Текст книги "Sindroma unicuma. Finalizi (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 45 страниц)
– Рэмул, Йорик, – раздался голос Макеса, прервавший веселье. Пестроволосый подсел к нашей дружной компании, но не стал протягивать парням руку для пожатия.
– А-а, Мак, – протянул Рэм. – А я хотел отдохнуть от тебя сегодня. Разочарован.
– Значит, кадрим наших девочек? – не стал развивать тему Макес. – Своих не хватает? Бери любую, в зале полно симпатичных тёл... девушек, – исправился, взглянув на меня.
Что значит, «бери»? – возмутилась я. Можно подумать, девушки – как ведро с краской: взял и пошел, попользовался и выкинул. Что за неприкрытый цинизм у элитных мальчиков?
– Симпатичных много, а красивых – единицы, – сказал Рэм и поцеловал мою лапку.
Я смешалась, и негодование тут же улетучилось. К черту серьезность, и плевать на ребяческое поведение Мэла! Он мне никто, и звать его никак. Что хочу, то и творю, и Мелёшин мне не указ. Уже измучил своей флористической зеленью. А мне хочется повеселиться, и я осуществлю задуманное.
– Эвочка, разве этот молодой человек имеет право называть вас своей девушкой? – спросил Рэм, поглядывая насмешливо на Макеса, и я покачала отрицательно головой.
Пестроволосый нахмурился. Ему почему-то не нравилось мое общение с новыми знакомыми. Нашелся блюститель нравственности. Пусть лучше изучает под лупой себя и своего дружка, – зыркнула на Мелёшина и напугалась. От него исходили волны ненависти.
– Может, кто-нибудь другой за этим столом имеет право называть вас своей девушкой? – расспрашивал Рэм, намекая Мелёшину прямым текстом, и, по-моему, посмеивался.
– А ты, смотрю, не вылезаешь из клуба, – оборвал его Макес. – Не жалко бабла?
– Так ведь не твоё же трачу, – ответил беззаботно Рэм. – Почему бы не развлечься, если заработал? Кручусь, как могу. Мой папаня не так богат, чтобы позволять швырять кредитками налево и направо.
Пестроволосый хмыкнул:
– Мне бы твои заработки, чтобы за ночь спускать по десять штукарей.
– Во-первых, поменьше, а во-вторых, не завидуй. Эвочка, кого вы предпочтёте: человека, который учится в военной академии и одновременно зарабатывает на жизнь, не спит ночами, вагоны разгружает, – при этих словах Макес скептически ухмыльнулся, – или мальчика, сидящего на родительской шее и тыкающего высоким происхождением и кучей родительского бабла? – закончил Рэм свой выпад, который опять был направлен в Мэла.
Костяшки на кулаках Мелёшина стали белее бумаги, а в глазах расширились и застыли зеленые ободки.
– Вы удивитесь, Эвочка, когда узнаете, что меня, Мака и... некоторых других за этим столом связывает крепкая школьная дружба, – поведал Рэм с иронией. – В детстве мы любили покуражиться. Хотите посмотреть мой фокус?
Я кивнула, и радужки Рэма вдруг поплыли, превратившись в слабо пульсирующие голубые звездочки.
– О! – выдавила восторженно. – Это линзы?
– Разве похоже? – спросил небрежно Рэм с обидой в голосе.
– Простите! Я и не думала, что у вас... что вы можете такое!
– Прощу, если согласитесь на танец.
– Соглашусь, – пожала кокетливо плечами.
– Тогда допиваем «бумбокс» – и на танцинг, – бодро потер руки разговорчивый Рэм. Его друг, наоборот, не проронил ни слова, поэтому я толком не поняла, что он из себя представлял.
– А-а... обмениваться послевкусием обязательно?
– Не обязательно, – улыбнулся Рэм. – Но приветствуется.
Из пикировки парней неожиданно выяснилось, что Мэл, Макес и Рэм учились в одной школе, но последнего не взяли в «золотую» команду как не отвечавшего критериям элитности. Рэм тут же поднялся в моих глазах, окутавшись ореолом романтичности. Воображение нарисовало затюканного мальчишку, убегающего от своры улюлюкающих богатеньких деток. Прошло время, и неуклюжий мальчуган вырос, превратившись из гадкого утенка в красивого и трудолюбивого лебедя всем бедам назло. Ой, какая красивая фантазия, и её объект тоже хорош.
