Текст книги "Sindroma unicuma. Finalizi (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)
– Плотность волн, направление?
– Две на куб, хаотическое.
– Конкретнее.
– Смещающиеся, перекрещивающиеся.
– Амплитуда, высота?
– От шести до десяти и не более восьми.
Сегодня же в меня словно бес вселился и он же управлял моими руками. Не знаю, что я навязала из волны и, вообще, смогла ли ухватить её, но Мэл молчал и не комментировал. Пришлось снять повязку самой. На уровне рук висело мутное, слабо фосфоресцирующее облачко. Некоторое время оно болталось в воздухе, а затем постепенно растворилось.
– Точно не видишь волны? – спросил удивленно Мэл.
– Точнее некуда. Ничегошеньки не вижу.
– Хорошо сработала. Как будто знала, где волна, и где гребни, – поделился он наблюдением. – Наверное, это и есть интуиция.
Наверное, это есть сердитость. «Зайчик»... У Мэла было с одной из тех девчонок задолго до меня. Разве могу я предъявлять претензии? Упрекнуть его не за что, но все равно глодало.
Нужно быть мудрее и терпеливее. На моем пути попадется немало похожих особ, и они будут гораздо назойливее двух незнакомок с улицы, – уговаривала себя, но увы, тщетно. Надо бы помедитировать. В ванной, что ли, закрыться?
На этот раз близость вышла агрессивной с моей стороны и не доставила прежнего удовольствия. Мэл крепко спал, а я вздыхала. Лежала и представляла, как было у него с той девицей, что прошла по улице в прозрачной юбочке, а потом переключилась на успокаивающие мысли. Мэл сейчас со мной, а не с ней и ни с какой другой. Ради меня он поступил так и не иначе и не раскаивается в своем выборе.
И все же бес подзуживал, и в итоге Мэл услышал на следующее утро:
– А разгуливать без белья прилично?
– Значит, поэтому не спала полночи? – усмехнулся он.
– Не поэтому.
– Ну да. И вела себя в постели как заводная кукла.
– Разве не понравилось? – изумилась я преувеличенно.
– Тебе не понравилось, – уточнил Мэл. – Ревнуешь?
– Вот еще! – фыркнула возмущенно. – Да, ревную!
При следующей встрече выцарапаю глаза тем цокающим лошадям, потому что Мэл – мой.
Он привлек меня к себе.
– Эвочка... ну, как истереть то, что было до тебя?... Давно было... Вот видишь, я не святой... И характер остался прежним, – потерся носом о нос. – Отрежь всё, что произошло до нашей встречи. Ведь главное, что есть сейчас, между нами.
Верю. Понимаю. Чувствую сердцем и постараюсь забыть.
– Хорошо, что мы на закрытом пляже, – сказал Мэл. – Не то мне пришлось бы надевать на тебя паранджу.
Как я поняла, купальник ему понравился, несмотря на снобистское заявление о неприличности. Увы, жалкие тесемочки не выдержали натиска и порвались, после того, как по возвращению в «Апельсинную» Мэл попросил продефилировать перед ним. Я включила всё свое умение расхаживать по подиуму, и показ мод плавно переместился на кровать.
Пришлось приобрести купальник поцеломудреннее и под присмотром Мэла, но всё равно он недовольно хмурил брови. Ему казалось, что все модели чересчур откровенны и вызывающи.
А потом мой мирок пошатнулся.
Как-то, после очередной вечерней тренировки Мэл сказал:
– Эва, у меня к тебе серьезный разговор.
Я замерла. Если он завел речь о серьезности, значит, дело нешуточное.
О чем Мэл хочет поговорить? О его родителях? О моем транжирстве? О регрессе в лечении? О Рубле? – ломала голову.
– Скоро полнолуние...
– Знаю, – прервала его. – Скоро полнолуние, после чего активность волн пойдет на убыль. Сейчас самые удачные дни. Куда ни ткни, везде волны. Даже я не попаду пальцем в небо.
– Да, это отлично... – замялся Мэл. – Что ты знаешь об оборотнях?
