Текст книги "Sindroma unicuma. Finalizi (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц)
Мэл нахмурился и отстранился.
– С кем?
Слово – не воробей. Поздно идти на попятную, да и неохота, потому что в предстоящей встрече с Агнаилом нет ничего предосудительного.
– Этот человек работает в институте.
Рука Мэла сжалась в кулак.
– Хромой? – спросил он, помолчав.
Я сразу поняла, кого подразумевал Мэл, и меня неприятно кольнуло напоминание об увечности профессора. В первую очередь физические недостатки замечают недалёкие люди. Прежде всего, Альрик – преподаватель, ученый с мировым именем, интересный собеседник и, конечно же, симпатичный мужчина с исключительным обаянием. Но лучше не распалять Мэла нравоучением и расписыванием достоинств профессора.
– Нет, это горнист. Один из тех, кто обслуживает горн.
– Папена, ты удивляешь меня с завидной регулярностью, – потер лоб Мэл. – Всего месяц в институте, а умудрилась познакомиться с желторотиком.
И опять меня покоробило снисходительное прозвище, слетевшее с его языка.
– Он не желторотик, а горнист, – оскорбилась я за всю братию ребят в солнечной униформе. – Будешь насмехаться, ничего не скажу.
– Ладно, прости, – сказал Мэл примирительно. – Ожидал чего угодно, но о жел... горнистах даже не подумал.
– Ты с ними тоже знаком?
– Вот еще! Зачем мне? – фыркнул Мэл и посерьезнел, заметив мое сердитое лицо. – Видел однажды издали. Скажешь, как познакомилась с ним?
– Мы случайно встретились, один раз, и выяснилось, что он с западного побережья, – ответила я и солгала самую малость, объединив образы Марата и Агнаила. – Потом оказала кое-какую услугу, и он предложил отблагодарить. Общаемся записками. Хочу расспросить у него о маме. Может быть, он знает её. Если так, то отец со своим чертовым требованием в получении аттестата мне не нужен. Обойдусь без него.
Некоторое время Мэл обдумывал сказанное и озвучил то, что посчитал самым важным в моих словах:
– Интересно получается. Незнакомый горнист, с которым ты случайно столкнулась, взял и выложил тебе, висоратке, что живет на побережье. Или ты привираешь, и на самом деле вы встречались чаще, а, Папена?
– Думай что угодно, – ощетинилась я в ответ. – Предупреждаю честно: после архива собираюсь поговорить с ним. Тебя не понять. Скрываю – плохо, говорю правду – то же самое. Что тебе не нравится?
– То же, что не понравилось тебе в отработке штрафа в спортзале, – ответил хмуро Мэл.
Я смешалась, не зная, что сказать.
– Пошли вместе, – предложил он. – Где назначена встреча?
– На чердаке. Получается, я не предупредила, что могу прийти не одна. Так нельзя. Он решит, что его подставили, и ничего не скажет. Горнистам запрещено бывать на верхних этажах. Надеюсь, ты не сдашь его администрации?
– Никогда не стучал, – сказал Мэл с ноткой высокомерия. – Не знал, что в столице много выходцев с побережья.
Его слова прозвучали примерно так: «Не догадывался, что вас понаехало видимо-невидимо, и на каждом шагу парень из высшего общества наталкивается на уголовное отродье».
– Закрой глаза, если противно, – вспыхнула я как спичка. – Не волнуйся, твоя любимая столица не погрязнет в преступности. Каждый горнист, отработав долг, возвращается обратно.
– Эва, ты как всегда поняла иначе, – ответил раздраженно Мэл. – Я думал, с побережья непросто выбраться, поэтому удивился. По крайней мере, попасть туда нереально.
– А я попаду! – разве что ногой не получилось топнуть для иллюстрации намерений.
– Для этого потребуется виза и предварительное согласие нескольких департаментов и министерств, точно не знаю, каких. Возможно, сам Рубля подписывает разрешение на въезд туда. Ты обговорила с отцом условие: аттестат в обмен на адрес. А он пообещал оформить пропуск на побережье?