В три соломинки мы допили оставшиеся два слоя «бумбокса», и я поняла, почему Рэм рекомендовал срочно приложиться к кому-нибудь губами. Последний слой оказался кислым и с наибольшим содержанием алкоголя.
– А теперь – танцевать! – встал Рэм и помог мне подняться, предложив локоть, а Йорк пошел рядом.
По пути мы задержались около оранжевого осьминожного светильника, заполненного изнутри светящейся вязкой массой. Внезапно под прозрачными пупырышками промелькнула темная тень, и я, отшатнувшись, попала прямиком в руки Рэма.
Парень на мгновение задержал объятия, а потом расцепил.
– Кто там? – спросила у него, показав на светильник. К моему стыду голос неожиданно охрип.
– Русалки. Живые, – сказал Рэм и, увидев мои расширившиеся глаза, рассмеялся. – Шучу. Это иллюзии. Эва, вы не перестаете меня удивлять. Смотрю на вас и не могу напиться вашей непосредственностью, гляжу – и не могу надышаться вашей красотой.
Я засмущалась от комплимента, а Рэм воспользовался заминкой и снова поцеловал руку.
Музыка – сильнейшее натуральное гипнотическое средство, игнорирующее защиту дефенсоров. Звуковые волны исподволь проникают в мозг и, войдя в резонанс с биением сердца и дыханием, заставляют тело вытворять необъяснимые вещи. Оно начинает жить своей жизнью, подчиняясь приказу: слиться с музыкой, стать единым целым и потечь со звуками в пространстве.
Выплеску адреналина немало поспособствовало эффектное цветовое сопровождение, общество симпатичных парней и танцующая толпа, бурно поддерживавшая композиции свистом и воплями. В общем, кто не был ни разу в «Вулкано», тот меня не поймет.
Видимо, мне на роду была уготована участь рабы танцпола. Мелодия вошла в кровь и, растворившись, потекла по венам. Я и не подозревала, что могу танцевать так, что вскоре около меня образовался широкий круг парней, и каждый пытался заигрывать. Даже Йорк приближался на провокационно близкое расстояние, однако Рэм следил за тем, чтобы дело не заходило дальше легкого флирта.
Я танцевала в окружении парней, – нет, в окружении мужчин, – ловила их восхищенные горящие взгляды, и мне нравилось ощущать себя желанной. Не знаю, может, это грязно и пошло, но я завелась еще сильнее и отдавалась танцу, позабыв о Пете, о скором бегстве из столицы, о Мелёшине с его невестой, об отце, мачехе и премьер-министре. Обо всем забыла.
Велика сила толпы, дрыгающей конечностями в такт музыке, ибо толпа и я в том числе находилась в трансе, сродни наркотическому. Композиции сменяли друг друга, и в перерывах между ними меня осыпало разноцветными звездочками и дождем из золотинок, обволакивало розовым дымом с клубничным запахом и забрасывало лимонной иллюзорной пеной. Наконец, быстрый блок сменился медленной песней, и Рэм, кивнув другу, обнял меня.
– Потанцуем? – спросил, улыбаясь.
– А то! – согласилась я. Адреналин пёр из меня как дым из трубы океанского лайнера. До чего же здорово живут люди, которые могут позволить себе приходить в клуб каждый вечер и сбрасывать груз забот в ритмичных телодвижениях!
В грустной песне певица рассказывала историю о том, что возлюбленный бросил её ради другой, и я, слушая, сравнивала судьбу песенной героини с собой. Ну и что? Меня совсем не задевает новость о скорой женитьбе Мэла. Пусть хоть сто раз женится и разводится – мне всё равно.
Значит, помогла увеселительная терапия! – воодушевилась я и взглянула на партнера, который уверенно вел меня в танце. Он улыбался, и в глазах у него мерцали голубые ершистые звездочки.
– Бабочки на платье непередаваемо прекрасны, как и их владелица, – сказал Рэм, наклонившись к моему уху.
