Текст книги "Шипы в сердце. Том первый (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)
– Нравится вид, Барби? – голос Вадима звучит как-то слишком близко, и через секунду он вырастает передо мной как стена, заграждая собой не только вид на пляже, но и весь остальной мир.
Пальцы подхватывают мой подбородок, задирают голову, тянут, вынуждают смотреть ему в глаза. Чуть жестче, чем обычно. Или мне только кажется? В синем взгляде – мой личная пронзительная пытка, брови немного сведены к переносицы.
Ты… ревнуешь?
Я прикусываю щеку изнутри, чтобы не ляпнуть глупость, которая превратит меня в посмешище.
Но в попытках сконцентрироваться и держать под замком одну тему – пропускаю момент, когда на свободу, через рот, пробивается другая.
– Просто подумала, что, если бы не я, ты бы, наверное, тоже привез сюда дочь. – Сглатываю. Пытаюсь заткнуться, но не получается. Ни черта не получается. Мне как будто нужен этот акт показательного самобичевания. – Наверное, тоже бы сейчас играл с ней на пляже, да?
Если бы с тобой была подходящая серьезная, зрелая женщина, готовая взять на себя роль матери. Если бы она была без грязного вонючего шлейфа дочурки человека, которого ты убил. Если бы она не танцевала голой перед пьяными мужиками. Если бы…
На лице Вадима проскальзывает неясная тень. Всего на мгновение. Но я все равно замечаю, даже если не могу расшифровать.
– Вообще-то, Барби, я планирую приехать сюда через пару месяцев. С вами обеими.
У меня перехватывает дыхание.
Он собирается познакомить меня с дочерью? А как же «мы про просто, удобно и хороший секс»?
– Это проблема? – Вадим снова безошибочно улавливает вибрации моего настроения. – Я не буду торопить, если не готова.
– Зачем, Тай? – шепчу я.
«Через пару месяцев меня просто уже не будет в твоей жизни», – отвечаю про себя.
– Затем, Крис, – он наклоняется, его губы почти касаются моих, – что я просто вот так хочу. Достаточный аргумент?
К моему огромному облегчению, отвечать мне не приходится, потому что на кухню заходит Лори. Сонная, взъерошенная, тоже в мужской футболке. Мы обмениваемся понимающими многозначительными взглядами.
– Боже, я ненавижу джетлаг, – ворчит она, направляясь к кофемашине. – Доброе утро, люди без внутренних часов – я за вас рада, но не от всего сердца, имейте ввиду. Мне нужна доза двойного эспрессо, а то я умру прямо этом идеально чистом полу.
– Доброе утро, – улыбаюсь я, благодарная за то, что она, пусть и не нарочно, прервала наш с Авдеевым слишком откровенный разговор.
– О, а у вас тут уже завтрак, – Лори с любопытством поглядывает, как Вадим возвращается к плите и начинает раскладывать омлет в четыре тарелки. – Блин, вкусно пахнет. А мы с Шутовым на завтра умеем готовить только доставку. И еще на обед… И иногда на ужин. Ну и еще ресторан у нас тоже неплохо получается.
Она говорит это с такой легкостью, как будто жить вот так – без киношных завтраков и блинчиков – абсолютно нормально. И на секунду мысль о том, что Авдееву нужна более степенная и хозяйственная женщина, и правда начинает казаться смешной. А чем я хуже?
Лори забирает свой кофе, желает нам приятного аппетита и уходит на террасу, к мужу. Я слышу, как она смеется, когда он ловит ее одной рукой и говорит что-то на ухо. Как к этому заразному смеху моментально подключаются их близняшки. И даже мне, через стекло, хочется улыбнуться.
Мне нравится, что они здесь, правда. Я точно больше не буду загоняться по поводу «той самой Лоли», потому что теперь для этого нет никакого повода. Но с другой стороны – смотреть на чужое счастье больнее с каждой минутой. Это как будто смотреть кино про будущее, которого у нас с Вадимом никогда не будет.
И как раз в этот момент у Вадима звонит телефон. Он бросает короткий взгляд на экран. Я успеваю заметить фамилию – снова Дёмин.
