Текст книги "Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса"

Автор книги: Брайан Д'Амато

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 53 страниц)

– Вы великолепный художник.

Не слишком ли это бесцеремонно с учетом ситуации? Сколько времени должно пройти после трагедии, чтобы ты мог позволить себе улыбнуться? У других людей на такие вещи безошибочное чутье, а у меня – нет. Я из тех, кто всегда смеется на похоронах. Или умирает на вечеринке.

– Ах, спасибо, – произнесла Марена безразличным тоном.

– Нет, серьезно. Это что – декорации для «Нео-Тео II»?

– Угу.

– Даже странно, что вы – настоящий художник.

– Почему же это странно?

– Ну не то чтобы, а…

– Что?

– Откуда у вас вдруг интерес к…

– К чему? К игре жертвоприношения?

– Да.

– Я всю жизнь занимаюсь играми.

– Ммм.

– А еще Линдси сто лет финансирует исследования Таро, – пояснила она. – И когда «Нео-Тео» пошла хорошо, Линдси решил, что я должна поучаствовать и в других программах, связанных с играми.

– Ясно. Но ведь игра жертвоприношения – это вовсе не развлечение.

– Верно, но она может быть частью… к примеру, развлекательного проекта. Или, наоборот, он станет средством воплощения… скажем, реализации игры, похожей на игру жертвоприношения.

– Вы немного опережаете меня, – вздохнул я.

– Ну хорошо, – сказала она. – Я думаю так… История проходит через разные этапы. Да? С восемнадцатого века доминирующее мировоззрение менялось с религиозного на научное. Согласны? А теперь, в двадцать первом веке, оно переходит в игровое.

– Так.

– Игры – это нечто промежуточное. И не наука, и не искусство. Тем более не сочетание того и другого.

– Вероятно, – проговорил я. – Ведь я сам игрок…

– Конечно. Но я к чему веду. Вот существуют миллионы людей, которые все время играют. И практически ничем другим больше не занимаются.

– Верно. Но это же вам во благо. Разве нет?

– Да, во благо. Но дело в другом. Их выбор, на мой взгляд, вполне объясним.

– Правда?

– Ну… может, вы сочтете меня наивной, чересчур возвышенной…

– Нет-нет.

– Ладно, вам не кажется, что многие играют в свои игры чуть ли… не с самоотречением?

– Как?

– Ну, погружаются в игру целиком с ощущением крайней важности происходящего.

– Не уверен… Я всегда играл в разные игры, так что, может быть, задавать мне такой вопрос не совсем правильно…

– Они все словно ищут чего-то, – продолжала она. – Это можно выразить иначе. Скажем, во время игры другая деятельность, работа, средства достижения успеха становятся словно устаревшими. Интуитивно люди знают, что будущее за играми. Может быть, другого будущего и нет вовсе. Во всяком случае, если говорить о социальном будущем. Будущем человечества.

– Гм. Насчет этого я тоже сомневаюсь.

– Хорошо, пусть все не так, но я чувствую, чувствую, что эти штуки мы делаем не напрасно, даже если они низкопробные и жестокие, как «Нео-Тео». По-моему, я двигаюсь в верном направлении. По крайней мере, все еще строю прожекты. Или я несу чушь? Извините. Разболталась…

– Нет-нет, – сказал я, – это не болтовня, мне ваши слова кажутся важными…

– Поэтому работа Таро так меня волнует, она будто бы может раскрыть суть игры.

– Пожалуй. Здорово. Вам стоит научиться играть в игру жертвоприношения.

– Мне хотелось бы. В особенности теперь, когда у меня куча свободного времени.

– Как? У вас свободное время?

– Шутка, – усмехнулась она.

– Так я вас научу.

– Отлично, свидание назначено. – Она закрыла телефон, потом глаза и откинулась к спинке сиденья.

«Ну, давай же, – говорил мой внутренний Кэри Грант. [278]278
  Кэри Грант (Арчибальд Александр Лич, 1904–1986) – британско-американский актер, снимавшийся в амплуа героя-любовника.


[Закрыть] – Поцелуй ее».

«Не могу, – мысленно ответил я ему. – Это дурной тон. Столько народу погибло».

«Ну и что, – убеждал он меня. – Она хочет этого».

«Извини, – подумал я. – Мне это не по силам».

«Ты тряпка», – рассердился Кэри. И растворился, оставив после себя облако дыма от «Лаки страйк».

Черт.

Да сделай же что-нибудь. Я в сто девяносто второй раз проверил аварийное питание камер у себя дома и даже немного испугался, когда соединение прошло.

