Текст книги "Шипы в сердце. Том первый (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)
За два дня до моего двадцатидвухлетия я узнала, что его машину нашли в овраге, сгоревшую. Я вернулась домой и в перерывах между попытками справиться с истерикой и ужасом, ходила сдавать тест ДНК, потому что труп в машине нельзя было опознать даже по зубам. До последнего надеялась, что это просто какая-то ошибка.
Но никакой ошибки не случилось.
А сразу после похорон мне позвонили из университета и сказали, что у меня не оплачен следующий семестр, и пока я не решу финансовый вопрос – меня отстраняют от учебы.
– Твой отец не оставил завещание, Крис, – говорит мне Виктория, когда я ловлю ее буквально на пороге дома и пытаюсь узнать, в чем дело. – Его дела последний год шли из рук вон плохо, он… разорился, Крис.
Я мотаю головой, потому что не верю ни единому ее слову.
Но не могу сказать ни слова, глядя в сухие и почему-то как будто торжествующие глаза моей мачехи. Она ни одной слезы не проронила. И я знаю – вижу! – что ночами в подушку она тоже не плачет.
– Этот дом, – мачеха обводит его широким, уже абсолютно хозяйским жестом, – и кое-какие активы, мне удалось спасти исключительно на собственном энтузиазме.
– У меня был счет… – Я с трудом разлепляю губы, деревянный, безжалостно искусанные губы.
– Был, – она даже не скрывает ироничный акцент.
– Мне нужны эти деньги, Вика.
Между нами никогда не было теплых отношений. И я бы лучше язык себе откусила, чем позволила себе хоть каплю унижения перед ней. Но я правда хочу этот диплом. Я далеко не идеальная девочка, но я пашу на этот диплом с отличием, как проклятая, потому что хочу строить карьеру, пойти работать не в какой-то бутик, продавать дорогие парфюмы в надежде, что однажды туда сквозняком надует успешного мужика. Я хочу работать, зарабатывать и быть, черт подери, сама себе папиком!
– Вика, мне осталось всего полтора года.
– Я знаю, Крис. – Ее лицо тупо каменное.
– Пожалуйста… Вика… – Меня вот-вот стошнит от унижения, но мне правда нужны эти деньги. Они же и так мои! Это мой счет!
– Мне пришлось закрыть твой счет, Кристина, – спокойно, тоном рачительного бухгалтера, сообщает мачеха. – И потратить эти средства на то, чтобы сохранить дом. Ты ведь даже не знала, прожигая жизнь за океаном, что он был заложен, правда?
Я чувствую, как из моего тела медленно, со скрипом и режущей болью во внутренностях, выскальзывает последняя чертова спица. Последняя, мать его, спица, удерживающая меня собранной и ровно стоящей на ногах.
Падаю, униженно сползаю ей в ноги.
Как грязная тряпка.
Скребу ногтями пол в сантиметре от ее дорогущих «лодочек».
Не траурных. Бежевых. С кокетливыми бантиками.
– Вика… я обещаю… – Горло хрипит, как будто нашпигованное битым стеклом. – Я верну тебе все до копейки, как только… встану на ноги. Клянусь… Пожалуйста… мне очень нужны деньги…
– Тебе двадцать два, Крис, – слышу сверху ее ни на полтона не изменившийся безжизненный голос. – В твоем возрасте я уже умела содержать сама себя. Почему бы тебе тоже не попробовать, ради разнообразия?
Подаренные моим отцом украшения хранились дома в сейфе – я жила в общаге наравне со всеми студентками и не сильно афишировала свой статус «доченьки богатого папы». Где мне было светить бриллианты и эксклюзивные серьги? Что с ними случилось потом – я не знаю. То был наш последний с Викторией разговор. Денег у меня осталось только на билет до Лондона.
Больше я ни разу никак не контактировала с этой сукой.
Хотя пристально следила за ее жизнью. Стала настоящим, блядь, гуру сталкеринга.
