Текст книги "Сборник статей 2008гг. (v. 1.2)"

Автор книги: Борис Кагарлицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 75 страниц)

ПРОГНОЗ НАКАНУНЕ СЪЕЗДА КПРФ: ПАРТИЯ РАЗВАЛИТСЯ, ЕЕ СМЕРТЬ ПРЕДРЕШЕНА

Софья Кораблева

Коммунистической партии РФ в преддверии съезда прочат быструю смерть в результате крупного раскола между региональными отделениями и центром.

По мнению экспертов, федеральный съезд КПРФ, который состоится в эти выходные в Москве и соберет порядка 1000 человек, не обойдется без скандалов. «Ожидаются крупные разборки и массовая замена руководящего состава партии», – заявил в интервью «Новому Региону» директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий.

Он отметил, что на предстоящем съезде лидер КПРФ Геннадий Зюганов намерен на треть обновить руководство партии, «вычистив» всех, кто не разделяет его политику управления. Под ротацию может попасть даже зампред КПРФ Владимир Кашин, который, по данным Кагарлицкого, находится в оппозиции к Зюганову.

«Все люди, кто проявил себя по отношению к лидеру КПРФ нелояльно, пойдут под ротацию. Владимир Кашин также вполне может лишиться своего места. Со стороны Зюганова это дальновидная политика, потому что если бы он допустил рядом с собой хоть одного умного человека, то давно бы не руководил партией», – сообщил политолог.

По мнению Кагарлицкого, одним из самых ярких моментов съезда также может стать обсуждение «ленинградской истории». Как уже сообщалось, ЦК КПРФ своим решением распустил городской комитет партии в Санкт-Петербурге и лишил полномочий лидера петербургского отделения КПРФ Владимира Федорова. По словам политолога, этот конфликт регионалов с центром является очень серьезным, так как там «замешаны деньги».

«Группа Зюганова находится в сложном положении, так как вступила в конфликт с региональными организациями КПРФ. Раньше схема работы была такая: регионы спокойно относятся к ситуации в Москве, а Москва не слишком вмешивается в дела регионов. Но в последнее время ситуация изменилась, Москва пытается взять под контроль региональные отделения КПРФ, отчасти это связано с тем, что позиция Зюганова и в целом Коммунистической партии слабеет, уменьшается количество ресурсов, на которые можно опираться. На этой почве возникают конфликты, одним из которых и является пресловутое ленинградское дело», – заметил Кагарлицкий.

Он подчеркнул, что эти конфликты скоро приведут к расколу Коммунистической партии РФ. Так как ее региональные отделения находятся в нарастающем конфликте с Геннадием Зюгановым, не получая от центра никакой поддержки. Кроме того, они вступают в разного рода отношения с местными администрациями. Самой партии, по мнению политолога, давно нет, «есть масса бессмысленных, умирающих стариков, и использующих их политтехнологов».

«Скоро по всей стране произойдут отколы региональных отделений партии от КПРФ. КПРФ в любом случае сейчас умирает, вопрос только в том, как будет проходить смерть, сразу в качестве единого целого или партия сначала развалится по частям и погибнет в процессе развала. В результате останется только Зюганов с брендом, последний, однако, не имеет никакой ценности», – заметил Кагарлицкий.

При этом он подверг сомнению последнее заявление Геннадия Зюганова о возможных досрочных парламентских выборах в результате усугубления экономического кризиса в РФ. Он отметил, что КПРФ в результате финансового коллапса в стране не только не выиграет, но, наоборот, испытает на себе все возможные последствия – ее могут заменить реально оппозиционные силы.

«Если из-за кризиса в российском обществе будут расти оппозиционные настроения, то они станут смертью для КПРФ. Потому что оппозиционные настроения приведут к созданию реальных оппозиционных группировок, которых сейчас в РФ нет. Для всех существующих квазиоппозиционных сил это катастрофа, так как они сразу станут ненужными. Чтобы самоорганизоваться, новым оппозиционным движениям надо будет устранить препятствия в виде КПРФ, Каспарова и т.д.», – сообщил политолог.

