Текст книги "Шипы в сердце. Том первый (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

Глава сорок вторая: Барби

Вечер на калифорнийское побережье опускается не так, как в городе. Здесь нет резкой смены декораций, когда один щелчок невидимого рубильника выключает солнце и зажигает миллионы искусственных огней. Здесь все происходит медленно и плавно: небо из пронзительно-голубого становится сначала нежно-розовым, потом разливается по горизонту расплавленным золотом, и только потом, нехотя, уступает место густой, бархатной синеве, усыпанной звездами.

Лори не любит солнце, поэтому на пляж мы выбираемся только после его заката. Я не спрашиваю, почему. Возможно все дело в ее светлой коже – она такая белая, что иногда кажется почти прозрачной, добавляя ее образу резкий контраст с явно считываемой внутренней силой.

На большом, расстеленном прямо на песке пледе, возится с малышней их няня. Маша и ее зеленоглазая сестра копия – Аня, которую я мысленно окрестила «Мини-Лори», уже не хнычут, а с любопытством разглядывают погремушки. В переносном мини-холодильнике, который предусмотрительно притащил Вадим, позвякивают бутылки соком и водой, шампанское и белое американское вино – один из единичных случаев, когда оно мне действительно нравится.

Атмосфера до одури расслабленная, почти семейная. И от этого мне немного не по себе. Слишком непривычно. Слишком… хорошо.

Вадим и Шутов, тем временем, натягивают сетку для игры в пляжный волейбол. Два огромных, мощных, до неприличия красивых мужика. Оба в шортах и бессовестно топлес, босиком на песке. Я уже успела рассмотреть на смуглой коже мужа Лори татуировку вдоль по граду – от солнечного сплетения и чуть ниже: надпись рукописным почерком: «Собственность Валерии Шутовой». Я почти уверена, что эта надпись была сделала ее собственной рукой и перенесена чернилами на кожу именно в таком виде. Я заметила, что татуировка перекрывает какой-то шрам, от чего он – могу только догадываться, но лезть с расспросами не приходит даже в мою не слишком сейчас соображающую голову. Это не единственная татуировка на теле Шутова – есть еще три отпечатка детских ступней справа на ребрах. Две совсем крошечные, явно принадлежащие их с Лори близняшкам. Третья, самая верхняя, заметно больше. Это отпечаток дочери Вадима? Еще один вопрос, который я тоже не рискнула бы задать даже под пытками.

Я сижу в шезлонге, поджав под себя ноги, и делаю вид, что увлеченно разглядываю океан, а сама украдкой пялюсь на них. На то, как напрягаются мышцы на их спинах, когда они вбивают в песок. На то, как они смеются, перебрасываясь едкими, но беззлобными шутками. Между ними какой-то особенный вайб (не люблю это модное словечко, но в данном случае оно подходит просто идеально). Они явно не из тех друзей, которые тусят вместе на каждый праздник, но я почти уверена – несмотря на иронию и язвительность, вытянут друг друга из любой херни.

У меня внутри что-то неприятно колет. Зависть? У меня никогда не было такого друга, а у Вадима – целых два.

– Отличный вид, да? – слышу голос Лори, когда она заканчивает наносить солнцезащитный крем. С солнцем она явно абсолютно на «вы».

– Я уже жалею, что не прихватила наличку – парни явно заслуживают парочку баксов в трусы, – ляпаю первое, что приходит в голову.

– Я вообще-то про вид на океан, – говорит Лори.

Блядь.

Я открываю – и молча закрываю рот. И когда кажется, что она вот-вот выльет на меня парочку «ласковых» за то, что я пялюсь на ее мужа – громко смеется.

– Я шучу, Кристина, – качает головой. – Какой к черту океан, когда тут такая тестостероновая скважина!

– Боже, а я уже почти покаялась, – пытаюсь отшутиться, хотя на долю секунду правда поверила, что она может выцарапать мне глаза.

Агрессивной, а тем более неадекватной, она явно не выглядит. Она выглядит как женщина, которая точно не стала бы загораживать своего мужика от двух наглых американок в метро. Потому что она в нем уверена. А я почему не уверена, если Вадим не дает повода? Почему в голове все время зудит, как заевший код: «Ты недостаточно хорошая девочка»?

