Текст книги "Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса"

Автор книги: Брайан Д'Амато

(60)

Кох поднялась на храмовое крыльцо. Ее стражники опустили щиты-стеганки и отошли от нее. На ней все еще была ее зеленая маска. Руки обнажены – одна белая, другая иссиня-черная. Приготовитель надел на госпожу перьевой головной убор (на меня произвело впечатление, что она в разгар сражения нашла время подумать о своей прическе, хотя, конечно, все женщины одинаковы), и пламя пожаров освещало сзади золотисто-зеленый плюмаж, образовывая нимб. Сейчас Кох напоминала мне ящерицу. Толпа Гарпий, Ядозубов, Детей Сотрясателя на площадке расступилась перед ней. Она прошла между ними без колебания, как Жанна д’Арк через северные ворота Реймса. Старейшины Пумы, не успевшие покинуть вершину мула, повернули к ней головы. Она сделала девять осторожных шагов. Выглядела госпожа совершенно бесстрастной. Два чрезмерно длинных пера кетцаля колыхались в воздухе над ее головой, неторопливо повторяя ее движения, словно антенна, которая прощупывает прошлое. Ее служанка Пингвиниха (кстати, ее уай, должно быть, чайка, и превращение карлицы из человеческого обличья в животное было приостановлено в середине из-за грозы) встала перед своей хозяйкой, подняла на мгновение свои коготки, потом опустила, посмотрела направо, налево и заговорила нараспев хрипловатым писклявым голоском:

– Слушайте теперь все, кто на юго-востоке, северо-западе, северо-востоке, юго-западе. Слушайте все, кто наверху, внизу и в середине. Слушайте, слушайте все, кто был до нас, кто будет после нас и кто есть сейчас.

На площадке наступила тишина, а потом что-то щелкнуло. Звук был почти неразличим на фоне шума, доносящегося снизу. Но кровные обладали профессиональным слухом. Уловили тихий щелчок и я, и Кох.

Старик, стоявший в дальнем левом углу, достал свой атлатль, копьеметатель (наверное, прятал его под накидкой), и вставил в него короткое отравленное копье, явно собираясь запустить в госпожу. А может, он хотел, чтобы мы заметили его жест и завязалась схватка. Вот в чем состояла главная проблема с этими людьми. Они предпочитали смерть пленению. Наши воины по обе стороны от меня подняли копья и прицелились в него. Но Кох пожала плечами (с тем же успехом она могла бы поднять палец – это был приказ остановиться), и они замерли.

Застыл и Пума. Кох выдержала паузу, не глядя на него, будто провоцируя: ну, бросай.

Не знаю, испугалась ли она. Но ей было известно: проявишь страх – и тебе конец. Поэтому госпожа не шелохнулась.

Прошло пять биений, потом десять. Наконец служитель Пумы… нет, не то чтобы опустил свое орудие, но ослабил пальцы, и сразу стало ясно, что он не будет метать копье.

Кох заговорила. Голос ее звучал низко, холодно, торжественно. Его тембр отличался от прежнего. Она воспользовалась древней жреческой формой теотиуаканского, я понимал едва ли одно слово из трех. Но позднее, конечно, не поленился сделать перевод:

 
Вы, которые равны нам, но лишены
Палиц и копий,
Пумы, загнанные на вашу цитадель,
Теперь покоренные, окруженные,
Вы, стоящие под прицелом наших копий,
Вы, держащие бритвы, чтобы перерезать себе горло,
Теперь наш ахау, Угорь, поглощающий солнце,
Наш Сотрясатель Звезд с нефритовыми перьями
Вещает через ахау-на Кох Кругопрядов,
Кох Ауры,
Она как равная говорит с Пумой,
Владыкой Войны.
 

Воцарилось молчание. Пумы заволновались.

Один из старейшин мучительно медленно вышел вперед. Он двигался маленькими приставными шажками, подтаскивая левую ногу к правой, что значило: он не признает себя пленником, а потому не торопится. На нем были оранжевая маска во все лицо и кричаще-красная перьевая накидка во весь рост. Видимо, догадался я, это глава синода.

– Я равен ахау-на Кох. Я могу позвать Великого или не позвать, – процедил он.

Кох не ответила. Женщина-куколка, которая, пожалуй, проявляла чрезмерную активность, переминалась с ноги на ногу. Десять биений спустя он махнул рукой у себя за спиной, и старейшины Пумы отошли от дверей теокалли.

