Текст книги "Sindroma unicuma. Finalizi (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 45 страниц)
А где же хваленая выдержка, танцорша? – едва не крикнула я вслед, сдерживая прорывающиеся смешки. И вообще, осточертело сидеть и считать мух. Пора действовать.
Развернувшись к Мэлу, я показала пальцами: «во!», мол, справлюсь с Ромашкой самостоятельно, и, не став дожидаться, когда парень выйдет из ступора и бросится выручать, отправилась к столу экзаменатора. И полилась речь – нагловатая, но уверенная; путанная, но в целом, осмысленная. Ромашевичевский внимательно слушал, и на его лице появилось выражение, аналогичное тому, когда он указал Эльзушке место среди неудачников, несмотря на должность старосты группы. Я поняла, что мне не простили ни погром в оранжереях, ни уляпанный куб и растрату ингредиентов, размазанных по стенкам кабины. И вообще, разве не может всякий нормальный преподаватель пойти на поводу у предвзятости и антипатии к студентке?
Ромашка проявил изобретательность, придумывая разноплановые вопросы, требовавшие особой эрудиции. Он блаженствовал, допытываясь о названии издательства, выпустившего новейший справочник водорослей пресных водоемов, и потирал в предвкушении нос, добиваясь ответа о дате выхода в свет единственного экземпляра монографии «Преимущества мороженых блох перед сушеными», оказавшейся тупиковой и бесперспективной.
Да пошел ты! Подавись! – закинула я ногу на ногу, чувствуя затылком растущую тревогу Мэла.
– Разочарован. Впрочем, не сомневался в уровне подготовки, – сказал в заключение препод и вывел в ведомости «неуд».
Каллиграфия у Ромашевичевского – ни к черту. Ха! Не расплачусь, не дождешься!
Забросив сумочку на плечо, я направилась к двери походкой от бедра.
Плевать на оценку. Зато парни смотрели мне вслед с открытыми ртами, в то время как Мэл ринулся штурмовать экзаменатора.
Выйдя из аудитории, я уселась на дальний подоконник. Около двери – никого. Жалкие кучки болельщиков рассредоточились по окнам, но никто не спешил подобострастно здороваться с дочерью министра. Обидно.
Меня ни капельки не взволновало, что несколько минут назад я влипла в необходимость ежедневных встреч с Ромашкой во время каникул. Единственный предмет, по которому имелись знания, стал провальным, но неудача не печалила. Гораздо больше меня беспокоила растущая нервозность. Даже образ тетки не помогал.
От одного из подоконников отделилась Эльзушка и поцокала в мою сторону – одна, без подружек. Наверное, разминулась где-то с прирученными моськами, – фыркнула я.
– Что лыбишься? – спросила девица, подойдя. – Мелёшин т*ахает классно, да? Глаза закрывает и отворачивается, когда тебя обрабатывает. Нос зажимает и т*ахает. Терпит. Дочку министра грех не поиметь. Весь институт знает, в каких углах и в какие места он тебя...
Я поднялась с подоконника. Оказывается, Эльзушка выше меня всего лишь на пару сантиметров, если равняться в сапогах.
– Да, Мелёшин классно.... обрабатывает. Вот так! – продемонстрировала ей кольцо. – Это Коготь Дьявола. Узнаешь?
Облезлая кошка побледнела, но пыталась хорохориться.
– Полночи снимала с его пальца? – подъела желчно.
– Сам отдал и поклялся, – усмехнулась я. – Так что не лезь к нему. Он не твой. Дочке министра – всё, а тебе – какашку на палочке. Лижи мороженко.
Съела? Одернув юбку, я пошла по коридору. Моя фигура не хуже, чем у Эльзушки, и даже порельефнее будет. Есть за что подержаться.
– Шлюшка! – выругалась девица. Правда, буркнула под нос, побоявшись сказать громко, но я услышала и снисходительно улыбнулась. Пусть беснуется и кусает, только впустую затупит щербатые зубки.
Раздавшийся позади шум заставил обернуться. Оказывается, у Эльзушки подломился каблук на сапоге, и она упала, самым смешным образом задрав ноги. Повезло ей, что была в брючках, а не в платье, а то получилось бы еще веселее.
