Текст книги "Sindroma unicuma. Finalizi (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 45 страниц)
Невидимые создатели дождя повернули рычаг из положения «моросящий» в положение «основательный», и плотность потоков воды, падающей сверху, возросла. Ручейки текли по желобкам вдоль тротуаров до решеток ливневой канализации. Вскоре я промокла. Одежда набрякла и прилипла к телу, волосы – хоть отжимай, в балетках хлюпало. Но еще никогда мне не приходилось бегать по ночным улицам под теплым искусственным дождем, шлепая по мокрому асфальту. Пахло свежестью, сырой землей и хвоей. Листва деревьев и трава блестели в свете фонарей. Напряжение отпустило, и на меня накатила беззаботность.
Зрительная память не подвела. Через некоторое время потянулись ряды автомобилей, а вскоре один из них просигналил фарами.
– Привет, – рухнула я на заднее сиденье, хлопнув дверцей. – Не смотри, пока буду переодеваться.
Безымянные изготовители пакета удостоились искренней похвалы. Одежда, пригодная для зимней столицы, осталась сухой после беготни под дождем.
Вылив воду из балеток и разобравшись с мокрыми вещичками, я, наконец, отдышалась.
Дворники работали, стекла запотели, Петины пальцы постукивали по оплетке руля, а сам чемпион усиленно смотрел в окно. Салон выглядел простовато. Машина была далека от того, чтобы называться фешенебельной, но я радовалась тому, что есть.
– Чья?
Парень глянул на меня в зеркало заднего вида:
– Отцова. И права – его. Я не успел получить. Водить умею, а с экзаменами тянул.
Чудо, что Петя проскочил по столице, и его не остановили и не проверили документы. Второй привод в отделение не пройдет бесследно. Спортсмена могут исключить из института. Тьфу-тьфу, – поплевала я через левое плечо. Нам не нужны приводы. Нам еще до института добираться.
– Когда поедем?
– Через полчаса, на следующем. Поезд только что ушел. Я уж думал, ты не придешь.
Держи карман шире. Дороги обратно нет.
– Ты изменилась, – сказал Петя, помолчав. Надо же, успел рассмотреть.
– Да? И как же? – поинтересовалась я, взбивая волосы руками, чтобы быстрее высохли.
– Повзрослела, что ли... И взгляд стал старше...
– Жизнь заставила, – ответила со вздохом. Сам бы попробовал остаться прежним после комы и скоростной, почти насильственной реабилитации.
– Скажешь, почему? – спросил чемпион.
– Неа, – потянулась я, разминая мышцы спины.
Пете незачем знать о причине, подвигнувшей меня на поспешное возвращение в столицу. Его дело маленькое: довезти пассажира до института. Всё-таки я не бездушная стерва, загнавшая чемпиона в рамки кабальных условий. По моим расчетам парню хватило времени, чтобы раздобыть машину, найти деньги на билет, добраться до железнодорожного вокзала и приехать в Моццо.
Когда Петя, опешив, выслушал суть возврата долговых обязательств, то сказал:
– Вся ночь на ногах. Вдруг усну за рулем?
– Купи «Энергетик», – разозлилась я. – Банок десять, чтобы про запас.
У меня вот сна – ни одном глазу. Потому что нужда подгоняет хворостинкой.
Пока мы ждали следующего поезда, дождь шёл, не переставая. Я поймала себя на мысли, что хорошо сидеть вот так, в машине, поджав ноги к груди, и время от времени протирать на запотевшем стекле кружочек, разглядывая в получившийся глазок, как капли долбят по крышам автомобилей и по асфальту. И чтобы за рулем был не Петя, а Мэл. И лучше бы не на переднем сиденье, а рядом со мной. И обнимал бы, а я прижималась и слушала, как размеренно стучит его сердце. Сейчас расплачусь.
Петя купил билет на поезд, расплатившись наличными. Машина вырулила из терминала в шлюз, отделяющий лето от зимы, а через десять метров разъехались двери на железнодорожную платформу, выпуская на свободу – в мир снега, мороза, февраля.
