Текст книги "Шипы в сердце. Том первый (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)
Глава двадцать седьмая: Барби
Встретиться с Дэном все-таки приходится.
Через неделю, которую я – слава богу! – провожу без Авдеева. Сначала пару дней мы даже в офисе на сталкивались, и держали связь на редких сообщения, потом он умотал в Нидерланды – кажется, разбираться с тем транспортным хабом, который очень хотел, чтобы Его Грёбаное Величество вложил в него деньги.
Я очень по нему скучаю.
Так сильно, что утром утыкаюсь лицом в подушку и от невозможности с ним целоваться начинает болеть во рту. Как будто порезала язык, и он безобразно кровит, и ничего не в состоянии замазать эту боль – ни очередная чашка кофе, ни жутко мятная жвачка.
И меня разрывает от этого противоречия, потому что с одной стороны расстояние между нами – лучшая защита для моей души, все еще слишком оголенной после той панической атаки. Если бы он притронулся ко мне на следующий день – даже если бы просто был рядом глаза в глаза – я бы точно сдалась к чертям и во всем ему призналась. И пусть бы распял меня или что угодно. Я даже о последствиях такого поступка не думала в тот момент – хотелось просто… без игр, без фокусов… Посмотреть, насколько Мое Грёбаное Величество все еще где-то человечен внутри.
Потом иллюзия спала. Желание срывать с себя покровы – улетучилось как дым, оставив пепелище и горечь. Но легче не стало, потому что ему на смену пришла тоска. Такая сильная, что ее не получается выколачивать ни работой, ни изнуряющими тренировками, ни даже пилоном, хотя танцевальная студия всегда была моим лучшим антидепрессантом. Тоска по тому, что мне даже его сообщений с каждым днем становится катастрофически мало. И я отчаянно придумываю поводы, чтобы ему написать, стараясь придать им хотя бы капельку смысла. Потому что на самом деле хочется просто написать ему… столько гигабайт романтической чуши, что я начинаю презирать саму себя.
И очень вовремя, потому что в двери кафе, где мы с Дэном договорились увидеться, как раз появляется его рослая фигура, напоминая мне, кто я и почему из этих розовых соплей ничего не получится. Разве что красивый сопливый веночек на мою могилу – очень может быть, что вполне реальную.
– Тинка… – Дэн тянется ко мне, выдергивает со стула, словно тряпичную куклу – под руки и сразу на себя, практически отрывая носками от пола, потому что тоже высокий и здоровый.
Ну не даром же они с Авдеевым такие зашибись друзья – будь Дэн хотя бы немного меньше, рядом они бы смотрелись как клоуны в цирке.
Я старательно верчу головой и упираюсь в его грудь ладонями, избегая прямого попадания его губ – в мои. Хорошо, что наш с ним «флирт» всегда держался на вот этих «я убегаю – ты догоняешь», и сейчас в моем поведении нет ничего необычного. Хотя я чувствую себя так, словно на мне лежат все авдеевские предохранители и любое прикосновение ко мне посторонних мужских рук – удар током под кожу, по самым чувствительным местам.
Долбаный Авдеев.
Я все-таки выворачиваюсь из его рук, делаю шаг назад, хотя хочется рвануть на выход и просто раствориться в толпе. В горле снова предательски спазмирует, но я держусь, хоть и буквально на последних силах.
Он качает головой и снисходительно хмыкает. Все еще считает себя взрослее и опытнее, и поэтому позволяет мне бегать. Типа: «Ну ладно, можешь дразниться, пока я добираю свое на стороне и леплю из тебя форменную дуру». И в этом мое главное спасение – еще хотя бы какое-то время я смогу корчить из себя «нетакуську». Но этого времени с каждым днем становится все меньше. А мой гениальный план не то, что не продвинулся – он тупо улетел в минусовую степень.
– Привет, – выдавливаю из себя первой, натягивая на лицо улыбку смущенной скромняжки. Ему это нравится – моментально теряет голову.