Не удержавшись, я засмеялась. Схватилась за живот и хохотала до колик на весь коридор, а прочие свидетели падения тянули шеи и оживленно переговаривались.
– Тварь! – закричала Эльзушка, поднимаясь на четвереньки. – Она применила волны! Все видели? Я пожалуюсь ректору! Тебя исключат!
Её дернули рывком и поставили в вертикальное положение. Добрым самаритянином, пришедшим на помощь, оказался Мэл. Девица смешно поджала ногу со сломанным каблуком, став похожей на цаплю, и я снова засмеялась.
– Извинись немедленно, – потребовал от нее Мэл. – Или сегодня же вылетишь из института. Я предупреждал.
– Да кто она такая? – закричала брюнетка. – Она в меня запулила! Все видели!
– Лжешь, Штице, – сказал парень. – За поклеп ответишь вдвойне.
– Пусть идет на все четыре стороны, – махнула я благодушно, отсмеявшись. – Ей нужно морально готовиться к частым встречам с Ромашкой.
Не стану же уточнять, что во время каникул нам придется каждый день сидеть за одним столом и любоваться шнобелем мстительного преподавателя.
– Извинись, – приказал Мэл, тряхнув девицу за локоть.
– Извиняюсь, – процедила она, и, вырвав руку, присела на подоконник.
Завидная невозмутимость. Вытерла кофточкой пол и, как ни в чем не бывало, вынула телефон, чтобы позвонить подружкам, и те прибегут с кудахтаньем. Или вызывает эвакуатор, который оттранспортирует домой. Или заказывает в магазине новые сапоги с немедленной доставкой на третий этаж института.
Пусть хоть до следующего утра сидит у окна – это ее проблемы. У меня полно важных дел, и одно из них как раз стоит рядом.
– Пошли, – потянула Мэла.
– Почему не дождалась? – спросил он на ходу. – Я почти дописал. Чуть-чуть не хватило времени.
Не до объяснений мне. Тороплюсь.
– Эва, он спалил тебя незаконно. Ты хорошо отвечала. Нужно подать апелляцию в учебный совет, – продолжал Мэл.
– Подам, подам.
– Вот козел. Почему прилепился к тебе? – недоумевал парень. – Пойдем в деканат, напишешь жалобу.
– Напишу, напишу, – вела его по коридору. Нашла нужную табличку и толкнула дверь. Хорошо, что внутри никого не было, иначе пришлось бы выгонять.
– Эва? Зачем? – заозирался растерянно Мэл.
– Затем, – отрезала, пихнув его в туалетную кабинку, и закрыла дверцу за собой. Взяв руки Мэла в свои, я управляла ими, и его ладони медленно приподнимали юбку, скользя по моим ногам. Дрожь нетерпения подстегивали разгорающиеся зеленые ободки в глазах.
– Эва... может, не здесь... – начал парень, но неуверенное беканье заглушили мои губы.
– Здесь и сейчас.
Горю. Вся горю – от кончиков ушей и до пяток. Даже Дьявольский Коготь раскалился от жара.
– Хочу тебя, – расстегнула ремень. – Очень хочу.
И Мэл не отказался.
Ни в какой деканат мы не пошли – ни через час, ни через два. Мужской туалет сменился пустой аудиторией. Следующим на очереди стал темный закуток на лестнице рядом с чердаком, куда я притащила Мэла.
– Пока есть время, нужно писать жалобу, – сказал он, застегнув рубашку, и заправил ее в брюки.
– Напишем, – ответила я беззаботно, подкрашивая губы в сотый раз, и подошла к Мэлу, чтобы вытереть салфеткой следы от помады на лице и шее, но не удержалась и принялась целовать.
– Эва... Не могу больше... – увернулся он. – Происходит что-то ненормальное. Что с тобой? Ты... ненасытная.
– Значит, ненормальная? Психованная? – вспылила моментально. – Значит, тебе не нравится? Хорошо, я найду того, кому понравится.
