Текст книги "Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц)

шего или среднего возраста. Самые переводы по мере

опытности автора становятся все смелее, свободнее и пра-

48

вильнее. В мае месяце 1895 года появляется в числе пе

реводов первая серьезная и литературная вещь, а именно

«Орфей и Эвридика» Овидия, переведенная с подлинника,

и для такого возраста очень недурно. В следующем но

мере того же года есть «Сказание о Кожемяке», переведен

ное со славянского. В феврале 1896 года помещен отрывок

из романа Бальзака «Эжени Гранде» – «Смерть скупца».

В июле 1896 года появились стихи В. Гюго «Бабушка».

Перевод правильный, вполне удовлетворительный. В по

следнем номере «Вестника» (январь 1897 года) помещен

Сашин перевод первой песни «Энеиды» (с подлинника),

с заголовком: «Из Марона», и эпиграфом из Пушкина

«Люблю с моим Мароном...» и т. д. Перевод сделан зна

чительно лучше «Орфея и Эвридики». <...>

Перехожу от переводов к оригинальным сочинениям

Саши. Сначала о прозе. Его роман «По Америке, или

В погоне за чудовищем», помещенный в 1894 году «Вест

ника», есть неуклюжее подражание Жюлю Верну с при

месью Майн-Гида. Никакого романа нет, нагромождение

ужасов, событий и смертей вперемежку с плохими опи

саниями тропической природы – таково содержание ро

мана; форма тоже очень слаба. Помещенный в 1895 году

уголовный рассказ «Месть за месть» написан уже значи

тельно лучше – умереннее и естественнее, но все-таки

явно указывает на то, как несвойствен автору этот жанр,

целиком заимствованный из книг. Помещенный в январ

ском приложении 1894 года отрывок «Из летних воспо

минаний» гораздо выше. Это объясняется тем, что он на

писан по личным впечатлениям и лишен всякого содер

жания, кроме лирического. <...>

...Очень мила Сашина сказочка «Летом», помещенная

в январском приложении 1895 года. В ней много собст

венной выдумки, написана она совсем просто, и приклю

чения жуков, составляющие ее содержание, и до сих пор

могут быть интересны детям младшего и даже среднего

возраста <...> Это уже настоящая детская сказка, напи

санная с большим знанием природы и не без юмора. Что

бы покончить с Сашиной прозой, упомяну о двух его

статьях, появившихся в 1896 году: «О начале русской

письменности» (март) и «Рецензия выставки картин им

ператорской Академии художеств» (апрель). Первая

статья написана очень популярно, толково и коротко. От

зывы о картинах указывают на несомненный интерес к

живописи. Суждения в общем верны, но не оригинальны,

49

однако по ним уже видно, что художественное развитие

Саши было в шестнадцать лет значительно выше уровня

среднего зрителя более зрелого возраста.

