Текст книги "Sindroma unicuma. Finalizi (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)
Тихое треньканье напомнило, где вчера позабыли беднягу, а уже через минуту сонливость точно ветром сдуло.
– Мэл! – залетела я в спальню и ринулась на кровать. – Мэл, просыпайся!
Парень выбрался из-под одеяла и при этом выглядел так, будто ночью разгрузил целый состав, не меньше.
– Ну? – спросил с закрытыми глазами.
– Отец прислал сообщение! Назначает встречу... – посмотрела на запястье, – через час! Боже мой! – вскочила и заметалась, собирая раскиданную одежду.
Мэл потер шею и сладко зевнул:
– И что им всем не спится с утра? Звук отключи. Нервирует.
– Как? Я вообще не знала, что «Прима» может принимать сообщения, – швырнула пиликающий телефон на одеяло и побежала в ванную наводить марафет. Руки дрожали, и мне так и не удалось накрасить ресницы. Плевать на искусственную красоту, буду довольствоваться естественной.
Выскочив из ванной, бросилась к сумке, чтобы достать платье. Хорошо, что оно немнущееся, а то я, разнервничавшись, подпалила бы утюгом ткань или обожглась бы сама.
Мэл приплелся на кухню и, упав на стол, нажимал кнопки в телефоне.
– Твоя «Прима» может принимать и отправлять сообщения. У тебя стоял дозвон до прочтения, – сообщил, потирая глаза спросонья.
Я понеслась в спальню на поиски колготок, которые умудрились запропаститься в большой квартире Мэла.
– Отец указал адрес. Где это? – крикнула оттуда.
– Пятнадцать минут ходу на машине, – зевнул Мэл и потянулся. – Не боись, успеем.
Мне бы его гранитное спокойствие. Все эти дни я ждала, что родитель даст знать о себе, и все же сообщение явилось как гром среди ясного утра.
Парень ушел в ванную, а я в спешке наводила последние штрихи. Из-за трясучки сломала ноготь, и пришлось срочно подравнивать его и подпиливать. На левой руке тускло блеснул желтый ободок. За ночь припухлость прошла, и колечко с натугой провернулось на пальце. Тонкое, незатейливое – ни камешков, ни прочей инкрустации. Зато фамильное.
Мэл! Вчера! Надел мне кольцо!
В утреннем свете на меня напала паника. Что мы наделали! Что я натворила! Как могла согласиться на авантюру? О серьезных намерениях Мэла узнает его родня, узнает Мелёшин-старший. Ой, что будет!
Торопливо выпив сборный коктейль – капли, сироп, порошок из саше – я метнулась укладывать сумку. Парень деловито прошагал в спальню и вскоре вернулся одетым для выхода в люди.
– Зачем таскать туда-сюда? – спросил, наблюдая за вещами, бросаемыми в спешке. – Отбери необходимое, а остальное оставь здесь. Потом еще привезем.
– Ой, Мэл... Егор, нужно сообразить, что брать, а что не брать, а у меня сейчас голова не варит.
Но хотя извилины и закручивались с трудом из-за предстоящей встречи, воображение живо нарисовало две зубные щетки в стакане и мое белье на одной полке с одеждой парня. Зря Мэл великодушно предложил, он еще не догадывается о моей неряшливости.
Хозяин хлопал дверцей холодильника и щелкал кнопками кухонных агрегатов, те пикали в ответ и тихо шуршали, работая.
– Эва, не суетись. Успеем. Иди завтракать.
– Не хочу, – отказалась нервно.
– А надо. Иди сюда.
Пришлось подчиниться. Я торопливо схватила с тарелки бутерброд и откусила большой кусок.
– Фусно, – промычала с набитым ртом. – Тофе саф котофил?
– Сам разморозил, – сказал Мэл, изучая мое платье, точнее, его длину. Я машинально одернула пониже, но все равно колени остались открытыми.
И вообще, парень разглядывал меня задумчиво, прищурив глаз... внимательно, что ли? Как будто я утаила от него нечто важное, и он знал и ждал, когда наберусь смелости признаться.