Меня накрывает паника. Холодная, липкая, мгновенно парализующая до кончиков пальцев. Хочется встать и уйти. Не слушать. Не знать. Сделать вид, что меня здесь нет. Но вместо этого зачем-то продолжаю сидеть, вцепившись пальцами в край столешницы, и чувствую себя мышью в мышеловке.
«Просто восьми этот чертов телефон и уйди!» – посылаю ему мысленный сигнал, но вместо этого Вадим просто прикладывает телефон к уху.
– Я… я, пожалуй, тоже сварю себе кофе, – выпаливаю я, спрыгивая со стула.
Иду к кофемашине. Намеренно громко открываю отсек для зерен, с шумом засыпаю их, потом нажимаю кнопку помола. Машина ревет, как раненый зверь, заполняя кухню шумом и ароматом свежемолотого кофе. Я делаю это специально. Чтобы создать «громкий фон». Чтобы заставить Вадима уйти, не дать мне ни единого шанса услышать что-то важное.
Ненавижу себя.
Потому что не смогу его предать, но все равно допускаю мысль, что… может быть… если сказать Гельдману что-то совершенно безопасное, но правдоподобное, он решит, что я и правда тупая курица и просто от меня отстанет? И тогда я смогу протянуть рядом с Вадимом еще хотя бы какое-то время?
А откуда ты знаешь, что важное, а что – чушь? Какая утечка никак ему не навредит, а какая – разрушит все, ради чего он так упорно пашет?
Вадим на мгновение морщится – замечаю краем глаза. Подходит сзади, трется носом мне в макушку.
– Я быстро, – говорит тихо, и отходит к панорамному окну.
Я стою спиной, смотрю на работающую кофемашину, и все равно слышу обрывки фраз: «…нет, мы не можем сейчас менять условия…», «…он давит, я знаю…», «…нет, это исключено, пусть ищет другие варианты…».
Каждое слово – как удар молотка по моим нервам.
Только не говори ничего важного, Тай, умоляю, умоляю…
Незаметно даже для себя, скрещиваю пальцы, прижимаю их к груди.
Мне так страшно, что хочется просто исчезнуть. Превратиться в пар от этого горячего, ароматного кофе. Раствориться к хуям, растаять как фальшивая снегурочка.
Хочется никогда больше вспоминать ни о Гельдмане, ни о Дёмине, ни о том, что я – не та, за кого себя выдаю.
Но я не могу.
Потому что я в ловушке.
Кофемашина заканчивает свой ритуал с жалобным шипением, и я наливаю себе в чашку обжигающе горячий напиток. Шум прекращается, и тишина в огромной кухне становится почти оглушительной. Я чувствую спиной его взгляд, но не поворачиваюсь. Просто стою, обхватив чашку ладонями, и смотрю на лениво плывущий пар. Мне нужно что-то сказать. Любую херню. Что-то, что разрушит эту вязкую, напряженную тишину, в которой эхом отдаются обрывки его разговора: «не можем менять условия… он давит… ищет другие варианты…»
Все в порядке – я не услышала ничего такого. Это просто слова, никакой конкретики, кто на кого давит и какие условия нельзя менять – я понятия не имею. Я могу пересказать их Гельдману, прикинуться шлангом и сказать, что очень старалась, но было только это.
– Кофе будешь? – спрашиваю, так и не обернувшись. Голос звучит на удивление ровно.
Слышу – спиной – что он отрицательно качает головой, садится за стойку и принимается за омлет.
Я делаю глоток. Горько. Или это просто у меня во рту такой вкус от страха?
В этот момент на кухню, как спасительный круг, вплывает Лори. Она уже переоделась в легкие шорты и простую белую майку, под которой нет лифчика, и ее небольшая, но идеальной формы грудь выглядит до одури соблазнительно даже через ткань. Волосы собраны в небрежный пучок, на лице ни грамма косметики, но она все равно светится. Как будто изнутри.
Я на секунду завидую ей так отчаянно, что хочется попросить никогда больше не улыбаться – потому что их счастье слишком сильно подсвечивает мои собственные дурацкие иллюзии, что в нашей с Вадимом истории тоже существует такая концовка.
– Какие планы на вечер? – Она зыркает на одну из тарелок и прямо пальцами хватает с нее ломтик омлета. Отправляет в рот и жует с наслаждением.
– Судя по твоему виду – ты спрашиваешь для «галочки», – говорит Вадим.
