Текст книги "Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 38 страниц)

ни. В детстве и юности она была самым веселым и жиз

нерадостным созданием, какое только можно себе пред

ставить, но и ей свойственны были те капризы и неров

ности характера, которые проявились потом у сына.

После рождения Саши, когда она отдохнула в родной

семье от тяжелых впечатлений разлуки с мужем и зажи-

* В полную меру ( лат. ) .

62

ла эта р а н а , – хотя и болезненная, но не очень глубо

к а я , – она опять расцвела и из той печальной и робкой

женщины, которой стала она за два года жизни с му

жем, опять превратилась в веселое и жизнерадостное су

щество, напоминавшее скорее молодую девушку, чем

женщину и мать, испытавшую столько горя. Когда вы

шла замуж наша вторая сестра Софья Андреевна и яви

лись на свет ее двое детей, будущие товарищи Сашиных

игр, она была их любимицей и, сама нежно любя их,

умела их забавлять, как никто. Вообще ее живость и

остроумие оживляли всякое общество. Саша был не так

экспансивен, как мать. В этом была между ними суще

ственная разница. У нее была непреодолимая потребность

высказываться, он же таил свои мысли и чувства в себе

или же изливал их в стихах.

Связь между ними была очень сильна. Доказательст

вом этому служат те груды писем к матери, которые до

ставляют мне столь драгоценный материал 2. Эту связь

поддерживала и общность натур, и близость матери к

сыну. До девяти лет он жил всегда в одной комнате с

нею. Важно было и то, что Саша рос без отца. Наша

семья помогала его матери в заботах о нем, но воспиты

вала она его сама, как хотела. Я уже говорила, что вос

питывать Сашу было очень трудно. Сестра моя делала,

что могла. Педагогические приемы были ей чужды. К са

мим педагогам относилась она очень скептически, считая

их в большинстве случаев педантами и тупицами. Она

говорила не раз, что воспитывает человека только извест

ная атмосфера, а не дисциплинарные приемы и нраво

учения. Когда Саша был еще мальчиком, она подпала

под влияние сестры Софьи Андреевны, женщины очень

цельной, с твердым характером и принципами и самыми

определенными взглядами на жизнь. В это время Алек

сандра Андреевна старалась воспитывать Сашу, влияя на

его характер и поведение обычными приемами, но чем

дальше, тем больше убеждалась в том, что к Саше эти

приемы неприменимы. Сделать из него благонравного

мальчика было невозможно. Он был хороший мальчик,

даже очень хороший, но уж никак не благонравный.

Он никогда не обижал младших братьев даже в пу

стяках, не затевал никаких злостных шалостей, не

лгал, не наушничал, никогда не был груб, но капризы,

непослушание, безудержность были ему очень свойст¬

венны.

63

Кое-каких результатов усилия матери все же достиг

ли. В физическом отношении она воспитывала Сашу

очень тщательно, пользуясь советами доктора Каррика и

той книгой, которую он рекомендовал, как лучшее руко

водство для молодых матерей при воспитании ребенка *.

В отношении режима, гигиены или лечения, когда оно

было нужно, она добилась от Саши до известного возра

ста полного повиновения. Требованиям такого рода он

подчинялся беспрекословно. И в результате из него вы

шел очень здоровый и сильный юноша. Что же касается

его нервности, то с этим бороться было гораздо труднее.

К тому же сама Александра Андреевна была далеко не

уравновешенна и выдержкой не отличалась. Ее нельзя

было назвать бесхарактерной или слабой, во многих слу

чаях она проявляла большую твердость, например, в пе

ренесении физических страданий. Она всегда казалась

здоровее, чем была: держалась очень прямо, даже в ста

рости не ложилась отдыхать среди дня, очень многое де

лала через силу, не жалея себя, и т. д. Но характер ее

был неровен. Раздражительность и частые перемены на

строения были для нее обычны. Впрочем, с сыном ее

раздражительность проявлялась только в пору его дет

ства. Чем дальше, тем сдержаннее и терпеливее станови

лась она в своих отношениях с ним.