От удивления я закашлялась:
– О чем, о чем?
– Об оборотнях.
– Сказочки. Не верю в них, хотя байки гуляют. А что, тебя укусил один из них?
– Лет сто не слышали, чтобы они нападали и кусали. Оборотни с трансформируемым телом давно одичали, потому что не смогли устоять перед инстинктами. Их потомки превратились в животных с минимальным интеллектом. Сохранились те виды, чья истинная природа является рудиментарным признаком.
– То есть?
– Ну... как правило, они сильны. У них отличный слух, великолепное зрение, прекрасное обоняние. Они быстро бегают, ступают бесшумно. Предпочитают небольшие города и поселения ближе к природе, жизнь в мегаполисах им претит. Перекидываться не могут, но, тем не менее, сохранили признаки вида, например, могут ментально общаться между собой, игнорируя защиту дефенсоров*.
– Ух ты! Столько интересного, – восхитилась я. – Откуда знаешь?
– Читал. А ты сталкивалась с такими людьми?
– Нет, – помотала я головой. Задумалась, перебирая в памяти лица и образы, и снова покачала отрицательно. – Это невозможно. Их закололи бы вилами, как в средневековье, или посадили в клетку.
– Цивилизованность уберегла оборотней от истребления. Их одичавших сородичей травили и жестоко убивали, хотя и за дело. За заразу, за вирус в слюне, за распространение бешенства. В наши дни обыватели лояльно относятся к...
– Одомашненным? – подсказала я весело. История забавляла.
– Да, к одомашненным, – согласился Мэл со смешком. – Такие оборотни контролируют свои порывы, не причиняют вреда людям. Но одомашнивание наложило свой отпечаток. Цивилизованные виды стали тупиковой ветвью развития. Это замкнутые системы, они размножаются как и хомо сапиенс, но внутри своего племени. Живут семьями, общинами...
– Стаями... – вставила я, совсем развеселившись.
Мэл усмехнулся:
– И стаями. Некоторые из видов приспособились к человеческому обществу и неплохо устроились, но инстинкты, заложенные природой, руководят ими и по сей день. Например, самцы строго следят за отсутствием соперников на своей территории.
– На какой территории? – изумилась я: – Метят, что ли?
– Точно не знаю. Ментально, наверное. Но два взрослых самца ни за что не уживутся в ограниченном пространстве.
– Ох, страсти! Хорошо рассказываешь, будто встречался с ними... с оборотнями.
– Встречался, – ответил Мэл спокойно.
– Да ну?! Значит, мир вокруг нас полон нелюдей? – оглянулась я по сторонам. – И почему они не попались мне?
– Их процент в общей массе человеков слишком мал, чтобы ты заметила. И они стараются не афишировать себя в силу инстинктов и заложенного природой чувства самосохранения. Они хищники. Охотники, которые предпочитают затаиваться и набрасываться на добычу.
– А ты, оказывается, видный знаток оборотней, – хихикнула я и пересела на колени к Мэлу.
– Худо-бедно, но кое-что нашел. О них мало информации. Они не распространяются о себе. Следуют правилу: «осведомлен, значит, вооружен». То есть враги или противники не должны знать об их слабостях и уязвимых местах.
– А в чем серьезность разговора? – потрепала Мэла за вихор и поцеловала. На меня накатило игривое настроение.
– В том, что ты знакома с одним из них, и в том, что ты тоже в некотором роде... оборотень.
Я смеялась до колик в животе и выступивших слез.
– Хорошая шутка.
Но Мэл не поддержал розыгрыш, оставшись серьезным.
– Сконцентрируйся, – сказал мне. – Вспомни, происходило ли с тобой что-нибудь, что могло бы указать на принадлежность к ним. Необычности со слухом, зрением, обонянием.
В памяти всплыла инфекция, подхваченная перед фуршетом, и аллергия на жаропонижающие препараты во время акклиматизации в Моццо. В первом случае дело происходило в полнолуние, Мэл заметил, когда мы гуляли. А на второй случай я не обратила внимания, потому что купол курорта не пропускает свет луны.