Я кое-как поворачиваюсь к нему лицом, но все равно держу дистанцию. Нелогично, но все равно боюсь, что если подойду слишком близко, то он каким-то образом услышит мои мысли и сразу все про меня поймет. И все рухнет.
– Предлагаю сходить потанцевать. Все вместе.
Она говорит это так легко и непринужденно, как будто предлагает съесть по мороженому. А у меня от одной мысли о том, чтобы выйти в свет, снова оказаться в толпе, начинает подташнивать.
– Я… – начинаю, пытаясь придумать хоть какую-то отмазку. – У меня нет ничего подходящего. Я не брала с собой платья.
И это, блядь, правда. В моей маленькой дорожной сумке только джинсы, пара футболок и толстовка. Я не готовилась к вечеринкам. Я готовилась… я не знаю, к чему я готовилась. К войне, наверное. А на войне не носят коктейльные платья.
Лори смотрит на меня, потом на Вадима, потом снова на меня. И улыбается. Той самой своей обезоруживающей улыбкой, от которой хочется немедленно ей во всем признаться.
– Вообще не проблема, – подмигивает как будто мы с ней сообщницы. – Отличный, кстати, повод. Шутов мне как раз обещал безлимитный шопинг, а то у меня как раз закончились все приличные платья. Авдеев, ты не против?
Вадим, который все это время молча наблюдал за нами, усмехается.
– Потанцевать? Ты прикалываешься?
– Не будь занудой! – Она становится рядом, берет меня под руку. – Я забираю Кристину с собой.
Он переводит взгляд на меня, прищуривается.
– Крис? – приподнимает бровь с немым вопросом.
Я хочу возразить. Сказать, что не хочу никуда ехать. Что хочу просто забиться в угол и не отсвечивать.
– Девочкам нужно держаться месте, – тычет меня плечом, а потом кивает на Вадима и на все еще занимающегося своей йогой на пляже Шутова: – А этих двух оставим на хозяйстве. Пусть побудут в роли заботливых папочек. Им полезно.
Я сдаюсь. Потому что спорить с ней – все равно, что пытаться остановить ураган.
– Хорошо, – киваю, чувствуя себя так, будто добровольно иду на эшафот. – Только… дай мне полчаса. Привести себя в порядок.
Я быстро принимаю душ, сушу волосы, наношу только легкий слой солнцезащитного крема на лицо. Надеваю вчерашние джинсы и новую белую футболку. Смотрю на себя в зеркало. Выгляжу… отлично. Но внутри все скручено в тугой узел, и он как будто с каждым часом закручивается все больнее.
Я спускаюсь вниз, и на мгновение замираю на последней ступеньке.
В огромной, залитой солнцем гостиной, на большом мягком ковре, сидят они. Вадим и Шутов. И между ними – две маленькие белобрысые девчонки. Одна, та, что с глазами Шутова, пытается запихнуть в рот какой-то кубик, и Дима, смеясь, осторожно забирает у нее игрушку, что-то ей говорит, и она заливается смехом. Вторая, зеленоглазая, ползает по Вадиму, как по огромной, теплой и безопасной горе. Она тянет его за футболку, пытается вскарабкаться выше, и он, подхватив ее одной рукой, легко усаживает себе на колени. И я вижу его лицо. Такое, какого не видела никогда раньше. Какое-то… немного как будто беззащитное?
Я представляю, как он вот так же держал на руках свою дочь. Как учил ходить. Как радовался первому «папа». Как он сейчас носит ее на плечах. Страшно балует, конечно же. Наверное, дает ей завязывать свои волосы смешными резинками. Наверное, даже сам плетет ей косички – нелепые, но очень старательно. Он все делает… правильно.
Я пытаюсь выковырять из памяти свое детство.
Но почему-то вспоминаю только свой день рождения, пони, наряженного единорогом и громкий звук пощечины. Он за секунду заставляет вспыхнуть кожу и прижаться к ней прохладной ладонью, хотя это просто… дурацкая фантазия?
Приступ тошноты заставляет потрясти головой и избавиться от неприятного наваждения.
Но легче не становится, потому что освободившуюся на секунду голову тут же забивает карусель картинок – я, Вадим, дети, пляж. Я не вижу их четко, но они кажутся такими теплыми и яркими, что начинают слишком сильно подсвечивать мою внутреннюю грязь.
