Текст книги "Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса"

Автор книги: Брайан Д'Амато

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 53 страниц)

«Хорошо, – сказал я себе, – разберись с тремя этими придурками – и ты спасен». Я обернулся к Нюхачу, направил на него острие. Он уклонился и бросился на меня сзади, поднимая свою деревяшку, чтобы оглушить меня, тогда я крутанулся на месте, чтобы парировать удар. На мгновение по непонятной для меня причине он замешкался, сделал полшага назад, повел плечами. Ага, ясно. Я же нечистый. Вот суеверный хер. Я выставил в стороны руки, опустил рогатую башку и прыгнул вперед. Древко вражеского копья обломало две ветки правого рога, но лишь слегка задело лоб. Испортил ты свою добычу, братишка. Я тряхнул головой, прогоняя туман, покрепче ухватил копье и описал им широкий круг в восьми дюймах над землей. Нюхач подпрыгнул и успел поджать левую ногу, наконечник ударил его по правой и соскочил с древка. Кровный упал на землю, сел на траву, я инстинктивно размахнулся, и вдруг в свете звезд кожа врага показалась мне столь тонкой и натянутой, что я будто видел сквозь нее. Я прицелился в то место, где раздувалась и опадала подвздошная артерия, ровно над пахом, изо всех сил ткнул туда расщепленным концом древка, повернул и нажал вбок. Сначала, долю секунды, ощущалось вязкое сопротивление, потом оно исчезло – когда орудие прорвало кожу и вонзилось в ткани, а потом попало в самую жилу – изнутри ударил фонтан крови, так его, бей, бей, бей! Ха! Да я в самом деле крутое дерьмо, подумал я. Нюхач не проронил ни звука, на его лице промелькнуло выражение разочарования. Я откатился от него, не выпуская древка, выпрямился.

Меня немного пошатывало. Почему-то в голову мне пришла цифра восемь.

Мозгу нужно совсем немного времени, чтобы зафиксировать множество деталей, если только он не переводит их в вербальный контекст. За краткий миг я осознал: Нюхач мертв, я впервые лишил человека жизни. Говорят, первое убийство вызывает раскаяние и эйфорию, ты можешь испытать жалость к жертве, услышать шум крови в ушах, у тебя возникает туннельное зрение, ты или теряешь сознание, угнетенный чувством вины, или, наоборот, ощущаешь выброс адреналина, порой даже оргазм. В глубине души я ждал, что меня накроет переживание невиданной силы, однако произошедшее было воспринято мной как вполне обыденный случай. Странно, те же эмоции одолевали меня, когда я ходил по магазинам в поисках дорогой вещи и мне улыбалась удача. К примеру, один раз мне удалось взять последнюю плимутовскую «барракуду», другой – в последние пять секунд е-бейевского аукциона [559]559
  Е-бейевский аукцион – крупнейший онлайн-аукцион США.


[Закрыть]кликнуть мышкой по большой надбавке к цене. После маленького скачка напряжения появлялись легкость, эйфория, а потом, по нисходящей, послевкусие, в котором смешивались сомнения приобретателя и радость обладания. Вот и сейчас – я словно купил Нюхача. Вернее, отделил его тело от уая, и теперь тот рыскал вокруг меня, принюхивался и был готов следовать за мной повсюду. Если вести себя правильно, он не станет мстить мне и я даже смогу сделать его своим любимым зверьком. Точнее, рабом. Но к радости победы примешивалось неприятное чувство. В основном – физическое ощущение скверны, словно я ступил в собачью блевотину или возился с радиоактивными элементами, облучил руку и теперь подлежал дезактивации. Нет, я не казался себе порочным человеком. Просто я подошел близко к смерти, а смерть – штука заразная… Короче, никакого потрясения быть не могло по простой причине: я – вернее, Чакал – совершил далеко не первое убийство. То-то и оно. Порешил семерых на хипбольной площадке.

Поэтому в данной ситуации Чакал взял верх над Джедом. Да, я управлял чужим телом, но эмоции были не моими. Неудивительно – ведь на девяносто девять процентов нервная система оставалась прежней. Лишь в лобовую часть коры добавилась малая часть моего сознания, которая словно утверждала: он – это я. Ха-ха, «я» – это вовсе не огромная космическая сила. Тонкая пленочка.

