Текст книги "Сборник статей 2008гг. (v. 1.2)"

Автор книги: Борис Кагарлицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 75 страниц)

Здесь есть три фактора, обусловивших этот кризис: это проблема нового разделения труда в производстве, с резким повышением уровня технологизации и повышением объема производства, с кризисом спроса и кризисом управления финансового капитала, который оказался неадекватен в своей управленческой функции. Как пример, бум инвестиционных фондов, так называемый финансовый мыльный пузырь, который переценил активы развивающихся стран, как результат началась полоса взрывов 1997-1998 гг.. Началась в странах Дальнего Востока, и охватила Россию, и сейчас зеркало этого кризиса это уже экономики развитых стран.

Совершенно с вами согласен в том, что реальные последствия пока очень сложно описать, потому мы можем говорить только о тенденциях. Скорее всего, будет политическое переустройства мира, будут изменяться центры роста, и, по всей видимости нас, ждет очень мощное перераспределение индустриальных островов, учитывая что нынешняя система, первичная система глобального капитализма, она показала свою неэффективность.

Согласен в оценке перспектив Китая, кстати, вот я уже коллегам рассказывал, что есть несколько интересных работ американских экономистов, которые пытались разобраться в этом китайском чуде и сравнивали его с Кореей. Там среди выводов, которые были сделаны, было такое наблюдение о низкой инновационной составляющей реинвестирования китайских компаний, которые свидетельствуют о том, что логика китайского капиталиста – это логика торговца, который, осваивая, покупая или идя на альянс с крупными западными корпорациями, фактически принимает и переходит на их технологический уклад и выступает в роли мануфактурщика.

Что касается выводов, на мой взгляд, проблема глобального капитализма сейчас ставит задачу выработки теории постглобализма. По моим наблюдениям был ряд попыток, определить новую капиталистическую систему, которая адекватна постимпериалистической фазе. Что касается украинского, российского эксперимента с капитализмом, так как мне кажется уже пора поставить точку в вопросе, из какого строя мы выходим.

Транзит от административного рынка в форме государственного капитализма с большим элементом теократического правления, к открытому рынку с гомогенными схожими механизмами управления, действительно соответствуют этой терминологии, и по большому счету никакого краха социализма с переходом в капиталистическую фазу не было. Это определенная политическая рефлексия и не более того. Социалистический эксперимент закончился в середине 20-х годов, как политика в условиях капиталистического хозяйствования.

Это крайне важно для понимания того, каковы возможны были реформации, и каковы были ресурсы каждой из систем, которые в условиях распада, включались уже на новых механизмах либерального открытого рынка, в глобальную систему. Будучи, по сути, капиталистическими системами с товарным производством, с наемной силой, со всем этим джентльменским набором. Так вот процесс, который переживает Украина, мне сложнее говорить о России, состоит в том, что здесь после попыток сформировать новый, конкурентный индустриальный капитализм. Фактически через помаранчевый переворот, через бум этого взорвавшегося среднего класса, который, получив свободу после 1998-го года, сформулировал запрос на упразднение политической и олигархической монополии на экономическую политику. Именно в этот момент был фактически запущен механизм реиндустриализации. Это на практике означает то, что те технологические уклады, освоение которых позволяло украинскому бизнес и политическому классу, формировать новое конкурентное преимущество Украины в глобальной конкуренции, были по большому счету свернуты. И я думаю, тут есть и субъективные элементы, т.н. элемент глобальной конкуренции. Например, незавидная судьба у высокотехнологических отраслей, которые сейчас допиливаются, доруливаются.

В реальности формируется пять сегментов, которые хорошо инкорпорируются в глобальной связи – это металлургический комплекс, который стал уже по сути автономным, и является предметом игры нескольких российский, украинских и западных корпораций, агропромышленный комплекс, где есть определенный элемент незавершенности в связи с проблемой собственности на землю. Третий сегмент – это инфраструктура в широком смысле, я этом случае имею в виду весь набор коммуникаций, от транспортных связей включая транзит. Четвертый – это, несомненно, емкий и очень прибыльный потребительский рынок, специфическая отрасль, которая сейчас организуется, потому что это не только торговые сети, это и обслуживающая промышленность, и сервисная связь, и потребительская финансовая поддержка. То есть это огромный сегмент, украинского рынка, который сейчас организуется, концентрируется и становится элементом глобальных связей и обмена. И пятый сегмент, может быть последний с высоким технологическим укладом, это энергетика, учитывая большой запрос на дополнительные экспортные объемы электроэнергии в направлении Евросоюза.