Реальность обрушивается на меня, как ледяной душ.
Какой, к черту, ребенок, Крис? Какая, на хуй, семья? Ты же обманщица. Самозванка. Ты врешь ему каждый день, каждую минуту. Ты связана с Гельдманом. Ты водишь за нос Дэна, его лучшего друга.
Если Вадим узнает… он меня не просто убьет. Он сотрет меня в порошок. Размажет. И будет прав.
Паника, которую я так старательно глушила все это утро, возвращается. С новой силой. Мне не хватает воздуха. Сердце колотится где-то в горле. Я должна бежать. Прямо сейчас. Пока не поздно. Пока он не увидел в моих глазах эту правду. Эту грязь.
Я резко разворачиваюсь и почти бегом вылетаю из дома. Я не знаю, куда я бегу. Просто – подальше. От него. От этой идиллической картинки. От этих мыслей, которые разрывают меня на части.
Слышу за спиной удивленный голос Лори: «Крис, ты куда?». Но остановиться просто не могу.
Выбегаю на подъездную дорожку. Красный, хищный, сверкающий на солнце «Феррари» бросается в глаза как молния. Еще одна игрушка из его мира. Такая же, как и я.
Прыгаю на водительское сиденье, прямо через верх, как в фильмах про американских школьниц. Внутри пахнет дорогой кожей. Я цепляюсь в руль, утыкаюсь лбом в его холодную, гладкую поверхность. Дышу. Пытаюсь дышать.
Дверь со стороны пассажира открывается, Лори легко усаживается на пассажирское сиденье.
Она не спрашивает, что случилось, хотя я почти уверена – что-то явно чувствует. Но деликатно не лезет с расспросами. Просто садится рядом, захлопывает дверь.
Я делаю глубокий вдох, пытаюсь успокоиться и только потом поднимаю голову. Смотрю на нее. В ее зеленых глазах – понимание. И ни капли осуждения.
– Тебе идет эта тачка, Крис, – продолжает она, ее голос звучит как-то по-особенному мягко. – Если Авдеев тебя в ней увидит – завтра у тебя будет такая же.
Я громко – слишком громко, потому что от нервов – смеюсь.
Кабриолет.
Розовый.
Ну-да, ну-да.
Я вспоминаю этот пункт плана первым в своем списке обязательных «дивидендов», которые Авдеев должен был выдать мне за все годы страдания. Как я буквально визуализировала момент, когда получаю свое, убираюсь к черту на рога, а потом просто звоню и вываливаю ему всю правду, наслаждаясь триумфом, пока он собирает по огрызкам свою драгоценную, благополучно мной обезображенную, репутацию.
Господи, а можно отмотать время назад?
Не хотеть дурацкие тачки, не хотеть отомстить, не возвращаться домой, не встречать его…
Быть счастливой дурой.
– Ты забыла, Барби.
Голос Вадима появляется в моем пространстве так неожиданно, что я резко дергаю головой и морщусь от хруста шейных позвонков. Он стоит рядом, загораживая солнце. Я прищуриваюсь, чтобы рассмотреть, но он просто присаживается, кладет руки на дверцу, протягивает знакомый мне бесконечный черный «пластик» и мой телефон.
– Мне не нужно… – говорю с противным шелестом в голосе.
Ты же меня не любишь, зачем мне все остальное? Чтобы… что?
– Вы же вроде на шопинг собрались. – Он как нарочно – еще больше смягчается в ответ на мое упрямство. – Я все еще жду, когда ты меня разоришь, коза.
– Я сдаюсь.
– А я – нет.
Он наклоняется в салон, бросает все это в лоток между сиденьями.
Потом – назад, но успевает мазнуть меня щетиной по щеке.
И я моментально таю.
Протягиваю руку, цепляюсь за его футболку на груди, тяну обратно.
Не целую даже – просто прижимаюсь губами к его губам.
Шумно дышу носом.
Сама не знаю, чего жду, но когда он отвечает мне несильным чмоком», понимаю, что ждала как раз этого.
– Будь осторожной за рулем, ладно? – пристегивает, как маленькую.
– Буду ползти как улитка, – обещаю.
