Текст книги "Шипы в сердце. Том первый (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)
Глава сороковая: Хентай
Утро ни хрена не доброе. Я поднимаюсь в шесть, чтобы успеть сходить в зал.
Так что это вообще не утро, а какое-то недоразумение, особенно после такой ночи. Голова гудит, как будто всю ночь тусил в клубе как в годы отвязной молодости и первых дурных денег. Хотя прошлой ночью реально почти и не спал. Лежал на диване в гостиной, прислушиваясь к дыханию Кристины из спальни. Прикидывал, куда бежать и что делать, если с ней снова случится что-то такое.
Я не большой знаток всей этой психологической лабуды, но что-то похожее было и у Стаськи. В первые недели после того случая в аэропорту. Она тоже начинала кричать на ровном месте и отчаянно, как мышонок, пыталась найти любой подходящий угол, чтобы забиться туда и дрожать в одиночестве.
Из-за чего моя дочь стала такой – я в курсе.
А вот что случилось с Кристиной?
Сейчас она сидит рядом в машине, которая везет нас в аэропорт, и молчит. Смотрит в окно на просыпающийся Нью-Йорк, но я уверен, что ни хрена она там не видит. Слишком пустое у нее лицо. Очевидно отстраненное. Это точно не та Барби, которая вчера готова была сожрать меня в лифте и таскалась с плюшевым зайцем, как пятилетний ребенок.
Эта – как будто чужая. Разбитая.
Я заметил, как она изменилась, почти сразу, как только ее разбудил. Улыбается через силу, как будто ей за это платят, и то – хуево платят. Обычно липнет как банный лист, ищет любой предлог, чтобы дотронуться, прижаться. А сегодня даже пару раз дернулась, когда я случайно коснулся ее руки, помогая сесть в машину. Как будто я ее обжег.
Поэтому я дал ей пространство. Не трогаю. Не лезу. Просто наблюдаю.
Перед глазами снова проносится вчерашняя ночь.
Этот животный, первобытный страх в ее глазах, когда она кричала, чтобы я выключил свет.
Я на мгновение, блядь, реально не знал, что делать. Я, который всегда все контролирует, который всегда знает, как разрулить любую ситуацию, – я просто стоял и смотрел, как ее ломает, и чувствовал себя абсолютно беспомощным. Испугался? Да, хули там скрывать – да, испугался. Испугался, что ей будет слишком больно. Что даже если в теории я знаю, что делать – это окажется недостаточно. Что она сломается окончательно – прямо у меня на глаза.
В самолете Крис забивается в угол кресла, достает все ту же дурацкую книжку в розовой обложке и… начинает читать вслух, записывая себя на телефон.
На секунду – даже меньше – ловлю себя на мысли, что это может быть осложнением вчерашнего приступа. И еще пару секунд о том, что ни хрена о ней не знаю, кроме каких-то общих вещей и рассказа о ее семье, который вчера буквально вытащил из нее клещами. То, что она всеми силами старалась избегать конкретики, считывалось так же легко, как и ее сегодняшнее желание отгородиться от меня бетонными стенами и колючей проволокой.
– Крис, это что за новый перформанс? – спрашиваю, стараясь придать голову максимальную нейтральность.
Она вздрагивает, как будто забыла, что я рядом. Поднимает взгляд – пустой, без привычного огня.
– Это для Маруси, – снова утыкается носом в книгу. Переворачивает страницу. – Ну, для каракала. У тебя на конюшне. Николай Викторович обещал ей включать. Я думаю, так она быстрее привыкнет к моему голосу. Может даже даст себя погладить когда-нибудь.
Блядь. Она серьезно? Читает книжки дикой кошке, которая ее при первой же возможности сожрет вместе с этой розовой макулатурой. Но что-то в ее голосе, в этой странной, почти детской заботе, заставляет оставить свои комментарии при себе. Пусть читает. Если ей от этого легче – пусть хоть «Сто лет одиночества» начитывает.
Только бы больше не плакала.
Я отворачиваюсь к иллюминатору. Перелет до Калифорнии займет около пяти часов. Пять часов в замкнутом пространстве с женщиной, которая вчера призналась мне в любви, а сегодня смотрит, как на пустое место. Иронично.
