Текст книги "Sindroma unicuma. Finalizi (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)
Неожиданно дверь в торце помещения приоткрылась, пропуская полоску света, и в проеме появился человек. Я замерла, забыв разволноваться, а гость вздрогнул, заметив меня, и сказал тихо:
– Фу-у! Ну, и напугала ты, Эвка.
На подоконник опустился Сима. Точнее, в первое мгновение я решила, что это он, но потом подумала, что кто-то другой. На меня смотрела уродливая маска с красными неровными рубцами и стянутой кожей.
– Страшно? – спросил парень. Все-таки по голосу выходило, что в гости заглянул Сима.
– Да. Ты напугал. Вышел как привидение.
– Я за стенкой обитаю. Общая поддерживающая терапия. На днях выписывают.
– Поздравляю. Как с экзаменами?
– Сегодня сдал последний, по снадобьям. Пришлось ходить на пересдачи вместе со всеми, потому что Ромашка встал в позу.
– Молодец, – похвалила парня за то, что не побоялся вылезти из раковины в большой мир. – А я всё пропустила. Наверное, исключат из института за долги.
– Фи, – присвистнул Сима. – Не бойся. Царица пойдет навстречу. Сдашь по индивидуальному графику.
Бр-р-р. Мало радости в общении с Ромашевичевским наедине. Он выжмет из меня все соки и уморит презрением.
– Эльзушка тоже сдала, или препод опять завалил?
– Штице? – задумался парень. – Не сталкивался с ней. Может, экстерном отстрелялась?
Я пожала плечами. В конце концов, мне не интересно, каким образом египетская мумия выпросила положительную оценку.
– Ты как? – поинтересовался Сима. – Я видел тебя в гробу хрустальном... тьфу, когда ты лежала под колпаком, а рядом дежурил Мэл.
– Мэл?! Он был здесь?
– Ну да. Мы поговорили, потом он ушел – и всё. Дверь-то с твоей стороны, наверное, медсестры закрыли.
– Не знаю, не обращала внимания. И что Мэл? – выспрашивала я жадно. Хорошо, что действие успокоительного не кончилось, не то трезвон приборчика поймал бы нас с Симой на месте преступления.
– Ничего особенного. Выглядел уставшим. Вспомнил о чем-то и ушел, но сказал, что вернется. А я позавчера выяснил, что дверь не заперта. Зачем, думаю, лезть, коли замок навесили? А она раз, – и поддалась.
– Эвакуационные выходы нельзя загромождать и закрывать. Пожарная безопасность, – вспомнила я и прикусила язык. Вдруг у парня возникли неприятные ассоциации с загоранием в столовой?
Однако Сима не зациклился на моих словах.
– Логично. Смотрю, вокруг тебя кудахчут тетки и бочонок, так что не подойти. А сегодня прислушался: вроде бы стихло.
– Хоть бы свет выключил, прежде чем заглядывать, – посоветовала неудавшемуся шпиону. – Я почти завизжала, но не помню, как это делается. Как думаешь, длинные гудки – когда не слышит или не хочет отвечать?
– Не обязательно. Иногда телефон разряжается. Вот, например, недавно звоню братану и думаю, с какого панталыку он объявил игнор, а у него, оказывается, аккумулятор сел.
А ведь верно! Вдруг Мэл не поставил телефон на зарядку? – успокоилась я. Завтра еще раз позвоню.
– Пока ты спала в своем гробу... тьфу, то есть под колпаком, тут черти что творилось, – поведал Сима. – По институту гуляют всякие слухи... Знаешь чудиков, которые устроили спектакль с первокурсником? Ну, с тем, который...
– Знаю, и что? – оборвала резко. Не хочу возвращаться к Радику. Не сейчас. Это личное. После его гибели о троице сообщила соседка, приносившая из института последние новости, и она же рассказала подробности представления, почерпнутые с чужих слов.
И Сима рассказал невероятнейшие байки, которые я выслушала с открытым ртом. Якобы один из типчиков попал в зеркало, второй сошел с ума, а у девчонки, которая нравилась Радику, выросли крылья, и теперь она похожа на моль.