– М-мы об этом не... Не знала, что это сложно, – промямлила я ошарашенно.
Когда заключалось соглашение с родителем, мне было невдомек, что папаша не без оснований называл меня каторжанской бестолочью. Озарение наступило недавно, когда на запястье Марата мелькнул браслет со звеньями, в точности похожими на рисунок брошки.
В моем представлении приезд к маме выглядел гораздо романтичнее, без разрешений и пропусков, поскольку на подкорке отложились авантюрные бредни интернатских мальчишек, мечтавших дать дёру на запад, на восток, на юг – неважно куда, лишь бы подальше. Поэтому план проникновения на побережье не требовал особой проработки. Приеду к пропускному пункту, постучусь, и меня пропустят. А если откажут, то можно пойти другим путем. Когда зубастые псы-монстры отвлекутся на брошенное им мясо, смело пролезу под проволокой, перекусив кусачками, или перепрыгну через ограду. А что? Я смогу. Отойду подальше, разбегусь, перескачу и скроюсь в кустах, запутывая следы.
В общем, шутки шутками, но эти мелочи казались незначительными. Главное – адрес мамы как венец миссии, а с остальными проблемами можно разобраться по ходу.
Наивная простота.
Видимо, Мэл испугался моего убитого вида, потому что принялся утешать.
– Эва, мы что-нибудь придумаем. Всё будет путём.
Еще бы ему не струхнуть. Наверное, я почернела лицом, вот так, между делом узнав, что моя мечта растоптана и разбита вдребезги в шаге от цели. Папаша хитер. Наверное, он потирал ручки, поймав простодушную дурочку-дочку в капкан соглашения. В самом деле, к чему адрес, если мне никогда не удастся попасть на побережье?
– Не убивайся раньше времени, – успокаивал Мэл. – Поговоришь с отцом, и он поможет с визой. А если не согласится, найдем другой способ. Только не падай духом.
– Ты прав. Постараюсь.
Радости жизни померкли, уступив место смятению после слов парня о сложностях с въездом на побережье. Получается, цивилизованным путем попасть туда практически невозможно, разве что совершить преступление, и тогда суд постановит выслать меня на пожизненное поселение в западные территории. Закон я обманула не единожды, однако решать проблему методом явки с повинной как-то не хотелось.
В конце концов, куда папаша денется? Ну, получу аттестат и помашу бумажкой, что толку? Все равно не смогу прижиться в висоратском обществе, тем более в статусе министерской дочки. Предложу-ка родителю устроить мне аспирантство и сбор материала для будущей диссертации непосредственно на месте, а именно на побережье. Уеду и пропаду для всех, чем не выход?
Но до аттестата еще нужно дожить. Мной заинтересовался премьер-министр, который пришлет к окончанию сессии приглашение на банкет, а там недалече до пронырливых журналистов, роющихся в белье семейства Влашеков. Удивительно, что отец до сих пор не дал о себе знать и не назначил встречу. Ведь номер моего телефона определился сразу же, когда я позвонила перед приемом от Вивы.
И все же, как ни крути, а идея хороша – под видом научно-исследовательской работы уехать на побережье. Осталось убедить отца, но сначала нужно окончить институт, а еще раньше удостовериться, что отец не планирует избавляться от меня из-за появления на «Лицах года», в чем я сильно сомневалась. Может, все-таки сбежать, пока не поздно?
– А ты знаешь что-нибудь о побережье?
– Особо не интересовался, – ответил Мэл, пристегиваясь ремнем. – Слышал краем уха на приеме, и то давно. Один чиновник жаловался, что при оформлении визы возникла ужасная волокита. Насчет встречи с горнистом... Если считаешь нужным – иди. Позвони мне, как выйдешь из архива и когда поговоришь с ним. Встречу тебя, и мы поедем домой.
Согласие, высказанное спокойным тоном, оказалось сродни чуду и удивило меня безмерно. Памятуя о конфликтах, случившихся у Мэла с Тёмой и Рэмом, я приготовилась к ультимативному недовольству, но поскольку не чувствовала себя виноватой из-за предстоящей встречи с горнистом, то по всей вероятности мы поссорились бы.
