Текст книги "Шипы в сердце. Том первый (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Глава двадцать пятая: Хентай

– Станислава, зубы чистить надо нормально, – говорю тоном строгого папочки, когда понимаю, что эта хитрюга, поелозив три раза щеткой во рту, собирается сбежать. – Давай еще раз.

Она трагически вздыхает и продолжает.

Девять утра. Я успел сходить на пробежку, растянуться, поколотить грушу и снять внутренний напряг.

Через полчаса у нас завтрак, а потом я делаю Стаське капучино на безкофеиновом кофе.

Она болтается на мне, наблюдает, как греется молоко. Я – не любитель ванили, но Стаська требует, чтобы пенка обязательно была мягкой, «как пузико ежика». Опускает губы в чашку и хвастается роскошными «усами».

– Папа, а кабанчика покормим? – строит выпрашивающие глаза.

– Покормим.

– А енота? – Хихикает. – У него ручки как у человека, с пальцами, но мозгов…

– Стась.

– …как у помидо… помидора. Я помню, папа.

Про Марину она теперь почти не вспоминает.

Марина, когда я навещаю ее и показываю, какой Стаська стала большой, в последний раз с удивлением спросила: «А кто это?»

Со Стаськой об этом нужно как-то поговорить, но я слегка малодушно жду удобный случай.

На конюшни приезжаем к одиннадцати.

Здесь другое дыхание. Земля под ногами теплая, даже сквозь снег. Влажный запах соломы, конский дух, дерево, минералы. Стаська, как обычно, по-королевски ездит у меня на плечах, до ужаса смешная в шубе с заячьим капюшоном. Обнимает меня за шею – не потому, что боится, а потому что я – ее точка опоры. А она для меня – целый мир.

Верхом на пони я всегда катаю дочку сам. Держу поводья, вожу по вольеру, пока она изображает маленькую довольную принцессу. Через пару лет, думаю, пересядет на покладистую лошадь. Дэн любит шутить, что я воспитываю львицу-царицу без шансов, что в будущем к ней решится подкатить любое мужское тело. В целом, меня устроит такой расклад – пусть подкатывают только смелые, а там посмотрим.

– Пойдем кошечку смотреть, папа? – выпрашивает Стаська.

Пару дней назад привезли еще довольно молодого каракала – самку. Я показал дочке фотки и видео, и она, конечно, пришла в восторг от «кошечки». Но я на всякий случай все равно провел разъяснительную беседу, что это – испуганный хищник, а не плюшевая игрушка, а вариант «потискать» или «покормить» отпадает сразу. Стаська дала честное слово, что будет только смотреть и не капризничать.

Кошка лежит в углу просторного вольера.

За ней тут присматривают и все, что ей нужно – у нее есть. Но она очень худая. Настолько, что под красивой шкурой торчат ребра. Примерно пару недель назад каракала и еще пару экзотических животных, изъяли у какого-то идиота, который додумался держать их в собачьих клетках. Судя по шрамам на морде и боках – еще и бил. Будь моя воля – я бы эту тварь затолкал в ту же клетку, но этот гондон отделается в худшем случае штрафом. А животное, насколько меня предупредили, полностью потеряло доверие к людям.

С ней занимается смотритель – веселый и позитивный мужик, который как раз рассказывает Стаське, кто такие каракалы. Вижу, что дочке хочется посмотреть ближе, но я даже отсюда слышу, что из угла раздается предупреждающее рычание. Что с ней делать потом – ума не приложу. Здесь у нас ее выпускать вообще некуда.

– Ей больно, папа? Да? – спрашивает дочка, когда самка начинает шипеть и рычать громче.

– Ей страшно, Стась.

– Мы же ее не обижаем, – не понимает, и по-детски наивно хлопает глазами.

– Ее обижали другие, поэтому теперь она боится всех. Давай не будем ее пугать еще больше, ладно?