Идея выкупить дом в Палос-Вердес заранее, не дожидаясь прописанных в контракте четырех месяцев, пришла спонтанно. Еще когда я только предложил Крис поехать со мной в Нью-Йорк. Захотелось… чего? Чтобы у нас было место, где мы могли бы побыть вдвоем. Без этой вечной офисной хуйни, без посторонних глаз, больше, чем день и ночь. Посмотреть, как ей будет рядом со мной в такой, типа, почти семейной обстановке. Даже если всего на три-четыре дня. Проверить: себя, ее, нас. А теперь кажется, что мое присутствие только будет ее раздражать. Что эта поездка – ошибка. Возможно, не стоило вообще сюда лететь, а просто отправить ее домой – кажется, если бы я предложил это, Барби бы в ладони хлопала от счастья.
«Я люблю тебя…»
Ее шепот до сих пор звучит у меня в ушах. Такой тихий, такой отчаянный. И я, блядь, не смог ничего сказать в ответ. Не потому, что не хотел. А потому, что не знал, что говорить. «Любовь» – это для меня слишком сложное слово. Слишком болезненное. После Лори я вообще думал, что выжег в себе эту херню каленым железом. Оказалось – нет. Эта мелкая коза умудрилась снова что-то там во мне расковырять. И теперь я не знаю, что с этим делать.
Приземляемся. Калифорния встречает солнцем и теплом. Контраст с нью-йоркским февралем такой резкий, что на мгновение слепит глаза. Нас уже ждет машина. Крис все так же молчалива, все так же держит дистанцию – скрупулезно, как будто отмерила ее линейкой. Забирается на заднее сиденье, я сажусь рядом, хотя обычно предпочитаю место впереди. Но сейчас мне почему-то хочется быть ближе к ней. Даже если она этого не хочет.
По дороге достаю телефон. Сообщение от Лори. Они с Шутовым и мелкими вылетают сегодня вечером, так что завтра утром будут у меня. Я быстро набираю ответ: «Жду. Дом большой, места хватит всем».
Лори тут же присылает кучу смеющихся смайликов и вопрос: «Точно не боишься нашествия двух орущих младенцев? А то мы можем и в отеле остановиться».
Я усмехаюсь: «После Стаськи в ее два года, меня уже ничем не напугать. Приезжайте. Всех удобств пока нет, солнце вроде бы обещают, с меня – закрытая бухта».
Я замечаю, как Крис хмурится, дергает головой, пытаясь скрыть, что подсматривает в экран. Ревнует? Даже сейчас, когда она сама от меня отгородилась ледяной стеной?
– Хочешь посмотреть, с кем я переписываюсь? – Протягиваю ей телефон без всякой задней мысли.
Мне нечего скрывать. По крайней мере, от нее.
Она фыркает, отворачивается к окну.
– Мне абсолютно все равно, Вадим Александрович, с кем вы там шушукаетесь. У вас своя жизнь, у меня – своя.
– И как тебе, Крис? Норм?
Она непонимающе хмурит брови. Впервые с утра смотрит на меня дольше пары секунд.
– Броня. Не жмет?
– Не понимаю, о чем ты.
Ну что ж, поиграем в твои игры, коза. Посмотрим, кто первый сломается. Хотя я уже, кажется, знаю ответ. И он мне ни хрена не нравится.
Машина подъезжает к воротам «Casa del Sol». Звучит, блядь, как-то слишком пафосно, даже для меня Место, где я надеялся… А впрочем, неважно, на что я там надеялся. Реальность, как всегда, оказалась гораздо прозаичнее. И гораздо сложнее.
Место действительно охуенное. Скалы, океан до горизонта, и это ощущение, что ты на краю света, хотя до Лос-Анджелеса – рукой подать. Я сам выбирал, сам платил, и да, я доволен. Этот дом – не просто вложение. Это… что-то другое. Что-то для будущего. Для души. Для Стаськи. И, возможно, не только для нее.