Сегодняшняя встреча – не исключение. Красивые губы Дэна растягиваются в соблазнительную улыбку, пока он разглядывает мой вид: джинсы, ботинки, розовая шутка из искусственного меха, собранные в высокий хвост волосы. Я знаю, что ему нравится вот этот налет дерзкой девчонки, и раз уж я не могу дать ему доступ к телу, то подержу еще хотя бы какое-то время вот этой игрой: смотри, но не трогай.
Дэн садится напротив, изучает мою наполовину пустую чашку от капучино.
Когда походит официантка, просит кофе и воду – он всегда пьет именно так, чередуя попеременно.
– У тебя все хорошо? – пристально изучает мое лицо.
Нет, блядь, у меня и близко не все хорошо!
Я хреново сплю, потому что которую ночь подряд пытаюсь найти Авдеева на второй половине кровати. Потому что я могу полчаса залипать в телефон, набирая ему десятки сообщений, так ни одного и не отправив. Потому что наш последний секс буквально разорвал меня на куски, и даже спустя неделю я все еще пытаюсь собрать себя заново.
А самое хреновое, что раз Дэн все это видит – значит, я и близко к этому не близка.
– Это все из-за разницы в часовых поясах, – выдавливаю трагическое, как будто вся проблема действительно только в этом. – До сих пор никак не могу привыкнуть, открываю глаза – и не могу понять, в какой части света нахожусь и почему на часах уже шесть, если мой внутренний будильник показывает полночь.
Дэн кивает. Сильно подозрительным по этому поводу не выглядит, но я не даю себе ни секунды на расслабление. Он опасный, он с Авдеевым заодно, именно он, как я предполагаю, помогал сделать так, чтобы машины моего отца «случайно» слетела с гладкой как стекло дороги без опасных поворотов и потом «странным образом» сгорела до рамы, не оставив никаких значительных улик. Он помог мне стать Кристиной Барр, но с такой же легкостью он может вывести меня на чистую воду. Например, однажды просто распустив при Вадиме свой длинный язык.
Меня пробивает мелкая дрожь, когда я вдруг понимаю, никакой тонкой грани балансирую. Буквально как на лезвии.
Хорошо, что можно убрать руки на чашку и скрыть предательски дергающиеся пальцы.
– Как дела, Тина? – Дэн протягивает руку через стол, дотрагивается до моего запястья. Я не одергиваю руку, чтобы лишний раз его не злить и не давать повода устроить тридцатиминутную встречу в феерический разбор полетов.
Я делаю глоток кофе и ставлю чашку обратно на блюдце. Звук соприкосновения фарфора до отвращения громкий. Или это у меня в голове все слишком обострено?
Он смотрит на меня. Не жадно, как Авдеев. Он просто делает это…. долго и пристально. В этом взгляде есть что-то придирчивое, как будто он пытается понять, где на моем теле кнопка «назад».
– Ты похудела, – говорит снова, потому что ответ на свой предыдущий вопрос так и не получил. – У тебя скулы торчат, Тина. Ты нормально ешь? Да блин, ты вернулась в страну и даже ничего мне не сказала, как будто мы – чужие, на хрен, люди!
Я едва не закатываю глаза. Не потому что вопрос глупый, а потому что не могу ответить честно. Потому что не могу сказать: «Да я вообще запихиваю в себя еду через силу, раз в день, если не забуду». А еще у меня начали случаться приступы рвоты – в любое время суток, возникающие за секунды и совершенно без вариантов по сдерживанию. Я помню, что мы с Вадимом всегда предохранялись, но все равно купила тесты. Все три – отрицательные, что абсолютно логично. А запрос в чат GPT подсказал, что у меня – психосоматика, и что это не шутки, и нужна помощь специалиста.
Но это разговор точно не для Дэна.
Это разговор вообще ни для кого.