Вижу, что дочери очень не хочется, но она все-таки справляется с капризами и соглашается пойти к бассейну. Там ее уже ждет работница с ведерком рыбы и всегда готовая поиграть парочка выдр.

Пока Стаська увлечена, отвлекаюсь на телефон. Делаю пару звонков – по покупке той виллы. Софер сказал, что хозяева не против, если я приеду с дизайнером, так что, скорее всего, полечу туда после подписания сделки с отелями.

Мысль о том, чтобы взять с собой Крис возникает совершенно спонтанно. Никаких внутренних противоречий на эту тему у меня вообще нет. Так что держу этот вариант в голове – месяц впереди, а я не люблю разбрасываться такими долгоиграющими обещаниями там, где не уверен на сто процентов.

Она как чувствует, что шастает у меня в голове – присылает сообщение с фото, себя в моей постели, настолько филигранно прикрытой одеялом в нужных местах, что мой палец скользит по кадру, в тщетной попытке сдвинуть ткань там, где хочется. Волосы растрепанные, как будто это моих рук дело. Вторая ладонь инстинктивно сжимается в кулак, потому что хочется запустить в них пальцы, сжать, потянуть…

Я: Тебе идет моя постель, коза.

Барби: Не думай, просто быстро отвечай: если нас застукают за сексом в общественном месте, то…?

Мои пальцы машинально набирают: «То похуй».

Барби: А у тебя уже так было?

Я: Секс или «застукать»?

Барби: И то, и то.

Я:Было. Не было.

Барби: Пф-ф-ф-ф… Трахаться в примерочных кабинках нужно так, чтобы посетители потом скупили все сухие трусы в радиусе ста метров.

Вспоминаю душ в фитнесе, татуированные женские руки у меня на шее, стоны.

Я бы не остановился, даже если бы на нас сбежались посмотреть все посетители.

Крис присылает маленькое видео – отражение себя в зеркале, спиной. Ничего такого – просто пружинит ногами, из-за чего ее задница очень сочно подпрыгивает. То, что моей голодной скотине хочется сделать с ней в ответ, скорее всего, заставило бы ее кричать и выпрашивать еще.

Я: Барби, я тут вообще-то с дочкой.

Я: Но вечером ты встречаешь меня вот так.

Барби: А если нет?

Я: Отхватишь.

Барби: Обещаешь?

Я: Предупреждаю.

Проверяю время. До вечера – еще минимум шесть часов.

Я загородом, у меня тут Стаська, у меня еще работа.

Но мысленно я эту козу уже натягиваю.

Да блядь.

День тянется ровно, хотя на работу все равно приходится отвлекаться. Пока смотрю, как Стаська носится с местной совершенно безобидной старенькой псиной, держу на связи обсуждение сделки с застройщиками. Один тянет одеяло на себя, второй уже полусдох, а третий – я, и я просто выбираю, кого добить, чтобы подешевле забрать кусок земли.

– Это не факты, а эмоции, – говорю в трубку, когда на той стороне начинается нытье. – Я не психотерапевт, я инвестор.

Рядом проносится Стаська, машет рукой. Ей отвечаю теплой улыбкой, в телефон – с хорошей долей пофигизма. Заканчиваю с этим – переключаюсь на моего управляющего здесь. Согласовываю и даю одобрение на всякие мелочи – доски для ограждения, перетяжку покрытия на манеже.

Домой возвращаюсь только к шести. Стаська, довольная, вываливает на няню поток впечатлений – каждый раз как будто первый, и передает заботливо завернутый кусок пирога с клюквой, который на конюшнях испекли специально для нее.

Я принимаю душ, переодеваюсь, чмокаю дочку и уезжаю.

На полпути набираю Крис по громкой связи, и она отвечает мгновенно, как будто ждала весь день.

– Хочешь что-нибудь? Могу заехать в ресторан.

– Хочу цветы, – моментально выпаливает она. – И конфеты.

Я снова ржу, потому что четко озвучил: на конфетно-букетный меня не хватит, но она все равно собирается взять свое. Можно встать в позу, но нахуя это делать мне, если в позу лучше поставить ее?