Упасть и не встать. Оказывается, у парня грандиозное воображение. Мои убогие фантазии – не чета изобретательным выдумкам Симы. Ну, или не ровня институтскому радио.
– Во, – покрутила я пальцем у виска. – Слыхала всякие бредни, но чтобы такое...
– Ни капельки не вру. Чистая правда от начала до конца, – заверил гость, не обидевшись. – А еще говорят, будто Бобылев сковырнулся. Вменили, что ослабил контроль и не уследил за висорической дисциплиной в институте. На его место ставят нового. Зверь, а не человек. Теперь не будет нам спокойной жизни.
В памяти всплыл допрос после пожара в столовой, механическое «ха.ха.ха» краснощекого Бобылева и его обращение к моей вечной благодарности висоратскому обществу. И я поняла, что не испытываю сострадания к провинившемуся куратору Первого отдела.
– Ладно, мне пора, – вскочила с подоконника и ойкнула. Исколотая пятая точка напомнила о себе, несмотря на ранозаживляющий компресс. – Сейчас меня будут лечить. Восстанавливают мозговое кровообращение, – потюкала я пальцем по макушке.
– Бывай, – попрощался парень и скрылся за дверью.
Вечерняя порция лечебных процедур сменилась гигиеническими.
Теперь, когда, я крепко стояла на ногах, мне разрешили принимать ванны, но под присмотром Эм или Эр: вдруг нахлебаюсь воды и утону? О стыде перед женщинами я забыла, вернее, не вспоминала в силу тугодумности. К чему стесненье? Во-первых, мы – однополые существа, а во-вторых, медсестры и так видели всё, что нужно, обмывая недвижимое тело по два раза на дню и меняя белье.
Моя фигура отощала. Щеки впали, ребра выпирали, как и позвоночник, но Эр заверяла истово, что когда-нибудь откормит меня, и я стану такой же, как она – кровь с молоком и с силушкой в руках, чтобы любого мужичонку скрутить в бараний рог. К ее великой жалости, Улий Агатович строго контролировал рацион и следил за балансом витаминов, минералов, белков, жиров и углеводов.
– Вы будете смеяться, дорогушечка, но ежедневно мы ведем сложнейшую таблицу, в которой учитываем потребности вашего организма. Вам необходимо восполнять потери мышечной массы, поэтому мы понемногу наращиваем процент белков. Также постепенно увеличиваем содержание жиров и углеводов в меню, чтобы организм привык и не испытывал перегрузок при усваивании.
В общем, выглядела я не ахти. Неромантично. Не Эльзушку надо называть египетской мумией, а меня. Мэл увидит и испугается.
Сказочные байки Симы запали в душу. Если парень не насочинял с три короба, то каким-то образом троица понесла наказание. А в том, что возмездие нашло виновных, у меня не было сомнений. Лишь идиот посчитал бы невероятные вещи, произошедшие с тремя студентами, чистой случайностью или роковым совпадением.
На всякий случай я решила проверить россказни Симы и выбрала в телефоне номер соседки.
– Эвка, привет! – закричала она с разлету, оглушив. – Как дела?
– Нормально, спасибо.
– Я заглядывала в медпункт, но меня дальше порога не пустили. Слушай, там такие ребята дежурят! М-м-м... объеденье, – перепрыгнула девушка на другую тему. – Хорошо, что поправляешься. Я чувствовала, ты выкарабкаешься, хотя на фуршете стало страшно... Грохот, посуда вдребезги... Ромашка сразу определил, чем напоили...А Альрик снял столешницу и на ней отнес тебя в медпункт, представляешь? Не помнишь, наверное... Ну, как, сладко спится в индивидуальной палате?
– Сладко, – машинально согласилась, наполнившись до краев рассказом Аффы. – Слушай, я тут столкнулась с Симой ...
– Да? – оживилась она. – Передавай ему привет.
– Ладно. Он рассказал небылицы про тех типов, которые тогда у лестницы...
