Текст книги "Шипы в сердце. Том первый (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)
Глава девятая: Барби
Я еще раз делаю полный разворот перед зеркалом, останавливаюсь и провожу ладонями по бедрам, разглаживая на платье от «Прада» абсолютно не существующие морщинки, потому что оно слилось с моим телом как вторая кожа.
Поправляю волосы, взбивая копну кудряшек.
Наношу на губы винный матовый тон, совсем немного, чтобы выглядело это так, будто всю прошлую ночь я целовалась до одури.
Сую ноги в сапожки на удобном приземистом каблуке.
Беру бумажный пакет, в котором тот дешевый «дорогой» чекер, который я купила для мачехи. Все это выглядит как эффектный подарок, ни намека на издевательский подтекст. Честно говоря, я не уверена, что она вообще в состоянии оценить мою тонкую ядовитую иронию, но в целом плевать – достаточно того, что я буду видеть ее лицо, когда она примет в подарок такую же дешевку, как и она сама, и будет так же дешево улыбаться, изображая дешевую радость.
В телефоне сигналит оповещение – такси подъехало.
Накидываю на плечи шубку, ныряю носом в мех, улыбаясь от приятной щекотки ворсинок.
«Хочешь, чтобы я тебя нагнул?» – всплывает в памяти, и щекотка резко стекает от носа вниз по телу, к животу. Самое поганое, что эти пять слов он написал, но в моей голове они звучат убийственно низким Авдеевским голосом.
Я сажусь на заднее сиденье такси.
Борюсь с собой несколько минут.
Никакой новый гениальный план сегодня утром я так и не смогла придумать, потому что снова ворочалась в постели половину ночи, сначала уговаривая себя не придумывать идеальные ответы в разговоре, который уже все равно нельзя отмотать назад, а потом – просто уговаривая себя, что в целом, все и так идет отлично. И единственная – но очень большая проблема на данный момент – это мои собственные реакции.
Я хотела привлечь внимание Авдеева? Я это сделала.
Я хотела заставить его дать мне все, что я захочу? Отлично, мне даже просить не пришлось.
Наше общение как минимум раз вышло «за рамки».
Нужно просто перестать так остро на него реагировать – и позволить ситуации раскручиваться в своем неспешном темпе.
Пока машина едет до дома мачехи – я чувствую острый укол злости за то, что из-за этой суки перестала называть его своим – заглядываю в инстаграм к Дэну. После моего отказа сорваться к нему на праздники, он пропал с радаров. Довольно длительная пауза, но не самая долгая из тех, после которых он, как йо-йо, снова ко мне возвращался. Меня абсолютно не грызет мысль о том, что он мог успеть переключиться на кого-то другого – я никогда не была единственной в списке его женщин, но уверена, что до сих пор его возглавляю. Но это не заслуга моей уникальности или его влюбленности – мне кажется, Дэн вообще не знает, что это такое. Просто я не даю себя поиметь, выскальзываю из его рук, как песок сквозь пальцы и всегда остаюсь той, которая «не дала». Иногда этого достаточно, чтобы держать мужика на коротком поводке.
Дэн, несмотря на свой род занятий, иногда любит колотить понты в сторис.
Сегодняшний вечер – не исключение.
Но буквально с первых просмотров я начинаю чувствовать легкое раздражение, потому что, очевидно, он тоже тусит там, где снег и горы. По крайней мере, у него много видео на эту тему – на лыжах он катается вполне уверенно, снимает красивые виды заснеженных горных склонов с рук. И на одном из последних видео в кадр попадает фасад гостиницы, в которой он живет.
Я ее сразу узнаю, потому что гуглила вчера вечером.
Потому что в этой же гостинице у Авдеева тоже бронь.
Они лучшие друзья, холостяки и поехали отдыхать вдвоем.