Ровно через месяц после того, как остатки моего отца закопали в землю, Виктория вернулась «в свет». Раньше у нее ни одной соцсети не было – отец всегда строго следил за тем, чтобы ни она, ни я, не скомпрометировали его ненужными постами или фото, так что мой единственный живой профиль в инсте вообще был закрыт, а после случившегося, я удалила и его. А вот мачеха наоборот – стала постить очень много всего, чуть ли не каждый шаг, сразу на двух страницах, одну из которых посвятила своей убогой безвкусной мазне.
Я до бритвенной остроты отточила навык распознавания по фото мест, в которых она бывает, вещей, которые она покупает, денег, которые она тратит. И мужика, который однажды как бы между делом всплыл на ее фото почти что «не сверкнув» лицом. Но я его все равно нашла.
И так в моей жизни появился Вадим Александрович Авдеев.
Человек, который, как я узнала чуть позже, помог Виктории разорить моего отца.
Человек, которому она отнесла мои деньги с моего счета, чтобы он распоряжался ими и помог приумножить.
Человек, с которым она трахалась еще до того, как закопали моего отца, и трахается до сих пор, только теперь уже не делая из их романа тайну, а всего лишь окутывая его легким флёром загадочности. Типа, мы просто старые друзья, хи-хи-хи.
В Apex Strategies я тоже утроилась не просто так. Целенаправленно искала финансовую махину, которая так или иначе ведет дела с MoneyFlow. Потихоньку собирала разные документы – сначала абсолютно незначительные, потом, когда начала подниматься вверх, более существенные. Я знаю, как Авдеев ведет дела, как он расправляется с теми, кто попадает в поле его зрения и по какой-то причине не падет в руки как спелое яблоко.
И самое главное – я точно знаю, что, кому и за сколько продать, чтобы сбить позолоту с его драгоценной компании. Разорить, к сожалению, я его не смогу, но как следует измазать дерьмом репутацию – попытаюсь. А в мире больших денег после такого уже не воскресают.
Даже Авдеевы.
Я одергиваю руку от стекла, кривлюсь, вспоминаю, кто я, и чокер перестает казаться чем-то достойным внимания. Это просто дешевая «дорогая» подделка. Как моя мачеха.
Захожу в салон, недолго думая тычу пальцем в украшение и прошу красиво упаковать.
Через две недели – Рождество.
Мне нужно «помириться» с мачехой. Пусть думает, что голодная жизнь сбила с меня спесь.
В конце концов, не идти же на мировую с пустыми руками.
Глава третья: Хентай
Я просыпаюсь от того, что солнечный свет щекочет щеку.
Еще пару минут лежу, сначала пытаясь уткнуться ржей в подушку, но «зайчик» щекочут плечо. Переворачиваюсь обратно на спину, секунду медлю, сажусь.
Зеваю.
Поглядываю на вторую половину кровати – Виктория спит на боку, повернувшись лицом ко мне. Волосы у нее снова каштановые, ровные и длинные, завязанные в не тугую косу, которая змеей сползла ей на грудь. После нашего не самого, мягко скажем, приятно ужина, который я высидел исключительно на выдрессированном за годы работы терпении, я отвез Вику домой. Она предприняла еще одну неловкую попытку заманить меня в гости, но я отказался, сославшись на усталость и плотный рабочий график до конца недели. А когда Вика в лоб спросила, хочу ли я, чтобы она «что-то сделала с волосами», я честно попросил просто вернуть как было. На следующий день вечером она прислала мне фото из салона, где ее волосы снова не имели ничего общего с её прической. И приписку, что какое-то время, пока свои не отрастут хотя бы до лопаток, мне придется быть осторожнее и не хватать ее за волосы.
Я ответил коротким «ок».
Задумался и поймал себя на мысли, что, хотя в принципе мои порывы жестко выебать женщину случаются примерно пятьдесят на пятьдесят, с Викой они всегда в пассиве. Я никогда не был с ней груб, даже если бы эта грубость была частью устраивающей нас обоих маленькой игры. Первая причина была очевидной и лежала на поверхности, точнее – на теле самой Вики, покрытой следами «любви» ее мужа.
