Текст книги "Перед бурей (СИ)"

Автор книги: Артем Лунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

– Но его к тому же угораздило сломать ногу не где-нибудь, а около Двух Камней, – выразительно глянула на Алека. Тот смутился.

– Да знаю я, что погорячился тогда, – буркнул. – И что с того?..

– А то, что спутники его решили, что он как-то осквернил Два Камня, – наставительно сказал Макс. – Почему-то беричи считают, что это наше святилище. Ну, и решили, что лечить его нельзя. И вообще нужно принести в жертву.

– Ну?!.

– И принесли!.. – зло сказала Кати. – В смысле, в жертву принесли. Оставив там, у Камней, одного, со сломанной ногой!.. Юлия еле приволокла – она, по своему обыкновению, бродила в одиночку по лесам… Я его лечу и думаю, будет ли от этого толк. Сам не хочет выздоравливать, преданный своими. А и встанет на ноги – обратно его нипочём не примут. Остаться у нас тем более не сможет…

Алек прикусил язык, напомнив себе – в травном доме ругаться нельзя. За спиной гулко кашлянул Шон, напоминая о себе, он очнулся:

– Где Алия? Вроде только что была здесь.

– Может быть, пошла вас искать, – предположила Кати. – Чтобы высказать всё, что думает о всяких опоздунах.

Легка на помине, Алия возникла из-за ароматных занавесей сырых вялых веток, разложенных для сушки. Нияз поздоровалась рассеянно, кивнула Шону и его сыновьям:

– Вы-то мне и нужны. Кати, ты тоже. Вижу, начертили что-то для Большого Бедлама? Показывай свои самые необходимые травы и снадобья.

Макс вскочил первым, предложил жене железную лапу. Та бестрепетно оперлась, встала, придерживала живот. Не то чтобы в помощи была необходимость – просто позволяла мужу проявить заботу. Алия собрала со стола листы бумаги, рассматривала, ворчала себе под нос.

Они прошли в крыло травного дома и мгновенно устроили хаос. Кати перебирала мешочки, склянки и связки трав:

– Это нужно… и это… и вот это обязательно…

Шон внимательно изучил предложенные листы и теперь сам что-то вычерчивал, Алия топталась за его спиной, стараясь разглядеть, чуть не подпрыгивала. Алек спрятал улыбку. Невысокая, изящная, черноволосая, как ни старалась придать солидность голосу и манере поведения, войя всё равно выглядела молодой девчонкой. Но войи её круга, прошедшие с ней войну, охотно подчинялись этой девчонке.

– Алек, ты сам-то готов к путешествию? – строго вопросила нияз.

Вой пожал плечами:

– Чего там готовиться-то? Мне лишь перевязь меча потуже затянуть.

– Уверена, твоя мать, жена и тёща считают иначе. Найди Луису и отправь её к нам.

Вой шутовски отсалютовал своей нияз и пошёл искать Луису. Через пять минут ему надоело болтаться, и он посмотрел насквозь. Засёк характерную ауру целительницы и направился в сторону кузниц и мастерских.

Поставленные полукругом приземистые закопчённые строения, некоторые пыхали вонючим чёрным дымом, от других несло несусветной смесью химических запахов. Раздавался звон молотов, скрежет механизмов, деловитые голоса. Туда-сюда бегали подмастерья на подхвате, мальчишки и девчонки. Обходили войю, сидевшую прямо в куче песка, который зачем-то понадобился мастерам. Луиса, казалось, дремала. Когда тень Алека упала на неё, подняла голову.

– А-а-а… Привет.

– Привет. Тебя Алия ждёт.

Луиса что-то раздражённо буркнула себе под нос. Она пыталась стать войей, но в год Летней войны провалилась на экзаменах. Лишь на следующий праздник посвящения получила меч, серьгу и первые татуировки. И вошла в круг Алии, хотя обычно ставшие войями в один год держатся вместе. Высокая красивая девушка, соломенного цвета волосы против обычая цеха целителей не подстрижены коротко, но схвачены в пучок жёлтым платком – знаком того самого цеха. Обычные для войев серые одежды, на талии пояс с лекарствами и бинтами.

– Кати там? Плотники?

Алек кивнул. Девушка затёрла какие-то письмена в песке перед собой и встала.