Казалось бы, мне надо радоваться, что с моей мачехой у Авдеева явно разлад, раз они празднуют Рождество порознь. Но компания Дэна меня тоже абсолютно не вдохновляет. Хотя бы потому что, что в паре десятков его сторис как минимум на половине кадров какие-то тёлки – сноубордистки, лыжницы, просто отдыхающие. В жизни не поверю, что он собирается просто_смотреть. Но на Дэна вообще плевать.
Не плевать, что Вадим где-то рядом, и все эти красотки, половина которых явно приехала туда не просто целовать мордой снег, в поле его зрения.
А что, если на смену моей драгоценной мачехи придет длинноногая красотка? Что, если она будет такой же прожженной стервой, как и я, и с курорта Авдеев вернется как минимум с желанием дать еще один шанс их знакомству?
Это не ревность, еще чего.
Я просто не хочу усложнять себе жизнь.
Немного подумав, захожу в нашу переписку. Последнее сообщение в чате – его громкий смех в голосовом. Секунду медлю, но потом все-таки пишу: «С Рождеством, Вадим Александрович!» и добавляю смайлик с веточкой омелы.
Вот так.
Я не навязываюсь, не перехожу черту. Просто искренне, вежливо и лаконично поздравляю своего строго босса с праздником. И просто не даю ему забыть о своем существовании.
Но на этот раз мое сообщение он не читает. Нам ехать еще минут двадцать, и за это время я гипнотизирую взглядом телефон, как будто это может как-то повлиять на статус доставки.
Только когда такси приезжает к дому, усилием воли роняю телефон в сумку, так и не дождавшись никакой ответной реакции.
Хорошо, что вид родных стен, в которых я провела лучшие годы своей жизни, моментально переключает мысли на другое.
Я пару минут изучаю красивый еловый венок на двери – явно заказанный за дорого, с лентами и красивыми шариками. Вспоминаю свое первое Рождество после смерти отца. Я провела его в общежитии, одна. Мои соседки по комнате разъехались на каникулы, и в целом, все было бы хорошо, если бы не ужасное чувство голода. Я не могла позволить себе потратить ни копейки, потому что скрупулезно стаскивала деньги, чтобы вернуть долг за учебу. Взятый под такой конский процент, что мне ровно каждую ночь снилось, что я не справилась и коллекторы буквально распродают мои внутренние органы.
А у Вики наверняка висел такой же венок.
После уверенного, чуть настойчиво звонка в дверь, напяливаю на лицо вежливую улыбку и мысленно проговариваю мантру: «Я – хорошая, повзрослевшая и всех простившая девочка Кристина».
Когда дверь открывается и на пороге появляется Виктория, первое, что я замечаю – за этих два с половиной года она где-то потеряла половину своей самоуверенности. На ее внешности это никак не сказывается – выглядит она по-прежнему прекрасной и холеной, как дорогой диван, чью обивку регулярно чистят, не жалея средств. Но в ее взгляде на меня уже нет ни капли той заносчивости, которую я видела в нашу прошлую встречу. А может, все дело в том, что в прошлый раз я ползала перед ней на коленях и тогда мне все казалось немного другим?
– Кристина? – с легкой заминкой, спрашивает Виктория.
– Счастливого Рождества! – поздравляю с преувеличенным оптимизмом и, чтобы не дать ей ни единого шанса переиграть мой план, первой бросаюсь ей на шею.
Обнимаю, задерживая дыхание, чтобы не дышать одним с ней воздухом.
Жду пару мгновений, пока она приобнимет меня в ответ. Ждать чего-то большего нет никакого смысла: мачеха в шоке и это лягушачье похлопывание по спине – максимум, на который она сейчас способна.
Отстраняюсь, смеюсь, типа стыдливо и смущенно прикрывая рот.
– Кристина, боже…
– Это тебе, – протягиваю пакетик с украшением и делаю обманчивый полушаг назад.
Как будто мне совсем не хочется заходить в дом.
Как будто у меня даже в мыслях нет становится частью ее праздничной тусовки.
