Текст книги "Шипы в сердце. Том первый (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)
Глава пятая: Барби
На двадцатое число назначено крупное обсуждение в рамках подготовки к очередной сделке с американцами. У меня в запасе десять дней, которые я трачу на подготовку к реализации своего плана.
Во-первых, делаю всю аналитическую сводку.
Буквально, абсолютно все, потому что у Лазаревой, после какого-то очередного примирения, случился еще более стремительный разрыв и если раньше она просто хотя бы ради вида иногда устраивала рабочий хаос в перерывах между нытьем, то теперь она воет без остановок. А я, якобы пытаясь загладить вину за то, что чуть было не подставила ее с той папкой, постоянно отпаиваю ее чаем и конфетками. Дошло до того, что она начала таскать меня в курилку (я не курю) и жаловаться на жизнь, как будто мы лучшие подруги. Я поддакивала, вовремя говорила «все мужики – козлы» и просто слушала.
И вот так к дню Х, я становлюсь чуть ли не ее личным Санчо Пансой.
Двадцатого на работу собираюсь крайне тщательно.
Наношу легкий макияж, слегка подчеркиваю ресницы – они у меня длинные и густые, но пара мазков тушью и немного подведенное нижнее веко, придают взгляду оттенок легкой драматичности. Волосы взбиваю, выдавливаю на ладони пару капель масла и «прочесываю», наслаждаюсь мгновенным блеском.
И, конечно, мой «боевой наряд» – темно серый костюм: короткая узкая юбка, приталенный пиджак, застегивающийся только на одну пуговицу. Блузка с высоким воротником, но она полупрозрачная, а под ней у меня кружевной телесный бюстгальтер. В зеркале выглядит так, что с первого раза не понять – есть под ней что-то или нет. Чулки цвета «голая, немножко подрумяненная на солнце кожа». В сумку бросаю классические черные «лодочки» на десятисантиметровых каблуках.
Завариваю в термос чай из какого-то аптечного травяного пакетика – Лазаревой я наплела, что у меня бабушкин успокаивающий сбор, и пою ее этой дрянью уже неделю. Добилась того, что из моих рук она берет уже вообще все.
Пританцовываю, пока вливаю в немного остывший чай лошадиную, но вполне безопасную дозу снотворного.
Завинчиваю крышку.
Сдуваю с нее пылинку и бегу на работу.
В офисе как всегда суета.
Лазарева уже в нашем секторе – рвет и мечет, создает нервяки, хотя у нас все готово.
На меня уже поглядывают как на спасительницу, когда наливаю ей свой «чудесный чай» и тащу в курилку, спустить пар. Выслушиваю очередную стенограмму ее переписок с недолюбовником, киваю, киваю, киваю…
Когда до собрания остается полчаса, Лазарева начинает клевать носом.
Я с ничего не понимающим лицом, помогаю ей сделать финальный пробег по всей аналитике. Она еле ворочает языком. Отвожу ее в маленькую зону отдыха – такая есть в каждом секторе – усаживаю на диван и говорю, что у нас в запасе еще есть время и ничего страшного не случится, если она на минуту прикроет глаза.
Конечно, она мгновенно засыпает.
А я просто собираю все документы, беру флешку и вместе со старшим аналитиком по нашему сектору, еду на двадцать пятый. Когда он шепотом спрашивает, что делать, удивленно поднимаю бровь – в смысле, что? Я всех спасу.
Когда оказываюсь на этаже, память подбрасывает ненужный «флешбек» – о том, что, когда я была здесь в прошлый раз, Авдеев на меня даже не посмотрел. Хотя на меня всегда – ВСЕГДА! – падают мужские взгляды. Немного торможу на мысленном вопросе «а что, если…?» но быстро запрещаю себе в него углубляться. Никаких «если» в этот раз, Крис. Как там говорится? «Ты пришла – и все начнется».