– Было нечто похожее... Но ведь прошло! Ну да, хороший слух... И зрение... И нос... Мэл! Ты приезжал в Моццо! Я чувствовала тебя! А потом пропал. Ведь приезжал?
– Приезжал, – признал он с неохотой.
Значит, нюх не подвел меня. Мэл появлялся в тот день на курорте и не решился поговорить. Его неуверенность понятна. Попадись он в руки мне, я бы не отпустила и вытрясла из него объяснение странному поведению.
Стоп. Мысль убежала не туда.
– Чухня. Это побочные действия от приема лекарств. Слух и зрение оборотней не зависят от полнолуния. Вот и первый прокол.
– Эва, ты не в чистом виде оборотень. Ты – полиморф, и это не врожденное качество, а приобретенное.
– Ветром надуло, – пробормотала я обескураженно. Сказочность набирала обороты, и чем дальше, тем неправдоподобнее.
– Не сквозняком, а обетом на крови. С символистиком. С Вулфу.
– То есть... А-а... Хочешь сказать... – силилась я выдавить что-нибудь внятное, но получалось нечленораздельное мычание. – Но как? Ты сказал, только размножение... Вулфу?! Профессор – оборотень?!
– Ну, что он оборотень – громко сказано... И да, размножение только естественным путем. Вообще-то кровь не смешивается, но в твоем случае это произошло во время обета. Ли-эритроцитов – практически ноль, но ты полноценная... даже не знаю, как точно их вид называется... Это хищники...
– Ага... – уставилась я в точку. – Хищники, луна... Все в порядке. А я оборотень. И Альрик – оборотень. Нифигасе. Не верю. Идиотская сказка.
И Мэл начал убеждать, долго и упорно. Вместе мы вспоминали ненормальности в моем поведении, и Мэл разбирал каждое из них. Жажда, повышение температуры, острый слух, четкое зрение, тонкое обоняние... Гипотеза Мэла объясняла и временную гибкость тела, и чувствительность кожи, и обострение органов осязания. Убийственно логичная теория.
– И что? Я превращаюсь? – спросила уныло, добитая свалившимся открытием. Вернее, до меня еще не дошло осознание изменений, произошедших в организме. Как их осознать, если ничего не чувствуется?
– Нет, – хмыкнул Мэл. – Ты обладаешь частичными признаками вида. Они обостряются в полнолуние, а потом пропадают. В целом, если приноровиться, можно жить безбедно.
– Но почему именно в полнолуние? Почему не на убывающую или растущую луну?
– Потому что это наследие, доставшееся оборотням от далеких предков. Луна воздействовала на них во все времена. Это сигнал... к производству потомства... к брачным играм... Призыв к поиску пары.
– А-а... – отозвалась я высокоумно и умолкла.
Получается, зашкаливающее либидо объяснялось ничем иным как полнолунием и чужими тельцами в крови. Самое время упасть на кровать и забиться в истерике, лупя по подушке. Не хочу, не хочу!
– Зачем он подстроил? – переключилась я вдруг на Альрика. – Что он задумал? Хочет исследовать меня как лабораторную свинку? – разошлась в гневе.
– Успокойся, Эва. Он не знал. Не мог предположить, во что выльется обет. Вероятность смешения крови равна нулю.
– Тогда каким образом я залезла в этот ноль? – переключила раздражение на собеседника. Профессор виноват в моей полиморфности, а Мэл виноват... потому что стал гонцом, принесшим сногсшибающую весть.
– Загадка. Даже символистик не понимает. И лучше бы не распространяться об этом. Знаем я, ты и он.
– Он знает, ты знаешь. И оба молчали! Проверяли, попаду ли в психушку? – распалилась я.
– Эва... – взглянул виновато Мэл. – Мы поздно поняли, хотя подозрения витали.
Видите ли, витало у них. Витало и витало, не торопясь, а я была готова упасть в объятия первого встречного. Дурацкие инстинкты. И что теперь делать?
