Текст книги "Шипы в сердце. Том первый (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)

Глава сорок шестая: Хентай

Воскресенье – единственный день, когда я могу позволить себе роскошь не быть Авдеевым.

Я – просто папа. Тот, который с утра строит из конструктора нелепую башню, обреченную на неминуемое разрушение, и тот, кто с серьезным лицом обсуждает преимущества розового клея с блестками над обычным.

Стаська, получив свои подарки, которые я привез из Калифорнии, уже с головой ушла в сборку какой-то сложной роботизированной хреновины, которую, по идее, собирают подростки, а не четырехлетние девочки. Но моя дочь – не обычная девочка. Она – моя личная маленькая Вселенная, живущая по своим законам. И я готов сжечь весь мир дотла, лишь бы в этой Вселенной всегда светило солнце.

– Пап, смотри, – она тычет мне под нос какую-то микросхему, – если поменять поля… полярность на этом контакте, можно увеличить крутящий… момент. Но тогда код… придется переписать.

Я уже даже не удивляюсь.

Я просто привыкаю и заранее готовлюсь к тому, что подростковый кризис настигнет ее лет в десять и это будет маленький пиздец, но пока у меня еще есть время подготовиться.

– А это точно так должно быть? – тычу пальцем в какую-то деталь, которая на мой дилетантский взгляд, прикручена точно неправильно.

– Точно, – уверенно кивает она, нажимает на кнопку на специальном пульте – и фиговина начинает двигаться. Только теперь понятно, что это рука.

– Ты у меня гений, Станислава Вадимовна.

Она гордо задирает нос. Вся в меня.

После недели разговоров по телефону и чтения сказок по видео-связи, весь этот день принадлежит только ей. Развивающий центр, где она с упоением ковыряется в каких-то проводах с другими такими же маленькими гениями. Потом – обед, где я, все-таки уговариваю ее съесть пасту, но поддаюсь на уговоры перед возвращением домой все-таки купить ей сладости и молочный коктейль. А после – встреча с психологом.

Анна Сергеевна – приятная женщина лет сорока, единственная, кто смог найти подход к моему маленькому урагану. Она говорит, что одаренность – это не только дар, но и огромное бремя. Что психика Стаси похожа на натянутую струну, и моя задача – не дать ей порваться.

Я помню, как эта струна чуть не лопнула два года назад. Помню ее пустые, остекленевшие глаза после аэропорта. Ее молчание, которое длилось три мучительных месяца. Ее ночные крики. И свою собственную беспомощность, свою ярость, свой холодный, выверенный план мести. Я тогда едва удержал своего внутреннего Цербера на цепи. Едва снова не переступил черту, за которую когда-то поклялся себе больше никогда не заступать.

До сих пор иногда просыпаюсь по ночам, потому что снится, что Шутов не успел и Стаська… Каждый раз, когда смотрю на дочь, на ее безмятежное лицо, когда она спит, накрывает ледяной волной страха. Страха ее потерять. Это мой личный ад и моя незаживающая рана. Хрен его знает, сколько времени должно пройти, прежде чем я не буду хотеть перегрызть горло каждому, кто даже просто смотрит на нее с подтекстом. Наверное, так и сдохну невменяемым папашей.

Телефон в кармане вибрирует. Достаю и разворачиваю сообщение от Крис на весь экран.

Прислала мне фотку: сидит на скамейке возле вольера с каракалом, на коленях – раскрытая книга. Кошка лежит в дальнем углу, но ее уши уже не так плотно прижаты к голове, как обычно. Она как будто просто смотрит – настороженно, но без агрессии.

Да неужели она ее реально приручит?

Ну а чё, Авдеев, вот тебя приручать у нее тоже неплохо получается, и даже без розовой макулатуры.

Барби: Между прочим, мы почти подружились. Маруся дала мне дочитать главу до конца, и даже не смотрела как на отбивную!

Я чувствую, что улыбка растекается по роже.

Моя сумасшедшая Барби. Читает книжки дикой кошке. В ее упрямстве и наивной вере в то, что она может приручить дикого хищника просто начитывая всякий романтический мусор, есть что-то такое… настоящее. Что-то, что цепляет меня сильнее всех ее сексуальных провокаций.

Следом прилетает короткое видео. Она что-то тихо говорит камере, а потом поворачивает ее на Марусю. И каракал, вместо привычного шипения, издает какой-то странный, гортанный звук. Почти мурлыканье.