Перехожу к стихам. В 1894 году появилось пять сти

хотворений Саши. Они двоякого рода. Два из них: «Бое

вое судно» (сентябрь) и «Судьба» (декабрь) – эпические

с героическим оттенком. Этот жанр совсем не удался

Саше. Стихи вышли непрочувствованные, неуклюжие и

совсем несамостоятельные. «Судьба» написана трудным

размером «Замка Смальгольм», который местами не вы

держан. Влияние «Замка Смальгольм» заметно на многих

оборотах и образах стихотворения. <...>

Лирические стихи вообще лучше эпических. Почти все

они антологического характера. В некоторых уже чувст

вуется лиризм и передано известное настроение. <...> 7

Последний номер «Вестника» вышел в январе 1897 го

да. Он издан роскошно, формат в полтора раза больше

обыкновенного; почерк, которым написан он, великоле

пен. Графологам было бы интересно сравнить его с по

черком первых годов издания «Вестника». Картины в тек

сте (снимки с греческой скульптуры) особенно тщательно

выбраны. Номер интересно составлен. Кроме Сашиного

перевода из «Энеиды», в нем помещен отрывок из сочи

нения Сергея Михайловича Соловьева «Месть» – всего

несколько строк, но не без эффекта (автору было в то

время двенадцать лет), и три очень толковых рецензии

Фероля Кублицкого о популярных книгах П. Дементье

вой. В конце номера приложен лист карикатурных рисун

ков пером работы издателя, очень талантливых и инте

ресных еще тем, что в них есть несомненное предчувст

вие «Двенадцати». Сбоку скромная надпись: «Северная

зима в очень плохих эскизах». Тут и ветер, и воющий

пес, и городовой 8. Но все это была лебединая песня

«Вестника». Несмотря на благодарность редактора со

трудникам и подписчикам в ответ на помещенный в этом

же номере адрес, поднесенный ему по случаю слухов о

прекращении «Вестника», и на объявление об условиях

подписки на следующий год, журнал перестал издаваться

по очень простой причине: возня с рукописями, перепи

сыванием, картинами и пр. надоела редактору. Ему при

елась игра в журнал. В шестнадцать лет у него появи

лись новые интересы: театр, товарищи, наступила пора

возмужалости и романтических грез, предшествовавшая

встрече с К. М. С<адовской> и первому роману. <...>

50

Глава III

КОНЕЦ ОТРОЧЕСТВА И РАННЯЯ ЮНОСТЬ

В зиму, предшествовавшую лету 1894 года, на кото

ром я так долго останавливалась, Саша в первый раз

видел игру драматических артистов. Увлечение сценой по

шло очень быстро. В течение зимы он видел еще не

сколько пьес, а летом 1895 года 9 устроен был в Шахма

тове первый спектакль с постановкой «Спора греческих

философов об изящном» (Козьма Прутков). Лет около

пятнадцати, в пору первых романтических грез, обнару

жилось у Саши пристрастие к Ш е к с п и р у , – тогда началось

чтение монологов из «Гамлета» и «Отелло».

Весной 1897 года наступил важный момент в Саши

ной жизни: поездка в Наугейм, встреча с К. М. С<адов-

ской> и первое увлечение. Саша сопровождал больную

мать и меня в Наугейм только для удовольствия. Ему

было тогда шестнадцать с половиной лет. Дорогой он

очень интересовался поездами и видами из окна. Нау-

гейм ему чрезвычайно понравился, он пришел в веселое

настроение и потешал нас своими словечками и шалов

ливыми выходками. Помню один из первых вечеров, ко

гда мы сидели на террасе какого-то большого отеля.

Метрдотель торжественно разрезал и подал нам очень

старую и жесткую курицу. Когда мы начали ее есть,

Саша сказал: «Das ist die älteste Petuchens Gemahlin»,

а потом значительным тоном добавил: «Nicht alles was

altes ist gut» *.

Сашины выдумки и дурачества сильно скрашивали

нашу довольно-таки скучную курортную жизнь. В Нау-

гейме было много людей с больными ногами и непра

вильной походкой. Идя втроем на ванны или на музыку,

мы часто встречали одного и того же видного господина

с больной ногой. Пропустив его вперед и идя непосредст

венно вслед за ним, Саша в точности перенимал всю его

повадку: несколько сгорбленную спину, манеру класть

руку за спину и походку с откидыванием правой ноги.

Это было так смешно, что мы с сестрой помирали со

смеху.

Но вся эта безмятежность исчезла с тех пор, как

явилась «она». Тут начались капризы, мрачность – сло-

* Это старшая супруга петуха... Не все, что старо, хорошо

( нем. ) .

51

вом, все атрибуты влюбленности, тем более что Сашина

мать была еще слишком молода и неопытна, чтобы от

нестись к его роману с мудрым спокойствием, и ее тре

вога действовала на Сашу. Капризы и мрачность его

проявлялись, конечно, по-детски. Помню, как он пришел

с вокзала, проводив свою красавицу. В руках у него бы

ла роза, подаренная на прощанье. Он с расстроенным и

даже несколько театральным видом упал в кресло, за

грустил и закрыл глаза рукой. Мы с матерью бросились

его развлекать и довольно скоро достигли цели 10.