– Почему небылицы? Снимки Левшуковой давно гуляют по телефонам. Не знаю, как удалось её сфотать. Наверное, монтаж. Она не высовывает нос из дома, а родители отказываются от интервью и от съемок, а если выезжают по делам, то в фургоне с тонированными стеклами, прикинь? И вроде бы мать Левшуковой забрала документы из института.
– А двое других?
– Того, кто попал в зеркало, забрали в секретную лабораторию для опытов. А Камыш свихнулся. Загремел в психушку. Всё совпало? – хихикнула соседка. – Не наврал Сима?
– Не наврал, – промямлила я. Объем почерпнутой информации не укладывался в голове. – Как думаешь, что с ними случилось?
– Тут и гадать нечего. Их наказали за то, что подшутили над мальчишкой. Поговаривают, будто бы он отомстил с того света. Так что народ помешался. Все повалили к спиритам* – каяться и просить прощение у духов.
– Аф, а ты видела Мэла? Он приходил в общагу?
– После фуршета – нет, – ответила девушка не сразу. Правда, ровным тоном и не враждебным. – Так ведь говорят, он болеет. Разве ты не знала?
– Знала. Просто так спросила.
– Давай, выздоравливай. Чтобы уж наверняка, – пожелала соседка.
Разговор с Аффой оказался продуктивным: пролил свет на подробности фуршетного застолья, повысил правдоподобность сказочной истории, случившейся с тремя студентами, и встревожил касаемо пропажи Мэла.
Он не ответил на звонки, а доктор явно увиливал, заговаривая зубы якобы болезнью парня. Странному поведению нашлось единственное объяснение: с Мэлом приключилась такая же беда, как с Камышом, его другом и с той девчонкой. И вот почему.
После гибели Радика я отгородилась стеной от реалий жизни и каждый день посылала в пространство просьбу: «Пусть причастных поразит кара» в надежде, что справедливость восторжествует. Я возненавидела трех студентов, устроивших развлечение у лестницы. День за днем моя злоба извергалась гейзером в этот мир, и теперь выяснилось, что мысль обрела материальность.
Но помимо троицы я причислила к виновным всех, кого не лень – себя, Радика, каждого из тех, кто поддержал шутку, декана, проректрису, Альрика ... и Мэла.
Вот почему он не позвонил! Сила обвинений легла и на парня. Он попал в зеркало или сошел с ума, или у него отросли крылья, и теперь Мэл прячется от людей. А для отвода глаз родственники придумали легенду о болезни.
Вот в чем дело! – подпрыгнула я на кровати, осененная догадкой, и приборчик заверещал. Появилась Эм и незамедлительно отправила меня в царство Морфея, поставив в своем журнале закорючку, коей отметила очередное по счету потрясение и всплеск эмоций.
Моя вина в том, что произошло с Мэлом, как и в том, что случилось с той троицей, – пришло в голову на пороге сна.
Следующим утром, после проверки номера Мэла, ответившего неизменными длинными гудками, я потребовала от Улия Агатовича встречу с деканом факультета нематериальной висорики.
– Хочу! – сказала капризно и затаила дыхание в ожидании ответа. Вдруг со Стопятнадцатым тоже что-нибудь приключилось? Хотя, вырасти у декана крылья, рога или копыта, Сима сообщил бы первым делом.
Доктор замешкался.
– Хорошо, – согласился растерянно. – А как же батюшка? Может, повидаетесь сперва с ним?
– Нет. С Генрихом Генриховичем Стопятнадцатым, – объявила свою волю.
Улий Агатович кивнул и вышел. Как угодно нашему высочеству.
Декан выглядел неизменно элегантно в черном костюме-тройке. Осмотревшись с любопытством по сторонам, он ухнул в свободное кресло, жалобно скрипнувшее под его весом. Доктор и Эм устроились неподалеку, но я потребовала, чтобы они вышли.
Уходя, Улий Агатович сделал знак посетителю. Наверное, напомнил, что негативные эмоции мне противопоказаны. Медсестра проверила исправность пищащего приборчика и тоже удалилась.
Мы остались вдвоем. Стопятнадцатый приветливо улыбнулся, и лучики морщинок собрались в уголках глаз.