Черт возьми, – схватилась я за голову. Надо же так влететь! Один-единственный обет – повод для гордости – и тот пошел вкривь и вкось. Ну, как меня угораздило? Что за патологическая невезучесть?
– И чем мне это грозит? – вцепилась в Мэла. – Я стану животным? Буду бегать на четвереньках? На лапах? – посмотрела на обгрызенные ногти.
Он легонько встряхнул меня.
– Успокойся. Полиморфизм неопасен. В твоем организме соседствуют признаки двух видов. Зато мне придется попотеть: отгонять самцов и держать тебя на привязи.
Некоторое время я соображала, о чем речь, и впала в замешательство. Ой, позорище! И к тому же озабоченное.
– Мэл! – порывисто обняла его и отстранилась, смутившись. – Я отвратительно вела себя, да? На всех кидалась?
– Ты же не знала, что с тобой происходит. И я не знал.
– Не хочу, чтобы ты стыдился меня. Как избавиться от этого? Можно как-нибудь вернуть обратно? Кровь профильтровать, отцедить эти... эритроциты...
Мэл улыбнулся:
– Избавиться не получится. Фильтрация тоже не поможет. И кто сказал, что мне не нравится?
– Слушай, получается, он не носит линзы. Значит, это врожденное, – переключилась я на другую тему, и Мэл понял, о ком идет речь.
– Ты видела?
– Да. Он как-то злился. А его семья... Я приезжала к нему и попала на день рождения. У него сестра, племянники, брат, мама... Неужели они – оборотни?!
– Это громко сказано. Их вид давно утратил способность перекидываться. Зато твои глаза меняются в полнолуние, – сказал Мэл, и я, взвыв от страха, вцепилась в него.
– Я покроюсь шерстью... Буду есть сырое мясо... Мамочки... – заскулила, уткнувшись в его плечо.
– Эва, это предрассудки, – успокаивал Мэл.
– Не хочу-у, – швыркала носом.
– Мы справимся. К этому несложно привыкнуть. Есть способы облегчить обострение.
Ночью я боялась отпустить Мэла от себя. Обнимала и прижималась к нему. Не нужны мне никакие оборотни и самцы. Хочу быть только с Мэлом и буду бороться со своим вторым "я".
Точно, сны о лесе! Ментальная связь, о которой говорил Мэл. Рудиментарный отросток. Истинная природа оборотней, проявляющаяся в сновидениях. Объяснение Мэла пролило свет на причину моих снов. После обета на крови непонятности начали копиться, пока не выплеснулись в полнолуние. Хозяин – это самец. Почему-то сонное подсознание заносило меня на одну и ту же территорию к одному и тому же хозяину. Сколько их, самцов? Много? Как от них спрятаться? Они агрессивны? Что это за народ?
Не хочу знать и слышать! – зажала уши и замотала головой. Я – человек! А остальное – досадное недоразумение. Пусть остаются в своем зверином мирке, я не приобщусь к ним.
Еще сенсация: профессор оказался оборотнем или как там его... И правда, хромота виделась мелочным недоразумением в сравнении с харизмой и обаянием Альрика. Да что там говорить, в нём всего чересчур. Внешность, манеры, движения... Самец, лидер по жизни, привыкший повелевать... Сильная выносливая особь. Фонтан феромонов... Теперь понятно, почему противоположный пол лип к нему как мухи на мед.
Рассуждая здраво, профессор не виноват в моем полиморфизме. Он и предположить не мог, что обет на крови приведет к смешению несмешиваемого. Но как вышло, что невероятность приклеилась ко мне и прижилась? Что во мне особенного? Руки-ноги на месте, сердце бьется слева, жабр и перепонок нет, мозг не размягчился, анализы берут регулярно, и нужно радоваться, что на состав крови не обращают внимания. Почему я стала полиморфом?
Обычный организм, без странностей... разве что за исключением «колечка», подаренного обитателем катакомб незадолго до поездки в гости к Альрику. Во время реабилитации в стационаре цепочка из звеньев-волосинок спряталась под кожу и больше не проявлялась. Не помню, показывался ли подарок Некты в последнее полнолуние. Вроде бы нет. Профессор говорил, «колечко» проступает из-за сильных психических стрессов, а таковых после гибели Радика не наблюдалось. Сплошные загадки.