Ничего похожего за собой не чувствовала, поэтому суматошно зажевала второй бутерброд и, чтобы не подавиться, запила большим глотком кофе из кружки Мэла.
И в лифте он меня разглядывал, а я нервничала, во-первых, из-за свидания с отцом, во-вторых, из-за того, что кольцо вдруг стало непомерно тяжелым, а в-третьих, из-за пристального внимания парня. Может, при белом свете он увидел мою невзрачность в подробностях и осознал, что совершил ошибку, заявив о намерениях?
Уставившись в пол, я судорожно вспоминала заготовленные для отца фразы, неоднократно отрепетированные в мыслях. Усядусь нога на ногу напротив родителя и буду вести себя независимо и уверенно. Мной теперь чревато помыкать, потому что я давно не ребенок, а взрослый человек, связанный обязательствами.
Ой, кольцо! – снова понесло меня в дебри паники. Фамильное украшение и наверняка очень ценное – на руке у беспородной девчонки и к тому же слепой.
– Что тебе снилось ночью? – спросил Мэл, прервав молчание, когда машина вырулила на проспект. Парень затемнил стекла «Эклипса» из-за снега, слепящего глаза.
Я наморщила лоб.
– Не помню. Это важно?
– А мне кое-что приснилось. Но теперь не уверен, был ли это сон или явь.
Он оттянул ворот джемпера, показав два темных продольных пятна на шее у ключицы.
– И с другой стороны то же самое, – сказал Мэл. – А на спине вот так, – на секунду отняв руки от руля, продемонстрировал, как кошка съезжает по шторе.
О чем он? Какие царапины? Какие засосы? Ничего не помню. Перед глазами черный квадрат.
– Я не могла, – пробормотала, чувствуя, как запылало лицо. – Это не я.
– А кто же еще? – ухмыльнулся Мэл, следя за дорогой.
В голове замелькали смутные отрывочные образы, и в памяти мало-помалу вырисовался знакомый сон о лесе и последствия сновидения – на грани животной потребности, грубые и агрессивные.
Батюшки, неужели это вытворяла я?
Лес снится к переменам, сказала Аффа. Перемены в моей жизни не хотят заканчиваться, но какое отношение имеет к ним хозяин леса, неизменно присутствующий в спящем сознании? Мне вспомнилось ночное кокетливое заигрывание второго "я". Сновидение можно истолковать и по-другому. Во сне моя проекция, поняв, что хозяин чащобы не обидит, отбросила боязнь и начала искушать его – наивно и безыскусно, и подсознанию до дрожи понравилось ответное «да», пронесшееся призывным рыком над опушкой.
Что со мной? Может, мне снятся нереализованные фантазии, и пора записываться на прием к психиатру? Хватит. Пора обсудить ненормальность, ставшую закономерной, со Стопятнадцатым или с профессором, но завуалированно, потому что стыдно рассказывать подробности, когда мужчины станут расспрашивать. В особенности будет неловко перед Альриком.
Зато последствия необъяснимой ночной необузданности испытал на себе Мэл.
– Очень больно? – спросила, смущенно потупившись.
– Терпимо.
Непонятно, то ли Мэл посмеивался, то ли поморщился.
Ох, позорище.
Зазвонил телефон, и на экране высветилось: «Петя». Мой теперь уже окончательно и бесповоротно бывший парень наконец-то соизволил объявиться на третий день после фееричного боя с Танкером Громобоем и не менее фееричной драки с ранеными и погибшими в подвале «Вулкано».
– Привет, Эва, – поздоровался чемпион хриплым, точно простуженным голосом. – Как ты? И где?
– Ничего, нормально, – покосилась на Мэла, поворачивавшего машину направо. – Собираюсь на экзамен.
– Это хорошо. А я возвращаюсь домой. Приведу себя в порядок и тоже попробую сдать, если получится.
– Значит, тебя только что выпустили? – удивилась, позабыв о нервозности, и Мэл оглянулся на восклик.
– Да, родители внесли залог. Эва, мы могли бы поговорить?