– Скажи хоть, как его зовут? – спросил Мэл, сдавая задним ходом из «кармана».
– Агнаил. Только никому не говори, а то его накажут за то, что отлучился от горна.
– Своеобразное имечко, – хмыкнул Мэл, выруливая на дорогу, и машина двинулась по переулку.
– Кому как. Постой! Куда мы поедем после института? – дошло до меня с опозданием.
– Ко мне домой.
– Зачем? – изумилась я.
– Зачем люди едут домой? Чтобы принять ванну, посмотреть телевизор, поужинать и лечь спать, – объяснил Мэл.
– То есть ты приглашаешь к себе? – Мои извилины били все рекорды по тупомыслию. Очевидно, запас углеводов, почерпнутый из десерта, досрочно переработался, и наступило соображательное голодание.
– Переезжай ко мне, – предложил он без обиняков. – Знаю, тебе не нравятся высокие потолки, но мы что-нибудь придумаем.
Я в замешательстве переваривала услышанное.
Переехать к Мэлу... Старая песня за небольшой разницей: теперь у меня есть деньги, чтобы не зависеть от него. Но переезд в первый же день... Две зубные щетки в стакане, мое белье в горошек, сохнущее на сушилке, опухшая после сна физиономия – непричесанная и без косметики, женские мелочи и бардак, который я принесу с собой, друзья Мэла, которые заявятся к нему в гости... А что говорить о его родителях, сестре и прочих родственниках?
Радикальное предложение. Пугающее.
– Хотя бы переночуй, – настаивал мой парень.
– Мэл, у меня же сессия! Между прочим, как и у тебя. Послезавтра следующий экзамен, а я готовлюсь с бухты-барахты. Ни разу не открыла конспекты. Как учить, когда ты рядом? У меня же мозги набекрень! Только о тебе и думаю.
Властитель моих дум ответил не сразу, поглядывая в зеркала заднего вида.
– Ладно. Провожу тебя до общаги, и баиньки.
Я посмотрела на него с подозрением, однако не заметила подвоха в быстром согласии.
– Конечно, Мэл, ты вторые сутки без сна, – подхватила идею с жаром. – Тебе нужно выспаться. Давай, отвезешь меня и сразу поедешь домой.
– Нет, – отказался он. Вот упрямец! – Значит, в институт?
– У меня остались деньги. Можешь подбросить к какому-нибудь магазину, а то в общаге кончилась еда?
– Отвезу, куда скажешь, но свои висоры положи в карман, – сказал устало Мэл. – Мы, кажется, договорились.
– Хорошо, – согласилась я с неохотой. – Но это должен быть недорогой магазин, где батон хлеба стоит не двадцать висоров, а два.
– Понятия не имею, сколько стоит хлеб, – пожал плечами Мэл, не отрываясь от дороги.
– То есть как? У тебя же полный холодильник.
– Домработница покупает продукты по списку матери раз в неделю. Даю ей два штукаря, обычно хватает.
Вот оно что. Мама Мэла заботится о сыне и беспокоится, чтобы ее принц не оголодал, ведя разгульный холостяцкий образ жизни.
– Неужели все съедаешь? – вспомнила я забитый до отвала агрегат в квартире Мэла. Содержимое разве что не вываливалось оттуда – настолько плотно были заставлены полочки.
– Не съедаю. Что я, верблюд, что ли? – хмыкнул Мэл. – Домработница полностью заменяет продукты свежими, а остальное меня не колышет.
Немыслимая роскошь по моим меркам, а Мэл ни разу не задумался о круговороте пищи в своем холодильнике. Вспомнив, как мы с Радиком дрожали от предвкушения, поглядывая на прозрачные колбасные ломтики, я испытала нечто похожее на... гнев?
Все-таки мы с Мэлом из разных миров. Это судьба, кому и кем угораздило родиться. Кто-то считает каждый висор, растягивая наличность от получки до получки, а кто-то не задумывается, куда исчезает содержимое холодильника каждую неделю. Наверное, рачительная домработница, утаскивает на себе, надрываясь, – подумалось сердито.