– Ну что, лентяйки, готовы потрясти задницами? – кричит Шутов, подбрасывая в воздух волейбольный мяч. Его белобрысая голова в свете зажженных на террасе фонарей кажется почти платиновой. – Играем парами или девочки против мальчиков?

– Мечтай, Шутов! – отзывается Лори, поднимаясь с соседнего шезлонга. – Против женской команды у вас вообще никаких шансов

Она тоже в шортах и короткой майке, встает, потягивается, уделяет пару минут дочкам, которые встречают ее внимание громким смехом. Эти белобрысые колобки вообще, кажется, смеются все время. Честно говоря, у меня были опасения, что два младенца в доме явно зададут нам всем жару, но они просто, блин, какие-то идеальные дети – спокойные, смешные, всегда за любую движуху, лишь бы с горой погремушек.

– Так что, исключительно во избежание вашего позорного мужицкого разгрома, – говорит Лори, пока идет к мужу, и я снова залипаю взглядом на ее татуированные руки, – предлагаю играть парами.

Я смеюсь немного нервно, потому что в волейбол играла последний раз еще школе, и то – в основном стоя в углу, молясь, чтобы мяч до меня не долетел.

Выбираюсь из шезлонга, ставлю бутылку с водой на песок, расправляю складки спортивного платья со скрытыми шортами. Наряд, прямо говоря, не совсем в тему, но когда я устраивала шопинг в Нью-Йорке, у меня как-то совсем вылетело из головы, что из холода и снега мы перенесемся в жару и пальмы, и это платье – чуть ли не единственная летняя вещь из тех, что я взяла из дому. Не считая купальника, в котором сейчас все-таки будет немного прохладно.

– Я играю как бревно, – говорю себе под нос, становясь на сторону Вадима. – Заранее прошу прощения за этот кринж.

– Эй, я вообще-то тоже в твоей команде, коза, – напоминает Авдеев, подходя ко мне и легко щелкая по носу. – Не сдавайся заранее.

Мы разбиваем первый «мяч».

Он летит так высоко над сеткой, что в первую секунду вместо мысли о том, куда бежать и как его отбить, я просто приставляю ладонь козырьком ко лбу и пытаюсь высмотреть его где-то, блин, как будто вообще за облаками. Вадим успевает отбить, но я даже не понимаю, как он в принципе это делает, если до сих пор в упор не вижу этот проклятый мяч.

После парочки разгромных раундов не в нашу пользу, я готова извиниться и «выбыть по собственному», потому что, очевидно, с семьей Шутовых Вадим в одиночку не справится. Они двигаются, как единый, идеально отлаженный механизм. Он знает, куда она побежит, еще до того, как она сама это поймет. Она принимает его подачу так, будто у них телепатическая связь.

А я просто мечусь по своей половине поля, как курица с отрубленной головой, и в основном – уворачиваюсь от мяча, с редкими косыми попытками его отбить. Не получается вообще никак.

– С такой криворукой слепой напарницей у тебя вообще нет шансов, – говорю со вздохом, когда пропускаю подачу от Вадима и он становится рядом, поднимает мяч с песка и прокручивает его в ладони. – Я думаю, с няней Шутовых у тебя и то больше шансов хотя бы не продуть впустую.

Он просто треплет меня по голову – и делает отличную высокую подачу.

Шутовы снова блестяще ее разыгрывают, а я снова вместо того, чтобы попытаться отбить удар, просто стараюсь не получить этим долбанным мячом по лицу.

Игра превращается в фарс. Вадиму приходится отдуваться за двоих, носиться по всему полю, пока я грациозно изображаю из себя элемент пляжного декора. После очередной моей «изящной» попытки отбить мяч пяткой, я жду взрыв хохота, но вместо этого слышу одобряющие хлопки Лори, шутку ее мужа о том, что вот именно так и происходят все его гениальные открытия – когда он делает то, что работать не должно, но оно почему-то, блядь, работает.

А Вадим каждый раз отдает мне мяч с немой поддержкой во взгляде.

Дает мне шанс – снова и снова, и снова.