– Я заказала еду, Тай, – слышу по изменившейся тональности, что дуется на мое молчание, – ничего не нужно.

– Ок, буду через полчаса.

Цветы и конфеты. Я терпеть не могу банальности, но сейчас приходится чем-то жертвовать – или временем с ней, но интересным букетом, или тупо веник – но плюс час вместе. Выбор очевиден.

Когда в ответ на мой отпечаток замочные механизмы приходят в действие и я переступаю порог – Барби уже там.

Нахуй. Абсолютно. Голая.

Сидит на подвесной консоли, закинув руки немного за спину – это, по ходу, ее любимая поза.

Волосы вокруг лица – шоколадно-рыжими кудрями, в унисон редким веснушкам у нее на носу. И я ни хрена не понимаю, почему помню все эти подробности, если точно как-то нарочно и осознанно не рассматривал ее лицо.

– Розы… – Она разглядывает букет, перевязанный пыльной, в тон цвету бутонов, лентой. Сбрасывает взгляд на маленькую коробку с шоколадными бомбами для горячего молока. – И конфеты.

Брать все это не спешит, слегка болтает ногами в воздухе, прямо у меня на пути.

Идеальными, блядь, ногами. Длинными, мускулистыми, со здоровыми квадрицепсами и икрами. Не долбаные спички, а ноги женщины, которая меня дважды объездила и даже не пикнула про усталость.

Я бросаю все это – кажется, на пол – туда же стряхиваю с плеч пальто.

Подхожу ближе, ловлю ее руками по обе стороны бедер, хотя бежать эта коза точно не планирует. Только еще больше откидывается назад, дает на себя посмотреть. Она любит, когда я смотрю. Я люблю, когда она не стесняется.

Ее грудь под моим взглядом твердеет, соски набухают, становятся чуть темнее. Вид торчащей маленькой железки в одном из них имеет все шансы стать моим личным маленьким фетишем. Хочу взять в рот эти шарики и погонять языком, сделать влажными от моей слюны. Но задрачиваю сам себя – оттягиваю удовольствие, потому что пока не решил, что хочу с ней сделать.

Барби вытягивается, засовывает руки мне под свитер. От прикосновения ее ладоней к моему животу, от того, как она скребет по нему короткими ногтями, член тяжелеет. Может, натянуть ее прямо здесь? Стащить, развернуть, поставить раком?

– Сколько у нас времени? – Крис прикусывает мой подбородок, пальцами тянет края свитера вверх.

– Пара часов. – Поднимаю руки, даю себя раздеть, помогаю, когда этой мелюзге не хватает роста.

Это немного тормозит мою уже накатывающую на границы контроля похоть.

Я знаю, что она не сломается, но хочу, чтобы выпрашивала. Чтобы к тому времени, когда у меня уже совсем не останется тормозов, она была готова оторваться с моей внутренней клыкастой зверюгой.

Она разглядывает меня из-под опущенных ресниц.

Взгляд скользит по моему телу.

Я ловлю сорванный голодный вдох, который пытается спрятать, опуская голову и неловко царапая мой ремень, как будто в моменте забыла, что с ним делать и как расстегнуть.

Ловлю ее за подбородок, вздергиваю лицо вверх.

– Ты покраснела, коза.

Розовые щеки и влажный дурной взгляд вызывают во мне довольную улыбку – отлично.

Кладу большой палец ей на нижнюю губу, с нажимом оттягиваю, заставляя открыть рот.

– Шире, – приказываю.

Она исполняет. Смотрит на меня как девочка с подтекстом шлюхи. Нагло. Потому что знает – нам обоим это нравится.

Проталкиваю два пальцы ей в рот, чувствую прикосновение кончика языка.

Толкаю их глубже с явным намеком.

Барби сжимает губы, втягивает, вылизывает вокруг них восьмерки.

Ресницы дрожат, когда начинаю трахать ее рот.