Четыре двери вели к четырем удлиненным целлам, [715]715
  Целла – внутренняя часть греческого и римского храмов.


[Закрыть]разделенной на три части небесной пещере – она в точности копировала подземную. Мне было не очень хорошо видно со своего места, но я разглядел, что левая камера, северная, выложена, словно мозаикой, перламутром, правая – облицована светло-зеленым нефритом, а средняя – сплошным полированным пиритом. Казалось, там полно народу, однако чуть позднее выяснилось, что в основном все это мумии. Четыре служителя вынесли из центрального помещения живого бога. Навозный Локон сидел в небольших укрытых носилках, скрестив ноги, прислонясь спиной к подушкам из кож пумы. Его наряд состоял из красно-оранжевых перьев, лицо закрывала оранжевая перьевая маска. На виду оставались только тонкие руки, раскрашенные киноварью, и правая высохшая нога чуть выше лодыжки. Навозный Локон выглядел… как умирающий бог, который в связи с близкой кончиной обрел еще больше могущества. Похоже, милосердием он не отличался. Если бы меня отправили к нему на разборки, я бы уже молотил лбом о плитки пола и умолял: «О Великий, сделай так, чтобы моя смерть была быстрой».

Служители остановились в десяти руках от Кох. Носилки они не опустили, хотя в этом случае глаза госпожи и Навозного Локона оказались бы на одном уровне, чего требовал протокол. Кох просто не заметила этого оскорбления.

– Ты, который равен мне, принимаешь ли желтую веревку? – спросила она.

– Я, который рядом с тобой, говорю от имени Урагана, – отвечал он. Его голос напоминал звук двигателя в шахте. – Когда он вскоре вернется с охоты, что скажешь ты?

– На этом солнце все вы, рядом со мной, воссядете заново на свои места, – произнесла Кох. – На этом солнце помет Сотрясателя Звезд угнездится далеко-далеко.

В переводе на обычный язык Навозный Локон говорил, что Ураган, Отец Грозы, решил немного передохнуть и поэтому Сотрясатель Звезд в этот день взял верх. Иными словами, он намекал, что его собственный бог все это запланировал сам. Кох же обещала, что в ближайшем будущем (о дате они сейчас должны договориться) она отпустит Навозного Локона и остальных пленников, а сама со своими сторонниками удалится в другое место.

Последовала очередная пауза. Как и обычно, та часть моего «я», что была из двадцать первого века, немного хмурилась. Сколько позолоченного пустобрехства! Все эти несчастные на площадях и улицах сражались, кричали, горели заживо, а мы тратили время на этот изощренный протокол. С другой стороны, моя вторая половина, прижившаяся в этой древней эпохе, соглашалась с тем, что люди не просто исполняют глупые церемонии. Если мы не будем совершать правильные ритуалы, то ничего хорошего не случится.

Должен сказать, что Кох в напряженной ситуации не потеряла голову. Противник все еще значительно превосходил нас числом, и мы находились в гуще людей, которые нас по-настоящему ненавидели. Если они будут действовать согласованно, то легко разорвут нас на части. Если только прежде огонь не поглотит нас всех.

Наконец старейшины Пумы договорились между собой, побросали свои ножи для самоубийства. Они звякали, ударившись о пол, как украшения, падающие с новогодней елки. Видимо, сыграл свою роль фатализм. Должно быть, большинство Пум верили, что все совершаемое главами великодомов неизбежно, поэтому у них теперь будет новый хозяин.

Двое главных кровных Ядозуба обвязали грудь Навозного Локона желтой веревкой – это был знак заложника, которого можно убить либо обменять. Они поднесли его к краю лестницы и показали Пумам внизу.

Двое из людей Кох подтащили брошенный мегафон к краю площадки, и Пингвиниха заговорила в мундштук. Ее тоненький, напевный голосок полился нечеловеческим ревом.

 
Вы, которые ниже нас, вы, Ласточкины Хвосты, Пумы,
Под прицелом наших копий…
 

Она приказала кровным клана кошачьих оставаться там, где они есть. Если они сделают хоть шаг к вершине мула, заложников убьют и выбросят кости их предков из святилища.

Побоище внизу стихло. Несколько раненых Детей Сотрясателя поднялись на площадку. Бойцы Пумы явно отнеслись к услышанному серьезно. Вокруг меня собралась кучка кровных – Ядозубов и сторонников Сотрясателя, получивших достаточно серьезные увечья. Хун Шок пробрался ближе ко мне.