Реакторы, фильтры, очистители протеинов – все один за другим вышли из строя в период между средой и четвергом, но камеры продолжали работать на системе аварийного питания. Я видел, как они задыхаются и умирают: колония Nembrotha, которую я привез с Лусона и хотел предварительно (если мне удастся доказать, что это не chamberlaini) назвать Chromodoris, с их изумрудными полосками на спинке и сияющими оранжевым пятнами их зайцеподобных головок, и голожаберники «испанская шаль» с их желтыми и фиолетовыми полосами, двигающиеся, как маленькие гармошки, по кораллам, похожим на пальцы мертвеца, – все это сгинуло, превратилось в осевшую на дне слизь. Todo por mi culpa. Я признаюсь, что заплакал, стараясь, чтобы никто не видел и не слышал. Плакать – нет проблем. Это то, чем занимаются юные поп-звезды на телевидении при свете дня. Через иллюминатор над ухом Марены я разглядел очертания береговой линии Белиза – черное на фоне синего, с двойными точками автомобильных фар, которые мчатся по Южному шоссе, словно пузырьки по трубке капельницы.

(13)

Мы летели на запад над Мор-Туморроу и Вэлли-оф-Пис [279]279
  В переводе с англ. «Новое завтра» и «Долина мира».


[Закрыть](и то и другое – оптимистично названные лагеря беженцев), потом повернули на юг к горам Майя. Марена говорила в ушной микрофон. Я сидел с мрачным видом.

– Слушайте, куча хороших новостей, – проговорила она наконец.

– Правда?

– Тони и Ларри Бойл… Вы не знаете Ларри, но это не имеет значения. Они привезли Таро сегодня утром, и он жив-здоров.

– Прекрасно, – сказал я.

Капитан сообщил по громкой связи, что мы садимся через две минуты. Под нами появилась большая круглая площадь, испещренная точками электрических огней и костров.

«Уоррен девелопмент» построил два комплекса на широком плато. Они находились милях в пятнадцати к югу от руин Караколя [280]280
  Караколь, Эль-Караколь – один из памятников цивилизации майя в современном Белизе.


[Закрыть]и всего в четырех милях от гватемальской границы. Спортивный комплекс занимал две тысячи десять с половиной акров недавно вырубленного влажного тропического леса, великолепная площадка была абсолютно круглой, по ее периметру изгибался гигантский гоночный трек диаметром в одну милю (по словам Марены, поверхность дорожки могла изменяться для скачек, бега босиком, бега в скользковках и автогонок).

– Что там такое, почему мы кружим? – удивилась Марена.

– Что-что? – не сообразил я. – А-а. – Она разговаривала с пилотом по гарнитуре, потом замолчала, прислушиваясь.

– Наушники отключены, – сказала она, поворачиваясь ко мне. – Летчик утверждает, что диспетчерская служба нас проверяет. Словно мы чумной барак.

– Гм. Черт.

– Да.

Мы опустились до двух тысяч футов. В центре круга над черными джунглями возвышался основной стадион, или Гиперчаша, как его называли. Он представлял собой гигантскую ватрушку из стекла с электрохромным покрытием и казался почти завершенным под паутиной строительных лесов, проткнутой со всех сторон бесцветными лучами прожекторов и разукрашенной синими искрами, – на стройке велись сварочные работы.

– Все это придется переделать к Паралимпийским играм, – буркнула Марена. Она что-то жевала. – Вы знаете про специальную олимпиаду? До нее еще шесть лет. – Если мир через два года все еще будет существовать, подумали мы оба. – Тут дело не только в большом числе пандусов. Надо построить специальные корты и завести гигантские туалетные кабинки для сиамских близнецов.

– Я думал, вся эта планета – специальная олимпиада.

Она рассказала, что дела тут обстоят таким образом: восемь лет назад компания Уоррена предложила Белизу в качестве его вклада в XXXIII летнюю Олимпиаду построить автономный комплекс в шестидесяти милях от столицы и побережья, чтобы не выпячивать городскую нищету и избежать транспортных проблем.

– Шутка в том, что Международный комитет был вынужден разрешить Белизу принимать эту Олимпиаду, хотя местная сборная никогда ничего не выигрывает и не выиграет, если только питие рома не введут в программу игр, – хмыкнула Марена. – Хотите никотиновой жвачки?

– Нет, спасибо. Я пока не буду изменять викодину… [281]281
  Викодин – обезболивающее и противокашлевое лекарство.


