причины, почему ему не стоит заботиться о себе, и поэтому я бы хотел поговорить с вами. Он сам не привык заботиться о себе, ведь правда? Но зато он джентльмен и всегда держит своё слово, а ведь у него со мной есть договорённость. Так что я хочу посоветоваться сейчас с вами – ведь вы постоянно находитесь рядом с мужем и вас беспокоит то, что с ним происходит. Ведь ещё пару лет так покурить – и сами знаете, что будет.
Мать: Тут кто угодно станет беспокоиться.
Лэнди: Так вас не затруднит немного поучаствовать в улучшении состояния его здоровья?
Мать: Не затруднит.
Передавая матери часть работы по воплощению задуманного плана, психотерапевт подталкивает отца всё же приступить к его выполнению. Обычно чем большее количество членов семьи будет вовлечено в процесс выполнения директивного предписания, тем больше шансов на его исполнение. Матери было вменено в обязанность следить за соблюдением отцом диеты. Немного позже на сеансе коснулись и вопроса курения.
Лэнди: Вы выкуриваете 2-3 пачки сигарет в день?
Отец: Да, что-то вроде этого.
Мать: М-ммм..
Отец: Три пачки. И для меня возможен только один способ с этим справиться – бросить курить сразу и насовсем. Снижать понемногу со мной не сработает. Устанавливать ограничение, типа – мне можно пять или десять сигарет в день – в моём случае бестолку.
Лэнди: А что тогда будет?
Отец: А я тогда просто постоянно думаю о сигарете.
После обсуждения психотерапевт устанавливает правило относительно курения.
Лэнди: Вы – честный человек, который никогда никого не обманывал. И вот вторая часть вашей задачи – без обмана, более никаких третьих частей не будет – в эту полночь вы полностью бросаете курить. Вы не курите, пока ваш сын не приступит к работе. После этого можете делать что хотите.
Отец: Он (показывает на сына) прекрасно знает, что если мне не давать жрать и курить, то я превращаюсь в разозлённого медведя. Он это знает, он это точно знает! (Обращаясь к сыну) Ты меня понял? Тебе явно лучше будет найти работу! (Все смеются. ) А иначе не попадайся мне на пути!
Теперь предписание парадоксальной директивы семье завершено. Сыну, болеющему за отца, предписано болеть и далее, чтобы состояние здоровья отца могло улучшиться. Он на уровне бессознательного чувствовал свою ответственность ха отцовское здоровье – теперь ему это предписано на уровне сознания. Отец предсказуемо начинает звереть – всякий раз, как он думает о сигарете, он осознает, что сын своей ленью лишает его любимой радости. Но в то же время он понимает, что от заболевания сына есть явная польза для его собственного здоровья – он скинет вес и бросит курить. Мать, мечтающая о том, чтобы сын пошёл работать, радуется тому, что отец не курит и худеет, в то же время понимает, что всё это кончится в тот момент, когда сын выйдет на работу.
В итоге всего отец всю последующую неделю сидел на диете и воздерживался от курения, срываясь только в самые отчаянные мгновения. Сын, просидев дома ещё неделю, на следующей устроился мыть посуду в ресторане. Отец после этого с радостью вернулся к курению и привычному рациону питания.
В итоге цель парадоксального предписания – отправка сына на работу – в отношении трудоустройства была успешно выполнена. Но, предписывая парадоксальные задания, следует думать не только о краткосрочных, но и об отдалённых результатах, и не забывать о крайней изворотливости подобных семей. В ином случае психотерапевт, изучая катамнез случая, может нередко столкнуться с тем, что семье всё-таки удалось его перехитрить и вернуться к привычному образу существования. Так случилось и здесь. Сын вышел на работу и трудился там в течение нескольких месяцев, но этот труд был явно ниже его возможностей. Работая мойщиком посуды, в глазах представителей среднего класса, к которым принадлежала его семья, он относился к большим неудачникам, чем те, кто не работал вовсе. Его невозможно в этом состоянии было отнести к успешным и состоявшимся людям – он считался дефектным больным, не реализовавшим своих способностей. Кроме того, то, что сын вышел на работу, сняло груз ответственности с членов семьи – ведь они вынуждены были заниматься семейной терапией только потому, что сын бездельничал. Вскоре после того, как он вышел на работу, члены семьи стали явно терять интерес к продолжению семейной терапии, престали выполнять задания и через несколько недель заявили о своём желании завершить терапию, так как они получили всё, что хотели.
