Текст книги "Sindroma unicuma. Finalizi (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)
– Замётно на полторы тысячи. И предупреждай заранее. Ты сообщаешь об изменении договоренности, когда осталось... – поглядела я на запястье, – два с половиной часа до концерта. За это время не удастся найти другого специалиста.
– Хорошо, – согласилась Вива. Чуть поспешнее, чуть взволнованнее, но по голосу я уловила, что она не намерена разбрасываться ценными клиентами. – Тариф останется неизменным... до некоторых пор.
– До каких? До следующей недели, пока дэпы* не предложат больше? Или ты работаешь на них и на меня?
– С ними дел не имею, – поджала губы стилистка. – А тариф пересмотрим, когда выйдешь замуж за Мелёшина.
Я закашлялась:
– Замуж?
– Не изображай простую. Время уходит, – схватилась Вива за кисточки. – Шмотки с собой?
– Здесь, в пакете.
– Прекрасно. Закрывай глаза.
Пока личная во всех смыслах стилистка водила чем-то мягким по моим щекам и лбу, подкрашивала брови и ресницы, я раздумывала. Если дэпы* вызывали Виву для приватного разговора, речь в котором шла обо мне, руководствовались ли они исключительно заботой о моей безопасности? Кого еще могли вызвать в департамент для профилактической беседы? Тех, с кем я общалась чаще, чем с другими. Не так уж много знакомых: Радик, которого теперь нет, Аффа, близнецы Чеманцевы, Петя Рябушкин. Но после возвращения с курорта встречи с ними стали формальными и мимолетными. Выходит, попытка дэпов* прощупать Виву – первая ласточка. Нужно быть осторожнее в высказываниях и общаться с оглядкой. Никому не доверять. Черт, такими темпами недолго превратиться в параноика.
Надо бы обсудить с Мэлом. Пусть объяснит, почему департамент его отца обкладывает меня по всем фронтам, ненавязчиво копая под моих знакомых. Нет, не стоит говорить с ним. Мэл озаботится, начнет выяснять, что и к чему, а дэпы* притворятся, что знать не знают, о чем речь, и зароются как кроты в землю. Зато начнут действовать хитрее и применят другие доводы для убеждения той же Вивы. Или Аффы. Или еще кого-нибудь, кто перемолвится со мной парой незначащих фраз.
Безвыходно. Любой мало-мальски знакомый человек может оказаться осведомителем. Теперь боязно лишний раз поговорить с Аффой, зная, что её вызовут в департамент, и... она примет предложение о сотрудничестве или поделится информацией с журналистами. Как общаться с соседкой на темы, волнующие всех нормальных девчонок, если расставшись со мной, она сделает звонок и сообщит о содержании нашей беседы? Получается, нужно соблюдать дистанцию и остерегаться всех и каждого. Это изоляция. Я растеряю немногочисленных знакомых, с которыми контактировала, будучи обыкновенной студенткой, а не дочкой министра. С кем же общаться, не боясь, что личные разговоры станут достоянием гласности? С Бастой? С заносчивыми лицеистками? Может, платить Аффе так же как и стилистке, за радость общения и за конфинцед... тьфу, за молчание? Или спросить у соседки напрямик, чтобы не терзаться впустую?
Ненавижу отца, ненавижу его мир. Я превратилась в букашку под микроскопом в прицеле десятков внимательных глаз. Против воли меня заставляют жить в высокой башне, отгородившись толстым забором.
За раздумьями проскользнул мимо внимания момент феерического выхода в объятия Мэла. Руки машинально надевали, застегивали и завязывали, тело покрутилось перед зеркалом, рот воздал заслуженную похвалу мастерству личной стилистки, ноги направились к двери, а голова думала, думала... не о том.
Мэл впечатлился увиденным. Он осторожно довел меня до машины, словно я была хрустальной, и торопливо уселся на водительское сиденье, бросив мокрый зонт назад. «Турба», подняв фонтан брызг, вырулила на дорогу, едва не сбив репортеров, спешащих навстречу.