Мне кажется, счет уже давно никто не ведет – очевидно, что мы проигрываем, но такое чувство, что заморачиваюсь по этому поводу только я.

В какой-то момент, после особенно сильной подачи Шутова, мяч летит с бешенной скоростью, кажется, прямо мне в голову.

Я даже успеваю его заметить, кажется, за секунду до неизбежного столкновения, но понимаю, что среагировать все равно не успею.

Просто зажмуриваюсь, готовясь к удару.

Но… ничего не происходит. Вместо этого я чувствую внезапно выросшую перед собой стену. Распахиваю глаза – и вижу закрывающего меня собой Вадима. Мяч глухо ударяется об его спину и отскакивает в сторону. Он просто закрыл меня, приняв удар.

Понятное дело, что это просто мяч, а не что-то смертельно опасное.

Что на Авдееве от него, скорее всего, даже синяка не останется.

Но у меня предательски и слишком быстро начинает щипать в носу. Я пытаюсь отстраниться, чтобы «грациозно» не растереть по его плечу свои сопли, но путаюсь в ногах и заваливаюсь назад без шанса противостоять силе притяжения. Вытягиваю руку, хватаюсь за Вадима – и мы падаем вместе.

Я – на мягкий теплый песок, он – сверху, но успевает выставить руку, чтобы не раздавить меня своим весом. Дыхание Вадима опаляет мою щеку, его сердце колотится так громко, что я слышу каждый удар.

– Все в порядке, Барби? – его голос обеспокоенный и чуть хриплый. – Не ушиблась?

Я мотаю головой, не в силах произнести ни слова. Просто смотрю в синие глаза, в которых сейчас нет ни насмешки, ни иронии. Только беспокойство. Настоящее, неподдельное.

– Все… нормально, – говорю я, наконец обретая голос. – Если ты вдруг захочешь заменить меня силиконовой куклой – считай, у тебя уже есть слепок.

Намекаю на свою вдавленную в песок тушку, а сама мысленно молюсь, чтобы он не вздумал ответить чем-то в таком же духе. Почему-то именно сейчас даже безобидная шутка о замене меня кем-то другим, кажется, размажет меня до костей. А может – и вместе с ним тоже.

– Черт, Крис, прости, я не рассчитал, – краем глаза замечаю за плечом Вадима встревоженное лицо Шутова.

– Ты в порядке? – Лори я не вижу, но слышу ее голос.

– Да, – шмыгаю носом, – пострадала только моя гордость.

Вадим поднимается, помогает мне встать. Отряхивает песок с моей одежды и волос. Его руки сильные, но прикосновения – на удивление осторожные. Он снова гладит меня по голове, как маленькую.

Улыбается.

И размазывает босой пяткой мой отпечаток в песке.

Игра начинается снова, но в какой-то момент мужчины увлекаются. Забывают про нас, про команды, про счет. Они просто перебрасывают мяч друг другу, отрабатывая пасы, делая какие-то сложные комбинации. Первое время мы с Лори еще пытаемся изображать бурную деятельность, но потом просто отходит к сетке и пару минут пялимся на этих здоровенных лосей. В том, как они носятся по песку и безупречно разыгрывают мяч, есть что-то завораживающее. Они похожи на двух хищников, играющих друг с другом – равных по силе и упрямству.

– Кажется, в ближайшее время мяч в атмосферу уже не вернется, – смеется Лори, кивая на увлеченных игрой мужчин. Ее голос вырывает меня из ступора.

Мы возвращаемся к шезлонгам. Пока Лори играет с детьми, я наливаю нам шампанское в бокалы. Мы растягиваемся в шезлонгах, пьем, а я вспоминаю, как Вадим растер проклятый след на песке и делаю вид, что совсем не растеклась от эмоций, а это просто пузырьки шампанского щекочут нос.

– И… как оно? – я киваю в сторону пледа, где весело агукают увлеченные погремушками близняшками.

– Воспитывать? Выносить? Родить?

– Боже, мне страшно от одного слова «выносить», – чувствую себя очень неловко из-за того, что не могу найти правильные слова в поддержку ее подвига. Хотя, справедливости ради, на упоротую мамашу она точно не похожа.