Он присел рядом и спросил, как я себя чувствую. Я ответил, что в порядке, вот только боюсь рухнуть и уже не встать. Хун Шок сказал, что у меня кровь под носом, и помог мне вытереть ее. Я поинтересовался, сколько нас осталось, он сообщил о гибели восьми воинов Гарпии. Ядозубы потеряли сорок одного солдата, а Кох – шестьдесят стражников. Таким образом, наша численность сократилась почти на треть. Черт. С учетом того, что нам предстояло, мы вполне могли провалить нашу миссию. Я уже ничего не говорю о человеческой трагедии.

Всего мы взяли двести восемьдесят шесть заложников. Среди них находились сам Навозный Локон, две его жены, шесть членов верховной семьи, сорок восемь представителей синода Пумы и пятьдесят девять старейшин Ласточкиного Хвоста. Это было не так уж плохо. Оторванная Правая Рука, вероятный наследник, исчез.

Хун Шок рассказал, что 4 Грибной Дождь умирает. В пяти ступенях от вершины его поразило копье одного из защитников мула. Я этого не видел.

С помощью Хун Шока я поднялся на ноги, с трудом прошел двадцать шагов на восток, туда, где положили 4 Грибного Дождя. Я опустился на пол подле него. Под красной раскраской кожа его побледнела и приобрела оттенок высохшей сырой печенки. Кремневое острие попало ему в тонкий кишечник и наверняка там разломалось. В воздухе стоял кисловатый запах желудочного сока и пищи, которой оставалось пройти еще треть переработки до состояния фекалий. Тут подобные раны считались смертельными. Эх, подумал я. Он был хорошим парнем. Дыхание его стало еле слышным, поверхностным. Я склонил к нему голову и прошептал в ухо его имя, но от потери крови он потерял сознание.

Я хотел встать, но не смог.

Кох величественно приблизилась к перевернутому каменному алтарю центральной целлы. Старейшины Пумы один за другим подходили к ней и клали серьгу, губной гребешок, головной браслет или еще какой-нибудь предмет личного обихода на пол в знак своего смирения. Получая очередное подношение, Кох хлопала правой рукой по своему левому плечу, подтверждая, что дар принят. Она не сняла маску, но я уверен, что ее лицо выражало царственную безмятежность, словно она всегда, еще до своего рождения, знала: ей суждено повелевать.

Класс, я создал монстра. Настоящая Эльза Ланчестер. [716]716
  Эльза Ланчестер (1902–1986) – англо-американская актриса, сыгравшая жену монстра в фильме Джеймса Уэйла «Невеста Франкенштейна» (1935).


[Закрыть]Осторожнее с этими катушками Теслы, детка.

Я никогда не придавал особого значения концепции «культа героев», [717]717
  Теорию «культа героев» создал английский писатель и историк Томас Карлейль (1795–1881). В ней подчеркивается роль личности в истории.


[Закрыть]но теперь, наблюдая историю вблизи, должен сказать: харизма – не пустое слово. Иногда тебе нужно только взять на себя ответственность. И я полагаю, иногда такое случалось.

Ну и ладно, пусть ее. Пускай она взойдет на пьедестал почета. Они все здесь заряжены на победу.

Забудь об этом, Джед. Это не только наша вина.

(61)

В лицо мне ударила пепельная волна, и целую минуту я ничего не видел, но потом направление ветра изменилось и горящий город снова предстал перед нами. Мы этого не хотели, подумал я. Но… Подобные вещи случались (случатся) не раз. С легковерным народом к о са в 1856-м, когда они сожгли свой урожай и забили скот и в результате сорок тысяч из них погибли от голода. С индейцами, которые танцевали с духами [718]718
  «Пляска духов» инкорпорирована во многие системы верований коренных американцев. Именно это религиозное движение, как утверждают многие исследователи, спровоцировало последнее крупное столкновение между армией США и индейцами на ручье Вундед-Ни (1890), которое закончилось гибелью более чем 150 сиу.


[Закрыть]в 1890-х. С индусами, бросавшимися под колесницы Джаганнатхи [719]719
  Джаганнатха – одно из имен бога Кришны.


[Закрыть]на ежегодном празднике Ратха-ятра в городе Пури штата Орисса. С сектантами в Джонстауне. [720]720
  В 1978 году в Гайане в поселении Джонстаун, основанном религиозной сектой «Храм народов», 918 сектантов совершили массовое самоубийство.