Справа от меня раздался боевой клич, с которым воины майя берут пленных. На меня собирался напасть невысокий Оцелот. Я рванул вверх, но он не отставал, а потому пришлось повернуть назад. Кровный держал свое копье, как пику, намереваясь насадить меня на нее, будто на вертел. Я нырнул под древко и перекатился вбок. Он реагировал быстро и в два-три прыжка настиг меня. Я выхаркнул сгусток крови – большой красный вязкий комок слизи – и попал ему в грудь. Вот вам, подумал я. Суки!!!

Оцелот отскочил. Мальчуган из дома Гарпии, маячивший за его спиной, тоже отпрянул. Почему? Боится заразиться? Или он на моей стороне? Нет, все дело в том, что они не хотят прикасаться к мне. Я нечистый. Как это ни парадоксально, но я чувствовал себя оскорбленным. Идиот. Да воспользуйся же этим.

Коротышка из правящего дома снова бросился на меня. Огонь факелов отразился в его глазах, и Чакал подсказал мне, что свет ослепляет его. Я-то прекрасно видел своего врага, поэтому низко пригнулся, левой рукой сумел отбить его копье, а конец своего вонзил ему в рот. Попал, куда метил, во что-то мягкое. Вот тебе и удаление миндалин, мудила. Я отпрыгнул назад и вытащил свое оружие, раздирая щеку Оцелота. Он не издал ни звука и не отступил (ах уж эта этика мачо), смог удержаться на ногах и снова надвинулся на меня. Я нанес удар с разворота, мое древко ударилось о копье противника и соскользнуло на его пальцы. Раздался хруст, и они разжались. Попытаться схватить его? Нет, слишком поздно. Пора сматываться. Скок. Скок. Восемь прыжков вверх по склону, и я услышал характерное бренчание украшений-ракушек – кровный из дома Гарпии заносил руку, готовясь к броску. Тут он не промахнется.

Черт, подумал я, ваша взяла. Я напрягся. Сейчас наконечник вонзится мне в спину. Но копье пролетело мимо с этаким распрекрасным звуком. Я сделал еще два прыжка и услышал, как парнишка споткнулся и упал. Странно. Вот неумеха. Может, он промахнулся специально? Нет, забудь об этом. Твоя задача – выбраться, к чертям собачьим, за эту chingado [560]560
  Здесь: долбаную ( мекс. сленг). ( Прим. ред.)


[Закрыть]линию огней.

Не останавливайся. Улавливаешь эти звуки?

Кровные умеют бесшумно дышать и бегают осторожно, как лисы, но их наколенные бусины позвякивают друг о друга, а ветер свистит в аляповатых сережках. Так что для меня не было неожиданностью, когда преследователи появились сзади и справа. Кажется, я даже почувствовал жар их тел.

Сколько их там? Я хромал, поэтому не хотел замедлять ход. Не буду оборачиваться. Только прислушиваться.

Трое. Их трое, и они достаточно близко, чтобы перехватить меня. Один совсем рядом слева. Другие подальше. Не думай о них. Присядь на мгновение, а потом – стрелой вперед.

Приготовься к серьезному рывку. Бедро у меня сзади по-прежнему сочилось кровью, она капала и капала, словно водопроводный кран закрутили не до конца. Я почувствовал укол страха, старого страха перед гемофилией, черпанул немного земли и приложил к ссадине на ноге. Сейчас нужно разобраться с кровотечением, а с микробами разделаешься потом. Однако, Джед, похоже, у тебя больше нет никакого «потом».

Число моих врагов увеличилось. Теперь их не двое-трое, а гораздо больше. Должно быть, они наблюдают за хребтом слева, из-за деревьев. Когда я побегу туда, по крайней мере несколько из них будут от меня на расстоянии броска.

Я засмеялся, правда беззвучно. Тихо, идиот. А может, наоборот, разнюнился? Слабак ты, приятель. Чакал бы так себя не повел…

Стой. Кто это?

Здесь никого. Но…

Гм.

Я уверен, что здесь кто-то есть, совсем рядом… Но никого не было. Кто-то внутри меня…

Чакал?