Купол курорта, похожий на пестрый мыльный пузырь, остался далеко позади. Там же остались горнолыжные спуски, трамплины, подъемники, а возле них – дома отдыха, торчащие как грибы на заснеженных склонах и входящие в инфраструктуру города-сателлита Моццо-2.
Я возвращалась в столицу.
Ночью ехать еще скучнее, чем днем. Вообще ничего не видно. Можно и подремать.
– Эва, я хотел попросить тебя об одной вещи... – начал неуверенно чемпион. Наше общение велось через зеркало заднего вида.
– О какой? – спросила я, кутаясь в меха. Не сказать, что в непритязательном салоне было холодно, но все же шубка дарила ощущение комфорта и уюта.
– Помнишь, мы пытались завязать... отношения, – выговорил с заминкой Петя.
– Помню.
– И ничего путного из затеи не вышло. Без взаимных обид, да?
– Конечно.
– Как я понял, после «Вулкано» ты и Мелёшин... У вас серьезно?
– Не знаю.
Честно, не знаю, поэтому не скажу и не похвастаюсь Когтем Дьявола. Шатко всё. Слишком много «если бы да кабы» сплелось в клубок, который не распутать. Остается резать.
Получается, чемпион знает обо мне и Мэле. Ничего удивительного. Ведь они общались перед тем, как Петя предложил принять долг. А я не удосужилась задуматься, поговорили ли они по-мужски, и какие слова подобрал Мэл для наших с ним отношений.
– Серьезно или нет с Мэлом, но ты прав. Мы с тобой пытались, и у нас ничего не вышло. Это судьба. Зато можем остаться друзьями.
– Да, друзья – это хорошо, – отозвался спортсмен. – Понимаешь, я как бы... у меня появилась... словом, встречаюсь с одной девушкой...
– Ты?! И с кем же?
– Случайное знакомство на приеме. Вернее, в клубе, – ответил парень и отвернулся виновато к окну.
– А-а, это та, которая... – начала я и не договорила.
«Это та девица, что строила глазки в лимузине и подначила на драку с Танкером Громобоем?» – хотела спросить, но промолчала.
– Не переживай, Петь. Я рада за тебя.
– Спасибо. В общем, тут такое дело... Она вряд ли поймет, что у меня перед тобой долг... Понимаешь, ее отец – второй замминистра финансов...
Если бы я умела, то присвистнула, как охранники, оставшиеся в Моццо. Ничего себе, взлетел Петечка. Ухватил куш, как говорится. Везет в столицу дочку одного министра, а крутит шашни с дочерью другого высокопоставленного чиновника. И если кто-нибудь узнает о побеге из Моццо, фамилию спортсмена затрепят в прессе. «Дочь Влашека катается в обществе чемпиона по легкой атлетике. У них роман?» А если узнает пассия Пети, она не даст ему спуску и тут же укажет на дверь. И тогда плакали мечты спортсмена о высшей светской лиге. Возможно, глядя на дождь, он успел помечтать о том, что когда-нибудь будет отдыхать в Моццо.
Только сейчас, всмотревшись, я заметила изменения в облике парня. Чубчик исчез, стрижка стала другой – волосы подлиннее и вроде бы уложены. Одет в серое элегантное пальто... И держался Петя уверенно и солидно, пока речь не зашла о его зазнобе.
Ничего удивительного. Нужно соответствовать уровню, иначе птичка упорхнет демонстрировать глубокое декольте другим счастливчикам.
– Понимаю. Я тоже не заинтересована, чтобы о поездке узнали. Буду нема как рыбка.
Спортсмен облегченно вздохнул:
– Спасибо. Ты действительно не видишь?
И этот туда же. Удивительно, что не полюбопытствовал сразу.
– Да, – ответила резко.
– Извини.
– Проехали, – махнула я рукой и улеглась на сиденье. Сделаю вид, что нечаянное упоминание о слепоте затронуло мою чуткую страдающую душу.
Закрыв глаза, представляла, как приеду в столицу, как брошусь в институт, найду Мэла и поговорю с ним. В мечтах наша встреча заканчивалась как в сказке. Мэл находил неопровержимую причину своего странного поведения, и мы сливались в примиряющем поцелуе и в жарких объятиях.
