Текст книги "Сборник статей 2008гг. (v. 1.2)"

Автор книги: Борис Кагарлицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 75 страниц)

УЙТИ ИЛИ ОСТАТЬСЯ?

Недавно в Америке мне показали первый номер газеты «The Nation». Самый первый. Он открывался сетованиями на то, что в течение прошедшей недели ничего значительного не произошло и писать не о чем. Это было вскоре после убийства президента Линкольна.

Если с этими критериями подойти к минувшей неделе, то сетовать надо не на отсутствие событий, а на их пошлость. Ибо главной новостью, безусловно, стало обсуждение слуха о разводе Путина с женой и его неизбежном браке с гимнасткой Алиной Кабаевой.

Собственно, сам слух новостью не был. Его обсуждают уже никак не меньше полугода, причем за всё это время сюжет никак не продвинулся. Новостью стал не слух, а его внезапное, бурное обсуждение в средствах массовой информации. Это похоже на то, как если бы все вдруг стали рассказывать друг другу один и тот же анекдот «с бородой» и ещё бурно, делано хохотать над ним.

Сплетня, опубликованная в каком-то никому не известном бульварном листке, была тут же процитирована солидным радио «Эхо Москвы», затем обсуждалась в Интернете и под конец недели стала темой пресс-конференции Путина и Берлускони в Италии. Сразу же после пресс-конференции, в ходе которой президенту России удалось более или менее отшутиться, бульварный листок, ставший источником скандала, закрыли, а его сайт удалили с сервера. Впрочем, не исключено, что и открыт он был ради одной единственной публикации.

Пошлость явно становится методом политической борьбы. Но раз уже дело дошло до такого, разногласия в высших эшелонах власти достигли весьма высокого градуса.

Чем ближе день инаугурации Медведева, тем менее ясна судьба Путина. И именно вокруг этой судьбы разворачивается основная склока. Путин, похоже, в этих раскладах уже не игрок, а лишь объект приложения различных сил. Он явно утратил инициативу и контроль над ситуацией, в то время как бюрократия идет в разнос.

Одна группировка добивается, чтобы Путин остался. Для этого из него не только премьер-министра делают, но ещё – на всякий случай – и лидера «Единой России». Президент отбивается, но вяло и беспомощно. Мол, лидером, так и быть, стану, но в партию всё равно – назло вам – не вступлю.

И стоит в прессе появиться сообщениям о партийном «лидерстве» Путина, как на всю страну обрушивается сплетня о Кабаевой. Политический смысл сплетни так же ясен, как и смысл сообщения о партийном лидерстве. В первом случае нам сообщили, что Путин остается. Во втором дали понять, что он уходит.

Во Франции президент может бросить жену и на глазах всей страны уйти к фотомодели. Хотя ещё неизвестно, чем это для него кончится. Судя по опросам общественного мнения, популярность Николя Саркози после этого решения стремительно упала. Хуже всего, обиделись именно те консервативные избиратели, которые его поддерживали. Левым на адюльтер и разводы наплевать, но они и так за Сарко голосовать не будут.

С Путиным и того хуже. Россия не Франция, и «эффект Саркози» здесь срабатывает в удесятеренном масштабе. Консервативный обыватель любит Путина таким, каким его нарисовали на протяжении прошедших восьми лет – скучным и правильным. Любое проявление человеческой слабости – подрыв имиджа и удар по рейтингу. Правда, подобное положение дел компенсируется тем, что провинциальные старушки «Эхо Москвы» не слушают, бульварную прессу не читают и доступа к Интернету не имеют. Если бы они узнали, пришли бы в ужас. Но они не узнают.

Политический смысл растиражированной сплетни прост и ясен: Путин уходит. И в самом деле, проводить время с Кабаевой куда приятнее, чем сидеть на кремлевских заседаниях. Главный адресат новостей не широкая публика, а масса чиновников различных уровней, которая сейчас с замиранием сердца следит за разворачивающейся в Кремле и московском Белом Доме «мыльной оперой». Уходит? Остается? К сердцу прижмет? К черту пошлет?