С Фоминым – старшим аналитиком – мы заходим в просторный зал, сегодня под завязку залитый утренним солнцем. Внутри уже почти все в сборе – народу не очень много, я узнаю несколько лиц с других этажей, с которыми раньше пересекалась. Техника готова – парень в огромных очках бегает и еще раз все настраивает.
На меня посматривают с нескрываемым удивлением – среди всех собравшихся, младше нет никого. Но я запрещаю себе реагировать, просто иду за Фоминым и занимаю наши места справа за столом. Один минус – это почти с противоположной стороны от кресла, которое стоит чуть в стороне и в которое, я не сомневаюсь, здесь садиться Его Грёбаное Величество.
В зале кроме нас с Александром, присутствует еще с десяток человек. Финансовый директор, зам главы аналитического отдела, двое консультантов. Они переговариваются между собой, просматривают бумаги, делают пометки. Пока народ суетится, я просто сижу на своем месте и прислушиваюсь к шагам. Вспоминаю, что Авдеев спит с моей мачехой, что они стали любовниками еще до того, как умер мой отец, и что именно ему я «обязана» всем унижением в своей жизни. И что если присмотреться, то у тех рож в темном зале элитного стриптиз-клуба, одно и тоже лицо – его.
Это работает, потому что, когда слух улавливает знакомые шаги, внутри совершенно ничего не ёкает. Мне просто ровно. Мне – никак.
– Добрый день, господа, – слышу голос как будто расстреливающий мой затылок, поздно соображая, что я сижу почти у двери, и моя спина первой принимает «удар».
Проклятье.
Черт!
Я не волнуюсь, но его низкий баритон заставляет волоски на моем теле встать дыбом. Это так очевидно, что кажется – он точно заметит! Даже сквозь одежду.
Инстинктивно и почти до хруста прижимаю колени друг к другу.
Вытягиваю руки на стол, рядом со всеми своими папками, и запрещаю себе даже пальцем пошевелить, пока Авдеев огибает всех собравшихся и занимает место в кресле. За ним семенит помощница – садится рядом, принимает вид деловой мартышки.
– Где Лазарева? – слышу авдеевский закономерный вопрос в адрес моей отсутствующей начальницы.
Физически ощущаю, что все взгляды в зале снова обращены в нашу с Фоминым сторону.
– Она… ей… – невнятно бубнит Александр. – Ей нездоровится.
– Что значит «нездоровится»? – Голос Авдеева наполняется металлической крошкой.
Я молчу, хотя язык чешется сказать, что она просто спит. Но свой «дебют» во второй раз я так бездарно не солью, поэтому позволяю Фомину взять удар на себя. В конце концов, пусть сделает хоть что-нибудь полезное, раз уж всю остальную работу придется делать мне.
Держу взгляд на собственных коленях.
Запрещаю даже нос поднимать, хотя очень хочется. С появлением Авдеева как будто реально стены сдвинулись, лишили всех присутствующих лазеек и пространства для маневра.
Саша отбивается крайне вяло, поэтому Его Императорство приказывает службе безопасности разобраться, что случилось с Лазаревой. Пока разбираются, дает слово финдиру. Он отчеканивает свое без заминок, неплохо держится, когда Авдеев начинает задавать вопросы. Подключаются аналитики. Я стараюсь держать суть разговора на острие ножа, но это чертовски сложно, потому что от того, как этот мудак играет интонациями голоса, мои внутренности скручиваются в узел.
Дверь в зал открывается, эсбэшник идет к Авдееву, что-то негромко говорит около его уха.
Я все еще не смотрю прямо на него, но позволяю вольность повести взглядом чуть над столом. Его Императорство сидит в стороне, заложив ногу на ногу. Туфли идеальные – замша просто лоснится, без намека хотя бы на одну пылинку.
– Что значит «спит»? – понижает тон Авдеев, но звучит его голос как набат.
Или, скорее, смертный приговор карьере моей истеричной начальницы.
В зале висит плотная, давящая на барабанные перепонки тишина.