Вдоволь нафантазировав, я переключилась на Петю и его красотулю. Интересно, искренние у них отношения, или один использует другого? И кто кого?
В попытках разгадать сердечный ребус чемпиона на меня незаметно навалился сон.
До пункта назначения поезд домчался затемно. Как оказалось, дольше ехать от железнодорожного вокзала до института, нежели из Моццо в столицу. Не успевала машина отстоять в одной пробке, как тут же пристраивалась в другую.
Пристукивая раздраженно ногой, я как бы между прочим выяснила, что зрение вернулось в прежнее состояние, и слух не нервировал остротой, как и обоняние. Наверное, организм стал восприимчив к жаропонижающим средствам, и необычная аллергия обострила органы чувств. А теперь она прошла.
Изо всех исчезнувших побочных действий я пожалела об утерянной гуттаперчивости мышц. Меня приятно взволновала неожиданная гибкость тела, а еще грациозность движений и легкая поступь, как у опасного хищника. Как у самки из сна. И как у родственников профессора, – вспомнился почему-то день рождения Альрика и компания гостей, пришедших его поздравить.
Выбравшись из автомобильных очередей, Петя въехал на городскую окраину. Подумать только, несколько часов назад я шлепала по лужам, а сейчас смотрю на сугробы и голые ветви спящих деревьев.
Сердце тревожно забилось. Впервые с момента бегства из Моццо меня одолели сомнения в целесообразности спонтанного порыва. Все-таки стоило объясниться с Мэлом по телефону или, на худой конец, устроить истерику перед медперсоналом и потребовать, чтобы парень приехал на курорт. И зачем я сорвалась с места, крайне легкомысленно и не задумавшись о последствиях? Впрочем, как всегда. Но что сделано, то сделано. Поздно отступать назад.
Петя остановил машину на обочине возле дыры в институтском заборе. А еще он заранее узнал расписание занятий у третьекурсников нематериального факультета. На этом долг чемпиона считался оплаченным, и я, подхватив пакет, помчалась по дорожке к зданию ВУЗа. Скрипящий под ногами снег и морозец, пощипывающий щеки, показались мне очередной сменой декораций к сказке «Из зимы в лето и обратно». Невидимый техник повернет рубильник, и вместо снега зазеленеет трава.
Время поджимало. Первая лекция грозила начаться с минуты на минуту.
И лишь взбежав по ступеням на крыльцо, я вспомнила. Здесь, в институте, работает или учится убийца, вынашивающий планы повторного покушения, и его приятно удивит мое возвращение в альма-матер безо всякой защиты. Мушка добровольно прилетела в лапы к злому пауку. Теперь я – слепая для всех, и любой желающий может незаметно бросить в меня заклинание.
Огромный риск, но нельзя разворачиваться и убегать в шаге от цели. Нужно дойти до конца, чтобы потом не ругать себя, упрекая в трусости.
Секундная заминка – и я ворвалась в холл. Пританцовывая от нетерпения, сдала шубку в раздевалку и припустила к юго-восточному коридору на второй этаж, на занятие по истории культов. Предмет вошел в программу весеннего семестра, и вела его Царица.
Хорошо, что с началом нового витка учебы прыть студентов поубавилась, и количество желающих постигать азы висоричесих наук резко сократилось. На запыхавшуюся беготню никто не обратил внимание. Во-первых, коридоры опустели, а во-вторых, меня не ожидали увидеть. По всем законам логики мне следовало быть не в институте.
Перед нужной дверью я остановилась, не решаясь открыть. Стояла будто на десятиметровой вышке перед тем, как прыгнуть вниз. Может, повернуть обратно? Еще есть возможность.
Прогорнивший звонок сообщил, что, увы, время, отпущенное на раздумья, истекло.
И пальцы взялись за ручку.
При моем появлении гул в аудитории стих. Под десятками удивленных взглядов я прошествовала к крайнему ряду у окна и словно в тумане поднялась по ступеням. Мэл сидел, замерев, на облюбованном им месте – бледный и ошарашенный моим появлением.