Близость сына с матерью продолжалась и после вто

рого ее брака. Выходя замуж за Франца Феликсовича,

Александра Андреевна думала найти в нем помощника,

который заменил бы Саше отца, но этого не случилось.

Франц Феликсович был вообще равнодушен к детям, Са

ша же был не в его духе; кроме того, он ревновал к нему

мать. Словом, он не был привязан к мальчику и отно

сился к нему если не прямо враждебно, то по меньшей

мере равнодушно. Его взгляды на воспитание были совер

шенно противоположны тем, которые Александра Андре

евна вынесла из своей семьи. Он советовал ей держать

сына построже, тяготился его обществом и при первой

попытке Саши расположиться со своими игрушками и

занятиями в гостиной отослал его в его комнату, чем

жестоко обидел Александру Андреевну, привыкшую к

совсем другому отношению.

Саша, избалованный неограниченной свободой в доме

* Английская книга Комба, переведенная на русский язык 3.

( Примеч. М. А. Бекетовой. )

64

Бекетовых, был несколько озадачен, присмирел и стал

держаться в своем углу. Я не думаю, впрочем, чтобы он

страдал от этого. Ему бывало жутко только по вечерам,

когда мать и отчим куда-нибудь уходили и он оставался

один. У него бывали безотчетные страхи, которым часто

подвержены нервные дети, но и тут мать поручала его

денщикам, большинство которых любили Сашу и отлича

лись добродушием. Иногда приходила еще няня Соня,

которая оставалась и ночевать. Вообще Саша не терпел

никаких серьезных обид от отчима; доказательством этому

служит то, что сам он очень любил его, называл Фран-

циком и <...> способен был о нем даже соскучиться. При

всем различии их натур у них оказалось нечто общее:

любовь к Сашиной матери и пристрастие к животным.

Франц Феликсович тоже обожал своих домашних собак

и кошек, а к жене был привязан исключительно. Она бы

ла ему дороже всего на свете – кроме службы, к которой

он относился с необычайной ревностью и интересом.

Итак, Саша рос без отца и на девятом году своей

жизни попал в чуждую и несимпатичную среду. В дет

стве он сознавал это смутно, только ежился и робел в

обществе офицеров, не обращавших на него никакого

внимания, но в юности он начал сильно чувствовать

рознь между военщиной и тем, что он видел в доме Бе

кетовых. Александра Андреевна должна была поневоле

применяться к этой новой среде, чуждость которой по

чувствовала сразу и очень болезненно. Она сделала ви

зиты всем полковым дамам, устраивала завтраки с за

куской и водкой для товарищей мужа, завязала кое-ка

кие знакомства в полку с наиболее подходящими семьями

и т. д. В эту среду, где царила всяческая пошлость, ку

тежи, карты, сальные разговоры и разврат, перенесла она

все благородные традиции своего дома. Муж ее был од

ним из самых нравственных и порядочных офицеров в

полку, но таких было очень немного, а Франц Феликсо

вич далеко не всегда выбирал своих друзей из их числа.

Трудно и чуждо было жене его в этой атмосфере. Она,

как могла чаще, видалась с родной семьей, лето в Шах

матове было праздничным временем как для нее, так и

для Саши. Кроме этих радостей и театра, который посе

щался по возможности часто, у нее была литература.

В нашей семье, где давала тон Сашина бабушка, ли

тературность была, так сказать, в крови. Ею пропитана

3 А. Блок в восп. совр., т. 1

65

была вся атмосфера бекетовского дома. Это проявлялось

не только в занятиях литературным трудом, но и в по

вседневной жизни, в частых цитатах стихов и прозы, в

манере выражаться и в интересе к новым книгам. Это

«новое» было, однако, только до известной степени. Уже

Достоевский был не по вкусу нашим родителям, а из

поэтов мать наша остановилась на Полонском и Фете.

Сестра Александра Андреевна частенько воевала дома из-

за излишнего пристрастия к Тургеневу, непонимания

Флобера и т. д. 4.