Комплимент вызвал прилив смущения. Пора бы привыкать к лести и не падать в обморок от шаблонного: «Ах, вы красивы!», но как привыкнуть, если любезности впитывались мной как влага в потрескавшуюся без дождей землю?
– Как вам удается создавать их? – спросила Рэма, подразумевая под вопросом мозаику – такую же, как в глазах у Мэла.
– Никак. Произвольно, – ответил он. – Они активизируются, когда я смотрю на женщину, которую хочу.
От неожиданности я опешила и застопорилась, наступив Рэму на ногу.
– Простите... ой...
Вместо ответа он поднял мой подбородок и поцеловал – глубоко, захватив полностью губы и прижав к себе.
Рэм целовался классно, с этим не поспоришь. Улётно, – как говорили интернатские девчонки, расписывая в подробностях свидания с парнями. Я же улетала непонятно отчего: то ли от красивой песни, царапающей душу, то ли от недавних скачков на танцполе, то ли от близости симпатичного парня. Даже обняла его за шею, чтобы было удобнее.
***
Мак сканировал помещение. Тщетно, аура Дэна пропала, вернее, его самого не было в «вулканическом» зале. Уединился где-нибудь с тел... девушкой и наверстывает упущенное, когда нужен как никогда, – подумал с досадой Мак.
Зато аура Мэла пугала – черная как угольный смог, разраставшаяся, уродливая, страшная. Скоро рванет, Мак это видел и без волн.
– Ну, и зажгли вы в тачке, – поделился он с другом, когда они, войдя в клуб, отстали от остальных. – Ты же собирался объяснить ей. И возможность была.
– Сорвался, – взъерошил волосы Мэл. – Хотел – и забыл.
– Я бы тоже забыл, – схохмил Мак и осекся. Таких шуток Мэл не понимал.
– Еще успею, – заверил тот, скорее, себя.
– Не завидую. Тебе придется попотеть, – посочувствовал Мак. Аура девушки была нестабильной, оттого что хозяйка бросалась из крайности в крайность. А всем известно, что любая крайность тянет за собой далеко идущие последствия.
Мэл рассказал, что люди его отца «довели» лимузины до клуба и однозначно будут пастись неподалеку – как минимум двое.
– Короче, ты впух, – констатировал Мак. – По полной программе. Не представляю, как выкрутишься. Поехал бы домой, отоспался и завтра со свежими...
– Нет, – отрезал Мэл. – Только сегодня.
Своим упрямством зарабатывает на хребет проблемы, одну за другой, – посмотрел Мак на друга и отвернулся. Лучше не смотреть. Черная сажа грызла и сжирала саму себя, мутируя и увеличиваясь на глазах.
Долбанный провокатор! – переключил Мак внимание на бывшего одноклассника, танцующего в красном круге. Между Рэмулом и Мэлом с первого дня школьного знакомства возникла конфронтация, переросшая с годами в соперничество. Они выдирали друг у друга первые места на цертамах*, шлифовали покрышки в гонках за призовую кассу, отбивали красивых девчонок, на спор выясняли, кто больше пьет и не пьянеет.
После окончания школы жизнь развела непримиримых противников в разные стороны, чтобы изредка сталкивать лбами. Как, например, сегодня.
***
Внезапно Рэма отбросило сильным рывком. Некоторое время я не могла сообразить, где нахожусь и как оказалась в зале, набитом людьми, под лучами прожекторов. Прояснившееся зрение явило лежащего парня, которого подмял Мелёшин, усевшийся сверху с аquticus candi* в руке – ужасающе огромным шаром, вобравшим в себя литров десять или больше воды.
Поскольку из-за популярности песни в круг вышло много народу, в толкотне о ЧП сообразили лишь те, кто оказался поблизости от эпицентра. Основная масса посетителей танцевала в прежнем режиме, не догадываясь о драме, разворачивавшейся неподалеку.
Зеваки потеснились, давая простор для дальнейшего развития событий. Конечно же, никто из зрителей не подумал о том, чтобы оттащить Мелёшина, обезвредив каким-нибудь хваленым висоратским методом. Оно и понятно: влезать – себе дороже.
О боже! Сейчас Мэл засунет в горло лежащего аquticus candi, и тот попросту захлебнется, набрав полные легкие воды. Совсем съехал с катушек!