– Это чего?

– Расчёты делала, – скучно сказала Луиса. – Сколько всего брать. Получается, что впору ехать не на двух четвёрках, а на дюжине. Чтобы как раз по фургону на человека.

Алек фыркнул.

– А тут ещё Влад с его инструментарием, – продолжала плакаться Луиса. – И Алия сама говорила, что нужно прихватить порох и всякую химическую дрянь, – махнула рукой в сторону домишек, от которых крепко шибало той самой дрянью.

– Зелье Кнопки надо обязательно взять, – ухмыльнулся Алек.

– Чтобы наш фургончик взлетел на воздух? – девушка замотала головой. – Ну уж нет!..

Взгляды молодых людей невольно устремились на крайний дом кузнечной слободки. Если кузницы и мастерские во избежание пожара были поставлены подальше от жилых домов, то это строение стояло опричь всех. И два дня назад на нём была крыша. Сейчас не такие уж тонкие доски были равномерно разбросаны вокруг.

– Ну… – глубокомысленно протянул Алек. – Говорят, в Каррионе есть какие-то летательные фургоны… вот и у нас будет!..

Посмеялись.

– А если без шуток, – Луиса вдруг посерьёзнела. – Этот её новый… гм, суперпорох? Сделать хотя бы десяток гранат и ракет с такой начинкой…

Алек задумался.

– Надо обговорить эту идею с Кнопкой… или, может быть, не стоит наталкивать на мысль?.. Ведь ещё экспериментировать бросится. Хорошо, что успела выскочить вовремя…

Хорошо, что успела выскочить вовремя, мрачно размышляла Кнопка. Едва сообразив – что-то пошло неправильно, она опрокинула стол и бросилась к двери. Хорошо, по дневной жаре та была открыта – иначе Кнопку взрывом размазало бы по доскам. А так всего лишь вышвырнуло в дверной проём. Девочка ударилась о землю, наглотавшись пыли, с трудом перевернулась на спину и увидела, как в воздухе порхает крыша дома, разваливаясь на досточки. Через мгновение одна из огромных щепок едва не прибила Кнопку к земле. Учитель Александр был бы доволен реакцией… то есть – телесной, скоростью неосознанного ответа тела.

А вот мачеха была очень недовольна реакцией. В смысле – химической, взаимодействием разных веществ. Ну кто ж знал, что оно этак бабахнет?!.

Кнопка повела саднящими плечами, боль раскатилась волнами. Поделом ей. Едва убедившись, что девочка почти не пострадала, заполучив лишь пару синяков, мачеха поспешила прибавить к ним ещё несколько. Вообще-то даже очень много. Давненько ей так не доставалось… хотя такей не доставалось никогда. И Дед и не подумал вступиться. Детей, конечно, бить нельзя, но иногда очень даже «льзя».

Кнопка и сама поняла это. Порка была страшной, но больнее было видеть слёзы на щеках мачехи. И вдвойне горше было вспоминать собственные в сердцах брошенные слова.

"Ты хоть понимаешь, как я за тебя испугалась?!."

"С чего бы это?!. Ведь ты мне не мать!.."

Да, не мать. Ведь мама погибла, и вот теперь, она, Эрика, которую друзья зовут кратко и храбро – Кнопка, едва не повторила её судьбу.

Девочка зажмурилась, ощущая, как в глазах вскипают слёзы. Воображение у неё было хорошее, а сейчас, после такого громкого изобретения "суперпороха", она могла ещё лучше представить, как всё тогда случилось.

Химик – опасная профессия, а при крутке и сушке пороха нужно соблюдать особую осторожность. Сейчас уже не сказать, чья ошибка привела к трём смертям. Тогда, наверное, точно так же летела крыша, и сноп огня бил из окон… хотя какие окна на пороховой мельнице…

А мачеха Хлоя была подругой матери. Дружили с детства, может быть, так, как сама Эрика и Мона.

Скрипнула дверь. В прохладный сумрак избы, где она лежала, хлынул свет и весёлые детские голоса с улицы. Морщась, Кнопка отвернулась, ткнулась в подушку лицом, укусила ткань, отплюнулась от пера. Свет как будто разбередил боль. Кто-то вошёл, послышались тихие шаги, по мыслеощущению болящая узнала Улитку, дочь брата мачехи. Девочка была младше Эрики, и они не особо дружили.