Но в то же время намеренно становлюсь так, чтобы моя фигура полностью просматривалась в дверном проеме. В гостиной много народа – человек двадцать, и некоторые уже обратили на меня внимание. И мне просто адски везет, что как раз в этот момент там появляется ее старая подружка Жанна Багирова, и с любопытством за нами наблюдает. Одно время Жанна часто бывала у нас в доме и при ней Вика всегда корчила чертовски заботливую мачеху. Потом стала появляться все реже. Я даже думала, что они разругались, но как только закопали папу – Жанна снова вернулась на орбиту Виктории.
Я поднимаю руку и машу ей, привлекая внимание.
Боковым зрением замечаю, что Вика нервно сглатывает.
– Да ладно, малышка Кристина?! – почему-то орет Жанна, как будто это ей я – родня ее нового мужа, какого-то упакованного владельца птицекомбината. Идет к нам, тараща глаза как умалишенная. – Боже, Кристина!
Вываливается за порог. Лицо Виктории вытягивается, она нервно елозит языком по идеально сделанным губам.
– Это что – соболь?! – Жанна нагло хватает меня за рукав, начинает щупать и гладить.
– Разве? – Напускаю на себя идеально сыгранную скромность. – Я совсем в этом не разбираюсь.
– Ну-да, ну-да, – фыркает Жанна, нехотя убирает руку и делает жадный глоток красного вина. – Еще скажи, что взяла на распродаже в «Детском мире».
– Это подарок, – говорю так, как будто если бы не ее вопрос – я бы в жизни в этом не призналась.
Натянутое покашливание Виктории останавливает ее очевидный новый поток вопросов.
– Крис, прости, я так растерялась… – Распахивает дверь шире, уступая проход внутрь. – Заходи, пожалуйста.
– Я хочу знать, кто дарит такие подарки нашей маленькой Кристине! – не унимается Жанна.
Кажется, ее восторг в итоге бесит Викторию даже больше, чем мое внезапное «воскрешение». Мне даже не нужно стараться что-то делать, потому что всю грязную работу делает ее лучшая подружка.
Я медленно прохожу внутрь, ощущая на себе десятки взглядов. Кто-то просто оценивающе изучает, кто-то – в основном мужчины – смотрят с восхищением, а кто-то, как Жанна, буквально сверкает глазами, смакуя каждую деталь моего внешнего вида.
– Господи, Кристина, я просто не могу! – Она снова хватает меня за рукав, проводит ладонями по меху, будто хочет до сих пор не может поверить, что он настоящий. А когда я небрежно сбрасываю шубку себе на руку, пялится на платье. – Это… "Прада"? Новая коллекция?!
– По-моему, мне идет, – одновременно и отвечаю на ее вопрос, и не даю никакого утверждения.
– Ты шутишь?! Если бы я была мужчиной, я бы уже заделала тебе ребенка! – Она смеется как всегда слишком громко. Помню, что отца это всегда раздражало, а теперь раздражает меня, но я делаю вид, что смущаюсь. – "Прада", Соболь! Крис, ты абсолютно правильно взломала эту жизнь, дорогая!
Но в ее более чем красноречивом взгляде читается: «Залезла в кошелек к правильному мужику».
Я улыбаюсь, делая вид, что смущена.
– Хочешь выпить, Кристина? – Виктория вспоминает, что хозяйка и, не дожидаясь моего согласия, протягивает бокал с шампанским.
У нее небольшая домашняя вечеринка, которую обслуживает пара официантов и один маленький живой оркестр из пяти человек. В гостиной большая дорогая елка, украшенная точно не ее кривыми руками. Вряд ли человек, не имеющий ни малейшего представления о красоте (иначе она не выставляла бы свою бездарную мазню с таким видом, словно собирается затмит Да Винчи), мог бы так хорошо с этим справится. Среди гостей в основном незнакомые лица, но одного мужчину – примерно, ровесника Виктории – я узнаю. Это Артур Русанов – владелец сети ювелирных салонов. Той самой, чей логотип сверкает на пакете с моим подарком для мачехи.