В памяти встали картинки смертоубийственной драки Мелёшина с Тёмой в квартале невидящих, и мне поплохело.
Я бросилась к Мэлу. Его глаза поглотил зеленовато-молочный фосфор. Одной рукой Мелёшин сжимал горло Рэма, а другой – наращивал заклинание, добавив, наверное, литра два или три.
Аquticus candi сложен и нестабилен, в отличие от эфирных заклинаний этой группы. Нужен запас сил, чтобы с помощью волн создать и удерживать в замкнутом объеме атомы и межмолекулярные связи, но Мэл справился с задачей на ура, рассчитывая прикончить школьного товарища. Он же убьет ни в чем не повинного человека! Разве считается преступлением обычный поцелуй?
Судя по невменяемому виду Мелёшина, один-единственный судья вынес вердикт и решил привести приговор в исполнение. Мамочки, до чего же он был страшен в своей непредсказуемости! Вернее, ужасающе предсказуем. И всё из-за меня! Мэл сорвался из-за моего дурацкого флирта с незнакомым парнем. Что я наделала!
– Мэл, – присев перед ним, затрясла за лацкан пиджака. – Мэл, пожалуйста...
– Давай уже, – прохрипел Рэм. – С*ка! Из-за спины... Струсил вызвать на димикату*?
В ответ Мелешин еще сильнее сдавил горло. Видимо, он приковал руки Рэма каким-то заклинанием, потому что парень пытался оторвать пальцы от пола, но безуспешно.
Через толпу протиснулись Макес и Йорк, но не рискнули приближаться, наверное, ожидали от Мелёшина любого подвоха и, прежде всего, по отношению к поверженному.
Где же охрана? – закрутила я головой по сторонам. Где хваленая система датчиков вис-возмущений, молчащая, когда один висорат убивает другого на глазах у стада баранов?
Нет, не надо охрану! – заметалась мыслями. Мэла схватят, арестуют, заведут дело. Поднимется шумиха, начнется расследование, и тогда всплывёт на поверхность причина нападения – одна серая крыска, явившаяся катализатором чудовищного поведения мальчика из приличной висоратской семьи. И понесётся...
Что делать, что делать? – закусила я губу, лихорадочно соображая.
– Мэл, – затеребила парня с удвоенным рвением. – Мэльчик... миленький мой... хороший мой... любименький мой... Егорчик... отпусти, пожалуйста! Отпусти... – погладила его за рукав. – Прошу тебя... Мэл... Я виновата!... – опустилась на колени рядом с ним и хлюпнула носом из-за накативших невесть откуда слез. Неужели такова концовка сегодняшнего веселого вечера? Неуравновешенный и опасный Мэл накормит ведром воды парня, всего-навсего поцеловавшего меня.
Зелень в глазах Мелёшина тускнела, пока не погасла совсем. Он отнял руку от шеи Рэма, и тот закашлял – с хрипами, словно туберкулезник, жадно глотая воздух.
Аquticus candi сорвался с руки и, чуть помедлив, разлетелся брызгами, тут же впитавшимися в пол. Очевидно, подобная мера предусматривалась на случай, когда разгулявшиеся посетители обливались шампанским или чем-нибудь покрепче в градусах.
– С*ка, – Рэм сделал неожиданный выпад кулаком, но Мелёшин успел увернуться, скорее, рефлекторно.
Он выглядел как тяжелобольной. Его трясло и покачивало: из-за начавшейся отдачи или от осознания содеянного? Я же не решалась подойти к Мэлу, потому что боялась. Банально испугалась психа, едва не убившего человека из-за пустяка.
Макес подошел и тронул его за плечо:
– Нужно уходить, и быстро.
Мелёшин кивнул.
– Живи пока, – обронил свысока Рэму и посмотрел на меня.
Сердце сжалось в нехорошем предчувствии. Неужели следующей мишенью мстящего Отелло стану я, и никто не защитит меня, бедняжку? Йорк, Макес, Петя-я-я! Лю-юди-и!
Йорк помогал подняться своему другу, Макес замер выжидающе, готовый в любую секунду дать стрекача от охраны, Петя сгинул в неизвестность, а люди, потеряв интерес к прерванному зрелищу, вернулись к делам насущным, то есть к танцам.