– Задолбали, – проворчал Мэл, успев объехать того, что снимал нас на камеру, и я согласилась с ним. – Когда-нибудь передавлю на фиг всех до единого.
– Всех не передавишь. На их место придут другие.
– Патриотично, – ухмыльнулся он. – Выглядишь блестяще.
– Спасибо, ты тоже, – ответила я комплиментом на комплимент и не покривила душой.
– Готова, Эвочка?
– Всегда готова.
– Что случилось? – поинтересовался Мэл, когда «Турба» взяла направление на Академию культуры. – Почему плохое настроение?
– Обычное волнение. Как всегда.
На самом деле я продолжала пережевывать, переваривать и усваивать информацию, полученную от Вивы. Пыталась принять и не могла. Потому что отторгалось.
Не хочу жить в вакууме. Не хочу грязных слухов и предательства. Хочу, что бы со мной общались на равных, не льстили и не пресмыкались. Хочу, чтобы не отдалялись от меня из-за отца и нового статуса. Хочу искренности.
Некстати вспомнились слова стилистки. «Когда выйдешь замуж за Мелёшина»... И сестра Мэла тоже заикнулась о свадьбе, это поняла даже беспросветная простота вроде меня. Сказали так, будто дело решенное. Почему-то меня напугали их предсказания – точно в омут с головой и камнем на шее. Вернее, пугала неизбежность события, после которого не будет возврата. Пугали многочисленные родственники Мэла. Клан, семья. Пугали условности, запреты и правила, предписываемые замужним женщинам из светского общества. Пугал не мой, чужой мир.
Меня не заботило официальное закрепление отношений с Мэлом. Он рядом, а Коготь Дьявола – подтверждение намерений и защита от сплетен. Этого достаточно. Да и Мэл, похоже, не готов к серьезному шагу, – взглянула на него искоса. Прежде всего, нужно получить аттестаты, а затем говорить о брачных обязательствах. За полтора года может случиться разное, к чему закабалять себя сейчас, если позже мы можем пожалеть о поспешном решении?
На наши отношения наложена цензура, завистники и недоброжелатели не смеют зубоскалить. Чего бояться? Пока что для всех я – девушка Мэла, хотя мы и живем вместе, чуточку отступив от порядков, установленных сильными мира сего. Ну и пусть служба распорядителей премьер-министра знает о моем месте обитания, и письма на имя Папены Е.К. приходят на адрес Мелёшина Е.А. Мы живем тихо, почти незаметно, учимся изо всех сил, Мэл подрабатывает. Никаких скандалов и громких историй в прессе.
Будем жить, как живется, а там поглядим. Мэл прав, я люблю создавать сложности на пустом месте. Покамест нет проблем – нет повода для паники и беспокойства.
Хороший концерт, добротный. Но без искры, выхолощенный какой-то. Отшлифованный десятками режиссеров, выскобленный до идеальной гладкости. Чтобы на блюдечке да под пресветлые очи ведущего критика Леонисима Рикардовича Рубли, заседающего в бельэтаже колонного зала.
Здание, конечно, монументальное. Освещенный огнями купол я заметила издалека. Чинно, благородно. Широкий вис-козырек от дождя перед входом. Ступени, портик, лепнина. Чересчур консервативно, на мой взгляд.
Толпы приглашенных. Фраки, бабочки, драгоценности, платья в пол, оголенные плечи и спины. Массовка. Ну, мне не привыкать. Репетиция в Доме правительства стала первой ступенькой на крутой лестнице.
Я держусь за локоть Мэла и семеню рядом. Мы идем в зал вместе! На виду у светских сливок! От осознания этого факта начинают дрожать руки, а из головы напрочь вылетают душевные метания, обуявшие по пути на концерт. Мой кавалер кому-то кивает, пожимает руки. Мне тоже нужно приветливо и открыто улыбаться, чтобы статус Мэла не падал, а рос в бесконечность. Из-за волнения расплывается зрение, отчего невольно радуюсь. Мало хорошего знать, что нахожусь в фокусе сотен любопытных глаз, как и мой спутник. Хорошо, что верхушка правительства рассосалась по ложам, и мой папенька с Мелёшиным-старшим изучают свысока покашливающую публику.