– Петя, мне некогда, – ответила взвинченно. – При случае встретимся.
– Конечно, – согласился он покорно. – Прости, Эва. Я виноват.
– Ладно-ладно. Пока, – попрощалась торопливо и рассоединилась с ним.
Мэл промолчал и, как ни странно, не стал выносить резолюцию по поводу разговора со спортсменом.
Неожиданно «Эклипс» затормозил у кромки тротуара. Водитель выскочил в незастегнутой куртке, не глуша двигатель, и забежал в небольшой павильон, а через минуту в моих руках очутился роскошный букет миниатюрных роз – темно-бордовых с голубоватыми прожилками и бахромой. Мэл поцеловал меня в щеку.
– С-пасибо, – пролепетала я, зарываясь носом в розы и вдыхая восхитительный цветочный аромат. – За что?
– Восполняю вчерашнее упущение.
– Ой, это человечки? – вгляделась в крошечные блестящие штучки, выскакивающие из сердцевины бутонов и юркающие обратно, едва взгляд сосредотачивался на них. – Не пойму. Шарики, что ли?
– Иллюзии. А какие, догадайся сама, – улыбнулся Мэл.
Наверное, он хотел, чтобы я отвлеклась и перестала без конца дергать собачку на замке, норовя оторвать её с мясом от куртки.
– Вы и раньше договаривались с помощью сообщений? – спросил Мэл, поглядывая в зеркала заднего вида, когда машина тронулась дальше.
– Раньше у меня не было телефона. Обычно отец извещал через кураторов-посредников, или я сама звонила, и он назначал место встречи.
Попытки уследить за скачущими микроскопическими штуковинами немного расслабили меня, и напряжение ослабло.
Мэл остановил машину у обочины и опять не стал застегивать куртку.
– Чуток припоздали, – сказал, помогая выйти из «Эклипса». За ночь похолодало, и щеки обдало морозцем, заставившим меня поежиться. Погода, побаловав затяжным потеплением, щелкнула по носу, напомнив, что зима, пусть и бесснежная, еще не закончилась.
– Простудишься. – Я нервно сдвинула полы куртки Мэла.
– Заботишься? – улыбнулся он. – Над тротуаром теплый пояс. Пошли.
В противовес невозмутимости парня меня начало потряхивать.
Отец назначил встречу на неширокой улочке, опоясанной непримечательными зданиями, на фасадах которых прикрепились вразброс крошечные балкончики. Искомое заведение выглядело скромно и не выделялось среди стеклянных витрин первых этажей, разве что значок "V" на двери указывал на претензии к избранности посетителей. Чересчур консервативно. Сейчас не принято демонстрировать открыто разделение общества на висоратов и слепых. Даже в «Инновации» не было таблички, хотя вряд ли кто-нибудь из невидящих решился посетить элитное столичное кафе.
При входе нас встретил распорядитель – рослый мужчина с выпяченной нижней губой и несуразным носом, словно бы склеенным из папье-маше.
– Мне... нам назначено, – пояснила я нервно, запоздало обратив внимание, что прихватила букет с собой.
– Попрошу отвести машину в предназначенное для стоянки место, – объявил чопорно распорядитель.
– Куда? До ближайшего знака триста метров, – возмутился Мэл.
– Прошу отвести колесное средство, в противном случае полосу освободят эвакуатором, – занудел распорядитель, оттопырив губу, и потянулся к оранжевой кнопке вызова, видимо, предназначенной для вредных посетителей вроде моего парня.
Мэл чертыхнулся.
– Эва, я сейчас, – крикнул и бросился к машине. Скоро от цветов останутся голые прутики, если не прекращу беспокойно постукивать букетом по ноге.
– Вас ждут, – распорядитель с важным видом указал направление, взмахнув рукой.
– А.. э-э... со мной молодой человек, – показала я на дверь. «Эклипс» исчез из виду.
– Вижу и прошу, – настаивал губастый.
От выхода меня перехватили двое мужчин в черных костюмах, с одинаково бесстрастными лицами и квадратными подбородками, но не стали обыскивать. Что-то новенькое. Раньше папенька не задействовал телохранителей, предпочитая приезжать на встречи в одиночку.