– Очень и очень рад видеть вас во здравии, Эва Карловна, – высказался сдержанно, но с большой теплотой в голосе.
– И я рада. То есть рада встрече с вами, – поправилась. Ну, и рада, что жива и относительно здорова. – Что с Мэлом? – выпалила в лоб.
– С Егором? – переспросил удивленно мужчина. – С ним всё в порядке. Правда, подхватил простудную инфекцию и лежит в изолированном боксе, лечится.
Верить или нет? – закусила губу. Возможно, я заразила Мэла в день последнего экзамена и фуршета.
– Ничего серьезного? Инфекция не опасна?
– Конечно, не опасна, – заверил Стопятнадцатый. – Егор идет на поправку.
Как долго болеет Мэл? – взялась я подсчитывать дни, но спуталась и отбросила трудное занятие. Потом сосчитаю.
– Разве можно болеть столько времени? Сейчас есть препараты, которые излечивают за пару дней.
– Пара дней или не пара – судить не нам, – ответил мягко декан.
– Вы обманываете! – Я вдруг всхлипнула. – Он сидит в зеркале! Или сошел с ума! Или еще что-нибудь случилось!
Приборчик заверещал благим писком, вызвав Эм со шприцем и доктора.
– Не хочу! – отбивалась я. – Мне нужно знать! Не прощу вас!
Подразумевалось, что не будет медперсоналу прощения, если меня отправят в принудительно-успокоительный сон. Наконец, общими усилиями и после долгих уговоров я выпила сироп, понижающий нервную возбудимость, и Улий Агатович с медсестрой покинули стационар. Перед уходом доктор опять показал Стопятнадцатому знак, мол, не расстраивай девочку, иначе выгоню навечно.
– Генрих Генрихович, я знаю, что пострадали трое студентов.
– Вот как? – удивился мужчина. – Мне казалось, вас изолировали от потрясений этого мира.
Если не опроверг, значит, Сима и Аффа не приукрасили действительность.
– У меня свои источники, – заявила с гордостью, чем вызвала улыбку на лице собеседника. – И я виновата в том, что с ними произошло.
– Каким образом? – изумился Стопятнадцатый.
– Я желала им зла. Когда погиб Радик, я без конца думала о возмездии. О справедливости. Если бы не эта троица, представление не состоялось бы, и Радик остался жив! Получается, они пострадали из-за меня.
– Успокойтесь, милочка. Прежде всего, поясните, каким образом, находясь в коме, вы навлекли на студентов всю силу вашего гнева? – поинтересовался декан ласковым тоном.
– Я ничего не помню. Черный провал. Мое сознание могло вылететь из тела и совершить... ну... это...
– Помилуйте, Эва Карловна! Никаких сверхспособностей и резервов организма не хватит, чтобы вырастить за ночь живые крылья бабочки или завлечь человека в зазеркалье.
– А если это сделал дух Радика? – спросила я и устыдилась тому, как глупо и смешно прозвучал вопрос.
– Вряд ли духи способны управлять временем и пространством. Это подвластно лишь тому, кто значительно превосходит людей в развитии. Я не верю в существование высших сил, но увиденное заставило взглянуть в ином ракурсе на наш материальный мир. До сих пор я верил лишь фактам, считая, что любой феномен логически объясним, а любое невероятное событие подчиняется законам физики. Теперь у меня, по крайней мере, понизился градус воинственности, – улыбнулся мужчина. – И при всем уважении вы, Эва Карловна, никоим образом не подходите на роль высшей силы, которой подвластны жизни и судьбы людей.
– То, что случилось с ними, теперь считают карой... возмездием... – ответила я сумбурно. – Но кто определил степень их вины? Люди творят более страшные вещи: убивают, совершают насилие, предают близких, годами прячутся от правосудия, и хоть бы хны. Если бы грешников, вступивших в сделку с совестью, наказывали подобным образом, с нами соседствовали бы мутанты и сумасшедшие. Или всех нас расселили по зеркалам...