Вместе с тем Кагарлицкий уточнил, что новые выборы в парламент на экономический кризис в стране никак не повлияют, идея их проведения бессмысленна. «Что случится с экономикой, если мы выберем новый состав думы, который, кстати, будет идентичен предыдущему? Если к выборам допустят только Жириновского, Грызлова и Зюганова, то мы в любом случае получим Думу, где будет Жириновский, Грызлов и Зюганов. Какой смысл менять один состав Думы на другой, учитывая, что у одной партии в результате может быть на два депутата больше», – заметил эксперт.

© 2008, «Новый Регион – Москва»

ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ ЭКОНОМИСТА

С началом кризиса сообщество профессиональных экономистов испытывает растерянность. Как признался мне один высокопоставленный сотрудник Академии наук, «мы боимся обсуждать наши проблемы на публике, потому что будут смеяться».

Оценки и прогнозы, которыми нас потчевали уважаемые эксперты на протяжении последних десяти лет, все сплошь оказались неверными. Были, правда, другие эксперты, которые придерживались иных мнений, но они не принадлежали к числу серьезных и уважаемых. Хуже того, рецепты по борьбе с кризисом, которые начало давать экспертное сообщество (не важно, что у нас, что в Европе, что в Америке), уже продемонстрировали свою очевидную негодность. Российские власти жалуются, что деньги, выделяемые государством, не доходят до адресатов. Вместо «реального сектора» они попадают на биржу, где используются для игры против рубля (на самом деле финансисты не играют против рубля специально, а просто переводят средства в доллары, что, естественно, на нашей валюте сказывается не самым лучшим образом).

В Соединенных Штатах, где в рамках плана Полсона выделили 700 млрд долларов на спасение финансового сектора, правительство, потратив половину этой огромной суммы, признается, что схема не работает. Сам министр финансов США Генри Полсон боится тратить оставшуюся половину от выделенной Конгрессом суммы, поскольку явно не знает, как её можно эффективно использовать. Массированное вливание денег не только не остановило спад производства и потребления, но не помогло даже финансовому сектору. С момента принятия плана Полсона американский фондовый рынок потерял на торгах гораздо больше тех 700 млрд долларов, о которых идет речь. Потери стоимости акций измеряются триллионами. А это, в свою очередь, оборачивается нарастающим невыполнением долговых обязательств. Ведь эти обесценивающиеся активы использовались в том числе и для обеспечения кредитов.

В отчаянии экономисты начинают листать забытые работы Дж. М. Кейнса, но, похоже, глядя в пожелтевшие от времени страницы, они не понимают ни слова из написанного. С некоторых пор в моду вошло строительство дорог. В Америке решили развивать инфраструктуру, выяснив, что в этой области состояние дел за 20 лет неолиберализма заметно ухудшилось. Надо ремонтировать мосты, перекладывать асфальт, менять бетонное покрытие. В Китае на эти же цели выделяют более 500 млрд долларов из национальных резервов. А в России строить дороги сам Бог велел.

Увы, кризис как будто смеется над всеми этими программами. Они не дают ожидаемого эффекта. Что, впрочем, не удивительно. Ведь подобные рекомендации лишь свидетельствуют о том, насколько забыли сегодня историю Великой депрессии. Логика экономистов предельно проста. Они знают, во-первых, что Ф. Д. Рузвельт в 1932-33 годах развернул программу дорожного строительства, а во-вторых, что Рузвельту удалось победить кризис. Отсюда естественный вывод: для того чтобы победить кризис, надо развернуть программу дорожного строительства.

Им остается невдомек, что инвестиции в развитие инфраструктуры и общественные работы, начатые в 30-е годы в США, были лишь частью широкомасштабных преобразований, затрагивавших разные стороны общества, экономики и даже политики. Без этих комплексных структурных преобразований сами по себе подобные меры не дали бы ничего или почти ничего.

Между тем у экономистов остается последняя надежда – Китай. Сегодня деловая пресса всего мира полна хвалами в адрес Поднебесной Империи, в которой видят потенциального спасителя мировой экономики. Схема предельно проста и на первый взгляд даже убедительна. Экспорт китайских товаров падает. Но зато у пекинского правительства накоплены огромные валютные резервы, а внутренний спрос в Поднебесной на протяжении последних лет неуклонно рос. Значит, надо, чтобы правительство стимулировало внутренний спрос, а производство переориентировалось на внутренний рынок. После чего китайский локомотив вытащит из спада остальную мировую экономику.