Гадание на ромашке дает не менее достоверный результат, чем анализ сообщений в средствах массовой информации. Никто ничего не понимает. Все запутались.

И подозреваю, что среди этих запутавшихся и сам уходящий в отставку президент.

Его дергают в разные стороны, соблазняют посулами и уже немножко пугают. Ему льстят и на него давят. Он плывет по течению. Течение нестабильное, сплошные водовороты.

Раскол в российской бюрократии приобретает видимые и трагикомичные черты. Любые действия противоборствующих сторон лишь добавляют в ситуацию неопределенности. Это похоже на сражение, в котором обе стороны действуют, прикрываясь плотной дымовой завесой. Настолько плотной, что не только неприятель, но и свои уже ничего не видят.

На пустом месте, из одной лишь аппаратной инерции и страха за свои должности, кремлевские чиновники умудрились создать в стране все предпосылки для кризиса двоевластия. И это в условиях, когда Россию мировой экономический спад ещё не затронул, нефть дорога, как никогда, оппозиции практически нет, а социальные движения находятся в зачаточном состоянии.

Что же будет дальше?

Специально для «Евразийского Дома»

ПЕРВОМАЙСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

Праздник 1 мая – хороший повод поговорить о будущем левого движения. Десять лет назад торжество либерализма в Европе было настолько полным, что мало кто решался открыто заявлять о преобразовании общества.

Даже партии, возводящие свою политическую родословную к революционному рабочему движению начала ХХ века, не смели об этом говорить.

Коммунистические партии ликвидировались или наспех переделывались в социал-демократические, а социал-демократы сделались либералами.

Некоторые коммунистические организации, сохранившие название – в качестве своего рода «привычного бренда» для пожилых избирателей – радикально меняли идеологию, как это случилось, например, у нас в России, где коммунисты сделались консервативными националистами, открыто заявляющими о своих монархических и клерикальных симпатиях. Социалисты в Западной Европе не только стали либералами – они заняли позицию справа от либералов по всем основным вопросам.

К концу нынешнего десятилетия мы видим перед собой совершенно иную картину. Деградация и идейное разложение «старых» рабочих партий продолжается – последним симптомом стала серия электоральных провалов австрийской социал-демократии, которая из лидирующей силы общества превратилась во второстепенную политическую организацию. Но на смену старым партиям приходят новые, заявляющие о своей антикапиталистической направленности и готовности к радикальным действиям.

Во второй половине 2000-х годов эти партии превратились в серьезную общественную силу.

И всё же было бы преждевременно говорить о возрождении европейских левых. Хуже того, каждый раз, когда та или иная организация добивается серьезного успеха, у нее начинаются проблемы.

Хрестоматийный пример – итальянская Rifondazione Communista. После предыдущих выборов партия была на подъеме. По законам либеральной демократии была вознаграждена парламентскими должностями и министерскими постами, войдя в левоцентристский кабинет Романо Проди. Однако это не прибавило счастья ни рядовым коммунистам, ни их избирателям.

Правительство Проди проводило ровно ту же политику, что и правые правительства, возглавлявшиеся Сильвио Берлускони. Разница состояла лишь в том, что Берлускони, который никогда не скрывал своих правых взглядов, должен был врать меньше.

Проди два раз подряд сменял Берлускони на посту премьера и оба раза терпел в итоге сокрушительное поражение. Его правительство, как и в первый раз, пало под тяжестью внутренних противоречий. Но если в первый раз коммунисты, которые, собственно, и были причиной падения первого кабинета Проди, выглядели в общественном сознании принципиальными политиками, отстаивающими интересы общества, то на сей раз, цепляясь до последней минуты за министерские посты, они воспринимались в качестве беспринципных оппортунистов и карьеристов.

В партии произошел раскол, молодежь дружно отвернулась от руководства, профсоюзные лидеры выражали возмущение. Избиратели наказали левых за участие в правительстве самым жестоким образом: впервые со Второй мировой войны коммунисты не представлены в парламенте.