А глубже можешь, коза?

Она обхватывает мое запястье ладонями, бесстыже то насаживает голову, то отстраняется.

Выпускает изо рта.

Мы глаза в глаза, когда она лижет мои пальцы языком, делая их скользкими.

Провожу по гладкому тонкому подбородку, оставляя влажный след. Ее губы дрожат, кожа покрывается колючими мурашками.

– Тай… – распахивает ноги шире, намекая, как ей надо.

Но я уже решил, что сегодня будет так, как надо мне.

Сгребаю Крис за талию, поднимаю и небрежно ставлю на ноги. Ее взгляд – как будто пьяный. Кусает губу, но ни на шаг не пятится.

– Повернись.

Она делает это почти мгновенно, выставляет задницу. Опирается руками о край консоли, чуть прогибается. Так, что позвоночник становится похож на натянутую струну.

Провожу ладонями по ее спине, потом вниз, к бедрам. Развожу пальцами упругие полушария, раскрываю. Влажность между ног уже видно – она вся блестит, мазки ее желания растеклись по внутренней части бедер.

– Охуенная у меня девочка, – голод в моем голосе уже слишком очевидный.

Она хнычет.

– Тай…

Нагибаюсь, провожу языком вдоль позвоночника от крестца вверх. Она вздрагивает, дыхание сбивается. Прикусываю ее плечо. Ладонь – на шею, губы – к уху. Она вздрагивает от этих касаний, хотя они почти не пошлые. Хочет повернуть голову, выпросить поцелуй, но моя ладонь не дает этого сделать. Пальцы крепче обхватывают шею, в руку бьется ее охренительно частый пульс.

– Хочу тебя отодрать, Барби. Чтобы завтра встать не могла.

Опускаюсь перед ее задницей на корточки. Развожу ее сильнее и… целую.

Можно было бы нежнее и мягче, но тупо хочется грубо.

От моего языка ее потряхивает. Вытягивается на носках, но когда понимает, что я в ответ не потянусь – возвращается, хнычет, насаживается сама.

Насасываю, облизываю, втираю слюну в клитор.

Крис трясет. Колени подкашиваются. Я крепко держу ее за бедра, заставляя стоять, даже когда тело уже полностью ее подвело.

Вхожу в нее языком, глубже, до крика откуда-то сверху. Во рту как-то по дурному остро вспыхивает вкус моей капризной принцесски. Голову немного ведет, контроль, на хуй, тает буквально за считанные секунды.

Поворачиваю ее к себе – одним рывком. Дергаю вверх, она тут же обхватывает меня ногами, набрасывается на мой рот. Жадно вылизывает свой собственный вкус и все еще протестующе хнычет, и долбит пятками в поясницу, потому что я остановился уже когда она была почти готова кончить.

– Ты просто чертов невыносимый мудак, – капризничает и дергает меня за волосы, пока несу ее в спальню.

– Может быть, ты просто недостаточно хорошо просишь? – подыгрываю.

– А вот и первый красный флаг. – Вытягивается, когда бросаю ее на кровать.

До нее мы в прошлый раз так и не дошли.

Достаю из заднего кармана презерватив, зажимаю в зубах, расстегиваю ремень, с которым она так и не справилась.

Ширинку вниз, спускаю джинсы по бедрам вместе с боксерами.

Провожу ладонью по стволу, потому что она смотрит и картинка заставляет ее сначала плотно сжать колени, а потом – с пошлым вызовом их развести. Вид текущей по ее складкам влаги подталкивает забить хуй на деликатность.

Она часто дышит, наблюдая, как раскатываю латекс.

Вздыхает тяжелее, когда сажусь между ее раскинутыми ногами, забрасываю их себе на бедра. Сгребаю в кулак тонкие женские запястья, заламываю их ей за голову, растягивая, как добычу.

Пальцами снова щелкаю по железной игрушке в ее груди.