Как видно, литературность перешла к Саше еще от

бабушки, но мать его поддержала семейную традицию и

относилась к литературе не только с живейшим интере

сом, но и с благоговением. Смотреть на литературу, да

и вообще на искусство, как на развлечение, она считала

кощунственным и говорила, что лучше совсем ничего не

читать, чем читать для забавы, не перенося в жизнь сво

их впечатлений от книги. Это отношение к литературе

имело несомненно воспитательное значение.

Чтением Саши тоже руководила мать. Все его детские

книжки, сказки, стихи Жуковского и Полонского, конеч

но, были выбраны ею. Переехав в Гренадерский полк 5,

она много читала, но исключительно беллетристику, кри

тику и стихи. Странно, что при всей живости своего ха

рактера она не любила сенсационных и бульварных рома

нов, находя их скучными. Но этого вкуса своего она не

навязывала сыну, не мешая ему забавляться хотя бы

Майн-Ридом, а впоследствии Конан Дойлем. Поэтов, осо

бенно русских, Александра Андреевна знала очень хоро

шо, перечитывала по многу раз и проникалась их духом,

невольно заучивая наизусть многие отдельные стихотворе

ния; между прочим, она говорила, что хорошие стихотво

рения запоминаются, а плохие не остаются в памяти.

Из русских классиков она особенно любила Льва Тол

стого и Достоевского, а затем Гоголя. Пушкина предпо

читала Лермонтову, но больше всего любила Тютчева,

Фета и Полонского, увлекалась и Аполлоном Григорье

вым. Из иностранной литературы она больше всего люби

ла Шекспира и Гетева «Фауста», а затем Флобера, Баль

зака и Зола. Из поэтов ей одно время был особенно бли

зок Бодлер. Ибсен тоже долгие годы был властителем ее

дум. Все свои вкусы мать старалась привить и Саше, но

без назойливости. Не внедрением той или другой книги

влияла она на него, а скорее общим направлением или,

66

вернее, окраской своих литературных взглядов. Она при

вила сыну чистоту вкуса, воспитанного на классических

образцах, тяготение к высокому и подлинному лиризму.

С уверенностью можно сказать только одно: мать откры

ла ему глаза на Тютчева, Аполлона Григорьева и Фло

бера. В частностях вкусы их далеко не всегда сходились.

Александра Андреевна была равнодушна к Вячеславу

Иванову, которого высоко ценил Александр Александро

вич, и совсем не признавала Бальмонта, к которому сын

ее одно время относился даже восторженно. Зато увле

чение Брюсовым она вполне разделяла, не говоря уже об

Андрее Белом, к творчеству которого она относилась со

вершенно так же, как сын. Когда вкусы и взгляды ее

окончательно сложились, она говорила обыкновенно, что

книга хороша, если она «зовет»; книг, написанных толь

ко ради интересной фабулы или изящества формы, Алек

сандра Андреевна не признавала. Ей нужна была или

идея, главным образом религиозная, но отнюдь не в цер

ковном смысле, или, как в лирических стихах, «поющие

слова» и говорящие о неведомом звуки. В Толстом она

ценила высшую человечность и говорила, что он гигант

скими чертами изображал материнство, детство и т. д.

с большой буквы.

Что касается настроений Александра Александровича

в его собственной лирике, то тут мать влияла на него

совершенно невольно. Смены светлых и мрачных настро

ений вообще были ей свойственны. Она не могла побо

роть приливов той безысходной тоски, которые находили

на нее все чаще с усилением ее нервной и сердечной бо

лезни. И, конечно, это отражалось на сыне помимо ее во

ли. И он, как она, не был уравновешенным человеком. Без

мятежность не была ему свойственна, всяческий бунт,

искание новых путей, бурные порывы – вот то, что взял

он от матери, да отчасти и от отца. И неужели было бы

лучше, если бы она передала ему только ясность, спокой

ствие и тишину? Тогда бы Блок не был Блоком, и его

поэзия потеряла бы тот острый характер, ту трагическую

ноту, которая звучит в ней с такой настойчивостью. Оба

они – мать и сын – влияли друг на друга, и общность

настроений сближала их души. Отношение к природе

было у них не совсем сходное; она доставляла им обоим

живейшие радости, но только сын, как поэт-мистик, на

ходил в ней те знаки, по которым ворожил, гадал и ждал

новых событий.