Поднявшись выше, я заняла стол, по умолчанию закрепившийся за мной на второй день появления в столичном институте. Остолбенелое затишье прошло, и по рядам покатились волны взбудораженных голосов.
Ничего и никого не вижу. Не вижу головы, поворачивающиеся в мою сторону. Не слышу, как переговариваются однокурсники. В фокусе – Мэл.
Я даже пропустила приход проректрисы. Кто как не Царица мог позволить себе появиться в аудитории после звонка и воздушной волны. Правда, она не стала козырять своим исключительным положением и извинилась за опоздание. Лекция началась.
Я же безотрывно смотрела на Мэла. Видела только его, а для остальных ослепла и оглохла.
Темный джемпер. Темные волосы. Раскрытая тетрадь. Руки, прокручивающие перо.
Мэл сказал, что болеет, но он ходит на занятия. Почему?
Может, верны слова, оброненные как-то Аффой об истинных намерениях парня? Узнав, о карьерном скачке моего отца, Мэл изобразил страстно влюбленного и ковал железо, пока горячо. Вжившись в роль, быстренько распрощался со Снегуркой и с согласия отца пошел в наступление. Сам же поставил меня в условия, при которых отказ от кольца приравнялся бы к всеобщему порицанию и осуждению. Сам же нагнетал обстановку, пугая вездесущими журналистами. Итог таков, что его отец добился, чего хотел. Скоро два департамента объединятся под началом Мелёшина-старшего. А теперь, когда цель достигнута, зачем изображать чувства, если их никогда не было? Дело сделано. Все стороны получили, что хотели. Даже мой отец вынес немалую выгоду из обнародования новости о слепоте.
Может, Эльзушка недалека от истины, сказав, что Мэлу противно со мной? И он отворачивался и зажимал нос, стараясь сдержаться.
Или, насмотревшись на неадекватное поведение после гибели Радика, парень понял, что с психованной истеричкой лучше не связываться. Себе же дороже.
В общем, накручивая домыслы один за другим, я начала верить в их правдивость. За каждым словом и поступком Мэла мне виделась многозначительность, ранее пропущенная мимо внимания.
В кармашке брючек запиликал телефон. Черт, сейчас меня выгонят с занятия!
На экране высветилось: «Входящее сообщение» и следом: «Почему ты здесь?»
Почему, почему?
«Потому». На написание и отправку адресату всего лишь одного слова ушло не меньше двух минут. Первый раз всегда трудно.
Телефон снова пиликнул.
«Где охрана?»
«Там» – старательно набрала буковки на экране, отправила их и выставила режим беззвучной вибрации аппарата.
«Где там?» – по телефонному сообщению чувствовалась растущая нервозность отправителя, не говоря о том, что он оборачивался в мою сторону.
«В моццо» – у меня не получилось написать название курорта с заглавной буквы, и безграмотный ответ улетел по назначению. Прочитав его, адресат подпрыгнул на месте.
«Эва!» – пришло новое сообщение. «Эва!!!!!!!!!» – сразу за ним поступило следующее.
«Черт побери, Папена! Что ты творишь? Это опасно! Ты рискуешь жизнью, появляясь в институте без сопровождения! Лишилась последнего ума на пляже?» – примерно так следовало интерпретировать заборчик из восклицательных знаков.
Мэл оглянулся через плечо, и его недобрый взгляд заставил нервно сглотнуть. Я уж и забыла, как бывает, когда парень сердит. Как если бы над головой висело ведро с ледяной водой, могущее опрокинуться в любой момент.
«На чём добралась?» – пришло сообщение.
«Пешком!» – набрала и, подумав, убрала восклицательный знак перед отправкой.
Не помогло. Если бы проректриса отвернулась к доске, Мэл немедля рванул бы наверх и тряс меня до тех пор, пока извилины не встали на место и позволили осознать, что я совершила глупый и безрассудный поступок, подвергший жизнь опасности. Но Царица к доске не отворачивалась, а рассказывала с трибуны мелодичным и хорошо поставленным голосом, и аудитория послушно записывала, кроме нас с Мэлом.