Это ты?

О господи, черт побери, конечно, он наблюдает за мной, получает удовольствие, бля…

Тсс. Они идут. Я подтянул раненую ногу и, хрустя ветками, ломанулся в кусты лавра. Ну давайте, пидоры гнойные, попробуйте, возьмите меня, я вас окорочу. Я хохотнул. Тихо ты.

Присядь на корточки. Будто ты камень.

Ну, пора уже что-нибудь придумать. Кхе-кхе. Тсс. Между мною и линией факелов кто-то снова запел:

 
Твоя голова легка, твоя задница тяжела, олень…
 

Руки и ноги у меня леденели от потери крови, челюсть дрожала. Прекрати. Прекрати. Не стучи зубами. Тихо. Тихо.

 
Два оленьих уха пойдут на ложки для девятого парня…
 

Блин, ничего не получается. Ни хрена. Ты труп – вот и весь труд. Вот и весь труд – ты труп. Я слышал топот ног вокруг. Четверо. Нет, пятеро. Черт. Ладно. Выхожу отсюда. Я потащился к свету. Даже не потащился – пополз змеей. Я метался. Как рыбка-мечехвост. Рыбку разбил паралич.

Да посмотри уже правде в глаза: никуда тебе не уйти.

Слишком медленно. Слишком медленно.

 
Два рога оленя – грабли для восьмого…
Копыта оленя – четыре молота для седьмого…
 

Проклятье. Заройся в землю. Я уже, наверное, мертв, наверное, мертв, наверное, мертв.

 
Зад оленя – кошелек для шестого…
Кишки оленя – ожерелья для пятого…
 

Так или иначе, где-то ведь остался мой дубль. Только мало в том утешения, когда единственное «я», которое ты ощущаешь, умирает. Я фактически мертв, вот в чем суть, небытие ждет меня…

Но что это? Это…

(33)

Что-то было не так. И не только со мной.

Тишина.

Но странная тишина. Конечно, я был немножко занят последнее время, носился как сумасшедший, спасая свою жизнь, пытаясь расслышать шаги преследователей в шуме взбаламученного океана ночной жизни, поэтому другие звуки мало интересовали меня. Теперь же я уловил всеобщее стрекотание и порхание, словно двадцать тысяч карточных колод одновременно зашуршали в руках десяти тысяч кичащихся своей ловкостью картежников. Мой мозг (а может, мозг Чакала) выделил из этой какофонии несколько громких хлопков-шлепков, и я понял: это трепет громадного, но определенно четного числа крыл. Казалось, одновременно взлетели все птицы и летучие мыши на свете. Грандиозный старт! Но самым невероятным было то, что птицы не производили ни звука. Звезды постепенно погасли. Невидимое небо кипело и потрескивало, но не раздалось ни одного писка или стона из живой утробы, если не считать ультразвуков, испускаемых мышами.

Хлоп.

Как давит на уши.

Пр-пр-рр-рт-тд-р-др-др-др-Д-Д-Д-Д-Д-Д-Д-Д-Д-Д-Д-Д-Д-Д!!!

Подземный зверь зарычал на меня, и, по мере того как земля разжижалась, паника охватывала все сущее – выворачивала наизнанку, разрывала барабанные перепонки, – та паника, которая овладевает человеком в падающем лифте или терпящем катастрофу самолете. Я ухватился за дерн – пусть мир летит ко всем чертям, у меня останется мой маленький астероид, за который можно держаться в открытом космосе. Вдруг удары начали стихать. Я поднял голову. Надо мной стоял охотник и смотрел на меня, сжимая в руке палицу.

Это таки случилось, подумал я. Вулкан Сан-Мартин ожил.

Черт, значит, они все правильно рассчитали. Таро, Марена, отдел «Коннектикутский янки», даже Майкл Вейнер. Хоть раз в жизни они знали, что делают. Однажды я находился неподалеку от того места в Гватемале, где происходило небольшое извержение. И пережил только одно серьезное землетрясение – в Сан-Пабло-Вилла-де-Митла в феврале 2008-го. Но сейчас – совсем другое дело. Даже мягкая почва подо мной дрожала, как нижняя мембрана барабана. До Сан-Мартина четыре сотни миль, а ощущение такое, что он рядом, за холмом. Да, действующие вулканы – это вам не…

Опа.