Через год стало известно, что психическое состояние сына опять ухудшилось, и родители на этот раз определили его в клинику витаминотерапии. Так что отдалённые результаты психореабилитационного процесса в данном случае никак нельзя считать удовлетворительными, несмотря на прекрасный непосредственный эффект от парадоксальной интервенции.
Обвинение родителей
Снова и снова сталкиваясь с тем, что мы описываем выдающиеся таланты в скрытой манипуляции в общении у членов семей психически больных молодых людей, читатель может удивленно спросить: «Если же они такие талантливые, то почему же они не могут выбраться из проблем?» Часто психотерапевт действительно изумляется тонкости и хитрости психологических ходов членов таких семей, одновременно признавая, что в работе с ними из-за собственной недостаточной подготовленности он действовал ошибочно и потерпел неудачу. Вообще следует отметить, что члены семьи пациента редко пользуются любовью психотерапевтов. Такие специалисты считают, что их дело – работать только с больным, а его родственников они воспринимают только как досадную помеху. В прошлом обычным делом было считать, что родственники пациента должны были оставаться за дверями кабинета психотерапевта – их делом считалось лишь своевременно оплачивать счета за лечение. Осуждение родственников и стремление чуть ли не хирургическим путём отсечь их от бестолковых детей привело к бесчисленному количеству неоправданных и нередко трагических неудач в психотерапии, морю разочарования, тоски и отчаяния. Родители шли к эксперту за помощью, а сталкивались с отвержением и осуждением, платили кучу денег, и в итоге по-прежнему оставались лицом к лицу с психически больным ребёнком, который, несмотря на все надежды, так и не поправился. В других случаях они обращались за помощью в связи с неадекватным поведением, а получали нередко необратимые неврологические осложнения психофармакотерапии, такие как поздняя дискинезия, тремор рук и насильственные движения языка. Такое нередко случалось при недостаточной подготовке специалиста в вопросах медикаментозного лечения.
Кроме того, члены семьи обычно оказываются сбиты с толку тем, что разные специалисты ставят разные диагнозы, предлагают различное лечение и говорят о совершенно разном прогнозе, что производит впечатление того, что все они сами ничего не понимают в том, чем занимаются. Мне вспоминается случай 18-летней девушки, у которой развилась депрессия после того, как она отправилась учиться в колледж. В школе она считалась прекрасной ученицей и отлично успевала по самым разным предметам. Её родители, высокообразованные интеллигенты, сами имевшие опыт прохождения психоанализа, послушались совета врачей и госпитализировали дочь в психиатрический стационар. Однако несколько позже они пришли к выводу, что в больнице ей стало только хуже, и, по совету знакомых, отправили дочку на амбулаторное лечение к известному частнопрактикующему психиатру, несмотря на отрицательное отношение к этому врачей стационара, рассказывавших, что всё это может закончится для неё суицидом. К несчастью, известный психиатр практиковал довольно далеко от того города, где жила семья девочки и где она ходила в колледж. Девушку отправили жить к бабушке, откуда был всего час езды до того места, где принимал психиатр. В этих условиях она не могла посещать свой колледж, работать и общаться с друзьями – ей оставалось лишь бездельничать дома у бабушки и два раза в неделю ездить к своему психиатру. Несмотря на лечение, депрессия продолжала усугубляться. Врач повышал дозы препаратов и пытался экспериментировать с новыми лекарствами, но эффекта не отмечалось и состояние продолжало ухудшаться. Психиатр предложил проконсультироваться ещё с одним своим коллегой. Перед консультацией с новым врачом состояние девушки вдруг начало улучшаться, но, несмотря на это, он после консультации предложил госпитализировать её в его частную клинику. Первый психиатр с сомнением отнёсся к этой идее, но не стал возражать, не желая портить отношения с коллегой, которого он к тому же сам рекомендовал родителям девушки. Родители сами не знали, что им делать, когда дочери стало лучше, при том, что у них уже был опыт неудачного лечения в стационаре. Кроме того, будучи умными и интеллигентными людьми, они уже разобрались в том, что некоторые доктора действуют по принципу: «Плох тот врач, после общения с которым у больного остались деньги», и боялись, что очередная разноголосица в диагнозах ввергнет их самих в ещё большую растерянность относительно того, что же всё-таки делать с дочкой.