– Фомин, готовы? – тоном, предполагающим казнь на месте за любой намек на «не готов».
Сидящий рядом со мной Саша дергается вверх, чтобы подняться, но никак не может отлипнуть от стула.
Выдает еще одну порцию словесной жвачки.
Я делаю невидимый глубокий вдох.
Раз, два, три…
– Я готова, Вадим Александрович, – грациозно поднимаюсь со своего места и, наконец, смотрю ему в глаза.
Охуенный мужик. Мудак, но надо признать – реально абсолютный ТОП во всем, а не только первая десятка «Форбс».
Он выглядел красивым абсолютно на всех фото, которые мне удалось найти в сети, но все эти холодные неживые картинки – вообще ни о чем, когда вот так – лицом к лицу, в четырех стенах. Когда легкие уже беспощадно наполнены его запахом. Абсолютно точно его – я четко поймала его в ту первую провальную встречу, и еще острее ощущаю сейчас. Как будто перед тем, как зайти сюда, Авдеев покурил лаванду и не очень аккуратно стряхнул пепел.
Он весь в черном – костюм, рубашка, расстегнутая на две верхних пуговицы.
Нога заложена на ногу, одну рука расслабленно лежит на подлокотнике кресла, вторая упирается в другой локтем. Темная челка перекрывает взгляд, но я вижу его глаза – темно-синие, ледяные, смотрящие четко на меня. У него широкая переносица, крылья носа слегка вразлет, квадратная челюсть в фривольной не густой щетине – легко просматривается ямочка на подбородке. Губы красиво очерченные, плотно сжатые.
Если бы я не ненавидела его так сильно – я бы влюбилась.
Богом клянусь, мгновенно бы в него влюбилась.
Но, к счастью, океан моей ненависти настолько широк и глубок, что в нем тонут зачатки любой симпатии.
– А вы у нас…? – Темная бровь вопросительно дергается.
– Кристина Сергеевна Барр, – представляет меня присутствующий «эйчар». – Младший аналитик.
Авдеев скользит по мне взглядом, будто решает, стоит ли тратить на «младшего аналитика» свое драгоценное время.
– И давно у нас младшие аналитики готовят такую статистику?
– Кристина Сергеевна работает с пятого декабря.
Я почти слышу, как Его Грёбаное Величество отсчитало назад, зафиксировало отметку в три недели и размышляет, что теперь со всем этим делать. Можно держать язык за зубами и, вероятно, дождаться его царское дозволение, но что если он меня сейчас просто выставит? Нужно поднять ставки, Крис. Нужно «снять долбаный лифчик», как говорила моя наставница.
– Эту аналитику готовила я, Вадим Александрович, – мой голос, слава богу, звучит ровно и четко. – Я полностью владею материалом.
– Это Лазарева определила вам такой фронт работы, Барр?
– Боюсь, Ольга Павловна ничего и никому не могла определить, потому что слишком много рабочего времени уделяла личным страданиям.
Взгляд Авдеева темнеет.
Злится.
Воздух наполняется трескучими предвестниками бури.
– Я просто сделала свою работу. В материале ориентируюсь.
– Настолько хорошо? – Интонацией подчеркивает, что, если за этой бравадой не последует ничего впечатляющего – моя голова будет следующей, которую он снесет после расправы над Лазаревой.
– Абсолютно, Вадим Александрович.
Он немного отводит голову в сторону, говорит со своей вышколенной помощницей, и она тут же вносит что-то в планшет. А я стою как солдатик, выжидаю… чего? Проходит пара минут, а он обо мне как будто вообще забыл.
Но потом вдруг мимолетно смотрит и с легким налетом удивления интересуется:
– Ждете специальное приглашение, Барр?
Вот же козлина самовлюбленная.
Я отдаю технику, который ведет собрание, флешку и иду к мультимедийной доске. Гриша помогает раздать подготовленные распечатки с таблицами.
С каждым шагом расстояние между мной и Авдеевым сокращается.