В Россию мы возвратились превесело, не подозревая

о той беде, которая стряслась в наше отсутствие, так как

дедушкину болезнь от нас скрыли. В Шахматове ждала

нас печальная картина: вместо веселого бодрого дедушки,

неутомимо сопровождавшего внуков во всех их походах,

мы увидали беспомощного и жалкого старика в больнич

ной обстановке. Самое трудное время уже миновало. Ко

гда мы приехали, дедушка чувствовал себя несколько

лучше, и уход за ним был налажен. Болезнь деда не на¬

рушала, однако, жизни внуков. Они по-прежнему весели¬

лись, и никто их не останавливал. <...>

Вскоре после нашего возвращения из Наугейма сестра

Софья Андреевна уехала вместе с сыновьями за границу.

Мы остались одни. После отъезда братьев Саша впал в

романтическое настроение: он зачитывался «Ромео и

Джульеттой» и стал изучать монологи Ромео. Особенно

часто декламировал он монолог последнего акта в скле¬

пе: «О, недра смерти...» Желание играть охватило его с

необычайной силой. Ему было решительно все равно, пе

ред кем декламировать, лишь бы было хоть подобие пуб¬

лики. Сохранилась следующая широковещательная афи

ша, написанная Сашиной рукой в конце лета:

Сегодня, 8 августа 1897 года,

Артистом Частного Шахматовского театра будет произнесен

монолог

Р о м е о н а д м о г и л о й Д ж у л ь е т т ы

(На открытой сцене)

Сцена изображает часть кладбища в парке, предназ

наченного для семейства Капулетти. Гробов не видно я

они предполагаются со стеклянными крышками, кроме

гроба Джульетты, который открыт. На заднем плане —

ограда кладбища. Сумерки.

52

В то время дедушку возили в кресле; он едва лепетал

и совершенно впал в детство, но, обожая Сашу, интере

совался всем, что его касалось. Поэтому он присутствовал

при чтении монолога вместе со своим служителем. Боль

ной дедушка со слугой, Сашина мать и я – вот и все

зрители. Монолог читался в саду, без костюма, никакой

декорации не было. Зрители разместились в аллее. Саша

встал на бугор над впадиной луга и, приняв отчаянную

позу, выразительно и красиво прочел монолог. Много раз

говорил он его потом уже без всякой афиши. <...>

В следующем зимнем сезоне, а именно 4 декабря

1897 года, был устроен в доме сестры Софьи Андреевны

спектакль, на котором разыгрывалась французская пьеса

Лябиша «La grammaire» («Грамматика») и «Спор грече

ских философов об изящном». В первой пьесе Саша играл

роль тупоумного и одураченного президента академии, ко

торому подсовывают черепки битой посуды, принимаемые

им за обломки подлинных римских ваз, а роль буржуа, до

бивающегося места депутата, которому мешает плохое

правописание, играл Фероль. В пьесе участвовал еще

троюродный Сашин брат Недзвецкий, игравший лакея, и

его сестра Оля, игравшая дочь будущего депутата. Роль ее

жениха исполнял правовед младших классов Пелехин, а

лицо без речей, садовника, играл Сашин кузен Андрюша.

Для этого спектакля устроены были подмостки и за

навес, пьесу обставили очень внимательно. Режиссером

была сестра Александра Андреевна, бутафорскую часть

взяла на себя милая гувернантка Фероля и Андрюши,

мадемуазель Marie Kuhn. Пьеса, полная комических по

ложений, имела успех. Восьмилетняя Олечка Недзвецкая,

изображавшая взрослую барышню, конечно, не могла еще

играть, но роль свою знала. Все остальные участники

были вполне удовлетворительны, местами даже комичны.

Саша, которому недавно исполнилось семнадцать лет,

оказался старше всех остальных артистов. Он был очень

представителен в своих сединах с бакенбардами, причем

сильно напоминал своего деда Льва Александровича Бло

ка. Играл толково, хорошо держался на сцене и с долж

ным пафосом произнес свою дурацкую речь над мнимым

обломком лакриматории (вазы, в которую роняли слезы

римляне).

Публика много смеялась во время этого комического мо

мента, но наибольший успех выпал, кажется, на долю Фе-

роля, который был необычайно смешон, когда появился с

53

кочном капусты и большой свеклой в руках, сохраняя

при маленьком росте и искусственно утолщенном брюшке

чрезвычайно солидный и важный вид. Вся его речь была

комична, так что публике было над чем посмеяться.