Все-таки удалось его всколыхнуть, – наблюдала с удовлетворением, как парень сидел, словно на иголках. Все же лучше недовольство, чем нейтральный тон в телефонных разговорах.
«Отправил сообщ. отцу» – пришла очередная посылка.
Прекрасно. С минуты на минуту здесь появятся церберы Мелёшина-старшего и потащат на допрос, чтобы выяснить, как мне удалось испариться из Моццо. А Мэл опять пропадет с горизонта. Нет уж. Зря, что ли, я полночи не спала и выпила под утро две банки «Энергетика»? Вцеплюсь в столешницу и закачу громкую истерику – так, что закачается люстра в холле.
Можно бодриться до бесконечности, но мое ребячество воспримут как скудоумие или, хуже того, как помешательство, и Мэл лишний раз убедится, что я позорю его своим поведением и заодно бросаю тень на всё светское общество.
Не получив ответа, парень снова оглянулся. Не знаю, что он увидел на моем лице – расстройство, отчаяние или предвестие слез, но Мэл больше не оборачивался, не отправлял сообщения, а принялся крутить перо. Периодически он наклонял голову вбок, точно прислушивался к звукам позади.
Прогорнил звонок, и народ вяло потянулся из аудитории. Взбудораженная обстановка, в коей началось занятие, возобновилась.
– Занятие окончено, – громче обычного объявила Царица. – Все свободны.
Студенты с неохотой послушались, на ходу выворачивая шеи в мою сторону. Капа и его брат поприветствовали издалека, помахав. Эльзушка и ее верная свора покинули аудиторию в числе первых, сделав вид, будто на лекции не случилось ничего особенного. Зато наверняка по институту потекли сплетни и слухи, разрастаясь как на дрожжах.
А Мэл проигнорировал веление проректрисы. Как и я.
Вот уже никого не осталось в аудитории, кроме нас. Закрывшаяся дверь отсекла шум в коридоре.
Ступенька за ступенькой... Сердце готово выпрыгнуть из груди... До боли знакомый вихор... Пальцы, отбросившие перо в сторону... Не видела целую вечность... Смотрю и не могу наглядеться...
Коснуться Мэла... Дотронуться... Обнять... Соскучилась невероятно...
Отдергиваю руку как от огня. Страшно. Я успела отвыкнуть от него.
– Что скажешь, Мэл? Хорошо болеть по телефону?
Он не повернул головы.
– Почему ты здесь? – спросил тихо. – Понимаешь, что натворила? Тебя разыскивают, сбились с ног. Недоглядевших накажут.
– Эр не виновата! И охранники тоже не при чем! И... мне нужно поговорить с тобой. Да!
– А телефон на что?
– Ты прячешься от меня. Я хочу, чтобы ты объяснил.
– Что?
Мэл впервые посмотрел на меня, и я поразилась переменам, произошедшим с ним. Вблизи было заметно, что его лицо изменилось, хотя и неуловимо на первый взгляд. Парень отрастил небольшую бородку и реденькие усы, похожие на многодневную небритость. Складка меж бровей залегла глубже, и голос стал ниже.
– Почему ты обманул, что болел?
– Я болел.
– Неправда! Выдумал, а я поверила. И других подговорил. Улия Агатовича, Стопятнадцатого... Это потому что я – слепая, и об этом все знают?
– Эва... Нет, конечно же... – Мэл отвел взгляд.
– Или потому что не смогу вылечиться до конца? – спросила я и вдруг всхлипнула. От жалости к самой себе. Оттого, что жизнь едва начала налаживаться, как вдруг какая-то подлюка решила спустить меня с небес на землю и почти убила. И оттого, что Мэл, произносивший красивые слова о нашем общем «завтра», теперь вел себя сдержанно и не бросался громкими фразами.
– Ну, сама подумай, что ты говоришь... – сказал он мягко, протянув руку. Наверное, хотел обнять.
– Не трогай! – отскочила от него. – Да, я слепая! А еще плохо соображаю! Всё хуже, чем было раньше! – выкрикивала, и меня мелко трясло. – Ты не пришел в стационар, не приехал в Моццо, не звонил!