Мелёшин подошел и взял меня за руку.
– Пошли, – сказал кратко, и от многообещающих ноток в одном-единственном слове я приготовилась осесть на пол. Однако Мэл не разрешил рухнуть кулем, потянув за собой, и мои ноги послушно потопали следом.
Протолкавшись через танцующих и протиснувшись по узкому проходу между барными стойками, мы выбрались в темный коридор с сырными дырками на стенах, на этот раз желтыми и синими. Мэл торопился, и мне пришлось ускоренно перебирать ногами, иначе он оторвал бы руку.
Из «сырного» коридора Мэл вывел меня в обычный, освещенный редкими лампочками. Он спешил, выискивая нужную дверь, и, наконец, найдя, то, что ему было нужно, сорвал засов взмахом руки и сердитым рявком на новолатинице.
Я не боюсь, не боюсь, – твердила про себя, когда Мэл ворвался внутрь, затащив меня, и закрыл плотно дверь.
В темноте появился огонек luxi candi* и повис под потолком, высветив служебную комнатушку с каким-то хозяйственным хламом.
Мой рот на замке, на замке, – повторяла, точно новопридуманное заклинание. Нечаянное слово в любой момент могло разбудить в Мэле зверя – неуправляемого, непредсказуемого, чьи поступки не поддавались логическому объяснению.
Мы стояли друг напротив друга, и нас обоих потряхивало. Ну, Мэл-то, ясно-понятно, сообразил, что чудом не натворил бед из-за одной мелкой крыски, которую теперь решил придушить как источник проблем. Меня же трусило от страха.
– Ты сделала назло мне? – прервал он молчание, глядя исподлобья.
– Что?
– Целовалась с ним! – выплеснул Мэл. Судья вынес обвинение.
– Назло, – призналась не сразу, потому что вдруг поняла: Мэл ревновал – до бешенства и потери самоконтроля.
Из-за меня он поступился принципами висоратской чести, не сдержавшись. Я – его уязвимое место. Ахиллесова пята. Вот так – просто и сложно.
– С ним круче, чем со мной, да? – не успокаивался он.
И почему я смалодушничала, испугавшись, и поддалась порыву? Ведь он же никуда не делся, мой Мэл. Стоял передо мной – злой, взъерошенный, растрепанный, неуравновешенный.
– Отвечай! – рявкнул он, заставив вздрогнуть. Его опять затрясло, и в глазах появились зеленые всполохи.
Ну и пусть кричит, мне уже не страшно. Лишь защекотало под ложечкой, когда Мэл начал распаляться. И вовсе он не псих, а если ненормальный, то по моей вине.
Перед глазами промчались каледоскопом эпизоды прошлого: смеющийся Мэл, растерянный Мэл... Он же – нахмурившийся... Мэл с недоуменно поднятой бровью... Задумчивый Мэл...
Бездонный колодец под ногами раскинул темный зев. Нужно набраться сил и прыгнуть, поверив, что внизу меня обязательно поймают, не дав разбиться.
Я приблизилась к Мэлу и обняла. Провела рукой по щеке, и он не оттолкнул и не увернулся.
– Нет. Круто только с тобой, – ответила, боднув его носом.
– И это всё надела для спортсмена? – Его руки вдруг потянули подол платья вверх, забирая в складки, тревожа бабочек, и принялись поглаживать оголившиеся ноги.
Пружина затягивалась до предела – наша общая, одна на двоих. Отпусти – и она раскрутится, захватывая, всё, что окажется поблизости.
– Это всё – для него? – допытывался хрипло Мэл. Уткнулся носом в шею и мял мои ягодицы, не скрывая возбуждения. Наоборот, еще сильнее прижался и потерся пахом.
– Для тебя... С самого начала... – выдохнула, вцепившись в его плечи. – Больше... никого нет...
Мэл отстранился и провел по моим губам большим пальцем – грубо, истирая остатки танцевального поцелуя. Раза на три или четыре убирал одному ему видимые следы, – хорошо, что помада Вивы въелась намертво.
– Для меня, – заключил срывающимся голосом. – Для меня.