– Не пищи, – тихо сказала. Откинула одеяло, которым была укрыта Кнопка, голые плечи и спину охватило холодком. Улитка чем-то загремела, запахло мёдом и лекарствами.

Кнопка и не думала пищать. У девочки была лёгкая рука – может быть, станет целителем. Улитка легко поводила руками над спиной и ниже. Пострадавшие места ожгло, как огнём, потом боль утишилась. Проворные пальцы стали втирать мазь.

– Скоро встанешь, – заверила Улитка. – И сможешь опять сочинять свои гремящие штуки. Но если ты!.. – в голосе всегда спокойной девочки плеснула ярость, Кнопка даже вздрогнула. Но несущие облегчение пальцы продолжили движение как ни в чём не бывало. Вот это выдержка у сестрёнки, восхитилась Кнопка. Ведь явно взбешена, но не подаёт виду!..

Улитку считали тихоней, за что девочка и заработала своё прозвище, но сейчас Эрика подумала, что была несправедлива к "неродной двоюродной" сестре.

– Пить?..

Кнопка покачала головой, уткнувшись лицом в подушку.

– Что другое надо?..

– Нет. Я сегодня встану?

Улитка хмыкнула, подозрительно изучая её спину.

– Куда торопишься-то? – спросила недовольно.

– Мне надо быть на Большом Бедламе.

– Нужна ты там! – фыркнула неродная двоюродная.

– Мне нужно сказать там слово.

– Лучше бы ты сказала слово здесь, – лёгкая ткань легла на синяки. – Встанешь. Одеялом накрыть?

Кнопка повернула голову, заморгала, видя лишь маленький силуэт на фоне дверного проёма. Глаза болезненно заслезились. Кнопка сделала усилие и взяла девочку за рукав, при этом неловко толкнув. Та уронила крынку с мазью, но мгновенно поймала другой рукой. Шустрая какая Улитка.

– Чего тебе? – хмуро буркнула девочка, не пытаясь освободиться. Кнопка помолчала.

– Позови… – голос её дрогнул. – Я скажу слово. Позови маму.

Алек шагнул в распахнутые двери, щурясь от ударившего в лицо жара.

– Привет.

Вздымавший тяжёлый молот кузнец только покосился. Алек встал в сторонку, дожидаясь, пока он освободится, окинул взглядом внутренности кузни. Пышущий жаром горн, несколько наковален. По стенам – полки, ящики со всевозможным ломаным железом, ступки с какими-то металлическими порошками, склянки с химией. Лаборатория волшебника… Алек бывал здесь не раз, он, как и любой вой, сам мог сковать простой нож, но всегда преисполнялся робкого почтения перед работающими в кузне людьми. Друг Влад казался ему почти родственником Титанов. Великие мастера ушли в небытиё, но их деяния всё ещё существуют и поражают людей. Алек не раз с восторгом наблюдал, как из раскалённого тягучего железа касания молота создают новую вещь. Может быть, кто-то через много лет так же будет восхищаться ею.

Влад в последний раз ударил молотом и бросил заготовку в воду. Взвилось облако едкого пара, Алек чихнул – нет, не вода, или не только вода…

– Чего тебе? – неприветливо буркнул кузнец. Алек удивился.

– Мне?.. – ничего. А вот ты чего такой хмурый?

Влад рассеянно отмахнулся молотом.

– Да так… Вики.

– Понятно, – сказал Алек, мысленно обругав себя. Мог бы догадаться.

Здоровенный кузнец был в два раза шире Алека в плечах и тяжелее раза в полтора. Но Влад не обольщался. Он знал, что сильнее друга – ну и что?..

Точно так же, как Алек восхищался мастерством Влада, так и кузнец с уважением относился к талантам друга. Наблюдая за играми войев, отдавал себе отчёт, что и десяти ударов сердца не продержится против Алека. Но Влад не завидовал Алеку. Точнее, завидовал не мастерству, а другому.

Высокий, широкоплечий, очень сильный мужчина. Такие нравятся женщинам, за таким как за каменной стеной. Но та, в которую был влюблён кузнец, сама была войей. Причём наставницей.