Вторая вскрылась мне примерно через секунду после ее сообщения.
Мне просто никогда не хотелось с не чего-то выходящего за рамки обычного секса. Приятного во всех отношениях, без всяких там табу а ля «порядочные женщину в рот и в жопу не дают», но просто хорошего качественного секса.
Я спускаю ноги с кровати, растягиваю немного деревянные после сна мышцы.
Слышу, как Вика моментально возится сзади и тянется ко мне через всю кровать.
Кладет ладонь на спину.
– Ты всегда такая ранняя ласточка, Вадим.
На часах половина седьмого – обычно встаю в шесть, в выходные могу поваляться чуть дольше, но внутренний будильник срабатывает плюс-минус без сбоев.
– Иди ко мне, – Вика пытается вернуть меня обратно в постель.
Мягко царапает спину ногтями. Подвигается ближе.
Заводит вторую ладонь сзади мне на живот, без стеснений, с очевидными намерениями скользит ниже, до пупка.
Обхватывает член.
Сжимает пальцами, ведет вверх-вниз.
Мы приехали в СПА вчера около десяти – грелись в джакузи, сходили на какой-то типа дзен-массаж, потом Вика пошла на ароматерапию, я посидел в сауне. Потом мы трахались – раза три, не считая ее попыток мне отсосать. Вчера на это настроения у меня не было, так что я просто брал ее, давал кончить, кончал сам, выдыхал – и включал «репит».
В таком же примерно темпе проходят наши с ней «свидания» все эти шесть месяцев, с редкими, скорее подпадающими под исключения, встречами среди недели. Мы не прячем нашу «дружбу», появляемся вдвоем на каких-то мероприятиях, ходим в рестораны, и на одной ее выставке я все-таки засветил свое табло. Мы оба – свободные люди, нет ни единой причины прятаться как придурочные школьники. И в целом, Вика относится к тому типу женщин, которые украсят своим обществом абсолютно любого мужчину.
Мы никогда не обсуждали какие-то сроки или условия, на которых «разбежимся».
Когда-то давно у меня уже были отношения подобного формата, и тогда все сошло на нет само-собой – просто кто-то один сначала не нашел времени встретиться, а потом не захотел встретиться кто-то другой. Я справедливо решил, что заранее выкатывать список «но», особенно с оглядкой на всю историю Вики, с моей стороны было бы полным мудачеством, поэтому не стал форсировать.
И в принципе меня бы все устраивало.
Если бы не тот проёб.
И ее «я соскучилась», которые Вика начала повторять так часто, что это просто душит.
– Авдеев, ты где? – Викин шепот мне в висок слегка отрезвляет.
Опускаю взгляд на ее кулак, которым очень качественно натирает мой член. Знает, как я люблю, безошибочно угадывает правильный темп и амплитуду.
На секс с утра настроения нет, хотя мое тело работает без сбоев.
Поворачиваюсь, опрокидываю Викторию на спину, забрасываю ее ноги себе на предплечья. Исполняю «обязательную программу», пока она не кончает, почему-то всегда очень громко.
Я – нет.
Просто неохота. Так иногда бывает.
– Я в душ, и потом в зал. – На этот раз выбираюсь из постели за долю секунды. Нарочно игнорю ее вопросительный взгляд. – Можешь заказать что-то в номер, ну или дождаться меня и пойдем куда-то завтракать.
Она кивает. Гадать, какой вариант выбрала, не хочу.
В душе долго стою под прохладной водой. Эрекция через пару минут сходит на нет, в теле появляется бодрость.
Когда возвращаюсь в номер, чтобы переодеться, Вика спит.
У нас номер в отличном отеле со всеми удобствами, включая отличный спортзал – помощница знает мои требования и всегда бронирует с фитнесом.