3*

67

Временем наибольшей близости между сыном и ма

терью была та пора, когда он начал писать первые серьез

ные стихи (после семнадцати лет). Общение с сыном-

поэтом было для нее источником великих радостей. И ин

тересно, и весело было им вместе. Саша интересовался

ее переводами, особенно стихотворными, они сочиняли

вдвоем шуточные стихи, которые нашла я в его письме

к бабушке от 11 апреля 1898 года. Александра Андреевна

переводила тогда бодлеровского «Альбатроса». Это и по¬

служило поводом для приводимого ниже стихотворения.

«Из Б о д л е р а »

Посмотри на альбатроса,

Закуривши папиросу,

Как он реет над волной...

Повернись к нему спиной,

Чтоб от дыму папиросы

Не чихали альбатросы...

Вон вдали идут матросы,

Неопрятны и курносы...

и т. д.

Стихотворение это сочинялось за каким-то завтраком

в отсутствие Франца Феликсовича. При нем такие заба

вы были бы немыслимы, так как разговоры о службе,

фронтовом ученье и товарищах не вязались с литерату

рой. Трудно было Александре Андреевне лавировать ме

жду противоположными интересами сына и мужа. Оба

обращались к ней со своим, и ей приходилось вращаться

единовременно в двух разных атмосферах. Эта жизнь на

два фронта, как выражалась Александра Андреевна, бы

ла очень тяжела; чем дальше, тем труднее становилось

ей согласовать свое существование с направлением мужа

и сына. Душа ее рвалась к интересам сына. Она была

его первым цензором еще в эпоху издания «Вестника».

Он доверял ее вкусу, а мать поощряла его к писанию и

делала ему дельные замечания, на которые он всегда об

ращал внимание. Она сразу почуяла в нем поэта и была

настолько близка к новым веяниям в литературе, что

могла понимать его стихи, как очень немногие. Если бы

не ее поощрение и живой интерес к его творчеству, он

был бы очень одинок, так как в то время его поэзия ка

залась большинству очень странной и непонятной. Его

обвиняли, как водится, и в ломанье, и в желании быть

во что бы то ни стало оригинальным и т. д. А он ни-

68

когда не был самоуверен. Как же важно было для него

поощрение матери, мнением которой он дорожил, отно

сясь к ней с уважением и доверием! Она же стала пока

зывать его стихи таким ценителям, как семья М. С. Со

ловьева (брата философа), а через них узнали эти стихи

московские мистики с Андреем Белым во главе, и таким

образом она была косвенной причиной всех его дальней

ших успехов. Впоследствии сын советовался с матерью и

при составлении своих сборников. Иногда ей удавалось

уговорить его не поддаваться минутному настроению и

не выбрасывать те или другие ценные стихи или сохра

нить какие-нибудь особенно любимые ею строфы, которые

он собирался выкинуть или изменить; в других случаях

она же браковала его стихи, находя их слабыми или ука

зывая на недостатки отдельных строк и выражений.

Что же сказать еще об их отношениях? Для нее он

рано сделался мудрым наставником, который учил ее

жизни и произносил иногда беспощадные, но верные при

говоры. Она же была его лучшим и первым другом до

той поры, когда он женился на сильной и крупной жен

щине, значение которой в его жизни было громадно. Мать

никогда не мешала сыну в его начинаниях. Он поступил

на юридический факультет вопреки ее желанию. Она

только поддержала его, когда он задумал перейти на фи

лологический факультет 6, и уговорила кончить универ

ситетский курс (в чем тогда он не видел смысла) каким-

то простым аргументом. Она никогда не требовала от

него блестящих отметок первого ученика и вообще не до

нимала его излишним материнским самолюбием, а в та

ком важном деле, как женитьба, была всецело на его сто

роне. Она сразу приняла в свое сердце его невесту, а по

том полюбила его жену, как и всех, кого он любил. Она

относилась к Любови Дмитриевне совершенно особенно:

смотря на нее глазами сына, бесконечно восхищалась ее

наружностью, голосом, словечками и была о ней высокого

мнения. Несмотря на это, отношения их не имели сердеч

ного характера. После смерти Александра Александрови

ча они стали ближе. Для тоскующей матери было вели

кой отрадой говорить с невесткой о сыне, тем более что

Любовь Дмитриевна имела свойство успокаивать ее нерв

ную тревогу немногими словами, взглядом или улыбкой.