Пятый ряд, места посередине. И Мэл слева от меня. Противу ожиданий он не засыпает, едва раздвигается занавес, а с интересом смотрит концерт, который, между прочим, длится чуть дольше двух часов. И хлопает не вяло и скучно, а в благодарность артистам за прекрасные номера. Мне же остается поражаться его живости. Могу только догадываться, что активность Мэла вызвана желанием приобщиться к культуре, а не рентгеновским взглядом премьер-министра, перед которым партер лежит как на ладони.
Стихают последние аплодисменты, занавес закрывается, распаренные зрители стекаются к выходам.
– Ну, как? Понравилось? – вопрошает Мэл, предлагая руку и помогая подняться.
– Да. Вполне, – отвечаю неопределенно. Меня заботит другое: что делать с гардеробом? Если светские мероприятия повалят одно за другим, платяной шкаф вскорости распухнет от шмотья. И потраченных денег жалко. Хотя взгляд Мэла говорит, что тратиться стоило. А еще говорят его руки и губы, когда мы, не доехав до общежития несколько кварталов, останавливаемся в непонятном захолустье, и Мэл споро опускает спинку моего сиденья.
-2-
Разговор с Мэлом о попытках дэпов* проникнуть в мою жизнь остался за кадром. В какой-то момент я уже открыла рот, чтобы спросить и указать перстом обвиняющим, но промолчала. Мир Мэла – война. Он чужд мне. Здесь рвут друг друга на части ради выгоды, и слабые не выживают в мясорубке. Здесь человека обряжают в героя и возводят на пьедестал, а за ширмой прячутся серые кардиналы, управляющие марионеткой. Здесь на устах теплые улыбки, а глаза заморожены льдом. И любой может оказаться врагом. Мэл сказал, из меня получился хороший боец, приспосабливающийся к любым условиям. Наверное, он прав. Противник не должен знать, что я знаю. Предупрежден – значит, вооружен. Повезло, что Вива сделала выбор в мою пользу. Цинична до безобразия, но честна. И мне нужна её помощь, чтобы удержаться на плаву в мире Мэла.
А еще я думала об Аффе.
Мы виделись несколько раз, мельком, во время обедов в столовой. Обменивались кивками издали, потому что сидели в разных углах зала. Не единожды я порывалась позвонить ей и откладывала. Глупо общаться по телефону, когда можно спуститься тремя этажами ниже. Но чтобы прийти вниз и поговорить глаза в глаза, требовалось не пять минут и не десять. Чтобы выговориться и рассказать всё-всё-всё, ушел бы не один час и не два. А их у меня не было. Лекции, практические занятия, зубрежка... Мэл, ставший моей вселенной... Подготовка к светским мероприятиям и, собственно, сами мероприятия... Свободного времени – в обрез.
Ладно, если быть честной, при желании всегда можно выкроить минутку. Выбрать номер из списка, нажать кнопочку с зеленой трубкой и сказать: «Привет, как дела?»
Что мешало?
То, что Аффа недолюбливала Мэла, и их чувства были взаимны, хоть и подлатаны соседским перемирием, установившимся после гибели Радика.
В последний раз я общалась с девушкой, живя в Моццо. В первые дни пребывания на курорте мы созванивались, но с приездом Мэла звонки раздавались всё реже, пока не прекратились вовсе. А я и не заметила. Значит, дело было в нем, а еще во мне. Месяц в Моццо превратился для меня в медовый рай. Эйфория от близости Мэла, согласившегося остаться в «Апельсинной», опьяняла пуще отменного коньяка. Торопясь надышаться своим мужчиной, я полностью погрузилась в мирок, в котором не осталось места для посторонних – только мы с Мэлом. И без того редкие телефонные разговоры укорачивались с каждым разом. Я стала рассеянной, теряла нить беседы, а Аффа отвечала сухо и односложно. Наверное, она решила, что своими звонками мешает нам. Или испытывала неловкость, оттого что её могли посчитать назойливой, особенно Мэл. А я закружилась в райской жизни. Каждый вечер думала: «Сейчас позвоню», и руки не доходили.