[Закрыть]Потом с моими несчастными соотечественниками в Орландо.

Но сейчас это была целиком наша вина. Моя вина. Todo por mi culpa. Моя вина, моя вина.

Я посмотрел на запад. Внизу на четырех сотнях площадей тепловые потоки скручивали дым и снопы искр в толстые жгуты, похожие на веревки с золотой нитью на старинных театральных занавесах, только длиной и шириной с товарный поезд. Один из этих гигантских круглых воздушных змеев проплыл под нами, вертясь, как перекати-поле. Я посмотрел на юг. Далеко за руинами мула Сотрясателя Звезд видны были огневые вихри, мчащиеся по городу против часовой стрелки. Мы словно находились в оке солнечного урагана.

(62)

Я подошел, вернее, подковылял к Кох. Она сняла маску и держала ее своей темной рукой, а светлой – гладила голову Пингвинихи, ерошила редкие волосы, проводила ладонью по ее щеке, по телу, почесывая карлицу, словно кошку. Та прижималась к госпоже, потягивалась, но наконец выскользнула из ее рук и засеменила к своему опекуну. Кох встала и сделала четыре шага к краю площадки. Она посмотрела вниз, на дым и тела, лежащие на площадях. Потом повернулась ко мне, поймала мой взгляд. Но мы условились, что она не будет выделять меня среди остальных в присутствии Пум, и она обратила взор на юг, в сторону квартала Сотрясателя. Там пожар уже перешел в свою последнюю стадию, в коричневатое небо поднимались черные столбы дыма. Мне показалось, что за внешним спокойствием Кох прячет сомнение. Я, глядя на нее в профиль, отметил горькую складку у рта. За ее спиной взметнулись вихри искр, словно охапки золотых листьев или брызги расплавленной стали. Бирюзовая маска висела на темной руке Кох, уставившись на меня пустыми прорезями. Сама же госпожа больше не удостаивала меня вниманием. Линия подбородка подсвечивалась пламенем, глаза были устремлены в сторону чертогов солнца. Она казалась столь же неподвижной и монументальной, как гигантская базальтовая голова в Озимандийской [721]721
  По имени фараона Рамсеса II Мериамона, Озимандия, сына Сети I.


[Закрыть]пустыне, за тысячелетия отполированная песчаными бурями. Где-то у подножия храма огонь добрался до резервуара с водой, и вверх ударил шипящий вихрь пара. Кох бесстрастно наблюдала за ним, потом снова принялась изучать симметрию громадного чадящего города, который перестал быть центром мира. Кого она мне напоминала? Елену, которая стоит на палубе Менелаева корабля и прощается с горящей Троей? Гарбо в концовке «Королевы Христины»? А может, Марену на хайвее, с тревогой взирающую на затянутые нефтяной пленкой воды залива? Или паука-кругопряда нефила в центре своей паутины? Внезапно я заметил, как слеза блеснула на темной щеке Кох, но потом решил, что это, вероятно, от дыма. Она снова надела маску, повязала ее на затылке змейкой и отвернулась.

Часть четвертая
ТЕ, КОТОРЫЕ БУДУТ ПОСЛЕ

(63)

– А кто говорил голосом Микки-Мауса? – спросила Марена.

– Подожди секунду, – сказал я.

Мне нужно было прочистить горло, и я откашлялся.

– Джед, дать тебе еще «сквирта»?

– Нет, спасибо, я в порядке, кхе. Первым Мауса озвучивал сам Уолт.

– Верно. Квадратный корень из пяти?

Я ответил.

– Как зовут твою последнюю… подожди. – Она помолчала. – Ана на линии. Она хочет, чтобы мы заканчивали.

– Пожалуй, достаточно, – раздался из соседней крошечной комнатенки у меня за спиной голос доктора Лизуарте. Она сделала паузу. – Один момент. Нет, сначала я должна узнать, что там у нас в лаборатории. – Лизуарте явно общалась с Аной по коммуникатору. – Хорошо, конец связи. ППС? Говорит Акаги, у нас три-девять-восемь от Килоренц.

Мне понадобилась чуть ли не целая вечность, чтобы вспомнить: ППС – это протокол передачи сознания в Стейке, Акаги – кодовое имя Лизуарте, а Килоренц – Аны Вергары. Я не знал, что такое три-девять-восемь.