Почему я злюсь? Быть может, у женщины большая семья, или она раздает продукты знакомым – таким же невидящим, – тут же оправдала я труженицу отдельно взятой квартиры Мелёшина-младшего. Возможно, сам того не подозревая, Мэл кормит полквартала слепых изысканными полуфабрикатами из молодой оленины, вымоченной в вине. Тогда он прощен, – вынесла вердикт.
Мэл взглянул на меня мельком.
– Расстраиваешься из-за того, что я сказал о побережье?
– Да, – ответила я коротко, решив не опровергать гипотезу. Не рассказывать же ему о каждом чихе и о каждой мысли.
Мэл отыскал на ощупь мою руку и сжал.
– Все будет отлично. Куда заедем? Не разбираюсь в продуктовых магазинах.
– Давай остановимся ближе к окраине. Там должно быть дешевле.
Мой водитель поджал губы, но ничего не ответил.
Город закутался в зимний вечер. Асфальт убегал под колесами, мелькали столбы с фонарями, навстречу по проспекту тянулись вереницы автомобильных фар – желтых, белых, голубоватых. После рабочего дня люди возвращались домой – к семьям и близким. А где мой дом?
Мэл пригласил переехать к нему.
Скоропалительное предложение, к которому я не готова. В моем понимании, прежде чем говорить о совместном проживании, следует сперва изучить привычки друг друга, пристрастия, характеры. К вопросу о житие под общей крышей нельзя подходить на авось, потому как существование бок о бок подразумевает ограничение свободы для нас обоих. Нам придется подстраиваться под интересы друг друга, ломать устоявшийся ритм жизни, перекраивать привычный распорядок дня, отчитываться, где был и что делал.
В швабровке я сама себе хозяйка – что хочу, то и ворочу. А в квартире Мэла все равно, что в гостях. Хотя предложение переночевать у него взбудоражило, – признала со смущением и вспомнила вечерний молчаливый «разговор» по телефону, когда меня страстно потянуло домой к Мэлу. Вот закончится сессия, и подумаем о приглашении в гости... на ночь.
Окраины начались одновременно с заснеженностью улиц, уменьшением этажности зданий, увеличением количества жилых домов и ухудшением дорожного освещения из-за нерабочих фонарей. Мэл припарковался на скромной стоянке перед магазином, расположенным в пристройке к пятиэтажному дому. Он помог выбраться из машины, придержал дверь магазина, пропустив меня и какую-то бабулю вперед, но дальше входа не пошел.
– Ничего не понимаю в этом. Выбери, что нужно, а я подожду здесь.
Столичный принц, не привыкший отступать, спасовал перед макаронами и крупой! Мэл заметил веселье на моем лице и развел руками, констатируя: мол, есть вещи на белом свете, в которые недоступны пониманию их высочества.
– Иди уже, – кивнул, посмеиваясь, на стеллажи, и уселся на подоконник.
Чтобы не разорить Мэла обжорством, я решила выбрать продукты на сегодняшний ужин и завтрак. С дальнейшим питанием определюсь, когда возьму деньги из банка. И вообще, мое богатство позволяет купить холодильник размерами не меньше, чем у Мэла, и напихать еды снизу доверху.
Магазин был небольшим, ассортимент товаров – небогатым, но их оказалось достаточно, чтобы глаза разбежались в разные стороны, а во рту скопилась слюна, несмотря на недавний плотный обед и десерт. Меня так и подмывало пройтись вдоль тесного ряда, и, не глядя, сгрести в тележку всё, что попадется под руку. Усилием воли я все же заставила себя отвернуться от скоропортящихся продуктов и от больших бадей, рассчитанных на много едоков.
Покуда меня носило волнами покупательского азарта по магазину, Мэл успел вынуть телефон и с кем-то разговаривал. Интересно, с кем? – встрепенулось ревнивое чувство при взгляде на его оживленное лицо.
Не буду выпытывать, потому что доверяю.