И тот, кого она любила, стал первой жертвой в Летней войне. Погиб ровно два года назад, и половина души девушки погибла вместе с ним. Войя сражалась яростно, ища в битвах смерти. Алеку и другим, кого она учила, теперь пришлось самим присматривать за девушкой, не раз оказывающейся в шаге от гибели.

Кузнец, зная о горе войи, и не смел пытаться обратить на себя её внимание. Но однажды им вдвоём случилось отстать от своих и спасти друг другу жизнь. Парень и девушка оказались в тёмном ночном лесу…

Одна-единственная ночь вместе. Потом она говорила, то было наваждение, уговаривала себя, всё так же не желая расставаться с мёртвой любовью. Владу было не занимать упрямства, но он вынужден был отступить перед этим её убеждением. Кузнец знал, что такое жить с половинкой души. И, не желая, чтобы девушка страдала, оставил её в покое.

Ненадолго. Потому что скоро войю бросились опекать все – не только Влад, но войи её круга и её собственные ученики. Никаких битв и даже тренировок – беременным женщинам строго не рекомендуется махать тяжёлым железом!.. Кузнец уже по праву мог держаться рядом и начал робко надеяться…

Но их сына войя назвала по имени погибшего любимого. Призрак Дерека всё так же стоял между Вики и Владом. Иногда казалось, что девушка всё же отпустит мёртвого, но чаще Влад ходил сумрачен, сам напоминая призрака.

Алек пытался вправить девушке мозги, но потом отступился. В конце концов, это не его дело. Как говорят дети в школах империи Каррионы – лоста ва.

– А я как раз пришёл с известием о твоём парне, – пропел Алек. Влад испуганно вскинулся:

– Что?!.

– Да всё в порядке, – торопливо сказал Алек, поражённый такой реакцией. – Просто – кэрри.

Кузнеца аж перекосило. Потом он с облегчением улыбнулся.

– Уф, куси тебя тролль!..

– Уже кусал. Извини, что напугал.

– Да нет, я сам себя напугал. Дёрганый какой-то стал, паникую по малейшему поводу, – Влад снял и скомкал кожаный фартук, швырнул в угол. Тут же поднял и аккуратно повесил на гвоздь.

– Ну, это понятно, – заметил умудрённый отцовством Алек.

– Кэрри, значит… Жаль, я не видел, – Влад вышел из кузницы и сунул голову в бочку с дождевой водой. Вынырнул, отфыркиваясь.

– Ещё увидишь, – посулил Алек, улыбаясь. Кузнец выглядел потешно – размытая сажа и копоть раскрасили его лицо, потёки чёрной воды от глаз, небольшая русая бородка стала какой-то пегой.

– Что, хорош? – булькнул кузнец, снова окунувшись. – Там мыло на полке, подай…

Въедливую угольную сажу не вдруг вымоешь, кузнец старательно тёр физиономию.

– Забавно, – хлопнул ручищей по бочке, и вода в ней тут же запарила. – Забавно, как… эх, перегрел… у нас дома… ну, в Радоне… отнеслись бы… ко всему такому-этакому…

Говоря, он нырял в бочку.

– К какому-такому-этакому? – Алек тоже стукнул по бочке и тоже перестарался. Кузнец неодобрительно посмотрел на него:

– И к этому тоже, – принялся вылавливать с поверхности воды льдинки. – Но вообще-то я говорил о кэрри. Стоит ребёнку отколоть что-нибудь такое, окно там вышибить, стол ненароком развалить, как тут же: "Спасайте дитя! Демоны! Одержимость!"…

Алек согласился, припомнив собственное детство. В Радоне действительно плохо относились ко всему "такому-этакому".

– А у тебя?.. – кузнец посмотрел косо. Алек усмехнулся.

– Ну, у родителей и соседей не было повода подозревать меня в одержимости. А вот сестру они побаивались…

– В самом деле? – кузнец удивился.

– Насчёт окон-столов не знаю, а вот игрушки у нас то и дело оживали. Когда она начала уверенно ходить, всё постепенно прекратилось. Я был гораздо тише, а "такое-этакое" проявилось только после того волка…

Кузнец кивнул, ту историю он слышал. Жизнь куёт нас ударами испытаний…

Жизнь куёт нас ударами испытаний, так сказал однажды Влад об Александре. Кто сломается, кто превратится в сталь.