Выхожу из машины, достаю из багажника наши немногочисленные сумки. Крис плетется следом, как привидение. Ни слова, ни эмоции на лице. Только эта ее отстраненность, которая с успешной периодичностью меня подбешивает. После вчерашней ночи в Нью-Йорке она как будто закрылась на все замки. И я пока не знаю, к какому из них подбирать ключ. Или, возможно, стоит просто выбить к херам дверь.
Дом встречает нас прохладой и тишиной. Он новый, еще не обжитый. Мебель на месте, все подключено, но ощущения «свой берлоги» пока нет, что в общем логично – для этого здесь нужно как минимум пожить какое-то время. А пока внутри пахнет свежей краской, новой кожей и чем-то стерильным. Как гостиничный номер очень высокого класса, но не как место, где хочется остаться.
Я бросаю сумки в холле. Крис останавливается у панорамного окна, которое выходит на террасу и океан. Смотрит вдаль, и я снова не могу прочитать ни одной мысли на ее лице.
– Ну, как тебе эти скромные хоромы, Барби? – пытаюсь разрядить обстановку, но голос звучит как-то слишком громко в этой гулкой тишине.
Она медленно поворачивается. Улыбается вместо ответа. Но выглядит такой вымученной, что лучше бы она просто послала меня нахер.
– Впечатляет, Тай, – дергает плечом. – Очень… просторно.
И все. Никаких ее обычных подколов, никакой язвительности. Просто вежливая, пустая констатация факта. Меня это начинает вгонять в ступор. Я привык к ее огню, к ее дерзости. А вот эта амеба в ее теле – это не моя Крис.
Мозг как-то с опозданием констатирует факт – привык.
Я к ней привык.
Барби не спешит осматривать дом. Вместо этого выходит на террасу, потом спускается по каменным ступеням вниз, к небольшой частной бухте, которую я присмотрел еще когда только выбирал этот участок. Пляж здесь дикий, с крупным золотистым песком и разбросанными по нему валунами, отполированными океаном. Вода сегодня спокойная, лениво набегает на берег, шурша галькой.
Я выхожу на крыльцо, облокачиваюсь на перила и наблюдаю.
Барби идет по кромке воды, чуть подвернув джинсы. Солнце здесь, в Калифорнии, уже припекает по-летнему, хотя на календаре все еще февраль. Крис останавливается, смотрит на океан, потом вдруг начинает расстегивать рубашку. Стягивает ее через голову, бросает на песок. Под ней – тонкий кружевной лифчик. Она фотографировалась в нем в номере, когда показывала свои очередные неудавшиеся попытки исчерпать лимит на карте. Обычно мой мозг не фиксируется на таких мелочах – ну тряпка и тряпка, ее содержимое гораздо важнее. Но в данном случае – я помню. Кажется, если постараюсь, вспомню бОльшую часть всех шмоток на тех фотках. Пока я размышляю, Крис наклоняется, расстегивает джинсы, и они тоже летят на песок. Остается в одном белье – лифчик и крошечные трусики-танга, которые почти ничего не скрывают. Я видел ее голой буквально прошлой ночью, но все равно перехватывает дыхание. Ее фигура на фоне океана – это что-то запредельное. Длинные ноги, узкая талия, высокая грудь, сочная жопа. Кожа, почти не тронутая загаром, кажется какой-то полупрозрачной.
На какое-то время ее лицо кажется спокойным и почти безмятежным, как она, наконец, отпустила всю ту херню, которая кипела в ее голове минимум сутки.
Барби заходит в воду по щиколотку, потом по колено. Взвизгивает, когда очередная волна оказывается холоднее, чем она ожидала. Смеется. И этот ее смех – настоящий, живой – воскрешает надежду на то, что привезти ее сюда, а не отправить домой, было все-таки хорошей идеей. Я стою и смотрю, и вдруг понимаю, что она легко вписывается во все это. Что могу легко представить ее здесь не только сегодня, а и через месяц. Через год. Как она вот так же будет бегать по пляжу, возможно, вообще голая. Будет смеяться, дразнить меня. Как мы будем приезжать сюда вместе, постепенно превращая в хаос дизайнерскую стерильность.