Этот мужик буквально глаз с меня не сводит.
Я мысленно закатываю глаза. Почему после Авдеева все мужики резко стали похожими на скуфов[4]4
Скуф – (сленг) мужчина средних лет, не ухаживающий за своей внешностью и зачастую склонный к полноте и/или раннему облысению
[Закрыть]?
– Ты… давно здесь? – рискует спросит Виктория.
Ей определенно не по себе, потому что любой более прямо вопрос будет означать, что она не справилась с ролью самоотверженной второй матери и просто забила на сироту, понятия не имея, где и чем она жила последние годы. И жила ли вообще.
– Приехала пару дней назад, – с наслаждением вру.
– Ты же в Лондоне училась, да? – вспоминает Жанна. – Вика говорила, что после учебы решила не возвращаться.
Я посылаю мачехе вопросительный взгляд. Слегка поигрываю на ее нервах, потому что мы обе прекрасно знаем: чтобы она не рассказывала о моей жизни – все это не более чем ее личная поганая выдумка. И мне ничего не стоит прямо сейчас ее разоблачить. Крест на дружбе этих двух взаимно облизывающих друг друга гадюк моя правда не поставит, но вопросики появятся. А ей же всегда было так важно выглядеть идеальной.
– После окончания учебы перебралась в Нью-Йорк, а в Лондон катаюсь на выходные. – Говорю все это слегка небрежно, но без пафоса. Примерно, как будто речь идет о поездках за город в дачный сезон. – За пять лет учебы я стала слишком зависима от лондонских дождей. London rain isn't just rain, it's a state of mind (Лондонский дождь – это не просто дождь, это состояние души).
Жанна смеется, а я украдкой отмечаю, что Виктория буквально испепеляет меня взглядом. В голове всплывает сказка про Белоснежку, только в моей интерпретации она не наивная девочка, которую оставили умирать в лесу, а та, кто вернулась, чтобы посмотреть, как поживает обожаемая мачеха. Виктория не стареет, она все так же хороша собой, все так же играет в «идеальную женщину». Но есть кое-что новое – она нервничает, потому что больше не может меня контролировать. Вышвырнуть меня за порог как в нашу прошлую встречу, у нее больше никогда не получится.
Хотя я уверена, что на данный момент ей этого хочется даже больше, чем тогда.
Глава десятая: Барби
Я ненавижу двадцать шестое декабря, потому что это – суббота.
Потому что вчера на мое сообщение Авдеев ответил только поздно вечером, коротким и формальным: «И вас с Рождеством, Кристина». Без намека на продолжение. Не оставил ни одной зацепки, не протянул мне соломинку для продолжения разговора. Хотя я сделала первый шаг, а я себе такое никогда не позволяю, потому что не люблю. Потому что не нуждаюсь ни в каких «соломинках», потому что мне пишут десятки – десятками. С предложениями всего и сразу.
У Виктории я побыла еще тридцать минут, потом сослалась на то, что мне сегодня нужно быть в другом месте, пожелала ей хорошего Рождества и с улыбкой сказала, что благодарна ей за все. Кажется, в тот момент ее перекосило так, что это не удалось скрыть даже бесконечному ботоксу у нее под кожей. Могу поспорить, она себе весь мозг сломала, пытаясь понять, была это правда, ирония, осознание взрослой девочки или скрытая угроза.
Но весь этот маленький и заслуженный триумф перечеркнул проклятый Авдеев.
Поэтому я ненавижу субботу и еще больше – следующее за ней воскресенье. У меня даже по рабочему вопросу нет повода ему написать!
Чтобы не сходить с ума, прямо с утра спускаюсь в спортзал – он прямо на первом этаже в моем ЖК, модный, стильный, черный и с правильным жестким светом для идеальных фото.
Выкладываюсь здесь на всю.