Когда он возвращается в дом – я тупо пялюсь на его задницу, на секунду забыв о том, что рядом сидит Лори. Оглядываюсь, когда слышу ее несильное покашливание. Оборачиваюсь, почему-то боясь застукать ее в моменте, когда она тоже на него пялится, но Лори смотрит перед собой, и тихо напевает под нос строчки известного хита:
– Everything I do, I do it for you[9]9
«Все, что я делаю – я делаю для тебя» – строчка из песни Брайана Адамса «Everything I Do»
[Закрыть]…
– У нас просто секс, – зачем-то бросаю в противовес.
Она охотно кивает, часто-часто, с издевательской ухмылочкой, и продолжает петь.
А я после того, как завожу мотор, подпеваю.
Но не тихо, а во все горло и силу легких.
Глава сорок четвертая: Барби
Вечер приходит так же незаметно, как и утро. День, который начался с паники и продолжился шопингом, плавно перетекает в теплую, пахнущую солью и цветами, калифорнийскую ночь. Идея пойти танцевать, которая утром казалась мне пыткой, теперь выглядит как… единственно правильное решение.
После нашего шопинг-забега по Родео-Драйв, где мы с Лори вели себя как две сбежавшие из дурдома подружки, сметая с полок все, что блестит, я стою перед зеркалом в спальне и не узнаю себя. Точнее, я узнаю ту Крис, которую так долго и так старательно прятала под слоями цинизма, сарказма и защитной брони. Ту, которая умеет не только выживать, но и просто жить.
На мне – платье, которое мы выбрали вместе с Лори. Короткое. Очень, блин, короткое. Такое, что если я нагнусь, то все, кто стоит сзади, увидят не только мои трусики, но и, возможно, душу. Мягкая, почти невесомая ткань темно-синего цвета, усыпанная тысячами крошечных, как пыль, блесток, которые вспыхивают при каждом движении. Оно на тонких, почти невидимых бретелях, и сидит на мне как вторая кожа, обтекая каждый изгиб, каждую мышцу. Я распустила волосы, и теперь они лежат на голых плечах растрепанными, влажными от укладочного спрея, кудрями. На ногах – босоножки на тонком, высоченном каблуке, которые делают мои ноги бесконечными. На кожу я нанесла немного масла с золотистым шиммером, и теперь она мерцает в свете ламп, как будто я только что искупалась в звездной пыли.
Я смотрю на себя в зеркало.
И очень себе нравлюсь. И дело не в платье, не в макияже, не в этом дурацком блеске. А в чем? В… надежде, которая теперь буквально написана у меня на лбу?
«…Он любит меня. Такую. Настоящую…» – звучат в голове слова Лори.
«Я планирую приехать сюда через пару месяцев. С вами обеими …» – шепчет память голосом Вадима.
И я начинаю верить. Осторожно, почти на цыпочках, но – верить. В то, что, возможно, все это – не просто игра. Не просто удобный секс. Не просто его очередной проект, в который он вкладывается только пока ему интересно.
Может, он действительно ко мне привязывается? Может, его забота и изредка пробивающаяся наружу нежность – это…?
Я прикладываю усилия, чтобы не продолжать мысль. Рублю себя на том, что для одного дня и так слишком много эмоциональной болтанки. Но голова все равно предательски кружится.
В коридоре сталкиваюсь с Лори. Она выглядит так, будто сошла с обложки модного журнала: короткая джинсовая юбка, открытый топ, едва прикрывающий грудь, и такие же, как у меня, босоножки на шпильках. Ее татуировки в свете ламп выглядят как живые, переплетаются, создавая какой-то мистический, завораживающий узор. Она тоже вся сияет – кожа, волосы, глаза.
– Ну, ты готова взорвать сегодня танцпол, детка? – Лори улыбается, мы, как две дурочки, даем друг другу «пять» и наши ладони со звонким шлепком встречаются в воздухе.
– Готова, – смеюсь. – Если только эти двое не решат, что мы слишком хороши для этого мира, и не запрут нас дома.
Мы вместе спускаемся по широкой лестнице на первый этаж. Мужчины уже ждут нас внизу, в холле. Оба переоделись. Оба в джинсах, рубашках. Оба выглядят так, будто только что сошли с обложек журналов. Они стоят, о чем-то разговаривая, и от них исходит такая мощная, концентрированная мужская энергия, что, кажется, даже воздух начинает потрескивать. Мы с Лори переглядываемся и, не сговариваясь, обмахиваемся невидимым веерами, намекая на резко подскочившую температуру на всей планете.