Эти мысли слегка ковыряют мозг. Я никогда не думал о «вместе» ни с одной женщиной после Лори. И до Лори – тоже. Но Крис – как наркотик. Сначала бесит, потом ломает, а потом она вдруг воротит нос – и все, ощущение, что я крепко проебался. Хотя вроде бы не обещал любовь до гроба.
Меня отвлекает сообщение от Алены – моей помощницы. Она очень ответственно отнеслась к моей просьбе пару дней полностью координировать мои рабочие вопросы, отсеивая каждый через плотное сито «не горит», «требует внимания по возможности» и «важно, даже в отпуске». Я давно просто не отдыхал, а идея взять собой Барби постепенно трансформировалась в желание выключить все, что можно безболезненно выключить и уделить время только ей. Все три дня в Нью-Йорке она вела себя тише воды – ниже травы, я даже удивился, что ни разу не устроила бунт.
От Алены список дел, которые нужно сделать прямо сейчас.
Прикидываю нашу разницу во времени – такое чувство, что девчонка вообще не спит и не ест. Пролистываю каждый пункт, делаю короткие заметки насчет того, как лучше все устроить, чтобы нивелировать разницу во времени. В основном, ничего такого, что нельзя было бы решить даже в СМС-режиме.
Верчу телефон в руке, прикидывая, стоит ли начинать важный разговор. Я не особо устал после перелета, но нервяки с Крис все-таки слегка поимели мне мозг. С другой стороны – давать отмашку нужно было еще вчера.
Ловушка для Лёвы сама себя не сделает, а на этот раз скользкий ублюдок окончательно меня достал.
Нахожу в контактах Карлайла – моего юрист в Штатах. Умный, циничный и, что самое главное, абсолютно лояльный ублюдок, который знает, как заставить американский закон работать на тебя, а не против. Он берет трубку после первого же гудка.
– Авдеев, рад слышать. – Алекс – англичанин, и хоть его британский английский заметно поистрепался за годы жизни в Америке, акцент все еще уславливается без проблем. – Надеюсь, калифорнийское солнце не расплавило твои гениальные мозги и я не потеряю своего самого любимого клиента.
– Самого денежного, ты хотел сказать. Привет, Алекс, – отвечаю я, не отрывая взгляда от фигурки Крис на пляже. – Мои мозги в порядке. В отличие от нервов некоторых наших европейских коллег. У тебя все готово?
– Как ты и просил. Второй пакет документов полностью сформирован. «Аргос» выглядит чертовски убедительно. Все финансовые выкладки по «Argos Maritime» на месте, аналитика по их флоту, даже пара «внутренних» писем о разногласиях в их совете директоров. Конфетка, а не наживка.
– Отлично, – киваю, хотя он этого и не видит. – Мне нужна стопроцентная уверенность, что это единственная версия, которая будет циркулировать по открытым каналам. Все, что касается «PortLink» и голландских активов, должно лежать в самом дальнем сейфе, доступ к которому есть только у тебя, у меня и у Дёмина.
– Не волнуйся, – в голосе Алекса слышится усмешка. – Все сделано чисто. Для всех остальных это будет выглядеть исключительно как поглощение старой греческой развалины. Никто не догадается, где настоящий приз.
– Хорошо. Убедись, что «лазейка» с миноритарным акционером «Argos» выглядит максимально соблазнительно. Наш старый друг должен поверить, что ему выпал золотой билет. Что он может перехватить эту сделку прямо у меня из-под носа.
«Наш старый друг». Гельдман. Лёва уже запустил свои щупальца в мои дела, ищет слабые места. Уже несколько месяцев я скармливаю ему дезу, чтобы убедиться, что «крыса» работает как часики, и сливает именно то, что нужно.
Что его «длинные руки» таскают не золотые яйца из-под моей гусыни, а выгребают дерьмишко.
В этот раз он обязательно должен найти именно то, что я для него приготовил.
– О, он поверит, – голос Алекса становится жестче. – Мы подсветили эту «слабость» так, что даже слепой ее увидит. Решит, что ты, как всегда, действуешь слишком прямолинейно, и попытается сыграть на опережение. Классика.