Вроде бы всё логично. Но на самом деле перед нами просто очередной пример того, насколько экономисты не понимают реальной жизни. Начнем с того, что внутренний спрос китайского рынка на протяжении прошедших лет стимулировался доходами от экспорта. С началом мирового кризиса внутренний спрос в Китае тоже начал падать. Причем не только представители среднего класса и бизнеса начали сокращать потребление, но и бедные слои экономят на своих скромных нуждах. Например, откладывают покупку нового велосипеда. Старый, он хоть и ржавый, но пока ездит.

За последние месяцы в Китае обанкротилось 70 тысяч компаний – вот вам и рост внутреннего спроса. Разумеется, государство приходит на помощь бизнесу, следуя готовому рецепту. Разворачивается строительство дорог и мостов. Но вот незадача: дороги и мосты строят в одной части страны, а безработица растет в другой. Закрывающиеся предприятия находятся на побережье. Они потому и выросли там, что не имели никакой связи с внутренними провинциями и не нуждались в ней. Сырье привозили из-за рубежа, и готовую продукцию отправляли туда же, за море. Ринутся ли миллионы потерявших работу людей назад в деревню и отсталые западные районы, которые ещё предстоит поднимать с помощью государственных программ? А главное: в западных районах, где строят дороги, своих рабочих полно, да и зарплата там в разы ниже.

В восточных провинциях закрываются фабрики, продукция которых просто не может быть продана внутри страны. Потому и закрываются. И оборудование, применяемое для производства дорогих жидкокристаллических мониторов, не может быть использовано для изготовления велосипедов или тракторов.

Это, впрочем, ещё половина дела. Переток рабочей силы в авторитарном Китае как-то можно организовать. Есть опыт. Но как быть с потреблением? Товары, от которых отказывается Запад, не нужны внутренним районам Китая. Они слишком дороги. Для того чтобы рядовой китаец их начал покупать в массовых количествах, жизненный уровень глубинки надо поднять в три раза – хотя бы до уровня прибрежных регионов! А этого никакая правительственная программа за год-полтора не достигнет. Значит, даже при самом оптимистическом сценарии снижение потребления в прибрежных регионах будет резко опережать улучшение жизни в глубинке, если таковое вообще будет иметь место.

Исследования показывают, что большинству бедных китайцев нужны не новые товары, а улучшенный доступ к образованию и здравоохранению. Это является серьезной проблемой не только на западе страны, но и в динамично развивающихся провинциях востока. Вкладывать деньги в образование и здравоохранение – классический элемент доктрины Дж. М. Кейнса (наряду с наращиванием военных расходов). Но тут опять проблема. Школьные и больничные здания построить недолго, но где взять миллионы новых врачей и учителей? Их надо подготовить. Для этого сначала надо развернуть университетскую систему до уровня новых общественных потребностей (а она и по отношению к старым считается недостаточной, потому куча китайцев обучается на Западе, несмотря на все связанные с этим идеологические проблемы). Так или иначе, для того чтобы достичь каких-то заметных сдвигов потребуется от 3 до 5 лет в лучшем случае. Опять же, темпы нарастания кризиса совершенно иные. Сейчас даже оптимисты предсказывают, что пик кризиса настанет не раньше начала 2010 года. Не успеть.

Темпы роста китайской экономики в прошедшие годы были настолько велики, что эксперты дружно заявляют: Китаю грозит не спад, а всего лишь снижение темпов роста. То же самое, кстати, эксперты говорят и про Россию, но, увы, они ошибаются. На самом деле всё обстоит прямо противоположным образом. Чем выше были темпы роста, тем глубже и катастрофичнее будет спад. Здесь действует та же логика, что и в периоды подъема. Если, допустим, 1% роста потребления на Западе обеспечивал 3% роста производства в Китае, то и в период кризиса соотношение останется примерно тем же: 1% сокращения западного потребления обернется 2-3% спада китайского производства. Удешевление нефти, наносящее ущерб России, отнюдь не станет спасительным для Китая. Во-первых, потому, что при любой цене сырья нужно, чтобы кто-то покупал у вас готовую продукцию. Некоторые виды изделий, которые сейчас не находят спроса, вообще исчезнут с рынка. Не на время, а навсегда. Как, например, исчезло в конце XVIII века производство пудренных париков, после того как головы их обладателей порубили на парижской гильотине. Нет, я не утверждаю, будто кого-то убьют. Просто с исчезновением целых групп офисного планктона, целых профессиональных категорий исчезнет и свойственная им структура потребления.