Книга Еджи

Танор. Раскинувшийся по долам и взъёмам город был атакован и побеждён летним днём. Цепи подъёмного моста ворот обвисли, словно от жары. Солдаты на башнях и стенах вытирали мутный пот, гоняли первогодков в трактиры за холодным пивом. Улицы, вымощенные где камнем, где досками, пусты, лишь изредка звук шагов тут же приглушается в густом жарком воздухе.

Дома – деревянные, каменные, кирпичные, тихо дремали. Окна-глаза опустили ресницы штор, закрыли веки ставен. Лишь колышутся занавеси на дверных проёмах торговых лавок. Они открыты, но покупателей не ждут. Время торговли – утро и вечер.

Лишь рынки суетятся, но без особого энтузиазма. Жарко…

Верхний город был обособлен от прочих районов Танора второй стеной. Самые богатые торговцы, политики, гильдейские мастера выхвалялись друг перед другом богатством своих домов. Присутственные места, приюты чиновников всех мастей, обозначались ярко надраенным медным пером над входом. А на вершине опоясанного стеной холма стоял Дворец. Большое и мрачновато-красивое каменное здание с пристроенными казармами, складами и мастерскими. Лабиринт коридоров и лестниц, стены с узкими бойницами, тенистые аллеи, маленькие внутренние дворы…

Камень. Тяжёлые гладкие валуны, ровно уложенная плитка, грубый простой рисунок украшений. Борт фонтана, облицованный розовым и серым мрамором, посредине в прыжке застыл маленький голубой дельфин, поддерживаемый зелёной каменной волной. У дельфинёнка озорные глаза-стекляшки, из дыхала на голове льётся вода.

На широком краю чаши фонтана в тени черёмухи лежала худощавая сероглазая девочка-подросток. Светлые очень коротко стриженые волосы, простая одежда из добротной ткани. Лицо обыкновенное, разве что чересчур бледное.

Девочка болтала ногами в воде, брызгала на дельфина. Интересно, какие они на самом деле? Госпожа Архивариус своим единственным глазом видела морских зверей. Говорит, статуя хороша и очень похожа. Мастер делал. Который, несомненно, тоже видел дельфинов.

– Хотела бы и я когда-нибудь… – задумчиво обратилась девочка к каменному другу. Дельфинёнок смолчал. Она вздохнула и вернулась к книге.

Очередной доклад читался скучно. Восемьсот сороковой год ничем особенным не выделялся. Мало кто воевал, а империя и вовсе ударилась в несвойственное ей миролюбие. Волнения в Радоне. Претензии выборных от народа признаны справедливыми. Что за претензии? Прошлое лето было засушливым, плохой урожай. Кажется, тогда в этой провинции ещё не было мастеров-погодников. А сейчас они есть?..

Девочка дотянулась до тетрадки, раскрыла, черкнула пару строк новенькой авторучкой. Так, голодную провинцию накормили. Славно. На всякий случай недалеко устроили военные учения армии Каррионы. Угу, метод кнута и пряника. Пряником нужно угостить, кнутом – лишь погрозить. Или попросту обозначить, что он у тебя есть… Если же пустишь его в ход – проиграешь.

Перо нарисовало быстрый изгиб кнута. Девочка передёрнула вдруг занывшими плечами.

Так, читаем дальше.

Военно-исследовательские экспедиции не нашли неизвестных племён, никого не призвали к покорности. Научно-исследовательским тоже нечем было хвастаться. Новые никогда раньше не виданные звери не попадались в ловушки, новые цветы не распустились в ботанических садах. Новые месторождения? Есть. Но немного, и все банальные – медь, свинец и сопутствующие металлы. Какой-то чудак ушёл в Базес, непонятно как защитив себя от Кристаллов Границы. Так, интересно. Надо перечитать о этой пустыне.

Девочка привычно потянулась за чернильницей, спохватилась. Авторучка – очень удобная штука. Не нужно подтачивать жало – здесь перо стальное, не надо периодически окунать в чернильницу – в трубчатом стержне достаточно чернил. Эти волшебные перья только что появились на рынках, а у неё уже есть. Подарок Госпожи Архивариуса. Оценив удобство, купила всем секретарям и писчим в замке, и воспитанницу не забыла.