– Ну, наверное, примерно так же как и выносить одного, только в какой-то момент без помощи мужа сложно даже с унитаза встать, – смеется Лори, совершенно не комплексуя. Она просто чудесная – море обаяния, не натужного и ванильного, а абсолютно живого. – Димка пошел со мной на роды, и дочек на руки первым взял он. Ты бы видела лицо этого чертушки в тот момент, когда ему вручили два орущих комка. Он как будто вдруг понял, что это немного посложнее чем его самый гениальный БОТ.

Я держу замечание о том, что мужчина на родах – это очень… смело.

Я по-прежнему не думаю о детях и обо всем этом, потому что любая перспектива растянуться до размеров глобуса пугает меня до усрачки, но даже гипотетически, если представить… Я бы никогда-никогда не хотела, чтобы Вадим видел меня мокрой, красной, орущей и растрепанной. В лучшем случае через сутки, когда я уже приду в себя, нанесу макияж сделаю прическу и буду встречать его на больничной кофе в суперкрасивом белом пеньюаре.

Я легонько мотаю головой, выбрасывая оттуда всю эту чушь.

Боже, какой пеньюар, какие роды? Даже если отбросить в сторону все прочие нюансы – Авдеев не может иметь детей. У меня нет повода сомневаться в правдивости его слов – сложно представить, чтобы взрослый мужик без козьих какашек в голове, придумал про себя такое.

– Ты в отличной форме, – понимаю, что разговоры о детях и будущем триггерят какие-то мои личные страхи и к горлу снова подкатывает тошнота, спешу переключить тему. – После близнецов… боже, я бы сдохла за такое тело.

Ни капли не вру.

У нее просто идеальные пропорции – может быть, не такая выдающая пятая точка и грудь как у меня, но тело мускулистое, поджарое, с ярко выраженным рельефом на животе. Не классическими кубиками, но явно более острыми очертаниями, чем у меня. Я не жалуюсь и не комплексую, я всегда была абсолютно довольна своим телом. Но, блин, мое тело не выносило одновременно двух детей! А как бы выглядела я? Осталась бы моя задница такой же упругой? А грудь – не обвисла бы? Она у меня больше, чем у Лори – это видно невооруженным взглядом, значит, наверное…

– Ты сейчас так деликатно не заметила мои растяжки на жопе, – посмеивается Лори, без единого намека на кокетство или жеманство.

– Правда не заметила.

– А они есть, – она пьет шампанское, переводит взгляд с детей на мужа. А он, как будто чувствует – моментально поворачивает голову, и что-то говорит одними губами, пока раскручивает мяч на пальце, словно настоящий профессиональный игрок. – Хотела сделать лазерную коррекцию – они вроде не очень глубокие и светлые, но знаешь… Просто немного напрягало. А потом Шутов сказал, что они ему нравятся.

Я удивленно моргаю.

– Нравится? Растяжки?

– Ага, – Лори кивает, и нарочно снова подносит бокал к губам, как будто хочет скрыть слишком интимное тепло на губах. – Сказал, что это тело выносило его детей, а значит, оно уже по определению самое лучшее и самое красивое в мире. Что каждая эта полоска – это напоминание о том, как я была сильной. И ему абсолютно плевать на все эти глянцевые стандарты. Он любит меня. Такую.

Она говорит это так просто, так… обыденно, как будто рассказывает о погоде. А у меня в груди что-то обрывается. С грохотом летит в пропасть.

Я вспоминаю как сильно всегда старалась – кажется, еще с детства, потому что в голове зудело: «Нужно быть красивой девочкой, нужно быть безупречной». Что все двадцать пять лет своей жизни я только то и делаю, что пытаюсь достичь какого-то идеального идеала, потому что… Я даже не знаю, почему. Чтобы все те мужики, которые пялились на меня как на мясо, вдруг рассмотрели во мне – человека? Или чтобы Вадим увидел, что я не просто красивая куколка?

А кто ты, Кристина? Сама хоть знаешь?

Эти неуютные мысли я тоже отчаянно быстро выталкиваю из головы. Что за вечер сегодня такой – я буквально чувствую себя слепой и глухой танцовщицей на минном поле.