Решено. По приезду в институт потребую от Стопятнадцатого и профессора очной ставки с Нектой в присутствии Мэла. Долой тайны. Соберем маленький консилиум и разберемся с сувенирами институтских чудищ.
Я поглядела на руку. Зрение ни к черту. Но послезавтра оно обострится. В полнолуние.
Как мы пережили это полнолуние?
Мэл позвонил профессору, и тот посоветовал подходящие препараты, дозировки и разъяснил, как облегчить состояние. Во время разговора я грызла ноготь. Не хочу ни слышать, ни видеть Альрика. Он перестал быть преподавателем. Он стал самцом, при мысли о котором самка во мне навострила уши.
Я ходила и оглядывалась по сторонам, выискивая в каждом встречном оборотня. Мне мнилось черт те что.
– А этот тип – случайно не оборотень? – спросила шепотом у Мэла, кивнув на охранника.
– Нет. Я бы знал.
– А этот? – кивнула на мужчину, гонявшего мячики по корту, когда мы проходили мимо теннисных площадок.
– И не этот. Эва, успокойся.
– Я боюсь.
– Напрасно. У них дела делаются только с добровольного согласия сторон.
– В полнолуние никто не спрашивал моего согласия. Захотелось, и неважно, с кем.
– Согласен, есть такое. Но ты молодец и справишься.
Чтобы не вызвать подозрений у охранников, Мэл съездил за лекарствами без меня. Ему-то хорошо, его не охраняли. Орава телохранителей следила только за мной, бесценной полиморфкой. Или полиморфичкой. Вот же зараза!
Я предложила Мэлу деньги на лекарства, но он решительно отказался и оскорбился.
– Будем считать, у тебя помутилось в голове от страха, – сказал перед тем, как поехать в аптеку.
И я согласилась с ним. Хотя Мэл ясно сказал, что перекидывание не грозит, меня одолевали фобии. Коли судьба нежданно осчастливила полиморфизмом, где гарантия, что она не добьет меня обращением в животное? Уж если профессор! – ученый с мировым именем, с титулами и званиями – не предполагал, что ли-эритроциты его крови наведут беспорядок в моем организме, то неизвестно, чего следовало ожидать в будущем. Логика перевернулась с ног на голову, нулевая вероятность подскочила до ста процентов, невозможное стало возможным.
Приближающееся полнолуние пугало, превратив ожидание в паранойю. Я без конца вертелась у зеркала, проверяя, не отрастают ли усы или хвост, и разглядывала глаза.
Мэл посмеивался:
– Не трясись. Покувыркаемся в кроватке, расслабимся.
Смех смехом, но он тоже был напряжен.
Чтобы отвлечься от нервной трясучки, я донимала Мэла расспросами, словно он принадлежал к звериному племени.
– И теперь каждое полнолуние придется пить таблетки?
– Каждое.
– До конца жизни?
– До конца, – отвечал терпеливо Мэл.
После подсчета полнолуний, ожидающих впереди, волосы у меня встали дыбом.
– А почему вертикальные зрачки? Наверное, это змеиные глаза, – психовала я. – Обовью тебя как удав и укушу во сне.
Мэл рассмеялся и обнял, взяв в кольцо рук. В его объятиях сразу стало надежно и спокойно.
– Оборотни условно делятся на примитивных и высших. Примитивные пополняют свои ряды, делясь вирусом в крови и слюне. Родословная высших берет начало за несколько тысяч лет до нашей эры. Пожалуй, за несколько десятков тысяч лет. Об этом мне рассказывал дед... В те времена люди поклонялись разным богам и сущностям и, чтобы приобщиться к божественности и возвеличиться, совокуплялись с ними, а точнее, с их земными воплощениями. Эва, не смотри на меня как на чудовище. Между прочим, это история древних культов... И представь себе, потомство, если таковое появлялось, возводили в ранг идолов. Перед ними преклонялись, воздавали жертвы...