(34)

В течение приблизительно двадцати пяти секунд единственный раз в своей жизни я верил, что есть жизнь после смерти.

Я хотел закричать, но тяжелый тупой оголовник ударил меня в живот и вышиб оттуда весь воздух. Я попытался схватить врага за ноги, но еще один навалился на меня сзади и вцепился в руки. Я начал лягаться, но кровный сел мне на ноги. Я плюнул. Он никак не прореагировал. Дернулся в надежде вывернуться. Не помогло. Паника. Они все равно снимут с меня кожу, подумал я, и извержение им не помеха. Им все равно, это не имеет значения, они сдерут с меня шкуру, господи-господи-господи. Воин из дома Гарпии – Хун Шок – положил палицу и вдавил мою голову в землю. Странно, но я ничего не почувствовал. Нет, не может быть, что это все, должно быть что-то еще, дайте мне еще немного, еще, пожалуйста, не может быть, что это конец, не может… Кровный открыл мне рот, ухватил за нижнюю челюсть, завел большой палец под язык. Я ничего не ощущал. Он принялся выворачивать челюсть – сначала из одного гнезда, потом из другого. Наконец она оторвалась, хлынули струи крови и слюны, следом за челюстью вывалился язык и нелепо забился в воздухе. Чушь какая-то, подумал я, ведь это должно быть очень больно. Наверное, я потерял чувствительность… и словно наблюдал за происходящим со стороны. Будто лежал рядом со своим телом. Теперь вокруг меня стояли четверо – все из дома Гарпии. Один, невысокий с широким лицом, держал маленький факел, как свечку с именинного пирога, загораживая пламя ладонью. Другой нашинковал мое предплечье, выбил запястья из суставов, но так чтобы не повредить оболочку и кисти остались прикрепленными к коже. В этот момент я, как никогда в прошлом и, видимо, в будущем, исполнился надежды. Конечно же, мое астральное тело вышло вон, задержавшись на несколько мгновений, чтобы посмотреть, как тут обходятся с моей плотью, а затем отбыть в края неизвестные.

Скоро я убедился в собственной глупости. Потому что появилась невыносимая боль. Мне доставляли страдания многочисленные повреждения, я ощущал тяжесть двух человек, удерживающих меня, и даже муравья или какой другой живности, которая ползла сейчас по вонзившимся мне в спину стебелькам осота. И что еще важно: хотя у жертвы, тело которой разделывали кровные, была обрезанная косичка, как у меня, и лицо (то, что от него осталось) тоже напоминало мое собственное, я с трудом узнавал себя. Да, предплечье загрубело от ударов хипбольного мяча, но не так, как мое, и мозоли на коленях казались далеко не такими большими. И потом, я наблюдал за этой сценой неестественным для бесплотного духа образом. Я не парил в воздухе, как это должна делать эктоплазма. Меня прижимали к земле, и я все еще судорожно моргал, поскольку в глаза попали брызги крови и песчинки.

«Это не ты, – сказал я себе. – Да ты прикинь. Это какой-то другой тип. Хотя на нем тоже оленьи пятна…»

Эй. Черт. Что такое с моей грудной клеткой? Я опустил глаза. Один из кровных с помощью миниатюрной обсидиановой бритвы начал меня вскрывать в районе грудины. Он описал удлиненную дугу до ключицы, а потом симметрично прошел вниз с другой стороны, вырезав что-то вроде мандорлы. [561]561
  Мандорла – разновидность нимба, сияние овальной формы, вытянутое в вертикальном направлении, внутри обычно помещается изображение Христа или Богородицы.