Один «шкаф» впереди, другой за спиной – проводили меня в угол небольшого зала, пустовавшего утренней порой, к шторам из черного стекляруса. Занавесь отодвинулась, шурша, и я очутилась за пустым столом напротив отца. Родитель не стал снимать плащ, за расстегнутыми полами которого виднелся строгий деловой костюм. Значит, разговор будет скоротечным и неприятным.
– П-привет, – облизнула нервно губы и выложила букет на стол, потому что цветы мешали незаметно терзать ногти под столом.
Родитель взглянул на измученные розы и швырнул мне свернутую газету. Рулончик оказался толстым – сразу видно, что политические новости и грязные сплетни утрамбовались в тесном соседстве на ста страницах.
Руки дрожали, и взгляд разъезжался, пока не сфокусировался и заметил в углу газетной полосы два статичных цветных снимка. Несмотря на отвратительное качество съемки, действующие лица были узнаваемы, по крайней мере, для меня. На одной из фотографий я стояла у «Эклипса», а темноволосый парень в куртке с меховой опушкой наклонился ко мне, обнимая. Я тоже тянулась к своему спутнику, и у читателей не оставалось ни грамма сомнений, что мы вот-вот поцелуемся. Из-за того, что парень наклонился, его лицо было невозможно разобрать, как и номер автомобиля, выпавший из объектива фотокамеры. Где сделан снимок? У банка? У «Инновации»? Уж и не вспомню, где это могло случиться. На втором снимке я шла под руку с тем же темноволосым незнакомцем и весело смеялась. Только сейчас мне было совсем не смешно. И опять моего спутника сфотографировали с таким расчетом, что он повернулся в профиль, но тоже улыбался и нес в другой руке сине-желтую сумку. Мы шли по бесснежному тротуару, а значит, дело происходило в центре, но мне не приходило на ум, где. Подпись под фотографиями выглядела цивилизованно, и я выдохнула от невольного облегчения. «Кто загадочный избранник дочери министра экономики К.С. Влашека, взорвавшей своим появлением ежегодный прием „Лица года“?» – вопрошал неизвестный папарацци.
Знали они всё, эти фотографы и репортеры, но выбрали нужные снимки, чтобы развить интригу и разжечь интерес обывателей. А может, издатели газеты воспользовались помощью услужливого анонима, подбросившего готовые фотографии? Например, Мелёшин-старший мог оказать бескорыстную поддержку отечественной прессе.
– Восьмая полоса, – сказал коротко отец, и я сглотнула. – Пока что не разворот и не первая страница. Мелкий кегль без заголовка и статьи. Но завтра снимки напечатают во всех изданиях. Итак?
От меня ждали объяснений. Что сказать? Пожалуй, начну с того, что напомню родителю о телефонных оскорблениях в лаборатории профессора. Можно откровенничать, не таясь, потому что шторы улавливают и обрезают звуки вне зоны разговора. Отец всегда перестраховывается.
Во рту пересохло. «Да, папа, я живу, как ты посоветовал. Зарабатываю тем, что умею делать, а именно прыгаю по чужим кроватям».
Неожиданно штора раздвинулась, и рядом на стул шумно плюхнулся Мэл. Товарищ с квадратным подбородком замер позади, приготовившись по первому зову скрутить наглеца в каральку.
– Он со мной, – объяснила родителю, и собственный голос показался трусливым и слабым. Прокхыкавшись, я придала интонации твердость: – Мы вместе.
Отец кивнул, и шторки сомкнулись за удалившимся громилой, а Мэл вдруг привстал и протянул руку, сверкнув улыбкой во все тридцать два:
– Здравствуйте, Карол Сигизмундович! Для меня большая честь познакомиться с вами. Я Егор. Мой отец – Артём Константинович Мелёшин.
Несколько секунд папенька созерцал протянутую руку, но всё-таки пожал в ответ, нахмурившись еще больше, отчего на лице стали видны следы усталости и недосыпа, поначалу незамеченные мной из-за взвинченности. А Мэл разошелся. Он приобнял меня с довольным видом, и его взгляд упал на газету.