«Философы» тоже понравились. Эта сцена была очень

красиво поставлена. На жертвенниках курились какие-то

благовония, вероятно, одеколон, а пол был усыпан бу

мажными розами, сделанными руками мадемуазель Marie.

Спектакль был повторен у Недзвецкпх в том же сезоне.

Саша был тогда уже в восьмом классе. Весной 1898 го

да он кончил курс гимназии, после чего снялся в той

самой фотографии Мрозовской на Невском, где выставле

ны были прекрасные портреты Далматова в роли короля

Лира. Саша был большой поклонник этого артиста, так

что ему было особенно приятно сниматься именно у Мро-

зовской. Портрет его вышел, однако, не очень удачно, он

довольно плохо отделан. Саша был тогда в периоде

любовных мечтаний и некоторого франтовства. В белые

ночи гулял он по Невскому и по Островам вместе с дву

мя товарищами, Гуном и Фоссом. На этом портрете, по

жалуй, никто бы ему не дал семнадцать с половиной лет.

Он скорее похож на шестнадцатилетнего мальчика, что

и было на самом деле. Саша был моложав до последних

лет своей жизни, когда стало расшатываться его крепкое

здоровье. <...>

Прибавлю несколько слов относительно выбора того,

что декламировал Саша в те годы. Из «Гамлета» он вы

бирал чаще всего монолог «Быть или не быть...», из

«Отелло» – только рассказ перед сенатом. Несмотря на

большое пристрастие к «Макбету», он никогда не брался

за эту роль, и вообще в его репертуаре были только ли

рические или философские темы; героических, вообще

действенных моментов он не брал.

Во время сезона 1897—1898 года Саша продолжал

изучать роль Ромео. Он задумал поставить в Шахматове

сцену перед балконом и в ближайшее лето с жаром при

нялся осуществлять эту трудную затею. Несоответствие

нашей обстановки его не смущало. Главное затруднение

было в том, что некому было играть Джульетту, так как

ни молодых барышень, ни дам в нашем обиходе реши

тельно не было. Кончилось тем, что роль эту пришлось

поручить все той же тете Липе, которая и на этот раз

оказалась в Шахматове. Ни наружность ее, ни голос, ни

манеры не соответствовали роли. В молодости она с

54

успехом играла в любительских спектаклях роли комиче

ских старух в бытовых пьесах. Стихов она произносить

не умела, но Саша мирился со всем, лишь бы было к ко

му обращаться и получать реплики. Начались приготов

ления. Саша давно уже знал свою роль, но тетя Липа,

конечно, не знала, и мне пришлось учить ее хотя бы

толково и с должными ударениями произносить стихи.

Тон ее был безнадежно бытовой и реальный, но уж тут

я была бессильна. Костюм для Джульетты мы сооруди

ли очень сносный: что-то светлое с жемчужными бусами

на открытой шее и в белокурых волосах. Но все это было

не важно, так как спектакль должен был происходить

вечером в саду и при лунном, к тому же не полном ос

вещении.

Ромео был озабочен, главным образом, собственным ко

стюмом и балконом Джульетты. Для последнего он остро

умно использовал столбы от бывшей гимнастики, приде

лав к одному из них подобие вышки с приставной лест

ницей сзади. Представление происходило на той же

лужайке, где разыгрывали когда-то сцену из Козьмы Прут

кова. Костюм Ромео с быстротой и веселой готовностью

сшила изобретательная бабушка. Она сделала подобие

жюстокора * с короткими панталонами – из летней гим

назической блузы и брюк, разукрасила все голубым ко

ленкором и пришила к сильно открытому вороту белый

кружевной воротник. Длинные белые чулки и черные

туфли с голубыми бантами дополняли наряд. Но лучше

всего был голубой берет с ястребиным пером, найденным

бабушкой на лужайке за садом, которое она пришпилила

круглой брошкой из стекол с радужной окраской. В этом

костюме Саша был, кажется, еще лучше, чем в печаль

ном наряде Гамлета, который он давно уже смастерил

себе при помощи матери для чтения монологов; за этот

год он еще похорошел, а голубой цвет чрезвычайно шел

к его прекрасному молодому лицу.