И побежала вниз, перепрыгивая через ступеньки. И ведь совершенно не утомилась, зажимая Мэла по разным углам. Тело требовало утолить жажду, в крови струился огонь.
– Эва, постой! – крикнул позади парень, застегивая на ходу ремень.
В холле весьма удачно попалась на глаза афиша, ранее не замеченная. Оказывается, администрация института устроила для студентов и преподавателей фуршетный стол, посвященный завершению сессии. «Вход свободный. Форма одежды – произвольная. Начало в ...». Уже десять минут, как стартовало мероприятие, ознаменовавшее окончание учебных мук, а я и не знала, что в институте кипит общественная жизнь, и что большой спортивный зал ждет меня.
Народу было – не протолкнуться. Всё-таки не каждый день заканчиваются сессии, и изможденные студиозусы отправляются на каникулы, а преподаватели облегченно выдыхают: основная масса учащихся схлынула, остались лишь полнейшие неудачники, которым предстоит отдуваться на пересдачах.
Ну и пусть сессия финишировала с одним проколом, у меня тоже есть право выпить шампанского и, желательно, похолоднее. А есть не хочу. Предпочитаю утолить аппетит иного свойства.
Ринувшись в гущу народа, я поначалу дезориентировалась от запахов и звуков. Парфюм, пот, ароматы пищи, феромоны смешались в кучу. Толпа бурлила, и десятки голосов – мужских и женских – долбили по ушам, истязая барабанные перепонки. Разговоры и смех заглушали негромкую музыку, которая лилась из колонок, добавляя децибелы в общий шум.
Из-за растерянности задор сперва поутих, но после быстрой акклиматизации разгорелся с прежней силой. Схватив бокал с игристым, я приткнулась у стены, пропитываясь атмосферой беспечности. Эхма, сейчас вскочу на стол, как та студентка на новогоднем вечере, и изорву каблуками скатерть-самобранку!
Спортивный зал, отведенный под мероприятие, не стали украшать по случаю фуршета, и веселье происходило в казенном деловом антураже. Весьма демократичное событие, объединяющее студентов с преподавательским составом, – признала я, заметив декана факультета внутренней висорики Миарона Евгеньевича в окружении щебечущих девчонок.
Молодой декан был хорош. Высок, чернобров, со смоляными блестящими волосами, зачесанными назад, и со смеющимися глазами. Объеденье! Правда, нос крупноват и губы полноваты, но разве это важно? Недостатки мужчин бывают ниже пояса.
То, что Миарон Евгеньевич стоял вдалеке, не помешало разглядеть в подробностях его привлекательную внешность и облизнуться. Мое зрение вообще приобрело сегодня повышенную ясность и четкость. Я разглядела и Петю в противоположном конце зала, вернее, почуяла туалетную воду чемпиона с таким же прилизанным ровным запахом, как и её хозяин. Увидела и Макеса, клеившего двух девчонок с внутреннего факультета, и Дэна в компании приятелей, и заметила немало симпатичных парней, которым отправила авансом многообещающие улыбки.
С кого бы начать? Предвкушаю до дрожи.
– Добрый вечер, Эва Карловна, – поздоровался Стопятнадцатый, оказавшись рядом. Он держал в руке нетронутый бокал с шампанским. – Еще одна сессия окончена, чему я рад. Каковы ее итоги для вас?
Подосадовав про себя, я с неохотой переключилась в беседу.
– Ромашка завалил. Незаслуженно, – выговорил язык, а глаза стрельнули в блондинистого парня неподалеку. Старше или младше меня? Не имеет значения.
– Можете подать апелляцию, – предложил декан.
– Подам. А в целом, отлично. Спасибо за помощь. Без вас я не одолела бы сессию, – вела светский разговор одна моя половина, в то время как вторая кидала в блондина призывные взгляды.
Объект моего внимания ответил понимающей ухмылкой и приложил кулак к уху. «Дашь телефон?»
– Не стоит благодарности, – пробасил Стопятнадцатый. – Мы переживали за вас.
«Дам больше», – ответила, приподняв бровь.
– Спасибо, но вы зря волновались. А как узнали мой номер?