– Вспомните говорящее зеркальце из известной сказки. Чем не прецедент? Возможно, в давности некие силы сотворили волшебство, неподвластное смертным, и заточили в зазеркалье человека из плоти и крови, провинившегося в чем-то.
– Ну и что? – пожала я плечами. – Этот пример единичен. Никогда не думала, что расплата за деяния может быть буквальной. Считала, что начинают сыпаться неудачи, или жизнь человека катится под откос из-за стечения обстоятельств... Но чтобы внезапно, за ночь... Прошел месяц, а возмездие уже настигло тех, кого посчитало виновным. Им даже не отпустили время на раскаяние!
– Быть может, потому что они не собирались раскаиваться? – предположил декан.
– Не знаю... Я обвинила ту девушку и парней... Еще обвиняла Радика за слабость и себя... И Мэла, что не прекратил... И вас с Царицей... Евстигневой Ромельевной, что не выгнали из института... И вообще, обвиняла всех, кто смеялся и не остановил... Вдруг наказание доберется до остальных? Что с Мэлом? Он тоже в зеркале? – вскочив, я пересела на подлокотник кресла к Стопятнадцатому. – Скажите правду, пожалуйста! Я звоню, но Мэл не отвечает!
– Успокойтесь, милочка, – сказал участливо Генрих Генрихович. – С Егором всё в порядке. Поскольку он в изоляторе, ему запретили брать с собой телефон. Но молодой человек идет на поправку и скоро обязательно позвонит. А насчет обвинений... Тысячи людей каждый день обвиняют обстоятельства и тех, кого считают причастными к своим бедам. Если бы все обвинения имели силу, то, как вы сказали, мы давно сидели бы по зеркалам и глядели на сумасшедших мутантов.
Генрих Генрихович ушел.
– Как думаете, наказание рассеется, если они осознают? – спросила я на прощанье.
– Всё может быть, – отозвался задумчиво Стопятнадцатый. – Известны случаи, когда искреннее признание ошибок совершало чудеса.
Непонятно, успокоил меня разговор или нет. Во время процедур и в перерывах между ними я представляла, каково это – проснуться однажды с непонятной штуковиной на спине, которая переворачивает мировоззрение и меняет всю жизнь. Представляла, каково знать, что твой ребенок совсем близко, но никогда не обнимет и не скажет «Здравствуй, мама!», а зеркало может разбиться в любое мгновение. Таким образом, я выяснила, что воображение вернулось в прежнюю форму и заработало на полную катушку.
Однако чем ближе подкрадывался вечер, тем активнее одолевали сомнения, и в голову лезли нелепые предположения о причинах молчания Мэла. Верить или не верить Стопятнадцатому? У кого бы спросить о парне? Может, позвонить отцу?
Нелепая идея. Меньше всего хотелось услышать родительский голос.
В который раз я выбрала знакомый номер на экране телефона. После серии длинных гудков, когда палец приготовился нажать кнопку отбоя, раздался тихий щелчок, и мне ответили:
– Да.
– Мэ-эл! – чуть не свалилась я с подоконника, с которого смотрела на вечернюю улицу. – Где ты? Как у тебя дела? Всё хорошо?
– Да.
– Стопятнадцатый сказал, ты заболел. Поправляешься?
– Да.
Парень отвечал немногословно и вяло. Бедняжка! Наверное, зараза измучила.
– Я звонила-звонила, а ты трубку не брал, – сообщила и выдохнула облегченно. – Лечись хорошенько. Не буду надоедать, чтобы ты быстрее выздоровел. Понял?
– Да, – согласился Мэл, и пожелав ему спокойной ночи, я рассоединилась.
Конечно, язык так и чесался рассказать о том, что произошло за эти дни. А еще мне хотелось помолчать, слушая дыхание парня, но я боялась разреветься. И тогда Мэл не удержится и примчится в стационар, наплевав на болезни и хвори. Буду твердой ради него.
И все же он ответил. Ответил! – вскочив с подоконника, я затанцевала в проходе между кроватями. Мэл жив-здоров, и с ним всё в порядке. Мой Мэл, – погладила кольцо на пальце.