Лори, наверное, тоже улавливает мою нервозность – или все это буквально написано у меня на лице – но больше не форсирует никакие разговоры. Мы просто лежим в своих шезлонгах и «лапаем» глазами своих мужиков.

И я вдруг понимаю, чего мне хочется на самом деле.

Но эта мысль, хоть в ней нет ничего страшного, делает невыносимо больно.

Глава сорок третья: Барби

Я просыпаюсь не от будильника (после приезда в Калифорнию, я его просто выключила) и не от солнечного света, который настойчиво пробивается сквозь щели в жалюзи.

Я просыпаюсь от тишины. От того, что рядом со мной, на его половине этой огромной, как аэродром, кровати – пусто. Холодно. И это ощущение пустоты моментально выдергивает меня из сладкой, тягучей неги, в которой я пребывала, кажется, всю ночь.

Сердце делает испуганный кульбит. Вадим ушел? Опять?

Я резко сажусь, одеяло сползает, обнажая мое голое тело. В комнате прохладно.

Переворачиваюсь на другой бок, утыкаясь носом в его подушку, пытаясь вдохнуть его запах, удержать его в себе. Пахнет им. И мной. И нашими вчерашним ленивыми обнимашками перед сном. Это немного успокаивает.

Я переворачиваюсь на другой бок, подтягиваю под себя подушку Вадима, зарываюсь в нее носом, вдыхаю, пытаясь снова поймать ускользающий сладкий сон. Кручу в памяти весь вчерашний вечер – мы еще какое-то время посидели все вчетвером, потом Шутовы ушли укладывать детей спать, а мы с Вадимом просидели на пляже еще примерно час. Даже ни о чем особо не разговаривали – просто он сидел на песке, а я потихоньку перебралась к нему, прижалась спиной к груди и наслаждалась тем, как по-особенному вкусно стал звучать прибой. Потом мы вернулись в дом, вместе сходили в душ, но там просто мыли друг друга, смеялись и строили смешные прически из волос – в основном, конечно, это было мое почти сто процентное издевательство над ним.

А потом упали в кровать… и тоже просто лежали в обнимку, и я даже не знаю, кто в итоге вырубился первым.

У нас уже два дня не было секса. Мне странно и страшно об этом думать. Потому что… разе не для этого он взял меня с собой? Чтобы я «делала» ему настроение и правильный эмоциональный фон для красивого американского отпуска мечты? Но раздраженным или заскучавшим мое Грёбаное Величество точно не выглядит. Он как будто наоборот… мягче? Мне хочется верить, что его случайные касания, поглаживания меня во сне, если я вздрагиваю от кошмаров – это все-таки реальность, а не мелочи, которые раздувает мое влюбленное воображение.

Я переворачиваюсь еще раз, закрываю глаза в надежде вырвать еще хотя бы полчаса сна, и в это время дверь комнаты открывается.

В проеме появляется Вадим.

И у меня перехватывает дыхание так резко, что я едва успеваю подтянуть ко рту одеяло и неуклюже замаскировать стон. Воздух застревает где-то в легких, и я просто лежу и пялюсь на него, как последняя идиотка, притворяясь спящей.

Он явно с пробежки. На нем только короткие спортивные шорты, носки и кроссовки. Сверху – ничего. Его тело – загоревшее, здоровущее, адски мощное, сейчас выглядит еще более совершенным. Он мокрый от пота, каждая мышца, каждый рельефный кубик на животе – как будто высечены из камня. За пояс шорт небрежно заткнуто маленькое полотенце, на голове – бейсболка, поверх которой надеты наушники. В руке – бутылка с водой. Вадим на секунду замирает, тяжело дыша, его грудь вздымается в такт дыханию, и я даже отсюда слышу, как вкусно от него пахнет океаном, солью и первобытной, животной энергией.

Он такой красивый, мамочки.

Не просто красивый.

Он, блядь, как обложка какого-то очень дорогого глянцевого журнала. Как ожившая порно-фантазия.

Авдеев замечает, что я смотрю. Я это чувствую. Но он не подает виду. Спокойно стягивает с головы наушники, бейсболку, бросает их на кресло. Проводит рукой по мокрым волосам. Подходит к кровати. А я зачем-то замираю, боясь даже вдохнуть.