В воскресенье в семь утра народа, ожидаемо, не много. То есть вообще – я и еще один такой же упоротый качок. Обмениваемся понимающими взглядами и расходимся в разные концы зала.
На полноценную силовую после ночного секс-марафона и утреннего забега на короткую дистанцию, настроения нет. Зато здоровенная боксерская груша так и манит. Знал бы – взял бы боксерские бинты, а то ходить на заседания со сбитыми как у гопника костяшками – как-то не солидно. Но ладно, придется так.
Разминаюсь, делаю пару пробных ударов. «Прицениваюсь».
Слушаю, как отзываются мышцы. Бокс у меня с пятнадцати лет, полупрофессионально.
Потом к нему добавилось «железо» – сначала просто чтобы набрать немного мяса, потом – чтобы набрать много мяса на свои двести два «см».
Делаю еще пару ударов, даю «груше» качнуться – уворачиваюсь от ее обратной амплитуды, захожу сбоку, бью снизу-вверх правой, и сразу сверху – левой.
Набираю темп.
Бью сильнее.
Делаю звук в наушниках чуть громче.
Не даю ногам стоять на месте, все время кружусь вокруг мешка с песком, выколачивая из него – хотя, скорее, из себя – дурь.
А потом «Рамштайн» в ушах резко прерывается и вежливая Siri объявляет входящий вызов: «Лоли. Принять?»
В моем сердце взрывается маленькая петарда.
Принимаю раньше, чем перевожу дыхание, выдыхаю в динамик слишком рваное:
– Привет, Лоли.
Она всегда смеется, когда так ее называю.
Но в этот раз коротко, а потом как-то немного смущенно:
– Блин, Авдеев, я все время на часы не смотрю. Я не сплю – значит, никто не спит.
– Ну, я тоже уже не сплю, если ты об этом. – Толкаю «грушу» и делаю еще пару ударов. Дыхание сбивается.
– Эм-м-м… – тянет она, – ты… занят?
– Ага, ебусь, – говорю специально многозначительно, выдерживаю паузу, представляя, как она краснеет, и «расшифровываю», – с боксерской грушей, Лоли. Все ок, ты меня ни от чего важного не отрываешь.
– Напомни мне при встрече тебя стукнуть, – фыркает без злости. – Вадим, я хотела спросить… Может быть, мы возьмем Стасян на Рождественские каникулы? Как в прошлом году. Обещаю вернуть ее вовремя!
Я прикрываю глаза, даю летящей с разбега груше стукнуть меня в плечо.
Потом придерживаю ее ладонями, мешая раскачиваться.
– Ты уверена, что справишься… сейчас?
Я правда рад за ее счастье, но что ж до сих пор так хуёво?
– Я уверена, Авдеев. У нас чудесная няня и две ответственных кошки. Стасе в прошлом году понравилось. В Лапландию мы не поедем, но здесь у нас ледяной замок и горки, и…
Валерия перечисляет все прелести их норвежской зимы, а я смотрю на туман и слякоть за окнами, и кажется, что мы с ней существуем на разных планетах, хотя это всего лишь две тысячи семьсот километров.
Год назад, после очередного возвращения дочки, Стася взялась распевать какую-то странную норвежскую песню, а потом просто взяла и вместо одной строчки вставила: «У Лоли задержка».
Так выразительно тогда прозвучало ее первое абсолютно твердое «р» в слове «задержка».
Я не дебил, сразу понял, где она это услышала.
Меня тогда жестко укрыло.
Пару дней ходил сам не свой, думал, точно натворю какой-то хуйни.
Потому что даже спустя год, зная, что Валерия замужем за своим отбитым умником, надеялся, что однажды она привезет Стасю и скажет: «Я остаюсь».
И почему-то в голове все время крутилось заевшее, идиотское, лишенное логики: «Малыш, ведь я же лучше… лучше собаки…»[1]1
Цитата из мультфильма «Малыш и Карлсон»
[Закрыть]
Она приезжала исправно раз в месяц – забирала Стасю, привозила Стасю.