В назначенный день все было готово к спектаклю.

Вечер выдался теплый. Ромео и Джульетта были одеты

и загримированы. Оставалось только начать представле

ние, но это долго не удавалось по той причине, что луна

упорно скрывалась за тучами и не хотела освещать сцену.

Давно уже принесли и поставили на дорожке стулья

* Нечто вроде куртки, обтягивающей торс. ( Примеч. М. А. Бе

кетовой. )

55

для дам. Время было довольно позднее, но дедушка ни

за что не хотел ложиться спать и все спрашивал, когда

начнется спектакль. Все мы с досадой и надеждой следи

ли за луной. Наконец, она вышла из-за туч. Тогда

Джульетта водворилась на балконе и приняла мечтатель

ную позу. Зрители были позваны, и началось представле

ние. Ромео стремительно и нежно произносил свои речи.

Он был очень поэтичен и весь предался романтике Шекс-

пирова действа, не обращая никакого внимания на обы

вательский тон Джульетты.

Все шло своим чередом, как вдруг произошло нечто

ужасное: на дорожке, ведущей к лужайке, где стоял Ро

мео, показалась неуклюжая фигура огромного мохнатого

пса Арапки, проскользнувшего в сад со двора через не

осторожно открытую калитку. По обыкновению, высунув

язык и тяжело дыша в своей дремучей шкуре, он не

винно помахивал хвостом и медленно шел прямо к Саше,

рассчитывая на самый благосклонный прием. Это втор

жение совершенно расстроило спектакль. Настроение бы

ло нарушено, мы с сестрой с трудом удерживались от

смеха, а бедный Ромео был оскорблен в своих лучших

чувствах. Он, конечно, прервал диалог и с расстроенным

и сердитым лицом принялся гнать Арапку. Разумеется,

пес убежал, и калитку тщательно заперли, но все уже

было испорчено. Саша пришел в ужасное настроение, он

наотрез отказался играть и больше уже не возобновлял

своей попытки.

В это же лето 1898 года (в семнадцать с половиной

лет) произошло возобновление знакомства с будущей же

ной поэта Любовью Дмитриевной Менделеевой, а затем

начались репетиции спектаклей в имении Менделеевых

Боблове 11. <...>

Во время своего пребывания в одном из петербургских

драматических кружков Саша исполнял только неболь

шие роли стариков. Самая значительная из них была

роль дурака и рамолика в одной переводной французской

пьесе, которую играл на Михайловской сцене известный

в то время артист Andrieu. Саша не пожалел своего лица

и совершенно исказил его безобразным, но талантливым

гримом. Роль свою он провел хорошо. Развихленная по

ходка, неверные движения, глупый вид и какой-то бес

помощно-наивный т о н , – все было удачно задумано и

проведено. Никому и в голову не приходило, что играет

красивый двадцатилетний мальчик. Когда он сыграл свою

56

роль, смыл грим и переоделся в студенческий сюртук, он

вышел в залу. Сияя молодостью и красотой, стоял он,

разрумяненный после спектакля. Мы с матерью подошли

к нему. Забавно было слушать, что говорили о нем в тол

пе. Какой-то господин, не подозревая, кто стоит рядом,

отозвался об его игре так: «Это опытный актер, подража

ет Andrieu» 12.

После этого спектакля Саша и вышел из кружка и

вообще оставил мысль о сцене. Это увлечение отошло на

второй план. Личная жизнь, сопровождаемая острыми

переживаниями романического и мистического характера,

овладела всем его существом, а переживания эти выявля

лись в приливах творчества, сила которых поражает своей

напряженностью. То была пора цветения его лирики и

расцвета его красоты.

Приведу один характерный анекдот, случившийся на

каком-то родственном собрании. В числе гостей был один

из друзей бекетовского дома, который давно не видал

Сашу. Он сидел рядом с Александрой Андреевной. Саша

пришел один из последних. Когда он вошел в комнату в

студенческом сюртуке, своей красивой, мужественной по

ходкой, гость был поражен его видом. «Это ваш сын?» —

спросил он Александру Андреевну. Получив утвердитель

ный ответ, он обратился к Саше: «Сколько вам лет?» —

« Д в а д ц а т ь » , – ответил Саша. Тогда тот воскликнул в по

рыве искреннего чувства: «Несчастные петербургские

женщины!»