[Закрыть]Кстати, манипуляции производили явно со мной, а не с моим двойником. Изверг подцепил кожу снизу и принялся сдирать ее. А-а-а-а. А-а-а-а. Какая боль! Побои, перец, клизма – ничто в сравнении с этим, о-о-о, ай, это просто невыно-о-о-о-о-си-И-И-И…

С негромким хлопком оторвалась полоска кожи шириной в полдюйма и длиной около четырех. На мгновение кровный поднял ее внутренней стороной ко мне, сверкнули крохотные шаровидные жировые клетки, сквозь них пробивались слабые лучи, и я различил знакомую колонку синих глифов – татуировку, обозначающую хипбольный уровень в девять черепов…

Я что, вырубился? В конечном счете потеря сознания дает несомненные плюсы, как темная энергия. Меня закутали в одеяла – похоже, хлопковые – и связали. Четыре руки перевернули мое тело, и я стал задыхаться от нехватки воздуха. В скатку со мной положили древки копий, думаю, для камуфляжа. И теперь, несмотря на все воспитание Чакала, я и в самом деле заскулил, заплакал, закричал, как некая экзистенциальная Нэнси Керриган: «За что, за что, за что-о-о-о?!?!?!», [562]562
  Нэнси Керриган (р. 1969) – американская чемпионка Олимпийских игр по фигурному катанию. На нее было совершено нападение, подстроенное ее соперницей Тоней Хардинг. Получив удар дубинкой по колену, Нэнси закричала: «За что?» Этот эпизод широко известен в США.


[Закрыть]раздавленный тем, что я не мертв, что я не призрак, что я все еще в ловушке прошлого, что я не я.

(35)

Сначала возник вкус. Вкус материнского молока… А потом хлынул поток ощущений, испытанных в самом раннем младенчестве, можно сказать, довизуального периода, и мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать: эти воспоминания принадлежат не мне, а Чакалу. Его тело тоже никуда не делось – каждый квадратный миллиметр кожи зудел, зудел так, будто под ней были крошки пирога, испеченного парсом, [563]563
  Имеется в виду пирог из сказки Р. Киплинга «Как носорог получил свою кожу».


[Закрыть]но почесаться не удалось, я еле мог пошевелиться в напитанных жиром пеленах. Свербит и свербит… и тут мучительно защекотало грудь в том месте, где я потерял, пожалуй, не меньше квадратного фута кожи, а потом это сошло на нет, и мое «я» надолго застряло в горле, громадной безводной пустыне Наска. Жажда, жажда, целые века жажды, в течение которых не выпало ни капли дождя. Наконец кто-то открыл мое лицо под яркими солнечными лучами, выдавил в мой рот немного соленой кукурузной каши и снова закутал. Скатываясь по долгой кривой облегчения, я обнаружил, что мой язык распух, как большой засохший маринованный огурец (но все же оставался на своем месте), а лицо покрыто тонким слоем материи, похожей на марлю, и я могу почти нормально дышать. День клонился к вечеру. Несколько носильщиков тащили меня – длинный, узкий сверток – вверх, на восток, в высокогорье, по тропинке, что петляла по склонам холмов, через висячие мосты, вдоль журчащих ручьев.

На кой ляд им нужно меня спасать?

Гарпии хотели одурачить другие великодомы. Тут бы и делу конец. Дескать, пусть в Ише думают, будто я мертв. Ну и прекрасно. 2 Драгоценный Череп смягчился и решил, что я пригожусь ему. Он хочет сохранить мне жизнь.

Видно, бакаб рассчитал время охоты, чтобы оно совпало с часом предсказанного мной извержения.

Ну-ка, ну-ка. У меня как раз есть минуточка, надо поразмыслить. Согласитесь, какой смысл бравым ребятам играть в протопейнтбол, если небо вот-вот упадет на них. Если бы они знали об этом, то сидели бы дома, сутулясь перед иконами и моля своих презренных богов сжалиться.

Значит, случилось вот что: старина 2ДЧ сообразил, что моя оценка времени извержения точнее пророчеств местных геомантеров. Если только они вообще что-то предсказали. Может, он просто наврал мне на этот счет. Кхе. Так или иначе, старикан скумекал: большой взрыв произойдет раньше расписания (да и население не ожидало такого тарарама, наверное, думали, будет пара хлопков и огоньков на горизонте), а потому быстренько устроил оленьи бега. Все закрутилось около четырех часов ночи двадцать седьмого. И когда грохнуло, кровные, участвовавшие в охоте, струхнули. Одни только Гарпии знали об извержении и среди всеобщей сумятицы подсунули вместо меня подсадную утку для освежевания. Поэтому-то они и срезали полоску с хипбольной татуировкой… Ее не могли подделать и пришили на кожу того, другого, постаравшись скрыть шов.