– Да нормально я, – отмахиваюсь от его слишком изучающего взгляда, изображая пофигистку – обычно я с этой ролью справляюсь просто безупречно. – Просто перелет, смена климата и ментальности, ну и сам знаешь – у меня бешеный метаболизм. Один раз хлеб с маслом – и все, уже плюс три кило.
– Ты где сейчас живешь? – напирает Дэн.
Мне страшно, что одновременно с этим вопросом он достает телефон и как будто ждет моего ответа, чтобы кого-то набрать.
– У подруги, – отвечаю быстро и спрятав глаза. – Школьная подруга, Настя. Помнишь, я тебе рассказывала?
Он чуть хмурится. Не помнит. Неважно.
– А с работой как?
– Пока так, эпизодически. Подрабатываю репетитором английского.
Он подается вперед, опирается локтями на стол.
– Хочешь, я помогу? Тин, вообще без проблем. Могу тебя к себе забрать, хоть моей личной помощницей.
Когда к горлу подкатывает первый горький ком, я мысленно до боли и синяков скрещиваю пальцы, молясь, чтобы это не был очередной приступ тошноты.
Он кажется таким настоящим. Таким… чертовски искренним, заботливым. Готовым душу вывернуть – лишь бы девочке-сиротке было хорошо и легче дышалось под этим злым солнцем. Только за всем этим фасадом – регулярные встречи с женой (сейчас она уже даже почти не маскирует, что он в ее сторис совсем не случайно появляется сначала в десять вечера, а потом – внезапно! – в семь утра. Но все ради сына, само собой. И я абсолютно уверена, что между делом у него есть еще кто-то, возможно даже не на постоянной основе, а как виртуальный питомец – пока не забудешь покорить, а потом – следующая. В словах Дэна – ни одного долбаного слова правды.
И он – как будто Авдеевская изнанка.
Лицо, которое Его Грёбаное Величество не показывает только потому, что опаснее и лучше маскируется. Но они – суть одно и то же. Оба этакие хозяева жизни, оба могут ссать в глаза этим бесконечным «я с тобой честный, вот моя забота», а потом – в постель, отдавать бывшей жене просроченный супружеский долг или держать в телефоне какую-то неприкасаемую священную «Лоли».
Ты к ней улетел, Тай? Или никуда вообще не улетал, а просто валяешься с ней в постели в какой-то другой квартире, о которой мне, твоему ручному питомцу, даже не положено знать?
Эта мысль обрушивается на меня внезапно. В секунду. И злость перекрывает приступ удушливой тошноты.
Хотя, какая, нахуй, злость.
Это ревность, Крис. Долбаная самая настоящая ревность!
– Тина, я… – заводит Дэн, но на этот раз я все-таки одергиваю руку.
– Дэн, – я улыбаюсь и стараюсь, чтобы взгляд был прямым. – Мне не нужна помощь. Я не в полной жопе, серьезно. И точно не хочу быть твоей помощницей и мелькать у тебя перед глазами. Все нормально. Я не хочу тебя втягивать. У тебя и так куча дел.
– Но и встречаться со мной ты, очевидно, не горишь желанием. – Он умеет подмечать. Это его работа, его хлеб. – У тебя кто-то появился, Тина?
Я отвожу взгляд. Смотрю на витрину. На отражение улицы. На снег. На черта лысого, но перед глазами все равно Авдеев. С растрепанными волосами, голый и с губами, влажными от наших слишком взрослых поцелуев.
– Господи, Дэн, – я мотаю головой, наконец-то придавая голосу оттенки иронии нужной тональности, – я просто перелетела с одного материка на другой, начинаю жизнь заново. У меня, прости, в приоритете попытка встать на ноги и выспаться, а не скачка по членам.
Ни один мускул на его лице не расслабляется.
У него есть определенное чутье. А может, я просто слишком сильно «пахну» его лучшим другом?
Дэн отпивает от своего кофе и в эту небольшую передышку, пока он не смотрит на меня своим фирменным сканирующим взглядом. И молчит. Так изнуряюще долго, что меня начинает подкручивать от желания просто бросить ему в лицо очень злое и нервное: «Что, блядь?!»