Не доходили плоть до приезда в столицу и заселения под крышей общежития. А уж шокирующая выходка Эльзушки и сенсационное разоблачение Ромашевичевского и вовсе заслонили горизонт на несколько дней. Когда взбудораженность спала, я решила, что Аффа обязательно позвонит. Неужели ей неинтересны подробности отравления и причина истерии Штице из первых уст? «Прима» то и дело доставалась из сумки в ожидании трели и знакомого номера на дисплее. А можно и не задействовать телефон. Достаточно подняться на четвертый этаж общежития.
Аффа не звонила, не приходила, и Вива ни разу не заикнулась о ней.
Тишина. Игнорирование. Почему?
А потом до меня дошло. «Зазналась?» – спросили глаза Симы на лабораторке.
Ну, конечно! Кем я стала для обычных студентов, свыкшихся с вечным ремонтом и вечно стесненных в средствах?
На экране теткиного телевизора – концерты, приемы, изысканная публика. И моя персона в числе приглашенных. Породистая кобылка. На семейном портрете под ветвями плакучей ивы – дочь министра. Подумать только, замухрышка, жившая по соседству, оказалась близкой родственницей одного из влиятельных людей в стране! Конечно, со странностями, но у кого их нет? Питалась хлебом и водой, подрабатывала в архиве, одевалась скромной серой крыской – и вот те на! – засияла. Отмылась. Переменилась в мгновенье ока. Взгляд стал высокомерно-пустым. Смотрит сквозь бывших соседей и не видит. И слепота не мешает, а делает еще высокомернее. Память укоротилась, став избирательной. Общается с теми, чей статус соответствует. Простым смертным чревато лезть, навязываясь с дружбой: охранники сочтут объект представляющим угрозу и арестуют. Сам Рубля проявил заботу о здоровье, а начальник Департамента правопорядка, при упоминании фамилии которого дрожат конечности и пробивает озноб, благосклонно принял, что его сын спит с инвалидной висораткой. Необычный тандем богатеньких отпрысков обсуждают все кому не лень. Хотя почему необычный? Власть тянется к власти, фамилия – к фамилии, а на слепоту можно закрыть глаза, пока есть выгода. Польза и в том, что парочка живет в общежитии. Стратегический ход: простые смертные видят, что в избранных сливках нет тщеславного гонора, и что равны в правах и те, и другие. Ну да, равны, как же. Равноправие для высокородных деток – на четвертом этаже, а прочие обитают у подножия. Ничего, прочие переживут. Не гордые.
Хорошая оплеуха, с размаху. Чтобы не забывала. А я успела забыть, как в интернате пережила приступ сильнейшего разочарования, начав общаться с девочкой, такой же забитой и незаметной. Поначалу меня распирало от гордости: я не безнадежна и умею заводить друзей! Не успели мы подружиться, как у девочки распознали талант. Она разговаривала с музыкой. Ни слуха, ни голоса, ни знания нотной грамоты. Три десятка нот одной рукой, но что это были за мелодии! Мрачные, демонические и светлые, воздушные. Печальные, смешные, тоскливые, радостные. Призывающие шагнуть вниз с крыши. С девочкой начали заниматься преподаватели. Её возили на конкурсы и возвращались с наградами. Девочка стала популярной. Она изменилась внешне, появилась уверенность и новые друзья. И смотрела на меня как на пустое место без тени.
Теперь роли исполняют другие актеры. Кто они – Аффа, Сима, Капа, Петя – и кто я? Небо и земля. Это не они отгораживаются от меня, это я отдаляюсь от них, потому что боязно спуститься по лестнице несколькими пролетами ниже.
Продолжу бездействовать и скоро останусь одна, в башне, окруженной высоким забором.
Мэл, узнав о моем намерении, хмыкнул и направился на кухню. В пакет полетели упаковки со съестными припасами.
– Пошли, – подтолкнул меня к двери. – Дипломатическая миссия отправляется в поход.
И миссия отправилась.