К черту всё. Оказывается, я давно этого хотела, но боялась признаться себе.
Его руки давили и сжимали, губы жгли, клеймя. Неважно, что после торопливых жадных объятий на следующий день проявятся синяки. Я предлагала, и Мэл брал – как своё по праву. И все же он отказывался поцеловать меня, несмотря на все мои попытки.
Разжав объятия, Мэл торопливо вытащил ремень из брюк, и, оглядев стену, повесил пряжку на крюк, сбросив с него какие-то балахоны. Рывком подтянул стул и посмотрел выжидающе, пытаясь выровнять дыхание.
Сейчас или никогда. Он и я – в захудалой кондейке. Мой незнакомец из видения, предсказанного пророческим оком. И почему меня не удивило?
Я встала коленями на стул, ухватившись за конец ремня, а Мэл подошел сзади.
По телу прошла неконтролируемая дрожь, когда он медленно расстегнул замок на платье, приспустив его с плеч, а затем поднял подол, открывая взгляду кружевное белье с пажами. Предчувствия не обманули Виву.
Мэл прижался ко мне, и я чувствовала его нетерпение, его дрожь. И меня колотило от предвкушения.
Мэл поднял чашечки кружевного комплекта.
– Прогни спину, – велел хрипло. Послышался звук расстегиваемой молнии. – Еще прогни... Сильнее, – потребовал, и когда получил желаемое, простонал глухо, а вместе с ним и я, вцепившись в ремень, словно в спасительную соломинку.
– Эва... – выдохнул он. – Убью каждого... кто посмеет...
Это было непонятно что. Стихия. Жажда. Потребность друг в друге. Животный инстинкт и его утоление.
Спираль раскручивалась, ускоряясь.
Мэл притянул к себе за шею, и теперь его дыхание оказалось совсем рядом.
Он мучил, лаская, на пределе моего терпения. Я хныкала и выгибалась в его руках, а он наказывал и тут же прощал.
Кажется, просила его, требовала, чтобы быстрее. Куда уж быстрее? Мэл словно с цепи сорвался.
Как же мне хотелось отпустить чертов ремень, чтобы почувствовать мягкость губ, солоноватость кожи, жесткость темных волос! Страстно хотелось притянуть Мэла и обнять – до ломоты в сердце. Ради нескольких секунд я сделала бы что угодно. На колени встала бы!
Я уже на коленях. Проклятая bilitere subsensibila*!
– Мэл... – умоляла, задыхаясь от пронзительных ощущений, – пожалуйста...
Он так и не дал прикоснуться к нему. Шаткий стул раскачивался в такт резким движениям. Если опущу руки, то свалюсь.
Наверное, когда люди испытывают удовольствие, в космосе вспыхивает сверхновая. Обязательно должна вспыхивать.
Тяжелое шумное дыхание опаляло разгоряченную кожу.
Мэл позволил откинуться на него обессиленно и лениво поглаживал меня.
– Отлично... – протянул довольно. Отклонил мою голову влево, и я дернулась от боли, пронзившей шею. – Это за каблучок, – послал на ушко интимный шепот. – А это за синячок, – добавил, склонив мою голову к правому плечу, и оставил аналогичный болезненный укус с другой стороны. Лизнул прикушенную кожу и подул, вызвав сдавленный стон.
– Приводи себя в порядок, – сказал Мэл. – Нам нужно поговорить. Буду ждать тебя в зале. И больше не шали.
Застегнул молнию на брюках, поправил галстук, пиджак, вернул замок на платье в первоначальное положение и вышел, закрыв за собой дверь.
***
Мэл не догадывался, но ему невероятно повезло, что «особисты» получили указание наблюдать и не вмешиваться. Отдавая приказ, Мелёшин-старший, выстроивший, как он думал, успешную стратегию, перестраховался и наступил на собственные грабли.