[Закрыть]

– После соревнований мы переоборудуем площадки под поле для гольфа и превратим комплекс в курортный отель и тематическое сообщество с майяскими мотивами, а также развлечениями типа «Нео-Тео», воссозданной средой обитания ягуара, ультрасовременным геотермальным бассейном с фонтаном вулканического пара. Да, еще станем платить субсидии индейскому населению – хватит десяти тысячам человек, занятым народными промыслами.

– Вы наверняка можете произнести это задом наперед, – сказал я.

– Нет. А вот вы – наверняка.

– Пожалуй, могу.

– Да? Изобразите.

– Ималсы, морп, имынд, оран, – затараторил я. – Гм, ммм, хытян, аз…

– Я вас поняла, – прервала меня Марена. – Садимся.

Пилот сделал разворот, снизился, и теперь мы летели ровно над асфальтовой дорогой, которая вела к Стейку (правильнее будет сказать: к Стейку™), расположенному в полутора милях от олимпийского комплекса.

Колеса шасси коснулись земли. Самолет сбросил скорость, развернулся, вырулил на полосу и остановился. Мы остались сидеть на своих местах. Наконец двери открылись. Вдохнув несколько глотков центральноамериканского аэропланктона, я почувствовал привычную удушающую ностальгию. Ее усиливали пьянящие ароматы – пахло лошадьми и влажным цементом, но преобладал озон. Мы спустились по трапу. На посадочной полосе в резком белом свете прожекторов стояли семь человек.

Нас ждали двое работников службы безопасности Уоррена в зеленой форме, белизский инспектор в белой бобочке, который проверил документы. Кроме того, присутствовали так называемые старейшины Стейка (впрочем, им было не больше сорока) – кажется, официальные встречающие. Один из них вырядился в спортивную фуфайку с изображением облаченного в мантию человека, типа волшебника, на фоне большого заходящего солнца. Надпись, сделанная вычурным жирным шрифтом «папирус», гласила: «Морони, 421 год до н. э. Последний из хороших парней ^®». Они спросили, все ли хорошо у нас, все ли хорошо у наших близких. У моих близких все нехорошо вот уже пять сотен лет, хотел уже ответить я. Потом все по очереди принялись дергать мою руку. Вот в такие минуты, подумал я, мне бывает радостно, что я родился левшой. Наконец нас представили двум громилам из ДВБ США.

Отлично, усмехнулся я. Вот и приехали. Снова el bote. [282]282
  В каталажке ( мекс. исп. разг.). ( Прим. ред.)


[Закрыть]Я не говорил, что провел восемь дней в гватемальской тюрьме в 2001-м? Как ни удивительно, но эти двое громил ограничились лишь тем, что еще раз проверили наши документы. Один из них просканировал наши паспорта и сфотографировал нас на мобильный, а потом стал ждать ответа от своих дьявольских хозяев, скрытых в подземельях Пентагона. Парни поинтересовались, собираемся ли мы покидать территорию строительной площадки, мы ответили «нет». Они спросили, можем ли мы отмечаться по телефону в полдень, мы сказали «конечно». Нас словно отпускали под честное слово. Верзилы договорились о встрече с Мареной завтра утром. Я делал вид, что плохо понимаю по-английски. Они подозрительно поглядывали на меня, но на меня все подозрительно поглядывают. Нам, естественно, не объяснили, из каких соображений станут пасти нас, но это и так было ясно: в связи с атакой на Диснейуорлд.

– Давайте начнем с этого, – предложил главный старейшина – тот, что без спортивной фуфайки.

Он дал Марене бедж и помог ей прицепить его к лацкану. На секунду мне показалось, что он прикалывает ей букетик перед выпускным балом. Протянул он бедж и мне, но прикреплять не стал. На значке сияла яркая зеленая точка прокрутки и был зубчатый зажим-крокодильчик. Меня насторожила моя фотография – та же, что на веб-сайте «Strategy Magazine», я заставил ее снять несколько лет назад.

– Здесь еще есть пароль для входа в местную сеть, – сказал он. – Можете использовать ваш телефон или любой другой мобильный браузер, чтобы увидеть, где вы находитесь на карте, соединиться с персоналом Стейка, получить сведения о наших мероприятиях, расписании Чумовой пятницы, времени обеда и другую полезную информацию.

– Спасибо, – кивнула Марена.

– Но если вы снимете бедж, то у вас взорвется голова, – брякнул старейшина. Извините, пошутил. Хотя он этого не сказал, просто добавил: – Нет проблем.