Ты был нужен мне! И сейчас не менее нужен и важен.
– Почему? Потому что я не стану прежней? – голос дрожал, всхлипы раздирали горло. – Так бы сразу и сказал свое «адьёс»! Не бойся, меня теперь ничем не ушибешь. Доктор заверил, мне любой стресс нипочем. Но зачем обманывать?
– Я не обманывал.
– Да-да-да. Придумывал всякие поводы, чтобы не встречаться. А знаешь, что? Забирай-ка назад свое обещание! Я думала, оно что-то значит, – потрясла рукой с кольцом, – а это политика, да? Выгодная сделка. На время, пока удобно. А как станет неудобно, всегда можно переиграть и осчастливить более достойную. А что прикажете мне делать? Ах да, быть премного благодарной за оказанное внимание. Мне ведь тоже перепало от барских щедрот. Так что буду молчать и при случае низко кланяться. Пешка стоит на нужной клетке и не мешает крупным фигурам.
Мэл молчал, сведя брови. Не оправдывался горячо и не объяснял, что произошло недоразумение.
– Я... – начал неуверенно.
– Папена! – В двери стояла проректриса. – Следуйте за мной. А вы, Егор, будьте добры, подождите.
Разговора не получилось, как и красивой сказки. Наверное, за мной приехали рассвирепевшие телохранители.
Царица препроводила меня в ректорат.
Институтское руководство занимало приличный угол на полуторном административном этаже, левее родного деканата. Основательная табличка, солидная дверь без финтифлюшек, за ней – просторная приемная с диваном и креслами для посетителей. Из приемной налево – хоромы ректора, направо – обиталище проректора по науке, то бишь Евстигневы Ромельевны Цар.
Миловидная секретарша оторвалась от печатанья на машинке и поздоровалась с вежливой улыбкой.
Кабинет проректрисы, отделанный деревом, совмещал деловой стиль и уют. Шкафы вдоль стен, на открытых полках – безупречные стопки книг и папки, расставленные по высоте корешков. Безукоризненно чистый, незахламленный стол. Идеальный порядок, при котором каждая вещь – на своем месте. Недаром хозяйка – женщина с волевым характером.
– Присаживайтесь. Хотите чаю?
Вопрос поставил в тупик. Я нервничала, ожидая, что в любое мгновение откроется дверь, и войдут охранники. Или Мелёшин-старший. Или отец. Или Рубля.
– Боитесь, что отравлю?
– Нет, – ответила я дерганно.
– Прекрасно. Ваша смелость достойна уважения, – похвалила проректриса. – И прошу прощения. Знаю, для вас эта тема болезненна. Впрочем, как и для всех нас. Случай на фуршете поставил институт на колени.
Она решила, что меня напугало приглашение в логово злодеев. Ведь убийцу до сих пор не нашли. Однако, несмотря на неприязнь к Царице, я ни на секунду не усомнилась в её порядочности.
Евстигнева Ромельевна нажала кнопку громкоговорящей связи.
– Юля, будьте любезны, организуйте чай.
Великолепная женщина, привыкшая командовать, – подумала я, глядя на королевскую посадку головы, прямую осанку и манеры с долей надменности. По сравнению с отцовской душевностью декана учтивая обходительность Царицы казалась холодной, протокольной.
Мы сидели друг напротив друга, и меня тяготило присутствие проректрисы. Доселе она относилась ко мне с прохладцей, можно сказать, с равнодушием. Терпела и покрывала, невольно вступив в сговор со Стопятнадцатым. Евстигнева Ромельевна знала мою тайну, которая перестала быть тайной, но молчала.
– Почему вы здесь? Вы должны проходить оздоровительное лечение.
– Я прохожу, – отозвалась уныло. – Не знаю, зачем здесь. Нужно возвращаться.
– Ваши претензии к Егору мелочны и эгоистичны, – сказала вдруг Царица. – Вы ведете себя как ребенок, не удосужившись вникнуть в причины.
– Как вникнуть, если он не хочет объяснять? – воскликнула я и с опозданием смутилась: – Значит, вы слышали?