Он не смотрит – разговаривает вполголоса с помощницей, эйчарами, службой безопасности. Я чувствую себя неинтересным клоуном, пока начинаю доклад о своей части работы. Не запинаюсь, просто четко озвучиваю всю информацию и мне для этого даже подсматривать никуда не нужно – все это есть у меня в голове. Я не просто красивый болванчик, я – умница, моя голова нашпигована самыми отборными знаниями, я готова отвечать за каждое слово.
Но Авдееву на мои старания как будто вообще насрать.
Я говорю и говорю, а он то в телефоне что-то набирает, то снова раздает указания остальным.
Но стоит мне сделать заминку – абсолютно намеренную – моментально переключает на меня фокус внимания.
И четко, без заминки, начинает долбить вопросами.
Буквально – один за другим, без передышки.
Он слышал каждое мое слово, четко уловил каждую цифру, каждый вывод.
– Вы предлагаете пересмотреть стратегию по вложениям в банковские активы? – отводит взгляд на слайд с таблицей доходностей.
– Да, – спокойно подтверждаю я. – Американский рынок переживает нестабильность, связанную с недавними изменениями в налоговой политике. Это создает окна возможностей для вложений в хедж-фонды, особенно в сектора, ориентированные на высокорисковые активы. В долгосрочной перспективе это снизит риски. Но для этого потребуется пересмотреть условия работы с фондами.
Аналитики переглядываются. Один из них что-то записывает в блокнот, второй листает распечатки.
Авдеев изучает таблицу. Моя фигура, очевидно, снова в игноре – я буквально чувствую себя ничтожной и прозрачной. Тенью, мешающей рассматривать диаграммы и графики на мультимедийном экране. Во взгляде Его Императорства все еще нет эмоций, но я чувствую, как он оценивает.
Взвешивает.
Что, не ожидал, Твое Императорство?
Думал, перед тобой просто очередная красивая дурочка с глазками на веревочке?
Но радуюсь я опрометчиво рано.
Потому что он просто как будто дал мне глотнуть воздуха прежде чем погнать на второй круг.
Буквально разносит.
Жестко и хлестко, перебирает мои мозги и знания с дотошностью Джека Потрошителя.
И до меня вдруг доходит, что вопросы давным-давно вышли за рамки сегодняшней аналитики.
Авдеев гоняет меня по всем базовым знаниям, а потом – на уровень глубже. Когда понимает, что и там я отлично маневрирую – топит сильнее.
И во всем этом торнадо я абсолютно забываю, что собиралась пикантно расстегнуть пиджак, пару раз сделать свою коронную проходку около доски. Что я покраснела от злости во что бы то ни стало доказать этому мудаку, что он меня, блин, не утопит.
Ни за что второй раз он меня уже не утопит!
А потом расстрел вдруг заканчивается.
– Можете возвращаться на место, Барр, – отфутболивает как неинтересную, наскучившую игрушку. – Не забудьте отправить электронную копию в отдел стратегического планирования.
И… забывает о моем существовании.
Хотя в рамках обсуждения мне приходится включаться – Авдеев даже голову в мою строну не поворачивает.
Я уговариваю себя, что это мой «комплекс отличницы», а не я, ждет хотя бы намека на его одобрение. Мне плевать. Я не кампанию его развивать пришла, а топить его самого! И только что упустила еще один шанс! Вероятно, последний, потому что Лазарева меня после такого точно со свету сживет.
Черт!
Я кладу руки на колени и пользуясь тем, что никто не видит, отчаянно сильно сжимаю их в кулаки.
Собрание заканчивается примерно через полчаса.
Я поднимаюсь с места, натыкаюсь на все еще вытаращенные глаза Григорьева. Даже говорить ничего не хочу – вообще не понимаю, что будет, когда выйду за дверь. Ругать себя тоже нет моральных сил – Авдеев меня, господи боже, реально, как будто жестко трахнул.
– Барр! – его окрик сразу после того, как я соединила слова «Авдеев» и «жестко трахнул» в одном предложении, заставляют вытянуться в струнку. – Вернитесь.