Нас повели на восток – в сторону от спортивного комплекса. Официальные лица гордо шли впереди, переставляя ноги на манер роботов. С каждым шагом мои каблуки погружались на несколько миллиметров во все еще не остывший асфальт. Гргур спросил, не надо ли понести мой рюкзак, но я пояснил, что он скрывает мой горб. Серб взял две маленькие сумки Марены и обогнал нас футов на пятьдесят. Мы последовали за ним мимо скопления модульных сооружений и сборных ангаров. Невидимые мотыльки, пощекотав наши уши, пролетали дальше, чтобы сгореть в жаре вольфрамовых ламп.

– Джед, – окликнула меня Марена.

– Да?

– Вы знаете, почему у этих ослов на ногах была розовая сперма?

– Ну да.

– Так почему?

– Вы же видите, какие они тощие?

– Ну.

– Суть в том, что летучие мыши-вампиры пьют кровь у них под коленками, – объяснил я. – Или из коленных сухожилий, или из голени, бог знает. И эти вурдалаки ночь за ночью нападают на одни и те же жертвы. Так что хозяева осликов раскрашивают их розовой краской, в которой есть противосвертывающий компонент. А на охоту вылетают в основном летучие мыши-самцы. Так что папочка летучая мышь выпивает кровушку с этой добавкой, а потом летит домой к жене и детишкам. А они висят там себе головой вниз этакой гроздью, словно виноград на ветке. Так?

– Угу.

– Ну и самец, значит, подвешивается на самом верху, отрыгивает им кровь, и они ее пьют. И потом у маленьких, еще совсем слабеньких, начинается кровотечение, и они умирают.

– Знаете, я жалею не о том, что спросила, – сказала она. – Я жалею, что я вообще родилась на свет.

– Извините.

Основной лагерь был обнесен восьмифутовыми сеточными заборами, разнесенными на двадцать футов, но вблизи ворот коридоры перегородили, чтобы проходящие не сталкивались с собаками, которые сторожили полосу отчуждения. Несколько крупных нацистских овчарок подбежали к ограждению и разглядывали нас злобными глазами. Не животные, а киборги – с камерами, вмонтированными в голову, и хромированными зубами. Наконец мы оказались в казарменного типа четырехугольнике, застроенном широкими сборными сооружениями. На каждом углу на пологих оцинкованных крышах были установлены прожектора. Чтобы улучшить обзорность, кто-то спилил трехсотлетний испанский кедр, аккуратненько обстриг его крону в ровненький конус и воткнул в дыру, залив ее цементом, рядом с флагштоком в центре площади, а потом обмотал сеткой с десятком тысяч мигающих зеленых и розовых светодиодов. Изящнее этого ничего вокруг не наблюдалось. Мимо нас быстро провели свои велосипеды два миссионера. Впереди, в дальней стороне квадрата, старейшина Бивер уже добрался до нашего домика и теперь никак не мог открыть его дверь. Гргур поставил сумки и принялся советовать ему, как совать и протаскивать электронный ключ через щель.

– Смотрите-ка, – повернулся я к Марене.

Я нажал кнопку «широкий» на лазерной указке Макса и подвел луч к ближайшему пучку света из прожектора. Лазер прорезал насквозь фиолетовый вихрь насекомых и несколько более крупных мечущихся тварей.

– Это летучие мыши, – сказал я. – Я имею в виду насекомоядных мышей, а не…

Марена сморщилась.

– Если мне захочется проснуться ночью с воплями, я перед сном посмотрю Си-Спан.

– Извините.

Я сузил луч до линии, провел им по стене перед нами, направил на середину все еще закрытой двери прямо перед Гргуром. Он пригнулся и стремительно помчался прочь. Прежде чем кто-либо сообразил бы, в чем дело, он уже исчез за дальним углом здания.

Черт, подумал я. У них тут срабатывают довольно-таки дорогостоящие рефлексы. Спецназовская подготовка? Я сделал вид, что ничего не заметил, и продолжил играть с указкой, рисуя круг на земле. Гргур вернулся, чуть запыхавшись, держа правую руку за спиной, потом засунул пистолет в кобуру (впрочем, нам этого видно не было) и подтянул штаны.

– У вас все в порядке? – спросила его Марена.

– Да, – пробормотал он.

Я пытался строить из себя дурачка и смотрел на Марену, чтобы не встречаться взглядом с Гргуром, но он, конечно же, знал, и я знал, что он знает, и он знал, что я знаю, и т. д. Хорошее начало, Джед. Теперь он на тебя наточил зуб. Блестяще.