– Невольно. И боюсь, Егор не станет рассказывать.
– Но почему?
Деликатно постучав, вошла секретарша и расставила на столике чашки и заварочный чайник.
– Попробуйте. Это отличный чай. Его привозят по специальному заказу.
– Спасибо.
Проректриса неторопливо разлила горячий напиток, и по комнате поплыл дразнящий аромат. Сделав аккуратный глоток, женщина отставила чашку.
– Я заметила странную тенденцию. Вы пришли к нам недавно, по переводу из другого ВУЗа. С тех пор на институт валятся бедствия – одно за другим, и во всех прямо или косвенно задействованы вы, – сказала она задумчиво.
– Хотите сказать, специально их подстраиваю? – вскочила я, возмутившись.
– Нет. Возможно, это стечение обстоятельств, но беды ходят за вами, причем они задевают и других.
Обвиняющее предположение Царицы выбило пробку, и слова полились потоком:
– Выходит, я виновата, что Касторский избил меня? Надо было не провоцировать его, а прятаться по углам, так, что ли? И моя вина в том, что эту компанию понесло к горну. Легко же вы нашли козла отпущения в чужих поступках! Обвините еще и в пожаре в столовой. Я устроила поджог, больше некому! А в гибели Радика виновата, признаю. И в том, что та девчонка стала бабочкой – тоже виновата. А еще вела себя вызывающе на фуршете, и поэтому меня отравили, да? Сидела бы тихо в уголке, и глядишь, не подсыпали бы яд в шампанское.
– Подлили.
– Что?
– Гиперацин применяется в жидкой растворимой форме, – спокойно пояснила женщина.
– Хорошо, яд подлили, и я в этом виновата. Интересная у вас логика. Давайте, валите в кучу.
– Меня как руководителя института заботит здоровая атмосфера в учреждении, отсутствие конфликтов в коллективе и недопущение ЧП, – ответила проректриса. – Я не обвиняю, а высказываю свое... свои ассоциации. Они сугубо индивидуальны. К сожалению, несчастья, имевшие место, не закономерны и не подчиняются какой-либо логике. Возможно, я ошибаюсь, но одной из причин, привлекших неприятности, видится ваше эмоциональное состояние, которое опять нестабильно. Поэтому важно, чтобы вы сейчас успокоились и выслушали меня как женщина женщину...
Надо же. После ушата подозрений со мной хотят пошептаться как лучшие подруги. Не пойдет. Не хочу.
Я взялась за ручку двери.
– Не натворите ошибок, о которых потом пожалеете, – сказала вслед Царица. – Прежде всего, потому что Егор никогда не расскажет о том, что произошло, пока вы находились в коме.
– Почему?
– Потому что... когда-нибудь вы поймете сами.
Еще одна подколка. Да уж, когда-нибудь пойму, если умишко прибавится. И на том спасибо.
– Откуда вам известно, что случилось в стационаре? И разве что-нибудь происходило? – поинтересовалась я пренебрежительно. Кроме того, что меня держали под реанимационным колпаком, не происходило ничего особенного. Разве что Мэл пропал и не объявлялся, пока я не вспомнила о нем.
Женщина неторопливо отпила из чашки.
– Из-за вашей враждебности у нас не получится разговора. Обычно я придерживаюсь принципа невмешательства в личные отношения, но в данном случае... Благодарю за неоценимую помощь при ликвидации последствий неудачного эксперимента и надеюсь, нам все-таки удастся побеседовать.
Иными словами, проректриса завуалировано поблагодарила за поимку крылатика в порушенной лаборатории и, чувствуя себя обязанной, решила излить душу. Не стоит. Я помогала не за долг и не за хорошие отметки.
– После происшествия на фуршете администрация института организовала ночное дежурство, потому что вечером парадные двери и ворота закрываются изнутри в силу установленных на замках заклинаний. Дежурили поочередно: ректор, я, деканы, профессор Вулфу... Поэтому мне известно немногое, но достаточное, чтобы сделать определенные выводы, и я хочу поделиться ими.