Главная проблема, с которой не могут совладать сегодня ни чиновники, ни экономисты, состоит в непонимании структурной и системной природы нынешнего кризиса. Потому на самом деле, несмотря на все громкие речи и тревожные заявления, кризис воспринимается как очередной циклический спад, который рано или поздно пройдет сам собой. Как некое стихийное бедствие, ураган, опасный, но преходящий. Между тем в реальности нынешний кризис означает крушение господствующей мировой и национальных хозяйственных структур. И он не прекратится до тех пор, пока на их места не придут новые.

Да, в конечном счете, кризис – это возможность открыть и создать новое. Увлекательное и опасное время перемен. Но прежде чем новое вступит в свои права, старое успеет осыпать нас своими обломками.

БАСТОВАТЬ НЕ ВЫГОДНО

Кризис заставляет профсоюзы создавать новый инструмент защиты прав наемных работников – институт социального партнерства

По мнению Федерации независимых профсоюзов России (ФНПР), в условиях мирового кризиса забастовка уже не является эффективной формой разрешения трудовых конфликтов. Когда предприятие уже «лежит на боку», вряд ли стоит рассчитывать на прибавку к зарплате или двойную премию. Эксперты уверены: сегодня нужно говорить о «социальном диалоге». Вопрос в том, когда он сможет стать реальным инструментом защиты социально-экономических прав.

Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР) считает забастовку неэффективной формой разрешения трудовых конфликтов в условиях мирового финансово-экономического кризиса.

К такому выводу пришли участники круглого стола ФНПР «Проблемы разрешения коллективных трудовых споров», который состоялся накануне, передает РИА «Новости».

«В условиях последствий мирового экономического кризиса в Российской Федерации применение такой меры, как забастовка, является крайней и на нынешнем этапе неэффективной формой разрешения трудовых конфликтов», – цитирует департамент общественных связей ФНПР слова своего лидера Михаила Шмакова.

Гораздо более эффективный инструмент разрешения трудовых споров в условиях кризиса – «институт социального партнерства», полагает Шмаков, выполнение пунктов коллективного договора и конструктивного переговорного процесса между профсоюзами, работодателями и властью.

Лидер ФНПР также отметил, что «в соответствии с достигнутыми с партией «Единая Россия» договоренностями, профсоюзы и законодательная власть в РФ берут на себя обязательство по мораторию на изменения в трудовое законодательство».

«В условиях, когда Россия сталкивается с последствиями мирового финансового и экономического кризиса, очень важно, чтобы все стороны трудовых отношений придерживались действующего на территории Российской Федерации законодательства в целом и Трудового кодекса Российской Федерации в частности», – отметил он.

По его словам, «существующий Трудовой кодекс является полным и всеобъемлющим документом, регулирующим все сферы трудовой деятельности и все споры, которые могут возникнуть между работником и работодателем», и позволяет «успешно разрешать любые споры и конфликты», возникающие в условиях экономического кризиса.

ФНПР вместе с тем «будет однозначно противодействовать» всем, кто пытается лишить работника прописанных в Трудовом кодексе социальных прав и гарантий или же «желает использовать трудности, связанные с экономическим кризисом, чтобы дестабилизировать политическую ситуацию в России», используя механизм забастовок «в угоду своим политическим амбициям», пообещал Шмаков.

Один из участников круглого стола, председатель независимого профсоюза «Единство» Петр Золотарев уверен, что сегодня нужно говорить прежде всего о социальном диалоге.

«На круглом столе прозвучало такое понятие, как «социальное партнерство». Правда, я думаю, что здесь надо говорить именно о диалоге. В России он присутствует только формально – это всего лишь слова. Мы видим неравенство сил: с одной стороны находятся работники и профсоюзы, с другой – бизнес и власть. Вторая чаша весов перевешивает», – пояснил он газете ВЗГЛЯД.

Чтобы уравнять чаши, необходимо развивать социальный диалог двух сторон. В то же время, по его мнению, забастовки могут эффективным инструментом защиты своих прав в условиях кризиса. «Нам привели в пример два случая в странах Европы, где профсоюзы, угрожая забастовкой, добились повышения заработной платы сотрудникам. И это уже в условиях мирового финансового кризиса», – отметил Золотарев.