Я качаю головой.

Я: Ладно, сдаюсь, мой ты дрессировщик от бога.

Барби: Хочешь, и тебе почитаю?

Я: Зачем, если я и так из твоих рук ем?

Я отправляю сообщение просто на импульсе – херня, которая случается со мной настолько редко, что можно посчитать на пальцах двух рук за всю мою жизнь.

В приемной у Анны Сергеевны удобный диван, и я откидываюсь на спинку.

Стаська уже в кабинете, а до сообщения Кристины я пытался сосредоточиться на отчетах в планшете. Пытаюсь вернуться к этому занятию снова, но мысли все время сбиваются и возвращаются к Крис. К тому ее приступу ночью. Как она шарахнулась от меня. Как мне самому на секунду показалось, что она боится, что в моей руке вместо стакана с водой – что-то… опасное?

И потом – снова все хорошо, ни намека на попытку хотя бы попробовать объяснить, что случилось. Наверное, нужно перестать играть в понимание и терпение, и спросить в лоб. Чтобы точно понимать, что делать в следующий раз. И самое главное – не провоцировать, если дело, вдруг, и во мне тоже.

Телефон звонит снова. На этот раз – Дэн.

– Соскучился по моему мелодичному голосу? – отвечаю я, переключаясь на рабочий лад.

– Встретиться надо, Авдеев, – голос Дэна звучит как железо, без обычной иронии. – Есть разговор.

Я напрягаюсь. Его это «есть разговор» в дуэте с фирменным «пиздец уже случился»-тоном мне отлично знакомы.

– Я сейчас с дочкой. Что-то срочное?

– Да.

– Окей. Мы через час будем в «Планете Пончиков» на Соборной. Стаська выпросила фастфуд. Подъезжай, если не боишься испачкаться шоколадным кремом.

Пауза. Слишком длинная.

– Авдеев, – говорит он наконец, и в голосе друга я слышу нотки, которые мне совсем не нравятся. И тоже как раз, потому что я отлично знаю, что за ними обычно следует. – Это не для детских ушей. И вообще не для посторонних.

Я откладываю планшет. Тело инстинктивно собирается, как перед ударом. Мозг начинает лихорадочно перебирать варианты. Проблемы с бизнесом? Кто-то из наших общих «старых знакомых» решил о себе напомнить?

– Что случилось, Дэн? – спрашиваю уже другим тоном – холодным и четким.

– Давай не по телефону. Перетрем с глазу на глаз. Без твоей мелкой.

Я молчу, обдумывая его слова. Он прав. Если разговор настолько серьезный, то тащить с собой дочь – последнее дело.

– Хорошо, – говорю после паузы. – Давай в клубе. Через два часа. В моем ВИПе. Там точно не будет посторонних.

– Буду, – коротко отвечает Дэн.

Я сижу в тишине приемной, глядя на закрытую дверь кабинета. Чувство тревоги, которое не отпускало меня последние дни, сгущается, превращаясь в тяжелое, холодное предчувствие.

Что бы это ни было, мне это точно не понравится.

Я смотрю на экран телефона, на фотографию Крис, улыбающейся на фоне дикой кошки.

И впервые за долгое время хуевое предчувствие внутри меня поднимает голову и тихо, предупреждающе рычит.

Я отвожу Стаську домой затемно. Мы читаем сказку про дракона, который на самом деле не злой, а просто одинокий. Стася засыпает у меня на груди, и я еще долго лежу, не шевелясь, вдыхая ее запах – смесь молочного шоколада, детского шампуня и безусловной, абсолютной любви.

Этот маленький, сопящий комочек – мой якорь. Причина, по которой я каждое утро встаю и иду рвать этот мир на куски. Причина, по которой я держу своего внутреннего зверя на самой короткой цепи.

Осторожно перекладываю ее в кровать, укрываю одеялом. Наклоняюсь, целую в теплый лоб. Она что-то бормочет во сне, улыбается. И в этот момент я чувствую почти болезненную нежность. Такую, что сводит скулы. И мысленно желаю дохлому Таранову не найти покоя в своем аду никогда, до скончания веков.

Выхожу из детской, тихо прикрываю за собой дверь. В гостиной полная тишина. Иду на кухню, наливаю себе стакан воды. В кармане вибрирует входящее – от Крис.