– Долго еще будешь притворяться, Барби? – Его голос – хриплый, низкий, немножко рваный, немножко – игривый.

Я медленно открываю глаза.

– А ты долго собираешься расхаживать по дому в таком… непотребном виде? – ворчу, заворачиваясь в одеяло как в кокон, хотя на самом деле мне хочется сбросить его полностью, сорвать с этого мужика его шорты и…

Вадим усмехается. Садится на край кровати, и она немного прогибается под его весом.

– Прости, коза, – наклоняется, мажет губами по моим губа. Они у него соленые и теплые, приятно жесткие. – Не хотел тебя будить. Но ты так мило сопела, что не удержался.

– Я не сопела, – фыркаю я, хотя прекрасно знаю, что сопела. И, возможно, даже пускала слюни на эти дорогущее наволочки. Ну или на его плечо. – И вообще, не помню, чтобы разрешала тебе бегать топлес за пределами нашей спальни. А вдруг бы тебя увидела няня?

– Няня? – Он изгибает бровь, и в его глазах пляшут черти. – Ей лет пятьдесят, Крис.

– Бабка-ягодка опять!

– Может, еще и к Шутову меня приревнуешь, коза? – уже откровенно насмехается он.

– Ты просто невыносим, Авдеев: вместо того, чтобы сказать «конечно, женщина, сделаю как ты хочешь» – начинаются какие-то беспонтовые бла-бла-бла… – Я отворачиваюсь, пряча улыбку.

Мне нравится. Чертовски нравится вот так с ним болтать. Легко. Просто.

Без напряжения, без игр, без масок. Без страха сказать что-то не то.

Когда не нужно каждую фразу поворачивать в плоскость секса, потому что мы с ним – только про это. Но когда так, как сейчас – кажется, что нет, не только.

Вадим ложится рядом, прямо поверх одеяла. Притягивает меня к себе, обнимает прямо так – как не сопротивляющийся ворчащий кокон. Даже сквозь тонкое одеяло его тело горячее и влажное, а сердце уверенно бьется мне в спину.

– Как тебе вчерашний вечер, Крис? – Колючий подбородок упирается мне в макушку.

– Нормально, – отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал как можно более ровно. Хотя на самом деле, это был, наверное, лучший вечер в моей жизни из тех, что мы провели не_вдвоем.

– Просто «нормально»? – Он усмехается и у меня мурашки россыпью от дыхания мне в макушку. – Мне показалось, тебе понравилось.

– Вилла со своей бухтой, Тай, вряд ли может не понравиться хотя бы одному живому существу на планете.

– Значит, дом тебе понравился? – его голос становится серьезнее.

Я замираю. К чему эти вопросы?

– Здесь… хорошо, – говорю после заминки. – Тихо. Спокойно. И океан.

– Хм-м-м, – задумчиво тянет Вадим, молчит несколько секунд, а потом продолжает: – Я подумал – может, ты приедешь сюда как-нибудь? На пару недель. Одна. Без меня. Отдохнешь. Осмотришься. Переделаешь что-то как тебе хочется. С дизайнером или с двумя, как захочешь. Здесь немного пустовато, согласись.

Я медленно перестаю дышать.

Перевариваю услышанное, мысленно одергиваясь, когда тянет повторить, чтобы убедиться, что у меня не случится приступ галлюцинаций.

Он предлагает мне… что? Заняться его домом? Вдохнуть в него жизнь? Стать его… хозяйкой?

Секундную вспышку радости моментально гасит холодная и липкая паника.

Я не могу, господи.

Нет. Нет. Нет.

Это слишком. Слишком… по-настоящему.

Я не готова. Я не могу. У меня нет на это права.

Я же просто… обманщица.

Я не могу просто так взять и сделать вид, что у нас с ним гнездование, блядь! Заказывать мебель, менять цвет стен и покупать дизайнерские полки, пока в моем телефоне существует «Марина-ноготочки».

Почему-то становится дико смешно от мысли, что если вдруг он возьмет меня замуж, это никогда не будет настоящим браком – потому что я не Кристина Барр.

Я – Кристина Таранова!