Лежа в кровати, я прижимала телефон к груди и мечтательно вздыхала, а Эм улыбалась, меняя лекарство в капельнице и снимая ежевечерние показания с датчиков на присосках.
На следующее утро Улий Агатович сообщил:
– Следователь дважды в день интересуется вашим состоянием. Хочет побеседовать о случившемся на фуршете. Что мы ответим?
Не знаю, что и сказать. Брови вверх, складка на лбу, растерянный вид.
– Наверное, требуется присутствие адвоката. Или предупредить отца? – спросила я неуверенно.
Ни за что. С родителем буду общаться в последнюю очередь. Хотя рано или поздно придется.
– Беседа предполагает формальный характер, без письменных показаний и записи на диктофон. Я буду рядом. Ваш батюшка в курсе, равно как и Артём Константинович.
Вот как. Оказывается, и тот, и другой дали высокое соизволение на мое допрашивание.
Я нехотя согласилась. Вместе с проснувшейся памятью вернулось предубеждение против первоотдельщиков и дэпов*. И еще страх. А может, всполошилась моя преступная душонка?
Нежелательным, но настойчивым гостем оказался мужчина приятной наружности с цепким взглядом стальных глаз, неуловимо напоминавший Альрика – движениями, манерой держаться. Представившись следователем Департамента правопорядка, он пожал руку доктору и уселся в кресло.
– Чтобы не утомлять долгим вступлением, побеседуем кратко и по существу.
Я кивнула настороженно. Гость оказался из ведомства Мелёшина-старшего, а значит, результаты беседы первым делом получит отец Мэла.
– Итак, по случаю окончания сессии вы посетили фуршет, организованный в спортивном зале института.
– Да.
– С кем пришли на мероприятие, и каким образом узнали о нем?
– Прочитала афишу на первом этаже. Пришла с... Егором Мелёшиным.
Вроде бы. Точно не помню. Или сбежала от парня, а он искал меня в толпе.
– Разговаривали с кем-нибудь на фуршете?
– С деканом. С Генрихом Генриховичем Стопятнадцатым. И еще с профессором Вулфу.
– О чем? Можете не отвечать, если разговор касался личных тем.
– О сессии. Я сказала, что провалила последний экзамен.
– Возможно, вы заметили что-нибудь подозрительное. Незнакомые лица, пристальные взгляды, необычное или неестественное поведение окружающих...
Как бы я обратила внимание на необычности, если весь день прошел в тумане?
– Ничего и никого подозрительного.
– Опишите подробно ваши действия с того момента, как вошли в зал.
Сценарий пребывания у фуршетного стола, набросанный мною в общих чертах, получился сумбурным и отрывочным. Сознательные действия закончились тем, что при падении я потянула за собой скатерть-самобранку с едой, напитками и посудой.
– Почему выбрали именно этот бокал? Он находился отдельно от прочих, или вы выхватили из середины, или кто-то предложил его вам?
– Вроде бы бокал стоял рядом с другими, но с краю. Точно не помню.
– Таким образом, в ваших руках оказались два бокала – тот, что вы взяли со стола, и тот, что предложил Стопятнадцатый.
– Да.
– Вы пили из обоих бокалов?
– Да. Поочередно. Из одного – полностью, а из другого – не до конца.
– Мы провели работы по восстановлению разбитой посуды из фрагментов, – сообщил бесстрастно следователь. – Ваши отпечатки обнаружены на двух бокалах, причем на одном из них присутствуют отпечатки пальцев нескольких человек: проректора по науке Цар, преподавателя Теолини, декана факультета Стопятнадцатого и ваши. Поскольку гиперацин быстро испаряется, не удалось установить, в каком из бокалов был яд.
– То есть вы утверждаете, что Стопятнадцатый мог...? – задохнулась я от возмущения.
– Нет. Тот бокал передавали из рук в руки, прежде чем он оказался у вас по чистой случайности, – объяснил следователь. – Мы рассмотрели несколько гипотез и склоняемся к наиболее вероятной: кто-то сознательно добавил яд в бокал, взятый вами со стола. Угрожал ли вам кто-нибудь – прямо или косвенно? Вспомните: быть может, имели место враждебные высказывания, подстрекательства...