Саша был в то время действительно очень хорош.

Красота его черт в соединении с матовым цветом лица,

блистающего свежестью, еще более оттенялась пышными

золотыми кудрями. Светлые глаза, уже подернутые меч

тательной грустью, по временам сияли чисто детским ве

сельем. Держался он очень прямо и был несколько непо

движен, особенно в обществе старших. На многих портре

тах он кажется брюнетом, на самом же деле он был

настоящий блондин с очень белой кожей и зеленоватыми

глазами. Его брови и длинные ресницы были того же

цвета, как волосы, которые с годами значительно потем

нели и приняли пепельный оттенок. Прибавлю, что облик

его был исполнен врожденного изящества и благородства

и вполне соответствовал его духовному содержанию и

характеру. <...>

...прибавлю обещанную заметку об отношении Алек

сандра Александровича к животным, В детстве он обо-

57

жал кошек и собак, как многие дети, но тогда уже вкла

дывал в свое отношение к ним какую-то особую нежность

и интерес: он с ними разговаривал, входил в их положе

ние, проводил с ними много времени, всячески их раз

влекая и ублажая. В Шахматове держали обыкновенно

двух или трех дворовых псов, с которыми Саша водил

постоянную дружбу. Бывало, заглянешь утром в надвор

ное окно и, если Саши нет в комнате, непременно уви

дишь его у крыльца на корточках, а около него реют три

мохнатых хвоста и с особой настойчивостью сует ему

лапу его любимец, огромный черно-желтый Арапка.

Собаки, разумеется, обожали Сашу. Однажды летом,

после смерти моих родителей, когда Саша был уже же

нат, в Шахматове оказались две таксы. Одну из них при

везла из Петербурга Сашина мать, другую я. Первая

такса, Краб, была толста и добродушна, мой Пик был

худой, с безумными страстями и мрачным характером.

Он перенес тяжелое испытание, потеряв любимого хозяи

на, – это была дедушкина собака. Обе таксы не отходили

от Саши. Молодые Блоки жили в отдельном флигеле с

садиком, отделенным от двора забором и калиткой. Саша

вставал довольно поздно. Нужно было видеть, с каким

отчаянно грустным видом лежали обе таксы по утрам на

дорожке около флигеля. Они дожидались, когда взойдет

их солнце. Когда же Саша появлялся в низком окне и

подавал голос, собаки бросались с радостным визгом и

прыгали на подоконник или прямо в руки своего боже

ства. Саша брал их во флигель и вместе с ними прихо

дил в большой дом пить чай.

При жизни моих родителей в доме было довольно-та

ки беспорядочно и грязновато, но после их смерти, осо

бенно с той поры, когда старый дом был блистательно

отремонтирован заново, Сашина мать завела везде неве

роятную чистоту и порядок. Прежде, бывало, не только

комнатные, но и дворовые собаки входили в дом, а ком

натным позволялось валяться на всей мебели. Теперь же

дворовых псов совсем не пускали в дом, а таксам строго

воспрещалось скакать на мягкую мебель. Но так было

только в начале лета. Понемногу эти строгие правила

нарушались Сашей. Таксы как бы нечаянно оказывались

то на кресле, то на диване. Мать слабо боролась, но по

том, разумеется, уступала, и к осени, как раз в самое

грязное время года, дело кончалось тем, что ничто уже

не возбранялось этим счастливцам.

58

В гостиной, угловой солнечной комнате, выходившей

окнами в сад, занимал одну стену огромный четырех

угольный диван с двумя валиками. Помню один осенний

вечер, когда Саша, разлегшись на этом диване во весь

свой рост, в русской красной рубашке и в высоких сапо

гах, пригласил такс прыгнуть на диван, что они с востор

гом исполнили. Затем обе были разложены по бокам его

так, что головы их приходились у него под мышками, и

так в блаженном покое пребывали до самого чая. Оп

нежно разговаривал с ними, и никто из присутствующих

и не думал противиться этому баловню и чародею, так

как смотреть на его забавы с собаками и слушать его

разговоры с ними было сущее наслаждение.