– Да, проверка, – продолжила она. И через минуту-другую добавила: – Все, хватит.

Я понял, что последнее предложение было адресовано Марене и мне, и это означало, что лаборатория получила достаточно сканов моего мыслительного процесса и передачу можно прекратить.

– Ну что – отсоедините меня? – спросил я слабым голосом.

Они сказали «да». Лизуарте отключила питание от Туалета, большого белого кольца вокруг моей головы, – позитронно-эмиссионного томографа и магнитного резонансного сканера. Я слышал, как магниты замедляют бег по своим дорожкам. Свет зарождающейся зари проникал сквозь дверь. Марена принялась снимать с меня электроды – и в ее движениях не было ничего сексуального. Вот и все. Мой двойник, который проявился во время опроса, благополучно отправился в путь. Вероятно, он действительно прибыл на место, выполнил свое предназначение и давным-давно умер.

Меня вытащили из ниши ахау. Небо стало темно-серым, звезды исчезли. Майкл и оператор Хич все еще стояли на площадке. Марена повела меня по искрошенной лестнице, бережно поддерживая, помогая спускаться по двадцатишестидюймовым ступеням. На это ушла уйма времени.

– Я могу идти сам, – запротестовал я.

– Да, но тебя шатает, – сказала Марена.

У основания мула была расчищенная площадка. Отсюда тропинка, огибая дворец, спускалась по склону холма к реке. Я на каждом шагу спотыкался. На берегу, где мы с Мареной немного оттянулись четырнадцать часов назад, ждали Ана и Гргур. Вергара что-то говорила в воздух, прижав руку к уху.

– Что происходит? – спросила Марена у Майкла, когда он догнал нас и перевел дыхание. В соответствии с брифингами, которые у нас проводились, здесь нас должен был подобрать рукотворный гиппогриф, [722]722
  Гиппогриф – мифическое существо, полуконь-полугрифон (притом что сам грифон является помесью льва и орла).


[Закрыть]если бы нам пришлось экстренно покидать это место.

– Ана считает, что нам лучше делать отсюда ноги, – ответил Майкл, который в отличие от Марены, Лизуарте и меня прослушивал все радиопереговоры.

– Почему? – удивилась она.

– В нашем направлении движется патруль. Предполагается, что он может пройти здесь.

– Черт! – воскликнула Марена. – Но если они обойдут нашу площадку стороной, немного погодя вернемся.

Мы помолчали. Ана продолжала с кем-то беседовать, ничего не объясняя.

– Где Отзынь? – поинтересовался я.

Майкл пожал плечами. Спецназовец тоже как сквозь землю провалился. Я нашел свой наушник, сунул его в ухо, включил.

– …шестнадцать кликов, – прозвучал голос Аны. – Эй, ты куда? – спросила она громче.

– Мне нужно во дворец – забрать вещички, – улыбнулась Марена.

– Запрещается, Аска, – сказала Ана. – Никто никуда не уходит.

– Почему бы нам просто не спрятаться в лесу с другими ребятами из АР? – встрял я, воспользовавшись заминкой.

– Потому что патруль может напороться на наше снаряжение и тогда начнет искать нас, – отрезала Ана. – И нам придется тащиться к четырнадцатому шоссе. Если и доберемся туда, все равно рискуем попасться кому-нибудь по дороге. Мы уже прорабатывали этот сценарий.

– Я, наверное, прогулял то занятие, – сказал я.

– В любом случае гиппо приземляется незаметно. У него маскировка. И он вывезет нас отсюда без всяких проблем.

– А вдруг они… – начал было говорить я.

– Если они дадут крюк и пройдут мимо, то мы вернемся через два дня и сразу начнем копать, – прервала меня Вергара. – И пожалуйста, хватит вопросов.

Я замолчал. Она не отметила, что в случае обнаружения наших вещей мы долго не сможем сюда вернуться. А Джед-2 собирался похоронить себя именно в Ише, ни в каком другом месте. Если мы не раскопаем царскую усыпальницу, то никогда не узнаем, удалось ли ему выполнить задание…

И кроме того, как тогда загрузить в мой мозг воспоминания того Джеда? Все, что он там увидел, должно остаться при нем. И при мне, если вы понимаете, о чем я. Черт побери. С другой стороны, я чувствовал даже некоторое облегчение, потому что если бы его воспоминания стерли мои – те, что сформировались у меня с того момента в загрузке, когда наши сознания разделились, – это могло бы…

– Ну вот он и здесь, – сказала Ана. – Не прошло и двух минут.