В Британии возникли новые социалистические организации – Шотландская социалистическая партия и коалиция Respect в Англии. Спустя некоторое время обе со скандалом раскололись. Эти скандалы были очень британскими. Шотландская партия разделилась во мнениях относительно похода своего лидера Томми Шеридана в секс-клуб и последующего судебного разбирательства с бульварной газетой. Суд Шеридан выиграл, но с собственными соратниками переругался насмерть.

Не прошло и года, как Respect последовал за шотландскими социалистами, разделившись на две части с почти одинаковыми названиями: ветераны-троцкисты поругались с молодыми активистами-мусульманами. Меньшинство сохранило поддержку в бенгальских кварталах Лондона и единственного депутата – Джорджа Галлоуэя, а большинство – старые проверенные кадры и симпатии некоторых профсоюзных лидеров.

Во Франции левые, разделенные на конкурирующие группы, не смогли выдвинуть единого кандидата в президенты – на фоне массовых социальных протестов главой республики стал консерватор Николя Саркози.

Неудачи в одних странах происходят на фоне подъема движения в других. Германская партия Die Linke, впервые со времени объединения страны собравшая в единой организации активистов из восточных и западных земель, стала серьезной общенациональной силой. В отличие от своей предшественницы, Партии демократического социализма, которая была представлена почти исключительно на Востоке, Die Linke участвует в работе земельных парламентов на Западе.

Когда в Гессене левые вошли в земельный парламент, набрав 5,1% голосов, это могло показаться почти случайностью. Но в Нижней Саксонии результат составил уже 7,1% голосов, за этим последовали успехи в Гамбурге и Баварии. Напуганные социал-демократы прибегли к привычной популистской риторике, но вряд ли им удастся остановить тенденцию. Die Linke стали долгосрочным фактором немецкой политической жизни, в том числе и на Западе.

В Греции имеются две левые организации – всё еще сталинистская Компартия и левореформистская Synaspismos – обе растут наперегонки. Если бы эти две партии не находились в непримиримой вражде друг с другом, они могли бы составить коалицию, способную претендовать на решающую роль в национальной политике.

Даже во Франции, где не прошло и года после успеха Саркози, опросы общественного мнения фиксируют резкое снижение популярности президента и рост левых настроений. Революционная коммунистическая лига, занявшая первое место среди левых во время прошлой президентской гонки, призывает создать новую объединенную партию. Увы, это не единственная объединительная инициатива на левом фланге – сторонники единства так же конкурируют друг с другом на этом поприще, как недавно на президентских выборах.

Правда, победителя может ждать серьезный приз: старая Социалистическая партия понемногу распадается, и ее сторонники, сохранившие приверженность левым взглядам, могут пополнить ряды нового объединения – если увидят в нем (как в немецкой Die Linke) серьезную силу.

На фоне подобных новостей из Европы приходит сообщение о триумфальном успехе непальских маоистов на парламентских выборах – факт, смысл которого еще предстоит оценить.

Парадокс в том, что и победы, и поражения отражают одну и ту же общую тенденцию. Европейское общество созрело для перемен, испытывает в них потребность, но не видит четкой перспективы, куда идти. То же самое мы обнаруживаем и в Америке, где эмоциональные, но абстрактные призывы к переменам заменяют пока внятную стратегию или программу. То же самое наблюдаем мы и в Восточной Европе, и даже в России, где даже власть, хоть и гордится стабильностью, призывает к «социальным инновациям».

На прошлой неделе не кто иной, как Владислав Сурков, презентуя свою книгу «Тексты 97-07», жаловался на то, что российские чиновники не желают поддерживать ничего нового, предпочитая слепо копировать западные либеральные модели. Автор «Текстов» видел в этом некую специфическую российскую беду. Но проблема в том, что ровно та же беда наблюдается у всех правительств и всех чиновников, хоть в Европе, хоть в Азии, хоть в Африке.

Сила либерализма не в том, что он является «западным» изобретением, а в том, что он представляет собой политическую программу современного глобального капитализма. И любая попытка отойти от этой программы неминуемо означает необходимость поставить под вопрос как минимум определенные структурные принципы современной капиталистической системы.