Саша смотрит на меня как на приговоренную и слишком быстро линяет сам, как будто боится за компанию попасть под раздачу.
Делаю медленный вдох.
А, к черту!
Расстегиваю пуговицу на пиджаке, веду плечом, поворачиваюсь.
Авдеев стоит около доски, ко мне спиной, изучает слайды.
Кроме нас в кабинете еще директор по персоналу – она зашла уже почти в самом конце, хотя тема обсуждения вообще никак не касалась ее сферы ответственности.
– Приказ об увольнении Лазаревой должен лежать у меня на столе до конца дня, – командует Авдеев.
– Да, Вадим Александрович.
– Служба безопасности Барр проверила?
Она снова подтверждает, а я подтягиваюсь и чувствую легкую тахикардию от смешанных чувств – с одной стороны, до ужаса неприятно что меня обсуждают в третьем лице, как пустое место, с другой – это все так смахивает…
Его Грёбаное Величество, наконец, поворачивается.
Смотрит.
Между нами длинный стол.
Я плюю на все, делаю два шага в сторону, открывая более чем щедрый обзор на свои ноги.
У него даже бровь не дергается.
– Полагаю, Кристина Сергеевна, вы заслужили должность своей начальницы, которую так виртуозно оттуда выперли, – говорит с легкой иронией.
Надо же, запомнил, что кроме фамилии у меня и имя с отчеством есть.
Стоп, что он сказал?
– Татьяна Викторовна, – переключает внимание на директора по персоналу, видимо решив, что на сегодня и так уделил слишком много времени мелкой сошке – мне, – введите Барр в курс дел и ее новых обязанностей, подготовьте договор. Когда вы готовы вступить в должность?
Слегка, почти небрежно, голову в пол-оборота в мою сторону.
– Вчера? – рискую понаглеть еще больше.
Еле заметно дергает уголком рта вверх.
Это, типа, улыбка?
Огрызок улыбки, скорее.
На большее, Барр, вы пока не наработали?
– И еще, Татьяна Викторовна, – что-то в его интонации меняется, заставляет меня инстинктивно ждать подвоха, – проследите, чтобы Кристина Сергеевна еще раз ознакомилась с приказом об офисном дресс-коде. В особенности…
Пауза.
Я закипаю, когда разворачивается, лениво проводит по мне взглядом.
Снизу-вверх, по ногам, бедрам, выше, выше, взглядом «и это все?»
Вот прям в наглую.
– … с пунктами два-два, два-пять, – перечисляет так, что каждая цифра как удар ремнем по заднице, – два-шесть и два-одиннадцать. Свободны, Кристина Сергеевна.
Я выхожу из зала на негнущихся ногах.
Ненавижу его. Черт, как же я его ненавижу!
Но еще больше – себя, за то, хоть мне на голову с барского плеча свалилось более чем щедрое повышение, я все равно чувствую себя выпоротой.
Глава шестая: Хентай
– Папа, а ты за вторым ребенком когда пойдешь? – спрашивает Стася, прилипая к витрине ювелирного салона, пока мы гуляем по торговому центру в субботний обед. – У Димы и Лоли два. Нам тоже нужно.
Я на секунду, пока она увлеченно разглядывает крутящуюся подставку, до боли сжимаю челюсти, а потом корчу серьезную рожу, присаживаюсь рядом с ней и развожу руками.
– Стась, мне не продают второго ребенка. Говорят, что такие принцессы идут за десятерых.
Дочка поворачивается, довольно задирает густо покрытый веснушками нос. Они у нее появились только в этом году, после очередной поездки к Шутовым. У Валерии я видел почти такие же.
– Это значит, я особенная? – Она не спешит, иногда растягивает слова, но старается говорить без ошибок.