Кажется, я сто лет не была в своем закутке, и меня не тянуло сюда. Почему?
Ведь в этом коридорчике поздним зимним вечером Мэл разглядывал залитый клеем замок, а потом предложил переночевать у него. И моя судьба изогнулась под другим углом.
И он же, наутро после апокалипсиса в «Вулкано», остался за закрывшейся дверью, но не ушел. И моя судьба круто развернулась.
И здесь же Мэл провел несколько дней и ночей, пытаясь достучаться до меня после гибели Радика. Не плюнул, не махнул рукой. И позже не бросил на произвол судьбы, вытащив с того света.
Всё-таки тянет, – приложила я ладони к облупленной двери швабровки и прислушалась, а Мэл, опершись плечом о стену, с ухмылкой наблюдал за процессом духовного единения с недоремонтированным закутком.
Из пищеблока донесся женский смех. Смеялась Аффа, помешивавшая булькающее содержимое кастрюльки на плите, а сосед Сима приобнимал девушку за талию и говорил что-то на ухо. Я бы сказала, весьма недвусмысленно обнимал и нашептывал. Даже у меня загорелись щеки, а что говорить об Аффе?
Вежливое покхыкивание Мэла заставило парня отскочить от поварихи как ошпаренного.
– Привет, – сказал как ни в чем не бывало нежданный гость.
Аффа подняла упавшую ложку.
– Еще раз испугаешь, получишь промеж глаз, – сказала ровно.
– Гульнём? – потряс Мэл пакетом, проигнорировав угрозу. – Где Капитос?
– В комнате, – ответил Сима и, пожав руку Мэлу, протиснулся мимо меня бочком.
Мужская половина общества исчезла за дверью жилища близнецов, а женская половина увязла в неловком молчании. Аффа помешивала с большим вниманием, словно в кастрюльке находилось как минимум спасение всего человечества, а я заметила, что в пищеблоке тесно и темно, потому что окно узкое, а толстый ствол дерева закрывает обзор. И краска отслаивается, а унылая лампочка сиротливо свешивается с потолка в разводах.
– Надумали прикормить? – спросила вдруг Аффа, не отнимая глаз от варева. – Знаешь же, что живут впроголодь.
– Сима решил, что я зазналась. И я пришла сказать, что он балбес, потому что не видел тех, кто по-настоящему зазнался.
– Нам не с чем сравнивать, – хмыкнула она. – Сегодня у нас праздник. Сиятельные сеньоры почтили визитом немытых чушкарей.
– Тебя вызывали в ДП*? – проигнорировала я шпильку.
– Нет. Зачем?
– Например, за наградой в обмен на сведения обо мне.
– Если бы предложили, да я согласилась, то не стояла бы здесь, а давно набилась в подружки. Висы-то нужно отрабатывать. Бесплатный сыр, сама заешь, где.
– Значит, еще предложат. А журналисты предлагали?
– Предлагали. Поначалу пятьдесят висов, а теперь обещают сто. А за сенсацию не пожалеют и пятьсот.
Упасть и не встать. Интересно, что считается сенсацией?
– А ты?
– А что я? Им нужны факты, а не слухи и сплетни. Кто расторопнее, тот давно сообщил, что ты подрабатывала в архиве, а теперь живешь с Мелёшиным в общаге.
– Страшные тайны, – пробормотала я. Меня не удивила деловая хватка прагматичного студенчества. Сто висов на дороге не валяются, а тем более, полтысячи.
В пищеблок заглянул Сима, взял стопку разнокалиберных тарелок и ушел, не сказав ни слова.
– Боишься, что начну трепаться на каждом углу? – спросила Аффа.
– Боюсь. Потому что личное, а они вываляют в грязи. И Вива боится не утерпеть. Чтобы не искушаться, будет сдирать с меня полторы тысячи каждый месяц.
– Неужели?! – не сдержала изумления соседка, но быстро справилась с собой. Выслушав вкратце суть клубящихся интриг, она заметила: – Вива в своем репертуаре. А ты, значит, решила подмазаться? Задабриваешь? Животы набьем – и достаточно?