Вот эти пять сегментов, которые сейчас ставятся приоритетами для украинского бизнес класса, и вписываются в новые геостратегии и глобализации Украины как реформирующийся сегмент бывшей советской экономики. Причины украинской демократии лежат в этой же плоскости.

Фактически по всем этим сегментам есть проблемы «недоделенных» ресурсов, неоформленной собственности, потому что энергетика до сих пор полуказенная, вопрос земли не решен, большая часть инфраструктуры находится в госмонополии.

В этом смысле Украина вписывается в предлагаемый термин периферийного капитализма, потому что все эти пять отраслей, являются отраслями спутниками и не формируют какого-то прорывного импульса. Соответственно, образ капиталистического будущего Украины – это образ низкотехнологического посредника с сервисными отраслями. Ценовой сегмент, по всей видимости, который является сейчас у нас несущей конструкцией бюджета и сферой, где консолидируется наибольшее количество рабочей силы, угольная промышленность 160 тысяч шахтеров, если я не ошибаюсь, металлургия, там порядка 120 тысяч, по всей видимости, первая, кто станет транснациональной по структуре капитала.

Собственно она уже транснационализируется, мы об этом также говорили на «Главреде».

Подводя черту по поводу левых проектов и левых интеллектуалов, конечно же, можно сколько угодно спорить какую правильную партию придумать, проблема мне кажется, состоит в том, что в украинском случае, активных социальных субъектов, формулирующих запрос на левый проект как на политику, пока отсутствует.

Во-первых, тут сказываются специфическая и демографическая тема, а если говорить о прогнозах демографов, то в ближайшие 20-30 лет Украина будет бесконечно старой нацией. Учитывая давление глобального кризиса и возможные эмиграционные кривые, в случае если Украина станет привлекательной еще и для эмигрантов из азиатских стран, а в качестве форточек активной иммиграции, то есть иммиграции высококвалифицированной рабочей силы станут Польша и Россия, то это приведет еще и к маргинализации левой идеи. Потому что этот характер социального капитала ориентирован на такие вот манипулятивно-технологические проекты.

Юрий Буздуган: Если и произойдет, то реиндустриализация, о которой ты говоришь?

Андрей Ермолаев: Я пока говорю о контурах, поэтому, наверное, сейчас для левых интеллектуалов, которые поставили вопрос о том, что же искать, нужно на первое место поставить и дать интеллектуальный ответ и только на этой почве можно говорить о политическом проектировании. Попытка технологизировать сейчас текущие настроения, сталкивается с высоким уровнем мобильности правящего класса. Он очень быстро самую свежую оригинальную идею реализует в собственную фракцию, поэтому, мне кажется, что эта практика мало эффективна. Любая, даже самая умная политическая команда, идя сейчас в политику, очень быстро ставится рядоположной и проигрывает. Мне кажется, ответ может быть в организации, может быть на системном уровне, серьезной интеллектуальной работы по поиску места, задач, перспектив, молодых капитализмов в глобальной системе разделения труда, и может быть на этом основании, поиски тех несущих конструкций, на которых эти идеи можно базировать.

Юрий Романенко: Спасибо Андрею Ермолаеву, слово Виталию Кулику.

Виталий Кулик: После таких пессимистических выступлений опускаются руки и попытка прогнозировать или выстраивать левую политику вообще пропадает энтузиазм, но я все-таки попытаюсь. Мы много говорим сейчас о том что, я полностью согласен с товарищем Ермолаевым, в том, что у нас периферийный капитализм, а мы сопровождающее звено глобального капитализма.

Перспектива развития этого капитализма в периферийной Украине сами по себе интересные и непрогнозируемые. Можно видеть какие-то контуры, но сказать, как будет в действительности происходить в этой ситуации пока сложно. Важно заметить то, что кто бы не пришел к власти, оранжевые или синие или какие-то другие, если они не получат концентрированную власть, то они начнут реализовывать сценарий развития периферийного капитализма, внедрять все те ужасы, о которых мы сегодня говорим.