Александра Андреевна пережила сына на полтора

года. <...>

69

А. И. МЕНДЕЛЕЕВА

А. А. БЛОК

Семнадцатого августа 1903 года состоялась свадьба на

шей старшей дочери Любы с Александром Блоком.

Огромное здание университета, выходящее узким бо

ком к набережной Невы и длинным фасадом на пло

щадь * против Академии наук, вмещало не только ауди

тории, лаборатории, актовый зал и церковь, но и кварти

ры профессоров и служителей с их семьями. Во дворе,

налево от ворот, дом с квартирой ректора, дальше огром

ное мрачное здание странной неправильной формы, по

строенное еще шведами, служившее при Бироне для

«Jeux de pommes»; ** дальше сад. Справа длинный,

длинный сводчатый коридор главного здания. В будни

коридор кипел жизнью. Непрерывно мелькали фигуры

студентов, старых и молодых профессоров, деловито-сте

пенных служителей; тут свой мир. В праздник все погру

жалось в тишину. В церковь посторонние входили с глав

ного подъезда – с площади; со двора – только свои,

жившие в университете. Там все знали друг друга. Вот

идет маленький человек с огромными темными очками,

утонувший в длинной шубе, с непомерным меховым во

ротником. Это «Кот Мурлыка», проф. Николай Петрович

Вагнер. В кармане он всегда носит свою любимицу – бе

лую крысу, которая пользуется большой свободой: часто

выползает из кармана на воздух, выставляя свою белую

мордочку с розовыми ушками, к великому удовольствию

* Теперь называется «Линия профессора Менделеева»,

( Примеч. А. И. Менделеевой. )

** Игры в мяч ( фр. ) .

70

ребят, которых в коридоре бывало всегда множество.

В толпе их выделяется фигурка в синем пальто белоку

рого мальчика с огромными светлыми глазами, с припод

нятой верхней губкой. Он молча внимательно осмотрел

крысу, так же серьезно и внимательно перевел взгляд на

стоящую рядом маленькую синеглазую розовую девочку

в золотистом плюшевом пальто и шапочке, из-под кото

рой выбивались совсем золотые густые волосики. Девочка

с растопыренными, как у куклы, ручками, в крошечных

белых варежках, упивалась созерцанием крысы, высмат

ривавшей из-под полы шубы профессора. Оба ребенка

были со своими нянями, которые поздоровались и заста

вили сделать то же самое детей. Белая варежка мальчика

потянулась к такой же варежке девочки. Это был ма

ленький Саша Блок и его будущая жена Люба Менде

леева.

Саша Блок со своей матерью, Александрой Андреев

ной, жил и воспитывался в семье своего деда Андрея

Николаевича Бекетова, бывшего ректором университета.

Семья Бекетовых состояла из отца, Андрея Николаевича,

его жены, Елизаветы Григорьевны, и четырех дочерей:

Екатерины, Софьи, Александры (мать поэта) и Марии.

Белокурый, курчавый мальчик был общим любимцем

семьи. Особенно же горячая дружба была между дедуш

кой и внуком. Гостеприимный дом Бекетовых посещался,

кроме их родственников, университетскими профессора

ми: Менделеевым, Мечниковым, Бутлеровым, Иностран-

цевым, Вышнеградским и многими другими.

В такой высокоинтеллигентной семье рос Александр

Блок. Сам дедушка рассказывал ему сказки. Бабушка

Елизавета Григорьевна, тетки все уделяли ему время и

ласку. Вся семья Бекетовых занималась более или менее

литературой. Елизавета Григорьевна – известная пере

водчица с английского и других языков. Екатерина

Андреевна – автор многих рассказов в «Огоньке» и сти

хов; один том ее стихотворений издан. Александра и Ма

рия Андреевны также писали стихи и переводили. Ма

ленький «Сашура», конечно, слышал много их и, не

зная еще азбуки, лет четырех-пяти начал подбирать

рифмы о котике, о зайке. В семье Бекетовых помнят их.