– Тоже хочешь денег? – спросила я убито, испытав острую горечь оттого, что думала об Аффе... возвышенно? Наивная. Её можно понять. Все хотят урвать от жизни.
В пищеблоке опять появился Сима, прихватил разделочную доску с двумя ножами и исчез.
– Висы лишними не бывают, – заключила философски девушка, проводив его взглядом. – Но я хочу заработать их своими руками и умом, а не шантажом или продажей сплетен.
С моих плеч упала гора. И задышалось легче и глубже, потому что Аффа не разочаровала.
– Вовсе не собираюсь никого задабривать. Я жила в разных общагах, и здесь мне нравится больше всего – что на четвертом, что на первом. А внизу особенно – здесь одноместный номер, компанейские соседи, тихо, спокойно. Как Лизбэт? Заарканила свою мечту?
– Рассчитывает получить место на кафедре после окончания института, – ответила сухо соседка. – Говорит, в отношениях с Альриком виден просвет.
Бедняжка Лизбэт. Живет в выдуманном мире и не догадывается, что ей не светит удача в личной жизни. У профессора есть невеста того же рода-племени, что и Альрик. Или я не поспеваю за сплетнями, а он расстался с суженой и подарил надежду преданной поклоннице? Может, предложить профессору поставить производство полиморфов на конвейер, а для начала обменяться кровью с Лизбэт? И заживет счастливая парочка всем хищникам на зависть, в том числе и бывшим невестам.
– Сима с Капой устраивают дебоши?
– Не устраивают. Слушай, зачем тебе? – повернулась Аффа. – Придешь, уйдешь и больше не появишься.
– Неправда. Появлюсь. Просто я... Тебе не нравится Мэл.
Почему ляпнула? Ведь хотела сказать совсем другое.
– Ну и что? Без него и полшага в сторону не сделаешь?
Легок на помине. Пришел, обнял меня, скопировав Симу, и попросил интимно:
– Дай ключ от своей комнаты.
И ушел, поигрывая брелком.
Аффа развернулась ко мне, лицом к лицу. Это хорошо. Это психология. Пусть выговорится.
Но она выдала нечто неожиданное:
– Нельзя так... растворяться в ком-то. Прежде всего, нужно любить себя, а что останется, бросать ему. Иначе упадешь – и всмятку.
Я смутилась:
– Разве заметно?
– Не зная тебя, решила бы, что вы играете на публику. Красивый спектакль.
– По-другому не могу, – признала я, совсем засмущавшись. Весь институт видит наши отношения с Мэлом. Кому-то фиолетово, кто-то не верит, кто-то завидует молча, а кто-то не ленится злословить.
– Дамы, просим к столу! – крикнул Сима, забежав в пищеблок. – Афка, выключай плиту. Пошли за стульями.
В комнате близнецов парни соорудили сдвоенный стол, задействовав трехногого уродца из швабровки, и притащили от соседок пару стульев в дополнение к имеющимся.
Я села рядом с Мэлом, Аффа устроилась между хозяевами.
– Может, позвать Лизбэт?
Как-то неудобно: компания собралась на пиршество и игнорирует соседку по закутку.
– Она не пойдет, – сказала Аффа. – Учит.
Ну и ладно. Наше дело – предложить.
Съедобное изобилие задвинуло отчужденность в дальний угол. Слюнки потекли не только у меня, но и у остальных участников стихийного банкета. Мне понравилось, что никто не церемонился и не ломался. Студенчество вообще живет по принципу: «Лишь бы чё-нибудь жевать», потому что вечно голодное. Аффа ела с аппетитом, да и Мэл удивил, поглощая не меньше близнецов.
Полуфабрикаты оказались теплыми, наверное, парни подогрели их заклинаниями. Сима подтвердил догадку: тяжело распрямил спину и потер плечо.
– Отдачу заработал? – констатировала с укоризной Аффа. – Завтра практикум по нематериалке, а ты сдулся.
– Фигня. К утру рассосется, – отмахнулся парень.