Ловлю бесконечные мужские взгляды, когда рву в приседе пятидесятикилограммовую штангу. Но мне вообще по фигу – я от злости даже веса ее почти не чувствую до десятого повторения.
Убиваюсь полтора часа, делаю ноги так, что из зала выползаю буквально затраханная – на полусогнутых. Этой усталости хватает примерно на пару часов.
Я дала себе обещание не накручивать себя и не смотреть сторисы Дэна.
Но смотрю, потому что меня жутко бомбит: любой другой мужик после той фотки в шубе уже бы окучивал меня как золотой прииск, но Авдеев тупо морозится. Этому должна быть логическое объяснение, и мне оно кажется очевидным – просто сейчас в его поле зрения появилась другая добыча. Ни разу не лучше меня, просто – более легкодоступная. И я шарюсь по сторисам Дэна в мазохистском стремлении найти доказательства своей правоты.
Рождество он праздновал в каком-то модном клубе – с музыками, шампанским, полуголыми тёлками в блестящих платьях, бенгальскими огнями и прочими атрибутами модных тусовок. Через его руки прошло столько бабских тел, что я даже считать не пыталась. Иногда их было сразу две, иногда было настолько очевидно, что за кадром они по очереди будут ему отсасывать, что я чуть не блеванула, вспоминая, что меня он тоже целовал.
Но Авдеева в кадре не было нигде.
Возможно, потому что он и правда не любит светить лицом (это очень очевидно считывается по его образу жизни в целом, которой я за эти два года изучила довольно неплохо). Возможно, потому что уже и так неплохо развлекался. С одной? С двумя?
Когда концентрация таких мыслей достигает пика, я собираюсь, гуглю ближайший зал для pole dance и шурую туда.
Может показаться странным, что после шестнадцати месяцев «блестящей карьеры» стриптизерши, меня не тошнит от одной мысли снова потереться об стальной шест. Но правда в том, что я занималась пилоном с шестнадцати лет, исключительно в контексте разновидности спортивной гимнастики. И дополнительно – спортивными танцами. Я всегда обожала физическую активность, любила давать своим мышцам новую нагрузку, давать голове новые эмоции и покорять очередную маленькую вершину. Правда, когда первый раз пришла в клуб в поисках работы, оказалось, что никто не ждет от меня виртуозных гамбитов в стиле Деми Мур в «Стриптизе» или шоу а ля «Шоугёлз». Десятка движений хватало за глаза, но я была гибкой, красивой и с лучшей фигурой на свете. Моя наставница – Триша – любила говорить, что меня будут забрасывать деньгами даже если я просто подержусь голая за шест.
В зале, куда я прихожу, работает несколько классов, но я арендую зал для индивидуальных занятий.
Переодеваюсь в шорты и топ, надеваю высокие теплые гетры.
Растягиваюсь. Включаю музыку через колонку.
Закрываю глаза, позволяю мышцам плавно перетекать под кожей, когда делаю маленький стрэтчинг с парой любимых упражнений из йоги.
А потом взбираюсь на пилон.
И отпускаю все внутреннее напряжение, воображая себя циркачкой под куполом, делая такие акробатические номера, от которых – я точно знаю – дух захватывает.
Мне нравится брать контроль над своим телом.
Нравится выходить за рамки того, что обычным людям не под силу.
И быть просто собой.
Через полчаса я вымотана буквально как тряпка.
Тело мокрое и горячее от напряжения.
В зеркале топ провокационно промок под грудью, живот напряжен.
Я делаю пару селфи, на одном из которых показываю язык.
Открываю нашу переписку с Авдеевым и уже даже успеваю прикрепить самый удачный кадр, но, секунду подумав, удаляю.
Вместо этого заставляю себя еще разок переступить через принципы и пишу ему совершенно ни к чему не обязывающее: «Как послепразднечное похмелье?»
И снова взбираюсь на пилон, обещая себе, что не слезу оттуда еще десять минут, даже ради того, чтобы прочитать Авдеевское сообщение, если вдруг случится чудо и он ответит.