– Карол Сигизмундович, поясню без долгого предисловия. На фотографиях Эва и я, – сообщил родителю в лоб. – Извиняюсь за бестактное поведение и пусть с некоторым опозданием, но прошу у вас руки вашей дочери. В знак серьезности намерений я преподнес ей небольшой подарок как залог наших отношений.
Некоторое время отец осмысливал фразу, как и я. Он моментально сообразил, что тип, тискающий его дочь на скандальных фотографиях, оказался сыном начальника Департамента правопорядка. И этот тип сидел напротив с самоуверенным видом, осмелившись просить руки дочери министра экономики. Мэл попросил моей руки?!
Родитель буравил взглядом то меня, то Мэла поочередно, и постукивал пальцами по столешнице. Конечно же, он не поверил во внезапную пылкость чувств парня. Вероятнее всего в голове папеньки проносились следующие мысли: Мелёшин-старший пронюхал, что дочь нового министра экономики – слепая, и решил шантажировать обнаруженной сенсацией, для чего не погнушался привлечь сына. Но зачем тогда фарс с предложением руки и сердца? Ради чего жертвовать наследником? А ради того, что если жить дружно и без угроз, то Влашек будет стараться и тянуть лямку изо всех сил. Дочь – засохший ломоть, безмозглый и с грязной биографией, но, неожиданно выяснилось, что и в нее можно вкладывать инвестиции. Начальник Департамента правопорядка в качестве потенциального родственника – это не тяп-ляп. Это сила и прикрытие. Это новая коалиция в правительстве, диктующая свои условия. Только вот каковы размеры щедрости Мелёшина-старшего? Неужто он решится положить свою фамилию на брачный алтарь ради безродной неприметной девчонки? И почему действует через сына, вместо того, чтобы назначить встречу тет-а-тет и поговорить начистоту?
Словом, я практически воочию видела, как в голове родителя крутились с бешеной скоростью шестеренки. Он ни на миг не поверил Мэлу и испугался, почувствовав себя жирной рыбиной на крючке. Отцу было проще избавиться от проблемной дочери навечно. Вдобавок актуальность моего существования оказалась под сомнением из-за возникшего нездорового интереса премьер-министра к семейству Влашеков.
– Странный у вас подход к делу, молодой человек, – высказался, наконец, папенька. – Ответственные решения не принимаются спонтанно, под влиянием момента.
– Видите ли, Карол Сигизмундович, симпатия между мной и Эвой возникла давно, но мы объяснились лишь на прошлой неделе, поэтому на «Лицах года» оказались не вместе. Однако я не принял от Эвы отказа и с радостью помог ей в подготовке к приему, – выдал Мэл как по писаному.
Ишь лисяра! Хитрый и речистый, – невольно восхитившись, я с благодарностью улыбнулась парню, а он в ответ сжал мою руку под столом. Мэл вовремя ввернул о средствах, потраченных на подготовку к «Лицам года», и, таким образом, покрыл мои нечестные делишки. По крайней мере, отца перестанут раздирать подозрения относительно источника доходов.
Родитель сделал вид, что не заметил тонкой шпильки в свой адрес. Как же так: доченька не соизволила известить родного отца о приглашении на прием и предпочла навести светский лоск с помощью кредитных карточек какого-то парня, или, говоря прямо, за деньги Мелёшина-старшего. Двусмысленная ситуация, что ни говори.
– Моя дочь доверчива и обладает широтой души, делясь ею без остатка, – выдал папенька неожиданную похвалу, от которой у меня поднялись домиком брови, и без перехода напал на Мэла: – Поэтому заявление об искренности и серьезности намерений вызывает сомнения. Родители в курсе ваших планов?
Иными словами, вскрывай карты, мелкий интриган, потому что игра шита белыми нитками. Не верю в безумную любовь к серой крыске. Разве в такое можно втрескаться по самое не хочу? Здесь возможен лишь деловой интерес, то есть министр экономики как цель, и его дочь как способ добраться до неё. А может, девчонку запугали? Велели сидеть тихо, кивать, отвечать «да» на все вопросы и уверять во взаимных чувствах к парню, соизмеримых разве что с цунами высотой с десятиэтажный дом.