На экране – снова ее фотография. Она сидит у себя в квартире, на диване, завернутая в клетчатый плед, как в кокон. На коленях – чашка с чаем. Рядом – коробка с пончиками. Один она уже надкусила, и на верхней губе остался смешной след от крема. Глаза у нее чуть сонные, волосы растрепаны, но она улыбается. Так искренне, так наивно, что у меня внутри что-то теплеет.

Барби: Соскучилась, Тай. Ужасно. Это ты виноват, что все пончики без тебя – не вкусные.

Я усмехаюсь. Моя невозможная, колючая Барби, которая читает книжки диким кошкам и ревнует меня как дикая.

Пальцы сами начинают набирать ответ: «Тоже скучаю, коза. Пончики – это только начало. Скоро…»

Закончить не успеваю буквально на полуслове перебивает звонок от Дэна.

Да что у него там за недержание, блядь?

Я хмурюсь, принимая вызов.

– Уже в клубе, жду, – голос Дэна звучит резко, без предисловий. – Ты через Канаду сюда что ли едешь, Авдеев?

– Я только что уложил дочь спать. Буду через час.

– Не тормози.

Его нетерпение меня бесит. Я не люблю, когда меня торопят. Особенно когда я мысленно уже переключился на Крис и в голове заплясали картинки – одна пиздатее другой, и все с ней голой в главной роли.

Но я знаю Дэна. Если он говорит «срочно», значит, земля горит под ногами.

– Еду, – бросаю я и сбрасываю звонок.

Дорога до клуба занимает двадцать сорок. Я лечу, игнорируя скоростной режим, стараясь не сильно нарушать правила. Глухое, неприятное предчувствие скребется где-то под ребрами. Вся та легкость, то тепло, что подарил мне вечер с дочерью и смешная фотка Барби, испаряются, как дым.

В клубе аншлаг. По воскресеньям тут всегда так. Но наверху. В моем ВИПе, слышно только отдаленный гул и здесь уже пиздец накурено – в пепельнице на столе столько окурков, как будто кроме моего лучшего друга здесь еще десяток невидимых курильщиков. Дэн сидит в кресле, спиной ко входу. Перед ним на столе – ноутбук.

Невидимый сигнал – если он привез свою «рабочую лошадь», значит, пиздец уже случился, и вопрос стоит в количестве последствий. Что-то мне, судя по взгляду Дэна, уже прилетело, но какого-то хрена я еще не понимаю, что и куда именно.

– Что за похоронная процессия? – спрашиваю я, садясь напротив.

И я вижу в его глазах то, чего не видел уже очень давно. Какую-то мрачную, тяжелую решимость.

– Дэн, блядь…?

– Авдеев… слушай… – начинает он, и его голос звучит непривычно сипло, – ты знаешь, что мы друзья. Больше чем друзья. Ты мне как брат, Вадим. Все, что я делал и делаю – я делаю ради тебя. Ради твоей безопасности. Ты должен это понимать.

– Дэн, – чувствую, как внутри нарастает раздражение. – Хватит мять булки. Выкладывай. Кто под меня копает на этот раз?

Он смотрит.

В упор.

Как будто ему до сих пор не уверен, что нужно открывать рот.

В гул музыки с танцпола врезается стук каблуков – официантка приносит мой «фирменный коктейль» – минералку с лимоном. Зажимаю стакан в ладони, мысленно начиная обратный отсчет от трех. Если Дэн не откроет рот – я из него, блядь, все это дерьмо вытрясу.

– Девочка, которую ты ебёшь… – Он как чувствует – начинает говорить ровно после моего мысленного «один и пуск».

Какого…?

– Она не Кристина Барр, Авдеев.

Мои пальцы сжимают стакан как клещи, так, что ребра выжженного рисунка намертво отпечатываются на ладони.

– Она Кристина Таранова.

«Девочка, которую ты ебёшь – Кристина… Таранова».

Мой мозг гоняет это дерьмо со скоростью света, пытается стереть острые грани об мой рационализм. Да какого хрена?! Какая в пизду «Таранова»?!

Дэн открывает ноутбук, разворачивает экраном ко мне – и откидывается на спинку дивана.

Взглядом дает понять – жри это дерьмо сам, я уже наелся.

Никогда за все свои тридцать восемь лет я не прятал голову в песок – всегда все дерьмо встречал в лобовую, типа, если сразу и с разбега – то и последствия как-то не так ёбнут. Но в этот раз тупо… тяну время. А может ссыкую? Не хочу открывать глаза, потому что тогда – все, жопа. Прощайте мосты назад.