«Не волнуйся, мама, я жив-здоров. Заехал со своей девушкой в магазин и скоро двину в институт. Представляешь – я и продукты! Когда такое было?»...
«Маруська, ты собираешься возвращать записи, которые утащила на позапрошлой неделе? Хочу устроить ужин при свечах для своей девушки. Как назло – ни одной приличной композиции»...
«Отец! Решено – я женюсь!»...
Ой, нет, лучше так: «Отец, я не посрамил фамилию Мелёшиных во время драки в клубе»...
«Дядя, у твоей машины движок слабоват. Я столкнул эту рухлядь с обрыва, чтобы не позориться, и катаю свою девушку на самом быстром автомобиле в мире»...
«Бе-бе-бе, Снегурочка, со мной на переднем сиденье сидишь не ты, а красивая интеллектуалка с ногами от ушей»...
Последний вариант разговора понравился мне больше всего.
***
– Наконец-то, – выдохнул с облегчением Мак. – Я уж думал, ты до утра отключил трубу. Или у вас ничего не вышло?
– Вышло, – сказал Мэл довольно. – В общаге. Три раза.
– Значит, всё путем. Теперь успокоишься?
– Остались кое-какие мелочи, но в целом – ништяк. Спасибо за помощь.
– С тебя «Турба» на месяц, – напомнил Мак.
– Какой месяц? – возмутился Мэл. – Договаривались же на неделю.
– Давай на три! Какая разница? Теперь тебе будет не до тачек.
– На две, и ни днем дольше.
– Ладно. Отцу сказал?
– По телефону.
– А он?
– Ничего. Выслушал – и всё.
– А матери?
– Скажу при встрече.
– А нам ведь повезло, – сказал вдруг Мак. – До сих пор не понял, как удалось выбраться. «Вулкано» закрыли, имущество описывают, идут повальные аресты и допросы. Трясут по верхам. Найдены нарушения, на которые отвели глаза при выдаче разрешений. Батя не говорит напрямик, но я слышал – больше двадцати погибших, около ста раненых и покалеченных, среди них есть тяжело увечные заклинаниями. Рубля орет, приказал устроить секир-башку всем без разбору... В департаментах начались проверки, министерства перетряхивают...
Слушая, Мэл поймал взгляд Эвы, стоявшей у крайнего стеллажа с банкой в руках, и улыбнулся. Она ответила тем же.
Мак какое-то время рассказывал о последствиях гулянки в клубе, пока не сообразил, что треплется в пустоту.
– Алё. Оглох, что ли?.. Алё!... Ничего не слышу... У тебя батарея села. Перезвони, – сказал и рассоединился.
14. Стратегии
Идея с аспирантурой приободрила. Смотря из окна машины на однотипный городской пейзаж, я придумывала слова, которые скажу отцу; он выслушает, согласится с доводами и передумает избавляться от меня. И быть может, у папеньки родится план по ловкому ускользанию от навязчивого интереса Рубли. Осталось всего-то полтора года попрятаться по углам, а за это время, глядишь, внимание премьер-министра переключится на новых дебютанток или на великие дела и свершения. Родитель своевременно подсуетится, походатайствует об оформлении визы, и я уеду к маме. Туда, где меня ждут! – заегозила нетерпеливо, как если бы отъезд был запланирован, самое позднее, на завтра.
Уеду, а Мэл останется здесь?
За сегодняшний день он узнал обо мне достаточно нелицеприятных вещей и принял их, а ещё понял, что я рвусь на побережье любым способом, потому что это моя идея фикс. И возможно, успел пожалеть о том, что дал обещание.
Даже если мы отстоим свое право быть вместе, имеет ли смысл опутывать себя грузом обязательств, или стоит подходить к проблеме проще, как говорит Мэл? Ведь мы можем вскоре надоесть друг другу пуще горькой редьки и с радостью разбежимся в разные стороны.