Девочка снова сделала заметки. Насколько она помнила, человек, оказавшийся недалеко от Кристаллов Ограничения, падал без чувств. Иногда глох, даже сходил с ума. Те, кто оказывался достаточно крепок и глуп, чтобы идти вперёд, умирали, оказавшись на линии между двумя столбами с Кристаллами. Раньше считалось, что пройти Границу может только мёртвый дух.

– Ну и как звали безумца? Никола Трионский. Ха, знакомое имя, – девочка задумалась. Ну да, попадалось в трудах че Вайлэ, ещё в каких-то книгах, и Госпожа Архивариус упоминала. Надо полагать, он не вернулся, чтобы рассказать о раскалённом аде Базес. По крайней мере, ссылок нет.

Что ещё случилось в этот год? В Стате вывели новый особо урожайный сорт свеклы. Интересно, империя его купила, вывела заново или попросту украла? Чтобы одарить голодающий Радон… Несколькими росчерками девочка изобразила на листе человека в одежде патэ, с мешком в руках. В мешке у него была свекла, а крался он через границу Каррионы и Стата.

Интересно, если Кристаллы Границы были бы расставлены не только между жизнью и смертью, но и по границам человеческих государств, жить стало бы лучше? Едва ли… Девочка набросала несколько столбов с Кристаллами, она видела в книге, как те выглядят. Нет, патэ, не выпустят вас из Стата, особо урожайная свекла останется дома!..

Читаем дальше. Урожай в разных провинциях, пшеница, рас, картошка, яблоки, виноград, джег, пролистываем, скукотища. Пошла статистика, значит, ничего интересного больше не будет. Девочка перечитала свои записи, пририсовала к кнуту дюжего мужика, повертела в руках авторучку.

– Вы пускали кнуты в ход без колебаний. И потому проиграете, – словно разя ножом, с силой проткнула нарисованного работорговца стальным пером.

Раздался писк.

Девочка вздрогнула, подняла голову.

Солнце стояло высоко, и один из внутренних каменных двориков замка был весь залит светом. Но камни дышали прохладой, не пуская сюда удушливую жару, фонтан остужал воздух, свежая зелень черёмухи расточала тонкий аромат. В тени под ветками стояла большая плетёная колыбель.

Из которой снова подали голос.

Девочка обречённо вздохнула. Встала и подошла.

– Ну, чего?.. – пробормотала, заглядывая в колыбель. – Разбудила вас злая тётя Дикарка?

В глухом дворике не было тихо. Откуда-то доносились голоса работников замка, визжали по дереву пилы, кирки стучали в камень. Сама девочка бормотала себе под нос, вполголоса восторгалась найденными фактами или сделанными выводами, хвалила себя или ругала. Но дети в колыбели безмятежно спали и проснулись не от громкого звука – от вспышки холодного гнева, с которым девчонка убила нарисованного врага.

– Ну, извините…

Младенцы заворочались в неплотных завёртках, загулили, как будто советуясь – возмущаться или простить на первый раз.

Их раздумья прервали звуки шагов. По ступенькам, ведущим из помещений замка в дворик, сбежала молодая женщина. Стройная, синеглазая, с коротко подстриженными каштановыми волосами.

– Что?..

– Всё в порядке. Не капризничали. Не промокли. Только что проснулись, – доложила девочка.

– Спасибо. Не знаю, что бы я без тебя делала, – мать наклонилась над младенцами. Они беззубо улыбались. Женщина тоже улыбнулась, но почти горько:

– А ваши папаши почти никогда не улыбаются… – обратилась к ним. – Так, ты будешь первым…

Она распустила шнуровку рубахи, поддёрнула женскую ленту и стала кормить грудью. Ребёнок сопел и чмокал, зажмурившись, шевеля носом-кнопкой.

Девочка вернулась к своим записям, бесцельно перебирала листы. Она чувствовала на себе взгляд Тании: скажи что-нибудь, соври, что у тебя всё в порядке, похвастайся тем, что нашла в скучных книжках. Называвшая себя Дикаркой знала, чего ждёт молодая мать.