– Я так понимаю, адрес ты мне свой не дашь, – озвучивает Дэн абсолютно верные выводы.
– Мне нужно… немного выдохнуть, – вру ему в глаза.
– Да я понял – встать на ноги, успокоится, придумать, как нас совмещать, чтобы мы однажды не столкнулись с одинаковыми букетами у тебя под дверью. – Последнее он говорит с откровенным стёбом, уже как бы закрепляя тот факт, что у меня все-таки кто-то есть.
И между строк звучит: «Тинка, лучше просто молчи – не будь смешной».
Я молчу. Смотрю на свое отражение в остывшем кофе.
Он точно там с ней. Даже если и правда в Нидерландах – с ней, с неприкасаемой «Лоли» или «Лори» или как еще он ее зовет, когда они остаются вдвоем и раздевают друг друга слишком быстро и жадно, потому что соскучились.
Как набрасывалась на него я.
Я ненавижу эту встречу и Дэна, потому что до него я даже как-то… не сопоставляла исчезновение Авдеева с горизонта с тем, что он может быть просто с другой женщиной. Слишком поверила, его «Ты будешь моей Единственной».
– Увидимся через неделю, – говорит Дэн, и успевает перехватить мою руку, когда я тянусь к сумке, чтобы расплатиться за кофе.
– Дэн, я…
– Через неделю, – припечатывает он. – И не игнорируй мои сообщения и звонки, Тина, или я решу, что с тобой что-то случилось и тогда… ну, ты в курсе, да?
Я поджимаю губы.
Я, конечно, в курсе, что сейчас он спрашивает про мой адрес исключительно символически. Он же сам сделал «Кристину Барр», найти меня в этом огромном мегаполисе – и даже, в теории, в любой точке на карте – для него задача пары дней.
Зачем ему это? Если отбросить всякую невероятную чушь вроде того, что ему есть хоть какое-то дело до моей жизни, ответ очевиден – он просто не наигрался. Смотрит на меня как на приз. Как на красивую игрушечку, которая продолжает его динамить, но теперь с припиской: «Динамлю тебя не потому что «нетакуська», а потому что меня ебёт кто-то другой». Вероятно, он пока все же допускает, что я не вру и у меня действительно никого нет, но теперь будет держать руку на пульсе. Пара пропущенных звонков, зависшие на сутки без ответа сообщения – и он просто выроет меня из-под земли. И тогда…
Я нервно провожу языком по сухим губам.
Потому что в первую секунду думаю о том, что «… и тогда я сразу его потеряю», имея ввиду, конечно же не Дэна, а Его Грёбаное Величество. И только потом – думаю о последствиях своего разоблачения.
– Хорошо, конечно… – Изображаю улыбку, в которую пытаюсь впихнуть невпихуемое – восторг от заботы, смущение, попытку сохранить видимость независимости и намек, что я благодарна ему за терпение. Кажется, получается неплохо, раз напряженная складка между бровями Дэна медленно разглаживается.
Не зря училась, Крис, молодец, вот тебе «Оскар» за лучшую женскую роль в этом кафе.
– Извини, мне уже пора, – бросаю взгляд на телефон, прикусываю губу как будто последнее, чего мне в эту минуту хочется – это уходить.
Беру сумку, забрасываю на плечо. Секунду медлю, но потом беру себя в руки, врубаю холодное «это просто вендетта, детка, ничего личного», подхожу к нему, провожу ладонью по колючей щеке, глядя сверху вниз с «влюбленными сердечками в глазах». Перевоплощаюсь не в дерзкую Тину, которая дразнит, не дает, но рассматривает, а в Кристину, которая выбита из колеи, но старается быть сильной девочкой. Которая про «конечно «да», просто, дай мне время», потому что мне действительно нужно это долбаное время.
Не прыгнуть к нему в койку.