Социальная дезадаптация девушки, находящейся в депрессии, родителями и врачами была сочтена глубоко вторичным вопросом. Было решено, что механизмом развития депрессии является глубинный конфликт в её бессознательном. Только бабушка и дедушка пытались указать на то, что 18-летняя девушка, которая весь день сидит и ничего не делает и жизнь которой бесцельна, не может не тосковать. Но ведь она не могла вернуться к учёбе в колледже из-за того, что тогда она не смогла бы регулярно посещать своего психиатра и, возможно, вздумала бы бросить принимать медикаментозное лечение. А родители, в свою очередь, боялись что-либо потребовать от неё, потому что один из консультировавших их дочь специалистов сказал им, что она болеет из-за того, что они были слишком строги и требовательны по отношению к ней в её детстве, и теперь у неё глубинные бессознательные проблемы из-за конфликта с заложенными родителями в её раннем детстве установками. Вообще ранее родители думали, что они воспитывали дочь достаточно мягко и либерально, и не могли припомнить ситуаций, когда они от неё чего-то твёрдо требовали – но, поскольку она оставалась в депрессии, а эксперты в психиатрии сказали, что всё это было из-за их строгости, то им и в голову не могло прийти, что бездельничанье дочери – это плохо. По сути, в 18-летнем возрасте они оставили её без руководства. Мучимые чувством вины за её депрессию, они отправили её к бабушке и дедушке в надежде, что те смогут помочь ей лучше, чем они сами. А ведь в то же время, с точки зрения девушки, если бы она поправилась на попечении бабушки и дедушки, то тем самым унизила бы родителей, продемонстрировав им, что они умеют заботиться о детях хуже, чем их собственные родители – и девушка осталась хронически психически больной. Так несогласованность действий специалистов вылился сперва во внутрисемейный конфликт, а потом в разобщенность между родителями и старшим поколением родственников относительно того, что делать с девушкой, что привело в итоге к дисфункциональности семейной системы. Так что совсем нередко противоречивое поведение членов семьи, которое нам так не нравится, оказывается прямым следствием противоречий и несогласованности действий между нами, специалистами.
Психотерапевт, консультировавшие девушку психиатры, сама пациентка, и её родители с бабушками и дедушками могли отлично разговаривать о том, в чём причина охватившей её депрессии, но никто не смог ничего сделать такого, что реально изменило бы сложившуюся ситуацию. Множество умнейших людей попались в ловушку неправильного определения сути проблемы. К сожалению, мастерство тонкой манипуляции друг другом, распространенное в таких семьях, нацеливается в таких случаях не на достижение необходимых изменений, а на предотвращение трансформации существующего порядка вещей. Психотерапевт, способный как видеть суть сложившихся проблем, так и эффективно действовать для их преодоления, не должен надеяться на то, что правильный и чуткий совет, как действительно изменить ситуацию, будет с радостью принят семьёй и в точности исполнен. Разговаривать о том, что стоило бы сделать в подобной ситуации, значительно проще, чем действительно это сделать.