Хотелось бы вернуться к тому, что мы говорили, о некой виртуализации экономики, и о том, что надо искать новые языки. Пока что фактаж, который сейчас есть в Украине, указывает на то, что марксистские схемы, марксистские алгоритмы они вполне адекватны нашей украинской ситуации. У нас происходит виртуализация экономики. Да, у нас сокращается количество занятых в индустриальной сфере, но за счет чего? Например, ориентация есть «рабочая аристократия», а с другой узкоспециализированные рабочие профессии, связанные с усложнением технологических процессов. С другой стороны, резко увеличивается количественно чернорабочих, что связано с расширением зоны нерегламентированного труда. Фактически у нас до 75% в сервисе, обрабатывающей промышленности не регламентировано КЗОТ. Если говорить о виртуализации экономики, то там наблюдается постоянная текучесть кадров, во-вторых, происходит снижение задействованных в этой сфере людей.

В то же время, когда мы говорим о перспективах развития Украины, то можно согласиться с Борисом Кагарлицким, что, может быть, по форме мы отличаемся, но по сути процессов Украина повторяет российский путь.

Андрей Верник: Согласитесь, что, наверное, очень опасно с методологической точки зрения выдавать свои собственные рефлексии за некие аксиомы, тут полемика, может быть, была горячей, но как по мне не совсем продуктивной. Если марксизм есть некий упрощенческий проект, то критики марксизма – это гиперупрощенцы. Если уж говорить об усложнении капитализма в двадцатом веке, начиная от системной управляемости со стороны тотального правящего класса, а тут еще мелькала мысль о революции менеджеров, ну, а кто написал книгу «революция менеджеров», которая вызвала бум буржуазной социологии? Написал ее марксист Бернхем. То есть, те же марксисты актуализировали эти вещи и проблематика снятия прибавочной стоимости, сколько посредников и как технологически она снимается. Если в эпоху классического капитализма середины 19-го века в отношения труда и капитала были баш на баш, то в условиях глобализированного капитализма количество посредников, форм и методов снятия прибавочной стоимости сильно усложняются. Формационно капитализм сохраняется, но в несколько иных проявлениях, сохраняя при этом свои базовые характеристики.

Вот очень короткая иллюстрация, тут говорилось о новом языке, о попытке поиска нового языка, вы знаете, на самом деле тут такая дедукция вредна. Вот я сейчас микросоциологией вдруг начал заниматься, я сам юрист и изучаю касту киевских юристов. Я помню на уровне лексического набора, вот тот уровень когда выходили студенты, выпускники юридического факультета имени Шевченко, мои одногодки, с тем мусором в голове образца 1993 года, и та лексика, на которой они сейчас общаются между собой. Почитайте форумы системных администраторов, топ менеджментов, киевских юристов, где они между собой общаются, какой у них язык. Когда они пишут, извините, что «буржуи задолбали», они возвращаются к классическому марксистскому языку, «буржуи и наемный труд» и т.д. Происходит пролетаризация на уровне психологии, на уровне сознания у юриста, а это высший эшелон среднего класса.

Когда мы говорим, вот коллега говорил, об экономическом варианте детерминизма, где у Маркса, только язык экономики, ну вероятно он полное собрание не осилил. Маркс много о чем говорил, стихи даже писал. Естественно, что для марксизма значимость такой категории как свобода, освобождение, абсолютно не экономическая категория, есть экономический аспект освобождения наемного труда. Но ведь категория освобождения от всех реформ репрессии, от всех внешних факторов ограничивающих самореализацию имеет огромное количество смысловых пластов и не только экономических. Когда Энгельс аккуратно говорил об угрозе упрощения марксизма до примитивного вульгарного экономического детерминизма, то, вероятно, что-то он еще тогда, в конце 19-го века увидел эту угрозу. Мы, безусловно, не должны поддаваться этим спекуляциям.