Жаль, по лицу водителя не видно, каково его мнение по поводу суеты из-за побережья. Зато Мэл выглядел уставшим, несмотря на поддержку тонизирующим напитком, и я, не сдержавшись, провела рукой по темным жестким волосам. Парень коротко улыбнулся в ответ и вернулся к наблюдению за дорогой.
Когда машина остановилась у решетки института на заметно поредевшей стоянке, мне удалось выжать из себя:
– Мэл... Если когда-нибудь я уеду на побережье... Это будет билет в один конец...
Его руки сжали оплетку руля.
– Догадываюсь.
– Если хочешь, верну твое обещание.
– Не хочу, – отрезал он раздраженно. – Мы сейчас здесь и сейчас, а что случится завтра, никто не знает.
Ошибаешься, Мэл. Мне известно мое будущее. Правда, предсказания из области «ткнул пальцем в небо», но общий смысл видений понятен. Я попаду на побережье, в этом нет сомнений, а потом... В одной из картинок мелькал особняк. Попадаются ли в запретной зоне газоны, ажурные кованые решетки и шпили на башенках? Крайне сомнительно, если это не владения самого большого начальника на каторжанской территории. Может, пророчество, сделанное оком, намекает, что когда-нибудь я вернусь обратно? Возможно. Вдруг со временем запреты исчезнут, визы порвут, разрешения отменят, и граница между западом и востоком сотрется? О, это было бы чудесно.
Какое предсказание на очереди? Вылетело из головы.
Мэл не дал собраться с мыслями. Сунув в каждый карман куртки по банке «Энергетика», открыл дверцу и помог мне выбраться.
– Пакеты заберу позже, – сказал сухо, и больше мы не обмолвились ни словом.
Мой спутник подставил локоть, а в другую руку взял новую сине-желтую сумку. Мы возвращалась в институт как пара: миновали калитку, прошли по аллее и поднялись по ступенькам мимо кучки студентов, тайком куривших на крыльце, потому что им было лень бежать к калитке. Мэл распахнул передо мной парадную дверь, и я вошла в холл, ощущая спиной любопытные взгляды.
Мой парень по-джентльменски помог снять куртку, сдав одежду в раздевалку, и от его хмурой молчаливости и лощеной предупредительности мне стало не по себе. К тому же, не успев переодеться после приема, Мэл выглядел непривычно торжественно в будничной обстановке будничного дня.
В холле было малолюдно, но студенты, сидевшие на постаменте со Списуилом, уставились на нас с Мэлом во все глаза. Мне показалось, что и скульптурный святой развернулся в другую сторону, чтобы поглазеть, как мы пойдем к подъемнику.
Неожиданно из северного коридора вынырнули парни с четвертого курса элементарного факультета и, обогнав нас, зашли в кабину.
– Заходи, Мэл. Потеснимся, – ухмыльнулся один из них, рослый тип с выбритыми висками, и с улыбочкой кивнул мне, оглядев с головы до пят.
– Спасибо, – сказал Мэл, притянув меня к себе, и мы вступили в подъемник. Бритый нажал на единственную кнопку, и кабина тронулась вниз.
Попутчики кхыкали в кулак, обменивались многозначительными взглядами, делали вид, что увлечены изрисованными стенами и потолком, но разглядывали нас – кто исподтишка, а кто – откровенно и с ухмылкой.
Мэл прижал меня еще крепче, и когда парни вышли из подъемника, сказал на ухо:
– Как отработаешь, сразу позвони. Из архива не выходи. Подожди, когда приду.
– Зачем?
– Можешь хоть раз в жизни сделать то, о чем тебя просят? – вспылил он.
Я обиделась:
– Могу, и не раз, но когда говорят вежливо и объясняют причину.
– Пошли, – потянул меня Мэл по коридору, залитому электрическим светом. – Просто позвони и дождись, ладно?
– Хорошо, но зачем такие сложности?
– Да затем! – вскипел он. – Не видишь разве, что к тебе клеились?
– Ко мне?! – не успела я толком удивиться, потому что Мэл распахнул дверь архива.