– Варварство, – пробормотала я. Воображение передернуло отвращением.
– Касаемо зрачков. По всем признакам прародителями вида являлись хищники. Вымершие ископаемые или гости издалека.
– Из какого далека? – не поняла я.
– Из далекого далека,– Мэл показал пальцем в потолок.
Бред. Еще пришельцев здесь не хватало. Прилетели, наследили и улетели обратно. Я схожу с ума.
– Может, и не улетели, а остались на Земле и растворились среди людей, – выдвинул предположение Мэл.
– Всё, заканчиваем разговор о чепухне, – отстранилась от него. – Пойду медитировать и настраиваться. Полежу в ванне.
– Я спрашивал у символистика о его корнях, – крикнул Мэл вслед.
Я остановилась у двери:
– И что он сказал?
Мэл замялся:
– Сказал... что человек спит крепче, если знает меньше.
Понятно. Тому, кто сделал свой выбор, незачем загружать голову ненужностями о потомках гостей со звезд или поклонников варварских культов.
И первые симптомы дали о себе знать.
Мэл договорился о перерыве на сутки в лечении и в занятиях. Я комментировала, рассказывая ему, о чем болтают окружающие, о пересоленной и переперченной пище, о том, что душно, и что одежда натирает кожу.
– Во всем нужно видеть преимущества, – заверил оптимистично Мэл. – Можно услышать, что говорит о нас вон тот жердь из министерства иностранных дел.
– Он сказал толстяку, что Кузьма тикает за бугор, и что осталось перевести вторую половину со счетов. А тот ответил, что тоже сваливает, пока не замели. А о нас ничего не говорили, – отрапортовала я, обмахиваясь веером, сложенным из салфетки.
– Да? – удивился Мэл. Неужели он думал, что о наших отношениях будут сплетничать целый месяц? Если судачить о нас сутки напролет, языки быстро отвалятся.
Позже Мэл дольше обычного разговаривал с дедом на террасе, а я ушла в ванную, чтобы принять прохладный душ, а точнее, ледяной.
Конечно же, на коробочках, привезенных из аптеки, производители не написали: «принимать в периоды обострения хочи в полнолуние». Профессор рекомендовал жаропонижающие и общеукрепляющие препараты с гормональными добавками, притупляющими взрыв влечения.
Ночью лес снова позвал меня. В сновидении листья тихо шелестели на ветру, око луны семафорило с неба, но хозяин покинул территорию. Я не чувствовала его. Почему? Может, он нашел другую самку? Поняв это, второе "я" протяжно завыло, наполняя сонное царство горечью тоскливого одиночества.
– Проснись, – тряс меня Мэл. Он подвел к зеркалу и обнял, встав сзади. – Смотри.
Мои глаза светились как две желтых луны, пересеченные вертикальными полосками. Тело не изменилось, оставшись прежним, и грудь не увеличилась на три размера, но я чувствовала, как по коже пробегали невидимые токи – предвестники лихорадки.
Мы не вылезали из постели, не выходили из «Апельсинной» и заказывали еду в комнату, хотя у меня напрочь пропал аппетит. Жаропонижающие средства заглушали зов, облегчая телесную муку, а Мэл покорился и подчинился моим порывам.
– Эй, полегче, – только и успел возмутиться, когда я толкнула его на кровать и прыгнула сверху, припечатав. И откуда взялись силы в тщедушном тельце?
Не уверена, что Мэлу понравилось, как я тёрлась и мурлыкала, а еще выжала из него все соки. Наутро он продемонстрировал продольные разрезы на простыне. От когтей, – поняла я и снова напугалась. Мои обкусанные ногти не могли сотворить такое. Это не я. Или я. И я могу причинить вред Мэлу.
Он долго успокаивал меня и сказал, что такого офигительного... ну, словом, в жизни не получал столько удовольствия, и что впредь будет держать меня на коротком поводке, а лучше бы на толстой цепи. Его слова польстили и утешили.