Но фото – Крис.

В темном зале, явно на сцену, возле шеста.

Практически голая. Хотя, какое, нахуй, «практически», если эти крохотные нитки и треугольник ткан между ног даже трусами назвать сложно, а кроме них на ней – больше ничего. Только свет софитов и отдаленные тени рук, которые ложатся на ее грудь, как будто лапая.

– Какого. Хуя. Дэн? – Каждое слово – как осколок стекла, режущий горло.

– Она танцевала стриптиз, – говорит Дэн, и его слова, как гвозди, вбиваются в мой мозг. – В крутом клубе в Лондоне. Я тоже не сразу узнал.

– Не сразу? – у меня в башке – хулиард вопросов. Так много, что даже не знаю, с которого начать. – Дэн…

Он сразу понимает мою предупреждающую паузу.

– Она сама на меня вышла, – говорит это – но смотрит не на меня, а куда-то в сторону. – Рассказала слезливую историю про то, что ты, такой придурок, убил ее любимого папашку, а я – мудак, тебе в этом помогал. Сказала, что из-за нас мачеха выгнала ее из дома и она буквально оказалась на улице. И что… ну, в общем, мечтает о том, чтобы устроиться на приличную работу, но если там узнают, что она раздевается за деньги – ее в приличный офис даже на пушечный выстрел не пустят. Сказала, что я обязан ей помочь, потому что это и моя вина тоже, что…

Дэн машет рукой, типа, дальше уже рефлексия.

Я перевариваю.

Медленно. Впервые в жизни мой работающий как швейцарский механизм мозг дает сбои – шестеренки проворачиваются со скрипом, пока я листаю фото, на каждом из которых – моя Барби.

Голая.

Пошлая.

И с ёбаной штангой в соске.

– Это я ей доки на имя Кристины Барр сделал, Авдеев, – признается Дэн, – организовал пару левых рекомендаций, чтобы она устроилась в американский офис.

– Тогда понятно, почему служба безопасности не нашла к чему прицепиться, – говорю на автомате, пока фотки на экране меняют тональность.

Это явно селфи – с лужайки перед универом, в короткой юбке и гольфах, где Кристина улыбается в камеру так… как, блядь, она улыбалась на тех фото, которые прислала мне сегодня. Абсолютно, блядь, так же. Я уверен, что если тупо наложить фотографии одну на другую – не будет никакой принципиальной разницы.

– Это откуда? – показываю Дэну то фото, где она получилась особенно милой – в шарфе, смешной дутой куртке и длинных полосатых гольфах поверх лосин.

«Скажи, что это она не тебе присылала, ради, блядь, бога…»

– Это… ну… типа, она скидывала, когда просил, – нехотя отвечает Дэн. Мы сто лет дружим, он знает, что означает моя перекошенная рожа. – Авдеев, блядь, да тебя тогда на горизонте ее жизни вообще не было!

Я поднимаю на него взгляд. Холодный. Пустой.

– Ты ее трахал?

Вопрос звучит глухо. Как будто не я его задаю.

Дэн вздрагивает. Мотает головой.

– Нет. Клянусь, Авдеев, нет. Ни хрена не было. Она… не подпускала. Держала на расстоянии. Динамила по полной.

– А что было? – Я захлопываю крышку ноутбука – хватит с меня этого дерьма. Подаюсь вперед, упираясь локтями в стол. Пальцы сжимаются в кулаки.

Дэн кривится.

– Да так… пару раз… трогал. За сиськи, за задницу. Она позволяла. Дразнила. Но не давала. Говорила, что не готова.

Башка взрывается картинками. Мерзкими и прилипчивыми.

Его руки на ее теле. На том самом теле, которое я целовал, которое ласкал.

На теле, которое я считал своим.

Я чувствую, как желчь подкатывает к горлу.

Глотку стягивает острая потребность вцепиться в кого-то зубами.

Хотя, почему в «кого-то», если моя дурная звериная сущность уже нашла жертву.

– Блядь, Авдеев, не смотри так на меня – ни хуя не было после того, как она залезла к тебе в трусы!

В моей голове – взрыв. Миллиарды осколков памяти разлетаются в стороны. Каждое ее слово, каждый жест, каждый взгляд – все приобретает новый, уродливый смысл.

Она же с первого дня мне на глаза лезла.

Лазареву так «изящно» подвинула, лишь бы сунуть себя мне под нос.