В отличие от пустовавшего холла подвальное помещение напоминало гудящий улей, какой обычно бывал перед экзаменами, и с непривычки я оглохла. На мгновение меня обуял страх, что в архиве может случиться нечто похожее на побоище в «Вулкано», но противное щекочущее чувство тут же отпустило. Не хватало обострения фобий, на ночь глядя.
Мэл довел меня до стола выдачи заказов, демонстративно поцеловал в щеку, сунул свежеприобретенную сумку в руку, посмотрел многозначительно, мол, рассчитываю на послушание, и удалился из архива.
Что это было? – посмотрела я на закрывшуюся за ним дверь и заметила обращенные на меня взоры. В помещении стоял рабочий гул, но теперь казалось, что ко мне привлечено внимание всех присутствующих. Заробев, я поспешила укрыться от навязчивого ощущения за перегородкой, где столкнулась нос к носу с архивариусом.
Сегодня начальник выглядел вполне здоровым, успев окрепнуть за выходные. Нос приобрел нормальные размеры, глаза не слезились и голос не гундосил, когда мужчина знакомо просипел:
– Эва Карловна, вы как нельзя кстати. У нас опять завал с рассортировкой.
– Конечно, – метнулась я к столу, заваленному кучами папок с подшивками.
Мне не понадобились разъяснения, что и как делать. Мы с архивариусом понимали друг друга с полуслова, потому что успели стать маленькой сплоченной командой, работавшей споро и слаженно.
Хорошо, что Штусс не перебазировал меня на выдачу материалов страждущим, а крутился в одиночку как белка в колесе. Народу привалило видимо-невидимо, и я сновала от стеллажа к стеллажу, расставляя по полкам документы, которые начальник через секунду выдавал студентам.
В былые дни я работала, одновременно умудряясь погружаться в свои проблемы, а сегодня даже кадки и горшки с растениями прошли мимо сознания, потому что к беготне приплюсовалась растущая нервозность. Чудилось, что студенты, толпившиеся в очереди, тянули шеи как страусы, чтобы разглядеть меня, снующую за перегородкой.
Два часа потонули в рабочем тумане, и я очнулась, когда затренькал телефон, да и то услышала звонок лишь потому, что пробегала мимо. Не сразу вспомнив, что аппарат лежит в сумочке, купленной для приема, долго ковырялась с замками-молниями.
– Почему не звонишь? – спросил Мэл, едва телефон очутился возле уха.
– Разве надо?
– Папена! – распалился он. – Кажется, мы договаривались. Два часа проходит – ты звонишь. Уже натикали две минуты сверх положенного.
– Ой, Мэл, я забегалась и забылась. Всё, сворачиваюсь.
– Жди, сейчас буду.
Пока я мыла руки, в архиве началось настоящее паломничество студентов, сдававших материалы, и непорядок на служебном столе приобрел поистине ужасающие размеры – значительно больше и выше, чем до моего прихода. Архивариус облился потом, списывая со студентов документы. Бедняга, ему придется всю ночь расставлять папки по полкам или посвятить уборке раннее утро.
В возникшем столпотворении мне не удалось толком попрощаться с начальником. Появился Мэл в куртке, протиснувшись через толпу. Забросив на плечо сумку, он опять обнял меня и повел из архива.
Чтобы уехать на подъемнике, пришлось выстоять в очереди, щуря глаза от невыносимо яркого света, и пока мы ждали, Мэл обнял меня, отгородив от остальных студентов. Мне же было не по себе от направленных на нас взглядов, и я прижималась к нему, чтобы спрятаться от чужого любопытства.
В результате мы поднялись в холл на битком набитом подъемнике, вместе с теми парнями, с которыми спускались вниз, и тип с бритыми висками улыбался мне в открытую, а потом подмигнул.
Едва я вышла из кабины, как Мэл потащил меня в северо-восточный коридор, вверх по лестнице и затолкал в темный закуток.
– Видишь? – сказал тихим шепотом, оглядевшись.
– Что? – спросила я также тихо.
– Все уже знают.
– О чем?
– Что твой отец – министр.
– А я думала, все знают, что мы с тобой вместе.