А сделать то, что я должна сделать в память об отце, а потом – совершить прыжок. Но в неизвестность с пометкой на каждом утре: «Возможно, сегодняшний день станет твоим последним».
Из кафе я на автопилоте еду в танцевальную студию.
Это просто какой-то джекпот, что сегодня я здесь практически в одиночестве, потому что всех моих подруг свалил какой-то вирус, а еще одна девушка, которая занимается с нами, просто ушла в другой конец зала и мы с ней как будто даже на разных орбитах.
Я полна решимости выколотить из себя всю романтическую чушь одной изнуряющей тренировкой. Взять – и завернуть в танец все самые сложные трюки, испытать тело на прочность, вколоть в сердце дозу адреналина и расслабиться. Переодеваюсь, собираю волосы в пучок – смешной и нелепый. Смотрю на свое отражение – и вижу там какое-то дно.
Господи.
Похлопываю себя по щекам. Привожу себя в чувство.
Но взглянуть на пилон, как внутри уже все рушится.
Он – как Авдеев. Этот стальной шест, холодный, неподатливый, иногда слишком скользкий, иногда – жестокий до синяков. Как и Его Гребаное Величество. На секунду мне даже кажется, что он даже пахнет так же, но это просто химия мозга.
Я начинаю разминку, тело реагирует по инерции. Сгибаюсь, тянусь, кручу шею, встаю на носки – все, как учили. Но мысли… мысли носятся, как мошки под потолком.
Я помню всю наша переписку после той ночи, когда он ушел. Хотя правильнее и точнее будет сказать – мою с ним переписку. Я пишу. Он – коротко отвечает, ровно столько, сколько нужно, чтобы выдать реакцию.
Я больше не буду ему писать. В жопу. Если вот так выглядит его «у меня не очень много времени на тебя, Барби», то без проблем – у меня на вас, Грёбаное Величество, времени нет даже подумать.
Берусь за шест. Подтягиваю себя вверх, делаю разворот. Воображаю, что выступаю на самой лучшей сцене страны, на самом крутом конкурсе и все меня хотят, а я – просто свободна: от мести, от прошлого, от панических атак и от мыслей о мудаке, который просто играет со мной по настроению. И который мне настолько уже похуй, что я даже ненавидеть его не могу.
Отключаюсь на секунду, лечу в завитке вниз, чувствую, как тянет внутреннюю поверхность бедра. И с размаха – на пол, потому что руки слабеют от внезапных воспоминаний, когда у меня точно так же тянуло между ног.
Лежу несколько секунд просто в позе креветки, пока моя «невидимая» соседка по студии не подходит с вопросом, все ли у меня в порядке. Я показываю поднятый вверх большой палец, но не встаю. Просто смотрю в долбаный белоснежный потолок, пытаясь (в который раз) нащупать в себе «контрольную точку», после которой все стремительно покатилось в пропасть. Откатываюсь назад все дальше и дальше, с ужасом осознавая, что дело – совсем не в сексе. Что я просто влетела в этого самовлюбленного мудака в ту минуту, когда впервые увидела, и все, что было потом – просто приближало вот этот момент, где я – размазанная, с новой порцией самоистязаний на коже после тренировки, которая ни хрена не помогает.
Я всегда знала, что пилон – это боль, которая исцеляет.
Но сейчас… нет. Сейчас только напоминает, что нет ничего, что бы спасло меня от Вадима.
Но я встаю, переключаю музыку и уже просто танцую, изредка хватаясь за шест, чтобы справиться с головокружением.
А может, ну его все? Просто собрать вещи и сбежать. На тот конец света, где меня не найдет ни совесть за грязную память отца, ни мысли об Авдееве.
Даже если ты прямо сейчас сядешь на звездолет и отправишься в другую Галактику через черную дыру, Крис, ты же знаешь – поздно.
Уже. Слишком. Поздно.
Телефон лежит на полу, просто посреди студии.