Но чудо случается, причем на этот раз буквально почти сразу.
Я слышу характерный сигнал. Поджимаю губы, чтобы не улыбаться слишком очевидно довольно. Взбираюсь выше, делаю захват левой ногой, свешиваюсь вниз, прокручивая себя широкой дугой.
Еще одно «динь».
И еще.
Я триумфально завожу руки в волосы, смеюсь.
Уже не делаю ничего такого, просто взъерошиваю пучок с растрепанными кудрями и воображаю, как подержу его в игноре… ну, допустим, до вечера. Пока болтаюсь на стальном шесте, эта мысль кажется мне абсолютно идеальной и легко реализуемой. Но когда спрыгиваю на пол и беру телефон, чтобы выключить музыку, палец сам тянется проверить, что мне написал этот самовлюбленный мудак. Держусь. Не читаю, хотя на иконке сообщений светится очень вдохновляющая меня цифра «3» в ответ на один мой невинный вопрос.
Вытираю себя полотенцем, переодеваюсь.
Подсушиваю волосы феном, изредка воображая из себя звезду на сцене и подпевая в «сопло» какой-то на ходу выдуманный мотив.
Мне вообще не интересно, что он там написал.
Ни капельки.
Меня вполне устраивает один три в мою пользу!
По пути домой захожу в круассанную, беру себе один большой зерновой круассан с курицей-терияки, овощами и моцареллой, домашний бульон и кофе. И у какой-то милой бабулечки возле станции метро покупаю страшный маленький кактус. Я такая хозяйка, что забрать этого доходягу в тепло и поливать его раз в пару недель – это мой максимальный уровень заботы.
Дома ставлю кактус на подоконник в кухне, бросаю на пол покрывало и пару подушек, раскладываю еду прямо там и, прикинув, что прошло достаточно времени, открываю сообщения, одновременно вгрызаясь в еще теплый и очень хрустящий круассан.
Хентай: На будущее: не пью, не курю, других вредных привычек нет.
Хентай: В остальном послепраздник норм.
И фото в третьем сообщении.
Я щелкаю по экрану и замираю с куском круассана во рту.
На снимке – сноубордист, зависший в воздухе. Он поймал доску рукой, тело напряжено, снег мелькает в кадре фоновым росчерком. Высота? Запредельная.
Чистая мощь. Идеальный кадр.
Я рассматриваю фото пару минут точно.
Из-за маски, шлема и очков лица не видно вообще.
Я знаю, что Авдеев точно не из тех мужиков, которые стали бы понтоваться чужими фотографиями – это просто смешно. Но все равно пишу: «Да ладно, блин, это не ты!»
Реакции нет. Только «прочитано» – и тишина.
Я не зацикливаюсь. Почти.
Доедаю свой обед, принимаю душ.
Рассматриваю долбаное экстремально красивое фото.
Бросаю вещи в стирку.
Снова смотрю на фотку. Она заряжена хотеть срочно заниматься с ним сексом.
А потом «прилетает» сообщение.
Без текста.
Только видео.
Я с любопытством нажимаю «проиграть», и за секунду до того, как картинка оживает, почему-то знаю, что мне это не понравится.
Точнее, понравится слишком сильно.
Экран оживает. Камера дрона плавно летит над трассой, выхватывает фигуру в черной экипировке. Движения на пределе контроля. Он будто плывет по снегу – быстро, плавно, легко, закладывая дуги так, что за ним остается идеальная резаная линия. Я не разбираюсь в этом, но вижу, насколько уверенно он двигается.
Поворот, еще один, снег разлетается пудрой, солнце бликует на защитных очках.
Я не могу оторваться, не могу даже моргнуть.
А потом он резко сходит с трассы.
Дрон чуть взмывает вверх, показывая обрыв. Сноубордист не тормозит. Он летит в пропасть и в последнюю секунду делает четкий, идеально выверенный переворот.
Куртка на секунду задирается, обнажает полоску обнаженной кожи на животе.