– Причем здесь это? – взорвался Мэл. – Как раз это мало кого волнует. Давка в архиве – верхушка айсберга, а что будет завтра на консультации?
– То есть они сбежались, чтобы посмотреть на меня? – сделала я открытие и удивилась. – Но почему?
– Теперь ты – дочь министра. Готовься к новым знакомствам, к новым друзьям, которые раньше не замечали тебя в упор. Привыкай к лести и лицемерию.
Я представила липнущие ко мне взгляды, перешептывания, нескромное заигрывание на грани хамства – и ужаснулась. Не нужно мне такое внимание. Мне вообще не нужно, чтобы меня кто-то замечал, кроме Мэла.
Однако мой парень видел дальше и знал больше, чем чужое любопытство и попытки флирта с девчонкой, ставшей вдруг популярной в студенческой среде.
– Когда узнают, что ты живешь в общежитии, то повалят толпами, – продолжил он просвещать. – Тебя будут перехватывать по пути в институт и обратно, станут докучать с просьбами о помощи. Потом узнают номер твоего телефона, и тогда хоть вешайся. Сколько ни сделаешь людям добра, а все равно тобой будут недовольны.
Перспективы, коротко разрисованные Мэлом, ужасали. За один день моя жизнь успела перевернуться с ног на голову, и положение «вверх тормашками» вызвало полнейшую дезориентацию в пространстве.
– Неужели всё так плохо? – промямлила я ошарашенно.
– Думаешь, это шуточки? – не унимался парень. – Хорошо, если будут доставать тихо-мирно, а вдруг вздумают угрожать? Запросто нашлют порчу или бросят заклинание в спину, или похитят, чтобы требовать выкуп с твоего отца, да еще снимут дефенсор* и прочитают память, или под гипнозом заставят делать отвратительные вещи.
Я внимала Мэлу, вцепившись в рукава его куртки, и с каждым словом мне становилось всё страшнее.
Спокойствию пришел конец. Моя норка не защитит от полчищ «доброжелателей». Мою жизнь выставят на публичное обозрение, и, как пить дать, вскоре я спалюсь на великой лжи с висоратством.
– Теперь понимаешь, почему верхушка не учится вместе с простыми? – спросил Мэл, успокаивая меня поглаживаниями. – Потому что у нас разные статусы.
– Но ты же учишься!
– Сравнила! Я парень, а ты девушка.
– Какая разница?
– Большая. Что позволено мужчине, то нельзя женщине, – сказал он и, упреждая мое возмущение, добавил: – Так принято в наших кругах.
В его кругах... Или его круг стал моим, потому что после назначения отца министром меня автоматически отфильтровало к сливкам общества? К Макесу, Дэну, Басте, Снегурочке и прочей компании высокородных деток.
– Не хочу в ваши круги. Высоко и падать больно, – проворчала недовольно. – Хочу пониже.
– Теперь уже никак, Эва. Случившееся не изменить.
Просто замечательно. Меня забросило рикошетом в высшую лигу, но счастья по этому поводу почему-то не испытываю. Сплошные осложнения и покрытое мраком неизвестности будущее. Кто говорил, что оно предсказано? Дурацкое око. Нужно показывать не малопонятные картинки, а выдать на каждый день подробную инструкцию по выживанию врунов, притворяющихся висоратами.
Я высунула руку в свет коридора. Гномик на часах показывал десять минут до восьми.
– Мне пора на чердак.
– Я провожу, но через холл не пойдем.
– Почему? Все уже ушли.
– Все, да не все. Те, кому нужно, видели, что ты не забирала одежду из раздевалки. Слышишь?
Я прислушалась. На верхних этажах институт вымер, зато снизу доносились голоса, указывавшие на то, что народ не спешил покидать первый этаж.
Чем дальше в лес, тем больше дров. Получается, теперь мне придется ходить по институту с оглядкой и шарахаться от каждого студента. Безрадостный вывод. Что делать? Перевестись в лицей для девиц из высшего общества – туда, где учатся Баста, Снегурочка и некая Ляля, о которой упоминала девчонка с цертамы*?