«Ого!» – воскликнул парень беззвучно и показал мимикой: «Согласен».
– Ну да, – ответил мужчина, рассматривая задумчиво поднимающиеся со дна пузырьки. – Номерами-то мы не обменялись. Чтобы восстановить упущение, пришлось просить о помощи молодого человека, с которым вы посетили «Лица года». Теперь я спокоен за вас, Эва Карловна. До меня дошли слухи, что вы потрясены... несчастным случаем с юношей-первокурсником. Поэтому приятно видеть вас в здравии. А наш институт снова в глубокой луже.
Слова Стопятнадцатого остудили пыл, и через толщу легкомысленности и возбуждения проник образ Радика. У противоположной стены Мэл протискивался через толпу, оглядываясь по сторонам. Он искал меня – ненормальную, несдержанную.
Психам – психово. Спрячусь за декана и развлекусь, тем более блондин делает недвусмысленные знаки.
Неожиданно нос почуял то самое, что не давало покоя ночью. В то же мгновение я забыла обо всем, даже о флирте с незнакомым парнем. Тонкий аромат витал над толпой – волнующий, будоражащий.
– Прошу, подержите, Эва Карловна, – декан протянул бокал. – Поздороваюсь с Михаславом Алехандровичем, он только что из командировки и на дух не переносит напитки с градусами. Еще раз поздравляю с завершением сессии. Мы перешагнули ее. И с Ромашевичевским уладим недоразумение, не сомневайтесь.
Вручив бокал, Стопятнадцатый направился к декану факультета элементарной висорики, рассекая толпу и кивая встречным.
Мне опять поплохело. Духота наползла, вызывая удушье.
Чтобы снять спазм, я отхлебнула свое игристое и заодно из деканского фужера. Шампанское Генриха Генриховича оказалось ледяным, не в пример моему.
Вкусно, но бесполезно, потому что закружилась голова.
От дальнего угла стола мне отсалютовал бокалом Альрик, и второе "я" встрепенулось. Честно, не хотела пялиться на профессора, но взгляд притягивало как магнитом.
К Альрику подошли студентки-четверокурсницы, решив в непринужденной обстановке пообщаться с интересным мужчиной, но он коротко и скучно ответил, не сводя меня глаз. Девчонки разочарованно отступили, чтобы попозже возобновить атаку на красавчика.
А ведь Альрик сумасшедше красив и харизматичен, – облизнула я губы и нервно отхлебнула из двух бокалов поочередно. И снова отпила, представив, как могло быть с ним в душе и в туалетной кабинке. Или на шелковых простынях, усыпанных лепестками роз.
В висках застучало. Шампанское впустую лилось в горло, которое тут же пересыхало после каждого глотка. А профессор двинулся ко мне, прихрамывая на увечную ногу. Какая нога? Я и не заметила вовсе, следя зачарованно за ленивой грацией движений, с коей Альрик огибал препятствия в виде студентов и преподавателей.
Он смотрел на меня как удав на кролика, и гипнотический взгляд завораживал, отчего в голове перепутались остатки ветренных мыслей.
– Мое почтение, Эва Карловна, – улыбнулся профессор, подойдя. Нас разделял стол. – С окончанием сессии?
Альрик высок. Он великолепен. Черный костюм обрисовывал атлетическую фигуру, и чудилось в ней что-то знакомое и близкое. Скользило по краю памяти.
– Да... спасибо, – пролепетала я и отхлебнула из обоих бокалов – своего и деканского. Стопятнадцатый не станет ругать за выпитое шампанское. – И вас тоже... с завершением... – поздравила сумбурно и снова отпила, поставив пустой бокал на стол.
– Ну, мне еще предстоит страдать на пересдачах, – сказал Альрик, улыбнувшись. Он изучал меня, обегая взглядом, и я машинально схватилась за вырез кофточки. Преподаватели так не смотрят. Так смотрят мужчины, когда чего-то хотят. Интерес профессора пугал и притягивал одновременно.
– Хотя каюсь, не без греха. Сегодняшний экзамен по символистике войдет в историю малой длительностью и большим количеством неудовлетворительных оценок.