Психолог, к которому я ее вожу раз в неделю, говорит, что у Станиславы особенный вид одаренности, и уже сейчас уровень развития моей дочери приближается примерно к шестилетке. И чем дальше – тем быстрее она будет «эволюционировать». И мне иногда немного не по себе, хотя честнее было бы сказать – пиздец стрёмно.
– Ты самая особенная, – дую на ее зазвездившийся нос, дочка фыркает как кошка и тянется, чтобы взобраться на руки.
– Хочу колечко, – подумав, требует Стася. – У принцессы должно быть колечко. И корона, во-о-о-о-о-от такая!
Задирает руки вверх на максимальную высоту, я пользуюсь случаем, щекочу ее за живот, Стаська корчится и визжит так, что эхо разносится по всему ТЦ.
– Колечко! – не унимается Стаська, – и лошадку!
– Лошадки вечером, Стась. Пошли шоколад пить?
– С зефи… зефирками? – все-таки триумфально выдает очень раскатистое «р».
Киваю и она «милостиво» соглашается на альтернативу короне.
Идем на эскалатор, где Стася ни в какую не хочет на руки, а только ехать самой. Я спускаюсь чуть ниже и страхую.
– Папа, а давай я Диму попрошу – он хороший, он все-все делает, что я прошу. Я скажу, что нам тоже нужен второй ребенок.
Кажется, все мое черное веселье и идиотское страдание красноречиво написаны на лице, потому что стоящая позади Стаси молодая женщина, вдруг начинает улыбаться и плотнее прижимать к себе мальчишку – примерно ровесника моей дочери.
– Мой вот тоже все никак не выпросит, – говорит с улыбкой. – А нам тоже взять негде, мы вдвоем…
Станислава реагирует мгновенно: поворачивает голову и хмуро смотрит на непрошеную «гостью» в наш личный разговор. На мальчишку поглядывает еще более строго – бедолага тут же прячет лицо у матери в коленях.
– Нам есть где, – повторяет Стася, тянет ко мне руки и крепко обнимает за шею. – Это мой папа, я за него замуж выйду, когда вырасту, а не чужая тетя.
– Стась, не груби, – стараюсь говорит строго, но почему-то всегда жутко тянет ржать, когда она так наивно заявляет на меня права.
– За папу замуж нельзя, ты что… – Женщина выкатывает глаза, смотрит на мою улыбающуюся рожу, как будто я какой-то извращенец.
– Она мне не нравится, – заговорщицки шепчет на ухо доча.
Я разворачиваюсь и со словами «мне тоже» иду по эскалатору, чтобы поскорее добраться вниз.
Здесь маленькое кафе с большой детской зоной. И к счастью – такой набор разных конструкторов, что Стаське всегда весело. Еще и потому, что пока другие дети заняты лазаньем прыганьем, конкурентов на это добро у нее просто нет.
Телефон звонит как раз пока заказываю дочке ее любимый горячий шоколад и прошу разноцветные зефирки сверху. Девушка жутко краснеет, извиняясь, что как раз сегодня ванильных и клубничных нет, и остались только разноцветные со вкусом жвачки. Стася, подумав, соглашается.
– Блин, ты где? – слышу в трубке голос Дэна. – Я уже весь этот муравейник обошел.
– На втором, в «Нуке».
– Бля, Авдеев, еще я по детским песочницам не шатался!
– Кофе тут вкусный, не ной. – Оглядываюсь – Стася уже убежала в детскую зону и тащит самую большую коробку с кубиками.
– Там хоть мамочки есть, молоденькие?
Я хмыкаю и прячу телефон в карман.
Снова нахожу взглядом Стасю – она уже вовсю строит что-то из кубиков, но на мой взгляд тут же откликается и машет рукой.
О том, что у меня аутоиммунное бесплодие я узнал в тридцатник. На приседе со штангой так долбануло колено, что пришлось бежать в больницу. Ну а там – куча анализов перед операцией. Ведущий врач был страшно дотошный, откопал там что-то и настойчиво порекомендовал позже сходить к иммунологу. Еще пара тестов – и вот я, генетически неспособный к размножению организм. Точнее, вероятность этого равна примерно нулю целых, одной десятой, при условии, что сойдутся планеты, случится тридцать первое июня, организм даст сбой и не выработает достаточное количество антител, и еще куча других факторов, что в совокупности проще назвать «чудом».