– Понимаю ваше недоверие, – ответил Мэл, лучезарно улыбаясь. – Родители знают. Эва, будь добра, покажи Каролу Сигизмундовичу подтверждение серьезности моих намерений.
Я неохотно положила на стол руку с подарком парня. Отец сперва посмотрел бесстрастно на незатейливое украшеньице – кольцо и кольцо, что в нем особенного? – а потом заинтересовался и, взяв мои пальцы, потер ободок.
– Что-то знакомое, – сказал, вглядываясь. – Ungis Diavoli*, если не ошибаюсь.
– Не ошибаетесь, – кивнул Мэл.
Родитель в задумчивости водил пальцем по тусклому металлу. Унгис... Унгис диаволи... коготь... дьявол... Фамильное кольцо Мэла – Коготь Дьявола! И что с того? Мне ни о чем не говорило это название, в отличие от отца, поглядывавшего теперь на Мэла с гораздо меньшей враждебностью. Черт, в атласе уникальных раритетов, пролистанном в институтской библиотеке, не упоминалось об этом Ungis Diavoli.
– Оно не терпит женщин, – сказал папенька.
– Эва – опекун кольца. Оно будет ждать, пока не придет время. Такое бывало, – объяснил Мэл.
Сплошные загадки, причем мой парень и родитель говорили на одном языке в отличие от меня, ничего не понявшей из короткого диалога. Мне бы возмутиться и постучать кулаком по столу, требуя объяснений, но я поняла, что лучше сидеть и улыбаться как безмозглая куколка, делая вид, что чрезвычайно рада счастию, оказанному Мэлом.
Какой опекун? Разве кольцо можно опекать? Охранять, чтобы не отобрали ненароком? Ух, Мэл, останемся вдвоем, я тебе покажу!
Губы родителя тронула едва заметная улыбка и тут же пропала. Или злая гримаса?
– Насчет снимков, – сказал парень. – Позволите ли, Карол Сигизмундович, во избежание недоразумений поставить прессу в известность? Со своей стороны приложу все усилия, чтобы свести к минимуму внимание журналистов к вашей частной жизни. В этом есть резон и для меня, поскольку не хочу, чтобы любопытные лезли в наши с Эвой отношения.
Отец не ответил. Он жевал губу, размышляя.
Наверняка думал о новых обстоятельствах, выявившихся в связи с вручением дочери фамильного кольца древнего рода. Думал о том, знает ли сидящий напротив мальчишка, что невзрачная избранница слепа, и что отсутствие способностей передалось ей от матери – ссыльной с побережья. Думал о том, устроить ли мне несчастный случай или самоубийство, и как можно быстрее. Думал о том, придется ли тратиться на банкет и прочие официальные церемонии, сопутствующие обручению. Думал о том, как ему вести себя с Мелёшиным-старшим: игнорировать, выжидая, когда тот сделает первый ход, или поговорить напрямик, чтобы не мучиться бессонницей?
При Мэле родитель не решился затевать семейную разборку и унижать меня словесными оскорблениями. В поддержке парня есть несомненный плюс, – воодушевилась я.
– Также хочу заверить, что беру на себя полную ответственность перед Леонисимом Рикардовичем и сделаю все возможное и невозможное, чтобы убедить его в серьезности моих намерений к Эве, – сказал Мэл.
И где он научился выражаться мудрено и без запинки? Прирожденный оратор.
– Хорошо, – выдал папенька после долгого молчания, мучительного для меня. – Сроку на всё – двое суток. О дальнейших шагах сообщу, – и поднялся, давая понять, что разговор окончен. Отец подал руку Мэлу, и они обменялись рукопожатием, после чего родитель вышел из импровизированного закутка, и между стеклярусными шторками, заходившими ходуном, я разглядела телохранителей, проследовавших с папенькой к выходу.