– Именно на это я и рассчитываю, – я смотрю, как Крис наклоняется и поднимает с песка какую-то ракушку. Рассматривает ее, улыбается. Такая, блядь, далекая от всего этого дерьма. И от меня, как будто, тоже. – Пусть думает, что обводит меня вокруг пальца. Пусть начинает скупать их акции.
– Сделаем, Авдеев. Брокеры готовы. Как только Гельдман начнет скупку, мы начнем играть на понижение. Он даже не поймет, откуда прилетит.
«Он никогда ничего, сука, не понимает, и в этом его главная проблема», – думаю про себя, а вслух благодарю Алекса и прошу держать меня в курсе, если вдруг в поведении «нашего старого друга» появится что-то нетипичное.
Убираю телефон и, наконец, полностью переключаюсь на пейзаж.
Барби выходит из воды, отжимает волосы. Капли стекают по ее телу, блестят на солнце и щекочут мои пошлые фантазии. Подходит к своим брошенным вещам, но не спешит одеваться. Просто стоит, подставив лицо солнцу, и улыбается.
– Эй, русалка! – кричу, перекрикивая шум прибоя. – В дом планируешь заходить или решила схватить солнечный ожог на все каникулы?
Она поворачивается, улыбка, сначала широкая, снова становится натянутой.
– Мне нравится океан. Он успокаивает.
Я возвращаюсь в дом, беру первое попавшееся полотенце из ванной, выхожу и заворачиваю ее до самого носа. Крис дергается, пятится, бормочет, что с ней все в порядке, что она на «ты» с калифорнийским солнцем. Я отступаю, даю ей пространство.
Крис, промокнув волосы, первой заходит в дом, давая понять, что готова к экскурсии.
Но тоже как будто делает мне одолжение.
Хуй его знает, сколько я еще продержусь в таком режиме, но по ощущениям как будто рвануть меня должно было вот как раз сейчас. Спасибо вышколенному самоконтролю.
Мы идем по дому. Я показываю комнаты, рассказываю, что где будет. Она слушает, кивает, иногда отпускает какие-то комментарии, но без особого энтузиазма. Все та же отстраненность, все та же вежливая улыбка. Как будто она снова надела броню.
В гостиной я пытаюсь ее обнять, притянуть к себе. Хочу почувствовать ее и запах, хочу снова увидеть в ее глазах тот огонь, который видел на пляже. Но Барби снова дергается. Отстраняется. Как будто боится моего прикосновения.
– Крис, что, блядь, происходит? – не выдерживаю я. – Ведешь себя так, будто я тебя сейчас изнасилую.
– Все нормально, Тай, – она отходит к окну, держится за кроя полотенца как за оберег от сатаны. – Просто… устала с дороги. И немного не по себе на новом месте.
Врет. Я это четко фиксирую. Но давить не хочу.
– Ладно, – натягиваю маску пофигиста, раз ей так комфортнее. – Тогда предлагаю съездить в супермаркет. Холодильник у нас пустой. А шампанское само себя не купит. Заодно и проветришься.
Возле дома стоит машина, которую я взял напрокат на эти несколько дней. Я не люблю понты, но когда еще кататься на красном кабриолете «Феррари», как не в солнечной Калифорнии? Крис, увидев машину, на мгновение замирает, потом на ее лице появляется что-то похожее на улыбку. Настоящую.
– Авдеев, ты решил окончательно меня добить? – проводит пальцем по блестящему капоту. – Сначала частный джет, потом вилла на океане, теперь – «Феррари». Что дальше? Полет на Луну в компании Илона Маска?
– Если захочешь, Барби, – усмехаюсь, взглядом предлагая ей прыгнуть на пассажирское сиденье.
В супермаркете я беру самую большую тележку. Крис ходит за мной, как тень, все так же молчит, только изредка бросает удивленные взгляды на то, как я методично загружаю тележку продуктами. Стейки, овощи, фрукты, сыры, вино. Потом сворачиваю в детский отдел. Беру несколько упаковок подгузников, несколько пачек влажных салфеток, воду.
Крис останавливается, смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Тай, а это… для кого?