О своей беременности не сказала ни слова.
Я не спрашивал. Визуально это вообще никак не просматривалось. Допустил мысль, что могло что-то случиться с «задержкой». А потом Монте-Кристо вдруг приехала в большом мешковатом свитере, такая… пиздец красивая, нежная, без своего вечного «вы_все_говно» выражения на лице, за которое я ее все равно, впрочем, любил.
Она сама предложила куда-то сходить, я согласился.
Видел, как мнется, не знает, как завести важный разговор. Ну да, сказать мне, что в их счастливом семействе будет прибавление – задачка со звездочкой. Я не стал ее мучить и сам сказал, подражая голосу Стаси: «У Лоли задержка». Улыбнулся, типа, да не парься ты так, все норм. А Валерия смущенно покраснела, заправила белую прядь за ухо – я чуть не сдох, как хотелось сделать это самому – и добавила: «Их там две».
Когда-то она была в моем телефоне просто «Лори» – как то, что мне хотелось до сумасшествия. Потом стала «Валерией», позже – «Монте-Кристо». И вот теперь – «Лоли». Чтобы я не забывал, что теперь она мама двух белобрысых, похожих как две капли воды на ее мужа, девочек, и заодно – крестная_мама для моей Стаси. Чужая жена.
Хотя, как тут забудешь, если даже сейчас на заднем фоне слышно радостное детское агуканье.
Пока Валерия отвлекается на близняшек, я с облегчением использую эту паузу, чтобы успокоить вставших в глазах, мать его, кровавых мальчиков.
И понятия не имею, как выдавить из себя: «Да без проблем, конечно, приезжай за Стасей».
Потому что у нас с Шутовым типа договоренность, которую этот придурок соблюдает так, что приебаться не к чему. Никаких попыток хотя бы намекнуть Стасе, что он – не то, чтобы только и исключительно крестный папа. Дочка от них с Валерией всегда приезжает довольная, веселая, не припомню, чтобы хоть раз привезла простуду или аллергию. И по-хорошему, конечно, вполне справедливо, что какой-то из зимних праздников Стася будет проводить с ними.
Но я все прошлое долбаное Рождество тупо провел один.
Одиночество пяти дней немного скрасило то, что на этой планете есть еще люди, которые работают даже в рождественские каникулы, и по счастливому стечению обстоятельств, некоторые из них – мои партнеры по бизнесу.
Еще одно долбаное Рождество в пустом доме.
– Прости, Булки требовали срочные обнимашки, – смеется Валерия.
Вряд ли осознает, что ласковые нотки в ее голосе еще не до конца выветрились, и на меня это действует как ржавыми иглами в сердце.
Она называет близняшек Булки Круасановны.
А как называла бы нашего ребенка?
– Так что насчет Рождества? – перестраивается на привычный тон, но чуть более осторожный. Наверное, очень переживает, что я откажу.
А я и хочу отказать.
Но не могу.
Не имею права.
Должен соблюдать договоренность.
А еще так у Стаси есть хотя бы какая-то мама, потому что родная уже давно ее не узнает, и даже не помнит, что у нее есть дочь.
– Хорошо, конечно, – я говорю это спокойно и убедительно.
Но либо все-таки промахиваюсь, либо Валерия тоже успела неплохо забраться мне под кожу, и считывает то, что не в состоянии заметить даже Вика, которая, конечно, проводит со мной гораздо больше времени.
– Вадим, а у тебя какие планы на Рождество?
– Сплавлю тебе дочь и высплюсь на год вперед, – пытаюсь отделаться шуткой.
Пауза.
– Значит, Вадим Александрович, я приглашаю вас на Рождество в наши северные края, – уверенно подводит черту Валерия. – Отказ не принимается.
– Лоли…
– Не принимается, Авдеев, – мягко, но хорошо мне знакомым тоном той стервы из спортзала, у которой я когда-то почти как зеленый пацан выбивал шанс на второе свидание. – На Шутова смотреть не обязательно – можешь смотреть на снег!