Он ушел! А я жива и невредима! И мне не угрожали, а общались на равных!
Ладно, если быть честной, отец общался, в основном, с Мэлом, а я сидела в качестве бесплатного приложения, из-за которого приключилась заварушка.
– Вот видишь, – заулыбался Мэл, снова захватив в плен мою руку, – а ты боялась.
– Итак, – вытянула ее и прижала к груди. – Сейчас ты объяснишь, кого я должна опекать, и что это за кольцо.
– Эва, – парень состроил жалостливую физиономию, – может, поговорим потом? Нам пора на экзамен. Добраться бы до двенадцати в институт.
Он юлил, как пить дать, и что-то скрывал.
– Мне экзамен не грозит, так что рассказывай, – потребовала, скрестив руки на груди. – С самого начала и не увиливай. Мэл, это же не шутки! Сам говорил, что мы не должны скрывать друг от друга.
– Тогда ты не приняла бы кольцо, – вздохнул парень, и сердце захолонуло от тревожного предчувствия.
Собственно, интуиция не подвела. Правильно сердечко забилось с перебоями.
Оказалось, что несколько веков назад, в эпоху истребления человечества от войн, болезней и прочего лиха, род Мелёшиных, вернее, их далеких пра-пра-пра-пра-предков оказался на грани исчезновения не только из-за междоусобиц с соседями, но и по причине распрей в клане. И тогда старейшина, собрав всех оставшихся в живых членов семьи, потребовал принести клятву верности, а затем скрепил её, взяв у каждого из родственников помалу крови, в которой и закалил кольцо, доставшееся ему от прадеда. С тех пор артефакт передавался в поколениях по старшинству, а остальные члены семьи могли хоть поубивать друг друга, но причинить вред носителю кольца не могли, иначе им грозила быстрая и ужасная смерть. Таким образом, старейшина, изобретший ритуал, избавил клан от вымирания. Ниточка протянулась через века, хотя временами была тоньше волосинки.
– Причем здесь опекунство?
– Женщины не могут носить кольцо. Оно не принимает их – сваливается, теряется. Оно спит. Но в некоторых случаях Ungis Diavoli можно надеть. Поэтому вчера я читал заклинание предка и уговаривал кольцо принять тебя.
– Я должна охранять его? – спросила сердито, взбудоражившись рассказом.
– Нет. Хотя да. То есть будешь жить-поживать, не задумываясь о ноше, пока не передашь кольцо следующему по старшинству в моей ветви рода.
– Кому это? – спросила с подозрением. Кто может быть младше Мэла?
Старший сын старшего сына. У начальника Департамента правопорядка был сын... Глеб, кажется. Он погиб, и теперь единственный сын, не считая сестры, – Мэл. Значит, следующим примерит кольцо сын Мэла.
Сын Мэла!
– Да ты! – вскочила я и села. – Как ты мог! Почему ты? – снова вскочила и опустилась на стул. – То есть я и ты? Значит, мы с тобой?
От нахлынувшего гнева дыхание срывалось, и окончания фраз съедались.
– Как ты мог? – только и повторяла без конца. – Как ты мог?
– Успокойся, Эва, – парень попытался обнять меня. – Мы выкрутились лучше некуда.
– Успокоиться?! – воскликнула я и понизила голос до шепота, хотя в предосторожности не было нужды. Стеклярус тихо колыхался, сворачивая звуки, и не выпускал их за пределы закутка. – Знаешь, что сказала вчерашняя тетка? Ребенок будет невидящим! Мэл, твой сын может родиться слепым! Дегенератом!
Лицо парня застыло.
– Не путай понятия, – сказал он отрывисто. – Я вижу, у меня оба родителя видят. У тебя отец видит, а мать – нет. Итого семьдесят пять из ста. Никаких проблем.
– О! – застонала я. Легкомысленному товарищу бесполезно объяснять и доказывать. – Хочу снять его! – попыталась стянуть кольцо. – По доброй воле возвращаю тебе!