– Плохая подготовка у студентов? – промямлила, утопая в небесной синеве глаз. Меня потряхивало, и я снова отпила шампанское из оставшегося бокала. Пол покачнулся.
– Нет. Я спешил, – признался Альрик в должностном преступлении. Ну да, мы же партнеры, и нам можно делиться чем угодно, не таясь. – Наметились посторонние дела, которые... благополучно разрешились. К нашему с вами обоюдному облегчению.
– К чему ободюд... ному? – встряхнула я головой, пытаясь восстановить четкость зрения.
– Почему вы не пришли на обследование? – спросил мужчина, пустившись в обход стола. – Я ждал.
Он ждал? Меня?!
Мир сузился до размеров лица Альрика, его легкой улыбки и ласкающего взгляда.
– З-зачем? Я и так отлично... – вцепилась в столешницу, чтобы не упасть. Перед глазами поплыло.
– Вас можно поздравить? – поинтересовался вкрадчиво профессор, оказавшись в двух шагах.
Стол поехал в сторону, и я залпом осушила бокал в надежде, что в извилинах просветлеет.
– С чем? – выдавила заплетающимся языком.
– Вы обручены? – кивнул мужчина на руку с Дьявольским Когтем.
– А-а, это...
В ушах зазвенело, и противный звук усиливался.
– Что с вами? – спросил озабоченно Альрик. – Вы поб... нели... ва... хо... шо?
– Что? Не понимаю... – выдавила я.
Профессор еще что-то говорил, но голос съедался, как пропадали, истирались прочие шумы в помещении, словно кто-то периодически останавливал звукозапись.
Меня определенно качало. Или это стены танцевали вальс? Хи-хи.
Лицо профессора оказалось рядом – бесконечно знакомое... обеспокоенное... Полоски в янтаре... Откуда это?
Пытаясь удержаться, я схватилась за скатерть, и, падая, потянула на себя блюда, фужеры, тарелки. Все-таки у меня получилось переплюнуть ту девчонку, что танцевала в новогодний вечер на столе.
– Эва! Эва-а! – проник в гаснущее сознание чей-то крик.
Упала... На чьи-то руки... Крепкие, надежные... Родные...
Легкое тревожное прикосновение опалило висок, прежде чем бездна распахнула объятия.
__________________________________________________________
clipo intacti * , клипо интакти (перевод с новолат.) – щит неприкосновенности
defensor * , дефенсор (перевод с новолат.) – защитник
сertamа*, цертама (пер. с новолат.) – состязание, соревнование, как правило, нелегальное
dimicata*, димиката (перевод с новолат.) – схватка между двумя, дуэль
22. АшшАвара абА*
Когда просыпаешься с хорошим настроением, то и день пройдет на ура.
Я попрыгала на кровати, и в зеркале во всю стену отразилась непричесанная девушка в шортиках и линялой растянутой футболке. Обожаю комфортную одежду и ношу, пока она не начинает расползаться. Мама часто укоряла меня за сентиментальность, а я в ответ смеялась. Теперь мамы нет, а привязанность к удобным вещам осталась.
Моя комната похожа на медицинскую палату из-за белых стен и потолка, но я не хочу другую, потому что интерьер подбирала мама.
За завтраком кроме меня и сестры никого не было. Люблю нашу столовую. Много окон, ощущение простора, яркая веселая плитка на полу.
– Где все? – полюбопытствовала я, намазывая масло на булочку.
– Смотря кто тебя интересует, – потянулась Аффа как кошка.
В столовую вошел темноволосый парень в униформе и поставил поднос с тарелками и чашками.
Симпатичный и новенький. Раньше я его не видела.
Рука сестры поползла по черной штанине вверх и замерла чуть ниже поясницы чернявого.
– Парни из нашего круга высокого мнения о себе и считают, что достойны большего, хотя не представляют собой ничего особенного, – сказала Аффа. – Куда интереснее общаться с простыми ребятами. Они знают, чего хотят от жизни.
Чернявый не дрогнул и не пролил ни капли. Он расставил чашки и замер, вытянувшись в струнку.