Картинки перед глазами просто пиздец, и все это очень хочется с ней сделать, потому что прямо выпрашивает – скулит и ерзает задницей у меня на коленях, пытаясь насадиться на член.

Беру себя в кулак, направляю в нее, довольно лыблюсь, как она замирает, совершая волнообразные движения.

Вхожу в нее осторожнее, чем хотел бы, но все равно резко.

Барби стонет, запрокидывает голову. Ее горло натягивается от крика.

Двигаюсь жестче, сразу сильнее, чем раньше.

Она выгибается, дышит с шумом. Почти сразу где-то там, на грани. А я только начинаю.

Ее грудь подпрыгивает в такт моим ритмичным толкам.

Стон становится гортанным, просящим, но я все равно не срываюсь.

Я управляю. Так, как она хочет. Так, как сам хочу.

Добиваю – целую грудь, перекатываю язык по железке в ее соске. Почти выхожу – и снова в нее, так остро, что чувствую свой член в ней как будто даже через кожу.

Барби выгибается всем телом. Делает «мостик».

Толкает сосок глубже мне в рот, пока мой член вколачивает в нее оргазм.

Кричит и бьется подо мной. Беспомощно дергает руками, пытаясь вырваться из моей хватки.

Плевать.

Теперь я забираю свое. Забираю все, что у нее еще осталось.

Двигаюсь с напором, бьюсь в нее бедрами. Вхожу резко, глубоко. Ее охуенное вспотевшее тело шлепается об мое, сочится соками, скользит. Громко. Мокро. Так пошло, что мне почти сразу хочется выебать ее еще раз. Без пит-стопов на «покурить».

Меня рвет – снизу вверх, по позвоночнику. Темное и болезненно-острое, блядски приятное. Контроль держать все тяжелее, но я стараюсь, даже когда чувствую, как сперма толчками выплескивается в презерватив. И хочется натянуть свою гламурную принцесску по самые яйца.

Несколько секунд еще удерживаю себя на руках. Впитываю ее максимально затраханый вид и запах нашего секса. И только потом падаю на спину и утаскиваю ее с собой, не выпуская изнутри. Крис блаженно стонет, но заползает сверху, вжимается в меня как будто идеально созданная под каждый изгиб, целует. Трогает мои зубы языком, хрипло изображает что-то похожее на смех.

– Проверяю, не отросли ли у тебя клыки, – как будто тоже чувствует, что я такое внутри и когда без тормозов.

Я подыгрываю – тоже пробую свои зубы языком, а потом притягиваю Барби за затылок, чтобы проверить ее рот. Она лижет меня как ненормальная.

– Ваш язык мне оргазм должен, Вадим Александрович, – забирается сверху, сама стягивает презерватив, завязывает и бросает на прикроватную тумбу.

– Твой рот мне тоже, – опускаю пальцы ей на клитор, надавливая.

Она обхватывает мой член ладонями, совершенно ничего не стесняясь и даже почти не краснея. Облизывает губы.

– Исключительно, блядь, связанным, Тай. И с предохранителями.

Хотя по глазам вижу – она только и мечтает, чтобы без.

Глава двадцать шестая: Барби

– Крис… Просыпайся, коза…

Я чувствую его шепот у виска. Теплое дыхание касается кожи именно там, где как будто находится генератор моих самых потайных мыслей. И приводит в действие, потому что руки поднимаются сами собой, как будто во мне, как в том сериале про пост-апокалипсис, завелся мозговой гриб, и я превратилась в его марионетку.

Или в Авдеевскую?

Обнимаю его за шею. С закрытыми глазами.

Тянусь бесстыже голым, насквозь пропитанным им телом. Как будто если меня сейчас разрезать, изнутри выльется он.

Сколько раз мы занялись сексом после того, как роскошные розы и очаровательных шоко-бомбы полетели на пол, а мои мысли – в стратосферу? Миллиард как будто.

– Который час? – ощущаю себя подвешенной в невесомости.

– Почти одиннадцать, Крис.