Поджав губы, я села в кресло. Спасибо, что выбрали меня и осчастливливаете своими умозаключениями.
– Не удивляйтесь, но начну, пожалуй, с притчи о любви. О чувстве с большой буквы, способном на самопожертвование и всепрощение, а не о суррогате, которым ошибочно называют одну из разновидностей эгоизма. Я – человек с достаточной долей циничности и не верю в существование светлого всепоглощающего чувства, но это не означает, что его нет. Героиня притчи – женщина, которая любила и была любима. Но любой огонь нужно поддерживать, побрасывая дрова в очаг. Любя, женщина была слепа и не заметила, что огонь потух. Она продолжала любить, а её – нет. Любовь мужчины ушла вместе с ним к сопернице. И он был счастлив, обретя второе дыхание...
– Значит, мужчина не любил так же сильно, как она! – прервала я. – Если бы любил, то не предал её.
– Возможно, но речь не о нем. Женщина сгорала от ревности, но продолжала верить, что когда-нибудь мужчина вернется. Сколь огромна и необъятна была ее любовь, столь велико отчаяние. И однажды, не в силах терпеть сердечную муку, женщина взмолилась: «Сделаю что угодно, лишь бы он снова был рядом». И едва произнесла эти слова, как в дверь постучали. На пороге стояла сгорбленная старуха. «Помогу тебе. Нашлю на соперницу и её нерожденного ребенка смертельное проклятие. Твой мужчина вернется». «А будет ли он любить, как прежде?» – воскликнула женщина. «Да. Он забудет о другой» – ответила гостья. Задумалась женщина. У нее появился шанс вернуть любимого ценой жизни разлучницы. Но неродившийся ребенок был частичкой её мужчины. Тот мечтал о детях, а женщина так и не смогла подарить ему малыша. «Ты согласна?» – спросила старуха.
Рассказчица замолчала.
Молчала и я. В моем воображении Мэл ушел к другой, а я стояла перед выбором: отпустить его или бороться любыми способами, включая устранение соперницы. День за днем просыпаться в пустой холодной постели, зная, что Мэл счастлив. Если судьба уготовила развести нас в разные стороны, хватило бы моей любви, чтобы радоваться его счастью? Или я решусь эгоистично отобрать у Мэла мечту о ребенке и возьму грех на душу, убив невинное дитя и его мать?
– Не переносите на себя сюжет притчи. Пример несколько неудачен, – сказала Царица. – Смотрите в корень. Цена любви и поступки – хорошие или плохие – которые совершают люди ради неё.
– Что она выбрала? Эта женщина...
– Она прожила жизнь, любя одного человека, – ответила собеседница, так и не внеся ясность а судьбу героини притчи. – Осудить просто, а понять гораздо сложнее. Отставим в сторону вступление, перейдем к главному. К Егору.
Причем здесь Мэл? Не вижу связи между парнем и отвлеченной историей.
– Как я уже сказала, нами было организовано дежурство по кругу. На восьмые сутки пришлась моя очередь, и под утро из стационара поступил сигнал о срочной госпитализации больного. Им оказался Егор. За вашим состоянием следили лучшие специалисты страны, но, к сожалению, хирургов среди них не оказалось, как и соответствующего оборудования.
Я похолодела. Сердце сжалось в нехорошем предчувствии.
– Что произошло?
– Острый аппендицит. Была вызвана машина скорой помощи. Со своей стороны я обеспечила открытие ворот и парадного входа. Егора доставили на каталке, и в последний момент он попросил сопровождать его в больницу, несмотря на присутствие двух врачей. Я поехала, поскольку до автоматической разблокировки дверей и ворот осталось менее получаса. Артёму Константиновичу уже сообщили, и нас ждали в правительственном госпитале. Врачи тщетно допытывались у Егора о предпосылках обострения. По дороге он попросил передать отцу одну вещь. Кинжал в ножнах, который лежал во внутреннем кармане пиджака. Перед тем, как потерять сознание, Егор сказал единственное: «Ашшавара аба*». Эти слова и оружие я передала его отцу в больнице, и Артём Константинович понял, о чем речь, потому что не удивился.