______________________________________________________
аquticus candi*, акутикус канди (перевод с новолат.) – водный сгусток
luxi candi*, люкси канди (пер. с новолат.) – световой сгусток
dimicata*, димиката (перевод. с новолат.) – схватка между двумя, дуэль
сertamа*, цертама (пер. с новолат.) – состязание, соревнование, как правило, нелегальное
bilitere subsensibila* , билитере субсенсибила (перевод с новолат.) – двухсторонняя сверхчувствительность
7. Параллельно
Выйдя в пустынный коридор, Мэл огляделся и быстрым шагом направился обратно, в «вулканический» зал. Комнатка подвернулась как нельзя кстати, словно специально дожидалась своего часа. Неизвестно, каково было её первоначальное назначение, потому что в крохотном помещении сохранилась полная изоляция от вис-проникновений.
О комнатушке знал ограниченный круг лиц. Как-то, в одно из шумных гульбищ в клубе, Макес скорефанился с Эмилем, сыном владельца «Вулкано», и тот по пьяни рассказал о непримечательной служебке. Предполагалось, что в кондейке можно уединяться с девчонками для «горячего» времяпровождения. Мэл воспользовался предложением единожды, и то неудачно. Девица, которую он подцепил на танцинге, сморщилась, увидев обстановку конурки.
– Милый, неужели не найдется местечка получше? – промурлыкала, повиснув на нем. Получше нашлось в машине на заднем сиденье.
Несмотря на то, что правилами клуба запрещалось использование волн, запреты частенько нарушались. Мэл сам стал тому примером, создав сегодня несколько заклинаний, а у «особистов» тем более могли быть особые полномочия на создание вис-возмущений и наличие оперативной связи.
Он на ходу достал телефон и проверил работоспособность – экран оставался стабильно темным. Глушат, как обычно.
На очередном повороте Мэл еще раз обернулся. Никого. Можно погордиться собой: «особисты» потеряли след.
В зале продолжалась танцевальная вакханалия, словно и не случилось недавно из ряда вон выходящее событие – попытка убийства на глазах у многочисленных свидетелей. Десятки ног успели затоптать место инцидента, и уже не представлялось возможным восстановить картину случившегося, за исключением пересудов и слухов. Мэл сунул бармену банкноту в пятьсот висов и получил телефон со встроенной автономной станцией. Он успел сделать короткий звонок, когда к нему протолкался Мак.
– Лицо прикрывай, здесь рыщут охранники, – посоветовал Мэлу, и тот, облокотившись о барную стойку, сделал ладонь козырьком. – Налетели сворой, но опоздали. Ходят и опрашивают, правда, теперь их поменьше. Часть ушла в другие залы, – рассказывал весело.
– А батины ищейки?
– Один точно здесь, а второго не чувствую.
Значит, заплутал в коридорах, отправившись вслед за Мэлом и его мышкой.
– Что Велюр? Слил охране?
– Успел свалить. Жди вызов на димикату*.
– Уже трепещу, – усмехнулся Мэл. – В следующий раз подумает, прежде чем лапать чужое.
– Велюр видел, как ты и она... как ты на нее смотрел... И сразу понял, что между вами искры летят. Поэтому знал, куда бить.
– Проехали. Теперь это мои и его счеты.
– А где твоя? Круто было? – не утерпел Мак.
– Круто, – ответил машинально Мэл, вытягивая шею и пытаясь разглядеть Ледышку там, где бросил её в одиночестве.
– А дальше? – не отставал друг. – Познакомишь их и предложишь стать лучшими подругами?
Мэл удивленно посмотрел на него и рассмеялся, а затем, расталкивая толпу, двинулся к столу.
****
Отвратительное чувство, когда тебя унижают на глазах четырех тысяч гостей, и делает это не кто-нибудь посторонний, а человек, у которого, между прочим, есть обязанности как у кавалера. Аксёнкиной казалось, что над ней смеются и показывают пальцами, а Мелёшину было всё нипочем.
Та, другая, оказалась совсем непохожей на второсортницу, нарисованную воображением Августы. Не сразу и с большой неохотой Аксенкина признала, что девица, побывавшая в постели Мелёшина – а в том, что та побывала, не осталось сомнений – хороша собой, и этот факт заметил не только Мэл, глазевший на девчонку и пускавший сопли как клинический идиот. «Слюнявчик забыл надеть» – раздраженно посмотрела Августа на своего кавалера, чья голова неуклонно поворачивалась как стрелка компаса в одном направлении. Аксёнкиной пришлось вытягивать безнадежные беседы с гостями, и хоть в чем-то она получила удовлетворение – за умение вести великосветские разговоры ей стоило поставить наивысший балл. Родители гордились бы ею, а Мелёшин-старший кивнул бы одобрительно, узнав об аристократической сдержанности, обходительности со старшими, культуре языка, изысканности речевых оборотов, лишенных слов-паразитов и невразумительных «э-э-э» и «м-м-м».