На следующие сутки симптомы обострения понемногу исчезли, вернув в мир хомо сапиенсов, и на меня накатила неуверенность. Я мялась и бекала смущенно, прежде чем решилась спросить:
– А этот... полиморфизм... Если будет ребенок...
– Ты беременна? – прервал Мэл, глядя на меня пытливо.
Бесёнок, сидевший внутри, подталкивал сказать «да», чтобы посмотреть на его ошалевший вид и узнать реакцию. Обрадуется, или сердце уйдет в пятки?
– Нет. Не должна. Уверена, – утвердила, заметив, что бровь Мэла вопросительно приподнялась. – Я о другом. У нас получится... ну... завести ребенка?
– Получится, – обнял он меня. – И не один раз.
– Ну тебя, – шутливо толкнула его в бок и тут же прильнула: – Спасибо за все, Гошик!
– Начинается, – возвел он глаза к потолку.
– Спасибо, что ты есть у меня, – поцеловала его.
– В положении... залетела... беременна, – бормотала перед сном, обыгрывая слова на слух и язык. Первое казалось строгим, второе – девчоночьим и с перепугу, а третье – основательным и серьезным.
Сердце трепетало, а в воображении рисовались умильные картинки будущего. Наша семья... Малышок из пророчества... Нет, пока рано. Ребенок – большая ответственность. Во мне самой океан детскости. К тому же мы должны определиться с нашим будущим, то есть, где и на что жить.
– Эвка, что шепчешь? – поинтересовался Мэл. Он вышел из душа, потряс головой, высушивая волосы таким способом, и вдруг с разбегу прыгнул на кровать, всколыхнув. Мокрым прижался ко мне и обнял. Никогда не вытирается и надевает белье на влажное тело.
Ну, и кто из нас дитё?
В итоге мы провели в Моццо больше месяца по показаниям врачей.
Шрамы на руках у Мэла почти исчезли. На загорелой коже остались белые следы от сложного рисунка. Перестал тянуть и набухать шов после аппендицита. Рубцы почти не ощущались под пальцами, как и уплотнения. Мэлу прописали поддерживающую терапию два-три раза в неделю в госпитале и наблюдение.
Меня тоже выписали в удовлетворительном состоянии и велели ни в коем случае не бросать занятия по развитию интуиции и осязательных навыков.
– Волны обязательно вернутся к вам, – заверил горячо куратор на прощание.
Вернутся, не волнуйтесь. Как говорится, если гора не идет к Магомету, он сам пойдет к горе. Благодаря Мэлу я освоила четыре новых заклинания первого порядка, являющихся базовыми для сложных многоуровневых заклинаний. Помимо свечения он научил меня заклинаниям разогрева, звуковой вибрации и зыби.
Разогрев локальной зоны пространства достигался закручиванием волны движением, похожим на прядение пряжи. Отпускаешь – и волна, раскручиваясь, нагревает воздух. Это заклинание оказалось для меня самым успешным, как и создание зыби.
Зыбь напоминала заклинание отвлечения, но волну следовало не дергать, а мелко раскачивать. Воздух начинал струиться и течь так же, как бывает на солнце при сильной жаре.
Заклинание звуковой вибрации Мэл приспособил для меня, показав, как удобнее и эффективнее хвататься за волну двумя руками. Если дернуть рывком в противоположные стороны, то можно услышать легкий гул. Волна «поет» или «играет». Несмотря на адаптацию Мэла успешность приближалась лишь к половине от общего числа попыток.
Скромные, по моему мнению, результаты, Мэл считал огромным достижением.
– Я думал, будет гораздо хуже и труднее, – утешил он. – Прём в гору.
И мы пёрли.
Помимо сумок с вещами в багажнике машины дэпов* в столицу возвращались коробки с книгами, рюкзачок с сувенирами и небольшой альбомчик с фотографиями на плотной бумаге. Снимки с иллюзиями можно было увеличивать и сдвигать пальцами. Но больше всего мне нравились две фотографии с эффектом резерва кадров, то есть с пятисекундной выдержкой.