– Тай, я… – Пытаюсь что-то сказать, но слова застревают в горле. Сажусь, мягко, но настойчиво выкручиваюсь из его рук и дергаю плечом в том месте, где до сих пор ощущается отпечаток его тепла. Пытаюсь свести все к шутке, выпаливаю я, первое, что приходит в голову, хотя голос звучит чужим, натянутым: – У меня работа и очень строгий начальник! Он меня в отпуск не отпустит! Особенно на две недели.

Я вижу, как меняется его лицо. В синих глазах гаснет это тепло, уступая место знакомой, чуть насмешливой иронии. Он все понял, потому что давно считывает, как сто раз перелистанную книгу. Понял, что я испугалась. Что я сбежала.

Вадим поднимается с кровати. Медленно, но как хищник, который дал своей жертве ложную надежду на то, что она может еще какое-то время безболезненно подергаться на свободе.

– Начальник у тебя, Барби, действительно мудак, – растягивает слова тем самым, Авдеевским фирменным тоном – немного контролирующим, чуть насмешливым. – И, боюсь, его самодурство на работе – не самое страшное, что тебе светит.

Я нервно облизываю губы. Пальцы слабеют, а проклятое покрывало внезапно становится слишком скользким и буквально сползает вниз по груди.

Синий взгляд ползет вниз от моих губ – по шее, груди, животу.

Вынуждает колени разъехаться.

– Потому что он собирается так тебя выебать, что ты еще неделю ходить нормально не сможешь.

И прежде, чем я успеваю что-либо ответить, он просто подхватывает меня на руки, перекидывает через плечо, как мешок с картошкой, и тащит в душ.

– Авдеев, ты охуел?! – кричу я, колотя его кулаками по широкой, мускулистой спине. – Верни меня в кровать, немедленно!

Но он только смеется. Этим своим низким, гортанным, сводящим с ума смехом.

– Сначала душ, Барби, – говорит он, толкая дверь ванной. – И наказание. Очень долгое. И очень приятное. Для меня.

– Эгоист херов, – делаю вид, что ворчу, хотя понимаю, что уже попала.

Окончательно. Бесповоротно.

– Не самая лучшая тактика выпрашивания оргазма, – прищелкивает языком, и буквально взрывается издевательским смехом, когда я обрушиваю на его спину новую порцию ударов.

Из душа мы выходим примерно через полчаса, а может и позже.

Ну как выходим – Вадим выносит меня на руках, в состоянии заёбаной тряпочки. И в данном случае «заёбаной» – это комплимент его какой-то просто звериной неутомимости. Не знаю, шутил он или нет, когда говорил, что выколачивает из меня те обидные слова сомнения в его потенции, но, если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, в тот ужин, я бы дала себе подзатыльник за секунду до того, как ляпну эту глупость.

Я лежу на простынях – голая, мокрая, с растрепанными мокрыми волосами и наблюдаю за тем, как он натягивает шорты. И футболку – на этом факте я почему-то с облегчением выдыхаю. Не знаю, откуда это дурное собственничество – после вчерашнего вечера в компании Шутовых, у меня ноль сомнений в том, что между ним и Лори ничего нет. Но, возможно, когда-то было – я стараюсь пока не думать об этом. Но мне нравится, что Вадим не будет расхаживать топлес перед другими женскими глазами. Даже если одни из них принадлежат бесконечно влюбленной в другого мужика женщине, а другие – пятидесятилетней няне.

– Вставай, лентяйка, – Авдеев тянет меня за пятку, не давая мне снова закуклиться в одеяло. – Завтракать пора.

– Не хочу, – хватаюсь за подушку, но Вадим тащит меня вместе с ней, переворачивает на спину, рывком ставит на ноги, напяливая свою футболку как на маленькую.

Мне так приятно, что приходится закусить губу, чтобы не стонать. И глаза закрыть – чтобы не разреветься от чего-то сладкого в груди. Это просто эндорфины, конечно. И дофамин, и окситоцин, да. Он же меня только что выебал как дурной дважды за полчаса – конечно, мой организм поймал гормональный кайф, тут вообще без вариантов.

На языке крутится «Предложи мне снова сюда приехать…», но я молчу.

Это слишком близко, Кристина. Не заигрывайся.