Зато Мелёшин-младший бил все рекорды тупоумия, а точнее, тяжелого кретинизма.
Для любой девушки, почувствовавшей себя неуверенно, есть хороший способ вернуть самообладание. Нужно найти у соперницы недостаток – пусть даже крохотный и незначительный, но достаточный, чтобы укрепить пьедестал, пошатнувшийся под ногами. Однако чем дольше Августа изучала ту, другую, тем сильнее разочаровывалась. Поначалу она снисходительно улыбнулась, увидев вспархивающих бабочек на голубом платье. «Детство какое-то» – едва удержалась, чтобы не фыркнуть, разговаривая со строительным магнатом и его супругой. – «Точно моль, боящаяся нафталина».
Сравнение повеселило Аксенкину, но ненадолго. Платье, вкупе с обликом владелицы, смотрелось очень органично и никак не походило на недостаток. И к прическе не удалось придраться, и к макияжу, и к обуви, и от бесплодных попыток во рту делалось кисло, а причина оскомины улыбалась многочисленным гостям, и от её улыбки у Августы сводило скулы. Ну, почему у девчонки не лошадиный ржач или патологическая гундосость, а звонкий чистый голос? И над внешностью наверняка поработала целая команда специалистов, чтобы создать шедевр из убожества. Не толста и, к сожалению, не горбата, и фигура есть. Нос ровный, хотя ей подошел бы крючковатый с носопырками как дымоходные трубы. И ноги стройные, не кривые, хотя небольшое колесо посмешило бы Аксёнкину и примирило с унижением. Августа посмеялась бы и над слепцом Мелёшиным, не видящим дальше собственного носа, но, увы, недостатки, достойные внимания, так и не обнаружились.
Тогда Аксёнкина вообразила следующее: за идеальной внешностью той, другой скрывался убогий внутренний мир, вульгарность и отсутствие манер. Наверняка девица чавкала за столом, не отличала вилку от ложки, с шумом втягивала чай из чашки и мучила окружающих зловонной отрыжкой. Придуманная фантазия успокоила Августу, и настроение перепрыгнуло на ступеньку выше.
Разговор соперницы с премьер-министром и новость, прокатившаяся по залу, о том, что та, другая, приходится дочерью заместителю министра экономики, сотрясла с трудом восстановленное спокойствие Аксёнкиной. Отнесение девицы в категорию второсортниц оказалось поспешным. Премьер-министр лично захотел видеть дочь Влашека на обеде для избранных, куда даже родители Августы не получили приглашение. Сам Рубля благоволил девчонке и в спешке тасовал брачную колоду.
Но Аксёнкина не была бы Аксёнкиной, поддавшись панике и ажиотажу в зале. К какой бы именитой семье не принадлежала та, другая, Мелёшин-старший не мог не знать об этом родстве, и, тем не менее, он не рассматривал возможный союз с Влашеками, а значит, его молчаливое одобрение стояло за спиной Августы и более ни за чьей другой.
И все же минус нашелся, и Аксёнкина порадовалась. Доченька заместителя министра экономики не отличалась строгостью нравов, коли запрыгнула на Мелёшина как течная сучка. Такая же как Майка – легкомысленная и не задумывающаяся о последствиях. Что ответил бы премьер-министр, узнай он, что девица, неожиданно смешавшая рынок невест – порченый товар? «Еще неизвестно, был ли Мэл у нее первым», – заработала голова Августы. Наверняка Мелёшин-младший не задумывался над тем, кому принадлежала пальма первенства. И если та, другая, рассчитывала получить обязательство о намерениях, то она жестоко заблуждалась. Мелёшин-старший не допустит наличие у претендентки подмоченной репутации, даже если в подмоченности виноват его сын, и вряд ли позволит развиваться тупиковым отношениям.