– Хотите сказать, меня собирались...? – промямлила я ошеломленно, и доктор поспешно достал из кармана халата успокоительные таблетки.
«Сознательно» означало «осознанно, с умыслом». С составлением четкого плана, с хладнокровным расчетом до долей секунды и с недрогнувшей рукой. Это же преступление! Почему высшие силы не бросили таинственного злодея в зазеркалье и не прирастили ему хвост, а?
Рассасывая таблетку, я размышляла... об убийце!? Он находился рядом, выбрал подходящий момент и капнул в мой бокал яд из пипетки. Ну, или добавил каким-нибудь другим способом... И наблюдал за агонией, потирая руки...
Меня пробрал озноб. За что? Кому я перешла дорогу? Ревнивой Лизбэт? Эльзе Штице, с которой едва не сцепилась в туалете? Всё это обычные женские разборки. Неужто кто-нибудь из них решился на отчаянный шаг?
– В общежитии в дверной замок залили клей. Еще с помощью заклинаний устроили колтун в волосах и сломали молнию у сумки.
Следователь внимательно выслушал, и не подумав смеяться.
– Есть предположения, кто мог это сделать?
Я помотала головой.
– Каким образом яд очутился в бокале? – влез Улий Агатович. – Насколько понимаю, его непросто раздобыть.
– Мы проверили магазины, их не так много. Подняли заказы, отчеты, согласования Первого департамента, опросили причастных лиц. Так что скоро найдем утечку. Кстати, год назад институт как юридическое лицо приобрел гиперацин в составе большого заказа на снадобья. Однако вещество не использовали и в позапрошлом месяце утилизировали с истекшим гарантийным сроком хранения. Проверка показала, что документы на приобретение и списание оформлены правильно, учет велся без ошибок и приписок.
Более следователь не сообщил ничего толкового, впрочем, как и я. Перед уходом мужчина оставил визитную карточку и предложил обращаться в любое время, если вспомнится даже самая пустяковая мелочь или подробность.
Если извилины закручены слабо, то хорошие мысли приходят не сразу, и осеняет не быстро. Весь день я думала над разговором со следователем и ближе к вечеру кое-что надумала.
Во-первых, если попытка не удалась, преступник может повторить ее снова. Выпишут меня из стационара, пойду по дорожке в общежитие, а на голову случайно упадет кирпич. Или два, и тоже случайно.
Во-вторых, на фуршете не было посторонних. Получается, убийца – из институтских. Студент или преподаватель. Что же, теперь бояться всех и каждого? Хоть сбегай на край света, где никто не найдет.
Улий Агатович, с которым я поделилась подозрениями и страхами, посоветовал позвонить следователю.
– Могу лишь догадываться о том, какое решение будет принято после вашего выздоровления, но в настоящее время служба Департамента правопорядка обеспечивает вашу безопасность. Посетителей досматривают и изымают подозрительные предметы. Также проверяют без исключения вещи, приносимые в стационар, пищу и лекарства.
– Вряд ли преступник решится преодолеть тысячу заслонов, чтобы эффектно умертвить меня под носом у охраны. Разумнее сделать это по-тихому.
– В вас пропадает детектив, – заключил доктор, показав ямочки на щеках.
Скорее, во мне заговорила слепошарая лгунья. Уголовная наследственность, тут уж ничего не поделать.
Я позвонила следователю. Высказалась невнятно и путанно, но он выслушал вполне серьезно.
– На фуршет были приглашены около десятка гостей из Департамента по науке и Министерства образования. Все они проверены тщательнейшим образом. Ваш вывод верен. Покушался тот, кто учится или работает в институте: студент, преподаватель или кто-то из обслуживающего персонала. То есть любой, кто беспрепятственно попал на мероприятие, не вызвав подозрений.