Однако здесь надо четко понимать, в каком положении находится предприятие. Бывает, что оно не испытывает трудностей, а лишь «прикрывается» кризисом, не идя на уступки профсоюзам. Если же у компании действительно серьезные проблемы, забастовка ничего не решит.

«Заявление Михаила Шмакова о том, что забастовка «является на нынешнем этапе неэффективной формой разрешения трудовых конфликтов», было просто вырвано из контекста, поэтому истинный ход мысли лидера ФНПР здесь утерян, – сказал ВЗГЛЯДу президент Всероссийской конфедерации труда Борис Кравченко. – Думаю, Шмаков имел в виду ситуацию, когда предприятие из-за кризиса уже «лежит на боку».

«Здесь будет выгоднее вообще закрыть завод, например, чем пойти на уступки работникам», – пояснил газете ВЗГЛЯД директор Института проблем глобализации Борис Кагарлицкий.

«В остальных случаях забастовка остается эффективным средством защиты социально-экономических прав. Это было доказано в том числе и нашей организацией», – подчеркнул Кравченко.

«В условиях кризиса особенно сложно найти баланс между реальными интересами работников и работодателей, которые не заботятся о сохранении производства и рабочих мест, а волнуются о том, чтобы не снизились нормы прибыли», – добавил он.

В любом случае, забастовке должна быть какая-то альтернатива. «Если таковой посчитать институт социального партнерства, не думаю, что он сразу сможет заработать», – заметил Кагарлицкий.

По его мнению, мы еще не раз наступим на одни и те же грабли, прежде чем такой инструмент, как «социальное партнерство», сможет стать эффективным. Поэтому пока рано говорить о том, что профсоюзы готовы отказаться от забастовок.

АНТИУСПЕХ

К вопросу о невезении

Английское словечко «лузер», традиционно переводившееся на русский язык как «неудачник», в 1990-е годы неожиданно превратилось в один из главных идеологических символов эпохи. Таковым оно, несмотря на некоторые колебания конъюнктуры, оставалось и в следующее десятилетие, быть может для того, чтобы окончательно утратить заложенный в него идеологический смысл на фоне кризисных потрясений, наступивших в 2008 году.

Появление нового слова всегда отражает новые явления. И если у нас был в очередной раз востребован иностранный термин, то именно потому, что с обществом происходило нечто непривычное, не описываемое нашей традиционной речью. Другое дело, что в отечественной реальности английское слово приобрело новый смысл, лишь частично совпадающий с тем, который оно имело в собственном языке.

Смысл термина был сугубо и принципиально идеологическим. И, как ни парадоксально, относился он не столько к тем, кто в ходе реформ 1990-х годов проиграл, потерпел неудачу, а напротив, скорее отражал мироощущение победителей. Или, вернее, тех, кто на данный конкретный момент мнил себя победителями.

Задача состояла не в том, чтобы описать поражение, а в том, чтобы морально, культурно и психологически обосновать победу. Эта победа, успех, материальное торжество должно было не просто утвердить себя, но и доказать свою закономерность, необходимость и правильность. И именно здесь возникала проблема: критерии успеха, принятые обществом 1990-х годов, разительно не совпадали не только с прежней советской системой ценностей, но и с традиционными представлениями, существовавшими в русской культуре. Хуже того, они находились в разительном противоречии с так называемой «протестантской этикой» Запада.

В свое время Макс Вебер очень убедительно показал, что смысл протестантской этики не в восхвалении богатства и успеха любой ценой, а наоборот, в их ограничении, подчинении определенным правилам и требованиям. Именно поэтому успех в протестантской культуре скромен до ханжества, а богатство подчинено неумолимой логике накопления капитала. Это служение капитализму, требующее сдержанности и самоотречения, отнюдь не вызывало сочувствия в постсоветском обществе, воспринимавшем рынок исключительно через призму потребления и наслаждения. С другой стороны, протестантская этика капитализма делает понятия богатства и успеха неотделимыми от понятия труда – нечто глубоко отвратительное и принципиально неприемлемое для новых элит, которые формировали свою идеологию за счет отрицания советских ценностей, тоже ориентированных на решающую роль труда (и, кстати, парадоксальным образом, схожих с «протестантской этикой» Вебера).