Я кивнул. Ладно, подумаем об этом позднее.

Над нами мелькнула большая тень. Послышались резкий удар, вой мощного двигателя, потом чавкающий звук – и открытое водное пространство за зарослями лилий покрылось рябью. Эта штуковина словно выпала из складки в пространстве – белый клубок на втулке единственного длинного прямого рычага, который медленно поворачивался туда-сюда, подобно стрелке большого компаса. Так вот он какой, гиппогриф, подумал я, будто речь шла о чем-то совершенно абстрактном. Наверное, у него есть система прямого зажигания. Спланировал аппарат без всяких двигателей. Ана, шагая по колено в воде, нырнула под его брюхо – мощно, а-ля солдат Джейн, [723]723
  Солдат Джейн – героиня одноименного кинобоевика (1997) режиссера Ридли Скотта, ее роль исполнила Деми Мур.


[Закрыть]ну точно как в учебнике для подготовки спецназа. Военная косточка относится к себе очень серьезно. Она подняла руку и выхватила откуда-то пластиковую клетку на двоих десантников. Мимо меня кто-то метнулся в облако выхлопа авиационного топлива. Марена взяла меня за руку, и мы по колено в воде двинулись в центр водяного смерча. Ана принялась упаковывать нас в пятистороннюю клеть. Она заставила меня подогнуть запачканные илом ноги, и через минуту я уже стоял на коленях в сетке из оранжевых ремней. Я поднял голову. Большой, необычного вида летательный аппарат, слегка подравниваясь, парил в пузыре обратного потока футах в пятидесяти над нами. Пилот не хотел спускаться ниже, чтобы не зацепить ротором за ветки деревьев. Из надфюзеляжных тепловых клапанов, похожих на акульи брызгальца, вырывались вихревые потоки.

– Постойте. А где Отзынь? – спросил я.

– Первый готов, подъем, – произнесла Ана.

Мы рывками стали подниматься к большому, обитому мягким материалом отверстию в светлом брюхе. Я пытался найти взглядом дворец, посмотреть, нет ли там Отзынь или еще кого-нибудь, но нас слишком сильно крутило. Я порылся в карманах. Где мой телефон? Неужели оставил? Напрасно. Тут пара рук в оранжевых рукавицах заправила клеть в темную клоаку. Внутри стоял крутой запах моторного масла, винилхлорида и старой кожи. Человек в перчатках отстегнул ремни, вытащил меня и Марену и снова отправил клеть вниз. Я растянулся на мягком ковре. Нас принял на борт крупный парень в видеошлеме с поднятым щитком, и я узнал в нем второго пилота (судя по беджу, ОСВ – офицера системы вооружений, хотя наш самолет такового не имел) – он летел с нами из Стейка в Пусилху. Тогда экипаж состоял всего из двух человек.

– Пожалуйста, займите те же места, что и в прошлом рейсе, – сказал он так, словно мы были в самолете «Вирджин эйр».

Тут царила темнота, но всюду сияли созвездия диодов, так что я сумел бы сориентироваться, если побывал бы здесь раньше. Я встал и, прежде чем Марена успела ухватить меня, ударился головой о пенопластовый косяк, отделанный винилом. Она провела меня в левый отсек и усадила там в сиденье, оборудованное системой безопасности. Я немедленно почувствовал себя этаким большим ребенком, которого чрезмерно опекают. Сверху спустилась голубоватая панель с четкими оранжевыми буквами: «Проверьте крепление безопасности». Тут же обнаружилась маленькая клавиатура с обычной QWERT-раскладкой. Марена устроилась напротив. Мы сидели у переборки между грузовым отсеком и салоном. Я огляделся. Пассажирские иллюминаторы были закрыты, видимо, потому, что проводилась военная операция, но я видел часть лобового стекла за головой пилота и начинающийся практически у моей лодыжки клин левого каплевидного остекления в полу. Когда роторы немного разогнали туман, открылось русло реки, почерневшей от ряби. Через нижнюю дверь пробрались Майкл и доктор Лизуарте, прошли мимо нас. Майклу выделили кресло в хвосте для равномерного распределения веса. Потом появился Хич, а за ним Гргур. Он неожиданно ловко пролез в салон, склонился к Марене и шепнул ей что-то, после чего отправился назад и уселся напротив Майкла. ОСВ занял свое место справа от пилота. Последней поднялась Ана, которая затащила за собой клеть. Спецназовец, вероятно, остался. Вергара откинула приставное сиденье позади летчиков, начала было пристегиваться, но потом потянулась куда-то назад, словно собираясь обнять меня, и произвела некие пассы над моей головой.