Когда на поздних сроках беременности она уже явно не рисковала прилетать за Стасей, за ней приезжал Шутов. Мы, конечно, как взрослые мужики, жали друг другу руки, обменивались парой дежурных фраз и разбегались. Так же и когда он привозил дочь обратно.
Валерию я не видел уже полгода.
И было бы огромным лицемерием перед самим собой, считать, что увидеть ее я не хочу.
Но это какой-то ёбаный пиздец – смотреть, но не трогать, даже не дышать в ее сторону.
А может, мне просто надо один раз увидеть, что у нее все супер-отлично – дочки, коты, муж, снег этот ебучий. Один раз выпить коктейль с напалмом, сгореть, перегореть и истлеть?
Прижимаюсь лбом к шершавой поверхности груши.
– Вадим, слушай… Хочешь ты этого или нет, но мы – семья, а Рождество – семейный праздник.
– Стрёмная семья. – Сарказм вырывается из меня раньше, чем я успеваю прикусить язык. На всем ходу врубаю тормоза, выхолаживаю голову до звенящей ледяной пустоты.
Она же старается. Сглаживает углы. Пытается найти баланс.
– Научишь Стасян лепить снеговика, – продолжает «соблазнять» Валерия. – Димка учит ее лепить геометрические фигуры, представляешь? Они в прошлом месяце равнобедренный треугольник разучивали.
Я смеюсь.
Не хочу, но смеюсь.
Странное чувство – когда вроде и полегчало, но сдохнуть хочется почему-то еще больше.
– Правильно я понимаю, что этот вопрос ты с мужем еще не обсудила?
– Этот вопрос мы обсудили еще в прошлом году, когда я не была уверена, что ты захочешь ее отпустить. Это был план «Б».
– Как я мог забыть, что у Шутовых семейная традиция – всегда иметь запасной план.
– Сдавайся, – коварно подталкивает к пропасти Валерия. – Я сделаю лютефиск[2]2
Лютефиск – замоченная в растворе соды треска, которая используется для приготовления традиционного норвежского рождественского блюда
[Закрыть].
– А если нас твой муж за этим застукает? – Изображаю тот пофигистический тон «матрешки» который всегда ее успокаивает, и в нашем с ней общении все расставляет на свои места.
– Ну, тогда заранее договоримся, что выживший закапывает второго, – почти без заминки находит решение. Уверен, что и переговоры на работе она ведет точно таким же тоном.
Маленькая деловая соска.
Чужая жена.
Я вздыхаю, но на этот раз немного раздраженно, потому что слышу рваное шипение в затылок.
Вика зашла в зал пару минут назад – я увидел ее отражение в зеркалах.
Уже около минуты стоит у меня за спиной, но только сейчас начинает дышать слишком выразительно. Поворачиваюсь к ней, смотрю сверху вниз на плотно сжатые губы и взбешенный взгляд.
– Давай мы потом созвонимся, – говорю Валерии, – договоримся, когда ты приедешь.
– Авдеев…
– Прости, я сейчас уже занят.
Она сбито говорит «извини, поняла», и я первым тыкаю в наушник, чтобы закончить разговор. Музыка, которую перебил звонок Валерии, взрывается с паузы. Вика что-то говорит, но я не слышу ни слова. Просто позволяю ей сбросить пар. Что она услышала? Что я шучу с какой-то женщиной насчет ее ревнивого мужа?
Хочется сказать: «Вик, не заплывай за буйки, не надо, ну вот какого черта?»
Но я помню, через что ей пришлось пройти, поэтому нарочно терпеливо жду, пока выскажется. Потом еще пару секунд.
Вынимаю наушник.
– Ты меня даже не слушаешь, Вадим, – язвит Виктория.
– Зато ты меня подслушиваешь, стоя у меня за спиной, – спокойно отвечаю я.
– Ну, зато теперь я знаю, что ты обсуждаешь свидание с чужой женой!