Бывали еще и такие случаи: дверь со двора в столо

вую отворялась, и оттуда выходил улыбающийся Саша, а

за ним несмело и конфузливо выступал сын уже покой

ного Арапки – Бучка, очень похожий на него, но немно

го поменьше ростом. Он и сам понимал, что ему, столь

грязному и вонючему цепному псу, не место в чистых

господских комнатах, но Саша ласково приглашал его за

собой, говоря: «Ну, иди, иди сюда, комнатная собачка!»

Повертевшись в комнате, Бучка сам уходил обратно и

уже на крыльце получал от Саши лакомое угощение в

виде хлеба с маслом или сдобных лепешек.

В то время мой Пик (угрюмая такса) уже был по

койник. Он погиб от болезни сердца в Шахматове и тро

гательно пришел умирать в гостиную, где издох на гла

зах всей семьи, причем в предсмертных муках до послед

него мгновения не спускал глаз с сидевшего на полу

Саши. Этого верного пса с почетом похоронили мои пле

мянники в саду, на лужайке, под старой плакучей бере

зой. Его положили в ящик и осыпали цветами. Саша сам

вырыл ему могилу, засыпал ее землей и сверху положил

большой и очень тяжелый камень.

К кошкам Саша с годами охладел. Его отталкивало

их коварство. Он ценил в зверях простодушие и непо

средственность. Но к собакам он сохранил исключитель

ную симпатию на всю жизнь, вообще же любил положи

тельно всех животных, кроме кошек. Он доходил до того,

что прикармливал мышей, которых в Шахматове всегда

было великое множество. Жена Саши, Любовь Дмитри

евна, относилась к животным совершенно так же, как он,

что подтверждает следующий случай, связанный с лите

ратурой.

59

В заголовке известного стихотворения «Старушка и

чертенята» («Нечаянная Радость») поставлено: «Григо

рию Е.». Разумеется, никто из читателей не подозревает,

что Григорий Е. был не кто иной, как еж, которого при

несли в Шахматово крестьянские дети и продали Саше

и жене его за какой-то пустяк. Еж был немедленно на

зван Григорием и некоторое время с любовью воспиты

вался во флигеле, где жили Блоки. Немного погодя Гри

гория отпустили на волю, после чего на ржаном поло

поблизости от флигеля Блоков очутился молодой ежик,

который попался на глаза Сашиной матери и вел себя,

как ручной. Похоже было, что это вернулся Григорий.

Блоки так и решили. Они опять водворили его во фли

гель и стали ухаживать за ним еще больше. Но дело

кончилось тем, что Любовь Дмитриевна нашла, что Гри

горию будет скучно в Шахматове, потому что там нет

ежей, и сама отвезла его в имение своих родителей

Боблово, где всегда водилось много ежей. Там он был

выпущен и оставлен.

Не меньше собак Саша любил лошадей. Он рано вы

учился ездить верхом, красиво сидел на лошади и ловко

и смело ездил. При всей своей любви к лошадям он умел

их заставлять себя слушаться. Тот белый конь, который

упоминается в его лирических стихах и поэме «Возмез

дие» 13, был высокая, статная лошадь с несомненными

признаками заводской крови; его звали «Мальчик». Саша

уезжал верхом иногда на целые дни и в этих поездках

исколесил все окрестности Шахматова на далекое про

странство. Во время скучной жизни на Пинских болотах

его лучшим удовольствием было по целым часам ездить

верхом, совершая длинные одинокие прогулки. У него

была прекрасная, но далеко не смирная лошадь, кото

рую он особенно любил именно за ее способность злиться.

Конечно, он прекрасно знал всех зверей Зоологическо

го сада. Цирковые слоны, тюлени и бегемоты из «Аква

риума» тоже были его любимцами. Он рассказывал о них

с большой симпатией и очень талантливо их представлял.