Раз. Два. Приземление.
Я понимаю, что не могу дышать. В груди тихо… тихо…
А потом – взрыв, и сердце буквально тараном в ребра как дурное.
Пальцы судорожно стискивают телефон.
Видео не останавливается.
Фигура замедляется, останавливается у края. Рука тянется к застежке шлема, резким движением он снимает его, следом – балаклаву.
Его лицо.
Подсвеченное солнцем, разгоряченное. Влажные ресницы склеились длинными иголками, волосы прилипли ко лбу. Авдеев не улыбается, он смеется – широко, искренне, с бешеным блеском в глазах. Они сейчас какие-то абсолютно нереально синие, ярче неба у него над головой.
– Ну что, Барби? – ерошит волосы. – Точно не я?
Дыхание сбитое.
Как после секса.
Господи, помоги, и мое собственное – такое же, сорванное, как будто я заразилась его адреналином.
Я смотрю на экран и не знаю, что ответить. Что написать?
Горло пересыхает. Набираю одно слово, стираю. Другое – снова удаляю.
Снова смотрю видео и в тот момент, когда взгляд фиксируется на его улыбке – как последняя трусиха бросаю телефон на диван. Сжимаю пальцы в замок.
Черт, нет.
Нет, Крис, нет!
Внутри меня все сбоит.
Глубокий вдох. Медленный выдох.
Не помогает. Ни черта не помогает.
Я только что совсем неосознанно захотела принадлежать этому мужчине. Вдруг, ни с того ни с сего. Как будто что-то внутри меня сломалось, перепаялось, переключилось.
Настроилось.
На него.
На этого проклятого мудака!
Я никогда не позволяла себе думать о том, чтобы добровольно отдать кому-то власть над собой. Это опасно. Это делает слабой. Это, черт подери, рано или поздно тебя уничтожит!
Я не буду принадлежать никому. Тем более – проклятому Авдееву.
Телефон начинает звонить. Я подкрадываюсь, вижу имя «Хентай» на экране и прикусываю большой палец.
Слишком долго смотрю на экран, замирая.
Сердце глухо стучит в ушах, пальцы подрагивают.
Я могу просто не брать трубку.
Могу смахнуть вызов и вернуть контроль.
Но что я делаю на самом деле?
Прикладываю телефон к уху.
– Ты долго, Барби, – говорит Авдеев сразу, без приветствия. Его голос чуть ниже, чем обычно, и это неправильное «ты» скользит по моим абсолютно наэлектризованным нервам. – Теряла сознание?
– Очень самоуверенно. – Отлично, спасибо, боженька, мой голос звучит спокойно и с легкой иронией. Но пальцы на вытянутой вперед руке продолжают предательски дрожать. – Никогда не понимала адреналинщиков.
– Это так по-взрослому – обесценивать чужие увлечения, – цокает языком Авдеев.
– А, так ты за отзывом звонишь?! – подчеркнуто вздыхаю и всплескиваю руками. – Нужна рецензия? «Авдеев катается как боженька»? Поздравляю, вот тебе твой трофей. В рамку повесишь?
– Забавно.
– Что вас так забавляет, Вадим Александрович?
– Так, фигня. – И уже расслабленно, разоблачающе, ведет: – У тебя голос дрожит, Барби. Губы покусываешь?
– Я не… – Взгляд ловит собственное отражение в хромированной дверце холодильника. А, черт!
Авдеев снова громко смеется.
Меня его проклятый заразительный бессовестный смех превращает в ванильную мороженку.
– Просто на минуту показалось, что ты разобьешь голову и мои планы на блестящий карьерный рост накроются медным тазом, – говорю, как мне кажется, логичную причину, почему мой голос может звучать нервно.
– Озвучишь каким образом в твоей карьере участвует моя голова?
– Собираюсь иметь тебе мозг, пока ты не сделаешь меня финансовым директором! – Это звучит так абсурдно, что сама же и фыркаю.