Короче, успех должен был оправдываться не трудом, скромностью и воздержанием, а чем-то другим. Например, неудачей других.

«Успешный человек» (еще одно словосочетание, грамматически невозможное в русском языке XIX и большей части ХХ века) должен был осознать свое преимущество, глядя на «лузера», человека в реформы не вписавшегося, к новой жизни непригодного, а потому недостойного ни помощи, ни сочувствия. «Успешный человек» и «лузер» становились абсолютно неразделимой идеологической парой, в которой существование и понимание одного было невозможно без другого. Поскольку успех никак не связан ни с общественным признанием, ни с достижением каких-либо достойных (с точки зрения окружающих) целей, ни со служением кому-либо или чему-либо, кроме самого себя, у него нет иного обоснования, кроме неудачи других. Мы – победители, потому что мы – лучшие. Мы лучшие, потому что мы – победители. Мы люди первого сорта и мы «этого достойны». Соответственно, все остальные – второй сорт, бракованный человеческий материал, «лузеры» изначально виноватые во всех своих бедах и недостойные успеха.

Существование «лузера» делает излишней и невозможной любую дискуссию не только о социальной справедливости, но и вообще о достоинствах и недостатках системы. Человек проигравший, оказавшийся на нижних ступенях социальной лестницы, должен винить только самого себя. В нем есть что-то такое, что делает его безнадежным. Это даже не кальвиновское предопределение (Бог так решил). Нет, здесь Бог ни при чем. В данной системе нет места Богу, даже если конкретные представители начальства будут ежедневно ходить в храм, креститься и ставить свечки. Бог ничего не решает, все получается как-то само собой. Если вам не повезло, ссылаться не на кого, надо винить только себя.

Социальный ген «лузерства» является чем-то неуловимым и мистическим, его нельзя ни описать, ни сформулировать. Он не может быть описан в категориях образованности и квалификации – большинство образованных людей и квалифицированных специалистов как раз оказались «лузерами». Но нельзя и утверждать обратное – ведь и среди победителей нашлись не одни только выходцы из партийной номенклатуры и бандиты.

Понятие «лузер» явно связано с другим не менее важным для 1990-х годов понятием – «совок». Но есть и разница (потому, собственно, в речи и появилось сразу два слова). Ведь «совок» предполагает приверженность человека определенной идеологии и системе ценностей. «Совок» это тот, кто живет в понятиях Советского Союза, испытывает по нему ностальгию и считает тогдашнюю жизнь правильной. Напротив «лузер» может быть настроен совершенно антисоветски. Он обязательно, как и все его коллеги по научно-исследовательскому институту, ходил на демократические митинги и требовал немедленного введения рынка, он мечтал о капитализме. Он мог быть участником шахтерского движения, потрясшего идеологический фундамент советской системы, претендовавшей на роль выразителя интересов рабочего класса. Он мог быть убежденным западником, потратившим всю свою жизнь на тайное изучение и осмысление преимуществ буржуазного строя. Но почему-то успех при капитализме достался не ему, а партийному начальнику, известному в недавнем прошлом своей ортодоксальной верностью советским идеям и непробиваемой тупостью.

Почему? Потому, что одни «вписались в рынок», другие нет. Как так вышло? Не надо задавать лишних вопросов. Никаких «почему» не существует. Есть данность, прекрасно описанная в анекдоте еще советского времени. Американца, поляка и русского спрашивают о том, почему в СССР дефицит мяса. Американец уточняет: «А что такое дефицит?» Поляк пытается вспомнить, что такое мясо. А русский недоумевает: что такое «почему»?

«Лузер» – он «лузер» и есть. И никаких «почему».

Не надо, впрочем, думать, будто подобная идеология овладела только верхами общества, вызывая протест и возмущение низов. В том-то и дело, что она по-настоящему овладела массами, по крайней мере на определенном этапе нашей истории. Разумеется, низы общества отнюдь не испытывали восторга по поводу своих бедствий. Но отсюда совсем не следует, будто на своем уровне они не были заражены теми же идеями. Самый показательный пример можно обнаружить в недавнем социологическом исследовании «Левада-Центра», когда понятие «хорошей» работы трактовалось исключительно с точки зрения заработка. Если много платят, значит, работа «хорошая», если платят мало, значит «плохая».