– У нас будут гости, Крис, – разглядываю стеллаж с разными детскими приблудами, пытаясь прикинуть, что стоит взять ради перестраховки. Знаю, что Лори точно все предусмотрела – они с Шутовым, насколько я знаю, не первый раз выезжают так далеко вместе с детьми, но на всякий случай. – Завтра утром прилетают крестные Стаськи. Лори с мужем. У них восьмимесячные близняшки. Пусть будет на всякий случай.
Она молчит. Просто стоит и смотрит. Впервые не очень понимаю, о чем думает.
– Надеюсь, ты не против? – Пытаюсь прикинуть, насколько не правильно было не обсудить это заранее. Наверное, нужно было. Все же, привычка быть одному и принимать решения в одно лицо дает о себе знать.
Крис упорно не произносит ни звука. Только разглядывает содержимое корзины с таким видом, словно у меня там арсенал для маленькой войнушки, а не детские принадлежности и продукты. Ну, логично, что ее не радует перспектива провести четыре дня в компании двух незнакомых людей и двух младенцев – ей же всего двадцать пять.
– Крис, слушай… – собираюсь объяснить, что вместе с моими друзьями прилетит их няня, и что, если ей будет не комфортно – она может просто не пересекаться с ними и все. В доме и на территории вокруг него столько места, что можно вообще даже не встречаться.
Но Кристина перебивает.
– Лори… замужем? – Глаза у нее круглые, удивленные.
– Угу, уже два года. – все-таки бросаю в корзину присыпку и детский крем под подгузники. Чувствую, что лыблюсь как дурак, потому что вспоминаю Стаську, когда она еще даже толком ходить не могла, и как почему-то все время смеялась, когда я пытался упаковать ее в подгузник. Облака из присыпки ее тоже страшно веселили.
– А ее дети… – осторожно спрашивает Барби.
– Это их с мужем дети, – стараюсь объяснять спокойнее, хотя, кажется, начинаю понимать, откуда ветер дует. – Я к ним, как ты понимаешь, не могу иметь никакого отношения в принципе.
Вариант о том, чтобы рассказать ей чья Стаська, я пока не рассматриваю даже в теории.
Мне нравится секс с ней, проводить вместе время, как она смеется, как краснеет от мелочей, даже если пять минут назад стонала и клянчила трахнуть ее. Даже немного нравится ощущение некоторой… зависимости от ее перепадов настроения, вот как, например, в последний день. Но моя дочь – это абсолютное табу до тех пор, пока я не буду полностью уверен в человеке. Мне ее Шутову доверять было пиздец сложно, хотя он точно костьми бы лег – но не позволил бы случиться ничему плохому. Барби пока не входить в категорию людей, которым я готов настолько довериться. Даже если успела подобраться к ней быстрее остальных за такой короткий срок.
– Тай, блин, – Крис громко шмыгает носом и зачем-то в сердца бросает в тележку еще одну упаковку влажных салфеток. – Почему сразу не сказал?! Я уже знаешь… что…!
Она не заканчивает – просто тянется ко мне.
Порывисто и бескомпромиссно, обнимает за талию, прижимается лбом к моей груди, громко и горячо дышит.
– Барби, ты чего? – обнимаю ее одной рукой. Значит, моя догадка насчет того, что она успела надумать очередные ревнивые фантазии, все-таки верна. Вопрос только в том, откуда Крис об этом узнала, потому что дуется она еще со вчера, а про Лори я сказал буквально пять минут назад.
Прокручиваю в голове варианты, пока Барби бормочет что-то сбивчивое, больше похожее на кашу из слов.
Залезла в мой телефон?
Я его не прячу, конечно, но разблокировать коза его бы точно не смогла – она же не хакер на минималках. Или я все-таки чего-то о ней не знаю?
– Прости, – она так же резко, как сначала прижалась, теперь отстраняется. Становится спиной, делая вид, что рассматривает стеллаж с детскими смесями, хотя я четко фиксирую, что просто трет лицо ладонями, видимо, пытаясь скрыть слезы. – Давай еще фрукты возьмем, если ты здесь уже закончил.
И, не дожидаясь моего ответа, разворачивается на выход в другой отдел.