По мелкой буржуазии последняя ремарка. Вы знаете, мелкая буржуазия входит в жесткое противостояние с сетевыми транснациональными корпорациями и рыночными самоорганизациями. Это ярко видно на примере уничтожение рынков и формирование супермаркетов в локальных зонах. Появление супермаркета на какой-то квадрате города Киева, автоматически приводит к ликвидации стихийного рынка в этом же месте. А стихийный рынок, это не просто бабушка с семечками, это киоски, это мелкая буржуазия с наемными работниками, некоторое время они пытаются как-то держаться, снижают цены в борьбе с супермаркетом, но в результате сворачивают свой бизнес. Вот сейчас у меня противостояние на Житном рынке, где 350 арендаторов борются за выживание рынка, за свои рабочие места. Это вполне конкретное столкновение, более того эта самая мелкая буржуазия проявляет как для меня невиданные просто показатели, самоорганизации, сплоченности, казалось бы, еще Ленин упрекал мелкую буржуазию в самодостаточности и атомонизированности. Однако, их уровень сознания изменился, может быть этому способствала «советская школа», которая сформировала их коллективную психологию. У этих мелких буржуа есть понимание коллективизма, после того как через деиндустриализацию начала 90-х, они вынужденно оказались на рынке. Уровень социальных гарантий у них значительно хуже, чем у наемных работников, они не могут уйти в отпуск, они не могут уйти по больничному листу, они проигрывают в деньгах. Каждый день с них снимают арендную плату за торговое место, он не может себе позволить болеть в отличие от наемного рабочего. Это говорит, наверное, не о том, что мы должны отказаться от анализа наемного труда или пролетариата, или от некого базового социально-активного класса, исторической миссией которого является свержение системы капитала. Нужно искать варианты взаимодействия различных секторов рабочего класса, начиная от топ менеджеров, юристов и кончая пролетаризированными мелкими буржуа. Хотя бы в силу того, что с точки зрения их противостояния этому буржуазному государству, они оказываются по одну сторону баррикад с классическими пролетариями.

Вероятно нам левым активистам, необходимо налаживать эти коммуникации потенциально протестных антисистемных групп, именно для того чтобы наш левый проект не был умозрительным, а имел жесткую вязку с конкретным социальным бытием.

Юрий Романенко: Спасибо, Олег, мы, наверное, будет уже заканчивать, я также скажу несколько слов.

Конечно, очень интересно послушать взгляд с российской стороны. На «Главреде» мы постоянно проводим заседания по актуальным проблемам, так вот, в том, что касается оценки суперкризиса, то, пожалуй, у нас они достаточно сильно сходятся, как в плане предпосылок, так и последствий для Украины и России. Поэтому, было интересно еще раз убедиться в том, что хотя мы и находимся в разных странах, но понимание исторического момента у нас одинаковое.

Второе, относительно различия или зеркальности, о которой вы говорили. Здесь присоединюсь к мнению Виталика Кулика, о том, что не так уж мы сильно отличаемся.

Борис Кагарлицкий: Зеркальность как раз свидетельствует о схожести, точно так же как и различия. Поскольку сама зеркальность свидетельствует о том, что что-то есть общее, да?

Юрий Романенко: Да, мне кажется, что мы очень похожи и в Украине, и в России доминирует крупный капитал, который, в общем-то и определяет государственную политику. Что в Украине отличается по структуре, так это несколько иной средний класс, вот эта мелкая и средняя буржуазия, которая имеет значительный протестный потенциал. Когда Кагарлицкий рассказывал о структуре среднего класса в России, то мне вспомнился такой бытовой пример. У меня знакомый встречался в Западной Сибири с большим олигархом. Они гуляли по городу, такой себе благополучный нефтяной городок и вот представьте – вечер, пустынная улица и ужасно холодно. Олигарх этот предложил выпить для «обогрева» и они пошли к одиноко стоящему ларьку. Подойдя, олигарх три раза постучав в стекло, после этого без слов и лишних вопросов оттуда высунулась рука с бутылкой водки, тремя стаканами, без слов разлила им спиртное и также без слов запряталась обратно.

То есть, вот этот уровень проникновения крупного капитала даже в мелкую розницу для Украины пока что даже немыслим. В этом плане мы, конечно, отличаемся.

Олег Верник правильно обозначил, что мы только находимся на этапе обострения отношений между мелкой буржуазией и крупным капиталом. Наши «периферийные капиталисты» оказывается объективно оказываются очень тяжелых условиях. С одной стороны, украинский крупный капитал зажимают на внешних рынках, там усиливается конкуренция, плюс в связи с суперкризисом возникает угроза падения цен на сырье и полуфабрикаты, которые поставляет Украина на глобальный рынок. Это грозит обострением ситуации внутри Украины, поскольку резко уменьшится поток денег, которые поступают в страну со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Соответственно произойдет люмпенизация прослойки «офисного планктона», который составляет значительную часть среднего класса в России и в Украине. Он будет сжиматься, поскольку в условиях кризиса объективно не нужен. Поэтому я убежден, что вот этот вот ваш пессимистический прогноз на ближайшие 20 месяцев, получит конкретное радикальное продолжение в Украине. Именно средний класс будет проводником радикализации ситуации и «впрыгивание» в это» революционное окно возможностей», как вы сказали в самом начале. Именно здесь возникает ситуация когда в Украине можно будет попытаться переформатировать ситуацию. Конечно же, к ней надо готовиться, прежде всего, в плане идеологической проработки, поскольку, я абсолютно согласен с Ермолаевым и остальными выступающими, которые говорят о том, что время чисто технологического подхода уже прошло. В новых, кризисных условиях имеет шанс та ответственная политическая сила, которая будет способна объяснить что происходит, кто виноват и как выйти из кризисной ситуации.