Хотя, кого я предупреждаю? Зачем, если поздно уже со всех сторон?

Мы спускаемся на кухню, и я чувствую себя до неприличия домашней в его футболке, которая мне, как обычно, примерно по размеру платья.

Вадим сразу занимает место у плиты. Босиком, шортах, которые минуту назад выглядели приличными, а сейчас как-то слишком бесстыдно обтягивают его идеальную задницу. Он что-то колдует со сковородкой, и по кухне разносится умопомрачительный аромат жареного бекона и чего-то еще, сладковато-пряного.

– Эй, Барби, – говорит, не оборачиваясь, – может, перестанешь прожигать дыру в моей спине и поможешь? Хотя бы сделаешь вид, что умеешь держать в руках нож.

– Боюсь, если я возьму в руки нож, то первым делом проверю на прочность твою задницу, – фыркаю я, забираясь на высокий барный стул. У нас уже сложилась маленькая традиция – он готовит, я – пялюсь. Идеально. – И просто для протокола – я пялюсь на твою задницу. Подумываю запустить в нее зубы.

– Какие мы сегодня кровожадные. – Он отходит от плиты, достает сок из холодильника, наливает в стакан и протягивает мне. Упирается ладонями в столешницу, немного нависая сверху, пока я таращусь на его вздувшиеся мускулы.

– Просто у меня хороший аппетит, Авдеев, – язвительно отвечаю я, делаю глоток и провожу языком по губам. Проклятый мужик – он же пять минут назад меня трахнул, а мне опять… надо. – И не рассчитывай приобщить меня к готовке – у меня отличный вид из зрительного зала.

Он качает головой, отворачивается, но я все равно замечаю его улыбку в отражении стеклянной дверцы шкафа.

Я сажусь поудобнее, подпираю щеку рукой и смотрю, как уверенно он двигается на этой огромной, супермодной, супер-технологичной кухне. Как напрягаются мышцы на его спине, когда он тянется за специями. Как сосредоточенно хмурит брови, когда переворачивает на сковородке омлет. Почему-то отмечаю, что на баночки можно было бы повесить стикеры в цвет. Что не хватает полки с горшочками микрозелени, и еще – красивой деревянной подставки под вина.

Я мотаю головой, выталкиваю эти идиотские мечты «хозяюшки». Если бы Авдеев не сказал об этом утром – мне бы такое даже в голову не пришло. А теперь как будто только и думаю, как бы тут все доделать, допилить, разбавить отличный дизайн каплей милого хаоса и уюта.

Это не про вас, Кристина.

Я беру стакан, отворачиваюсь к панорамной стеклянной двери прямо на пляж.

На песке, под утренним, еще не жарким солнцем, расстелен коврик для йоги. И на нем – Шутов. Я сначала даже не узнаю его. Без этой его обычной, чуть насмешливой улыбки, без этой ауры всемогущества, он выглядит… иначе. Сосредоточенный. Сильный. Каждый мускул на его теле – как струна. Он делает растяжку, потом переходит к прессу. Движения плавные, отточенные. Рядом, на большом пледе под пляжным зонтом, возятся близняшки. Они смешно пытаются уползти в разные стороны. Шутов, не прерывая упражнений, смеясь, одной рукой ловит сначала одну, потом другую, возвращая их на место. Что-то говорит – мелкие заливаются смехом. Снова делает подход – и снова перетаскивает их на плед.

Картинка – как из рекламного ролика про идеальную семейную жизнь. Идеальный отец с идеальными детьми на фоне идеального калифорнийского пейзажа.

Вспоминаю, как ловлю Вадима за телефонными разговорами с дочерью.

Он каждый день звонит ей по видеосвязи – даже если ради этого приходится вставать посреди ночи, чтобы «сгладить» разницу во времени. Я всегда старалась уйти, исчезнуть, чтобы не мешать и не вторгаться в их личное пространство. Не хочу запачкать своим присутствием хотя бы эту часть его жизни.

Он скучает по ней. Это всего неделя (у нас вылет из Калифорнии завтра вечером), но я остро чувствую, что в отличие от меня, у которой для чувства счастья есть абсолютно все необходимое, ему остро не хватает дочери.