На первой картинке Мэл жмурился, а я целовала его в щеку, после чего мы улыбались в фотокамеру. На втором снимке мы стояли у озера, обнявшись, и смотрели на закат, а затем Мэл делал ладонь козырьком. В обоих случаях нас зафиксировали фотографы, которые обычно прохаживались среди курортников и зарабатывали на случайных снимках, предлагая купить. Мэл бы посмеялся надо мной, но я готова была втиснуть эти фотографии в медальон и носить рядом с брошкой из перевитых прутиков.
Он высказался против того, чтобы возвращаться на поезде, и мы выехали через автомобильный терминал. Поворот на Моццо-2 ушел налево, дорога в столицу повернула направо. Спереди – две машины дэпов* и сзади – две. Наш автомобиль шел посередине. Такого эскорта, наверное, не было даже у Рубли.
Мы возвращались в столицу в начале апреля. Зимний курорт заснул. На южных склонах виднелись большие проплешины, солнце светило ярко и весело.
Приклеившись к окну, я смотрела на наступление весны. Дорога оттаяла. Она петляла среди полей, рощ и по лесу. На черных жирных пашнях, вспаханных с зимы, ходили такие же черные смолянистые птицы.
Живя в Моццо, я утратила чувство реальности. Летняя сказка осталась далеко позади под прозрачным гигантским куполом и в моем сердце. Медовый месяц счастья.
Мэл нажал кнопку на боковой панели, и стекло приспустилось. Я высунула руку, ловя теплый ветер.
Весна!
_____________________________________________________
gelide candi*, гелиде канди (перевод с новолат.) – морозный сгусток
igni candi*, игни канди (перевод с новолат.) – огненный сгусток
сertamа*, цертама (пер. с новолат.) – состязание, соревнование, как правило, нелегальное
bilitere subsensibila* , билитере субсенсибила (перевод с новолат.) – двухсторонняя сверхчувствительность
ДП, дэпы (разг., жарг.) – Департамент правопорядка
Ашшавара аба – поцелуй смерти
deformi *, деформи (перевод с новолат.) – деформация
defensor * , дефенсор (перевод с новолат.) – защитник
27. Принципы
После расслабленной курортной жизни и велосипедных скоростей столица оглушила спешкой, толчеей и выхлопами. С непривычки у меня пошла кругом голова. Нашей колонне не довелось постоять в автомобильных заторах – машинам дэпов* беспрекословно уступали дорогу, освобождая полосу.
Окраины теперь не отличались от центра. Снег стаял, дворники мели тротуары, мойщики окон на лесах облагораживали здания, натирая стекла до зеркального блеска.
Город сбросил оковы зимы и встряхнулся, отогревшись на ласковом солнце. Покрылись нежным пушком газоны, на деревьях набухли почки и высыпали сережки. Тяжеловесное содержимое рекламных плакатов сменилось летними сюжетами: желтыми одуванчиками, ромашками, танцующими девушками в сарафанчиках. Горожане перешли на облегченные одежды – плащи, ветровки, кепки, беретки.
Жаль, я пропустила мартовскую капель и пробуждение природы. Но, с другой стороны, не марала сапожки в грязи, не тонула в лужах и не поскальзывалась на корочке льда, намороженной за ночь.
Стоянка у институтской ограды пустовала, потому что было воскресенье. Машины дэпов* эффектно выстроились в ряд у ворот, и до общежития мы дошли в сопровождении десятка телохранителей.
Я оглядывала знакомые окрестности и не узнавала. Месяц назад на аллее лежал снег, и парк тонул в сугробах, а сейчас путь пролегал по дорожкам, выложенным брусчаткой и окаймленным бордюрчиками из кирпичей веселой расцветки. Каменные ангелы иначе склоняли головы, нежели раньше, а их крылья распушились как у воробьев, плещущихся в луже. Или мне казалось, а на самом деле причина была в теплом ветерке, играющем с челкой. Парк тоже смотрелся по-другому. Прошлогодняя пожухлая трава, протоптанная тропинка к дыре в заборе, деревья, вяло качающие ветвями... Скоро они зашелестят листвой.