Лето Бекетовы проводили в своем маленьком подмос

ковном имении Шахматове, верстах в семи от Боблова,

имения Дмитрия Ивановича, по совету которого они и

купили свое. Трудно представить себе более мирный,

71

поэтичный и уютный уголок. Старинный дом с балконом,

выходящим в сад, совсем как на картинах Борисова-Му

сатова, Сомова. Перед окном старая развесистая липа,

Под которой большой стол с вечным самоваром; тут ва

рилось варенье, собирались поболтать, полакомиться пен

ками с варенья – словом, это было любимым местом.

Вся усадьба стояла на возвышенности, и с балкона от

крывалась чисто русская даль. Из парка, через малень

кую калитку, шла тропинка под гору к пруду и оврагу,

заросшему старыми деревьями, кустарниками и хмелем;

а дно оврага и пруд покрывались роскошными незабуд

ками и зеленью; дальше шел большой лес, место посто

янных прогулок маленького Саши с дедушкой.

Хозяйством занималась бабушка Елизавета Григорьев

на, в важных случаях вопросы решались семейным сове

том, а в крайне важных поручали Андрею Николаевичу

выполнить роль главы – пойти «покричать». Андрей

Николаевич, в своем кабинете, погруженный в книги, от

носившийся с полным равнодушием к материальным во

просам вообще и к хозяйственным в частности, не счи

тал себя в праве отказываться от предоставленной ему

роли главы, по призыву вставал с своего кресла, закла

дывая руки в карманы, нахмуривая брови, выходил на

крыльцо, место самых важных объяснений, рассеянно

оглядываясь, в какую сторону надо «покричать», выпол

нял более или менее неудачно свою роль и тотчас при

нимал свое обычное добродушное выражение, самодо

вольно улыбаясь, явно переоценивая свою заслугу, ша

гал обратно к своим книгам и гербариям. Насколько был

чужд этот добрый человек помещичьих интересов, видно

из рассказа местного крестьянина. Гуляя как-то в своем

лесу, Андрей Николаевич увидел старого крестьянина,

совершившего порубку и уносившего огромное дерево из

бекетовского леса к себе домой. Увидев это, Андрей Ни

колаевич очень смутился и, по обыкновению, хотел сде

лать вид, что ничего не заметил; но, видя, что деду та

щить было очень трудно, не выдержал, робко и конфуз

ливо предложил: «Трофим, дай я тебе помогу», на что

тот, надо сказать правду, так же конфузливо согласился,

и вот знакомому обоим Фоме (от которого услыхали

этот рассказ) представилась забавная и трогательная

картина, как барин, надсаживаясь и кряхтя, тащил из

собственного леса дерево для укравшего его Крестья

нина 1.

72

К этой симпатичной и дружной семье я очень любила

приезжать из нашего Боблова. Спустившись с боблов-

ской горы, самое высокое место в уезде, надо было ехать

Дубровками, березовой рощей, потом шел луг, река Ло-

тосня, небольшая, извилистая, то весело и быстро шумя

щая, то, расширяясь, задумчиво и медленно текущая, в

таких местах покрытая белыми нимфеями и кувшинками.

Вот мост, направо мельница, опять луг, старинная белая

церковь на горе, село и, наконец, Шахматово. Колоколь

чики наших лошадей доносились издали до его обитате

лей. С разных уголков стекались они к дому, а иногда

и на дорогу встретить редких летом гостей. Вот с гумна

идет Елизавета Григорьевна, дочери с книжкой или

работой из парка, а немного погодя и Андрей Николае

вич с внуком Сашурой из леса. Встретив всегда привет

ливо гостей, шли под липу. Появлялся или уже стоял на

обычном месте самовар, и начинались милые, добродуш

но-остроумные разговоры. Солнышко ярко золотит цвет

ник с ирисами, нарциссами, пионами. Маленький Саша

бегает и оживляет своим голоском и лепетом, а иногда,

прижавшись к дедушке, внимательно смотрит своими

большими светлыми глазами и на гостя, и на облака, и

на бабочек, слушает тихо могучий летний концерт леса

и т р а в ы , – все воспринимает мальчик, и все выражается

на его маленьком загорелом личике. А семья не нагля

дится, не нарадуется на ребенка. Помню, раз как-то я

вздумала взять с собой мою девятимесячную дочку Любу,

по молодости лет воображая, что доставлю ей удовольст

вие, чем очень рассмешила бабушку Елизавету Григо

рьевну, которая даже пожурила меня за неосторожность:

возвращаться надо было под вечер через реку, сырость

могла ребенку повредить. Пришедший, по обыкновению,

с дедушкой с прогулки Саша нес в руке букет ночных

фиалок. Не знаю, подсказал ли ему « д и д я » , – так он

звал Андрея Н и к о л а е в и ч а , – или догадался сам, но бу

кет он подал Любе, которую держала на руках няня.

Это были первые цветы, полученные ею от своего бу

дущего мужа. Тогда она по-своему выразила интерес к

п о д а р к у , – быстро его растрепала и потянула цветы в

ротик. Мальчик серьезно смотрел, не выражая ни про

теста, ни смеха над крошечной дикаркой.

Шли годы. Саша стал гимназистом, учился, как я

слышала, хорошо. Дома товарищами его игр были двою

родные братья, Фероль и Андрей Кублицкие. Саша был

73

живой, способный мальчик, он был старший и руководил

всеми играми и предприятиями. Игры его были играми

интеллигентного ребенка. Он очень любил представления;

знал уже Шекспира, к которому всегда имел особое вле

чение. Раз мать его попала на следующую сцену: Саша

усадил свою маленькую кузину на шкаф, приставил к

шкафу лестницу, а внизу на полу поставил младшего

двоюродного братишку; они должны были изображать

Ромео и Юлию; говорил за них он сам. Бедной Юлии

было очень неловко на шкафу, но ослушаться Сашу она

не могла и послушно выполняла, что он ей приказывал.

Освобождение явилось в лице матери Саши. Затеял он

как-то издавать журнал; все члены семьи, начиная с де

душки, были сотрудниками, а он сам сотрудником и ре

дактором. Журнал издавался несколько лет и хранится

в семье. В этот период я мало видела Сашу; один толь

ко раз, когда ему было лет тринадцать, Андрей Николае

вич привез его к нам в Боблово. Дети мои были еще

очень маленькие; они занимали старшего гостя, как

могли: играли в крокет, ходили смотреть «дерево капи

тана Гранта», забрались в дупло дуба, в котором стоял

стул и маленьких могло поместиться несколько человек,

словом, осмотрели все достопримечательности. Расстались

друзьями, но в Петербурге не виделись.

Вновь появился у нас в Боблове летом Александр

Блок, когда ему было семнадцать лет. Это был красивый,

стройный юноша, со светлыми вьющимися волосами, с

большими мечтательными глазами и с печатью благород

ства во всех движениях и словах. В Боблове он нашел

цветник молодежи, правда, очень зеленой. Любе было

пятнадцать лет, брату ее Ване – тринадцать, двое млад

ших близнецов были еще очень маленькие, но у Вани

был студент-учитель, у Любы гости – кузины семна

дцати и восемнадцати лет и много юных соседей и сосе

док по имению. Все увлекались в то время театром и го

товились к спектаклю. Александр Александрович стал

бывать часто и, с увлечением принял участие в спектак

лях, исполняя все главные роли. Он сразу как-то сти

хийно полюбил Любу, самую юную из юных обитатель

ниц Боблова, а она его, о чем он сам говорит в своем

дневнике и стихах. Это было поэмой такой необыкновен

ной, как был необыкновенен сам Александр Блок. Зная

ее, вспоминаешь о Лауре и Петрарке, о Данте и Беатри

че. О ней будет, конечно, рассказано в свое время, я же

74

не позволю себе касаться самой глубокой и лучшей сто

роны его души. Да, думается, сам Александр Александ

рович все выразил в своих стихах, которых посвящено

Любови Дмитриевне, кажется, восемьсот 2.