Дверь открылась, и мы вошли в поток кондиционированного воздуха с примесью фреона и запаха свежего гипсокартона. Мы миновали контрольно-пропускной пункт, украшенный надписью «Precaución/Se Prohibe La Entrada Sin Permiso», [283]283
  «Внимание: вход без разрешения запрещен» ( исп.).


[Закрыть]и зашагали дальше по длинному коридору с мигающими флуоресцентными лампами и ковровой дорожкой типа «чистка без проблем», покрытой рыжевато-красными комьями грязи.

– …Нет, спасибо, – говорила Марена, обращаясь к Эшли-1. – Что мне нужно, так это увидеть Линдси минут на пять.

– Он сейчас, вероятно, слишком расстроен, чтобы беседовать, – произнес младший старейшина. – Но он обрадовался, узнав, что вы здесь.

– И Таро Мора тоже здесь, – добавила Эй-1. – И ССК действует. Мы подготовили вашу прежнюю комнату.

Марена ответила: «Хорошо, спасибо». Кто-то протянул мне электронный ключ и показал, где моя камера. Пардон. Комната. Марена сказала, что позвонит мне через пару минут. Они закрыли за мной дверь. Комната была обставлена как номер в хорошем отеле – одна-единственная орхидея Cypripedium в стеклянной трубке, сложенная картонная треугольная фиговинка, сообщавшая: услуги предоставляет «Марриотт корпорэйт ритритс Интернешнл», ресторан «Финнс кафе» пока не работает, но завтрак будет подаваться с семи до десяти в Столовом дворе, курение повсеместно запрещено, а медицинскую сестру и духовного наставника можно вызывать круглосуточно. И завершалось все это вопросом: не хочу ли я, чтобы меня будили не обычным звонком, а вдохновенным посланием? Ну уж нет, спасибочки, подумал я. Пусть уж лучше Великан Андре [284]284
  Андре Рене Руссимофф (1946–1993), известный как Великан Андре, – профессиональный борец, имел рост 224 см и вес 240 кг.


[Закрыть]по утрам выливает галлон охлажденного хлорокса [285]285
  Хлорокс – отбеливатель, пятипроцентный раствор гидрохлорита натрия в воде с небольшим количеством соды.


[Закрыть]мне на голову и бьет коленом по яйцам. Я побродил туда-сюда, как это обычно делаешь, останавливаясь в отеле. В ванной я обнаружил массу всяких роскошных штучек, кроме презервативов, конечно. В тумбочке лежала традиционная «Книга Мормона». На столике – кипа рекламных туристических брошюрок. Верхнюю, озаглавленную «Гватемальские приключения», украшала фотография младенца майя в замысловатом местном одеянии, он стоял перед Стелой 16 в Тикале, [286]286
  Тикал – один из крупнейших археологических майяских центров. Так называемая Стела 16 была воздвигнута в 711 году в честь одного из правителей.


[Закрыть]и на лице у него застыло выражение «эй, дядя, угости жвачкой». «Вы можете познакомиться с майя в камне… или лично» – гласила подпись. «Посетите Гватемалу, страну загадок». Очень мило. Вы можете уничтожать майя в компании или единолично. Посетите Гватемалу, Страну скорби, Dominio de Desesperanza.

Я сел на кровать, перевел мой телефон на местную сеть и нашел карту «Ты здесь». Набрал «Марена-парк», и рядом с моей собственной красной точкой появилась ее синяя. Я сделал более крупный план. Похоже, Марена находилась дальше по коридору. Я закрыл за собой дверь и последовал в направлении точки. Из комнаты отдыха доносился звук работающего телевизора, и я вошел туда. Интерьер яркий, но запущенный. Пахло там как в офисе, это почти то же самое, что «Comme des Garçons Odeur 53». [287]287
  Название туалетной воды, производимой французской фирмой «Ком де гарсон».


[Закрыть]С примесью растворимого кофе. На моем телефоне синяя точка практически соединилась с янтарной. Гм. В центре комнаты стоял ряд шикарных автоматов. Я подошел к одному, провел кредитной карточкой по маленькой вагине (ишь ты, деньги еще не отменены, подумал я) и получил два пакетика конфет «джелли белли».

– …С репортерами, освещающими события, – произнес голос с экрана.