Вадим мягко разжимает мои пальцы, снимает их со своих плеч и возвращает обратно в постель. Я капризно хнычу и нарочно сбрасываю одеяло, которым он пытается меня укрыть. Смотрю на него полусонными глазами – уже одетого, собранного, Мистера «Контроль меня боится».

Он меня затрахал до отключки.

Снял с меня все – даже охранные функции.

Я потеряла бдительность. Непозволительно сильно расслабилась.

– Останься, – бормочу непослушными губами, на которых еще остался его вкус.

Мне так хорошо, что страшно до дрожи.

– Не могу, Крис.

Я знаю, что не можешь и ты сразу предупредил, но мне надо.

Смотрю, как он проводит ладонями по волосам, пытаясь привести их в порядок после того, как в них похозяйничали, и не раз, мои пальцы. Я сжимаю ладонь, пытаясь вспомнить, как это – тянуть его жесткие темные пряди, одновременно теплые и немного влажные от пота.

Наверное, нужно что-то сказать, прежде чем он уйдет.

Но у меня в груди пусто, потому что он выдрал не только меня, но и мою душу.

И наполнить эту дыру, в которой сквозит, можно только одним способом, который я моментально вышвыриваю из головы.

Отворачиваюсь, вяло «провожаю» его своим фирменным жестом – средним пальцем: «Ну и пошел ты, ну и вали!» – но без слов.

Слышу негромкий смех.

Как постель рядом проседает под весом его тела.

Дыхание около моего виска – снова как нарочно прицельно туда, где сразу получает несанкционированный доступ ко всем моим мыслям. Мои легкие наполняются его сумасшедше сексуальным запахом.

Его Грёбаное Величество прикусывает мое ухо, игриво тянет, выталкивая из меня силы на еще один заход, хотя, клянусь, я уже ни рук, ни ног не чувствую.

И… уходит.

Я не иду его провожать.

Только слышу удаляющиеся шаги, лязг дверных замков.

Не двигаюсь. Лежу. Смотрю в потолок. Дышу. Наверное, но это не точно, потому что после его ухода вакуум вокруг меня начинает стремительно сжигать кислород.

Надо оставаться. Быть взрослой. Не ломаться.

Это просто секс, Крис. Охуенный, волшебный, грязный, пошлый, откровенный…

Наш.

В груди начинает вибрировать. Тонко, сдавленно, будто внутренности включили режим тревоги.

Я считаю до десяти. Потом до двадцати.

Потом выдыхаю, срываюсь с кровати, запутавшись в одеяле и, не думая, бегу к двери.

Босиком по полу. Распахиваю дверь. Выпрыгиваю в коридор, кутаясь в ткань, как в последнюю защиту от самой себя.

Будь там, пожалуйста. Я просто дотронусь, богом клянусь, и потом сразу дам тебе уйти!

Пусто.

Лифт уехал.

Его уже нет.

Мозг кричит: забеги обратно, останься, притворись, что не сломана…

Я стою, обняв себя руками, не чувствуя тела. Только звон в голове.

Это осознание, что я больше не контролирую вообще ничего. Даже себя.

Мне так страшно, господи.

Страшно до боли в деснах.

До звона в ушах. Как будто – и зачем мне руки, если тебя в них нет?

Что-то скользит по ногам, впивается в ступни. Я не сразу понимаю, что это – сначала опускаю расфокусированный взгляд. Это розы, которые он привез, подарил, бросил. Которые я капризно выпросила, но даже не взяла в руки. Которые могли бы покорить абсолютно любое женское сердце, а я беспощадно топчу их ногами, превращая прекрасные бутоны в развалившееся месиво.

Я же не тупая ванильная девочка.

Я не слабачка.

Я не должна вот так бездумно сгореть.

Но я, кажется, уже горю.

И когда возвращаюсь в спальню – от одного вида смятой постели становится физически больно. Так сильно, что я на мгновение хочется остановить сердце, запретить ему гонять по венам эту агонию.