– Здрасте, – кивнула я.
– С прислугой не здороваются, – напомнила сестра. – Хотя кому говорю? Грязную посуду забери, – велела парню, и пока тот управлялся, сказала: – Отец нанял его через агентство. Этот типчик с западного побережья и отрабатывает долг брата. Того прирезали, а денежки надо возвращать.
В столовой появился Пьер. На самом деле его зовут Петей, но он требует, чтоб к нему обращались на иностранный манер. Пьер устроился рядом со мной и поцеловал в щеку, потому что он – мой жених и к тому же сын премьер-министра. Наследник фамилии.
Подтверждением серьезности наших отношений стало кольцо на моей руке и обещание Пети, ой, то есть Пьера, данное на семейном ужине.
Афка бесится по этому поводу и завидует, но не подает виду. Её лозунг: «Нужно брать от жизни всё, прежде чем лезть в петлю».
Пьер – настоящий джентльмен и не позволяет себе вольностей. Мы не целовались серьезно ни разу, хотя обручены больше полугода.
– Поедем на цертаму*? – предложил он. – Я сегодня участвую.
Поедем, хотя мне не нравятся шумные сборища.
По приезду домой я столкнулась в дверях с мачехой, вернувшейся после прогулки по магазинам, и новенький из прислуги нес за ней пакеты. Когда-нибудь вторая жена отца разорит нас, говорит Афка.
Сестра и я учимся в лицее для благородных девиц, и через год, когда закончу учебу, мы поженимся с Петей, ой, то есть с Пьером. Не представляю, каково это – быть замужем.
Пьер пригласил меня в Оперу. Вернувшись вечером, я столкнулась с чернявым, выходившим из будуара мачехи. Нет сомнений в том, чем они занимались. Мачеха коллекционирует свои прихоти, а отец погружен в работу и ничего не замечает. Он ректор института, и у него необычное имя – Стопятнадцатый. Иногда я не понимаю отца. Зачем жениться, если не видишь ту, что рядом с тобой? Наверное, в попытке забыть маму он решился на повторный брак, но новая жена оказалась жалким суррогатом. Изабелла младше отца в два раза и вертит им как хочет.
Парень посторонился, пропуская меня, и я прошла мимо с гордо поднятой головой и презрительным видом.
А потом настал черный день. Я узнала, что у Пьера есть другая. Оказывается, меня держат для приемов и журнальных обложек, а какую-то простушку – для чувств и чего-то большего.
Я увидела их из автомобиля. Наш водитель заболел, и за мной приехал тот парень, которого нанял в агентстве отец. Афка как всегда прогуливала учебу, ошиваясь по закрытым клубам.
Машина стояла на перекрестке, ожидая зеленого сигнала светофора, и тут на противоположной стороне улицы из затрапезного кафе вышел Пьер с какой-то девушкой. Они обнялись и бурно поцеловались у выхода.
Я выскочила из автомобиля и, не обращая на сигналящие машины, помчалась, куда глаза глядят. Бежала в неизвестность, пока меня не остановили в каком-то переулке.
Чернявый встряхнул меня:
– Успокойся. Он не стоит твоих слез.
– Ты прав, – сказала устало, и мы пошли к машине.
По дороге домой я думала о том, что скажу Пьеру при встрече и верну ли кольцо с обязательствами.
– Эва, – сказала парню, выходя из автомобиля.
– Мэл... то есть Егор, – ответил он.
***
Датчики, трубки...
Приборы полукругом... Мигают огоньки, ползет зеленая ломаная на круглом экране, скачут цифры на электронном табло, накручивается лента энцефалограммы – скачки, взлеты, ровные полосы.
Пиканье отмеряет удары пульса – то постукивает редким метрономом, то заливается трелью. Сердце борется.
Чуть слышно гудит аппаратура. В прозрачном тубусе ходит помпа-гармошка, нагнетая кислород. По трубкам живительный газ идет к кислородной маске. К Эве.
Прозрачный саркофаг над ней. Руки вытянуты вдоль тела, в венах по катетеру. Сетка датчиков на голове. Голубая больничная рубашка. Одежду снимали, разрезая с великой осторожностью.