Я обошел автоматы. За ними у большого овального стола сидели – кто прямо, кто сгорбившись – Марена, Таро и еще несколько человек. Они смотрели большой телевизор на подставке, которая напоминала мольберт. На белой пластмассовой столешнице беспорядочно были расставлены закуски, чашки и набор новейших средств личной связи.

– Привет, идите сюда, – махнула мне Марена.

Я приблизился.

– К нам присоединился Брент Варшовски с новыми… – продолжал диктор. – Брент?

– Спасибо, Александр, – включился Брент. – Репортеры гадают: вышел ли кто-нибудь на след террористов?

Я прошел мимо Таро и безмолвно поздоровался с ним. Он чуть не минуту тряс мою руку – явно был рад видеть меня.

– Setzen dich, [288]288
  Садитесь ( искаж. нем.).


[Закрыть] – показала Марена слева от себя. Что я и сделал.

– Сейчас мы услышим Анну-Марию Гарсия-Маккарти, канал Дабл’ю-эс-ви-эн, Майами, – оживился Брент. Бегущая строка внизу экрана сообщала: «Специальный раздел хроники: как работают репортеры в условиях катастрофы». – Она сегодня взяла очень эмоциональное интервью у одного несчастного в Овертауне… он потерял жену во время трагедии.

– Как вы себя чувствуете, сэр? – спросила Анна-Мария.

Человек ответил что-то, но сквозь слезы, и я не разобрал его слов.

– А где ваш дом? – задала она очередной вопрос.

– Его нет, мы с женой были там, пытались выбраться, а потом, потом огонь…

– А с кем вы сейчас?

– Ни с кем.

– А где сейчас ваша супруга?

– Там никого нет.

– Где теперь ваша жена?

– Ее здесь нет. Ее нет.

– Вы не смогли найти жену?

– Я… я пытался, пытался держать ее за руку, а тут огонь, стало горячо, я не мог ее держать. А она сказала: иди позаботься о детях. И внуках…

– Скажите, сэр, как зовут вашу жену, возможно, интервью пойдет в эфир.

– Не имеет смысла. Ее нет.

– Как же все-таки зовут вашу жену?

– Лакериша.

– А вас?

– Джи Си Калхаун.

– На тот случай, если спасатели обнаружат Лакеришу Калхаун…

– Случай? Она сгорела. Она была такой маленькой…

– Перед репортерами стоит трудная задача, они балансируют на грани возможного, – произнес голос Брента. – Анна-Мария, спасибо за репортаж. Что касается подобного рода маргинальных ситуаций… мы только что видели вас, Анна-Мария, на передовой и…

– Выключите звук, наконец, – сказала Марена. Кто-то нажал кнопку. – Спасибо.

Мы все посмотрели друг на друга в новообретенной тишине.

– Слушать это бессмысленно, – вздохнула Марена. – Новостей в новостях нет.

– Действительно.

– Вы уже познакомились с Лоуренсом Бойлом? – повернулась она ко мне.

Он поздоровался. Этот был тот самый старейшина, что встречал нас у самолета. Вероятно, она пыталась представить нас, но это прошло мимо меня – со мной так бывает.

– Лоуренс – вице-президент по исследованиям и разработками «Уоррен рисерч», – сказала Марена. – А Таро и Тони вы знаете.

Мы обменялись приветствиями, сказали, как, мол, хорошо, что все присутствующие целы и невредимы. У Таро был усталый вид. Сик, казалось, пышет здоровьем до неприличия.

– А это Майкл Вейнер. – Марена показала на гору мяса справа от нее.

– Рад познакомиться, – прогудел он своим низким дикторским голосом с новозеландским акцентом.

Говорят, телевизионный экран добавляет человеку фунтов двадцать, но в данном случае он наверняка лишил его фунтов ста. Вот это громадина. Он напоминал типа, пропагандирующего новую медицину, – Эндрю Вейла: [289]289
  Эндрю Томас Вейл (р. 1942) – американский врач, создатель и пропагандист так называемой интегративной медицины.


[Закрыть]такая же окладистая борода и здоровенная лоснящаяся плешь, словно ему перевернули голову вверх тормашками. М-да, видок у него – о-го-го, подумал я. Вейнер протянул свою лапу прямо перед грудью Марены и смял мою руку, к счастью не представляющую никакой ценности.

– Итак, – оглядела всех миссис Парк, – что вы обсуждали, Таро?

Профессор обычно, прежде чем начать говорить, делал паузу. Этот раз не стал исключением. Но, опережая его, встрял Майкл Вейнер.

– Апокалипсис завтра, – заявил он. – Эффект арбалета.