Ладно, похоже на правду. Значит, Хун Шок, кровный из дома Гарпии с приятным округлым лицом, специально промазал, бросая копье с четырех шагов. И поэтому он со товарищи шел за мной по пятам, ничего не предпринимая. Они не выпускали меня из вида в течение всей охоты, стерегли меня… а что случилось бы, достанься я другому клану? Может, у них был план подменить меня позднее?.. Или Гарпии бросили бы меня?

Сволочи. Впрочем, они ведь этого не сделали.

Ну так что, правильно я все это расчухал или нет? Я предсказал извержение куда точнее, чем их ведуны. Неужели благодаря этому я обрел тут какой-то статус?

Дорога была довольно многолюдной, по ней тянулись длинные пешие караваны, впереди и сзади них тявкали собаки, посыльные спешили то в одну, то в другую сторону, погромыхивая своими маракасами. [564]564
  Маракас – древнейший музыкальный инструмент, разновидность погремушки.


[Закрыть]Чакал уловил что-то настораживающее в этом звуке, словно беженцы торопились побыстрее вернуться домой. Тревожно кричали яканы и стрижи – извержение сбило их с толку. Чакал по этим звукам определил, что вскоре наступят сумерки. Носильщики пошли медленнее. Пару раз тюк со мной передавали из рук в руки, словно каноэ. Потом меня понесли вертикально, привязав к доске; здесь было много тени и мало солнца. Народу вокруг поубавилось, и носильщики затянули что-то вроде розария, [565]565
  Розарий – католическое молитвословие.


[Закрыть]перечисляя непритязательные имена своих предков. В беззаботной песенке, которую обычно пели, чтобы легче работалось, слышалось напряжение. Она звучала как заклинание против гоблинов. Время от времени меня щупали, проверяя, дышу ли я. Иногда мы останавливались, и один из приготовителей отодвигал марлю с моего лица, вытаскивал хлопчатый кляп. А потом, прежде чем я успевал вякнуть, выплевывал мне в рот то сногсшибательное пойло, которым они меня подпитывали, – у него был вкус крепкого б’алче’, но действовало оно как гидроморфон, [566]566
  Гидроморфон – болеутоляющее средство, производное морфина.


[Закрыть] – а потом подтирали мне нос, снова засовывали кляп и закрывали лицо. Наконец им, видимо, понадобилось перехватить тюк поудобнее (или мы оказались в достаточно уединенном месте), потому что меня положили на землю и развернули. Повеяло прохладой. С моих глаз сняли повязку, и я уставился в безоблачное небо.

Стояли синие сумерки. Последствий извержения не наблюдалось, не считая резких ноток в птичьих трелях. Надо мной склонился Хун Шок, и, прежде чем я успел прореагировать, две пары рук поставили меня вертикально и помогли удержаться на ногах. Никто не произнес ни слова. Я же был не в силах говорить. Мог только дышать. Рану на груди закрывал большой кусок обсыпанного пеплом хлопчатника. Кто-то – наверное, один из неприкасаемых – впрыснул мне изо рта в рот медовую воду. Я проглотил несколько капель и оглянулся, мигая. Мы находились на южной стороне гряды, на узкой ступени у вершины широкого холма. Слева под углом сорок четыре градуса поднимался склон, усыпанный темными серпентиновыми камнями под сетью желтых лиан. Справа он спускался на триста или четыреста футов до линии сосен Монтесумы. [567]567
  Сосна Монтесумы – разновидность сосны с очень длинной хвоей.


[Закрыть]За ними виднелась деревенька – соединенные между собой группки небольших домиков, амбаров и полуоткрытых мастерских. Их сложили из необработанных горных камней, заделали щели тускло-красной замазкой, а крыши смастерили из листьев пальмы шит. Красные и черные полосы на стенах означали, что тут обосновались Гарпии, но на части центральных построек я заметил черные в бирюзовую точку навесы – там жили Оцелоты. Странно, ни мулов, ни ритуальных сооружений. Может быть, это чисто светское поселение, а его священный двойник расположен где-то в другом месте? На большой платформе в центре городища стояла большая, искусно сделанная цистерна. Рабы, коротко остриженные, с ног до головы раскрашенные в серую полоску, сновали туда-сюда. До плеч у них свисали тесемки из серой материи, пропущенные через мочки. Каждый нес на спине белую, замазанную каучуком корзину с водой – так муравьиная самка тащит куколку.