Непривычно. Ни взаимных подколок, ни издевок, ни подшучиваний. Трогательная забота и мои крепнущие подозрения.
Когда первый голод поутих, работа вилками переключилась на медленную скорость, и мы стали перемежать жевание разговорами. Выяснилось, что Сима – великолепный рассказчик анекдотов. В его устах самый захудалый юморок превращался в уморительную байку, и мы падали от смеха со стульев. Житейские истории, показанные им в лицах, тоже вызывали взрывы хохота. Определенно, в Симе пропадает комедиант.
Веселясь, я поймала себя на том, перестала обращать внимание на внешность парня, обезображенную igni candi*. Ведь в человеке главное – не оболочка, а содержимое. Душа.
Животрепещущей темой стало увольнение тётки-вехотки, которой разрешили уйти по собственному желанию, прихватив засаленный халат. На её место два дня как приняли нового коменданта. Об этом сообщил вездесущий Капа. Он разведал, что новый управитель похож на птичку с птичьим носом и хохолком. Всего боится и по десять раз сверяется с приходно-расходными книгами, прежде чем выдать свежие постельные комплекты. Оказалось, тётка-вехотка заграбастала в личную жилую собственность добрую четверть первого этажа. После ее увольнения встал вопрос: что делать с высвободившимися площадями?
– Среди внутренников объявили конкурс на лучшую перепланировку, – поделился Капа новостью. – Займутся нашими жилищными условиями и доведут комфорт до ума. Чтобы не хуже, чем на третьем и четвертом.
– Обещанного полжизни ждут и не факт, что дождутся, – возразила Аффа. – Проживешь в своей хибаре, окончишь институт, а комфорт до тебя не дойдет. Надоело уже. Прежний ремонт тянулся полтора года, и этот никогда не закончится. Променяли шило на мыло.
– Сказали, что управятся до осеннего семестра. Начнут ломать стены на каникулах. А еще избавятся от «мертвых душ». Заживем!
Но пессимистку Аффу восторженность парня не проняла. Зато я обрадовалась и пихнула Мэла ногой под столом, мол, смотри: тектонические плиты сдвинулись из-за нашего сигнала. Процесс пошёл! В ответ Мэл обнял меня, положив руку на плечо. С момента, как мы уселись за стол, он или клал руку на спинку моего стула, или играл с прядками, или поглаживал по спине. И проделывал невзначай, между прочим, – смеясь, разговаривая или отправляя в рот кусочек рыбного филе или бутерброд. Мне ужасно нравилась его ненавязчивая демонстрация перед собравшимися: мы – вместе.
Постепенно разговор сместился в область мужских интересов и увлечений – техники и спорта. Выяснилось, что Капа продолжает тренировки в футбольной секции, и скоро на Большой спортивной арене начнутся отборочные туры среди молодежных команд. Мэл заверил, что мы обязательно придем поболеть, и я согласилась. Одно дело – смотреть на сцену или на футбольное поле в качестве обычного зрителя или болельщика, и совсем другой коленкор, когда в концерте участвует твой парень или сосед по общежитскому закутку. В этом случае азарт окрашивается в цвет заинтересованности в победе.
У Симы с Капой гостилось легко и непринужденно. Давненько я не расслаблялась душевно и физически. Не притворялась и не вымучивала вранье о невидимых волнах. Была собой, и меня не разглядывали как неведомую зверушку, допекая вопросами с подвохом.
Парни разбирали импровизированный стол и носили грязную посуду в пищеблок. Аффа мыла тарелки, я вытирала.
– К концу месяца комендант заставит сдать комнату, – сказала девушка. – Или рассчитываешь вернуться?
– Нет. Теперь уже не вернусь.
– Собираетесь жениться?
И Аффа туда же. Почему-то в представлении слабого пола свадьба – апогей отношений с мужчиной.
– Разве это обязательно? Нас устраивает, как есть.
– Странная ты, – фыркнула теперь уже бывшая соседка. – Другая на твоем месте проняла бы Мелёшина до печёнок и заставила оформить, как надо.