Я ощутил умиротворяюще легкое давление на уши и как будто утонул в глубоком, спокойном, мягком жужжании, которое обычно издают большие колибри; в этом звуке, обволакивавшем меня, слышалось тонкое пронзительное шипение и пиканье разомкнутого контура, повторявшееся каждые две секунды и похожее на брачный зов кузнечика. Ана натянула мне на голову шлем с обычным щитком и очками – они соскальзывали на переносицу и давали увеличенное видеоизображение через две линзы шлема. Когда мы в первый раз, еще в Белизе, летели этим самолетом, нам рекомендовали «постоянно пользоваться очками увеличенного реального видеоизображения (УРВ)» – на тот случай, если кто-то попытается атаковать нас ослепляющими лазерами. Поначалу у меня перед глазами мелькали расплывчатые контуры, но потом эта фиговина настроилась, и я стал видеть в другом режиме. Изображение было резче, чем в жизни, – представьте для сравнения, что вы слушаете скрипку по телефону, а не на старой доброй виниловой пластинке. Кроме того, яркость и контрастность усиливались (система «приспосабливалась» к темноте), а расстояние между предметами благодаря широко расставленным камерам на шлеме вырастало, как в старых 3D-фильмах, где действие происходит чуть ли у тебя не на лбу или далеко в задних рядах. Мало того: чтобы еще больше осложнить восприятие, вдоль верхней рамки двигалась бегущая строка с важнейшей бортовой информацией, включая сведения о безопасности и даже об экипаже и пассажирах. Внизу тоже появлялся текст, сообщавший всевозможные сведения, недоступные моему разуму. Зато в нижнем правом углу находилась маршрутная карта полета, с пониманием которой никаких проблем не возникало. Все ясно, подумал я. Мы направляемся на северо-северо-восток к Белизу и должны пересечь реку Сарстун у южной границы, то есть у самого устья.

«Неужели Отзынь все еще там? – спрашивал я себя. – Не попал ли он в какую переделку? Это я, черт меня дери, втянул его в эту историю». Моя правая рука чуть ли не инстинктивно нащупала клавиатуру и принялась перебирать клавиши, пока я не нашел активное аудио. Раздался приглушенный щелчок, и возник новый слой звука, словно я из моно переключился на квадратуру.

– Эй, подожди-ка секунду, – сказал я, но не услышал собственного голоса. Я нашел кнопку «микрофон» и нажал ее.

Переключился на персональный канал Марены.

– Марена?

– Джед, привет, как ты там? – отозвалась она.

– В норме, – ответил я, несмотря на туман в голове.

– Ты понимаешь, что происходит?

– Да, все отлично. Просто супер. Полный порядок. Отзынь – он что, остался на площадке?

В канале зазвучал голос Аны:

– Пассажирам выходить в эфир запрещается.

Сама пошла в жопу, подумал я.

– Джед, мы его не можем найти, – проявилась Марена. – Вероятно, он ушел.

– Это невозможно… – начал я.

Но тут Ана отключила мой микрофон. Я стащил шлем, сразу понял, как темно и шумно без него, передумал, снова натянул его на голову и принялся изучать маленькое меню в верхнем левом углу моего виртуального поля зрения. И перевел курсор на аудиоканал пилотов.

– …верхушек деревьев, – проговорил кто-то.

– Мы все на борту, летим, летим, летим, – отвечала Ана.

Вдруг я почувствовал, что падаю, проваливаюсь сквозь трещину в сиденье, погружаюсь в Земную Жабу – гиппо взмыл вверх таким тошнотворным манером, когда хвост задирается выше носовой части, словно хвостовой плавник кита. Давление увеличилось, когда закрылся люк. Внизу сквозь остекление в полу я наблюдал, как стремительно уменьшаются кроны деревьев. Они исчезли, когда мы вошли в низкое дождевое облако. По стеклу побежали водяные капли.

– Джед, если тебе что нужно, используй канал четыре, – пробился издали голос Марены.

Я немедленно воспользовался ее советом.

– Отзынь не мог уйти, – выпалил я.