– Его можно надеть единожды, – ответил Мэл. – Мой прадед носил, потом дед, а после него отец. Затем носил брат. Теперь я отдал тебе, а ты передашь кольцо дальше.
– Твой отец убьет меня! – сдирала подарок чуть не плача. Напрасно. Засело крепко – не снять. – Я хочу отдать его! Неужели некому?
– Почему же, – посмотрел на меня Мэл. – Следующий по старшинству Севолод, за ним наследует Вадим. И кольцо уйдет по другой ветви.
Парень, усыновленный Севолодом. Я вспомнила мерзкую улыбочку кузена Мэла, когда тот лапал горничную, и приостановила раздирание пальца в кровь.
– Значит, ты готова отдать кольцо? – спросил Мэл, криво ухмыльнувшись. – Этому козлу, который и рядом не стоял с нашей семьей? Который жрет, ср*т и пользуется благами, прикрываясь нашей фамилией? Беги, передавай. Он с радостью примет.
Я устало откинулась на спинку стула. Ну, что за невозможный человек этот Мэл! Почему сразу не рассказал правду о кольце? А если бы сказал, то совесть никогда не позволила бы мне подставить палец – это верно как дважды два.
– Послушай, Эва, – опустился парень на корточки и поцеловал мою раскрытую ладошку, а я обессиленно смотрела на него. – Всё будет хорошо.
– Что хорошего? А если через месяц мы надоедим друг другу? Что тогда?
– Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
Спасибо, утешил. И от шампанского спиваются.
– А если... если родится не сын, а дочь? Пять девочек! Или шесть! Или семь!
Абстрактные дети множились как на дрожжах, и Мэл рассмеялся.
– Мы будем стараться. Эва, пойми, свет не сошелся клином на кольце. Останься брат в живых, оно никогда не перешло бы ко мне. Не цепляйся за кусок металла. Мы выбили право быть вместе, а остальное – неважно. Если наскучим – отдохнем друг от друга и поглядим, как быть дальше. И уж если совсем станет невмоготу, то разойдемся. Но ты всегда сможешь отдать кольцо следующему по моей ветви рода.
– Это как? – поинтересовалась ревниво.
– Вокруг много женщин... Какая-нибудь да согласится продолжить фамилию Мелёшиных.
Ну уж нет. Пока что нет. Не отдам.
– Не сомневался в тебе, – сказал парень, посмеиваясь. Мамочки, неужели сорвалось с языка?
– Мэл... Конечно, рано говорить об этом, – промямлила, будучи пойманной с поличным, – но если случится так... Если мы с тобой...
– Заделаем ребенка? – обрубил он невнятное беканье, как всегда грубо и прямолинейно.
– Если он все-таки родится слепым, что тогда? Этот мир не примет его.
Мэл посмотрел в окно.
– Значит, мы изменим для него мир.
Выяснилось, что Мэл припарковал автомобиль за ближайшим перекрестком. Теплый пояс тянулся вдоль витрин, в которых отражалось вылезшее из-за крыш солнце – веселое и задорное.
– Вот мы с тобой сейчас идем, а нас, возможно, фотографируют, – оглянулась я назад, прижимая потрепанные розы к груди, но не заметила подозрительных машин, следующих по пятам, равно как и крадущихся типов с фотокамерами и прижимающихся к стенам домов.
– Привыкай к публичности, – сказал Мэл, обняв меня за талию. – Уже не будет как прежде. Не гарантирую, что о нас полностью забудут, так что изредка фотографии станут появляться в прессе.
Не хочу, чтобы мою жизнь выставляли напоказ. Такое впечатление, будто за мной, почти поцеловавшейся с Мэлом на снимке, наблюдала вся страна.
– Но ведь Иванов, который распорядитель у премьер-министра... Рубля запретил ему писать обо мне и другим не разрешил.
– Ну и что? Всегда найдется тот, кто захочет укусить и погреть руки на сенсации, пусть ему потом заткнут рот. Главное – тявкнуть.
– Может, твой отец передал фотографии в газету? – спросила и испугалась. Вдруг Мэлу неприятно, что я обвинила Мелёшина-старшего в некрасивом поступке?