Ее интерес, который я принимал за живой ум.

Все, блядь – пиздеж.

Диссонанс. В моей голове две Кристины. Одна – моя. Теплая, дерзкая, настоящая. Та, что смешно морщит нос, когда ест пиццу, и засыпает у меня на груди. Та, что читает книжки дикой кошке.

И вторая – Таранова. Та, которая втиралась ко мне в доверие, пока я, как последний идиот, впускал ее в свою жизнь.

Я чувствую, как в кармане вибрирует телефон.

Она. Это точно она. Хочется раздавить телефон в руке. Превратить в пыль, вместе с Кристиной. Выпустить как песок сквозь пальцы – и пошло все нахуй.

Дэн продолжает рассказывать – как выследил ее когда она вернулась.

Узнал, что работает на меня, узнал, что она ему пиздит.

– И поэтому решил напиздеть заодно и мне? – припоминаю тот наш разговор по телефону, когда он мне на голубом глазу соловьем заливал, что все проверил – и с Кристиной Тарановой никаких проблем.

– Я, блядь, ее пас, Авдеев! – рявкает Дэн, впервые за вечер. – Хотел понять, что она мутит. Думал, у нее просто говно в башке пузырится – типа, влезет к тебе в койку, ты ее поебёшь и на том все закончится. Ну ты же не дебил, чтобы что-то перед ней вскрывать – я же, блядь, тебя знаю.

Ничего такого я при ней и правда не палил.

Но в башке вдруг отчетливо ковыряет – она устроила молчаливый протест, когда узнала, что приедет Лори. И я четко зафиксировал, что узнала она об этом до того, как сказал я. Просто увидела уведомление на телефоне? Какого хера Барби, ты вообще брала в руки мой телефон?

«Барби».

Прозвище, которое еще час назад казалось интимным, почти нежным, теперь отскакивает от языка, как плевок. Хочется выплюнуть его вместе с привкусом желчи.

Мы с Дэном пересматриваемся.

Он молчит, но его молчание давит, как могильная плита. Закономерный и единственно логичный вопрос буквально висит в воздухе, густой и ядовитый.

– Я так понимаю, весь твой сегодняшний шухер – это потому, что ты узнал, кто подложил Таранову мне в постель?

Каким-то шестым, звериным чутьем знаю, что он сейчас скажет.

Чье имя назовет.

– Гельдман, – сразу отвечает Дэн. На этот раз без прелюдии.

Сука.

Пиздец.

Дэн молча протягивает телефон.

Отлично – еще фоточки, охуеть, как я счастлив.

А в глубине души не представляю, что буду делать, если она там…

Да ну нахуй, просто не думай об этом.

На экране – снова Кристина. Возле казино Гельдмана. С ним. Он кладет ей руку на плечо. Она смотрит на него… внимательно? Выслушивает очередное задание? Ее лицо – маска. Идеальная, непроницаемая маска хорошей девочки, которую я, идиот, принимал за чистую монету.

Дэн показывает даты – за день до нашего отлета и сразу после.

Вспоминаю аукцион. Лицо Крис, когда они были лицом к лицу. Ее ложь: «Я его не знаю… неприятный тип…»

Гельдман. Старая, скользкая гнида.

Мой внутренний Цербер, которого я так долго держал на цепи, просыпается. Не рычит. Просто скалится. Голодный, злой, предвкушающий кровь. Я чувствую, как его когти скребут по моим ребрам изнутри, как яд растекается по венам, превращая кровь в лед.

Внутри что-то обрывается. Громко, со звуком лопнувшей стальной струны. Тонкая нить, которая еще связывала меня с тем Вадимом, который мог чувствовать, который позволял себе роскошь – доверять, – натягивается до предела и с хрустом рвется.

Телефон в кармане вибрирует снова. Я достаю его. На автомате.

На экране – ее сообщение. Новая фотография. Она сидит на своей кровати, обнимая того уродливого серого зайца, которого я ей купил. На ней только моя футболка – я даже не понял, когда именно Кристина успела ее забрать. Что еще я «не заметил» у себя под носом, когда был слишком увлечен ёбаной штангой в соске и вкусом ее губ?

Кристина улыбается так искренне и даже как будто беззащитно. Улыбается та девочка, с которой я гулял по Нью-Йорку, которую я целовал в лифте, которую я трахал до беспамятства.

Моя Барби. Мой очаровательный Троянский конь.

И в эту секунду я, кажется, всей душой ее презираю.