– Джед, возможно, его отрезал от нас патруль, – предположила Марена.

– Не думаю.

– Ведь он нам никогда по-настоящему не доверял. Брось ты…

– Я хочу сказать…

– Мы его вызовем, когда вернемся, – произнесла она. – Но сейчас не время об этом спорить.

Гиппо попал в карман разреженного воздуха и завалился на бок. У меня к горлу подступила тошнота. Перед лобовым стеклом туман разошелся, и пространство, казалось, искривилось вокруг нас, словно мы попали в линзу рыбьего глаза. Тучи опустились совсем низко. Я приподнял ноги, когда верхушка пальмы чуть не коснулась остекления. Я посмотрел на Марену и тут же вспомнил о «The Fly». [724]724
  «The Fly» – известная песня группы «U2», в которой вокалист (Боно) появляется в больших солнцезащитных очках.


[Закрыть]Ради интереса я кликнул по иконке «виды» в меню, выбрал «мониторинг экипажа» ШИ-ДВСОСНЦ (шлем интегрированный – дисплей ветрового стекла и оружейная система наведения на цель) и нажал кнопку ОСВ. Мне словно приставили другую голову. Я будто переместился в кресло стрелка. Полагаю, что идея видеофона состояла в том, чтобы дать человеку возможность видеть «чужими глазами», – это, несомненно, облегчало групповое обучение пилотированию. А штурман, в свою очередь, мог наблюдать, что творится в хвосте самолета. Над изображением парил океан информации – векторы, скорости, давления, температуры, скорость 248 км/ч, высота над уровнем моря 381 м, высота над уровнем земли 28,2 м, а еще бегущие строки предупреждений вроде «только внутренний радиообмен», «этот дисплей не является управляющим» и даже предостережения не смотреть, если у вас эпилепсия. Картинка поехала вниз, и я выгнул шею изо всех сил, но это, конечно, ничего не меняло. Все зависело от владельца шлема, а ОСВ в данный момент вглядывался в ложный горизонт, обозначенный на тучах синей линией. Я нашел нужный канал и услышал его голос.

– …no te preocupes amorcita, este es el caballo, [725]725
  «Не волнуйся, дорогая, Эстес – это лошадь» ( исп.). ( Прим. ред.)


[Закрыть] – говорил он.

Это была соль какого-то анекдота.

– Sí, pues, – ответил голос с гватемальским акцентом.

ОСВ болтал по радио с местным диспетчером, очевидно со старым дружком. Может, это нам ничем и не грозило. Наверное, они обо всем договорились с гватемальцами. Но тогда кто же собирался прихлопнуть нас на площадке? Что за патрульные, с которыми нельзя найти общий язык? Может, аровцы не хотели платить слишком большому числу людей?

Мы летели почти точно на восток от высоких утесов над порогами, а потом, в том месте, где Чисей вливался в Кахабон, повернули на востоко-юго-восток. Перед нами возник серый меловой утес, и, вместо того чтобы перевалить через него, пилот начал его огибать на малой высоте над самой середкой реки, отчего казалось, что мы катим на сноуборде. Море листвы колыхалось вокруг, а потом мы вырвались на простор.

В главном коммуникационном канале раздался новый голос:

– ¿Es este el vuelo 465-BA del Poptún? – «Вы рейс 465-БА из Поптуна?» Текст идентификатора сообщал, что вопрос задан с базы Гузман в военном аэропорту Гуате-Сити.

– Correcto, [726]726
  Верно ( исп.).


[Закрыть] – произнес ОСВ.

– ¿Perdone la molestia, mas el OC dice qué pasa? [727]727
  Извините за неудобство, но что говорит офицер? ( исп.) ( Прим. ред.)


[Закрыть]

– Тут к югу от Чисека была небольшая проблема, – сказал ОСВ по-испански. – Капрал Олаквияга с базы в Поптуне просил нас ее решить.

– Хорошо. Вы, кажется, немного опаздываете.

– Дело серьезное. Поэтому-то мы и возвращаемся назад.

О-го-го, подумал я. Он втирает воздушным диспетчерам очки, дескать, наш самолет принадлежит гватемальским ВВС. Тянет время. Значит, у нас нет своих людей в гватемальской армии.

Гиппо набрал тысячу футов, когда мы переваливали через истоки Ошека между Серро-Таболь слева и западной оконечностью громадной Сьерра-де-Санта-Крус справа.