Бледна и, кажется, что спит. Разве что не дышит.
Лампы автоматически переключились, настроившись на вечернее освещение.
– Третьи сутки на исходе, – сказал Мэл.
Он живет здесь, в стационаре институтского медпункта, оборудованном в срочном порядке по последнему слову медицины. В дорогостоящих лекарствах нет недостатка. Лучшие врачи страны отслеживают изменения в самочувствии и проводят консилиумы. Перед дверью круглосуточно дежурит охрана.
Премьер-министр взял под личный контроль из ряда вон выходящий случай и заслушивает два раза в день доклад о состоянии здоровья пострадавшей.
Доступ в стационар строго ограничен, кроме Мэла, медперсонала, узкопрофильных специалистов, высшего руководства страны, сломленного горем отца, Мелёшина – старшего и ... профессора Вулфу. Об этом настоял Мэл.
Администрации института отказано в доверии, администрация – под подозрением. Впрочем, как и все.
Рубля приказал найти преступника во что бы то ни стало, и оба департамента роют носом землю. Дознаватели ведут повальные допросы, развернулось масштабное следствие.
– Третьи сутки заканчиваются, – повторил Мэл. Он без пиджака и галстука, с закатанными рукавами рубашки.
– Не скажу ничего нового. Специалисты объяснят лучше меня. Наблюдается неуклонное ухудшение, – признал профессор. Проглядев пачку графиков и таблиц, он отбросил их в сторону.
При этих словах Мэл закрыл глаза точно от мучительной боли.
– Доза яда убийственна, – продолжил Вулфу. – Как правило, в итоге – кровоизлияние в мозг, обширный инсульт и летальный исход. Удивительно, но организм до сих пор борется.
Мэл закусил щеку и отвел взгляд в сторону.
– Почему она? – воскликнул с отчаянием.
– Почему? – переспросил мужчина, вытягивая увечную ногу. – Предположений много, как и мотивов.
Собеседники сидели друг напротив друга, разделенные саркофагом. Сегодня они впервые заговорили, оставшись вдвоем. Им мешали люди, суматоха. Профессор приходил и наблюдал со стороны за бесконечными обследованиями, совещаниями и назначаемыми процедурами.
– Прежде всего, её отец, – начал Вулфу. – Каким бы безоблачным ни виделось будущее, дочь – его уязвимое место. Он не может рисковать.
– Откуда вы знаете? – спросил холодно Мэл, неприятно задетый тем, что профессор в курсе своеобразных отношений Влашека и его дочери.
– У меня свои источники.
– Он не выглядит радостным, – усомнился в домысле Мэл.
Влашек приезжал в институт дважды в день – утром и вечером. Здоровался молчаливым рукопожатием и выслушивал динамику состояния дочери за прошедшие сутки.
– Висор – цена тому политику, который не умеет играть разные роли, – заметил веско мужчина. – Неужто он должен светиться от счастья?
– Ну, да... Он мог... – признал Мэл, подумав. – Но я не верю. Риск большой, однако его покрыли гарантии.
– Имеете в виду брачный союз Влашеков с Мелёшиными? – улыбнулся собеседник, и взгляд Мэла ответил вызовом. – Хорошо. Допустим, Влашека устроили выгоды, получаемые с браком дочери. Отсюда вытекает второе предположение. С заключением союза в правительстве сформируется мощная коалиция, и кое-кому заранее не понравилось усиление позиций отдельных кланов. Завистники и недоброжелатели боятся, что Влашек доберется до поста премьер-министра, и что ваш отец получит исключительные полномочия. Поэтому они решили убить в зародыше альянс, устранив дочь Влашека.
– Да... Я думал над этим, – взъерошил волосы Мэл.
– Таким образом, круг подозреваемых расширяется, вернее, растет список возможных заказчиков. Следующее предположение отсеялось из-за выяснившихся обстоятельств.
– Какое?
– Коготь Дьявола. Ваша семья вне подозрений.