Любил он и червей и лягушек. В Шахматове был такой

случай. В одно жаркое лето развелось очень много чер

вей, которых не выносила Сашина мать. Однажды утром,

когда мы пили чай под липами, на скамейке оказались

две толстейшие гусеницы: одна ярко-розовая, другая зе

леная. Сашина мать, содрогаясь от отвращения, просила

Сашу убрать их. «Какие отвратительные!» – говорила

60

она, отворачиваясь от гусениц. Саша взял их в руки и

отнес как можно дальше, но сначала заметил примири

тельным и сочувственным тоном: «А они думают, что они

очень красивые».

К птицам Саша был вообще равнодушнее, больше все

го любил журавлей. Но зато кур он прямо-таки ненави

дел за буржуазный характер и движения, и жестоко го

нял их из цветников, пуская им вслед иногда даже камни.

2

М А Т Ь А Л Е К С А Н Д Р А Б Л О К А

Влияние матери на сына

Двадцать пятого февраля 1923 года скончалась мать

Александра Блока, по второму мужу Кублицкая-Пиот-

тух. В этой книге, написанной уже после ее смерти, бу

дет уместно сказать несколько слов о значении матери в

жизни поэта и влиянии ее на его творчество. По натуре

своей она была прежде всего мать, ее отношение к обоим

мужьям, за которых она выходила по склонности, было

гораздо холоднее. Сын был ее исключительной, самой

глубокой и сильной привязанностью. На нем сосредоточи

лась вся ее нежность, а с годами любовь эта все углуб

лялась. Этому способствовала, во-первых, врожденная

склонность сестры моей к материнству, она еще девочкой

мечтала о детях, а во-вторых, исключительное положение,

в которое она попала, когда ей пришлось поневоле рас

статься с мужем, оберегая сына от проявлений его жес

токого характера. В двадцать лет, в ту самую пору, ко

гда властно проявляются страсти женщины, при очень

горячем темпераменте – она осталась одна с ребенком

без мужа. А муж, молодой, привлекательный и страстно

влюбленный, всеми силами противился ее решению,

искал встреч с ней и умолял ее вернуться к нему. Много

слез стоили ей эти сцены с Александром Львовичем, но

то, что она устояла перед этим искушением и не ушла

к мужу, показывает, насколько сын был ей дороже его.

И вот на глазах ее растет этот сын, наполняя гордостью

и радостью ее материнское сердце. Из прелестного, свое

образного ребенка превращается он в очаровательного

юношу-поэта, и вся жизнь его проходит под знаком по

эзии. Мать находила в сыне все то, чего не хватало ей

61

в окружающей жизни. Так понятно, что чувство ее к не

му все росло и крепло. Что же дала она ему сама, кроме

этой любви, которая заставила его написать уже в зре

лом возрасте (ему было тогда почти тридцать лет) те

строчки в «Возмездии», которые мать его хранила, как

драгоценнейшее сокровище, на дне шкатулки, украшаю

щей ее письменный стол? Вот эти строки, написанные

рукой сына на особом листе бумаги:

Когда ты загнан и забит

Людьми, заботой и тоскою...

По-новому окинешь взглядом

Даль снежных улиц, дым костра,

Ночь, тихо ждущую утра

Над белым запушённым садом,

И небо – книгу между книг,

Найдешь в душе опустошенной

Вновь образ матери склоненный,

И в этот незабвенный миг

Узоры на стекле фонарном,

Мороз, оледенивший кровь,

Твоя холодная любовь —

Все вспыхнет в сердце благодарном,

Ты все благословишь тогда,

Поняв, что жизнь – безмерно боле,

Чем quantum satis * Бранда воли,

А мир прекрасен, как всегда... 1

Кроме своей великой любви, Александра Андреевна

вложила в сына черты своей натуры. Мать и сын были

во многом сходны. Повышенная впечатлительность, неж

ность, страстность, крайняя нервность, склонность к мис

тицизму и к философскому углублению жизненных явле

н и й , – все это черты, присущие им обоим. К общим чер

там матери и сына прибавлю щедрость, искренность,

склонность к беспощадному анализу и исканию правды

и, наконец, ту детскую веселость, которую Александр

Александрович проявлял иногда даже в последний год

своей жизни, а мать его утратила годам к тридцати

пяти, когда начались первые приступы ее сердечной болез