– Я тебе никогда не изменял, Вика, не изменяю и не собираюсь изменять. Мы договорились кое о чем, помнишь? – Пытаюсь мягко напомнить, что выкатывать ревность в такого формата отношениях – прямая дорога на выход из этих отношений.
– Своим ушам я тоже верю, Авдеев! Ну и когда она приедет? Твоя немножко замужняя блонда.
Я понятия не имею, что она знает про Валерию. Свою личную жизнь я никогда и ни с кем не обсуждаю, а тем более не посвящаю никого в нашу «стрёмную семейную историю», потому что мы втроем нашли приемлемый компромисс, а всех остальных это в принципе ебать не должно.
– Вик, тебе лучше сейчас уйти. – Из состояния адской боли меня, с легкой подачи Виктории, швыряет в точку тотального разрушения. Я отсюда таких дров наломать могу, что хватит сжечь весь земной шарик. Поэтому я уже просто мастер жесткого торможения. – Успокоишься – и мы обо всем поговорим, хорошо?
– Ты ее любишь, да?! Ту блонду? Ждешь ее? А я так, убить время, пока она не даст «зеленый свет»?
– Ты делаешь обо мне какие-то свои выводы, которые ко мне не имеют никакого отношения, Виктория. – А я этого терпеть не могу. Справедливости ради, Валерия тоже этим грешила, но ей я прощал, потому что любил.
Любимой женщине можно любую хуйню простить.
Буквально. Вообще все. Я бы все простил. Любой косяк. Любую дичь.
Кроме предательства.
Предательство я не прощаю вообще никому.
Вика отступает на шаг назад, но в ту минуту, когда я начинаю верить в ее благоразумие – снова подается вперед. Протягивает руки, обнимает меня за талию. Жмется очень плотно. Упирается лбом мне в грудь.
Я потихоньку сцеживаю злость через зубы.
Точно так же, два с небольшим года назад, она сделала, когда пришла на встречу, которую сама же и назначила, рассказала, что ей нужна помощь. Я тормознул, потому что хоть Таранов к тому времени уже успел как следует насрать мне за воротник, вот так в омут с головой бросаться вытаскивать дев из беды я не привык. Тогда Вика очень смело сняла пиджак, расстегнула блузку, позволила белоснежной ткани сползти по телу и выдержала мой наверняка не самый приятный в мире взгляд, пока я смотрел на ее покрытое ожогами и шрамами тело. Некоторые были такими свежими, что оставили следы на шелке. А когда я встал, чтобы помочь Вике одеться, она потянулась, обняла, и очень долго, без остановки, повторяла: «Вадим, спасите меня, спасите меня…»
– Прости, – говорит Вика уже сейчас, – это просто ПМС.
– Проехали, – отвечаю тот максимум, на который сейчас способен. И все же осторожно, но настойчиво отрываю от себя ее руки. – Вик, блин, я мокрый как свинья. Давай я тут закончу, потом в душ, а ты пока придумай, куда завтракать пойдем.
Она немного успокаивается. Стреляет в меня карими глазами.
– Пойдем вдвоем. Заглажу вину, – и выразительно «поглаживает» языком нижнюю губу.
Нет, блядь.
Вот точно – нет.
– Вика, – нажимаю интонацией, – завтрак, хорошо?
Вижу, что ей зудит огрызнуться. Озвучить одну из своих придуманных фантазий, но сдерживается. Даже находит силы улыбнуться и почти безразлично дернуть плечами. На прощание все же тянется и целует меня, заталкивая язык так глубоко, что я готов даже поспорить – в зале появился еще как минимум один посетитель, и он – женщина. Пока Язык Вики хозяйничает у меня во рту, смотрю в сторону двери – там и правда девчонка лет двадцати.
Интуиция тебя, Авдеев, никогда не подводит.
Вика уходит.
Я еще минут десять разъёбываю грушу.
И принимаю решение, что пора потихоньку двигать нас «на выход».