За поселком высился горный кряж, а за ним, едва различимый, еще один. Дымка над долинами не висела, значит, сезон выжигания полей еще не начался. Должно быть, его пришлось отложить из-за извержения. Перед нами круто уходила вниз футов на семьдесят высеченная в склоне лестница (больше похожая на трап). Она заканчивалась расселиной в серой породе. Вероятно, мои спутники собирались обвязать меня веревкой для страховки. Вдруг я стану сопротивляться.

Гм.

Всего в команде было человек двадцать. Четверо – кровные дома Гарпии. Шестеро – ликсахобы, стражники – воины одного из подчиненных Гарпии кланов, которые не имели ни малейших шансов стать полноценными кровными, как бы они ни старались. Остальные – неприкасаемые и носильщики. Все глазели на меня, как на головоломку типа «найди слово». Никто не проронил ни звука. Я остановил взгляд на Хун Шоке. Он смотрел на меня с не меньшим любопытством, чем другие, но с б о льшим сочувствием. Еще бы. Чакал учил его в младшем, так сказать, дивизионе хипбольной лиги. Парень был смугл и необычно жилист для кровного. Как ни странно, его имя в переводе на английский звучало почти так же – One Shark – 1 Акула.

Подбежали две шоколадного цвета охотничьи собаки, похожие на мексиканских голых собак ксоло, только крупнее, размером примерно с далматинцев, и принялись обнюхивать меня. Потянулась на юго-восток стайка небольших канадских гусей – необычно для этого времени года. Они спешили улететь подальше от вулкана.

Хун Шок повернулся к подчиненным и стал перестраивать их перед спуском по лестнице. Я понял, что меня держат всего две руки в рукавицах – каждая обхватила мое запястье.

Впереди только один стражник. Сзади один неприкасаемый. Потом собаки. И лестница.

Гуси свернули направо – на юг. Лучшего момента не представится. Давай.

Я выкрутился из рук неприкасаемых, освободился, оттолкнул удивленного стражника, прыгнул на верхнюю ступеньку и дальше – с переворотом. Еще до того как в ушах у меня зашумело и я почувствовал невесомость, стыд осыпался с меня, упал, как свинцовый костюм, загрязненный радиацией. Я глупо хохотнул в полете, это смеялась Джедова ипостась, чувствуя себя абсолютно свободной – в первый раз. Конечно, вовсе не я, а Чакал самоутвердился таким образом, но меня охватила наркотическая эйфория…

Правое плечо взорвалось при ударе о каменную ступеньку. Я подпрыгнул и медленно перевернулся в воздухе. Потом стукнулся левым бедром, но не сильно, боль была тупой. Вместо того чтобы набрать скорость, я начал тормозить, потому что меня со всех сторон обхватывали руки – Гарпии прыгнули следом, цеплялись за меня, защищали, подсовывали свои колени и локти между мной и камнем. Кто-то из них крякнул от боли, но ни один не вскрикнул. Я перекатился еще четыре раза, находясь в центре громадного теплого снежного кома по типу «Луни тьюнз», [568]568
  «Луни тьюнз» – серия мультфильмов, заставка к которым выполнена в виде концентрических кругов, что и вызывает у героя ассоциации с многослойным снежным комом.


[Закрыть]только этот ком был из живой плоти. Наконец мы приземлились в вихре булькающих звуков. Черт. Я выпустил остатки воздуха из легких. Я должен удавить себя. Нет. Не себя. Чакала. Он задержал дыхание. Можно ли убить себя таким способом?

Чакал отвечал, что вполне.

Все вокруг стало мутиться, как это всегда бывает перед потерей сознания, потом задвигались руки и ноги вокруг меня. Кто-то сзади дернул меня за волосы. Наконец-то мне отрежут голову, я, который под вами, благодарю вас, прародители, возьмите мою голову, это то…