Два с половиной года назад оно случилось, но до финиша так и не дошло.
Я бы сильно слукавил, если бы сказал, что с новостью о бесплодии моя жизнь потеряла смысл. Громкое и сосредоточенное сопение Стаськи, которое я слышу даже отсюда, напоминает, что у меня уже есть дочь, и вряд ли я смог бы любить ее больше, если бы она была моей дочерью еще и биологически. А так, чего уж там, по крайней мере я в курсе, что ее биологический отец – гений и долбоёб, но в целом – нормальный мужик.
И муж моей Валерии.
Ну, точнее, уже два года как точно не моей.
Вопрос с детьми я для себя закрыл. Забетонировал саркофагом.
Мне с позиции холостяка – в принципе, достаточно комфортной – никакие там наследники для продолжения рода не нужны. Не в дремучие времена вроде живем. Стаська, вон, я уверен, прекрасно все подхватит. А если вдруг на горизонте появится достаточно интересная для меня женщина, ради которой захочется даже целое кольцо, то для нее у меня будет одна «приятная новость» – детей я не хочу, точка. И либо мы останавливаемся на этом, либо разбегаемся. Вариант «у меня вот так и вот это» я даже не рассматриваю, потому что это прямая дорога в то, что рано или поздно она начнет пытаться. Женщины почему-то всегда до последнего бьются именно за общих детей. А я не хочу каждый день видеть, как дорогой мне человек страдает и разочаровывается. Ну нафиг.
«Я больше не хочу детей» – простая фраза, удобная. Она не требует объяснений, не оставляет пространства для женских маневров обязательно всех на свете осчастливить потомством.
– Видок у тебя – как будто только что кого-то закопал, – слышу знакомый голос за плечом, и Дэн с размаху падает на стул, который тоскливо скрипит под его немаленькой тушей.
Почти такой же здоровой, как и моя.
Дэн тут же лапает взглядом молоденькую официантку, тянет время, типа прикидывая, что бы заказать из «огромного» меню стандартной кафешки – кофе, вода, сок, десерт. Моментально врубает обаяние, начинает заигрывать с девчонкой, смущая ее напором и максимально непрозрачными подкатами. В конечном итоге забираю у него меню, прошу для него «что-нибудь без сахара» и взглядом выпроваживаю от нашего стола. Дэн, конечно, не упускает шанса поглазеть ей вслед. Вид его разочаровывает, потому что на смену знакомому мне азарту, его рожа тускнеет.
– Да что ж такое-то, – тянет с видом умирающего от жажды, напоровшегося на мираж вместо оазиса. – Не на кого и посмотреть, чтобы душа развернулась.
– Твоя «душа» еще боевыми мозолями не покрылась?
– Ой, иди ты нахуй, – не зло смеется Дэн. А потом вдруг спрашивает: – Какие планы на Рождество и на Новый год?
– Стасю на Рождество забирает Валерия, а после второго у меня начинается ежегодное развлекательное мероприятие под названием «закрытие финансового года».
– Давай тогда на Рождественские сюда, – тычет мне под нос телефон с какой-то горнолыжной базой. – Снега в этом году там навалило – красота.
Я люблю сноуборд.
Хотя, правильнее будет сказать – я люблю периодически дрючить свой организм адреналином. Старая привычка, еще с тех времен, когда жизнь считалась не годами, не месяцами и даже не днями, а часами.
– Вспомним молодость, – Дэн заваливается на спинку стула, снова без стеснения лапает взглядом официантку, пока она ставит на стол чашку и маленькую вазочку с соленым печеньем. – Чего дома киснуть, реально? Заодно и член проветришь от своей нафталиновой вдовушки.
– Давно в табло не получал, Денис?