Я сползаю по стене, зарываясь в одеяло словно в кокон, до самого кончика носа.

Хочется не воздуха – а чтобы никто, никогда больше не нашел.

Стук сердца отдается в ушах, как будто по голове кто-то бьет изнутри. Бах. Бах. Бах. Бах.

Не понимаю, откуда берется дрожь. Меня колотит так сильно, что невозможно остановиться, и кажется – именно я становлюсь эпицентром смертельно землетрясения. Еще немного – и пол великолепной Авдеевской квартиры пойдет трещинами, бетон вздыбится тяжелыми осколками.

Я пробую дышать медленно. Пробую сосчитать.

Раз. Два. Три… Пальцы дрожат. Тело ломается вовнутрь, как будто та пропасть, которая образовалась после его ухода, оголодала настолько, что начала жрать саму себя.

Я уже не Крис. Я просто оболочка. Шкура. Паника в панике. Внутри нее – еще одна, поменьше, свернувшаяся клубком, но токсичная и беспощадная.

А потом – резкий образ. Непрошеный. Как вспышка – режущий по глазам.

Что-то белое. Очень яркое. Как свет, бьющий прямо в лицо. И черные тени. Два силуэта. Один стоит. Второй… корчится?

Бах. Снова бах. Но не в ушах – где-то в прошлом. Резкие, тяжелые звуки. Как будто кто-то ударил по мясу.

Голос. Женский. Визг. Писк.

Я вздрагиваю. Вскидываю голову. Одеяло падает на пол.

Что это было?

Я не понимаю. Не помню. Но знаю.

Мама?

Чувствую себя так, словно из меня только что вырвали кусок памяти и положили передо мной, как испорченную еду. Не хочешь – но сожрать все равно придется.

Поднимаюсь. Качаюсь. Дохожу до ванной.

Включаю воду. Льется ледяным градом сверху на голову, как шепот – слишком близко. Слишком громко. Я умываюсь. Снова. И снова. Уже не чувствую кожи, но мне мало. Хочется внутрь. Хочется вымыть из себя что-то.

Я смотрю на себя в зеркало. Глаза покрасневшие. Щеки в разводах. Волосы спутаны.

Опускаюсь на пол. Холодный кафель обжигает. И одновременно – дает хоть что-то ощутимое. Факт, который нельзя вытеснить. Холодно. Значит, жива.

Сижу, прислонившись к ванне. Обняв колени. Все еще дрожу.

Но дрожь теперь какая-то совсем другая. Глубже. И Авдеев тут вообще не причем. Просто сегодня я стала опасно открытой. Разрешила ему пройти через все замки, хотя он бы и так прошел, потому что – это же Его Грёбаное Величество. Он не спрашивает разрешения. Не станет робко стучать в дверь – он просто делает так, чтобы все в этом мире добровольно упало ему в руки. Даже я и все мои защиты.

И там, где теперь нет ни одной целой стены – слишком много воздуха. И горького дыма.

Как будто я сейчас вообще вся из детства.

Папа.

Его руки.

Крик.

Брызги. Не воды. Красного.

Я зажимаю уши. Качаюсь взад-вперед.

Нет. Нет. Нет. Нет.

Я не хочу это вспоминать. Не хочу это помнить. Не хочу чувствовать себя десятилетней, под лестницей. С закрытыми глазами и ушами, с дурной считалкой в голове, но почему-то от нее еще страшнее: «Жил на свете человек, скрюченные ножки…»

– И гулял он целый век, – вслух, болезненно клацающими зубами, – по скрюченной дорожке.

Я вталкиваю ладони в уши, чтобы не слышать. Но все равно слышу.

Как она кричит: «Кристина, пожалуйста, Кристина, помоги мне!»

Мама?

Нет, черт. Не мама.

Я сижу на полу, на кафеле, и впервые чувствую, что я не взрослая женщина. Я ребенок. Напуганный. Одинокий.

И мне не с кем поговорить.