Первыми нас замечает Шутов. Его взгляд скользит по Лори, в черных глазах вспыхивает огонь. Он перестает слушать Вадима, его губы растягиваются в хищной, собственнической улыбке.
– Обезьянка, – его голос – низкий и явно предупреждающий, – ты же вроде танцевать хотела?
– Угу, – она спускается к нему, кокетливо трясет волосами.
– Просто вот это все выглядит как повод остаться дома и проверить, сколько ты выдержишь вертикальном положении.
– Мечтай, Шутов!
Он подходит к ней, обнимает за талию, притягивает к себе.
– Тогда не жалуйся, если я буду трахать тебя прямо на танцполе, – шепчет он ей на ухо, но я все равно слышу.
И от этой их откровенной, неприкрытой страсти пополам с нежностью у меня странно перехватывает дыхание.
Я, мысленно пожелав себе удачи, перевожу взгляд на Вадима.
Он молчит. Просто смотрит. Очень внимательно, без рук трогая ключицы, сжимая грудь и даже… ниже. Как будто он тоже не прочь остаться дома и проверить на крепость эту крошечную блестящую тряпочку на мне.
Я подхожу ближе, останавливаюсь в паре шагов от него.
– Что? – спрашиваю, стараясь убрать дрожь из голоса. – Я снова не вписываюсь в дресс-код, Вадим Александрович?
Он медленно качает головой. Делает шаг ко мне. Наклоняется. Так близко, что я чувствую запах его кожи и дыхание на своей щеке.
– Ты вписываешься, Крис, – его шепот обжигает, заставляет мои колени прилипнуть друг другу сразу намертво. – Даже слишком хорошо вписываешься.
Он притягивает меня ближе. Ткань настолько предательски тонкая, а я под ней – настолько голая, что чувствую ожог на талии в том месте, где меня касается его ладонь. Как-то по-особенному крепко, как будто он хочет оставить на мне каждый отпечаток пальца. И тише, чтобы слышала только я, говорит:
– Только будь рядом, хорошо, коза? Не хочу случайно кому-то руки оторвать.
Я судорожно киваю, чувствуя, как краска заливает щеки.
Он не сказал «я тебя люблю».
Он не сказал «ты мне нужна».
Он сказал то, что в его мире, в его системе координат, значит гораздо больше, чем все эти признания. Он сказал: «Ты – моя, и я никому не позволю тебя трогать».
И думать о том, что я снова придумываю, мне больше не хочется.
Мы садимся в его «Феррари». Вадим за руль, Шутов – рядом, на пассажирское сиденье. Мы с Лори, смеясь, забираемся наверх, усаживаясь на спинки задних сидений, как в каком-то дурацком молодежном фильме. Машина срывается с места, и ветер тут же врывается в салон, треплет волосы, забирается под тонкую ткань платья. Я смеюсь, запрокидывая голову, глядя на звезды.
Лори тянется к мужу. Обнимает его сзади за шею, что-то шепчет на ухо. Он смеется, поворачивается, целует. Долго. Голодно. Без тени смущения.
Мне тоже так хочется – просто протянуть руку и дотронуться до своего мужика. Обнять. Поцеловать. Но я боюсь. Мне кажется, что все это – слишком, даже если весь наш отпуск в Калифорнии проходит под грифом «слишком».
Вадим все так же смотрит на дорогу перед собой, уверенно рулит одной рукой.
Его лицо, как обычно, абсолютно непроницаемо.
Я придерживаю пальцами края платья, делая вид, что будет очень неловко, если оно задерется, хотя увидеть это может только Лори. Стараюсь сосредоточиться на этом, убедить себя, что все и так замечательно без дополнительных нежностей, потому что так и есть.
А потом поднимаю взгляд и заторможенно смотрю, как Вадим забрасывает за спину свободную руку, тянется ко мне.
Секунду смотрю на его красивую крепкую ладонь.
Он за два дня на солнце стал таким смуглым, боже.
Несколько секунд смотрю на длинные пальцы, которые слегка раскрываются, приглашая.
Я вкладываю свои ладонь.