Но возвращусь к рассказу. Александр Александрович

стал руководить бобловскими спектаклями. У нас всегда

время от времени бывали они, но отношение к ним и

постановка носили детский характер. Возможны были

такие курьезы. Исполняли детскую пьесу-сказку, сочи

ненную племянницей Дмитрия Ивановича, Надеждой

Яковлевной Капустиной. На сцене должен был появиться

волк, в дупле пряталась заблудившаяся Маша, которую

играла десятилетняя Люба. Роль волка была поручена

скотнице Федосье; худенькая, поворотливая, она на ре

петициях отлично исполняла на четвереньках роль волка.

Костюм был великолепен – настоящая волчья шкура

прикрывала всю небольшую фигурку Федосьи. Спектакль,

к общему восторгу, удостоил своим присутствием Дмит

рий Иванович, которого усадили на самом почетном ме

сте первого ряда посредине. Все шло хорошо. Дошли до

самого эффектного места – появления волка. Волк —

Федосья вышел из лесу, как ему полагается, на четве

реньках, озираясь и обнюхивая кровожадно воздух. Уже

волк дополз до средины сцены; тут из-под волчьей кожи

Федосья увидала одним глазом Дмитрия Ивановича.

«Здравствуйте, б а р и н » , – быстро встав на задние лапы,

сказал волк. «Не барин, матушка, а Дмитрий Ивано

в и ч » , – поправил волка не любивший слова «барин»

Дмитрий Иванович. «Здравствуйте, Дмитрий Ивано

в и ч » , – покорно поправился волк, стал на четвереньки и,

продолжая свою роль, пополз к дуплу, где задыхалась от

смеха Маша. Автор был ошеломлен. «Ведь ты в о л к , —

волк, нессчассс-тная», – шипел автор за кулисами. Пуб

лика неистово хохотала, хлопала и стучала.

С появлением Александра Александровича началась,

можно сказать, новая эра. Он поставил все на должную

высоту. Репертуар был установлен классический, самое

большое место было отдано Шекспиру, Пушкину, Гри

боедову; исполнялся также Чехов. Александр Александро

вич своим горячим отношением к поэзии и драме увлек

своих юных друзей, а дома – своих родных. Приготов

ление костюмов было поручено бабушке. Сооружая ко

стюм Гамлета, она долго не могла найти пера для его

берета; купить в деревне, конечно, было негде, и вот

75

она отправилась в поле, сопровождаемая шутками

семьи, поискать какое-нибудь перо, потерянное птицей.

Надежды увенчались полным успехом; после долгих

поисков она, усталая, но торжествующая, несла перо

ястреба; прикрепила его к беретке, которая вышла хоть

куда, а главное, очень шла к семнадцатилетнему артисту.

Трогательное было отношение молодой труппы к ис

полнению произведений авторов, перед которыми они

благоговели со всем пылом юности, искренностью, цель

ностью. Роскошное лето, уединение сельской жизни —

все позволяло отдаться делу. В свободное время ходили

в лес, в поле смотреть закат или открывать новые места.

Раз как-то Александр Александрович нашел на нашем

поле «высшую точку», с которой можно было насчитать

тридцать церквей.

Любили также все, и Александр Александрович тоже,

сидеть на верхней террасе дома, откуда открывался та

кой чудный вид. Александр Александрович часто читал

вслух, но тогда не читал еще своих стихов – он цело

мудренно хранил их, как и свою любовь; а в то время

он поклонялся уже «Прекрасной Даме», служил ей.

Почти все стихи того времени писаны под впечатлением

его будущей жены.

Это время было временем роста поэта и, вероятно,

лучшим в его непродолжительной жизни. Больной, уми

рающий, он сказал своей матери, что мог бы сжечь все

свои произведения, кроме стихов «о Прекрасной Даме» 3.

На наших глазах развивалась поэма любви, сильной, как

стихия. В моей памяти впечатления того времени сли

ваются в одну сказочную картину: дали, зори, грозы;

на белом коне ездит юный, прекрасный всадник. Алек