В этой проблеме нет ничего специфически национального. И хотя решаться она, конечно, будет в рамках национальных государств, попытки выстроить альтернативу в качестве какого-то особого поиска «исключительного» и «собственного» пути обречены на провал. Альтернатива – будь она русская, венесуэльская или какая-нибудь непальская, – работать будет лишь в той мере, в какой она окажется глобально и системно значимой.

Между тем самая радикальная «социальная инновация» – это революция. Если кого-то очень пугает, давайте говорить о реформе. Но в любом случае непонятно, как можно соединить инновационный прорыв в социально-экономической области с неизменным консерватизмом в политике.

Новая эпоха требует не просто новых идей, но и новых политических сил. Это урок для России. Но и новые политические силы ничего не сделают без новых идей. Это урок для Запада.

Выступая с критикой неолиберализма, выявляя язвы и пороки существующей системы, левые мобилизуют на свою сторону растущую общественную поддержку. Однако подобная поддержка должна быть конвертирована в новую политическую реальность, в программу преобразований, понятную и одобряемую значительной частью общества. Не имея такой программы, левые, добившись успеха, каждый раз скатываются к политике наименьшего зла, которая оборачивается примитивным оппортунизмом и потерей собственного лица.

Это кризис движения, который всё больше осознают сами левые. Он не может быть преодолен какой-то отдельной партией в одной отдельно взятой стране: необходим совместный поиск новой стратегии. Но опираться он может только на усилия и достижения отдельных организаций, которым хватает смелости на действительно радикальные и новаторские действия. В этом плане глобальный экономический кризис может оказаться неплохим стимулом для творчества.

Разрушение финансовых систем, спад производства и огромные потери, которые начинают нести не только наемные работники, но и корпорации, заставляют осознать, что время господство либерализма подходит к концу. На протяжении последних десяти лет критика неолиберального мирового порядка стала настолько популярной, что с отдельными ее аспектами готовы согласиться даже некоторые власть имущие. Увы, словесное осуждение «эксцессов» системы ничего не дает, до тех пор пока нет ни решимости расширять общественный сектор, ни понимания того, как его можно демократизировать.

Ближайшие годы будут снова и снова «выбрасывать во власть» левых лидеров и партии – то в одной стране, то в другой. Одни будут терпеть фиаско, другие добиваться умеренных успехов, третьи (как это мы наблюдали в начале 2000-х годов в Венесуэле) решаться на радикальные перемены. Эти попытки – удачные и не очень – позволяют накапливать новый политический опыт, который, в конечном счете, и составит основу новой стратегии глобальных преобразований. Дело не для одного дня.

Но хочется почему-то надеяться, что «работа адова» так или иначе будет сделана. И делается уже.

Эксперимент – дело рискованное. Но коль скоро мировая экономика и так разрушается, стоит попробовать!

ТРУДОВОЙ КОДЕКС КАК ИНСТРУМЕНТ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Рабочее движение в России стало темой ежедневных новостей. 1 мая 2008 года, впервые с советских времен, пресса связывает весенний праздник не с огородами и отдыхом, а с забастовками и рабочими протестами. Причиной тому подъем стачечного движения последних десяти месяцев. Сначала бастовали и требовали повышения заработной платы в транснациональных компаниях, сегодня конфликты перекинулись на предприятия российских корпораций. Конфликты становятся всё более острыми и продолжительными. Официальные профсоюзы проявляют явную беспомощность – не только в качестве организации трудящихся (рабочие просто не обращают на них внимания), но и в качестве инструмента корпоративного управления (они не могут ни предотвратить стачки, ни урегулировать конфликты). В тех случаях, когда низовые ячейки официальных профсоюзов сами проявляют инициативу и выступают с требованием повысить зарплату или улучшить условия труда, они оказываются в конфликте с «собственными» руководящими органами, обращаясь за поддержкой и солидарностью к новым рабочим организациям.