Присоединение к семье
Если вы хотите чего-то добиться от членов семьи, то первым делом необходимо подстроиться к ним. Первым шагом к этому может быть общение с ними на понятном для них языке. Бессмысленно надеяться, что, разговаривая по-китайски в семье, которая понимает только английский язык, вы сможете о чём-нибудь договориться. Так же и семья, которая считает, что все их проблемы заключаются в том, что их сын заболел, будет оставаться в полном недоумении о том, зачем их всех пригласили сюда в полном составе до тех пор, пока психотерапевт не объяснит им это исходя из их собственных представлений о происходящем. Многие семьи упорно отказываются от семейной психотерапии, полагая, что на сеансе будет происходить подробный разбор всех их недостатков. Вместе с тем они часто соглашаются прийти для того, чтобы разобраться, как совместными усилиями помочь выздороветь их сыну. Поэтому лучше не посылать семью на «семейную терапию», а приглашать их прийти вместе для достижения конкретных, понятных для них целей.
Каждая семья уникальна и каждая говорит на своём языке. Чем лучше психотерапевт способен овладеть этим языком, тем на более активное сотрудничество он сможет рассчитывать. Он должен услышать, как именно они излагают свои проблемы, и именно на их языке предложить решение.
Примером того, как это делается, является приводимая ниже запись сеанса, проведённого психотерапевтом Даном Мерлис с семьёй 26 летнего незадолго до того выписанного из Американского госпиталя ветеранов мужчины с диагнозом резистентного к медикаментозной терапии, включая приём лития, маниакально-депрессивного психоза. Работа происходила в условиях постоянного супервизионного наблюдения за односторонним зеркалом как часть тренинговой программы в Балтиморе. Он неоднократно лечился в различных психиатрических стационарах в течение шести лет с короткими интермиссиями. Очередная фаза могла быть спровоцирована приёмом психоактивных веществ, хотя чёткой связи здесь установлено не было. Например, в федеральном госпитале он был замечен в приёме незаконно приобретённого ЛСД – как он пояснил, ему приятнее было созерцать свои галлюцинации, а не лежащих рядом с ним психбольных.
В начале семейной психотерапии его отец, мать и старший брат были пессимистически настроены относительно перспектив пациента. Старший брат работал и жил дома, отец был типичным представителем среднего класса, мать уже шесть лет как не работала. В последующих сеансах родители рассказали, что мечтали через несколько лет вернуться во Флориду и хотели бы, чтобы сыновья отправились с ними.
На первом сеансе больной рассказал, что он хотел бы быть индейцем, так как они получают помощь от правительства. Он заявил, что ему до ужаса надоели бледнолицые, а среди индейцев ему, наверное, было бы хорошо. В связи с нетрудоспособностью он получал небольшое пособие в чеках. На эти деньги невозможно было жить самому, и он планировал далее жить с родителями, пользуясь их материальной поддержкой. Пациент считал, что они будут содержать его пожизненно. Он совершенно не стремился жить сам, несмотря на то, что в прошлом около года прожил без родителей. Он не искал работу и категорически отвергал все предложения этим заняться. Он закончил курсы бухгалтеров, но не трудоустроился. Его родители говорили, что он спал весь день, а если выходил гулять ночью, то шёл в бар, где, как это называла его мать, «путался с недостойными женщинами». Больной говорил, что он был бы не прочь найти себе женщину постарше, которая бы его содержала. Он имел приятное лицо и хорошо сложенное, хотя и полноватое тело, однако в своей куртке он несколько напоминал бомжа, который не только не имеет, но даже не ищет работу. В течение последнего года он не делал ничего. Он постоянно получал психофармакотерапию. Его родители считали, что вся проблема в том, что он болен.
На первом сеансе родители под руководством психотерапевта решили, что до 3 февраля он должен был отправиться жить самостоятельно, при этом до 1 апреля он мог рассчитывать на их материальную помощь. Предполагалось, что это подвигнет его искать работу. Однако через 3 сеанса ситуация была следующей:
Мерлис: Что ты сделал, чтобы подготовиться к запланированным переменам?
Джон: Ну… не так много… Я вообще хотел бы остаться жить с родителями, но они против… Всё дело в этом. Я морально не готов уходить.
Мерлис: А как ты искал работу?
Джон: Никак. Я не хочу работать.