Презираю так сильно, что хочется раздавить телефон, превратить ее улыбающееся лицо в месиво из стекла и пластика.

Провожу пальцем по ее губам на экране. Мысленно стираю это кривлянье.

Хочется написать: «Малыш, ну зачем так сильно стараешься? Уже все, расслабь булки, приплыли мы с тобой, мой очаровательный Троянский конь, в полный пиздец».

– Я думаю, Гельдман ее подсунул «в долгую», – нарушает слишком затянувшееся молчание Дэн.

Объяснять, что это значит, мне не нужно.

Кристина должна была влезть не только ко мне в трусы, но и в душу, в дом, к моей дочери. Тихо, незаметно, как раковая опухоль, пустить метастазы своего предательства во все сферы моей жизни. И тихо, не отсвечивая, сливать все, до чего дотянется.

Или просто ждать один-единственный «звездный час» – сделку, на которой ёбаный Гельдман точно хорошо меня поимеет.

Не важно, вот это уже вообще ни хуя не важно.

Сука.

Сука, блядь.

Я смотрю на эту фотографию. На ее улыбку. И чувствую, как внутри меня взрывается холодная, слепая, всепоглощающая… пустота.

Сжимаю в руке стакан с водой. Так сильно, что пальцы белеют.

Стекло не выдерживает.

Трескается. Лопается. Осколки впиваются в ладонь.

Боль. Острая, режущая. Отрезвляющая. На мгновение. И это хорошо. Это правильно.

Эта боль – честная. В отличие от нее.

Я смотрю на свою руку. На кровь, которая стекает по пальцам, капает на полированную поверхность стола. Красные, густые капли.

– Авдеев, блядь, совсем сдурел?! – в голосе Дэна паника.

– Херня, – говорю я. Стряхиваю кровь на пол – широким мазком. – Это просто царапина.

Боль в руке – ничто по сравнению с дырой у меня в груди.

Дырой, в которую прямо сейчас проваливается вообще все.

В которую я выбрасываю Кристину.

Оставляю только образ, который теперь наполнен пустотой.

Смотреть на него все еще хуево, но это пройдет. Я умею выбрасывать из себя все лишнее. Особенно – тупую рефлексию по тому, что яйца выеденного не стоит. Не первый раз мне подсовывают вот такие «подарочки». А вот почему я так проебался – вопрос. И повод лучше фильтровать.

– Одно слово, Авдеев, – голос Дэна становится тише, в нем появляется знакомая мрачная решимость. – Одно, блядь, слово – и она исчезнет. Сменит континент, имя, внешность. Забудет, как тебя зовут. Я все устрою.

Он предлагает отличный и легкий выход. Простой. Окончательный. Стереть Крис из моей жизни, как неудачный черновик. Вырвать эту занозу, пока она не вросла в кость.

Искушение согласиться и разрешить другу сделать всю грязную работу, слишком сильное, почти непреодолимое. Дэн умеет проворачивать такие фокусы – не в первый раз. С ее головы даже волос не упадет, но она просто перестанет существовать. В моей жизни точно.

Я смотрю на свою кровоточащую ладонь. На красные капли на столе.

Пытаюсь понять, почему не болит – не терминатор же я, в конце концов.

А потом доходит, что болит. Просто в груди болит сильнее, и ощущается только там. По сравнению с этим распоротая ладонь – просто херня, не стоящая даже испачканной салфетки.

Значит, малыш, ты у нас Кристина Таранова.

Медленно, очень медленно, качаю головой.

– Нет.

Дэн слегка хмурится.

– Слушай, друг, я все понимаю, но… врубай голову. Она..

– Она останется, – перебиваю я. – Кристина Таранова останется. И сделает свою грязную работу.

Я вижу, как лицо Дэна меняется.

Начинает врубаться.

Криво усмехается.

– Собираешься поиграть, мудила? – Дэн достает сигарету, закуривает, откидывается на спинку дивана, с тем самым выражением лица, когда его мозг «безопасника» уже раскручивает как минимум пару подходящих сценариев.

– Гельдман думает, что держит меня за яйца? – дергаю плечом. – Пусть думает. Пусть его маленькая шпиона… что-то увидит.

Дэн качает головой.

– Авдеев, блядь, у тебя вообще сердце есть?

Я негромко смеюсь. И на мгновение этот смех пугает даже меня самого.

Лёва, Лёва, на этот раз тебе точно пизда.