Они были почти подругами – ну, насколько могут быть подругами тринадцатилетняя девочка и двадцатилетняя женщина. Вопреки своему прозвищу, Дикарка не была такой уж дикой. Она не отказывалась общаться, откликалась на просьбы – подождать, передать, посидеть с ребёнком. Но не больше. На все попытки сблизиться отвечала глухой обороной и никогда не отзывалась на безмолвный призыв Тании.

Женщина была целительницей, сильной эмпаткой, чужая боль и горе не оставляли её равнодушной. Но некоторые раны можно исцелить только тогда, когда раненый сам признает себя таковым и согласится лечиться…

Дикарка отказывалась признавать свои раны. Нянчит боль, не чувствует в себе силы открыться?.. Нет, скорее защищается от окружающего мира. Все враги, разве не так?.. Её нельзя приласкать, поддразнить, посмеяться над ней или вместе с ней.

Тания вздохнула. Что муж, что эта упрямая девчонка – почти сестрёнка, – резаны из одного камня. Им больно, а они молчат и только набычиваются упрямо. Проси, кричи, плачь – толку не будет. Остаётся только любить их такими, какие они есть.

Один из детей кашлянул, разбивая вдруг воцарившееся неловкое молчание, заикал после кормления. Тания покачала его, ещё раз поблагодарила девочку, задала пару незначительных вопросов и исчезла, унося детей. Дикарка выдохнула, распластавшись на бортике фонтана. Тяжело чувствовать на себе внимание женщины стратига. Так и хочется пожаловаться, может быть, даже поплакать… запустив руку себе за пазуху, она тронула бугорки на рёбрах. Вот чем оборачивается слабость. Срослись неровно, и иногда больно дышать… особенно когда учитель загоняет, но она не жаловалась на запредельные нагрузки. Тренировалась как одержимая, благо большой тихий замок предоставлял широкие возможности для самосовершенствования. Каждый, от самого стратига до последнего слуги, был воином и мог наставить девочку в самых неожиданных мастерствах. В свои тринадцать лет она чего только не умела.

Но так и не научилась принимать чужое участие.

С тех пор как погиб её спаситель…

Книга и записи были оставлены. Девочка уставилась в бездонную синь неба, которое казалось особенно ярким в каменной рамке двора с высокими стенами. И вспоминала.

Ретромотив. Валентино Киош

Невысокий мальчишка с белыми волосами. Худощавый и жилистый, похоже, не слабак, но выглядит неопасным, безобидным и смешным в своей попытке заступить пусть отряду. Так почему же несколько десятков людей пятятся перед ним, смешивая ряды?..

Крики, шум, топот. Острый запах мятой травы. Воздух пропитан ужасом.

В коричневой толпе мелькает белое. Кто-то не поддался панике, он кричит на своих, понуждая собраться, и всё-таки перебарывает готовую обратиться в бегство толпу.

Сам идёт впереди.

Беловолосый стоит и смотрит прямо на него.

Тёмные тяжёлые волны мощи расходятся от него кругами, забивают дыхание, гасят разум. Он создаёт ужас, от которого можно умереть.

Патэ идёт, склонив голову, идёт через давление взгляда беловолосого мальчишки, словно против сильного больно секущего песчинками ветра.

Беловолосый вскидывает лук. Держит в правой – левша. Стрела на тетиве. Наконечник горит солнечной искрой, прямое светлое древко, пёстрые перья. Скрип натягиваемой тетивы, казалось, слышал весь мир. Мгновение – и стрела срывается в полёт.

Она летит медленно-медленно. Удар – и, словно стрела-молния титанов, проходит насквозь. На белой одежде человека нет ни капли крови. Но он вздрагивает, лицо становится спокойным, лишь в застывших глазах скрывается удивление. И горечь.

Его убил его собственный ученик.

У окна стоял эльф. Белая одежда облегает стройное до худобы тело, лицо без возраста покрыто растительным орнаментом – как будто житель леса собрался на войну…

Тания сделала ещё шаг от двери, и наваждение рассеялось, лесное видение обернулось человеком. Всего лишь решётка причудливой ковки бросала тень на тонкое лицо, белая одежда – не знак траура и мести, указывает на церковный ранг.

– Патэ Ирек, – поприветствовала она его.

– Тания, – патэ чуть поклонился в ответ, теневой растительный орнамент сбежал с его лица. – Как?.. – указал глазами вниз. Женщина покачала головой.