Каждый раз, когда музыка замирает, я срываюсь на экран. Проверяю. Нет. Хочу просто вонзить в него каблук, представляя, что это сердце Авдеева – такое же стальное, с армированным стеклом и абсолютно бесчувственное.
Ни новых сообщений. Ни уведомлений. О такой роскоши, как звонок, я вообще даже не мечтаю. Наверное, земля разверзнется быстрее, чем одной дурной Барби перепадет такая королевская милость.
За час с небольшим я сто раз даю себе обещание не ждать – и ровно столько же раз его нарушаю. И все равно, не выдержав, как дебилка, просто хватаю его, открываю диалог и пишу: «Ты когда прилетаешь?» Отправляю. Через пять минут – добавляю: «Я знаю, ты занят. Просто хотела уточнить».
Перечитываю. Ненавижу себя. Удаляю.
Потом опять пишу. Уже другое. Уже мягче. Уже не такое отчаянное: «У нас сегодня снова дождь, представляешь? У тебя все хорошо?»
И отправляю.
Отправляю, блядь.
Потому что не могу иначе. Потому что он у меня под кожей. Потому что я скучаю. Потому что ревную. Потому что я не знаю, с кем он сейчас, но знаю, что не один.
Потому что, если он сейчас лежит с ней, с этой неприкасаемой Лоли/Лори, и ее волосы рассыпаются у него на груди, а он одной рукой листает мессенджер, видит мои сообщения, но нарочно не отвечает – мне правда захочется врезать головой в пилон.
Продолжаю танцевать, но тело уже не держит.
Я соскальзываю, сажусь на пол, ноги гудят, пальцы дрожат. Голова пустая, но в этой пустоте все равно он. Его руки, его губы, его голос, когда он был рядом. Когда держал меня, как будто я что-то значу.
Когда смотрел так, что я не дышала.
Проходит еще час.
Потом еще один.
Я еду домой в наушниках, хотя ничего не играет. Просто чтобы никто не приставал.
Я не чувствую себя живой, но и мертвой не получается.
Открываю телефон – тишина.
Ты стала навязчивой неинтересной игрушкой, Крис. Стала той, кого держат на поводке и отпускают, когда надо.
Дома бросаю сумку, прохожу мимо холодильника, потому что мысли о еде вызывают тошноту. Набираю полный стакан воды и жадно пью.
Программирую себя на остаток вечера, просто чтобы не развалиться.
Душ. Чай. Кровать. Книга. И только потом – проверить телефон.
И только почти в одиннадцать – уведомление. Я уже лежу в кровати и просто держу телефон в руках, гипнотизируя его взглядом. Смотрю на эту маленькую иконку на экране и моргаю, потому что она больше смахивает на галлюцинацию.
Хентай: У меня тоже пасмурно, но мелкий снег.
Так… официально. Как все те отписки, которые приходится давать в ответ на дурацкие сообщения от людей, с которыми уже точно не о чем разговаривать, но послать прямым текстом не позволяет долбаная вежливость.
Просто – о погоде, ровно так же, как и раньше: конкретный ответ на мой вопрос. А если я ничего не спрашиваю и никак о себе не напоминаю – то меня как будто и нет. Как будто между я существую между делом. Как будто пункт в его графике. Плавающий и очень гибкий, сдвигающийся в конец списка, когда там появляются его контракты, сделки, миллионы.
А кто у тебя в начале этого списка? Лоли/Лори?
Я ненавижу его так сильно, что хочется убить, но от желания ответить все равно учащается пульс.
Держусь. Сую телефон под подушку, а сама хватаю плед и перебираюсь спать на кухонный диван. Он маленький, колени почти прижимаются к груди, но мне почему-то становится немного легче в этой позе, особенно – если укрыться с головой.
Ты не ответишь, Крис. Потому что если ты сейчас это сделаешь – ты подпишешься под той рваной салфеткой на право владения тобой, которой Авдеев лениво смахивает пыль со своих идеально чистых туфлей.
А я не хочу быть его потешной куклой.
Сегодня я вообще не хочу быть его.