Слабое утешение. После произошедшего мало кто верит в силу фамильного артефакта, и в обществе открыто говорят, что Мелёшин-старший решил избавиться от неугодной избранницы сына, спутавшей планы семьи.
– Далее... – продолжил Вулфу. – Могли отомстить за элементарное пренебрежение правилами приличия. Если не путаю, ваш отец разорвал договоренность о браке с отцом другой претендентки в шаге от соглашения. Так что решение вашего батюшки сочли оскорблением чести и достоинства.
– Отец не разрывал, – огрызнулся Мэл. – Это сделал я.
– Неважно, – улыбнулся уголками рта профессор.
– Значит, вы обвиняете Аксёнкина в покушении? – ощетинился Мэл.
– Я строю предположения. Обвинять – дело следствия.
– Интересная у вас логика. Могу выдвинуть встречную гипотезу. Эву отравили из-за вас.
– Из-за меня? – удивился Вулфу.
– Да. По институту начали гулять слухи об осмотрах в лаборатории. Эве не раз угрожали. Косвенно, с применением волн. Думаю, предупреждали по-хорошему, чтобы она отказалась от дел с вами.
Профессор некоторое время молчал, обдумывая услышанное.
– Ваша гипотеза абсурдна, – сказал, наконец.
– Не более чем ваша, насчет Аксёнкина.
– Хорошо. Принимаю ее, но с натяжкой, – признал мужчина после задумчивого затишья. – Видите, сколько предположений лежит на поверхности. А сколько сокрыты в глубине?
– Откуда вы знаете об... Аксёнкине?
– С некоторых пор мне интересно всё, что касается Эвы... Карловны, – объяснил профессор.
Вскочив с кресла, Мэл подошел к окну, и мужчина безотрывно следил за ним: мальчишка полыхал ревностью как факел.
– Не понимаю, как она умудрилась схватить нужный бокал, – сказал Мэл, вернув дыхание в норму. – Из двух десятков одинаковых выбрала со стола тот самый. Может, кто-то навязал ей или предложил?
– Предлагал Генрих Генрихович, но не пить, а подержать. Свой бокал она взяла со стола. Следствие восстановит картину случившегося посекундно, но могу предположить, что бокал изначально стоял так, чтобы Эва Карловна заметила его. Это психология. Обычный прием в стратегии продаж. Умение подать нужную вещь, показать ее особенность, вычленить из множества одинаковых. Или яд добавили, когда Эва Карловна отвлеклась. На секунду поставила бокал на стол, отвернулась, – и готово.
– Получается, что тот, кто... Значит, он находился рядом с ней? За её спиной?
– Вполне возможно, – пожал плечами Вулфу. – Что вас удивляет? Смешно думать, будто заказчик действовал напрямую. Для деликатных дел обычно нанимают профессионала. Тот находился неподалеку от Эвы Карловны, пока не убедился, что нужный бокал у нее в руках.
– Почему заказчик и исполнитель не может быть одним лицом? – возразил упрямо Мэл. – Например, студентка, которую отверг преподаватель символистики? А? Как вам?
– Вижу, вам не дает покоя этот вариант, – поджал губы профессор.
Мэл отошел от окна и сел в кресло, взявшись мять кулаки.
– Неужели нет выхода? – спросил с отчаянием.
– Антидота не существует – ни медицинского, ни висорического. Остался от силы день или два. Дезинтоксикация, симптоматическая терапия и вентиляция легких лишь оттягивают финал. Она и так продержалась достаточно времени.
Мэл судорожно вздохнул.
– У меня к вам предложение, – сказал, взглянув пристально на Вулфу, и тот приподнял бровь. – Но прежде скажите... Я знаю о вас. О таких, как вы.
– Лично контактировали? – спросил с усмешкой мужчина.
– Да. Сталкивались на цертаме*... И в департаменте отца. Его заместитель – такой же, как вы... Я читал. И дед рассказывал...
– В том нет особого секрета, – ответил снисходительно профессор. – Считайте мой вид редкой национальностью или малой народностью, имеющей право на существование. Времена, когда нас преследовали и истребляли, канули в лету, равно как способность оборачиваться, обращение адептов и кровосмешение с людьми.