Наши пальцы переплетаются. Вадим сжимает сильнее – на секунду, но как будто дает отмашку для всего.
Я вздрагиваю. Смотрю на наши сцепленные руки. На его – большую, сильную, смуглую. И на свою – маленькую, беззащитную
И мы просто как будто идеально совпадаем. Потому что никакая другая женская рука в его ладони не будет смотреться так же органично, как моя. Никакая другая женщина не сделает его счастливым, а я – смогу. И он тоже как будто не против дать мне попробовать.
Клуб, который выбрала Лори, оказался именно таким, как я и представляла – дорогим, пафосным и до одури громким. Из тех мест, где музыка не просто играет фоном, а буквально вбивается в тебя с каждым ударом баса, проникает под кожу, заставляя вибрировать каждую клетку. Смесь ароматов изысканных парфюмов, дорогого алкоголя и чего-то неуловимо-электрического висит в воздухе, щекочет ноздри. Здесь все кричит о статусе: приглушенный свет, утопающие в полумраке диваны из темно-красного бархата, блеск хрусталя и металла, отражающийся в бесчисленных зеркалах.
Нас провожают в одну из ВИП-зон на втором этаже – уединенный балкончик с отдельным баром и панорамным видом на бурлящий внизу танцпол. Я немного удивляюсь, когда Вадим абсолютно спокойно опускается в глубокое кресло, закидывая ногу на ногу. Он не выглядит здесь чужеродным элементом. Наоборот, в этой атмосфере показной роскоши и разврата он кажется… органичным. Как хищник в своих естественных охотничьих угодьях. Я почему-то всегда представляла его исключительно в стерильных офисах и дорогих, но консервативных ресторанах. Мысль о том, что он может вот так, запросто, прийти в клуб, чтобы «потанцевать», казалась мне чем-то из области фантастики.
– Не думала, что ты любитель таких мест, – говорю я, когда официант ставит перед нами ведерко со льдом, в котором уже охлаждается бутылка шампанского.
– Я и не любитель, Барби, – он усмехается, и его глаза в полумраке блестят как-то по-особенному хищно. – Но Лори умеет быть очень убедительной. Особенно когда обещает, что Шутов будет вести себя прилично.
– Врешь ты все, Авдеев, – тут же вклинивается в разговор сам Шутов, усаживаясь на подлокотник кресла рядом с Лори. Он уже успел заказать себе виски. – Ты просто надеялся, что твоя мелкая коза покажет тебе стриптиз на барной стойке.
Я давлюсь шампанским. Лори громко смеется, а Вадим… Вадим просто смотрит на меня. Тем самым своим взглядом, от которого у меня внутри все переворачивается и плавится. И я готова поклясться, что на мгновение в его глазах промелькнула мысль: «А это идея».
Мы болтаем. Точнее, в основном говорят они – Лори и Шутов. Они подкалывают друг друга, смеются, вспоминают какие-то общие истории. Вадим в основном молчит, изредка вставляя едкие комментарии, от которых мы все взрываемся хохотом. Он, как всегда, пьет свою воду с лимоном, и это, конечно же, становится поводом для очередной порции шуток от Шутова.
– Авдеев, ты реально когда-нибудь напьешься, как нормальный человек? – не унимается он, хотя сам тянет буквально «два пальца» виски уже третий час подряд. – Ты в курсе, что быть таким упоротым трезвенником – пиздец стрёмно?
– Кто-то же должен быть трезвым, чтобы везти домой три бесчувственных тела, – парирует Вадим, даже не меняясь в лице. – И помнить все глупости, которые вы тут несете.
– За это я выпью! – Лори поднимает свой бокал.
Мы пьем. Я пью, чувствуя, как приятное тепло растекается по телу, как пузырьки шампанского щекочут язык и немного туманят голову. Мне хорошо. До неприличия, до почти физической боли хорошо. Сидеть вот так, в компании его друзей, которые уже не кажутся чужими, чувствовать его присутствие рядом – не руку на талии, не обжигающий взгляд, а просто его. Этого достаточно, чтобы моя внутренняя паникерша, наконец, заткнулась и забилась в самый дальний угол сознания.