Общей чертой большинства конфликтов является то, что менеджмент предприятий ведет себя крайне агрессивно, ссылаясь на нарушение рабочими Трудового кодекса. Бастующие не имеют возможность вести переговоры через профсоюз, даже если он у них есть: администрация отказывается его признавать, предпочитая официальный профсоюз. Но если официальный профсоюз вдруг проявляет самостоятельность, с ним поступают не менее жестко, чем со свободными профсоюзами. Примерами могут послужить конфликты на пермском предприятии «Нестле» и Качканарском горно-обогатительном комбинате.

Официальные структуры Федерации независимых профсоюзов России на большинстве предприятий являются чем-то вроде отдела по социальным вопросам при директоре. Они даже могут быть полезны работникам. Только это не профсоюзы. Когда на предприятиях появляется новый профсоюз, как правило, он не велик по численности. Новая организация сразу же сталкивается с жесточайшим давлением, причем действия менеджмента обычно санкционированы Трудовым кодексом. Рабочих вызывают по одному к начальнику, требуя забрать назад заявление о вступлении в профсоюз, активистов переводят на низкооплачиваемую работу, увольняют. Официальный профсоюз в этом активно поддерживает директоров и собственников.

По действующему Трудовому кодексу работодатель имеет право игнорировать существование новых профсоюзов до тех пор, пока они по численности не превзойдут старые. В условиях запугивания и репрессий, когда новые профсоюзы – даже официально зарегистрированные на государственном уровне – на предприятиях находятся фактически в подполье, достичь этого очень трудно. Но итогом такой политики часто оказывается не торжество менеджеров, а «дикая» забастовка, которую уже никто не контролирует.

Стандартная ситуация: сначала администрация рабочий профсоюз не признает, предпочитая вести переговоры с органами ФНПР, что, по сути, равнозначно переговорам с самой собой. Проблемы накапливаются, никто их не решает. Когда же доходит до стачки, администрация готова разговаривать с альтернативным профсоюзом, но он уже не контролирует ситуацию.

Существующее законодательство делает забастовки практически невозможными, но подобные запреты эффективны лишь до тех пор, пока никто не решается их нарушать. Так и было вплоть до недавнего времени. Однако осенняя забастовка на «Форде» переломила ситуацию. С этого момента нарушения закона становятся настолько массовыми, что по существу он уже мертв.

Уголовного наказания за нарушение запретов пока не предусмотрено, а пугать рабочих административными мерами бессмысленно. Если кого-то увольняют после проведения стачки, то изгнанный с предприятия «смутьян» тут же находит себе новое место. Причем, как правило, лучше оплачиваемое. Квалифицированных рабочих кадров в стране хронически не хватает. А организаторами забастовок по большей части выступают именно квалифицированные работники. Во многих случаях менеджеры ограничиваются угрозами, но увольнять профсоюзных активистов не решаются. С другой стороны, хозяева предприятий, отчаявшись добиться успеха с помощью угроз и дисциплинарных мер, обращаются за помощью к милиции, прокуратуре, охранным агентствам, способным применить силу против бастующих. Неизбежное следствие – политизация и радикализация рабочего движения.

Трудовой кодекс, специально написанный для того, чтобы облегчить жизнь предпринимателям, сегодня оказывается неудобен даже для них. Зато он сыграл положительную роль, заставив рабочих лидеров осознать, что только эффективная и сплоченная организация способна добиваться успеха в условиях подобного законодательства. Жизнь в условиях нынешнего Трудового кодекса оказалась для них настоящей школой классовой борьбы.

В начале 2000-х годов этого не ожидали ни сторонники, ни противники нового Трудового кодекса. Но сегодня это осознали и те, и другие.

В условиях, когда репрессивные меры не срабатывают, бизнесмены начинают понимать, что лучше иметь дело со свободными профсоюзами, чем с «дикими» забастовками, не поддающимися контролю. И лучше столкнуться с организованной стачкой, нежели со стихийным бунтом. Вопрос уже не в том, будет ли пересмотрен Трудовой кодекс, а в том, как и когда это произойдет. Нравится это или нет Кремлю и Государственной Думе, но им придется считаться с новой реальностью рабочего движения.

Специально для «Евразийского Дома»