Его ответ подтвердил предположения, но, как ни странно, успокоил. Я вдруг вообразила, что за покушением мог стоять отец, но теперь отмела эту идею. Если бы родитель решил избавиться от меня, он устранил бы причину непреходящей головной боли тихо и незаметно, обставив как несчастный случай. К тому же, отец доверил бы заказ профессионалу, а не студентику, возомнившему себя асом-наемником, или преподавателю.
Кто мог подойти на роль убийцы? Взять, к примеру, Теолини. Загадочен, нелюдим, всегда одет в черное. Но на фуршете он находился в другом конце зала. Кроме того, во время сессии Эдуардо Теолини раскрылся как увлеченный своим предметом человек, нисколечко не похожий на расчетливого убийцу.
– Касаемо вашей безопасности... – Голос следователя прорвался сквозь сумятицу мыслей. – Пока не будет установлена личность преступника, от Департамента правопорядка вам выделят сопровождение.
– Как это? – не поняла я.
– Обычно это один или два человека, которые...
– Постойте, – прервала мужчину. – Телохранители, что ли?!
– Можете называть и так. В их задачу войдет сохранность вашей жизни.
Я растерялась. Каким образом мне обеспечат сохранность, когда отправлюсь в женский туалет? А на занятиях будут сидеть рядом? И ночевать в одной комнате со мной?
– Не волнуйтесь, – успокоил следователь снисходительно. – Наши люди умеют быть незаметными. И поверьте, мы тоже заинтересованы найти злоумышленника как можно скорее.
Вот так новость! Заранее навязали телохранителей. Конечно, они заинтересованы, чтобы побыстрее распрощаться со мной. Это же стыд и позор. Дяденьки-профессионалы вынуждены прикрывать спину какой-то шпингалетки, в то время как нужно ловить преступников и совершать подвиги во имя отчизны. И чем дольше дяденьки будут отираться возле меня, тем четче прорисуется несостоятельность системы правопорядка, которая не сумеет найти преступника. Вдруг его никогда не найдут?! Так и будем ковылять втроем в глубокой старости, опираясь на тросточки: я да телохранители позади. Глядишь, подружимся и станем справлять вместе праздники.
А когда Мэл пригласит в кафе, они встанут за спиной, заглядывая в тарелки? Или отберут пирожное, чтобы продегустировать на наличие яда? Хотя яды мне не страшны, теперь могу пить их ведрами. А если мы с Мэлом... ну... останемся вдвоем? Телохранители будут держать свечки? И сообщать о каждом шаге Мелёшину-старшему.
В общем, заявление следователя об охране ошарашило будь здоров. Непонятно, то ли радоваться, что мне не дадут помереть от повторной попытки, то ли плакать. Смогу ли привыкнуть к постоянному присутствию двух незнакомых людей, которые будут знать обо мне всё: сколько раз зевнула, в каком ухе поковыряла и как часто хожу в туалет? Остается горячо верить и надеяться, что доблестные работяги системы правопорядка найдут преступника раньше, чем Улий Агатович посчитает меня здоровой.
Тут, как нельзя кстати, пришел Улий Агатович и отвлек от дум. Вернее, думы остались, но поскакали в другом направлении, потому что доктор принес корзинку с цветами, которую поставил на подоконник напротив кровати. Я уже научилась различать отправителей навскидку, хотя к букетам неизменно прилагались визитки.
Глянцевая карточка с буквой "М" в виде сложной виньетки вкладывалась в корзинки с классикой жанра – безупречными аристократическими розами, гортензиями, камелиями, каллами, лилиями, георгинами. Мелёшин-старший. Семья Мэла. Вдыхая густой дурманящий аромат, исходящий от плотных букетов, я робела и терялась.
Несколько раз приносили замысловатые многоуровневые цветочные композиции с контрастной окраской бутонов. Строгая "V" без прикрас, как пояснил доктор, означала власть, правительство. Иными словами, Рублю Леонисима Рикардовича. Поначалу я пребывала в полнейшем замешательстве, не зная, что делать и как реагировать. Падать ниц и заочно благодарить премьер-министра за внимание к своей скромной персоне? Или в ответной записке выразить глубочайшую признательность? Улий Агатович не посоветовал ни того, ни другого.