– Кристина, кажется, нам пора пойти растрясти наши прекрасные булки. – Лори вскакивает с места, ее глаза блестят азартом. Музыка внизу как раз сменяется на что-то более ритмичное, заводное, такое, под что невозможно усидеть на месте. – А эти двое пусть пока обсудят свои многомиллионные сделки и померяются… эго.
Она тянет меня за руку. Я смеюсь, но не сопротивляюсь. Мы спускаемся вниз, на танцпол, и сразу окунаемся в эту кипящую, пульсирующую толпу. Свет стробоскопов бьет по глазам, музыка оглушает. Я закрываю глаза, отдаваясь ритму, позволяя телу двигаться так, как ему хочется. Свободно. Раскованно. Я танцую, и мне плевать на все. На Гельдмана, на Дэна, на прошлое, на то, что будет завтра. Есть только здесь и сейчас. И этот невероятный, пьянящий кайф.
Мы с Лори дурачимся, как девчонки. Смеемся, кружимся, строим рожицы, зазывая наших мужчин присоединиться. Машем им руками, посылаем воздушные поцелуи. Они стоят наверху, в своем ВИП-убежище, смотрят на нас сверху вниз,
Первым, конечно, не выдерживает Шутов. Спускается к нам, подходит к Лори сзади, обнимает ее за талию, прижимает к себе. Она смеется, запрокидывает голову, и он целует ее в шею. Они начинают двигаться вместе. Медленно, плавно, как будто они – абсолютно одно целое. Его руки скользят по ее телу, ее – ложатся ему на плечи. Они не просто танцуют, они занимаются любовью прямо здесь, на глазах у сотен людей, но это выглядит так естественно, так… правильно. Их тела идеально подходят друг другу. Он высокий, мощный, она – хрупкая, изящная. Он ведет, она следует. Его движения – сильные, уверенные, ее – гибкие, податливые. Между ними – электричество. Такое сильное, что, кажется, его можно потрогать руками.
Я отвожу взгляд. Потому что смотреть на чужое счастье прямо сейчас нестерпимо больно.
Потому что мне хочется так же, но я боюсь поднять глаза вверх, чтобы не наткнуться на… пустоту.
Боюсь – но все равно делаю.
Мысленно, обещаю, что на счет «три», но срываюсь уже на «два».
Вадим все там же, опирается на перила, в одной руке – стакан с водой.
Он расслабленный. Спокойный. Наблюдающий.
Я дергаю головой, приглашаю к себе. Он в ответ приподнимает бровь и едва заметно ведет стаканом, как будто предлагает постараться еще немного. Не говорит «нет» – дает возможность не оставить ему выбора.
И я решаю поиграть.
Я начинаю танцевать для него. Только для него, даже в этом наводненному людьми клубе – мой взгляд только туда, в его глаза, которые начинают темнеть.
Мои движения становятся медленнее, пластичнее, соблазнительнее. Я веду руками по телу – от ключиц вниз, по груди, по талии, по бедрам. Чувствую, как тонкая ткань платья скользит по коже, как блестки вспыхивают в свете стробоскопов. Я прогибаюсь в спине, покачиваю бедрами в такт музыке.
Поворачиваюсь, чтобы дать ему свой умопомрачительный вид сзади. На него не смотрю, только искоса, через плечо.
Я дразню.
Я провоцирую.
Я знаю, что он смотрит.
Я знаю, что ему нравится.
И тут я чувствую это. Чье-то присутствие. Слишком близко и навязчиво.
Какой-то парень. Я даже не вижу его лица, только ощущаю запах слишком крепкого парфюма и алкоголя. Он притирается ко мне сзади, я резко отстраняюсь, делаю шаг в сторону, но он следует за мной, и его ухмылка в полумраке выглядит отвратительно.
Он что-то говорит – в грохоте клуба ни черта не слышно, хотя я не особо стараюсь понять.
Собираюсь послать его на хер, но парень вдруг дергает плечом.
Ничего не произошло, просто я перевожу взгляд вверх, и он – вслед за мной.
Вадим на том же месте, но что-то в нем изменилось. Он больше не расслаблен. Он подался вперед, всем корпусом, упершись локтями о перила. Его пальцы сжимают стакан так, что побелели костяшки.
Он просто смотрит на наглого придурка, и я буквально кожей чувствую растекающуюся по наглому придурку ледяную ярость.
Этого достаточно.