– Все, сорян, признаю – неправ. – Поднимает руки ладонями вверх, но все равно продолжает: – Правильно я понимаю, что ваши прекрасные отношения развернулись в сторону Дворца бракосочетаний?
– Мои отношения закончили свое существование. И не хер тут обсуждать, Дэн. Не заёбывай.
После возвращения из СПА, я сказал Вике, что все кончено.
Не люблю рассусоливать, тянуть резину особенно когда все для себя решил.
Она восприняла новость спокойно, не плакала и не стала устраивать разбор полетов, хотя после того ее приступа ревности, я был почти уверен, что без скандала наша с ней история не закончится. В любом случае нам еще какое-то время придется взаимодействовать по ее личным делам, пока я не переведу ее активы в чьи-то другие, достаточно надежные руки.
– Значит, – Дэн бьет себя по колену, – едем кататься на лыжах и ебать симпатичных тёлок!
– За языком следи, придурок, – осаждаю я, потому что Стаська уже его заметила и летит в нашу сторону как маленькая деловая пчела.
Дэн жестом закрывает невидимую молнию на рту и раскидывает руки, когда Стася с разбега запрыгивает ему на колени.
Щекочет, дергает за хвостик.
– Ну что, Станислава Вадимовна, замуж за меня пойдешь? – несильно щелкает ее по носу.
– Папа сказал… – Она набирает в легкие побольше воздуха – всегда так делает, когда собирается произносить сложную для себя словесную конструкцию. – Сначала ты должен доказать фин… фиасов…
– Финансовую, – подсказываю правильное слово и прячу в кулак слишком широкую улыбку.
– Фи-на-н-со-вую, – повторяет по слогам, – соаятель-ность…
– Чего? – корчится от еле сдерживаемого смеха Дэн.
– Состоятельность, что не понятно? – зыркаю на него с видом «только попробуй мне тут заржи!»
– Ага, понял. Финансовая совоятельность у меня в порядке, кнопка.
Стаська звонко хохочет.
– Потом – серьезные наме… намерения, – собирается и произносит все буквы без ошибок. – И колечко с бри-ли-ан-том! А потом мы рассмотрим!
Выдыхает, довольная.
– Ты, короче, в пролете, – пожимаю плечами типа искренне расстроенному Дэну.
– В смысле? Я щас мухой за кольцом сгоняю, а намерения у меня самые серьезные – я тебя двадцать лет готов ждать.
– Только через мой труп, – хмыкаю. Хотя вопрос будущих Стаськиных кавалеров уже сейчас вызывает во мне желание раздобыть ордер, который запретит любой мужской особи приближаться к ней ближе чем на сто метров.
– А Дима сказал, – продолжает Стаська, – лучше сразу вта-втащить!
«В принципе, тоже вариант», – ловлю себя на этой мысли, прежде чем в башку врезается, что Шутов для нее теперь такой же авторитет, как и я.
– Ох нифига себе! – Дэн успевает отвернуться от летящего прямо ему в нос Стаськиного кулачка. – Удар отлично поставлен!
– Папа Дима научил, – хвастается дочка, хватает из вазочки печенье и снова убегает в детскую зону – отгонять от своего конструктора любопытного мальчишку.
Ну да, ну да. Грушу два раза в неделю хуярю я, а драться ее учит «папа Дима».
Шутова «папой» она называет не часто.
Но все равно каждый раз, блядь, как серпом по яйцам.
Поэтому, конечно, к Шутовым на все рождественские я не поеду, даже если бы это было вообще единственное место на свете, где я могу провести Рождество. Даже несмотря на то, что вчера Валерия написала: приехать за Стасей она не сможет, дочку заберет муж.
Я мысленно добавил «плюс один» в строчку месяцев, которые ее не видел. По итогу – семь.
Уже должно бы отпускать, но как-то со скрипом.
– Ладно, – пробую, наконец, свой кофе. На удивление действительно годный. – Лыжи так лыжи.