– Отличный план, Барби. Главное не забыть, кто именно из нас двоих – чертовски самоуверенный.
Я слышу, как он прикрывает динамик рукой и говорит кому-то: «Еще минуту».
И мне почему-то хочется подержать его больше, чем эту минуту.
– Ну и как поживает очередь из желающих женских тел взять пару уроков сальто на доске с переворотом в постель? – А, черт. Я прикрываю глаза и до боли прикусываю язык, наказывая себя за болтливость.
– М-м-м-м? – довольно задумчиво тянет он. – Ты о чем, Кристина?
Телефон гаснет.
Я пару секунд оторопело смотрю на экран, с опозданием понимая, что Авдеев перезванивает по видео вызову. Когда отвечаю, он немного щурится в кадр, а потом отводит камеру телефона на вытянутой руке, крутится, показывая практически пустой снежный склон, где кроме него в десятке метров еще пара человек и ни один из них на женщину точно не похож. Зато я практически уверена, что в одной из фигур узнала Дэна – он с лыжами и палками.
Блин, я на всякий случай перекладываю палец на красный кругляш «отбоя», чтобы успеть сбросить, если он вдруг подойдет слишком близко.
– Видишь где-то очередь? – спрашивает, слегка вздернув свою чертову бровь.
Мимика у него – поехать можно.
Я вдруг соображаю, что после душа на мне простая футболка и шорты, а он там в горах в крутой снаряге, как будто олимпийский чемпион.
– Ты подвисаешь, Барби, – подразнивает Авдеев.
– Ты всем вот так без спроса звонишь, когда вздумается? – Да я лучше еще раз себя за язык укушу, чем признаю, что меня прет от его наглости. Мужик захотел – мужик сделал. Даже если жизнь его приучила, что в природе не существует женщин, способных отказать всемогущему Авдееву.
– Ты ушла от ответа, Кристина. Беспокоишься о чем-то?
– Мне вообще все равно, сколько грядок вы будете окучивать вашими выдающимися финансовыми возможностями.
– А звучит как будто ты просто не знаешь, как спросить напрямую. – Разворачивает телефон так, чтобы солнце отразилось от снежной шапки на горе у него за спиной. Оранжевое пятно подсвечивает его колючую щеку.
– Спросить что? Боже, вы мой начальник, Вадим Александрович. Единственное, что меня волнует – чтобы ваши блестящие мозги не стали украшением какого-нибудь валуна.
На этот раз я абсолютно четко слышу крик Дэна на заднем фоне: «Харэ пиздеть, Авдеев!»
Он на секунду прикрывает глаза, потом подмигивает мне в экран.
– Хорошо, Барби, я…
– Ты там не скучаешь, – перебиваю и заканчиваю за него как можно небрежнее.
– Нет, не скучаю, – и не думает меня разубеждать.
«Прошлая ночь была веселой, да?» – мысленно выплевываю в него бездонную порцию яда.
– Ну вот видишь, значит… – пытаюсь фыркнуть.
– Но трахать никого не буду. – Авдеев говорит это с такой же обезоруживающей откровенностью на лице, с которой смотрел на меня сразу после пролета на доске.
Я спотыкаюсь на десятке непроизнесенных слов.
Он сказал это слишком прямо. Слишком спокойно.
Не двусмысленно, не завуалировано. Просто. Как констатацию факта.
И по выражению его лица я абсолютно ясно осознаю, что он заслуженно наслаждается моими абсолютно выразительно покрасневшими щеками.
– Я… я не спрашивала! – Пытаюсь хмуриться, но ни черта, вообще, не получается.
– Но тебе стало легче. – Он делает паузу, дает мне это осознать. – Мне пора, Барби.
– Ага, – я изо всех сил стараюсь скрыть внезапное разочарование. В смысле «пора»? Мне мало! – Постарайтесь ничего себе не сломать, Вадим Александрович.
Он просто кивает и первым заканчивает разговор.