– Сидит, читает, пишет. Хмурая, как небо над лесом эльфов, и злая, как василиск в самый жаркий полдень.

Патэ Ирек посоображал, отдавая должное сравнениям, кивнул задумчиво:

– Я даже знаю, почему. А вы помните, какой сегодня день?

– Такое как забыть, – женщина улыбнулась печально. – Ровно два года назад вы напали на нас.

– И погиб патэ Валентино Киош.

– Тот самый учитель Александра? – без особого интереса спросила Тания, подходя. Поставила колыбель на скамью у окна, выглянула.

Каменная комната была в крыле замка, выходившего во дворик с дельфином. Впрочем, отсюда его нельзя было разглядеть.

Мужчина и женщина молча стояли рядом, со стороны их можно было принять за супружескую пару. Она – стройная, синеглазая, с мягкими движениями. Он – невысокий, крепкий, с неторопливым рассудительным голосом и манерой действовать мгновенно и по наитию.

Но они были почти врагами.

Тания усмехнулась про себя.  Хочешь помочь девочке, а в себе-то разобраться не можешь. Ради врага оставить родной дом, покинуть всех, кого любила. Единственное напоминание о прошлом – имя сына.

Потому что я целительница. Во имя и для жизни Живой.

– Не знаю, можно ли его называть учителем… Патэ погиб в первый же день Летней войны.

– От рук Александра.

– Не самое подходящее выражение. Патэ Киош пал не от рук, но от… Я читал воинские баллады Фременов, там есть дивное выражение, лучше объясняющее произошедшее.  Сердцем убиваю. Вот так он и погиб.

Женщина закусила губу. Один из свёртков в колыбели захныкал, она взяла его на руки.

– Не самое подходящее время я выбрал для упоминания мёртвых, – спохватился патэ. – Извините, я напомнил вам о вашем горе.

Женщина бледно улыбнулась, механически укачивая малыша.

– В тех же балладах, – заговорить смогла не сразу, – в них попадается ещё одно выражение.  Отпустите ваших мёртвых. Так поступаем мы, Воличи, Фремены. Помним погибших – но отпускаем их и живём для живых.

Патэ Ирек молча поклонился, как будто салютуя её мужеству. Тания задумалась, был ли случаен этот ранящий разговор. Носящий белые одежды был логиком, человеком, чей разум оттачивался специальными упражнениями. Охотник легко узнаёт зверя по нечёткому отпечатку, скажет всё – самец или самка, сколько весит, сколько лет, умный или дурной, был ли ранен и как. А логик по двум-трём фактам, обмолвкам, ненароком брошенному взгляду восстановит цепочку событий, поймёт скрытые мотивы поступков человека, чуть ли не мысли прочитает.

От размышлений её отвлёк другой ребёнок, завозившийся в пелёнках. Обнаружив, что один в колыбели, запротестовал, и Тания поспешила уложить рядом второго. Дети затихли.

Патэ Ирек неслышно подошёл:

– Где счастливые родители? – спросил, гадая, который из детей сын его господина. Совершенно неотличимые, один чуть младше, но попробуй угадай, который. Не спрашивать же, на такой вопрос Тания могла и обидеться.

– Где-то в городе, – женщина неопределённо повела рукой, словно указывая на раскинувшиеся за стенами жилые районы. – Скоро уже должны вернуться.

– По заданию или так?..

– Придут, спросите.

Патэ усмехнулся, оценив ответ. Родители младшего малыша не были склонны рассказывать о заданиях, которые поручал им отец старшего.

С тех пор, как стратиг Стагор Матис вернулся в свою резиденцию и публично разругался с посланниками Предстоятеля церковного совета, в городе Таноре началось некое тайное шевеление. Пятёрка пластунов осталась с опальным командиром и принимала в этой суете самое непосредственное участие, делая, собственно, ту работу, которой была учена. Разведка, добывание информации. Может быть – подкуп и шантаж, запугивания и убийства. Патэ Ирек не знал всего да и знать не желал. Иногда стратиг приглашал его к себе, скупо выдавал сведения (как добытые пластунами, так и полученные из других источников) и предлагал обдумать то или это, предсказать реакцию человека, спрогнозировать события. Логик добросовестно изучал проблему и выдавал прогноз и рекомендации. А потом забывал.