На этом, пожалуй, будем заканчивать, всем спасибо за дискуссию.

«УГАДАЙ НАЧАЛЬНИКА!»

Наконец-то праздники миновали! Как, однако, прелестно инаугурация нового президента и назначение старого президента новым премьер-министром вписались между Днем Труда 1 мая и Днем Победы 9 мая. Мы праздновали и ликовали непрерывно, потратив на это всю первую декаду месяца.

Утром 12 мая, выйдя на работу после затянувшихся праздников, вся страна невольно задает себе вопрос: «А что, собственно, произошло?». Президент, вроде бы, новый. Но преемственность подчеркивается. Администрация, вроде бы, старая. Зато правительство реформируется. Однако в реформированном виде состоять оно будет примерно из тех же министров, только с небольшими вкраплениями.

Российская власть умудрилась загадать весьма запутанную загадку мировому сообществу, отечественной публике и самой себе. Готовой разгадки пока нет ни у кого, да и формулировка загадки не до конца ясна. Но самое смешное, что разгадка всё равно будет получена. И вряд ли это кого-либо из её составителей сильно обрадует.

Дмитрий Медведев, получив царские полномочия, будет пытаться стать президентом. Другого выхода у него нет, поскольку никакой иной роли для него не предусмотрено. В этом ему будут мешать. Но не Владимир Путин, который сам добровольно уступил свой пост, а бюрократические амбиции многочисленных чиновников, стремящихся сохранить свое положение, опираясь не столько на нового, сколько на старого лидера.

Двоевластие это не тогда, когда в стране два начальника, а когда сама власть, её структуры, учреждения и функции раздвоены и нет полной ясности, где кончаются полномочия одних и начинаются полномочия других. В этом отношении двоевластие в России уже реальность. И никакие добрые отношения двух президентов эту реальность не изменят.

Несколько ближайших месяцев будут потрачены на увлекательную игру в перевешивание табличек, изготовление новых визитных карточек и перестановку мебели в кабинетах. Кто-то из Белого дома поедет в Кремль, другие двинутся им навстречу из Кремля в Белый дом. Большая миграция чиновников завершится к середине июля, поскольку начинающийся сезон отпусков потребует срочного завершения начатой процедуры.

Вернувшись из отпусков, государственные мужи обнаружат перед собой гору недоделанных дел и полную неразбериху в вопросе о том, кто кому подчиняется и где какое решение должны принимать. Начнется новый раунд веселой игры под названием «Угадай начальника!». Выигрывает тот, кому удается найти чиновника и инстанцию, действительно способную решить нужный вопрос и гарантировать выполнение принятого решения.

Если главным достижением Владимира Путина было упорядочение государственного управления, то главным итогом его царствования оказывается разрушение большей части работы, с таким трудом и столь тщательно проводившейся на протяжении этих лет. Административный хаос запрограммирован в процессе передачи власти с такой же неминуемостью, как новые баги в очередной новой версии Windows.

Однако сама по себе бюрократическая неразбериха была бы скорее забавна, если бы не общие условия эпохи, в которую разворачивается действие. После первого приступа мирового финансового кризиса оптимистичные комментаторы поспешили объявить нам о преодолении «временных трудностей» и грядущем экономическом подъеме. Ещё больший оптимизм внушает цена на нефть, которая умудрилась подорожать на 20% при почти неизменном спросе. На фоне таких радостных сигналов чиновники в Кремле и в Белом доме могут беззаботно заниматься планированием летнего отпуска.

Но что, если по возвращении в свои кабинеты они обнаружат, что мировая экономика всё-таки опрокинулась в рецессию, а нефтяные цены представляли собой всего лишь очередной финансовый мыльный пузырь, которому предстоит с треском лопнуть? Собственно, эти звуки лопающегося пузыря и грохот обваливающихся финансовых пирамид и будут окончательным ответом на вопросы, поставленные весной 2008 года. Ответом, сформулированным самой историей.

Специально для «Евразийского Дома»