Ясное дело, такая трактовка труда была услужливо подсказана респондентам социологами, «зашита» в текст и логику анкеты. Но показательно, что массового возражения или отказа от заполнения анкеты не последовало. Во всяком случае, мы об этом не знаем.

Если даже массы не согласились с оценкой себя как «лузеров», то они тем не менее приняли свойственное той же идеологии представление о самоценности и исключительно материальном смысле успеха. А это уже можно считать огромным достижением пропагандистов и идеологов.

И все же есть одно обстоятельство, постоянно разрушающее данную замечательную схему: успех и поражение в мире свободного рынка нестабильны. Победители и проигравшие постоянно меняются местами. И действия, сегодня оцениваемые как закономерно ведущие к победе, завтра оказываются рецептом катастрофы.

А с другой стороны, бездействие может оказаться правильной и эффективной стратегией, если ты бездействуешь, находясь в нужное время в нужном месте. Нынешний капитализм не случайно западные социологи сравнивают с казино. В успехах и поражениях личности не больше логики и заслуги, чем в выигрыше игрока в рулетку. Можно, конечно, не играть (позиция «лузера»), но и игрок может запросто оказаться разоренным.

В 1998 году крушение рубля стало первым примером социально-культурного шока, заставляющего людей резко изменить свои роли. Вы были убеждены, что ваши доходы, ваш новый статус и образ жизни – законное и правильное отражение вашего преимущества. Вы «вписались», вы доказали, что вы не «лузер». Вы рисковали и выигрывали. Но вдруг стряслось нечто далекое и непонятное. Упал какой-то тайский бат, случился азиатский финансовый кризис, и все ваши сбережения, ваша работа, ваши планы – все исчезло в один миг.

Если ваше поражение и победа – исключительно результат ваших достоинств, если система справедлива и правильна, награждая лучших, то как это могло произойти. Разве система сама не доказала вам на протяжении всех предыдущих лет, что вы лучший, что «вы этого достойны». А если так, то почему вдруг все рушится, и вы оказываетесь в одной компании с теми, кого считали безнадежными «неудачниками». И хуже того, некоторые из этих самых «неудачников» вдруг преуспевают, не сделав почти никаких усилий. Например, их предприятие, которое вчера еще дышало на ладан, вдруг резко набирает обороты. И рабочий или инженер, которому даже не хватало инициативы, чтобы сбежать на другое, более привлекательное место, поискать счастья в бизнесе или рискнуть переквалифицироваться в рэкетиры, внезапно обретает стабильный доход и уважение, в то время как его вчера преуспевавший собрат распродает последнее имущество, стремясь как-то выжить.

Шок 1998 года был очень полезным, но кратким. Вскоре его сменил экономический подъем. Культ успеха вернул себе господствующее положение. Термин «лузер» не исчез из нашего лексикона, хотя применять его стали немного более осторожно.

Тем не менее события 1998 года не прошли даром. В идеологическом плане они сыграли огромную роль, научив некоторое количество наших сограждан задавать вопрос «почему». Если у нас появилось некоторое подобие левого движения и левой интеллектуальной среды, то именно благодаря потрясению 1998 года. Если критическое мышление стало привлекательным для некоторого количества молодых людей, то благодарить за это надо дефолт и крах.

Впрочем, элиты извлекли собственные уроки из произошедшего. Они стали более лицемерными. Ведь лицемерие – это защитная реакция власти и элит перед лицом неблагоприятной реальности. Власть стала патриотичной. Служение обществу по-прежнему отвергается, но отсутствие обязательств перед народом компенсируется демонстративной лояльностью по отношению к государству. Чем более само государство ведет себя жестко и по-хамски, тем более искренен такой патриотизм, поскольку поведение власти полностью соответствует нормам поведения, принятым в самом обществе между вышестоящими и нижестоящими. В этом плане патриотизм русского хамства является куда более подлинным, чем его ханжеская западническая критика, – ведь ни сам критик, ни его слушатели совершенно не заинтересованы в том, чтобы самим, вне государственной системы изменить отношения между «верхними» и «нижними», они лишь требуют, чтобы государство перестало хамить лично им, оставляя за собой право хамского пренебрежения по адресу нижестоящей массы «лузеров».