На севере, в старом библиотечном журнале мне попалась небольшая статейка, которую я прочитала из энциклопедического интереса. Автор, опросив некое количество женатых мужчин, узнал, что лишь два процента респондентов самостоятельно пришли к необходимости обзаведения законными половинками. Прочих участников опроса под венец привели: шантаж беременностью («Да-да, уже пять недель, папуля»), ненавязчивые и прямые намеки изо дня в день («Дорогой, эти запонки идеально подойдут к моей фате»), слезы избранниц и чувство вины («Ты меня не любишь! Если бы любил, давно предложил бы руку и сердце!»), помутнение сознания в момент страсти («Месяц кувыркался в постели. Не помню, в чьей. Очнулся женатым») и вис-принуждения (приворотные снадобья, амулеты, наговоры). Таким образом – заключал автор – мужчины, как полигамные особи, в обычных условиях не испытывают острой потребности в хомутании браком. Поэтому смысл существования любой женщины сводится к тому, чтобы заставить мужчину принять правильное решение. То есть жениться.
Унизительно. Будто подачка.
– Не собираюсь требовать и заставлять. Кроме того, нам нужно созреть.
– Смотрите, не переспейте, – предупредила Аффа.
Мы помолчали.
– Как часто собираетесь прикармливать? – поинтересовалась девушка. – Братцам понравится питаться на халяву – не отвяжетесь.
Я думала, она хотя бы чуть-чуть оттает, но язвительность Аффы осталась при ней, не умаслившись сытным перекусом.
– А приходите в гости! – предложила ей.
– Зачем? Наверху воздух чище и коридоры шире?
Понятная едкость. Знакомая зависть, одолевшая меня после первого визита к Виве. Тогда ни я, ни Аффа не подали виду, что впечатлены убранством третьего этажа, но острое чувство несправедливости кололо не один день. Кто умел договариваться с комендантшей, тот катался как сыр в масле, а кому нечего было предложить взамен, тот жался на первых двух этажах.
– И здесь постелют ковры, – заверила я убежденно. – Прости меня, Аф. В Моццо...
– Проехали. В Моццо я бы тоже забыла обо всем.
– А потом завертелось – со Штице и с Ромашкой. Теперь на меня все смотрят. Ищут, на чем можно выгадать сто висов, а лучше бы пятьсот. Следят днем и ночью. Боюсь зевнуть, не прикрыв рот. Скоро стану неврастеником.
– Кошмар, – усмехнулась девушка. – Как жить, не представляю. А моя тетка умерла две недели назад. Родители не успели на похороны. Пришлось мне организовывать. Спасибо Симе, поддержал. И Капа тоже.
А я не знала и не поинтересовалась, как она живет. Зато вывалила проблемы, которые не стоили выеденного яйца. Пыталась придумать себе оправдание. Разнесчастная дочка министра, затравленная журналистами.
Так стыдно мне еще не было. От стыда горели уши, лицо. Зачесались руки, и срочно захотелось обкусать маникюр. Разве вправе я просить Аффу о дружбе, к коей сама отнеслась наплевательски?
– Довольна? – спросил Мэл, когда мы вернулись в квартирку. Ему-то хорошо. Он умеет подстраиваться под любую компанию. И со светскими сливками любезничает, и в неприбранной убогой комнате хохочет над шутками Симы.
– Нет, – вздохнула я.
Следующий день прошел в напряженных думах, увенчавшихся телефонным звонком.
– Сколько стоит операция?
Аффа поняла, о чем речь.
– Пятьдесят. Их отец наскреб чуть больше половины и застопорился. Кое-что продал, занял по мелочи. Да еще за старые долги расплачивается. Не хватает двадцати, плюс реабилитация. Итого тридцать в клинике на периферии. Там обойдется дешевле, чем в столице. Так что года за два соберут. Или раньше. Сима устроится на работу, и дело пойдет быстрее.
Мэл, услышав мою просьбу, нахмурился.
– Чувствуешь себя обязанной? Рассчитываешь заполучить его преданность?
– Ничего не рассчитываю. Хочу помочь.
– Почему Чеманцев? Таких, как он, пруд пруди.
